Текст книги "Зелёная кровь"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Далеко видно?! – говорил Хольвин, поднимая маленькую волчицу над головой. – Не боишься?

Она хахала и похихикивала, ее старший братишка тыкал Хольвина головой в бок, волки прошли чуть вперед – а посредник, закапываясь пальцами в еще по-щенячьи мягкую шерсть, думал: "Ну вот все и разъяснилось. Опять состоятельные сволочи стреляют волков. Место, которое видел и нюхал вожак – охотничья база, можно не сомневаться. Ловят живых оленей, кабанов, медведей, превращают их в мишени для жирных подонков. Олени, привязанные между деревьями, и пьяные медведи – это уже было, было... Только, похоже, Господу нашему с двоесущными, Зеленому, надоело терпеть человеческие подлости... Отче всего сущего, дай мне только отомстить этим гнидам за лес и невинных, беззащитных, убитых забавы ради – а потом лей все чаши гнева своего"...

Щенкам еще хотелось играть, но старшие волки уже отошли довольно далеко – и Хольвин поспешил за ними...

Беглец.

Парк начинался кленовой аллеей; кленовые листья пышными ворохами лежали на газонах и на песчаной дорожке, источая чудесный сдобный запах, какой бывает только у палых кленовых листьев и только в октябре. Листья нежно шуршали под ногами, в них резвились маленькие хранители, бледненькие и полупрозрачные, как всегда в городской черте. Лилия думала, что с асфальта улиц, конечно, надо подметать опавшую листву, но без этого ковра из сплошного шелеста со сладким запахом осень много теряет. Роза ворошила листья носками модных ботинок – похоже, думала примерно о том же.

Лилия надеялась, что в парке пустынно – рабочий день, спальный район, тихое послеобеденное время – но ошиблась. Гуляли женщины с детьми, гуляли обнимающиеся парочки. Компания молодых людей с открытыми бутылками пива в руках громко сожалела, что до аттракционов далеко идти, их голоса странно звучали в шелестящей тишине.

– Не могли другого места найти, чтобы орать, – поморщилась Роза. Лилия кивнула.

На маленькой песчаной площадке, куда выходили четыре аллеи, неподвижно стояла пегая запряженная лошадь. Женщина в джинсах и брезентовой куртке, с обветренным грубоватым лицом, сипло спросила:

– Хотите прокатиться на лошадке, девочки?

Лилия отрицательно качнула головой. Роза хихикнула:

– Это, вообще-то, живая лошадь у нее или нет? Смотри, стоит, как чучело, даже не шевелится!

– Может, устала? – сказала Лилия, рассеянно скользнув по лошади взглядом. – Живая, конечно.

– Да ну ее! Пошли, мороженого купим? – предложила Роза, сворачивая в боковую аллею. – Тут где-то ларек был...

Лилия пошла за ней. Лошади никогда не казались ей интересными животными. Красивые, да, но, похоже, не особенно умные – ведь двоесущных лошадей не бывает, хотя по слухам иногда перекидываются даже козы. В жизни Лилия не общалась с лошадьми никогда; в кино лошадь – это просто средство передвижения, вроде мотоцикла. Кажется, яркого образа лошади никто из писателей или режиссеров не создал: попадаются только абстрактно прекрасные рысаки – этакие престижные автомобили Средневековья – или смешные клячи. Ими иногда восхищаются на десять страниц, но никому они по-настоящему не интересны. В таком тоне и туалетом главной героини можно восхищаться.

Скучные звери. И ведут себя странно: живой зверь стоит, как парковая скамейка, опустив голову, глядя в никуда. Интересно, понимает ли хоть что-нибудь?

Вот тут-то Лилия и увидела в тени пышных кленовых веток, в стороне от света, поодаль, этого... человека? зверя?

Он был, несомненно, двоесущный, этот восхитительный красавец. Лилия уже видела достаточно перевертышей, чтобы суметь отличить от одежды его трансформированную шкуру – ярко-черную, глянцевую. По высоким сапогам легко догадаться, что у зверя в Младшем Облике – копыта, а не лапы. Почти такие же сапоги были у лося, только этот – не лось. Такая разница... Лось длинноногий, широкогрудый и широкоплечий, а бедра кажутся тощими... несколько неуклюжий в человеческом виде, нескладный... а этот...

