Текст книги "Лестница из терновника. Трилогия"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)

Анну вкидывает меч в ножны.

– Кору – за мной. Ар-Нель, Олу, Лорсу, Ниту, Хадгу, сопровождайте. Ты, бестелесный – тоже. Остальные – смотреть в оба, – распоряжается он быстро и чётко.

– И я? – переспрашивает Ар-Нель, но встаёт.

– И ты, брат. Если я тебя правильно понял по ту сторону границы.

Ар-Нель еле заметно улыбается и кивает. Они с Анну, а за ними – волки – идут к дверям. Караульные пропускают их наружу – и тут я слышу со двора пронзительный вопль: "Убили! Убили!!"

Проснувшиеся волки вскакивают и хватаются за оружие. Элсу садится на постели, кашляет – пытается что-то спросить у Мидоху. Ви-Э трёт спросонья глаза. Юу поглаживает меч по лезвию:

– Оэ... опоздали малость...

Я выбегаю во двор вслед за Анну и его свитой, а Ри-Ё – за мной, хотя я и делаю протестующий жест. Ри-Ё намерен меня охранять. Кажется, и ещё кто-то ломанулся – прохладная ночь становится жаркой.

Во дворе – гвалт и факельный свет. В толпе волков, рабов, детей – ничего толком не разобрать. Громче всех вопит бесплотный Наставник – сорванным визгливым фальцетом:

– Она, она убила! Её меч-то, все видят – северный меч, языческое оружие!

И я с удивлением слышу яростный крик Мингу:

– А ну отпустите её! Отпустите, псы, я сказал! Не смейте! Я сказал, я её на службу взял, прямо ещё вчера вечером! Она – мой волк, вы слышали?!

– Пропустите же Львёнка! – рявкает Олу, расталкивая встречных и поперечных, как на базаре. – Вы что, оглохли? Одурели?

В дверях донжона появляются Хотуру и пара волков с факелами. Хотуру выглядит совершенно не так, как днём – от умильно-заискивающего вида и следа не осталось. Я вижу эти перемены и вдруг понимаю: Хотуру-то успел повоевать в юности и до сих пор остаётся командиром для своих волков. При виде хозяина толпа расступается; я, наконец, вижу, что во дворе происходит.

В кругу рваного света, в позе скорбящего пророка стоит Наставник. На вытянутых окровавленных руках он держит окровавленный меч – узкий прямой северный меч, тут никакой ошибки быть не может. У меня мелькает мысль о жестокой подставе. Рядом с Наставником двое волков заломили руки за спину той самой девочке, с которой ещё днём рубился маленький Тхонку. "Бандана" с кудряшек потеряна, волосы падают на лицо, куртка распахнута, ворот рубахи развязан – при желании можно оценить грудь, открытую по здешним меркам с драматической откровенностью. У девочки – основательная ссадина на подбородке, но оба волка светят фонарями на физиономиях, а у третьего, подвернувшегося, разбита губа, и он плюёт кровью. Мингу тоже держат волки, только иначе – как юного господина, который может наделать глупостей. Ну так он и наделал – лянчинский метод рукопашного боя допускает использование рукояти ножа в качестве кастета. Следы от этой самой рукояти, со священной львиной головкой – у окружающих на физиономиях; сам нож почтительно держит маленький волчонок. Золотая львиная головка – в крови.

– В чём дело? – спрашивает Анну, и почти в один голос с ним Хотуру тоже спрашивает:

– Что случилось?

– Эта девка, предательница, безбожница, убила моего служку! – мрачно и сипло говорит Наставник, глядя на Хотуру довольно-таки зло. – Я предупреждал тебя, Львёнок Львёнка – вот-вот прольётся кровь. Ты видишь – кровь пролилась! Она предалась северным демонам, эта девка – и ты должен благодарить моего бедного Ику, моего маленького честного преемника, что он спас твоего сына от убийцы!

– Враньё это! – кричит Мингу в бешенстве и рвётся из рук волков.

Хотуру останавливает его жестом.

– Они там вместе были, – подтверждает волк с разбитой губой. – Дану позвал волков, все прибежали, там Ику мёртвый, она его – мечом в спину, кровищи – лужа...

– Бесплотного, божьего человека, безоружного служку... – медленно говорит Хотуру.

– Нет, – вдруг прорезается волк с фингалом. – Он был не безоружный. Я у него в руке нож заметил... против меча не оружие, конечно, но он был с ножом, Ику.

