Текст книги "Лестница из терновника. Трилогия"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)

– Что вы, Уважаемый Господин, великолепный Львёнок! Я боюсь, что вас ввели в заблуждение. Мои друзья, прекрасные Львята Льва, учили меня богословию на лянчинский лад – и я вижу, что почтенный служитель Творца судит о Юношах по себе, а не по Небесной истине.

– И всё-таки деревенские не смеют! – возмущается Хотуру, но как-то формально.

– Вы, Уважаемый Господин, сто лет отучаете буйволов бодаться, отпиливая телятам рога – а новое поколение вновь рождается с рогами, ибо отроду данное оружие – воля Творца, – говорит Ар-Нель. – Получается, что вы убеждаете себя в истине, а сами отрицаете заветы Небес.

Волки потрясены. Сын Хотуру – тоже. Сам Хотуру смотрит на Ар-Неля во все глаза, а бесплотный кричит:

– Ты – грязный язычник!

– Да, – кротко говорит Ар-Нель. – Я язычник, но я ищу истинную веру. Я слышал от Львят Льва о Творце, о том, что он совершенен и милосерд к следующим его Путём. Я знаю от них и знаю собственным телом, что путь Юноши и Мужчины – это путь бойца. Как можно его запрещать? Это богохульно.

– Твой северянин – исчадье тьмы, гуо! – заявляет бесплотный нашему Анну, от волнения срываясь на фальцет. – Ты слышишь? Он всё извращает, он извращает Святое Слово!

– В чём? – спрашивает Анну насмешливо. – Опровергни, Наставник.

– Люди не должны уподобляться скоту!

– То есть, не должны сражаться? Вы слышите, волки? – хохочет Анну.

– Не должны брать женщин в драке!

– Вы не брали женщин в бою, волки? Кто-нибудь говорил вам, что это грех?

– Война есть война... – бесплотный запутался. – Волки есть волки, а чернь есть чернь...

– Чтобы кто-то мог купить рабыню, кто-то другой должен взять её в бою, – говорит Анну. – Никто никогда не говорил мне, что рабыни, взятые в бою для Прайда – это плохо.

– Это – для Прайда...

– Я был прав, – подытоживает Анну. – Я понял, Хотуру – то, что говорят бесплотные – ложь. Погоди, я ещё пойму, зачем им это...

– Я понимаю, – вдруг говорит сын Хотуру. – Чтобы запретить сражаться. Чтобы запретить сражаться МНЕ! Пришить мою душу к своему балахону! А, пропасть! У волков женщины, взятые в бою, а у меня – купленные рабыни! Кто не был на войне – у того нет ничего! – он уже кричит. – Отец, мои сверстники брали женщин в бою, а я получаю то, что уже принадлежало другим!

– Мы давно не воевали, – неожиданно зло говорит волк из свиты Ориту. – Наши рабыни – обрезанные деревенские девки и подранки. У моего отца были военные трофеи и восемь детей, а у меня подохли две девки, а третья скинула ребёнка!

– Деревенские холуи дерутся, только отвернётся Наставник, – говорит другой волк, немолодой и со шрамом на лбу. – Львятам Льва не годится лгать – я скажу, что думаю. Разве плебс заключает сделки? Как бы не так! Сперва их щенки грызутся между собой, а потом они приходят в храм, приносят пожертвование за удачную покупку рабыни и клянутся, что это был не поединок, а бедный человек продал своего сына соседу...

– Дальше так пойдёт – деревенские мальчишки будут сильнее волчат...

– Эти девки – с тобой, Львёнок Льва – они боевые трофеи? Вот, смотри, Наставник, как это должно выглядеть!

Вокруг помоста под навесом – толпа. Кричат уже все, беседующие вскочили на ноги, диспут превратился в митинг и грозит перерасти в свалку.

– Эти девки прокляты Творцом! – вопит бесплотный. – Посмотрите на их лица! Бесстыжие твари, да ещё с оружием!

– Это волки! – кричит Элсу так, что я понимаю: командный голос он вполне может выработать. – Это такие же волки, как все волки! Кто может поручиться, что его ждёт в бою? Он может быть ранен, убит, покалечен, может стать чужим трофеем! Вас учили бросать братьев?! Так вот, лично я братьев не бросаю!

