Текст книги "Лестница из терновника. Трилогия"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 45 страниц)

Может, всё ещё устроится?

***

Покои Ар-Неля во Дворце – где он жил, если ему не хотелось надолго покидать своего Барса или Барс его не отпускал – были насквозь освещены солнцем, зато и холод в них стоял, как на улице. Ар-Нель обрадовался солнечному дню и отодвинул пергаментные ставни с окон – а Анну накинул на плечи полушубок. Северяне привыкли, а Анну никак не мог, мёрз – ну и наплевать на все эти здешние этикеты, придуманные, чтобы осложнять воинам жизнь!

Ар-Нель сидел на подоконнике, в потоке света и холодного ветра, и смотрел сверху вниз, надменно, насмешливо – как баска с дерева. Анну ощущал на себе этот взгляд и считал его дополнительной трудностью; во всяком случае, отступать, когда на тебя так смотрят – немыслимо. Тем более что цепочки знаков постепенно складывались-таки в осмысленные слова. Жаль, что порой эти слова сходу и не выговоришь.

– Пче-ла жжжу-жжжит и жжа... – Анну поднял глаза от листка бумаги. – Послушай, как человек может это произнести? Зачем ты это написал? Ты смеёшься надо мной, как всегда. Я помню этот знак – но я-то не пчела, чтобы жужжать!

Ар-Нель улыбнулся снисходительно.

– Анну, видишь ли, я хорошо знаю, как надлежит учиться чтению. Что же касается лично тебя – то тебе, мой дорогой, не худо бы потренироваться и в произношении. Впрочем, сегодня ты читаешь вполне неплохо. У тебя есть способности.

Вот как. Способности! Ну ладно. Слушай дальше. Анну поднёс листок к глазам.

– Рас-цве-ла а-ка-ци-я... Ар-Нель, мне вдруг пришло в голову... как глупо! Я разбираю вашу каллиграфию – но не нашу! Знаешь, мне хотелось бы читать на своём языке – это важно.

Ар-Нель кивнул.

– Я понимаю. Я удивляюсь, что ты прожил так долго, не осознавая, до какой степени это важно. Думаешь, я не могу тебе помочь?

– Конечно! Ты же почти не говоришь по-лянчински!

– О, да, я очень плохо знаю ваш язык... пока... но, представляя, что такое знак и написанное слово – я могу читать на нём, Анну. Возможно, чтение на вашем языке поможет мне лучше на нём говорить...

– Как же это возможно? – Анну уже давно привык к неожиданным выкладкам Ар-Неля, но всё равно удивлялся откровенным парадоксам. – Как можно читать, если не можешь говорить? Читать ведь гораздо сложнее...

Ар-Нель спустился с подоконника на пол, снял со столика для письма исчерканный лист бумаги и положил другой. Анну поднял лист с надписями, свернул и сунул за пазуху – тренироваться разбирать северную каллиграфию. Почерк Ар-Неля напоминал ему переплетение тонких чёрных веток на фоне белого зимнего неба – и это сравнение, отдающее северными стихами, смешило и трогало Анну.

Общаясь с ним, я начинаю думать, как язычник, отметил Анну – без всякого, впрочем, сожаления или неприязни. В конце концов, это неважно. У нас есть немного времени на игры, решил он. На любые игры. И я буду играть в то, что Творец сейчас позволил мне – потому что это мой единственный шанс играть с северянином, лучшим из всех. Смерть кого-нибудь из нас искупит все рискованные мысли. Кровь смывает всё – а уж такаякровь...

– О, Анну... у меня сегодня появилось желание красоваться, хвастаться и пытаться показаться умнее, чем я есть! – Ар-Нель потянулся всем телом, как тянутся бойцы или просто очень подвижные люди, уставшие сидеть на месте. – Я в настроении объяснять. Итак, видишь ли, наша письменность изрядно древнее вашей – но обе они восходят к древним знакам легендарного народа Ид-Гн, жившего в незапамятные времена по ту сторону хребта Хен-Ер. Говорят, их города вмёрзли в лёд... Так вот, друг мой, это их поэты и философы додумались изображать отдельным знаком каждый звук, в противовес ещё более древней Каллиграфии Образов, где знак обозначал целое слово.

– А слово – это, верно, было проще? – спросил Анну. – И быстрее писалось... без ошибок.

Ар-Нель рассмеялся.