– Хотел убить меня! – выдыхает Мингу. – Ику! Ножом! Да послушайте же меня, я же первый там был!

– Хотуру, – говорит Анну, – может, ты сына выслушаешь всё-таки?

– Она ему глаза отвела! – Наставник драматически простирает длань в сторону девочки. – Она и его убила бы, если бы не подбежали верные волки!

– Всё – враньё! – снова кричит Мингу, чуть не плача. – Отец, да послушай ты!

Хотуру делает согласный жест, и все на некоторое время замолкают. Девочка смотрит на Мингу спокойно и нежно. Мингу выдёргивается из рук собственных телохранителей.

– Да отпустите же, никого я не покалечу... Это просто чтобы её не убили сдуру... – и забирает нож у волчонка. – Спасибо, Этру. Прости, Дану.

Потом подходит к девочке, которую так и держат бойцы его отца. Девочка встречает его прямым взглядом и улыбкой – она просто-таки излучает олимпийское спокойствие, да ещё и Мингу пытается успокоить.

Срабатывает. Мингу говорит волкам на три тона ниже:

– Отпустите Лекну. Что вы в неё вцепились, как в исчадье ада? Что она вам сделает? Наставник вас так напугал, да?

Волки переглядываются, бросают вопросительные взгляды на Хотуру – тот ведёт себя нейтрально, ждёт, что будет дальше. Тогда его бойцы с некоторой неуверенностью выпускают руки девочки. Она тут же завязывает ворот и смахивает чёлку. И так же прямо и спокойно, как на Мингу, смотрит и на его отца. И на Наставника – как человек, не знающий за собой вины. Но молчит – волк не оправдывается, пока Львёнок не спросит.

А Мингу тут же обнимает её за плечо.

Наставник кривится. Лицо Хотуру каменеет.

– А что? – говорит Мингу негромко, но вызывающе. – Да, мы с Лекну дрались на палках. Она рубится, как демон. И что из того? Я что, не могу позвать волка из отряда чангранских Львят в инструкторы по фехтованию, так, что ли?

– Женщина... – говорит Хотуру. – Так.

– Думаешь, она не рассказала мне о себе? Что воевала с Львёнком Нохру в Шаоя и на северной границе, что её ранили неподалёку от Хай-О – и что северяне на ней основательно отыгрались за свои потери? Да она, чтоб ты знал, рассказала такие вещи...

– Ну и что? – говорит Хотуру, а Наставник тут же вставляет:

– Какое нам дело, о чём она там успела тебе наплести! Ику-то нет больше!

– Какое дело? – Мингу сжимает кулаки. – Такое, что мы разговаривали весь вечер! Мы сидели, мы болтали, а Ику... ты, конечно, мне не поверишь, но он ведь вправду кинулся на меня с ножом!

– А ты стоял и смотрел, как он кидается, – кивает Хотуру. – И девка убила его мечом в спину – когда он кинулся. Хотел бы я знать, ради чего ты врёшь.

– Она, она ему глаза отводит, гуо, проклятая Творцом! – тут же встревает Наставник. Волки шепчутся.

– Мингу, – говорит девочка, – можно, я скажу?

– Будет только хуже, – отзывается Мингу в тоске.

– Не будет, – улыбается девочка. – Хуже некуда.

– Ну, изволь, – говорит Хотуру, и взгляд у него недобрый.

– Когда все ушли спать, мы обнимались и пили вино, – говорит девочка. – Это было на сеновале, за конюшнями. – Потом Мингу окунул факел в кадку с водой, и мы... Мингу взял меня.

Тишина стоит гробовая. И в этой тишине девочка продолжает тоном военного донесения.

– Потом Мингу пошёл по нужде, а я поправила одежду и пошла за ним.

– Зачем, во имя Творца? – вырывается у Хотуру.

Девочка пожимает плечами.

– У меня было чувство, что за нами следят, – говорит она констатирующим тоном. – Я была разведчиком Львёнка Нохру и привыкла доверять чутью. Я думала, что это кто-то из наших... или из здешних. Из любопытства. Но мне захотелось подстраховаться, и я вдруг начала беспокоиться за Мингу. Я прошла по садику и остановилась так, чтобы видеть вход в отхожее место. Шагах в семи.

– Да зачем?! – снова спрашивает Хотуру.