– Любимый братец, – говорит пожилой волк из местных. – Чангранский Львёнок, чистый Львёнок, живи счастливо... Я вот не знаю, что сталось с двумя моими братьями...

– А если они были в плену и боятся вернуться? – говорит Кору тихо, но все почему-то её слышат. – Если они боятся, что ты проклянёшь их? Они же любят тебя... как я – своих братьев и своего командира.

– Мы не отрекаемся от братьев! – говорит Анну. – Если брат не предал – то и мы его не предадим. А тот, кто называет наших братьев, которые сражались за Прайд, бесстыжими тварями – сам богоотступник!

– Уважаемый Господин, – говорит Ар-Нель Хотуру, – скажите мне, вы ведь не отреклись бы от своих сыновей или от своих братьев, если бы с ними случилась беда? Ваш сын – прекрасный Юноша, но пути Творца неизвестны никому. Неужели вы отреклись бы?

Хотуру поправляет ворот на шее. Он совершенно потерян.

– А вы, Господа? – обращается Ар-Нель к толпе. – Среди вас ведь только честные бойцы, верно? Нет предателей? Вы бросили бы брата? Друга? Не приняли бы его калекой или женщиной?

Волки вопят, кто-то выдёргивает меч из ножен:

– Львёнок Льва, я с тобой!

– Будут битвы? Будут?

– Мы покончим с ложью, – говорит Анну. – Битвы будут.

– Уважаемый Господин Хотуру, – говорит Ар-Нель сердечно, – отпустите деревенских Мальчиков домой. Они, их родители и их дети будут благословлять ваше имя, поверьте мне.

Раньше, чем сам Хотуру успевает среагировать, его сын спрыгивает с помоста, обнажая кинжал. Он подходит к ошалевшим мальчишкам и режет верёвки. Мальчишки переглядываются – и грохаются ниц. Ар-Нель проскальзывает сквозь толпу к ним, садится рядом на корточки:

– Скажите мне, – говорит он, поднимая одного из них за плечи, – вы будете благодарны Господину, который справедлив к вам?

– Ты – посланец Творца, – шепчет парень. Слёзы текут у него из глаз.

Его друг вскакивает, делает несколько быстрых шагов и преклоняет колени перед помостом – его лицо подвижнее и живее, он, кажется, уже смекнул, что надо делать.

– Львёнок, да продлит Творец твои дни во сто крат, – говорит он с восхищением, которое усиливает искренность радости, – этот чужой парень, этот язычник, он верно тебе сказал! Мы будем за тебя молиться, наши дети, наши внуки, мы соседям расскажем...

Хотуру поражён. Мальчишка кланяется земно.

– Ты был прав, кажется... – бормочет Хотуру.

– Я готов верить в истину, – говорит Ар-Нель воодушевлённо. – Я хочу принять вашу истинную веру. Уважаемый Господин, мы вернём миру истину, страсть и битвы, правда?

– Эй, – говорит волк коленопреклонённым деревенским, – брысь отсюда!

Кто-то открывает ворота. Мальчишки удирают, взявшись за руки. Волки свистят им вслед и хохочут. Девочки Анну смешались с толпой. Случается момент общего экстаза, всем хочется вина, драться и петь песни, Анну и сын Хотуру обнимают Ар-Неля – и он не возражает, Юу рубится на палках с кем-то из волков, а куда делся бесплотный священник-Наставник со своими служками, я за всей этой суетой не заметил.

Это нехорошо.

– Эткуру, – говорю я Львёнку, который ближе. – Надо бы закрыть ворота за запор.

Эткуру смотрит на меня, улыбаясь. Машет рукой, отмахиваясь от тревожных мыслей, как от мух.

– Кому понадобится – тот всё равно их откроет, – говорит он. – Или найдёт другой способ смыться. Но знаешь, Ник, Анну обо всём позаботится. Он умный, он ведёт себя спокойно – значит, он обо всём уже подумал.

– Я не буду спать этой ночью, Учитель, – говорит Ри-Ё мне в самое ухо.

– Вот безумие! – смеётся Ви-Э. – Ар-Нель, я тоже хочу принять истинную веру! Эткуру, ты же поможешь мне, миленький?