Этот был – абсолютная гармония. И фигура балетной стати, и осанка принца, и грива тяжелых спутанных черных волос. И точеное нервное лицо с великолепными темными глазищами, равнодушное и гордое. Удивительно красивый перевертыш – и, вероятно, фантастически красивое животное.

– Смотри, какой красавчик! – выдохнула Роза. – С ума сойти...

– Я его знаю, – вдруг сорвалось у Лилии. – Он ликвидатор. Из самых отчаянных. У него уже сотня мертвяков на счету. Пойдем поздороваемся?

Роза остановилась.

– Ну уж нет, – сказала она решительно. – Ты иди, а я пошла. Я еще жить хочу. Позвони потом. Жаль, что...

– Мне тоже, – Лилия нервно вздохнула. Ей мучительно захотелось избавиться от подруги – потому что появилось четкое ощущение беды. Что может делать посреди парка такой зверь? Это дикий зверь? Что он делает в городе? Очевидно, ему нужна помощь – и почему-то казалось, что Роза может все испортить. – Я позвоню. Пока.

– Да ты влюбилась? – Роза хихикнула. – В такого типа влюбиться – врагу не пожелаешь. Слишком смазливый. На него, небось, девицы толпами вешаются... Он тебя не узнал или вид делает?

– Роза, прости, но мне, правда, поговорить надо, – выдохнула Лилия. – Пока.

– Ну пока, – в тоне Розы появилась и обида, и насмешка, но это уже не имело значения.

Лилия оставила ее стоять посреди аллеи и почти бегом направилась к двоесущному.

Он взглянул на нее безразлично, как на небо и деревья – будто Лилия была не более, чем движущейся частью пейзажа. Его громадные глаза отражали мир, как темные зеркала.

– Прости, – выпалила Лилия, чуть запыхавшись. – Ты ведь не олень, да? А кто?

Зверь будто впервые ее увидел.

– Не твое дело, – сказал он несколько невнятно, как человек с едой во рту. Мотнул головой, отшвыривая длинную челку со лба, переступил с ноги на ногу.

– Ах, небеса, – выдохнула Лилия. – Ты же конь, да? Ты – конь?

Ее собеседник надменно фыркнул – и тем утвердил ее в правильности догадки. Лилия протянула руку, чтобы конь понюхал, но тот отстранился нервным порывистым движением и снова фыркнул.

– Ты потерялся? – нежно сказала Лилия, убирая руку. – Ты потерялся, да? Какой же ты удивительный красавец... В жизни не видала таких красивых лошадей! Вот это грива у тебя! Замечательный красавец...

Конь внимательно слушал, как большинство двоесущных, обычно с интересом выслушивающих комплименты. Потом осторожно принюхался, так, будто боялся, что Лилия ударит его или схватит за роскошную гриву. Его лицо все еще выражало недоверие и презрение, но поза уже не была такой напряженной.

– Ты пахнешь зверем, – сказал конь. Лилия подумала, что с его ртом явно не все в порядке – в углах губ запеклась кровь, а кожа воспалилась и потрескалась. Болеет?

– Это собаками пахнет, – сказала Лилия. – У нас, где я работаю, много собак. Я с ними дружу.

– Я не люблю собак, – конь покосился на нее. – Они кусают за ноги, они на волков похожи.

– Никому мы не позволим кусать тебя за ноги, – улыбнулась Лилия. – И потом – это ученые собаки, они и сами не будут. И вовсе они не похожи на волков.

– Мне больше нравятся кошки, – сказал конь. – Одна маленькая кошка ходила в стойло. Она мягкая. Это приятно.

Лилия осторожно погладила его по плечу и руке выше локтя. Конь искоса отследил движение ее руки и оскалился – не улыбнулся, а нарочито приподнял верхнюю губу. "Пугает, – подумала Лилия. – Не привык к трансформу, человеческой мимике тоже еще не научился. Нервничает".

Она обернулась. Роза, по-видимому, обиделась и ушла – ее фигура уже едва виднелась в самом конце аллеи. Лилии стало стыдно на минуту – но чутье подсказывало, что не стоит впутывать подругу в сложные и, возможно, даже опасные для нее контакты. Что контакт может быть опасен и для самой Лилии, в голову как-то не приходило. Агрессии любых животных Лилия совершенно не боялась. Если что и тревожило ее, так только будущее коня, с которым случилось какое-то несчастье, и ее собственный, нулевой, опыт общения с существами его породы.