– Ты всё же варвар! Подумай о сложности правил, не говоря уж о количестве знаков! В нашем языке звуков и знаков – пятьдесят, в вашем – сорок семь, а слов сколько? Ты в силах пересчитать все?

Анну усмехнулся в ответ.

– В споре тебя труднее победить, чем в спарринге... Ну, допустим, тяжело выучить такую прорву знаков... но ведь должна быть закономерность? Иначе-то они и вовсе ничего не выучили бы...

– О да! Закономерность была... Допустим, ты за много лет обучения вник в способ читать любой знак-Образ. Что же означает Образ "дерево" рядом с Образом "человек"?

– Хм... Человек под деревом? "Отдых"?

– Предположим, "сборщик плодов"? "Мечтатель"? "Смотритель Сада"?

– То есть... всё неточно? Или – о каждом образе надо договариваться?

Ар-Нель крутанул в воздухе кистью, смоченной в туши.

– Не очень точно. Понятия размываются в зависимости от контекста. Мой дорогой Анну, древние легенды говорят об ужасных драмах, когда обрывались человеческие жизни и целые государства оказывались в опасности из-за неверного прочтения письма. Союз между Принцами Ло и Э-Вэри не был заключён, а царство Су пало после продолжительной войны, потому что в одном из писем Образы "новорожденный младенец" были прочитаны как "новый Мужчина".

– Ого... впечатляет. Но ты начал о наших знаках...

– Совсем просто. Я слышал твою речь и видел ваши знаки, отличающиеся от наших, но не настолько, чтобы их нельзя было узнать. Потом я разыскал в библиотеке Дворца несколько лянчинских книг и обратился к Учителю Эг-Ау – он объяснил, как надлежит читать ваши знаки правильно. Вот и всё.

– Это – здорово. Тогда покажи мне, как читать. Покажи сейчас... хотя... ох, я же всё перепутаю...

– Ничего, – насмешливый огонёк в глазах Ар-Неля вспыхнул заметнее. – Я знаю способ научить тебя различать. Дай мне ещё одну кисть.

Анну снял кисть с подставки. Ар-Нель обмакнул её в воду и отложил в сторону. Взял другую, в туши.

– Взгляни. Вот наш знак "Ли". А вот ваш "Ль". Видишь разницу?

Анну кивнул.

– И сходство?

– Ну да.

– Теперь протяни руку ладонью вверх. И закрой глаза, дорогой друг.

– Ну и в чём подвох? – Анну честно зажмурился, протянул руку – и тут же ощутил легчайшее прикосновение мокрой кисти, от которого по всем нервам мгновенно растёкся жидкий огонь. Раньше, чем успел осмыслить происходящее, Анну поймал запястье Ар-Неля, дёрнул на себя, подставил локоть – Ар-Нель успел блокировать удар каким-то чудом. Его взгляд показался Анну наигранно удивлённым:

– О, Небо! Ты что же, хотел сломать мне шею? За эту детскую выходку со знаками на ладони?

Анну, тяжело дыша, отпустил его. Сказал, глядя в стену:

– Не смей так делать, язычник. Иначе я... я не ручаюсь за себя.

– Прости, – сказал Ар-Нель кротко. – Я снова ударил сильнее, чем нужно – и без предупреждения. Я не думал, что для тебя это окажется таким... жестоким.

Анну взглянул Ар-Нелю в лицо.

– Как ты не понимаешь! – сказал он с мукой. – Я же думаю о тебе. Я стараюсь избежать... плохого избежать. Зла. Нам нельзя разговаривать, нам нельзя драться, нам нельзя заниматься твоей каллиграфией – это мою душу губит и твою может погубить! Ты, Ар-Нель – ты хоть соображаешь, что с тобой будет, если я... если мы – по-настоящему? Ну, ты понимаешь – по-настоящему... сразимся, как вы говорите – и я... если мой поединок останется, короче.

– Что ж тут непонятного? – усмехнулся Ар-Нель. – Предполагается, что я стану твоей рабыней.

– Всего-навсего! Пустяк, по-твоему?!

