Текст книги "Зелёная кровь"
Автор книги: Максим Далин
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
– Вот, – пробормотал едва не уколовшийся чуть слышно. – Вот, смотри, вся Лига в одном слове. С псами он поговорит...
– Значит так, – совершенно помимо воли встрял Тео, – разговоры отставить! Хольвин, я в вашу контору звякну?
И раньше, чем Хольвин кивнул, вдруг с удивлением сообразил, что вокруг стало гораздо тише. Псы, которые только что казались совершенно невменяемыми, примолкли и прислушивались; яростного лая больше не было слышно, кое-кто только скулил и повизгивал.
Пожилой жандарм усмехнулся и покачал головой:
– Смотри-ка, поняли, что ли?
Хольвин пошел к клеткам, и собаки дружно восприняли это как сигнал перекинуться – все, кто мог это сделать. Прижимались лицами к решетке, тянулись к Хозяину руками... Тео горько подумал, что люди не заслуживают собачьего доверия в такой степени – ведь что только не пережили эти искалеченные бедолаги именно от людей...
Древняя собачья вера в Хозяина, однако...
А Хольвин уже отпер ближайший вольер и трепал по плечу громадного кудлатого пса сторожевой породы – Рамон в человеческом облике выглядел бы рядом с ним как танцор рядом с грузчиком – а пес прижимался к нему и бормотал:
– Я пить хочу, дай мне воды... у меня живот болит... возьми меня отсюда, а? – всхлипывал и лизал Хольвину руки, хотя трансформы обычно ведут себя, будучи людьми, более очеловеченно. – Ты меня возьми, я кого угодно убью за тебя, только возьми, ладно?..
Еще двое из соседних вольеров, сторожевых, совсем молодой кобелек, бурый, с лихой челкой и глубоким красным рубцом через все лицо, и плотная рыжая сука, цеплялись за решетку пальцами, скулили и причитали:
– Хозяин, Хозяин, сюда-то погляди!.. Хозяин, а я? А как же я?
Прекрасный пес настоящей бойцовой породы, молодой, гладкий и плотный, весь упругий, восхитительно красивый, украшение любой выставки, стоял на коленях, прижимая к ржавым прутьям осунувшееся круглое лицо с курносым носом и резкими морщинками у рта, плакал и то ли скулил, то ли взлаивал, как щенок:
– Хозяин, у меня все болит, так болит! Дай мне лекарство, дай, сделай, чтобы не болело, а, Хозяин!
Парнишка из жандармов, юный охламон с неприличной какой-то родинкой на щеке и еще детскими глазами, не выдержал, подошел – и задатки у него, вероятно, были совсем неплохи. Бойцовый пес спрятал мокрое лицо в его руки и умолк, только всхлипывал, а жандарм присел на корточки, оглаживал его и приговаривал:
– Сейчас доктор приедет... тебя доктор посмотрит. Подожди чуточку, сейчас принесут лекарство...
Эта сцена, похоже, подбодрила псов. Только волк не перекинулся, не заглядывал людям в лица и не звал Хольвина – он забился в угол клетки и мрачно смотрел оттуда холодными желтыми глазами.
Гарик тем временем прижался спиной к дверям; вся его поза, прижатые уши, влажный трагический взгляд, поджатый хвост выражали такой явный ужас, что Тео не выдержал:
– Хольвин, – окликнул он, – ты тут справляйся, а я пойду наверх. Тут ни рация, ни мобильник не берут, а надо же в Лигу позвонить, чтобы ветеринара прислали... Гарик, фьють...
Хольвин, не оборачиваясь, кивнул. Гарик выскочил за дверь вслед за Тео с таким откровенным облегчением, что и самому Тео стало легче.
Осмотр здания подходил к концу. Жандармы и ликвидаторы дружно курили, несмотря на традиционный запрет, и обсуждали дневные перипетии в сером холле. Даже убогое человеческое обоняние еле выдерживало смесь сигаретной вони и вони гнилого мяса: у стены лежали шесть больших черных пакетов с яркими желтыми наклейками «Подлежит обязательной кремации». Трупы людей, убитых рысью, уже увезли в судебный морг, для мертвяков же ожидали специализированный транспорт. Эксперт-медик СБ, железной выдержки и с железным желудком человек, ухитрялся есть в этой обстановке сосиску в тесте; рядом с ним сидели Сапфир и Весна, жевали кусочки той же сосиски и преданно смотрели снизу вверх в надежде на вторую порцию. У Гарика эта троица вызвала живой интерес, он даже облизнулся, но не присоединился к приятелям, остался рядом с Тео.