Отчаявшись вспомнить что-нибудь дельное и решив действовать, как подсказывает интуиция, Лилия залезла в карман и вынула дежурный мешочек с подсоленными хлебными сухариками – угощение для собак. Конь наблюдал за ее руками; его взгляд, все еще напряженный, сделался как-то определеннее и конкретнее.

– Хочешь сухарик с солью? – спросила Лилия.

Конь потянулся понюхать. Лилия вынула несколько сухариков из мешочка. Конь хотел взять их с ее руки прямо губами.

– Не стоит так в Старшей Ипостаси, – сказала Лилия, взяла его руки, собрала их горстью и высыпала в горсть угощение.

Конь скептически оглядел ее, но не стал вырываться. Неловко поднес ладони к лицу, взял сухарик ртом.

– Молодец! – сказала Лилия весело. – Мы с тобой еще так научимся изображать человека, чтобы никто не догадался, что ты перевертыш.

Конь перестал жевать. Впервые в его взгляде появилось нечто, смутно похожее на доверие.

– Ты знаешь, что меня разыскивают? – спросил он.

– Догадалась. Ты сбежал?

– Я сбежал. Я... я не знаю, куда идти, но больше не хочу там жить. Если ты будешь меня ловить или захочешь им отдать, я тебя убью. Я уже убил одного человека, – сказал конь, и это прозвучало не человеческой угрозой, а честной констатацией факта. – Мне страшно, поэтому я буду убивать.

– Никому я тебя не отдам, – сказала Лилия. Конь пристально смотрел в ее лицо. – Я тебя спрячу. Тебе тяжело в человеческом теле, а зверя сразу узнают, да?

Конь вздохнул.

– Конюх Филлиса уже видел меня здесь, – сказал он. – Они все бегают по парку и меня разыскивают. Как только я перекинусь, они меня заберут. Кастрируют и будут бить током. Надо уйти отсюда, но я не знаю, куда. Там, на улицах – машины. Они плохо пахнут, гудят. Там много людей. Я боюсь.

– Я – Лилия, – сказала Лилия. – Меня так зовут. А тебя?

– Дэраш Третий, сын Сокола и Зарницы, – конь вскинул голову. – Так они объявляли меня. Дэраш Третий, фаворит скачек.

Какое королевское имя, подумала Лилия. Фаворит скачек, значит... Сбежал...

– Ты, значит, рысак... Любишь скачки?

– Нет!

– Прости. Ты, значит, дорого стоишь, да? Снова – прости. Просто они тут будут носом землю копать, чтобы тебя найти. Нам надо уйти отсюда. Пойдешь со мной?

Дэраш промолчал, косясь в сторону.

– Дэраш, пойдем, пожалуйста! Тут нас с тобой обязательно найдут, а там у меня друзья есть, они нам помогут... Пойдем, милый!

Дэраш опустил голову, разглядывал палую листву под ногами – и Лилия по некоему наитию осторожно обняла его за шею, не притягивая к себе, не удерживая, слегка. От коня пахло парком, сеном и теплым лошадиным запахом; он не отстранился, только вздохнул и мотнул челкой. Потом съел еще один сухарик, сумев взять его более ловко, и грустно сказал:

– Пойдем. Я не умею жить один. Я боюсь, мне хочется есть. Я не знаю, куда податься. Я слышал, есть лес – но ведь там волки... Я больной, мне не убежать... съедят меня...

Лилия погладила прекрасную гриву, и Дэраш на мгновение склонился к ней, щекоча гривой ее щеку. Он раскрылся совсем; Лилия все поняла: конь был домашний зверь, более домашний, чем кошка или даже собака. Он, существо, созданное степью, саванной, поросшей травой, в принципе не мог выжить один в северном лесном краю, куда его привезли люди. Его загнали в тупик, он ненавидел своих владельцев, но вынужден был довериться человеку, потому что, кроме человека, никто не мог бы прийти ему на помощь... У Лилии от жалости и стыда слезы навернулись на глаза, она вморгнула их обратно и спросила:

– Что у тебя болит, красавец? Ты сказал – больной...