– Заклеймишь меня, – продолжал Ар-Нель спокойно, с еле заметной улыбкой, отложив кисть и рисуя пальцем на лбу какие-то знаки – видимо, то, что с точки зрения язычника изображало татуировку рабыни Прайда. – Бросишь переламываться в обществе старых ведьм, которые когда-то были вашими красотками. Будешь приходить, когда захочешь близости – и уходить сразу после неё, чтобы не испачкаться об меня... Не посмеешь больше слушать меня – потому что позор на голову слушающего женщину... Я потеряю не только Имя Семьи, но и собственное маленькое имя: ты придумаешь мне кличку, как лошади или собаке... Что ещё? Ах, да – мне больше никогда не коснуться оружия – и не учить фехтованию наших детей. Да и детей не будет – твои люди заберут их, как только дети бросят пить молоко. Пустой сосуд, не так ли? Я вспомнил всё, рассказанное тобой? Ничего не забыл?

Мягкий весенний свет из открытого окна золотил его волосы, ветер играл выбившейся прядью, листками бумаги на столике – солнечный свет растопил лёд в иссиня-серых глазах Ар-Неля. В его тоне Анну услышал не отвратительную покорность судьбе, а ту самую, отчаянно желанную нотку – насмешливый вызов и призыв одновременно. Но ведь – невозможно, невозможно! Именно с Ар-Нелем всё, чётко и верно перечисленное – невозможно!

– Этого не будет, – еле выговорил Анну – в горле ком стоял. – Не смогу тебя унизить.

– Анну, ты видишь, – весело продолжал Ар-Нель как ни в чём не бывало, будто и не говорил о кошмарных вещах, как о самых банальных житейских пустяках, – ты сам видишь, дорогой мой, насколько мне выгоднее победить тебя? И тебе это тоже выгодно, кстати. Я сделаю всё, чтобы ты страдал поменьше, ты будешь уважаем и любим в качестве моей...

Кровь бросилась Анну в лицо. Призыв? Да демона он призывает, а не человека! Анну вскочил, схватил Ар-Неля за воротник, поднял и подтащил к себе – ожерелье Ча из светлых жемчужин порвалось, жемчуг раскатился по полу.

– Не смей так говорить! – рявкнул Анну. – Не смей так думать, северянин! Я – я бы просто умер, и всё, но этого тоже не будет, потому что не будет никакого поединка! Между нами – границы, вера! Мы – вассалы разных владык, тебе ясно?! Мне надо предать Льва, надо предать веру, надо предать Лянчин, надо предать отца, мне надо себя предать – чтобы скрестить с тобой мечи – но этого не будет. Точка!

Лицо Ар-Неля тут же превратилось в снежную маску северянина-аристократа – ещё более холодного, чем здешние бойцы.

– Конечно, не будет, – сказал он, чуть поведя плечом. – Отпусти, сделай милость, мою одежду – это неприлично. Я вижу, моё общество тебе наскучило: нельзя слишком долго досаждать правоверному Львёнку грамматикой и фривольностями, не так ли?

Анну безнадёжно опустил руки. Сказал, глядя, как Ар-Нель поправляет рубашку:

– Прости меня. Я... я вообразил, Творец знает, что. Мы – аристократы, так? Бойцы из разных Прайдов? Нам можно быть друзьями, только друзьями – и я больше не посмею... да и то... всё это глупо. Не уходи.

Ар-Нель взглянул с очевидной иронией.

– Твоя дружба стоила мне подарка, присланного Матерью. Полагаешь, Мужчина может дружить с Юношей на равных? У нас говорят, что у Юноши из хорошей Семьи не бывает друзей – только слуги, враги, никто и возлюбленные, но тебе я поверю. Твоя душа заточена иначе – давай попробуем остаться друзьями. Но в этом случае – будь добр, Анну, не распускай руки, если поединок не заявлен.

– Ты оскорблён? – спросил Анну. – Я не хотел.

– Отнюдь, – Ар-Нель стряхнул с кончиков пальцев воображаемую воду, как баска, наступившая на сырое место. – Я по-прежнему готов учить тебя читать, дорогой Анну – если ты в состоянии слушать. И – обещаю не дразнить тебя больше... по крайней мере, во время наших уроков.

– Спасибо, – буркнул Анну мрачно. Последняя реплика Ар-Неля то ли рассердила, то ли рассмешила его.

– О, всегда пожалуйста. Итак. Мы рассмотрели знак "Ль", – продолжал Ар-Нель как ни в чём не бывало. – Теперь "А" и "Ни" – они почти не отличаются от наших в классическом начертании, только...