Северяне – закоренелые вольнодумцы, никому из лянчинцев и в голову не приходит, что в такие вещи можно играть. Шуточки наших скептиков принимают всерьёз; южане вообразили, что обратили "упрямых язычников" в истинную веру – и сами обрели откровение.

Новообращённые во многих человеческих культурах воспринимаются избыточно серьёзно.

Во двор вытаскивают глиняный сосуд с вином – вместимостью литров в тридцать. Волки Хотуру режут коз. Форменный импровизированный праздник – напряжение между девочками и волками сошло на нет, волки, девочки и Львята передают друг другу круглые оловянные чаши, толкаются и хохочут. Крутые кудряшки шальной девчонки, отросшие по плечи, перевязывают чёрной "банданой" – и она рубится на палках с юным волчонком под хохот и свист его старших товарищей. Девчонка хорошо повоевала, волчонок войны ещё не видел – она выбивает его оружие в три удара. Он возмущается, она возвращает ему палку – и снова выбивает в три удара, и волки смотрят восхищённо, горящими глазами, а девчонка улыбается победительно и поглаживает пальцами короткий светлый шрам на скуле...

Этот шутливый спарринг очень многое решает и меняет.

– Тхонку, тебя женщина победила! – потешаются волки, но Тхонку и не думает лезть в карман за словом.

– Это не женщина... в смысле, не рабыня какая-то там! Это – мой бывший старший брат, да ещё и воевавший! – говорит он важно. – Разве Творец покарает того, кого брат учит сражаться? Ведь новичок всегда проиграет ветерану...

– Хитрый шакалёнок! – смеётся девчонка, толкает его в плечо и протягивает чашу с вином.

И всё.

Запреты и недоверие ломаются с треском.

К вечеру лянчинцы – и здешние, и наши – пьяны в хламину, весело злы, накручены и испытывают друг к другу чувства, далёкие от братских.

Пьяный Мингу, сын Хотуру, рубится с трезвым Юу, огребает палкой по лбу, хихикает, трёт шишку и упрашивает Юу остаться или взять его, Мингу, с собой. Юу снисходителен и ироничен – пытается подражать Ар-Нелю, но не говорит ничего по-настоящему злого – Мингу ему симпатичен и смешон.

Под навесом, где горят плошки и роится поющая мошкара, Хотуру пьёт с Эткуру, стараясь не смотреть на нетатуированное и открытое лицо Ви-Э, перебирающей струны тень-и рядом со своим господином. Улыбается умильно, почти заискивающе, говорит:

– Львёнок Льва, ты ведь и сам понимаешь, что мальчишкам нечего делать тут, в этой дыре, когда войны с Кши-На может и не быть... да и какие из кшинассцев трофеи! Хрупки, ломаются... не знаю, каким чудом ты взял такую – другим-то не везёт. Да ну! Прайд всегда смотрел на юго-восток – ты, Львёнок Льва, замолви слово там, в тени Престола, а? Возьмёшь ли его... на юг?

– Кши-На... гибкий клинок, – мурлычет Эткуру, гладя волосы и плечи Ви-Э, наплевав на обычаи и этикет Лянчина. – Для верной руки... Мы с кшинассцами весь мир уложим в пыль, если все будут блюсти договор... И твой сын... он мно-ого увидит... Такие победы... Ты пожалеешь о своём возрасте, брат!

– Рано, миленький, рано, – пытается предостеречь Ви-Э, но мало кому удавалось заткнуть Эткуру, когда он под газом. Глаза у Пятого Львёнка горят, он смотрит в темнеющие небеса, улыбается мечтательно.

– Видишь, Хотуру – я и северян могу убедить в чём угодно! Весь мир будет наш – истинная вера, совсем истинная, без лживых бредней всякой продажной дряни...

Хотуру пьёт, кивает. Вечер пахнет свежо и сладко, яблочным запахом весенних южных сумерек. Небо наливается лиловыми чернилами близкой ночи. Двор заполняют длинные тёмные тени, волки зажигают факелы, лица в мечущемся факельном свете становятся нежнее, бои похожи на танцы.

