Текст книги "Зелёная кровь"
Автор книги: Максим Далин
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
– Вероятно, – кивнул Хольвин. – Я сужу предвзято, мне, видите ли, не хватает общества Тео, когда нужно воевать за лес... Но неважно. Итак. Я забираю Лилию, жеребца и собак – тебе же не нужен Рамон, раз ты не участвуешь в патрулировании? – и отправляюсь домой. Устраиваю лошадь, а потом собираю информацию о медведе. И как только получаю что-то конкретное – звоню тебе.
– И мы с господином капитаном едем к вам в любом случае! – радостно заключил Феликс. – Потому что все равно ему больше нечего терять, а я – с ним, и точка.
– Я заеду к тебе завтра, – сказал Бруно. – Посмотрю жеребца повнимательнее, хотя, скорее всего, у него стандартный набор болезней скаковой лошади... Привезу кое-что для поправки его здоровья. В общем, завтра заеду.
– До завтра, – сказал Хольвин. – Лилия, уговори жеребца перекинуться, иначе нам не уместить его в машину...
– Счастливо, – сказал Тео.
– Прощайте, капитан Тео, – сказала Жасмин. – Обещайте, что позвоните мне, когда соберетесь за город. Может, и я чем пригожусь...
– И мне, господин капитан, – напомнил Феликс.
Тео улыбнулся.
– Обязательно.
– Пойдем домой, я устал, – сказал Гарик и потянул его за рукав. – Ах, ну пойдем же... к нам домой, да?
Разведчик.
Шел дождь.
По садовым деревьям шуршал, по их листьям, по крыше шелестел – и с водостока текла струйка воды, а звонкие капли царапали стекло. И такой это был приятный звук – все эти мерные шелесты, постукивания, шуршания – и так этот звук замечательно сливался с треском поленьев в камине, что Локкер видел, как Мэллу хочется не слушать, а дремать. Тем более, что устроился он очень удобно, на диване, рядом с Хольвином – Хозяин перебирал его волосы и почесывал под подбородком.
Когда ты сыт, спокоен, в тепле, полулежишь и тебя гладят – противоестественно прислушиваться и вдумываться. Надо дремать – это Мэллу изображал всем телом, как можно понятнее.
Зато оба пса – и Рамон, и Шаграт – сидели на вытертом ковре у камина и слушали с напряженным вниманием. И Локкер тоже слушал: Хольвин говорил очень неприятные, даже страшные вещи.
– Теперь я волнуюсь, – сказал Локкер, когда Хольвин замолчал. – А если они убьют Ирис? Она осторожная, но все нельзя предусмотреть...
Хольвин понимающе кивнул, но возразил:
– Ты ведь сказал Ирис, чтобы она держалась края болота. Туда никто из людей не сунется – слишком опасно. Судя по всему, они отстреливали и ловили только тех лесных зверей, которые от голода или по неопытности, или еще по какой причине слишком приближались к кромке леса – в полосу отчуждения, где шляются охотники, грибники и туристы.
– Все может быть, – сказал Локкер грустно. – Ей ведь может захотеться грибов, а грибы вдоль болота не растут. Ей может еще чего-нибудь захотеться. Она сейчас все время кормится, за троих... Мне надо вернуться в лес. Странствующему народу пора собираться в Стада.
– Именно об этом я и хотел тебя попросить, – сказал Хольвин. – Найди Ирис и обойди с ней лес вокруг болота, мимо ельника, потом – по реке. Собирай Стадо – и предупреди свой народ, что к Соленой Скале около Уютного сейчас ходить нельзя. И выходить к шоссе тоже нельзя – я знаю, среди лосят есть рисковые, которые выходят, чтобы пофорсить перед подругами...
Локкер кивнул и хотел подняться.
– Погоди, рогатый, – сказал Рамон, привалившись к его ногам. – Немножко погоди. Дождь кончится – и пойдешь.
– А если он до вечера не кончится? – улыбнулся Локкер.
– Ну дай Хозяину договорить-то...
– Хорошо, – сказал Локкер. Было жаль, что Рамона нельзя позвать в лес. Здорово было бы странствовать вместе. – Я еще посижу. А когда Стадо соберется, я приду к пруду. И ты приходи.
– Ребята, – сказал Хольвин, – погодите загадывать. Есть еще один важный момент... Проснись, Мэллу!
– Я не сплю, – мурлыкнул кот. – Я слушаю. Вы о лосях все...
– Там стреляли не только лосей, – сказал Хольвин. – И там до сих пор находятся живые звери. Пленники. Я думаю, тот медведь, которого унюхали волки, который сидит там в клетке, это тот самый медведь, Локкер. Его берлога с прошлой осени заросла. Я думал, он погиб от какой-нибудь несчастной случайности... мне не пришло в голову, что его до сих пор не заменил другой...