Анну следил за его рукой, держащей кисть – и ругал себя про себя последними словами. Северянин был далёк, как одинокая звезда на здешнем ночном небе, чёрном, холодном и пустом, ужасном, как бездна преисподней – и Анну всё яснее понимал, что его желанная война Ар-Неля не приблизит, а ещё отдалит. Случись война – настоящая война, вторжение, армия на армию, горящие города, победный марш среди этих пустых снежных равнин – глаза цвета льда не вспыхнут, а погаснут. Навсегда. Северяне не умеют вожделеть к врагам, у северян нет азарта, северяне, язычники, молящиеся Случаю, никогда не уверуют по-настоящему, потому что никогда не склонятся перед Предопределенностью, данной Творцом. Ненависть северян холодна, как снег – греет их дружба, их доверие, их любовь...

Но их врагам этого не видать. Поэтому трофеи с севера вянут ослепительно и мгновенно, не успев превратиться в настоящих женщин, без цветения, не принеся плода.

Я могу возглавить одну из лянчинских армий, думал Анну, глядя на солнечные блики в волосах Ар-Неля. Если на то будет милость Творца и воля Льва, я пройду по этой земле, как никто и никогда. Если Взор Божий и дальше будет взирать на нас, я войду в этот город – и волчата приведут пленного Ча ко мне... если только ему удастся уцелеть... Он будет связан, обезоружен – а в его глазах не будет ярости, похожей на жажду – только надменный холод Севера. И если я его ударю, он рассмеётся мне в лицо – и всё. Превратит меня в прах. Мне останется пойти и умереть – в бою или как-то ещё – всё равно. Я ничего не получу; в лучшем случае – моим будет его раскромсанное тело, которое спустя малое время покинет душа.

Не стоит обманывать себя, воображая, как я убью Ар-Неля и буду жить прекрасными воспоминаниями, думал Анну. Ничего не выйдет. Творец показал мне его, чтобы я постиг что-то... а я не понимаю и малодушничаю. Если свести все эти терзания к самой простой и циничной мысли – я боюсь сражаться с ним всерьёз. Как бы ни обернулся этот бой – он будет проигран. Смертельно.

Вот что будет с войной на севере – вдруг пришла Анну ослепительная мысль. Как бы ни обернулась кампания – мы проиграем. Мы тяжело проиграем, как Лев этого не понимает?! В лучшем случае – будем убивать, убивать и убивать без счёта и меры, будем идти вперёд по колено в крови – и получим пустые холодные города, в которых столько же пользы, как в ледяных горах.

Жить здесь? В холоде и мраке, на полубесплодной земле, бледно расцветающей на пять-шесть лун, чтобы остальное время лежать под снегом? Чем тут жить – знают северяне, а северяне не будут нашими, они умрут... а умирая, заморозят наши сердца.

Я не буду воевать на севере, решил Анну.

Эткуру он встретил в коридоре, освещённом маленькими жёлтыми фонариками – по дороге в покои гостей. Остановил, взяв за локоть.

– Что ты, брат? – спросил Эткуру. Он слегка удивился, но и не подумал раздражаться – в последнее время Львёнок Льва выглядел повеселее, чем обычно.

– Уйдём в сад, – сказал Анну. – Надо поговорить.

– Зачем – в саду? – ещё больше удивился Эткуру, и Анну отметил его рассеянную улыбку, не виданную на лице Львёнка Льва с самого дома. – Холодно в саду. Сегодня сыро, ветер – отвратная погода... Хочется выпить вина и посидеть в тепле.

– Пожалуйста, брат, – сказал Анну насколько мог проникновенно – и Эткуру улыбнулся заметнее.

– Жарко тебе в здешнем холоде, да, Анну? Щёки горят у тебя, – и остановился. – Ты не болен, брат?

– Я объясню – всё. Только – уйдём из дворца.

Эткуру пожал плечами, пошёл.

После холодного и свежего, но ясного дня вечер и вправду настал редкостно гадкий – погода на севере менялась рывками. Моросил мелкий дождь, и серые сугробы, покрытые грязной наледью, оседали под ним, расплываясь в широких лужах. Ледяной ветер швырял в лицо водяную пыль; низкое мутное небо завалилось на крыши, темень рассеивали только красные и жёлтые фонарики, горящие у дворцовых стен – но уютнее от их света не делалось. Оскальзываясь и обходя лужи, отошли подальше от входа в покои. Анну остановился под фонарём: ему хотелось видеть лицо Львёнка Льва. Эткуру запахнул плащ, накинув капюшон.