Дэраш отвернулся и принялся долбить песок трансформированным копытом. Лилия, уже чувствуя его не хуже, чем любого пса, поняла, что гордому коню не хочется распространяться о своих слабостях, и он уже жалеет, случайно о них проговорившись. Вот почему они замертво падают на финише, подумала Лилия. Это такая специальная лошадиная гордость, амбиции – никто, никто не узнает, что ему больно... пока не иссякнет жизнь. Ох...

– Дэраш, скажи, пожалуйста... Я тебя доктору покажу, он тебя вылечит...

Конь фыркнул.

– Не хочу. Будет делать больно. Потом уйдет – и все.

– Ладно. Не буду. Но мне – скажешь?

– Спина болит. Ноги. Колени особенно. Шея. Во рту все болит. Горло. Устал я.

Лилия вспомнила пегую кобылу, неподвижно стоящую на парковой дорожке, и ее щеки вспыхнули от стыда. Глупые звери, значит? Вьючная скотина? Сама ты скотина. Не можешь отличить уставшего и больного от глупого, Хозяйка поганая. Дура.

А ментальный контакт, вероятно, был уже по-настоящему силен. Дэраш нагнулся, осторожно тронул губами ее висок:

– Пойдем. А то они нас найдут.

Лилия закинула руку на плечо коню, и он не подумал возражать. Они вместе пошли к выходу из парка – и гуляющая публика, вероятно, думала, что тощая инквизиторша отхватила себе шикарного ухажера.

Дэраш начал нервничать на выходе из парка – вокруг было слишком много людей, и многие смотрели в его сторону. Лилия, не долго думая, купила у пожилой уличной торговки пакет яблок и протянула одно Дэрашу:

– Не обращай внимания, лучше поешь. Ты говорил, что любишь яблоки?

Удерживать яблоко в руках коню показалось еще неудобнее, чем сухари. Он ухитрился откусить кусок из рук у Лилии и потянулся откусить еще. Лилия покачала головой:

– Нет уж, милый. Держи сам. На нас и так уже все пялятся.

Пока ждали трамвая, Дэраш освоил сложную науку – держать яблоко пальцами и поворачивать, чтобы удобнее было откусывать. Успел съесть два яблока целиком и еще одно основательно надкусить – и пришел нужный трамвай, а Лилия пожалела, что не обговорила с конем, как люди входят в вагон.

Дэраш, косясь и фыркая, остановился в двух шагах от вагонной ступеньки.

– Ну, золотой, драгоценный, поднимайся, – позвала Лилия, поднявшись на ступеньку первой. Тянуть коня за руку она не решилась – он только-только начал раскрываться, легко мог испугаться и перестать верить. – Дэраш, давай, надо учиться. Ты же такой храбрый, неужели боишься трамвая?

Пса можно взять "на слабо" совершенно элементарно. Конь не бросился, очертя голову, а раздумывал почти полминуты. К счастью, задняя площадка оказалась почти свободной, и Дэраш встал у окна, прижавшись к поручню спиной. Две усевшиеся напротив пожилые дамы пожирали его глазами и обсуждали вполголоса: "Такой красивый мальчик – и слабоумный?" Лилия повернулась к ним спиной, стараясь не обращать внимания.

Трамвай тронулся с места, Дэраш тяжело вздохнул и уставился в окно, забыв про яблоко в руке. По его лицу, снова отрешенно-равнодушному, Лилия догадалась, что конь скрывает неуверенность и страх, но ей самой стало гораздо спокойнее – парк и владелец коня остались позади. Заплатила за билеты, выдержав насмешливый взгляд кондуктора: "Шикарного альфонса подцепила, бедняжка?" – встала в проходе, загородив, насколько возможно, Дэраша собой, и позвонила капитану Тео. Очень хотелось услышать голос человека, знающего, что делать в сложной ситуации.

Но Тео сообщил, что арестован за убийство. И шокированная Лилия не сразу собралась с мыслями настолько, чтобы сразу позвонить Бруно...

Жасмин.

Тео вышел из жандармского управления, когда уже совсем стемнело.