Тео вывернул карман, нашел еще одну печеньину и отдал Гарику. Потом позвонил в Лигу.
Сразу после того, как он закончил разговор с ветеринаром и сунул мобильник в карман, его окликнул Урман:
– Тео, тебя база данных интересовала? Новость: ребята наверху, в бухгалтерии, накрыли троих, которые уничтожали бумаги. Еще пара должна была в кабинете их босса все уничтожить, но одного твой пес спугнул, а второго порвал, так что документация к нашим услугам.
– Хорошо, – сказал Тео. Он чувствовал себя страшно усталым. – Пришлите в управление, ладно?
– Психологиня спецов рвет и мечет, – сказал Феликс, подойдя. – Хочет с вами поговорить, господин капитан. Считает, что Хольвин ведет себя непрофессионально, но, по-моему, просто злится, что он вмешался... Красивая, блеск...
– С Хольвином ей лучше было не встречаться, – усмехнулся Тео через силу. – Красивые стервы его бесят.
– Не понимаю я, – сказал Урман, вытаскивая пачку сигарет и зажигалку. – Вот хоть убей, этих парней из Лиги не понимаю. Ну ладно, если женщин здоровье, так сказать, не позволяет, всяко бывает... Но аскеза?! Ради чего? Ради чего себя урезать, да еще в таком деле?
– Лига девственников, – хихикнул Феликс.
– Или онанистов, – сказал Урман и скорчил гримасу.
– Да прекратите вы, – буркнул Тео. Ему не слишком хотелось общаться с красоткой из спецкоманды, и, хотя он-то отнюдь не разделял взглядов Хольвина и далеко не был аскетом, именно сейчас смешки на эту тему его почему-то взбесили. – Забавная же логика! Вроде бы можно трахать кого угодно, хоть резиновую куклу – никто слова не скажет, все понимают, но если человек не хочет во все тяжкие, это ненормально и смешно, да?
Эта тирада тоже вызвала смех.
– Просто глупо из себя святошу корчить, – сказал Урман, закуривая. – Ладно, если так, на показ, но ведь они же на самом деле, говорят, как монахи в средние века...
– Это очень вредно, кстати, – вставил жандарм средних лет, прислушивающийся к разговору.
– Где их психолог? – перебил Тео. Его раздражали насмешки над Хольвином, но он не мог придумать, что еще сказать в его защиту.
– Застегните верхнюю пуговицу, господин капитан, – сказал Феликс, улыбаясь до ушей. – Она в администраторской.
– Удачи, – хмыкнул Урман.
Тео пожал плечами и пошел к двери с табличкой "Кабинет администратора". Гарик потянулся за ним, но Тео остановил его и окликнул Феликса:
– Пусть щенок тут побудет, – а в администраторскую вошел один.
– Пошел покорять, – фыркнул вполголоса Феликс за его спиной, но Тео сделал вид, что не расслышал.
Зоопсихолог оказалась холеной золотистой блондинкой лет двадцати трех – двадцати пяти, в отличном деловом костюме с юбкой, чуть короче офисной нормы, приоткрывающей длинные ноги, и пиджаком, довольно удачно подчеркивающим роскошную грудь. Ее лицо дорисовывал отличный макияж, а неизмеримые ногти покрывал весьма затейливый орнамент, дополненный стразами. Дорогие духи благоухали на весь кабинет.
Тео любезно улыбнулся и поздоровался. Очаровательная девочка, подумал он. Просто удивительно, что она – зоопсихолог, а не менеджер или секретарь в какой-нибудь преуспевающей компании. Зоопсихологи женского пола в Лиге – плотные загорелые девчонки в ватниках или хэбэшках цвета хаки, с обломанными ногтями, без признаков косметики. Духи и дезодоранты раздражают животных, поэтому ими посредницы не пользуются, а их волосы обычно причесаны а ля "не мешает – и ладно". Это понятно: люди работают. Ведь невозможно представить себе, чтобы дива в таких паутинных колготках и с ногтями такой длины вошла в реальный контакт с животным, более активным, чем плюшевый мишка. Любопытненько...