– Что тебе тут надо, брат? В доме нельзя было?

Анну тронул его за плечо.

– Не хочу, чтобы кто-нибудь слышал.

– Там никого и нет – кроме наших.

– Наших – и не хочу. Когу не хочу. Наставника. Даже волков... погоди, брат. Я вот что подумал. Когу пишет письма Льву, Наставник их правит, а после отдаёт волку-гонцу. Так?

– Да, – Эткуру смотрел непонимающе, на его лице отражались только холод и нетерпение. – Зачем спрашивать ерунду?! Ты же знаешь.

– А почему ты не диктуешь писем? – спросил Анну. – Сперва ты говоришь, что хочешь изложить в письме, потом Когу записывает, а Наставник правит. А если Когу неточно записывает? А если Наставник приписывает что-то от себя?

Щёку Эткуру дёрнула судорога – как всегда в сильном раздражении.

– К чему бы? Они не посмеют.

– А если им приказал Лев? – шепнул Анну еле слышно. – Если мы ведём переговоры и наблюдаем за северным двором, а бестелесные шпионят за нами и доносят Льву? Скажи, как мы можем узнать, брат?

Эткуру схватил Анну за руки:

– С ума ты сошёл! Не может быть!

– С ума сошёл? А почему Наставник не читает нам того, что они написали? Считается, что это верно с твоих слов – но почему он не читает?

– Это – измена? – шепнул Эткуру. Его щёка снова дёрнулась. – Они меня продают, брат? Так ты думаешь?

Анну вздохнул.

– Не знаю. Может, они служат Льву. Когда Наставник читает письма Льва – как знать, всё ли он читает нам? А если Лев прибавляет что-нибудь для бестелесных?

– Зачем говоришь это мне? – спросил Эткуру медленно. – Ты... ты, Анну, и вправду очень много думаешь... и хорошо. Как старики и бестелесные из Старших Прайда. Но – зачем...

Анну сдвинул с головы Львёнка Льва капюшон, чтобы лучше видеть его лицо. Эткуру не возразил.

– Я служу тебе, Эткуру, – сказал Анну. – Тебе – когда Лев далеко. Я, может, не так почтителен, как твоя прежняя свита, но я служу тебе, поверь. Люди Льва, они – дома, на Юге – не понимают многих вещей, а ты понимаешь. Они ничего не видели, а ты всё видел. Они – Старшие Прайда и сам Лев – думают, что можно уехать из своей страны надолго, общаться с чужими – и не измениться, но ты же понимаешь, что мы меняемся, брат?

– Говори, говори, – кивнул Эткуру. Оценив напряжённое, настороженное внимание в его тоне и взгляде, Анну почувствовал себя увереннее.

– Я смотрю вокруг – и думаю, – продолжал он. – Барсята умеют читать и пишут письма – сами. Если Ча напишет письмо Снежному Барсу, Барс прочитает исключительно то, что Ча хотел сказать. Им не нужны посредники. Их отцы так с самого начала поставили: любая речь, хоть на бумаге – из губ в уши. А у нас?

– Писать – скучно, – сказал Эткуру. – Львят никто не заставляет. Львят учат воевать, а не писать.

– Чтобы писать, надо думать, – продолжал Анну. – А если начинаешь думать, думаешь вот о чём. Элсу – двадцать шестой. А ты – пятый. Зачем Прайду столько Львят Льва? Лев будет только один – а остальным надлежит грызть кости, когда он будет есть мясо. Львята Льва и Львята Львят – только солдаты, а Лев будет один. Холту. Первый. Вроде бы, его чему-то учили бестелесные – и ещё, если я верно помню, Тэкиму. На всякий случай, наверное. Если Творец заберёт Холту до времени. А все прочие посмеивались над этими глупостями – и развлекались боями и скачками...

Эткуру повернулся навстречу мокрому ветру. Молчал. Думал – и после долгой паузы сказал:

– А почему Лев послал сюда меня, а не Тэкиму? Если я – солдат, только солдат – и всё? Это же – важная миссия! Честь Прайда!

Анну тронул его руку выше локтя.

– Твоё дело, в конечном счёте – прикончить Элсу, брат. Ты ведь хочешь его убить? Злишься на него? Лев в письмах злит тебя, из-за Элсу мы торчим здесь, в холод, среди чужих... Если северяне покажут тебе Элсу, ты убьёшь его – и всему конец. А может, он сам умрёт, пока тянется эта канитель...