– Не знаю, – отвечает девочка просто. – Наверное, потому, что там удобно убивать. Мне показалось, что тот, кто следит, ушёл за Мингу. Я перестраховывалась.

– Зачем мы всё это слушаем?.. – начинает Наставник, но Хотуру его останавливает, кивая девочке.

– Продолжай.

– Я увидела человека, который следил за Мингу. Это был служка. Он встал у двери отхожего места так, чтобы ударить ножом... То есть, я о ноже не подумала, просто решила, что он опасно стоит, нехорошо – и подошла вплотную.

– Он не заметил, ты хочешь сказать? – спрашивает Хотуру. Интонация у него изменилась.

– Он не боец, – говорит Лекну. – Он был очень занят своими мыслями, идеей и наблюдением за Мингу. Мне показалось, что он бормотал что-то про "полуженщин"...

– Ах ты... – срывается у Хотуру.

– Дальше – просто, – заканчивает девочка. – Я увидела у него нож, он замахнулся на Мингу, я его убила. Тот, кто посягает на жизнь Львёнка – мертвец. Меня учили так.

– Я видел, – говорит Мингу. – Он не сразу умер. Он ещё сделал шаг, он пытался меня достать. Я знаю, он меня не любил, Ику, но чтоб до такой степени... Убить в нужнике...

– А я видел, когда уже всё, – вставляет волк с фингалом. – Но Ику точно был с ножом...

– Ага, Дану увидел, как Ику умирает, и закричал, – подтверждает Мингу.

– Ику, значит, следил, как ты обнимаешь женщину, – задумчиво говорит Хотуру. – Вот же удивительно, насколько бесплотные служители Творца...

– Он не хотел убивать! – вдруг прорезался из свиты Анну тот зарёванный служка, которого притащила Кору. – Творцом клянусь – он не хотел! Он хотел только... – и запнулся. – Только чтобы его... это...

– Ой, дурак, – стонет сквозь зубы Наставник.

– А это ещё что? – удивляется Хотуру.

– А это – человек, которого ваш Наставник послал в Святой Совет, – отчеканивает Анну. – Чтобы донести на тебя. Видишь, Хотуру, везде измена. У тебя в доме – и то измена.

– В Святой Совет, – подтверждает Хотуру. – Ну да. Спасибо тебе, Ному, – и кланяется Наставнику, а лицо совершенно мёртвое. – Спасибо, божий человек, за заботу о моей душе. А Ику ты приказал порадеть о моём сыне? Ты, конечно, ты... что это я спрашиваю, будто сам не понимаю...

– А ты им веришь? – шепчет Наставник сразу посеревшими губами.

– Ты им веришь. Это главное. Почему твой Чису – дурак, а? Не он, не он. Меня ты за дурака держишь, вот что. Думаешь, тебе это с рук сойдёт, Ному. Думаешь, Святой Совет тебе поможет. Считаешь, что Святой Совет сильнее Прайда. Не ошибись, старый друг.

Щёку Наставника сводит судорога.

– Не сможешь сделать вид, что не видал? – спрашивает он загадочно бешеным шёпотом. – Девка при всех, сама!

Хотуру медленно подходит к Мингу и девочке и гладит девочку по голове. Она поднимает глаза, её лицо делается благоговейно-испуганным, а Хотуру гладит, гладит, перебирает крутые кудряшки – и волки завороженно смотрят на это действо.

– Да, – роняет Хотуру тяжело. – Не смогу сделать вид, что не знаю. Она сама хочет родить мне внука. Сама заботится, чтобы внук выжил... и у сына спина прикрыта... волчица, волчица, – и, так и не отнимая руки от кудрей Лекну, поворачивается к Анну. – Прости меня, Львёнок Львёнка. Чуть я не сдурил, как никогда... верно говорят: нет дурака хуже, чем старый дурак. Я понял, к чему ты клонишь. Я с тобой.

– Вот! – Наставник устремляет на Хотуру указующую длань. – Вот! Это оттого, что ради грязных забав, плотских, похабных забав, я хочу сказать – ты кого угодно готов предать! Сына хочешь видеть в обнимку с подлой девкой?!

– Которая спасла ему жизнь и родит детей, – Хотуру приподнимает голову Лекну за подбородок. – Ты её на службу хотел взять? – говорит он Мингу. – Возьми. Волков не метят. С волками едят за одним столом. Точка. Ты, Ному, отдай волку оружие-то, не держи. Не смеешь ты боевое оружие, да ещё и в крови, в руках держать, Творец покарает. Отдай ей.