Дерутся и обнимаются. Пытаются выяснять отношения. Шутливые поединки заводят южан сильнее, чем северян – и южане не знают, что делать с этим возбуждением, у них нет опыта. Пытаются справляться, как могут.

Наш Олу, с отличным фингалом, украшающим одухотворённую страстью физиономию, прижал плечами к стене девочку с чёлкой, в проклёпанной сталью куртке, закрывающей грудь, как кираса, говорит жарко и умоляюще:

– Келсу, я... я тебя рабыней не считаю, ты не думай. И... не я тебя резал, это не против Завета... Я всех своих девок продам, раздам... честное слово... ради тебя...

Келсу не отталкивает его, но и только. Говорит с улыбкой печальной и циничной:

– Отпусти меня, Олу. Твои трофеи – товар: "Продам, раздам!" Знаешь, я хочу держаться подальше от братьев... лучше уж северяне. Лучше уж быть бесплотным, лучше всю жизнь жить одной, лучше не оставить ни детей, ни следа... но чтобы никто не предал.

Обветренная физиономия Олу кривится как от сильной боли.

– Прокляни меня Творец, я братьев не предавал, Келсу!

– Я не брат.

– Я тебя хочу!

– Это грешно. Это действительно грешно – называть себя братом, обещать луну с небес, ночью взять, а к утру корчить из себя праведника... Так и язычники не поступают.

– Я не знаю, как тебе доказать, – говорит Олу, и я вижу на его щеке блестящую влажную полоску. – Ты же не поверишь, что я не стал бы утром...

– Докажешь в бою... если не передумаешь, – режет Келсу и легко высвобождается из рук Олу. Уходит – и Олу с тоской смотрит ей вслед, а потом идёт пить: хозяева притащили шестой кувшин.

Медный удар гонга с храмовой башни встряхивает, как стакан холодной воды в лицо – долгий тягучий звук плывёт над всеми мирскими шумами, кажется, целую минуту. Лянчинцы опускаются на колени, смотрят на небо: звезда Элавиль, Око Творца, она же – близкая к Нги-Унг-Лян Вега, голубая и холодная, мерцает и дрожит над башней храма. Волки словно разом протрезвели – их лица вдохновенны, кажется, им неловко от собственной неожиданной храбрости и свободы, они смущены, как дети, остановленные окриком во время шалости. Ар-Нель преклоняет колени вместе с лянчинцами, смотрит в небо отрешённым задумчивым взглядом; Ви-Э следует его примеру. Остальные северяне собираются вокруг меня, в тени сторожевой башни. Они еле притронулись к вину, настороже и встревожены.

– Учитель, южане с ума посходили? – спрашивает Ри-Ё шёпотом, осторожно дёргая меня за рукав. – Что это с ними?

– Дорвались, – говорит Дин-Ли, еле заметно улыбаясь. – Сегодня следует спать вплоглаза. Неизвестно, что им взбредёт в голову.

– Ча доиграется, – ворчит Юу еле слышно. – Руку по локоть суёт прямо в пасть...

Я киваю. Ар-Нель – любитель играть с огнём. Его авантюра так перевернула всё с ног на голову, что я пока не понимаю, хорошо ли, полезно ли то, что он делает.

Если лянчинцы заподозрят его в кощунстве – Ар-Нелю не жить.

Но вдруг он не кощунствует?

***

С тех пор, как люди Львят пересекли границу Лянчина, Кору слишком часто чувствовала страх.

Никак не получалось его в себе заглушить.

Иногда к нему примешивалась ледяная расчётливая злость, иногда злость проходила, сменившись приступом страстной нежности к командиру, но страх существовал фоном для всего. Такого страха Кору не ощущала ещё никогда, даже в том бою, который они вместе с Маленьким Львёнком проиграли, даже в плену, даже в моменты, которые казались ей самыми нестерпимыми в жизни.

В бою по-настоящему бояться некогда.

После последнего боя... было слишком много всего.

Потом была надежда, настолько яркая и тёплая, что все неурядицы и мытарства казались мелкими препятствиями. Кору истово ждала. Дождалась. И все тяжёлые, грязные и унизительные события прошедшего года смыла любовь.

И вот теперь, с того момента, когда, кажется, можно было бы уже позволить себе стать счастливой, более счастливой, чем вообще возможно на земле, а не в эдеме – счастье вытеснил страх.