– Рада вас видеть, капитан, – сказала дива. – Мое имя Лаванда. Я представляю спецкоманду.
– Капитан СБ Тео. Лаванда, вы великолепно выглядите. Просто удивительно, как великолепно.
– Благодарю, капитан.
– Это не комплимент, госпожа. Это я потрясен... Впрочем, ближе к делу. Скажите, пожалуйста, что там вышло со здешними собаками? Ваши люди уже собирались их усыплять, а ведь псы вполне... ну как сказать? Они все больны, но с ними можно общаться. Сейчас с ними работает посредник, они вполне такие контактные зверюги...
Лаванда вздохнула.
– Капитан, я все понимаю. Мне тоже жаль этих бедных собак... но их же накачивали наркотиками, понимаете? И они уже, во-первых, наркозависимы, а во-вторых, очень агрессивны. Вы же видите – они уже привыкли убивать. Мне их тоже жаль, но ведь мы с вами не имеем права вот так решить оставить жить этих псов, после наркотиков и после боев. А если они кого-нибудь разорвут? На чьей это будет совести?
– Теперь за это отвечает Лига, – сказал Тео.
Он хотел добавить, что собаки вовсе не проявляли желания разорвать Хольвина и довольно легко общались даже с жандармами, стоило им понять, что убийства отменяются, но Лаванда его перебила:
– Ах, Лига... этот кошмарный дядька, который выглядит, как бродяга? У него в машине рысь сидит, которая уже убила двоих, и он еще псов хочет распустить? С ним вообще разговаривать нельзя... То есть, я хотела вас попросить с ним поговорить.
– О чем? – Тео улыбнулся со всей возможной обходительностью. После этой тирады он окончательно решил, как общаться с Лавандой, и был уверен на двести процентов, что это выйдет эффективно. – Какая вам разница, что Лига будет делать с этими зверюгами? Пусть делают, что хотят – на то у них особые полномочия. А насчет отчета – положитесь на меня, красавица.
– Ну да, – Лаванда поджала губы. – А если этот тип в Лигу рапорт накатает? Представляете, посмотрел на меня, как на букашку какую-то, и говорит: "Если на зоопсихолога рычат собаки, то на его образование зря потратили деньги". Он что, гей?
– Хуже, госпожа. Он – аскет. Но небеса с ним, я сам договорюсь о рапорте. С одним условием.
Лаванда, наконец ,улыбнулась и потупилась. Ждет, что на ужин приглашу, подумал Тео. Может, и вправду пригласить? Пожалуй, не откажется...
– Итак, условие. Вы сообщаете своему начальству, что животные до выяснения частностей дела переданы в ветеринарную клинику Лиги. Мол, посредник нашел возможным, то, сё... Ну сами понимаете, так, чтобы больше к этому делу не возвращаться, а?
Лаванда улыбнулась еще завлекательнее:
– Этот посредник – ваш приятель?
– Он – мой коллега, мы уже давно работаем... ну, почти что вместе, так что я знаю его, как облупленного. Если уступить ему зверье, то о всяких конфликтах с людьми он назавтра и не вспомнит. Фанатик.
– Вы уверены?
– Да абсолютно! Это же особая человеческая порода... Ну что, дорогая госпожа, по рукам?
Лаванда повела плечами и хихикнула:
– Ну если вы думаете, что так будет лучше... Хорошо. Меня только эта рысь беспокоит. Надеюсь, ее не выпустят? С Лиги станется. А она уже крови попробовала, может снова в город прийти... за легкой добычей.
– Что вы, красавица, как можно? В поликлинику, для опытов!
Когда Лаванда прыснула, Тео поставил окончательный диагноз. Девочка шикарная, к тому же ей явно жутко хочется пикантного свидания с инквизитором и охотником на ведьм, чтобы потом подружкам хвастаться... Как жаль, что это у нее в одностороннем порядке...