Ар-Нель подходит, как осторожный кот, и протягивает руку. Наставник секунду явно борется с желанием ударить его этим самым мечом – но, очевидно, понимает, что такое дело никак не выгорит. Меч протягивают с видом "на, подавись!" – и Ар-Нель принимает его благоговейно. И так же благоговейно девочка берёт оружие из Ар-Нелевых рук, по-северному целует "разум стали", тут же начинает оттирать кровь рукавом.

– Вот так – правильно, – говорит Хотуру. – Оружие должно быть в правильных руках. Правда, Ному?

– Твой сын волка тискал, так выходит?! – в голосе Наставника слышится некоторая даже радость. – Бывшего брата – что он с ним делал?!

– Не с ним, – брезгливо поправляет Анну. – С ней. А такие, как ты, в любом честном движении видят порок.

– Чису, – окликает Хотуру, – расскажи-ка мне всё с самого начала. Только откровенно.

– Он не сможет не откровенно, Львёнок, – говорит Кору. – Я слышала. Прости, Львёнок, я всё слышала. Случайно. И как ты говорил с Наставником, и как он потом науськивал на тебя и Мингу своих служек.

– Ты тоже перестраховывалась? – спрашивает Хотуру и чуть улыбается.

– Я тоже женщина, – говорит Кору. – Я защищаю, я берегу. Знаешь, как жизни друзей делаются важны после метаморфозы?

Чису пытается деликатно улизнуть в толпу, но волки выталкивают его на середину круга. Кто-то приносит новые факелы.

– Говори, служка, – приказывает Хотуру. – Мы ещё не приняли решения.

Чису вздыхает и рассказывает всё.

Он говорит ужасно долго, всхлипывая и запинаясь. Начинает с того, что Ику ненавидел Мингу ещё с тех времён, когда Наставник Ному взял Ику на службу, но не смел, разумеется, это показывать, только доносил Ному обо всём, что хоть чуть-чуть предосудительно выглядело.

Ясное дело. Мингу здоров, силён, хорош собой – а Ику, надо думать, это постоянно напоминало о собственной ущербности. К тому же Мингу называл Ику "полуженщиной" – после какой-то неприятной истории. Нельзя же такое простить...

А что Святой Совет главнее и сильнее Прайда – это очевидно, говорит Чису, терзая потными пальцами подол балахона. Это ведь Святой Совет предоставляет Льву Львов бесплотных стражей, воинов, которых вообще нельзя победить, подкупить или разжалобить. Волки против бесплотных стражей не тянут, это тоже все говорят. И вообще – Наставники и служители Творца подчиняются не Прайду, а Святому Совету. Да что там – сам Лев Львов подчиняется Святому Совету, потому что Святой Совет выражает волю небес...

Луна ложится на кровлю храма, позолотив бурую черепицу, тени темнеют, воздух наливается густой синевой и ночным холодом, а Чису всё говорит. Юные волчата даже устали слушать, кое-кто даже присел на корточки или на край помоста – но внимание Львят не ослабевает: Чису рассказывает о разговоре в храме – и о том, что Ному приказал ему лично.

И, не смея глядеть Хотуру в глаза, еле выжимает из себя "богоотступника", "смутьяна" и "предателя". И тут же добавляет, что уж он-то лично никогда так не считал. Просто – над ним Святой Совет, а не Прайд. Он, Чису, человек подневольный, божий слуга...

Ному сидит на ступенях у входа в донжон, сгорбившись и спрятав лицо в ладонях. Никто не пытается его поднять. Волки Хотуру стоят справа и слева от него, как конвоиры в зале суда.

Ни Хотуру, ни Анну не перебивают служку и почти не задают вопросов. Волки то и дело начинают перешёптываться и зло блестеть глазами, но Львята кажутся подчёркнуто спокойными. И Хотуру обнимает Анну за плечо, братским жестом, демонстративно.

Чису заканчивает рассказ тем, что Кору, женщина-волк, спасла его от предательства, заставив пойти с ней к Львёнку Анну. Люди Хотуру уже не удивляются – есть какой-то биологический предел удивлению. Они просто принимают к сведению: да, женщина-волк, да, телохранитель Маленького Львёнка. Да, спасла, предотвратила, боевые качества разведчика. Всё вокруг круто меняется, все установки, всё мировоззрение, кажется, даёт трещину – а никто не вопит, не рвёт рубаху на груди и не посыпает голову пеплом.