– Не понимаю, – сознался Эткуру.

– По-настоящему Льву нужны здесь глаза бестелесных, – сказал Анну. – Они шляются за нами везде, слушают разговоры, оценивают всё, что слышат – и, верно, прикидывают, как ответить на вопросы Льва. Но с ними бы ни за что не стали разговаривать язычники: для них бестелесные – мразь, хуже трофеев.

– Что они решают? – прошептал Эткуру. – Что они могут решать?

– Всё. Быть ли войне. На что годятся северяне. И может ли Лев нам с тобой доверять, брат. Это тоже зависит от них. Может, они пишут доносы.

– О твоём приятельстве с Ча? – Эткуру невольно усмехнулся.

– А ты куда ходил без волков, брат?

– Ник-дылда показывал мне лошадей Снежного Барса. Что ж такого?

– Ник не так позорен, как Ча, да? – спросил Анну, невольно подражая насмешливому тону Ар-Неля.

– Я не хочу его в постели! – рассмеялся Эткуру.

– Но он показывает тебе лошадей и обещал женщину. Добивается твоей дружбы. Зачем?

Эткуру промолчал.

– Все делают что-то зачем-то, – сказал Анну. – Нас используют, брат. Мы – глаза и уши, а думают и решают бестелесные. Мы – руки, которыми Лев убьёт Элсу – а я не хочу убивать Элсу, брат! Он – несчастный мальчишка, попавший в беду, которого Лев назвал корнем всех несчастий, чтобы его бестелесные увидели дворец Снежного Барса! У нас тут нет никого. Даже волки не мои, а Льва – почему мне не позволили взять своих волчат?

Эткуру отвернулся, обхватив себя руками. Анну обнял его за плечо.

– Я люблю тебя, брат, и верен тебе – потому что нам с тобой нечего делить. Но я, знаешь, зол на Старший Прайд. Не хочется быть игральной костью, а ещё, знаешь, брат – не хочется быть вещью.

– Почему – вещью?! – Анну ждал, что Эткуру взбесится от самой постановки вопроса, но он спросил, как спрашивает о непонятном ребёнок – скорее, обескураженно, и с той внутренней болью, которую с некоторых пор слишком часто чувствовал сам Анну. – Если о человеке говорят, что он – вещь, значит он – раб или рабыня. Почему – мы? Львята?

– Знаешь, почему наших рабов и рабынь так втаптывают в грязь? Чтобы мы чувствовали, что рядом многим гораздо хуже, чем нам. Рядом с рабыней – нам прекрасно, верно? А рядом со свободными, брат?

Эткуру обтёр ладонью мокрое лицо.

– Да чем мы не свободные? Выше Прайда – вообще нет!

– Да, выше Прайда! А Прайд – это Лев и Старшие. Не мы. Если мы дома – у нас нет даже воли, есть Закон Прайда, Истинный Путь, а больше ни о чём думать нельзя. Да что – в голову не приходит думать!

– Да о чём думать, во имя Творца, брат?!

– У меня была рабыня, я её хотел. Она умерла – и я думаю: она умерла, потому что её бросили одну во время метаморфозы. Она была молоденькой девчонкой, ей было больно, страшно – а её бросили... Я о ней жалею, брат...

– Подумаешь! – Эткуру презрительно скривился. – У меня было, может, десятка два рабынь. И что? Подумаешь, одна...

– Тебе не повезло, брат. Ты рос в Прайде, не видел другого. Для тебя всё это в порядке вещей, – Анну волновался, размазывал мелкую морось по отросшим волосам, торопился – но никак не мог дойти до сути. – Ты привык, брат: издохла одна – будет другая. Тебя не трогает даже Соня, не ужасает, что он околачивается поблизости – прости, но Лев мог и тебя так... если бы невзлюбил... я не прав? Разве у него мало бестелесных рабов львиной крови? Ты сам говорил...

– Нет, – шепнул Эткуру, мотнув головой.

– Да, – мягко, насколько сумел, сказал Анну. – Лев подарил тебе твоего собственного брата, который меньше, чем трофей. Для забавы? Хороша забава. Ты – раб Льва. И я тоже. Что Лев захочет – то и будет. А если мы что-то нарушим, Прайд нас порвёт, даже если Лев не узнает...

Эткуру взглянул устало и беспомощно.