Бесовски тяжело отделываться от таких девочек, если им приспичит. И неприятности они организуют с небрежным изяществом и с легкостью чрезвычайной. Сексуальная кукла... но сочувствовать и жалеть не может в принципе, сам орган для этого атрофирован. Поэтому ей никого не жалко. Такие топят котят, не задумываясь, и говорят, что любят животных, через час после убийства. Если зоопсихолог пошел работать не в какую-нибудь контору, курируемую Лигой, а в спецкоманду по отстрелу, такой выбор о многом говорит.
Кандидатка в мертвяки. Два-три удачных контакта с мертвяком – и конец девочке. И вряд ли с этим можно что-то сделать. Ужасно обидно. Действительно, прелесть.
– Тяжелая у вас работа? – спросил Тео.
– Ой, не говорите, такие твари попадаются... Я вообще-то люблю животных, у меня дома собачка... не трансформ, конечно. Знаете, мама всегда говорила, что животные в доме – это для ребенка неплохо, если площадь позволяет, но разговаривать с собакой противоестественно. Не зря же наши предки боялись оборотней, они вообще были мудрые. А в институте говорили, что трансформам доверять нельзя, они опаснее, чем обычные животные.
– Вы думаете?
– Знаете, господин капитан, – нежно сказала Лаванда, – я понимаю прекрасно, что в вашей работе без трансформов не обойтись, куда денешься... Постоянно общаться с оборотнями – это так отважно, я восхищаюсь. Но вот когда найдут возбудителя альтернативной смерти...
– Думаете, найдут? – усмехнулся Тео. – А если найдут, то отменят СБ?
– Ну научились же люди лечить проказу там, рак... Психические болезни тоже худо-бедно лечат. Может, скоро найдут этот вирус или что, и начнут выявлять мертвяков на ранней стадии и лечить... Нет, я понимаю, сколько от них вреда, и что они... не совсем уже люди... но все равно стрелять как-то... негуманно, что ли... Если бы можно было вылечить...
О гуманности говорит, подумал Тео. Здорово. Застрелить живого зверя – это нормально, а упокоить движущийся труп, провоцирующий вокруг любую дрянь, от депрессий до насилия и самоубийства – это негуманно. Логично.
– По-моему, это утопия, – не удержался он. – Во-первых, многие ученые считают, что альтернативная смерть – психосоматическое явление, люди не вирусами заражаются...
– Чем же еще?
– Сложно объяснить в двух словах... Это как групповой психоз... Передается на тонком каком-то уровне... К примеру, говорят, что у мертвяков аура гаснет... А во-вторых, есть гипотеза, что мертвяки – это нечто вроде ультиматума природы... Ведь лет триста назад их почти не было, а теперь дня без зачистки не проходит. Чем больше население в мире, тем больше альтернативно мертвых, особенно в больших городах...
– Ах, оставьте, пожалуйста! Это все Лига. Лига все так мило объясняет! Что бы не случилось, ураган ли, маньяк ли, эпидемия ли – это оттого, что несчастненькая природа страдает, а люди виноваты...
– Ну не совсем...
– Нет, совсем! – Лаванда капризно нахмурилась, ее понесло всерьез. – Все зло, видите ли, от перенаселения! Да где оно, это перенаселение?! Ну, на юге, может быть, на востоке... Но не у нас же! Вон, кругом сколько места! Впору говорить чуть не о вымирании, а они – перенаселение!
– Ладно, что ж...
– Нет уж, я ненавижу эти разговоры! Люди должны оставлять после себя потомство. Люди – хозяева мира, владыки. У людей же цивилизация, разум, культура, а звери, даже трансформы – только видимость разумных существ. Ну да, живые, конечно. Да мало ли кто живой! Вирусы тоже живые! И мухи – что ж теперь, будем мух охранять? Сокрушаться, если пришлепнешь? Глупо же!
– Оставим, Лаванда...
– Знаете, господин капитан... Я, конечно, напишу, что звери под опекой Лиги и все такое... Но по совести, просто по совести... эта рысь убила двух человек. Эта тварь убила людей. Какое посредник имеет право ее прикрывать? Да взять рысь и взять человеческую жизнь – кто, по-вашему, ценнее для мира? Зверь или человек, личность?