Они будто ждали.

Чису смотрит в лицо Хотуру, мокрый от слёз и жалкий, обхватив себя руками, мелко трясясь – ждёт решения. Хотуру молчит.

– Ты прикажешь меня убить, да? – спрашивает Чису в тоске. – Я же, знаешь, Львёнок, никогда-никогда не был тебе врагом и с Мингу не ссорился...

– Ты, Чису, храмовую печать разбираешь? – говорит Хотуру.

Чису истово кивает, часто и мелко.

– Завтрашнюю утреннюю молитву произнесёшь ты, – говорит Хотуру. – Пока ничего не изменилось, ты будешь Наставником в моём доме и для моих людей. Ты, Чису, меньше всех предатель.

Чису спадает с лица – на глазах.

– Творец свидетель, Львёнок...

– Хватит разговоров, – говорит Хотуру устало. – И гонца в Святой Совет не пошлём. Чангранские Львята сообщат Святому Совету. Сами. Как сочтут нужным.

Ному поднимает голову. Взгляд откровенно ненавидящий.

– Не смеешь, не имеешь права меня низлагать, Львёнок, – говорит он. – Меня Святой Совет прислал. Сам Гобну, Святейший Наимудрейший. Творец тебя покарает.

– За тебя, что ли? – Хотуру морщится. – Думаешь, Творец спустит тебе всё только за то, что ты ему служил? Творец, Ному, это небесная справедливость, а не Львёнок, который – нашему рысаку троюродный баран, он не выгораживает преступников за лесть и мелкие заслуги. Завтра ты отправишься к Золотым Вратам – а ночь я дам тебе для молитв и медитаций.

– Умрёшь ужасной смертью, Хотуру, – истово и яростно обещает Ному и вдруг улыбается, мечтательно и почти сладострастно. – Ха-ха, я подумал, Хотуру, что полюбуюсь с горних высот, как братья Дракона сдерут с тебя шкуру, а мясо бросят псам! Какое это будет удовольствие!

Волки Хотуру уводят Наставника куда-то с глаз долой, но его неожиданное злое веселье, по-моему, Хотуру встревожило.

– Всем пора спать – и поторопитесь, – говорит он громко, приказным тоном, – Мингу, тебя это особенно касается, – и окликает Анну вполголоса. – Задержись, брат.

Анну притормаживает. Рядом с ним останавливается Ар-Нель, но его присутствие Хотуру, похоже, не смущает – как и моё.

Он ждёт, пока волки неохотно разбредаются по закуткам, где приготовлены их постели. Мингу уходит с девочкой. Бойцам тяжело успокоиться, они перешёптываются, оглядываются – но, в конце концов, двор пустеет. Хотуру шугает рабов – и поворачивается к Анну.

– Анну, – говорит он, замявшись, – а как ты считаешь, Дракон и вправду может...

– Синий всё может, – говорит Анну. – Чису чушь нёс, конечно: синие – не от Святого Совета, они – сами по себе. И все норовят их присвоить. Прайд считает, что Синий Дракон – меч Прайда, Святой Совет – что Дракон его меч, но Дракон, он – благословенное оружие, Хотуру. Из древней легенды. Меч, который сам выбирает руку для себя. И меня тоже заботит, какую руку он выберет.

– Он может, значит... – Хотуру вздыхает.

– Синих куда меньше, чем волков, – говорит Анну. – Но... мне тоже не хотелось бы с ними сцепиться. А вообще, я в любом случае с Драконом встречусь раньше тебя, брат.

Не то, чтобы Хотуру уходит просветлённым, но, кажется, Анну его слегка успокоил.

Мы идём спать – но сна у нас ни в одном глазу.

– Новый Наставник! – хмуро говорит Кору. – Хорош Наставник – без пяти минут предатель, трус, ничтожная душонка... Как же слушать такого? Как такому верить?

– Ты, Кору, ты – молодец, конечно, но не осуждай, – говорит Анну негромко. – Пусть лучше такой, чем никакого.

У входа в казарму стоят Львята, Ви-Э, Юу и несколько наших девочек. Разумеется, спать никто не может – все обсуждают произошедшее... или правильнее сказать "происходящее"?