И Кору печально призналась себе, что боится своих братьев гораздо сильнее, чем врагов.

Ей теперь снились ужасные сны. Окровавленные человеческие тела с содранной кожей, клубки кишок в крови на каменных плитах, отрезанные головы, слепо смотрящие с шестов слепыми глазницами – и всё это имело отношение к ним: к Кору и её командиру.

Это с них сдерут кожу и бросят ещё живое мясо на корм собакам. За то, что выжили, хотя должны были умереть, за то, что они прикасались друг к другу, но хуже того – за то, что они друг друга любят. Маленький Львёнок – и падшая тварь, военный трофей. Во сне Кору кричала, что её командир не виноват – это Творец сделал его великодушнее, чем смеет быть Львёнок Льва – но никто не слышал её воплей. Совсем как в жизни.

И за собственное тело, как и после того боя, Кору боялась меньше, чем за тело командира. Будто бы Маленький Львёнок стоял под дулами ружей в одной рубахе, а сама Кору смотрела на это, связанная по рукам и ногам – и не могла ничего сделать. Вот что было мучительнее всего.

Кору жалела, что не убедила своего командира остаться на севере – но понимала, что ей бы и не удалось его убедить – кровного Львёнка, который не может прятаться по углам, когда нужно сражаться за истину.

У Кору вызывала нестерпимую тоску мысль о том, что она может не успеть родить от командира ребёнка. Этого больше всего хотелось – его ребёнка, ему ребёнка, облечь свою любовь и преданность в живое тело, в кровь из крови их обоих.

Кору парадоксальным образом радовала её новая ипостась. Оказалось, что метаморфоза уничтожает расстояние между любящими людьми – а всё, что Кору знала о метаморфозе раньше, оказалось ложью, выдуманной Наставниками-богоотступниками.

Когда командир сказал ей, что многие Наставники оказались лжецами и предателями, Кору поверила тут же и безоговорочно. Маленький Львёнок воспитывался среди Старших Прайда, он знать не знал о многих вещах, которые обсуждались кругом ниже – но Кору с детства слышала страшные сказки, в которых, кроме прочих чудовищ, описывались Наставники-отступники. Эти исчадья в человеческом облике сперва продавали за деньги собственную плоть, а потом, за власть – и собственную душу. Об этом рассказывали старые бойцы – а значит, это не могло быть ложью. Впрочем, сам Маленький Львёнок тем более не мог ошибаться – Кору не сомневалась в его непогрешимости.

Разумеется, всё, чему отступники учили юных бойцов, было нашёптано им владыкой преисподней, мерзкой тварью, ненавидящей человеческий род. Из-за этого волчата не могли должным образом переносить удары судьбы, ломаясь при первом порыве урагана. Из-за этого сама Кору в начале метаморфозы чувствовала себя раздавленной крысой в крысоловке, а её командир был потерян, нервен и зол... Впрочем, может, Маленький Львёнок вёл себя жестоко и несправедливо, потому что Кору безобразно расклеилась, как знать...

А она расклеилась, распустила сопли и пала духом, потому что ей вдалбливали с раннего детства: пленный, а тем паче – девка – всего лишь шлак, отходы войны, помои, грязь... Даже не страшно, просто безнадёжно и нестерпимо – больно, стыдно, дико, одиноко настолько, будто все люди мира исчезли в одночасье – никто не поможет, да и не заслуживает она помощи, такое было отвратительное чувство... И вдруг помогли – враги.

Кору никогда и никому не призналась бы в этом, но с благодарностью северянам она не могла совладать. Их надо было ненавидеть – они, язычники, отребья, похотливые гады, ломали её, как хищную зверушку, заставляя изменять собственные представления, впитанные в кровь... Но Кору переломалась, и выздоровела, и раскрылась, как бутон раскрывается в цветок, и внезапно поняла, что ей ничто не мешает жить, чувствовать и думать, что думает она даже яснее и лучше, чем раньше.

А северяне, язычники, отребья и всё прочее, постепенно собрали её разбитое сердце из осколков. Они, враги, учили её управляться с собственным, вышедшим из-под контроля телом. Они учили её владеть собой, объясняли смысл странных знаков, подаваемых изнутри – в конце концов Кору осознала, что такое женщина. Что такое – она сама.