Человек – это ты, подумал Тео. Это ты себя считаешь ценнее любого зверя. Перл творения. Совершенство. Создание небес. Ты никогда не поверишь, что ты, перл, тоже животное. Несколько отличающееся от прочих, но и на тебя действуют законы природы, рядовые, банальные законы природы, а не некие Высшие Силы. Дело даже не в том, что ты до самозабвения любишь людей. Дело в том, что ты до самозабвения любишь себя.
Эту несчастную рысь надо застрелить не потому, что она порвала двоих мерзавцев, которые над ней измывались, а потому, что она могла бы потенциально порвать и тебя. Трансформы отвратительны тебе, потому что они не понимают и не могут понять, что ты – перл...
– Конечно, человек ценнее, – сказал Тео, вставая. – Но простите, красавица, мне надо справиться, закончена ли зачистка. Мне так жаль... вы не могли бы оставить мне телефон? Он может понадобиться.
Лаванда просияла.
– Конечно, – сказала, протягивая визитку, стараясь держать руку так, чтобы легче было оценить маникюр. – У вас такая опасная, такая героическая профессия...
Тео взял визитку и поклонился, держа карточку двумя пальцами:
– Не забудьте отчет, драгоценная госпожа. И, не в службу, а в дружбу – экземплярчик бы еще для СБ...
Лаванда кивнула и хотела еще что-то сказать, но Тео снова поклонился и вышел из кабинета. В холле он бросил визитку в урну, где валялись измазанные в гнилой крови бумажные салфетки. Окликнул Гарика:
– Ищи Хольвина. Надо ему сказать, что все в порядке...
Когда Тео вышел, на улице уже закончилось бесплатное шоу для городских зевак.
Уехали представители Лиги, увезли собак и волка в приют для беспризорных животных и ветеринарную клинику. Уехали жандармы и спецкоманда. Увезли арестованных по делу живых людей. Ликвидаторы грузили в служебный транспорт собранные улики и останки мертвяков; на двери Центра Развлечений накладывали печати.
Хольвин не остался в городе – забрал свое зверье и тоже уехал. Рамона пришлось отпустить с ним; псу хотелось домой, отдохнуть и пообщаться с лосем, он попросился в отпуск на несколько дней. Тео отпустил, но пообещал вызвать, как только понадобится, показал псу на прощанье, как его ценят в СБ и как он нужен. Из трансформов остались дожидаться финала лишь Сапфир, Весна и Гарик, штатные сотрудники. Они в своем собачьем виде сидели и лежали на тротуаре, хахали и смотрели, как сворачивает работу Служба Безопасности.
Когда возвращались в управление, Тео взял Гарика к себе на сиденье. Щенок так устал и переволновался за этот день, что подремывал на ходу, тыкался мордой Тео в колени.
Может, взять его себе, думал Тео, машинально поглаживая пса по холке. Собаки без Стаи и без Хозяина плохо себя чувствуют... а ко мне бы он пошел. У меня, конечно, не хоромы, но и он не волкодав – разместились бы как-нибудь...
Когда-то хотелось завести пса-чистокровку какой-нибудь редкой породы, чтоб на улице оборачивались и ахали... суета сует. Мелкий человеческий эгоизм. Если ты чего-то стоишь и претендуешь на то, чтобы побыть Хозяином хоть в малой части – возьми к себе бродяжку, вот, приюти своего коллегу. Или кого-нибудь из тех... из подвальных. Если хватит смелости и терпения.
В последнем, впрочем, Тео далеко не был уверен. Но окончательно решил предложить Гарику жить у себя в квартире, а для очистки человеческой совести перед калеками из подвала – найти мразь, которая затеяла эту... бойню.
Есть приметы. Есть досье. И Рамон его обонял. Господина Битера. Генерального директора Центра Развлечений. Мертвого. Ха, альтернативно...
В Управлении Тео встретила заплаканная Лилия. Днем приезжали ветеринар и посредник из Лиги, забрали котенка, несмотря на все ее мольбы. Ветеринар сказал, что котенку требуется профессиональная реабилитация, специальный корм и лечение – все это Лилия, конечно, не может обеспечить, не смотря на все свои задатки Хозяйки.
И вообще – где думает поселить рысенка девятнадцатилетняя девчонка, живущая на съемной квартире, в довольно-таки жалкой комнате, принадлежащей сварливой хозяйке?