– Мидоху мне рассказал, – говорит Элсу, глядя на Кору с восхищённой нежностью. – Молодец, волк.

– Всё для тебя, командир, – который раз удивляюсь, наблюдая, как угрюмая мина солдата преображается в прекрасное лицо любящей женщины, когда к Кору обращается её Львёнок. – Я охраняю тебя, командир.

Эткуру трёт виски, вид у него встрёпанный и усталый.

– Нашёл время предавать, старый ишак... Пограничники учудили – на что им обезьяна в храме? – говорит он раздражённо.

Ви-Э хихикает:

– Прав, прав ты, миленький... Хочешь пить? Я принесу воды...

Ар-Нель касается локтя Анну.

– Мой дорогой друг... я хотел бы спросить: а кто такой Синий Дракон? Упоминание этой особы произвело на Уважаемого Господина Хотуру даже более сильное впечатление, чем обещание кар Небесных...

– Бэру ад Сарада, – морщится Эткуру. – Синий Дракон, Синий Командир, Хрусталь Небесный, Чистый Клинок – и протчая, протчая... Попросту – Наимудрейший Наставник бесплотных стражей плюс ещё тридцать три титула. Бука – детей пугать. Видал его при дворе пару раз – напыщенный зануда... бесплотный как бесплотный... Лев Львов не любит его.

Анну невесело улыбается.

– Видел пару раз при дворе... В бою не видал, нет? Бесплотный как бесплотный? Плохо смотрел, брат. Лев Львов его не любит, говоришь? Так Лев Львов любит других, попроще... Ты, Ар-Нель – ты перестанешь называть бесплотных никудышниками, если познакомишься с Бэру... если выживешь.

– Он мне нравится, – вдруг говорит Элсу. – Дракон Бэру. И его... ангелы. Они-то никогда не предают веру, не пляшут под чужую музыку... Дракон хоть Святейшему Наимудрейшему возразит, если ему покажется, что тот в вере некрепок... он никого не боится.

– Угу, – соглашается Анну. – Святейшему возразит. Льву Львов возразит, я думаю – даже под страхом смерти. А нам? Кто мы для него – братья или предатели?

– Ой! – отмахивается Эткуру. – Да если волки пойдут за тобой...

– Волки пойдут, – Анну суров и печален. – Может быть. Мы, допустим, войдём в Чангран. Изменим всё. И когда ты сядешь на Престол Прайда – если сядешь, Эткуру – синий страж воткнёт тебе в горло нож, и телохранители не спасут. А он умрёт, улыбаясь. На плаху пойдёт, улыбаясь. Понимаешь, почему Хотуру нервничает? Если синие решат, что мы предаём веру – они объявят свою войну.

– Сумасшедшие фанатики, – фыркает Эткуру.

– Сумасшедшие герои, – поправляет Анну.

Ар-Нель мечтательно улыбается.

– Было бы очень интересно познакомиться с особой такой внутренней силы...

– Шкура тебе надоела, Ар-Нель, – хмыкает Эткуру.

– Учитель, а мы сегодня спать будем? – спрашивает Ри-Ё и глотает зевок.

***

Бэру никогда не чувствовал себя спокойно и хорошо во дворце Прайда. Не любил – и был уверен, что не полюбит.

Как из тенистой беседки, в которой бьёт маленький фонтан, выйти на пыльную базарную площадь в полуденный зной – вот так Бэру себя чувствовал, когда приходилось приезжать из Цитадели во дворец Прайда. Душно. Только долг его сюда приводил – и долг тяжёлый.

Мирским людям, в особенности – Прайду, подобает роскошь. А роскошь – это золото, драгоценные эмали, оникс и агат, блеск и сияние везде, где можно и нельзя. Роскошь – это купы цветов с самыми одурманивающими ароматами, это великолепные, но глупые и отвратительно мяукающие и вопящие дурными голосами райские птицы в клетках, украшенных самоцветами, это бархат и парча, под которыми тело потеет... Роскошь – это, в конечном счёте, нелепая и утомительная суета. Никому от неё не лучше и не приятнее.