Для того, чтобы он вообще смог выйти оттуда, его друзья и коллеги весь день писали, звонили и доказывали; в прокуратуру приезжал полковник Огюстер, Хольвин позвонил, как только вернулся из леса, бригада ликвидаторов написала километр объяснительных... В конце концов эти усилия дали плоды, вовсе не сладкие, но все-таки более или менее съедобные: Тео был признан достаточно безопасным для общества, чтобы в прокуратуре решились освободить его на поруки до суда. Не тюрьма, всего-навсего отстранен от дел.

Всего-навсего...

Рамон весело выскочил за дверь, вилял хвостом, путался под ногами – радовался, что можно, наконец, уйти из кабинета, пропитанного запахами страха, злобы и начинающегося распада души. Радовался, покидая управление, где его привечали, как могли. Жандармы с псом кокетничали, предлагали ему колбасу и печенье, звали погулять, пока Тео пишет – но Рамон даже Ипостась не менял, сидел у ноги своего проводника сурово и хмуро, отказывался от угощения и прогулок. Когда отчаянно понадобилось выйти во двор, пес сходил в человеческий туалет, чего двоесущные терпеть не могут, это им и физически, и морально неудобно. Несмотря на все здешнее дружелюбие, Рамон не доверял жандармам, которые имели власть запереть его друга в отвратительном месте, как в клетке. Каждую минуту Тео чувствовал его отчаянное желание защитить и помочь, и сам впадал в отчаяние, понимая, что ни преданность пса, ни любовь товарищей в этой ситуации его не защитят... Напряжение не спало и за дверьми управления.

Вечер теплого дня оказался неожиданно ветреным и холодным. Тео начало слегка знобить; он застегнул ворот форменной куртки до самого горла. Рамон вдруг гавкнул высоким, щенячьим каким-то голосом, как обычно лаял при виде очень славных и хорошо знакомых людей. Тео оглянулся и увидел девушку-кинолога, ту самую, которая сообщила об отвратительной выставке и собачьих муках.

Жасмин.

Она стояла под фонарем, ссутулившись и спрятав руки в карманы, ее волосы трепал ветер. Рамон подбежал и перекинулся, чтобы понюхать ее лицо и виски. Жасмин улыбнулась, щелкнула его по носу – пес нимало не обиделся, уставно отстранился, оглянулся на Тео, ухмыляясь во все клыки:

– Смотри, она здесь!

Тео подошел. Жасмин, осветившись лицом, протянула руку:

– Поздравляю, капитан. Счастлива, что у кого-то в нашей системе есть совесть, и что человека, исполнившего свой профессиональный долг, не швыряют в тюрьму.

Тео пожал холодные пальцы. Грустно улыбнулся в ответ.

– Тюрьма еще впереди, Жасмин, хотя вы ее и отодвинули. Мне сказали, что вы написали письмо в прокуратуру, как представитель Лиги – спасибо. И вы мерзнете тут из-за меня все это время? Я вам страшно благодарен, дружище...

Она смутилась, дернула плечами, принялась трепать Рамона за ухом.

– Ты играешь с палкой, отважный воин? Ну, принеси мне палку. Хочешь побегать?.. Тео... я просто навещала щенят у одной своей ученицы, мне позвонили, тут рядом... О, отличная палка. Ты хорошо ищешь? Ищи!

Зашвырнула палку далеко вперед, в кусты, с удовольствием пронаблюдала, как Рамон в Младшем Облике помчался ее разыскивать.

– Отличный пес. Повезло вам.

– Не знаю, что сегодня делал бы без него... Вы сейчас домой? Вас проводить?

– Я тут рядом... давайте погуляем с ним, а? Он весь день с вами без движения сидел? Милая самоотверженная зверюга... Молодец, дорогой. Отлично. Ищи еще!... Знаете, капитан Тео... я надеюсь, тюрьмы не будет. Это было бы бесовски несправедливо. Я больше не была там сегодня... но я знаю... им ввели морфий... Тео, простите, знаете, как я вам признательна?! Десять жизней – и один тухлый мерзавец, такой же мертвяк, как все мертвяки, только опаснее, потому что имел видимость живого...

Рамон подал палку Жасмин в руку, и она присела погладить пса. Тео показалось, что ледяной тон в голосе девушки скрывает обычный для Хозяина в подобной ситуации горячий комок слез, но Жасмин обернулась, взглянула сухими глазами.

– Я иногда ненавижу людей, капитан Тео.

И Тео вспомнил: "Прости, но я этот твой город ненавижу".