– Как ты додумался до таких вещей, Анну? Это... так дико...

– Не убивай меня сразу, брат – из-за Ча.

– Так это он...

– Стой, слушай. Нет, это я, – и медленно подбирая слова, Анну высказал-таки то, что было страшно произносить вслух. – Эткуру... представь: язычник вызывает тебя на поединок... на здешний. Где искушают судьбу.

– Судьбу нельзя искушать, – тут же выдал Эткуру одну из любимых избитых истин. – Тот безумец, кто меняет Предопределённость, данную Творцом, на слепой Случай, забаву Владыки Ада!

– Ну да. Предопределённость хороша для рабов, а Случай – для свободных людей!

– Почему?!

Анну печально усмехнулся.

– Тебе страшно подумать о том, что в такой игре ты... можешь не победить?

– Конечно! Анну, одно дело – война, бой, смерть, а другое...

– Ты мне говоришь о войне? – Анну сжал и резко разжал кулаки. – Я лучше тебя знаю, что такое война, брат! И Элсу знает! И что? Скажи мне – просто страшно быть побеждённым?!

– Да...

– А вот им – нет! Оттого они и свободны... Ну ладно. Дело не в этом. Вот – ты хочешь такое, что совсем нельзя...

– Ча? – спросил Эткуру скептически.

– Ча! – Анну не выдержал. – Да, Ча! Он – сильный, брат. Посмей когда-нибудь взять сильного, Эткуру! У меня были бойцы – да, побеждённые, пленные, но после боя, а у тебя – только несчастные рабыни, которые хнычут и боятся лишний раз шевельнуться! Ты не знаешь, что это такое – сила рядом, сила духа даже. И тебе всегда будет мешать этот страх... Страх раба!

– Прекрати меня оскорблять!

– Я не оскорбляю – это правда. Ты боишься.

– Боюсь позора! Что ж такого?!

– А если это – не позор?.. Ладно, брат, этого уже слишком много. Я больше ничего не скажу. Просто – знай: я предан тебе. И молчи об этом со всеми – с нашими особенно. Когда рядом бестелесные – не станем говорить ни о чём всерьёз. Будем обсуждать вино, лошадей, ткани, рабынь, собак, клинки – но ни слова о том, что мы думаем о них. Пообещаешь?

– Мне это так же важно, как тебе. Но как проверить, брат?

– Просто, – Анну чуть улыбнулся. – Прочесть. Ча учит меня читать. Бестелесные не прячут писем – им ни к чему; когда я смогу прочесть – возьму и прочту. Тебе, вслух. И всё станет ясно. А теперь пойдём, брат – зуб на зуб не попадает.

– У меня ноги промокли, – пожаловался Эткуру, и Анну ощутил снисходительную жалость, как к продрогшему ребёнку.

– Об этом и поговорим, – сказал Анну. – Это как раз подходящая тема.

Они пошли к входу в свои апартаменты, и Анну думал, как изменилось положение вещей. Дома, в Чангране, ему и в голову не пришло бы поучать Львёнка Льва – но сейчас это сошло легко и просто. Они, конечно, никогда не были, да и не могли стать друзьями – Пятый Львёнок Льва и Львёнок Львёнка, нашему рысаку троюродный баран: их разделял статус, а презрение могло быть и было вполне обоюдным. Презрение зазубренного в боях клинка к церемониальному мечу с золочёной гардой – презрение драгоценного меча с золотыми клеймами, хранимого в сокровищнице, к дешёвому тесаку солдата... Но на севере всё изменилось.

Север странным образом сделал Львят сообщниками.

***

Запись N136-01; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Дворец Государев, Башня Справедливости .

Ра режет правду-матку на Государевом Совете, собравшемся в маленьком зальце, примыкающем к кабинету Государя.

Совет, правда, неофициальный и в очень узком кругу – но на другой бы меня и не позвали. Зато – обсуждаем мою идею, и участвуют главные советники Государя и несколько доверенных лиц. Повестка дня: маленький Львёнок и тот, другой парень – который сможет нам помочь общаться с послом Эткуру. И угроза близкой войны.

Маленького Львёнка Ра жалеет.

– Ник, – говорит она, – пожалуйста, помоги ему, чем сможешь. Когда я думаю, в каком он положении – мне делается не по себе... Ар-Нель говорил мне, что варвары просто помешаны на чести – каково человеку, помешанному на чести, сидеть взаперти и в одиночестве и ждать, убьют его, или обрежут, как скотину...