С удобствами жизни роскошь не имела и не имеет ничего общего. Происки гуо, странная разновидность зла. Кто, кроме врага человеческого рода, может толкнуть взрослых и, как будто, разумных людей одеваться жарко, неудобно и нелепо, в цвета безмозглых райских птиц, есть жирно, тяжело и невкусно, бесполезно тратить золото на новые и новые суетные затеи? И ведь верят же, что именно эта жизнь и пристала Прайду! Потомки воинов, живших в сёдлах, потомки отважных суровых людей – по самую макушку в дурных дрязгах, в мелкой жадности и жестокости... Слепы и глухи, думал Бэру. Показывать слепым свет и играть для глухих на флейте совершенно бесполезно.

Поэтому он говорил с Прайдом на языке Прайда. Избегая слов "совесть" и "добродетель" – так им понятнее. Но Прайд, кажется, подозревал, что Бэру держит в душе что-то, не предъявляемое по требованию даже Льву Львов – и Прайду в лице самого Льва Львов, как, впрочем, и Святому Совету, не особенно это нравилось.

Святейший Наимудрейший Наставник Гобну встретил Бэру в саду напротив входа в Львиное Логово – посмотрел с плохо скрытой неприязнью, будто имел на неё право:

– Бегаешь, как мальчишка, Бэру... В твоём возрасте, имея твой сан, можно бы научиться солидности, не позорить святости синих одежд!

Бэру окинул Гобну быстрым взглядом. Гобну – старше лет на пять, а кажется – на тридцать пять, кажется дряхлым, рыхлым, разожравшимся стариком. И он считает, что тяжесть золотого шитья и золотой цепи с львиной головой добавляет синим одеждам святости или его сану благости?

Впрочем, Гобну просто приятно лишний раз сказать что-нибудь обидное. Ну что ж.

– Каждый ходит, как может и хочет, – сказал Бэру холодно. – Зачем Лев Львов звал меня, Гобну?

– Времена меняются, – Гобну напустил на себя многозначительный вид, выпятил нижнюю губу вместе с верхним подбородком и сузил глаза. – От всех нас требуются жертвы. От всех требуется участие... в делах Прайда.

Бэру пожал плечами. Жертвы? Деньги – от Святого Совета, люди – от него, Синего Командира. Интересно, а что Цитадель получит взамен?

– Почему мне кажется, что твои мысли меркантильны и далеки от святости? – спросил Гобну с непередаваемой интонацией, то ли ехидно, то ли с каким-то непристойным намёком.

– Потому что мои мысли меркантильны, а твои – далеки от святости, – сказал Бэру. Не хотелось продолжать беседу в таком тоне.

Предполагается, что Синий Командир должен с восторгом исполнять любой каприз мирской власти. Любой. Лев Львов хочет бойцов в караул – Бэру счастлив и даёт. Лев Львов хочет послать бойцов на смерть из собственной прихоти – Бэру счастлив и даёт. Предполагается, что синие стражи – оружие, инструмент, неодушевлённые предметы. Лев Львов забывает, что волки принадлежат ему, а синие – сперва Творцу, а потом уже ему, он тянет себе всё, до чего может дотянуться... Ну-ну.

Гобну поджал губы, как обиженная старая женщина.

– Как быстро теряется желание говорить с тобой! – сказал он почти капризно.

– Пойдём говорить со Львом Львов, – откликнулся Бэру, пожав плечами. – Сад около Логова – неудачное место для богословских диспутов.

– Избавь меня Творец от богословских диспутов с Драконом! – пробормотал Гобну, поправил шитый золотом и оттого жёсткий, как крестьянская дерюга, синий платок на голове и плечах, вздёрнул все подбородки разом и слишком шустро для своей комплекции направился к резным золочёным воротам в Логово. Бэру помедлил, наблюдая, как Святейший шествует между зарослями цветущего миндаля, голубого жасмина и ранних роз. Удивительно, как прекрасен живой мир, воскресающий по весне – и как безобразны человеческие дрязги...

Однако, кажется, подумал Бэру, кличка "Дракон" уже стала моим официальным титулом. Как Львёнок или волк – он невольно улыбнулся.

Не по рождению. По сходству. Вернее, по тому, что они все считают сходством.

Синий песчаный дракон. Чешуя – воронёный панцирь, ужасная морда с неживыми жёлтыми глазами, вся в наростах, рогах и бородавках, мощные лапы с кривыми когтями – лапы, на которых дракон может и лошадь, и буйвола в рывке догнать, хвост – тяжеленная палица с шипами... Хладнокровная, безжалостная, стремительная, безобразная тварь. И вот это всё Прайд дружно считает внутренней сущностью Бэру.