Кору поняла, в чём заключается – и всегда заключался – смысл её жизни. В любви и служении. В любви и служении командиру, Маленькому Львёнку, Элсу. И когда, во время последней встречи в пограничной крепости, Маленький Львёнок пообещал, что возьмёт её себе – Кору осознала окончательно: Творец создал её для него, и никакие бедствия не смогут помешать его промыслу.

Жить за командира, умереть за командира.

И с того дня Кору планомерно и методично возвращала себе слегка утраченную боевую форму. Северяне ей не мешали, даже больше – молодые солдаты соглашались на спарринг с девкой на удивление легко. Варсу, её боевой товарищ и товарищ по несчастью, перестала быть девкой, отдала себя навсегда чужаку, молодому мужчине, младшему офицеру северян с трудным именем; другой офицер, уже не юный, спокойный человек, назвавший Кору Ласточкой, подарил ей отличный нож и предложил жить у него в доме. Кору отказалась – её душа принадлежала Маленькому Львёнку – но нож взяла, и офицер не оскорбился. Когда рукоять ножа легла в ладонь – Кору тут же вспомнила, что когда-то до метаморфозы нож был для неё не намного меньшим символом, чем меч.

Враг вернул ей оружие. Ей, трофею, вернул священное стальное лезвие. Человеческую суть. Перестал быть врагом по-настоящему?

Разумеется, после такого жеста от северян, Кору и в голову не пришло начать убивать. К тому же её командир велел терпеть и ждать – поэтому она каждый вечер швыряла нож в фанерную мишень для стрельбы на крепостном дворе, училась ласкать мужчин и мириться с собственным новым телом, перенимала у северян фехтовальные приёмы – и ждала. Кору была хорошим солдатом, дисциплинированным и терпеливым – Маленький Львёнок мог положиться на её способность выполнять приказы.

Зная, что командиру может понадобиться любой её навык, Кору училась у врагов каждой мелочи, которая казалась полезной. И в душе её не было страха.

Во Дворце Снежного Барса, оставшись с Кору наедине, командир сказал: "Не могу видеть, как ты плачешь. Сразу вспоминаю ту крепость... и мне кажется, что всё кончено", – Кору повинилась, да, её пробило на эти глупые слёзы, потому что она дождалась-таки и слишком счастлива видеть Маленького Львёнка живым. И всё, больше она не плакала, как не плакала, когда ещё была сыном своего отца.

Слёзы – не от боли. Слёзы – когда сердце рвётся на части.

Ночью, после той встречи во Дворце, командир сказал: "У меня такое чувство, что ты снова учишь меня фехтованию", – так улыбаясь, что Кору сгорела и возродилась из пепла. Только смущение помешало ей сказать, что любого северянина в своей постели она воспринимала, как инструктора – а Маленький Львёнок всегда был солнцем внутри неё. Их первая же интимная встреча объяснила Кору, почему безмерно преданы северянки и глухо апатичны рабыни: телесно её сделали женщиной чужие солдаты, но душой она всегда была женщиной командира.

Не треснувший глиняный горшок с помоями. Ножны – клинку.

А потом Кору подумала, что – серьёзнее, чем ножны. Нож в рукаве. Маленькому Львёнку понадобится нож в рукаве или в сапоге. Кругом – измена.

Политика – не солдатское дело, но политический расклад был ей очевиден. Лев Львов приказал Пятому Львёнку убить её командира. Эткуру, настоящий Львёнок, блюдущий Истинный Путь и честно верующий в Творца, не смог убить брата, ослушавшись отца – тем поставив и себя вне закона.

Человеческого, неправого, а не небесного закона.

Вся болтовня о лживых советниках – просто болтовня для отвода глаз, хотя советники лживы, конечно. Истина в том, что сам Лев Львов предал Истинный Путь. Против земных и небесных запретов приказал брату убить брата. К тому и шло: Кору достаточно знала об обрезанных Львятах, о проданных Львятах, о Львятах, брошенных на поле боя умирать или что похуже – и о подлых интригах в тени Престола Прайда. Не питала иллюзий.