– Вы знакомы с Хольвином? – спросил он. – С посредником северо-западной области?

– Как-то встречалась на семинаре. Знаю, что он тоже много работает с собаками. Ваш консультант? – тон Жасмин стал спокойнее, она отвлеклась.

– Мой, можно сказать, учитель. И Рамона он воспитывал. У него отличные ищейки, лучшие ищейки, бриллиантовые носы СБ, – улыбнулся Тео. – А вы наш кинолог?

Жасмин и Тео вышли на людную улицу. Рамон перекинулся и пошел рядом в человеческом виде, слушая разговор. Проклепанный ошейник, блестящий никелерованными ромбиками и Путеводной Звездой, в полной гармонии с черной глянцевой трансформированной шкурой и короткими блестящими волосами делал его похожим на технопанка. Тео хлопнул его по спине; Рамон ухмыльнулся, клыки только дополнили картину.

– Нет, я работаю в приюте Лиги, – сказала Жасмин. – И с беспризорными псами.

– Та еще работа.

– Работа как работа. Встречаются непростые характеры – из-за сложной судьбы, из-за жестокости наших милых сородичей, но такой мрази, как среди людей, в собачьей Стае не встретишь... Да вы же знаете.

– Бездомных часто убивают? – спросил Рамон. – Те, в галерее, тоже были бездомные, да?

Жасмин погладила его по щеке.

– Люди вас боятся. Боятся, боятся, даже домашних. Я подрабатываю консультантом, навидалась, как обычные, добрые, как говорится, люди берут в дом щенка, потому что маленький щенок им инстинктивно мил, а потом издеваются над псом, калечат его душу, в твердой уверенности, что иначе и быть не может. Крупный зверь у них инстинктивной приязни не вызывает, он уже не мил, а опасен... Твари. Человеческая история пришла к повороту – и люди уже не знают, куда бы деть избыток агрессии.

– Вы, посредники, судите крутовато, – сказал Тео не очень, впрочем, уверенно.

– И это вы говорите после того, что сегодня видели?

У Тео дернулась скула.

– Это, слава небесам, все-таки единичный случай.

– Это вам, капитан, слава небесам, везло до сих пор. Вы не соприкасаетесь с той мразью, которую мы, посредники, вынуждены постоянно наблюдать. Но вы же видали другую погань...

Подвернулся освещенный ларек с книгами и газетами.

– Притормозите, ребята, – сказал Тео чуть виновато. – Хочу присмотреть чтиво какое-нибудь... поглупее. Вместо выпивки. А то не нарушить бы устав сегодня...

Жасмин хихикнула.

– Я себе нервы стихами успокаиваю. Но это – дело вкуса.

Тео принялся рассматривать книжки в глянцевых пестрых обложках. Рамон с удовольствием обнюхивал свежие газеты, Жасмин тоже перебирала книги – и вынула одну, с нарисованной на обложке оскаленной пастью и буквами, стекающими кровавыми потеками. Книжка, сочинение некоего Арта, называлась "Вой в ночи".

– Я такое не читаю, – сказал Тео.

– Неплохая книжка, – возразила пожилая продавщица, укутанная в теплую шаль. – Во всяком случае, язык приличный. Красивая такая страшная сказка.

– Про волкодлаков? – спросила Жасмин брезгливо.

– А чем плохо? – продавщица примирительно улыбнулась. – Всем нравится.

– Трансформ человека невозможен, но сказки на эту тему обожают, – сказала Жасмин, открывая книжку наугад. – Кошмар ведь – человек становится зверем. Кошмар – это зверь, верно?

– Почему? – спросил Рамон. – И кто такие волкодлаки?

– Люди, которые могут перекидываться в волков, – сказал Тео. – Глупости.

С лица продавщицы сползла улыбка – она рассмотрела пса.

– Вот из-за перевертышей такие книжки и читают, – сказала продавщица, кутаясь в шаль. – Это собака, да? А выглядит – ужас... клыки... волк, я думаю, еще страшнее...

– Эта собака столько жизней спасла, – сказала Жасмин, – под пулями, рискуя собой... Эх...

– Ну, я же не знала...

Рамон смущенно убрался в тень, перекинулся, уселся у ноги Тео. Жасмин потрепала его по шее.