Творец им судья.

Покои, чудесно тенистые, с низкими полукруглыми сводами, покрытыми золотой и лазурной эмалью и изображающими благословенные небеса, казались бы Бэру мрачными и враждебными, как обитель злых духов, если бы не ощущалось за каждым поворотом и каждой стеной присутствие синих братьев. Прайд может пренебрегать Цитаделью, но Цитадель охраняет покой Прайда, всю его роскошь и все его сокровища, думал Бэру, проходя мимо фонтанов, журчащих в ониксовых чашах и раздвигая мерцающие, как струи водопадов, занавески из бесчисленных хрустальных шариков, издающие поющий шелест. На протяжении сотен лет расклад сил всегда один и тот же: воин обойдётся без владыки, но владыка вряд ли удержит власть без воина.

Вход в зал Престола – позолоченные ажурные створы ворот, тонко кованная решётка, изображающая переплетённые стебли и листву небывалых цветов – а на этих стеблях сами цветы, нежные розаны из молочно-белого матового стекла. Цветы прекрасны, почти как живые; в прихотливых изгибах бронзовых листьев нет ни одной неестественной линии – работа кузнецов и стеклодувов Шаоя, военный трофей из Аязёта.

Ковёр, застилающий пол напротив Престола, розовое, лиловое и золотистое облако, в котором по щиколотку тонет нога – работа чойгурских ткачей, военный трофей Прайда. Золотые светильни – тонко кованные чароцветы, чашечка цветка – из стекла самой нежной розовости – уже наши... чангранская работа... военный трофей сборщиков налогов Прайда. И на стенах – панели из полированной яшмы, тоже розовые, золотистые, тепло-коричневые, в причудливом глазчатом узоре – из каменоломен в Урахне, тоже могут рассматриваться в качестве военного трофея, взятого на собственной территории... И странно смотрится на фоне всего этого великолепия стоящий на крытом ковром возвышении Престол Прайда, старое и невысокое сиденье из вытертого до блеска пустынного чёрного дерева, без всяких украшений и побрякушек – главная драгоценность Прайда. Престол предков, принадлежавший некогда Линору ад Иутана, Линору-Завоевателю, Великому Льву Львов, положившему под ноги Чангран, превратившему Прайд из отряда фанатиков и бродяг, осенённого общей идеей, в группу основателей могущественной державы...

Бэру смотрел на надменных Львят, одетых в бархат, атлас и золото, вооружённых драгоценными мечами, и думал, что и на них – военные трофеи, налоги и подати, взятые с боем. Совсем как в былые времена, только эти бои всё чаще ведутся на территории Лянчина, которая номинально должна быть безопаснее собственной комнаты... да взяты эти трофеи вовсе не Львятами, а волками, простыми солдатами, как бы не сказать – наёмниками. Линору презрительно рассмеялся бы, увидав, во что за сто лет превратились его потомки – позолоченные лентяи, а не воины.

Судя по летописям столетней давности, не такого Линору ожидал и хотел.

Его мечтой было духовное родство всех, верующих в Творца. Линору хотел расширить границы братского союза под синим знаменем с белой звездой, Лянчин был его наваждением и мечтой, виделся общим домом родичей – а лянчинцы за сто лет так и не стали братьями. Урахна, Чойгур, Данхорет – все эти почтенные города Чанграну не братья, а обрезанные рабы. Аязёт – даже не раб, Аязёт – раненая рабыня, изломанная, строптивая и больная. Лянчином правит Прайд – Лянчином правит страх. Армия всё больше, страх – всё сильнее, братская любовь забыта, духовное родство – опошленные слова. Творец наш смотрит с небес, как кровь стекает в золотую чашу...

А когда перельётся через край?

По обыкновению, в зале Престола собрались лишь юнцы и бесплотные. Лев Львов не доверил бы ни одному из своих родных братьев не только налить вина, но и наполнить чернильницу – вероятно, поэтому они и покинули мир раньше срока. Самому младшему брату Льва Львов было всего двадцать три, когда он умер скоропостижно и загадочно; прочие проходили Золотые Врата в эдем один за другим, пока Лев Львов не остался один. Общество взрослых подтверждённых мужчин, не зависимых от Льва Львов напрямую, раздражало Владыку; иное дело – бесплотные, по сути более сговорчивые и осторожные.