Но все эти мудрые резоны Лилию не утешали – она плакала навзрыд.
– Да брось, – сказал Тео без малейшей надежды на успех. – Ему же так лучше будет. Его отвезут к кому-нибудь из посредников на лесную виллу, он будет жить почти в лесу...
Лилия подняла мокрые глаза:
– Он же никогда охотиться не сможет, господин капитан! У рысей когти – главное оружие. Он в лесу не выживет...
– Ему помогут прокормиться, – сказал Тео. – Это не проблема. Зато он хоть побегает по лесу, на воле. Им же плохо в городе, диким, как ты не понимаешь...
Лилия всхлипнула и вытерла нос бумажным платочком.
– Вы, наверное, правы, господин капитан. Мне просто так жалко... мы с ним подружились, играли... Он даже перекидывался на пять минуток, его Роули зовут, мы разговаривали... я эгоистка, да? Больше думаю о себе, чем о рысенке?
Тео улыбнулся.
– Ну что ты. Просто с друзьями расставаться тяжело, вот и все. Не переживай, еще увидитесь.
Лилия шмыгнула носом – и ее лицо вдруг ожесточилось и замерло.
– Господин капитан, – сказала она странным тоном, – а вдруг я – как те? Вот сволочь такая же? Котеночек хорошенький, ласковый – а я, гадина, и рада его тискать! Дела нет, что у его животик болит, что ему бегать хочется, лазать, что он простор любит – лишь бы он поблизости был, пушистенький... – и снова разрыдалась злыми слезами. – А они-то мне доверяют, глупые!
Огорченный ее слезами Гарик просто не мог больше сидеть и слушать – перекинулся, подошел, лизнул ее в щеку. Лилия судорожно обняла его за шею:
– Ну что ты меня жалеешь, а? Эгоистку мерзкую...
– Ладно, – сказал Тео сердито. – Хватит уже чушь молоть. Будь ты эгоисткой, тебе бы все это и в голову не пришло. Сволочи, чтоб ты знала, искреннейшим образом думают, что любят зверушек – и хоть трава не расти. Оставят при себе, доведут до смерти – ужасно переживают, кремируют и заводят другую, на ту же участь. А ты себя тут ушами по щекам колотишь, что жаль расставаться с котенком, не наигрались! Нет уж, дорогуша, зверей не обманешь. Они знают, кому доверять, чуют.
Лилия вздохнула.
– И что я кидаюсь в крайности...
– Хватит рефлектировать, – сказал Тео, изображая начальственную строгость. – Умойся и иди домой, отдыхай. Твой рабочий день, между прочим, еще вчера кончился, в десять вечера, а сегодня ты вообще, помнится, выходная – вот и вали, не мешай занятым людям.
– Не хочется, – сказала Лилия с новым вздохом. – Лучше я тут чем-нибудь помогу, ладно? Домой смерть не хочется.
Тео пожал плечами и свистнул Гарика, чтобы идти к себе. Лилия подобрала в углу холла истрепанный собаками мячик, которым играла с рысенком, и печально побрела в диспетчерскую. Тео вдруг вспомнил, что хотел сделать.
– Эй, Лилия! – крикнул он вдогонку. – Постой!
Девчонка обернулась.
– Лилия, – сказал Тео, – раз уж ты все равно здесь, пиши рапорт о переводе на должность проводника служебной собаки, Хозяйка, блин... Потом занесешь – я подпишу и шефу отнесу. Раз уж ты так общаешься со зверями, будешь и работать со зверями, в оперативной группе. Хочешь?
Слез как не бывало – Лилия пискнула от восторга.
– Иди-иди, пиши, – сказал Тео. – Проводники, кстати, и получают побольше... плюс премии за оперативные рейды...
Продолжать он не стал – похоже, в настоящий момент деньги Лилию не слишком волновали. И рапорт писать она не побрела, а улетела – моментом.
– Здорово, – сказал Гарик. – Тео, а мы обедать будем? – и облизался.
Кошка.
Манефа была по-женски несчастна.