– Собаки то и дело жертвуют собой, спасая людей... Хоть бы раз услышать, что человек рискнул собой, спасая пса. Нет, невозможно, только пишут вот это! – Жасмин тряхнула книгой в воздухе. – Послушайте. Это провидица волкодлаку говорит. "Я вижу в твоих глазах человека и волка. В одном глазу вижу человека, доброго, порядочного, вижу мужа и друга. В другом вижу волка – жестокость и подлость, стон в темноте, растерзанную плоть, коварство и злобу. Тебе надо убить в себе зверя"... Нравится?

– Обычно для таких сказок, вообще-то... – сказал Тео. Рамон вздохнул.

– Обычная ложь. Вот интересно, кто-нибудь издал бы такое: вижу, мол, в твоих глазах человека и волка. В одном глазу – человеческую подлость и мелкую жестокость, похоть и трусость, поганенькое властолюбие, любовь к дешевым игрушкам вроде политики и бизнеса, жадность, продажность и ложь. А в другом – волчью честь, спокойную отвагу, благородство и верность, любовь к жизни и к себе подобным, веселый азарт, товарищество... Ведь не напечатали бы... Люди слишком любят слушать и читать грубую лесть!

– Сложно вам, наверное, живется, девушка, – сказала продавщица.

Жасмин передернула плечами. К киоску подошла пожилая чета и принялась рассматривать программу телепередач. Тео отошел, так ничего и не купив. Жасмин и Рамон присоединились к нему.

Загорелись фонари, стало посветлее, но тяжелое пасмурное небо, казалось, опустилось еще ниже и будто прогнулось к земле под тяжестью непролитых дождей. Осенняя свежесть рассеивала запахи бензинового перегара и дыма, но корицей палой листвы тоже не пахло – с тощего газона доносился только сильный запах крапивы, острый, какой бывает только осенью, перед самыми холодами. Прохожие не шли, а почти бежали, торопливо, не глядя вокруг, подняв воротники.

– Давайте, мы с Рамоном вас проводим, а сами в управление СБ пойдем? – сказал Тео, заметив, что Жасмин совсем уж зябко нахохлилась. – Я там щенка своего оставил на псарне, он волнуется, наверное, да и с полковником надо поговорить, он меня ждет...

– Я с вами пойду, – сказала Жасмин. – Можно, капитан? Хочу взглянуть на щенка.

Тео кивнул, а Рамон радостно боднул лбом ее руку.

Долго шли пешком, но ждать автобуса и слушать, что псов нужно водить в намордниках, никому не хотелось. Совсем замерзли, только Рамон не обращал внимания на вечерний холод. Он веселился, как щенок, и приглашал повеселиться и людей – совал им в руки палочки, носился кругами, тыкался головой в колени, всем видом показывал, что жизнь прекрасна, а все плохое позади – и все-таки втянул своих друзей в догонялки, которые несколько их согрели. К управлению СБ подошли, порозовевшие от беготни, в странном, взвинченно-нервном расположении духа, ожидая чего-то – и не обманулись.

На автомобильной стоянке около управления, между грузовичком ветеринара Бруно и внедорожником Хольвина, стоял высокий, тонкий, лаково блестящий, редкой красоты вороной жеребец, невзнузданный и без седла; маленькая Лилия обнимала его за шею. Хольвин, Бруно, Феликс и Гарик с Шагратом что-то довольно бурно обсуждали – появление в пределах обонятельного круга псов знакомого запаха Тео и Рамона это обсуждение расстроило. Гарик кинулся к Тео, облапился, забыв все правила приличия, лизнул в щеку, прижался головой к куртке:

– Ах, Тео, они говорили, что я буду жить на псарне! Они говорили, что ты можешь больше не прийти! Ах, я не хочу на псарне, я хочу с тобой! Возьми меня, я даже буду драться с кем захочешь, но давай будем вместе, а? Ах, пожалуйста!

Тео несколько минут не мог отвечать ни на какие вопросы, только оглаживал Гарика, пытаясь его успокоить. Глядя на его радость, смешанную с тревогой, можно было думать только о том, что жизнь и время теперь принадлежат и Гарику тоже, как они стали бы принадлежать в равной степени жене и ребенку. И самое поганое, думал Тео, что ему нельзя ничего пообещать, потому что я и сам не знаю, что со мной будет. Как не крути, я – убийца.