И вот теперь трое Львят решились на отчаянное дело, которое должно восстановить справедливость. Пятый Львёнок должен будет вызвать самого Льва Львов, Повелителя Воды, Огня и Ветров, Владыку Вселенной, на бой. Собственного отца, забывшего Истинный Путь – на смертный поединок за правду. Анну – полководец Пятого, должен будет поддержать старшего брата со своими верными волками. А Маленький Львёнок – общее знамя, чистота и честь. Причина.

И Кору осознала, что присягнёт Пятому Львёнку, или даже Анну, если так повернётся жизнь, как Льву Львов на собственном ноже, ни на мгновение не задумавшись. Не колеблясь. Деяния падшего владыки переполнили чашу гнева Отца Небесного: Лев волен в жизни и смерти детей, но не волен грязнить чистоту их душ, подстрекая к братоубийству. Ей было понятно, почему волкам ничего не сказали прямо – всё-таки для осознания такой ужасной вещи, как падение Льва Львов и будущий переворот, требуется время. Она во всём соглашалась со Старшими Львятами, которым заведомо виднее, как правильнее поступать, только против воли смертельно боялась за своего командира, потому что он был ещё очень болен, страшно утомлён – и самая яркая мишень красовалась именно на его сердце.

Момент слабости – попытка намекнуть, что хорошо бы остаться на севере, хотя бы до тех пор, пока не исчезнет этот румянец пятнами, зловещая тень лихорадки... Момент слабости – женской. Отметён. Больше слабости не будет.

Командир Кору решил воевать. Кору заняла своё обычное место – слева и чуть сзади – а Маленький Львёнок не спорил. Кору по-прежнему оруженосец.

До самой границы Кору была совершенно спокойна.

Она познакомилась с людьми Анну. В начале дороги волки смотрели на Кору, как на двухголовую лошадь, но их молчаливое неодобрение её не смущало, потому что командир совершенно игнорировал все эти мрачные взгляды в спину.

Маленький Львёнок стал почти таким же, как дома, до войны – даже, пожалуй, лучше, чем до войны. Он по-прежнему верил Кору, он так же, как раньше, болтал с Кору, доверяя свои тайные мысли, уверенный, что его секреты умрут вместе с оруженосцем – но теперь Маленький Львёнок относился к ней гораздо ласковее, иногда обнимал даже днём, называл "моя Кору"... Их связь стала глубже, а секреты друг от друга совсем сходили на нет: по ночам, когда все, кроме них, спали – Кору и её командир шёпотом раскрывали друг другу душу. Настежь.

Маленький Львёнок признался, что там, в приграничной крепости, в подвале, в первый день плена, был смертельно перепуган и с трудом понимал, что делает – Кору догадалась, что о таком не говорят даже родным братьям, и сама впервые в жизни рассказала о своих давних снах, в которых она проигрывала бесценному командиру запретный спарринг на боевом оружии; даже во сне она не могла себе представить, что выиграеттакой бой, но и проигравшая, чувствовала запредельное счастье. В ответ Маленький Львёнок прижал её к себе, так что кости хрустнули, и прошептал, чуть не касаясь уха губами: «Несчастные мы дураки, вот что...»

Могло ли чьё-то недоброжелательство хоть чему-то помешать в таком счастливом случае?

Тем более, что на границе вдруг объявился отряд освобождённых пленных. У Кору сразу отлегло от сердца: во-первых, среди них оказался Мидоху, надёжный, спокойный парень, а во-вторых, появление других воюющих женщин сделало саму Кору не исключением, а правилом.

Мидоху улучил момент перекинуться с Кору парой слов.

– Как ты можешь жить? – спросил он скорбно.

Кору это неожиданно рассмешило.

– Очень хорошо, – сказала она. – Не хочу тебя обидеть, брат, но твой печальный голос – это жутко смешно. Скажи, что хуже – лишиться того, чего мы лишились, или лишиться правой руки?

Мидоху смутился.

– Ну... без... в общем, без руки ты – не солдат. А так – нет.

Кору хлопнула его по плечу.

– Вот видишь. Мы с тобой – солдаты, значит, не всё ещё потеряно.

– Тебе грудь не мешает? – спросил Мидоху, смущаясь ещё больше.