Урлинг, старый посредник, наставник Хольвина, купил ее в городе, на выставке прирученных диких животных, которую инспектировал. Манефа была тогда маленьким котенком, будущей северной рысью. До этого она жила в городском приюте. Ее воспитывала старая угрюмая кошка, которая учила с пяток котят хорошим манерам в большей степени и правилам боя в гораздо меньшей степени, но не была им матерью. На все вопросы Манефы она отвечала кратко и сердито:
– Бросила тебя мамаша. Кормить не стала. Шельма гулящая.
Подобные ответы отбивают охоту к расспросам раз и навсегда. Манефа была гордой от природы, в своей тоске она никому бы не призналась – хмурые тирады старухи возымели действие только в одном: юная кошечка замкнулась в себе, доводя собственный экстерьер и характер до возможного совершенства. Люди из Зоологического Клуба, где жила старая кошка, восхищались хорошеньким котенком; Урлинг, увидев ее на выставке, был очарован и купил ее, забыв свои принципы. Такая прелестная живая игрушка с кисточками на ушках в Младшей Ипостаси – такая прелестная девочка с громадными глазищами враскос в Старшей...
И с самого начала жизнь на пригородной вилле посредника у нее не заладилась. То, что Хозяин заплатил за нее, ни к чему Манефу не обязало. Она не полюбила Урлинга. Он, старый собачник, не понимал кошачьей независимой натуры, раздражался: она неохотно ела то, чем он ее кормил, предпочитая ловить в подвалах виллы крыс, а в саду птичек, только изредка милостиво позволяла себя погладить – и по целым часам не откликалась на зов, если не желала его видеть.
Урлинг, по-настоящему уважавший только собак, считал, что красивая безделушка, которой в его глазах была домашняя кошечка, должна быть под рукой, когда Хозяину хочется ее ласкать, и по временам, видя кошку, приходил в настоящую ярость, которую стоило немалого труда сдержать. Его талант общения с живыми существами был слабоват для того, чтобы расположить к себе независимую кошку, а понимание собственной слабости не делало Урлинга сильнее. Манефа прекрасно все чувствовала; в отместку она забиралась в темные закоулки, пряталась в подвале и на чердаке, бродила по забору, дразня и доводя до исступления собачью стаю, и делала Урлингу мелкие кошачьи гадости.
Приятная жизнь, нечего сказать.
Живи Урлинг в городе, Манефа ушла бы, чуть-чуть окрепнув. Город она прекрасно знала и могла в нем выжить, найдя себе занятие или даже другого Хозяина по сердцу. Но Урлинг, на ее беду, жил в безлюдной глуши, где на сотню километров кругом стоял враждебный лес, совсем чужой для Манефы. В ранней юности кошка пыталась привыкнуть к бродячей лесной жизни – уходила на целые недели – но домашнее воспитание тянуло к горящему камину, к сливкам и вареной курятине, к тихим вечерам на крыше, под самой луной... и даже к дурням-псам, разорявшимся, загнав ее на дерево.
Не складывалось. А потом Манефа стала взрослой.
Она каталась по коврам Урлинга, оставляя на них шерсть, и вопила кошачьи любовные призывы, которых заведомо никто не слышал и над которыми потешались псы. Хозяин высказался в том смысле, что если ей все равно, где орать, то, по его мнению, она должна орать в лесу. Манефа ушла.
Орала в лесу. А лес был достаточно диким и глухим, чтобы призыв был услышан. Здесь, далеко за городом, в самой чаще, у скальной гряды, водились рыси.
И на призывы Манефы откликнулся Неру, первая любовь, коготь в сердце. Шикарный кот с насмешливой и равнодушной располосованной мордой. Пятнистый вихрь, безупречная боевая машина.
Его прельстила не сила, Манефа не надеялась. Экзотика.
– Тебе, конечно, лучше вернуться под крышу, детка, – сказал он после недели сплошной любви. – Здесь такой, как ты, котят не поднять. Хотя ты, конечно, хорошенькая.
В ответ Манефа перекинулась.
Она вернулась домой, принеся в себе будущих котят. Урлинга это вовсе не обрадовало.
– Мне одной кошки хватает с избытком, – мрачно говорил он знакомым, – а тут изволь возиться с целым выводком. Хоть топи их, право...