Она такая милая... От волнения её эльфийское личико, с которого сошёл деревенский загар, розовеет, а глаза блестят. На Земле за таких девочек отдавали всё и проливали кровь, а нежный взор и искренняя горячая страсть в голосе этим отдававшим подали бы, пожалуй, некоторую надежду на взаимность...

Но то – на Земле.

– Добрая Государыня, – говорю. – Я сделаю, что могу, конечно, но не забывай – он враг. Ты ведь всё, что тут говорилось, поняла?

Делает непередаваемую гримаску – "ах, да брось ты!"

– Я всё поняла. Южане, хоть и называются Братьями, понятия не имеют, что такое братство. До этого несчастного никому нет дела. Мой Государь может считать его разменной монетой в политических играх – но ведь так считает и их Государь! Низко, это низко... Мне кажется, что пока всё идёт к войне – я права?

– Государыня, – говорит Господин Канцлер Дэ-Нг, Советник Государя, суровый немолодой мужчина со шрамом, рассекающим лоб и щёку – свадебным подарком от обожающей его Госпожи Советницы, – мы делаем всё возможное, чтобы избежать войны. Она нам не нужна. План предусматривает самые добрые отношения с послами – сделав их нашими союзниками, мы можем надеяться...

– Это я уже слышала, – фыркает Ра. – Ради этих добрых отношений, которые ещё неизвестно, куда приведут, вы решили отдать варвару нашего подданного, да? В качестве рабыни? Пусть даже это будет и преступник – хорошо ли наказывать человека так? А если эта жертва приведёт лянчинца в доброе расположение духа и он начнёт лгать о том, что нам хочется слышать, то мы, благородные и добродетельные господа, дадим ему прикончить собственного младшего брата. И будем надеяться, что он сделает для мира хоть что-нибудь, да?!

Государь наш Вэ-Н смотрит на неё и улыбается. Грубоватая прямота Ра его с самого начала очаровывала; впрочем, это не мешает ему возразить:

– Госпожа, не спеши. От торопливости ты начинаешь противоречить сама себе.

Ра бросает на него сердитый взгляд.

– Когда это?!

– Ты твердишь, что южане – люди чести. Ты ведь имеешь в виду послов? Да, они пока ни разу не солгали в чём-то серьёзном – или я не поймал их на лжи. Правда, Принц Эткуру может лгать, что Младшего Львёнка заберут домой, где будет ему жасминовый настой и пирог с ежевикой – собираясь убить его своими руками – но эта ложь ничего в наших отношениях не меняет. Мы не принуждали его клясться от имени Льва и их бога, что Младший Принц будет здоров и счастлив, верно? А вот солгать, что Лев позволил ему заключить мирный договор, Эткуру вправду до сих пор не додумался или не посмел. Быть может, не желает стать клятвопреступником – боится или у него нет соответствующих инструкций. Только можно ли назвать это поведением человека чести, кровь моя? Ты ведь сама не исключаешь мысли о том, что он может солгать позже, когда изменятся обстоятельства.

Ра задумывается. Говорит Ар-Нель:

– Лянчин ждёт от своих Принцев сообщений о ходе переговоров, но больше – обо всём, что они тут увидят. Игра в то, что Младшенький так невероятно значим для лянчинского престола, затеяна, я думаю, чтобы лянчинцы могли посмотреть на Кши-На, сообщить свои впечатления домой и прикинуть, насколько выгодным может быть настоящее вторжение, а не мелкая грызня на пограничных землях.

– Похоже, – подаёт голос Смотритель Границ, Маршал О-Наю, высокий блондин с проседью в косе, эффектный, как кавалергард пушкинской поры. – Обычно им наплевать на тех, кого они оставили на нашей земле... Шесть лет назад, в местечке Шен-Од, один Принц Лянчина был убит – и я не припомню выяснений и делегаций. Пограничники просто закопали тело. С равным успехом он мог быть тяжело ранен или оглушён – и нам благополучно предоставили право делать с ним что угодно...

– Уважаемый Господин Маршал, – говорит Ар-Нель, консультант по южанам, – полагаю, тогда никому из наших политиков как-то не пришло в голову совать этот труп под нос Льву и обещать скормить его псам? А в данном случае – Льва поставили в известность о наших планах. Он оскорбился.