– Хольвин, – сказал он в конце концов. – Пожалуйста, если меня все-таки посадят, возьми Гарика к себе? Ладно?

Хольвин, присевший на корточки, чтобы поздороваться с Рамоном, взглянул на него снизу.

– Здорово, – сказал насмешливо и мрачно. – Уже спланировал? Нельзя тебе в тюрьму, Тео. У тебя слишком много обязательств. А у меня и без вас со щенком проблем хватает. Я его не оставлю, естественно, но ориентируйся хоть немного...

– Погоди, погоди, – Тео вдруг осознал, что видит лошадь. – Погоди, Хольвин... Лаванда... то есть, Лилия, что это за... ты же не хочешь сказать...

– Ага, – сказала Лилия с наивной детской улыбкой. – Я – конокрад. Как увижу лошадь, так и хочется украсть...

Конь опустил голову и фыркнул ей в ухо, разметав волосы. Жасмин коротко расхохоталась, и остальные Хозяева невольно улыбнулись.

– Что ты прикажешь делать, а? – спросил Хольвин. – Этот жеребец объявлен в розыск, он стоит пятьсот шестьдесят тысяч, он насквозь болен, он двоесущный, его нельзя отдавать владельцам, которые убьют его Старшую Ипостась, как водится в конно-спортивном деле... но у меня даже конюшни нет. Вы двое просто без ножа меня режете – ты своими замечательными приключениями с законом и порядком, а Лилия – тем, что надо куда-то срочно и нелегально пристроить крупного и требовательного зверя... А у меня и в лесу забот полон рот...

– Я его не отдам, – сказала Лилия. – Он – мой друг. Здорово мы, люди, развлекаемся: пытками лошадей, а? Он мне кое-что рассказал про скачки – и я его не отдам ни за что. Я иногда думаю про концлагеря для коров – можно сдохнуть от бессилия, но тут мне ничего не под силу сделать. А Дэраша я могу не отдать – и не отдам. Только через мой труп.

– За полмиллиона они кого угодно сделают трупом, – сказал Феликс. – Да, господин капитан?

– Полномочия посредников не распространяются на домашний скот, а лошади считаются скотом, – сказал Хольвин. – Но Лилия права, по-человечески мы не можем отдать коня на муки и гибель. Давайте думать, откуда взять деньги. Я попробую обратиться в Фонд Лиги, может быть, нам помогут. А во избежание всяческих осложнений я все-таки заберу жеребца к себе. Лилия, ты будешь помогать переделывать в денник половину хлева для коз.

Лилия радостно кивнула. Вороной тронул губами ее шею, и она погладила коня по щеке.

– А что случилось в лесу? – спросил Тео.

– Ничего хорошего. Волки ночевали рядом с Медвежьим хутором – медведь там сейчас не живет. Я боюсь, что браконьеры, те самые, о которых я говорил тебе, поймали моего медведя и держат в клетке. Это очень плохо.

– Охота на медведей сейчас в моде, – сказал Бруно. – Сволочи... Считают, что за деньги можно нарушить любой запрет...

– Медведя жаль, – сказал Хольвин, – но у меня есть кое-какие подозрения, что это весьма непростой медведь... В общем, Хранители беспокоятся, очень беспокоятся. Нам надо бы проверить базу, обыскать лучше всего – а ты отстранен от дел. К кому еще я могу с этим обратиться?

– Ты о том, что это дело на грани нарушения закона о собственности? – спросил Тео. – Знаешь, даже я хорошо подумал бы, как все это обставить, чтобы не было больших неприятностей...

– В том районе, господин посредник, – сказал Феликс, – дачи всяких знаменитостей и состоятельных людей. Это, небось, их охотничья база. Потом жалоб не оберешься...

– Ладно, – хмуро сказал Хольвин. – Я сам справлюсь. А к доблестной СБ обращусь исключительно, когда раздобуду точную информацию, тем более, что ты отстранен. Не мог быть поосмотрительнее?

– Хольвин, – горячо возразила до сих пор молчавшая Жасмин, – вы не правы. У Тео не было другого выхода. Ведь этот гад не только не нарушил ни одного писаного закона, он еще и разрешение в Городском Совете получил на показ своей живодерни. Тео сделал то, что нужно было сделать – есть мертвецы, которых надо убивать.