Манефа об этом знала, принимая эти злые слова слишком всерьез... Впрочем, все матери таковы. Ее бедная душа разрывалась между желанием убежать рожать в лес и желанием спрятаться для этой цели на чердаке – но и то, и другое обещало слабую безопасность. Беременная, домашняя кошка стала почти беспомощной, теперь она одинаково боялась Урлинга и собак, которые могли причинить вред ее будущим детям.
Котята родились в комнатушке на вершине смотровой башни, в гнезде, сделанном из старых попон, покрывала и соломы. Их было трое – и даже сейчас, по ним, слепым, с прижатыми ушами, было заметно, что их отец – лесной кот. Это были прелестные крупные лесные котята. Манефа, совершенно измученная страхом за детей, обожала их страстно и нервно, готовая защищать свое потомство от кого угодно – вплоть до Хозяина.
Но Урлинг все-таки был посредником, кое-что понимал – и оставил ее в покое. Манефа закрывала дверцу в башне на засов изнутри, а сама вылезала в окно и спускалась по крыше, так же по крыше принося котятам еду. Она каждый раз рисковала сорваться с пятнадцатиметровой высоты, но игра стоила свеч – никто не мог унести котят, пока ее не было дома.
Единственный котик с широкой мордочкой и милым наглым прищуром получил имя Неру. Манефа надеялась в меру сил научить детей жизни в лесу, как-нибудь приспособиться и уйти из дома, где все уже опостылело – но время шло, ей давали мяса и рыбы на четверых, и кошка потихоньку успокоилась.
Котята научились перекидываться года в полтора – Манефа могла гордиться. А к двум годам они стали задавать вопросы – и их сложно стало удержать в клетушке на вершине башни. Манефа фырчала и плевалась, хоть в глубине души и понимала, что дети не могут прожить всю жизнь взаперти, и стаскивала котят за шиворот обратно в жилище. В этом доме слишком многое грозило бедой ее детям.
Псы Урлинга разорвали ее котенка, когда выводку почти исполнилось три. Манефа ходила за едой, а котята уже стали очень подвижными и любопытными. Они сумели отодвинуть засов, и кошечка по имени Гейла выскочила из башни во двор, прямо на собак.
Манефа, мирная, хорошо воспитанная домашняя кошка, увидев это, насмерть задрала одного сторожевого пса и выбила глаз другому. В схватке она сама была тяжело ранена, но укусы были сущими пустяками по сравнению с болью потери.
Потом Манефа отлеживалась в башне, вылизывая перепуганных котят и медленно умирая от сознания собственного ничтожества. Она не может сохранить детей. Она, городская диванная подушка, домашняя киска, живая игрушка, не может уйти в лес – там она потеряет остальных, и не может остаться здесь – потому что и тут...
Жизнь среди людей не научила Манефу переносить потери с лесным фатализмом. Ей казалось, что все кончено. И тогда в башню впервые поднялся Урлинг.
У Манефы не было сил возражать, тем более, что тепло Урлинга могло помочь быстрее залечить ее раны. Замученная кошка даже не шипела. Она тупо, устало слушала.
А он, сам явственно шокированный произошедшим, сказал:
– Жаль котенка, славный был... Правда, очень жаль. Большие они уже, Манефа, тебе за ними не уследить, а собакам не объяснишь, что нельзя трогать кошку. У меня есть хорошая идея – один мой коллега в городе обожает кошек, хорошо понимает, так что мог бы взять котят на воспитание...
Я не могу быть матерью, думала Манефа. Может, в словах Хозяина есть некий резон... там котята уцелеют... хотя бы...
Однако, когда котят увезли, Манефа поняла, что сделала чудовищную ошибку. Долго-долго она места себе не находила в тоске, потом решила – детей у нее больше не будет. А за свои мучения возненавидела Хозяина.
И злорадно обрадовалась, когда узнала, что мертвяки в городе убили Урлинга вместе с двумя его псами-телохранителями. Так и надо.
Стаю Урлинга забрали в жандармерию – он в основном работал не с ищейками, а с псами боевой и сторожевой породы. В дом въехал новый посредник, настоящий Хозяин, с чутьем на порядок более сильным, чем у Урлинга – Хольвин, совсем молодой парень – и привез своих собак. Кошка дичилась и присматривалась, почти не перекидываясь в его присутствии. И тут вышла эта история с лосенком.