– Мешает, – Кору подумала, что это глупо отрицать. – Переучивалась двигаться из-за неё. Долго. Но она, понимаешь, нравится командиру.

– Ты всегда была фанатичным служакой, – улыбнулся Мидоху.

– Я всегда его любила, – сказала Кору. – Я могу рассчитывать на тебя, когда понадобится защищать командира? Я страшно рада видеть тебя живым и рядом с нами, брат. Ты всегда был хорошим бойцом; лишний меч ещё никому не мешал.

– Ты так ведёшь себя, словно метаморфоза не понизила, а возвысила тебя, – сказал Мидоху озадаченно.

– Это так, брат, – кивнула Кору. – Теперь я больше, чем просто телохранитель. Теперь я – идеальный телохранитель, брат. Везде – и в спальне тоже.

– Бесстыдница, – пробормотал Мидоху, смущаясь вконец, даже краснея. – Похабничаешь, как северянка.

– Конечно, – кивнула Кору весело. – Поживёшь в хлеву – пропахнешь навозом. Ничего не поделаешь!

Кору думала, что этот разговор может настроить Мидоху против неё – но он странным образом напомнил её товарищу-бестелесному старую боевую дружбу и укрепил отношения. Кору сочла Мидоху "нашим человеком" и решила, что при случае ему можно будет довериться. Ещё, по её разумению, можно было доверять послам-северянам, особенно Барсёнку Ча, совсем уж "нашему", и кое-кому из лянчинских женщин с хорошими лицами людей, спокойно идущих на смерть. Ночь в приграничной северной деревушке, подслушанные обрывки разговоров и общий душевный подъём заставили Кору заподозрить, что многие волки догадываются об истинной цели Старших Львят.

Догадываются – и идут с ними. Значит, тоже готовы присягнуть Пятому Львёнку. Это внушало радость и надежду.

Но когда утром чудесного весеннего дня отряд, наконец, пересек границу, страх вдруг воткнулся в сердце Кору, как длинный стилет.

Она смотрела на деревенские постройки, закрытые наглухо, как женские тела – именно от взглядов волков, смотрела на лица соотечественников, напряжённые, привычно испуганные, смотрела на суровые лики Творца, вырезанные из дерева и камня, на звезду Элавиль на синих знамёнах Лянчина – и вдруг подумала...

Неожиданно. Творец, Отец Небесный, милостивый – никак, тут всё так же, как всегда?! Больше полугода прошло, столько всего произошло – и ничего не изменилось? Никто не радуется? Никто не встречает, не приносит воды и мёда, никто не улыбается "нашим" Львятам, которые вернулись, чтобы всех освободить?

Что же получается?

Нас ведь действительно могут проклясть, подумала Кору – и ужас окатил её жаркой волной. Война. С братьями, которые будут жесточе врагов. Это, наконец, осозналось в полной мере.

И с этого момента мучительный страх за Маленького Львёнка так её и преследовал. И Кору была каждый миг готова закрыть командира собой, потому что ждала удара с любой стороны.

Кору пришлось очень недолго гадать, сможет ли она убить брата по вере.

"Брат" попытался обнажить меч против её командира. И она убила. Без малейших колебаний, без угрызений совести, без жалости. И когда отвратительный труп выскользнул из седла на молодую траву, Кору поняла – при жизни он и не был её братом по вере. Она уже приняла другую веру. Более истинную.

Потому что вера в Творца, похоже, раскололась на части. На одной половине оказались рабы Наставников-отступников, готовые предать и быть преданными, на другой – "наши" Львята, верующие в истинную братскую любовь.

Кору не ожидала войны за веру в собственной стране – но так уж выстроились светила небесные. Волки – воины Творца, а ещё они – воины Прайда. Но в священных книгах сказано, что Прайд – священный братский союз – волей Отца Небесного уподоблен прайду истинных львов. "Угрызающий собственных собратьев – да сгинет в пустыне, скуля в одиночестве", – это Кору тоже помнила с детства.

В нынешние ужасные и нечестивые времена Львы и волки угрызали собственных собратьев. Чтобы пресечь это святотатство, прикрытое высокими статусами и громкими, якобы несущими истину словами, стоило сражаться.

С лжебратьями.