– Что в этом такого? – проурчал разбуженный Мэллу с досадой. – Один медведь, другой медведь... Мне не нравятся медведи, лось и собаки их вообще терпеть не могут – так какая разница, что там, с этим медведем...
Хольвин распушил его бакенбарду.
– Видишь ли, городской кот... медведи, конечно, никем не любимы, они свирепые, угрюмые и одинокие по натуре звери... но медведи – это очень важно для леса вообще, а тот медведь, о котором идет речь – это очень важно в частности. Я чувствую, но не умею тебе это объяснить. Вот Локкер с Рамоном могли бы – они его видели.
– Что лось может знать о медведе? – фыркнул кот.
Рамон с Локкером переглянулись.
– Он смотрит как-то внутрь, – сказал Рамон, прижавшись к ногам Хольвина и лося крепче.
– И видит... – Локкер запнулся, содрогнувшись от воспоминаний. – Зеленого видит.
Это произошло давным-давно, в конце того самого лета, когда лосенок впервые подошел к дому Хольвина. Локкер прекрасно помнил все в красочных подробностях.
День кончался жаркий-прежаркий.
Ранним вечером, устав от жары и спрятавшись от потока солнца, раскаляющего шерсть, Рамон и Локкер в Старшей Ипостаси лежали на животах в самой чаще кустов с желтыми кисточками соцветий, где стояла благословенная тень. Они вдвоем пытались читать букварь для щенков. Это лосенка забавляло.
Не то, чтобы Локкер не знал, что такое книги – мама показывала ему буквы. Но лесные звери, если и учатся когда-нибудь грамоте, то, во всяком случае, не по книжкам, апробированным советом зоопсихологов Лиги. Буквы в них складывались в странные слова. Локкер удивлялся, следя глазами по строчкам.
– "У Бена есть нюх", – читал Рамон по слогам, нервно позевывая и вздыхая в паузах. – "Он взял след... След был свеж".
Локкер перекусил веточку, которую жевал, и сдержанно хихикнул.
– Рамон, вот глупость! Как же можно взять след? След – он на земле, вплюснут в нее... Как этот Бен его выковырял?
Рамон посмотрел сердито и насмешливо.
– Выковырял, ха! Он его унюхал, след. Свежий сильный запах. Теленок!
– Я не теленок, – возразил Локкер, сломав новую веточку с кисловатыми терпкими листьями. – Телята у коров. А если унюхал – то так бы и писали, что унюхал.
Рамон подтолкнул к нему книжку.
– Читай дальше.
Локкер потянулся.
– Не хочется. Жарко... и написаны пустяки какие-то...
– Ну давай... до конца. И попросимся купаться.
– Это тебе велели читать, – сказал Локкер, но придвинул букварь к себе. Над буквами, крупными и черными, как жуки, на цветной картинке играли щенята в Младшей Ипостаси. На нарисованном заборе сидел пушистый котенок и сердито смотрел на играющих. Локкер повел по строчкам пальцем, разыскивая потерянное место.
Рамон нетерпеливо ткнул в книгу.
– Да вот тут, вот!
Локкер сосредоточился, принялся разбирать слова:
– "Чука лает на кота. Кот мал. Фу, Чука, фу!..." – не стерпел и прыснул. – Пойдем купаться, Рамон. Ты не будешь лаять на котят?
Рамон выхватил у него букварь и вскочил. Локкер встал и отряхнул с живота прилипшие травинки – он даже не пытался успевать за суетливым щенком.
– Ну идем же, идем! – Рамон потянул его за рукав.
Локкер улыбнулся его нетерпению.
– Почему ты со мной? – спросил он. – Почему не со щенками? Они же все понимают и не смеются.
– Ты интересный, – сказал Рамон, раздвигая ветки. – И с тобой делить нечего. Ты – зверюга спокойный, веткожеватель.
Локкер рассмеялся.
– О да, я спокойный зверюга. Здорово.
Они выбрались из кустов и отправились к псарне.
На всем мире лежала золотая жара. Сад изнемогал от зноя; листва казалась вялой и какой-то утомленной. Выйдя в мощеный двор, Локкер присел потрогать горячие камни брусчатки.
– Вода должна быть теплая, – сказал Рамон, следя за ним. – Теплая-претеплая, как суп. Мама! Мама!
Его мать, Ида, в Младшей Ипостаси очень крупная сука великолепной породы, черно-седая ищейка, с блестящей шерстью, с умной лобастой мордой, суетливо выскочила из-под навеса, где в тени отдыхали и обменивались неспешными мыслями старшие в Стае, и перекинулась точно таким же торопливым кувырком, как сам Рамон. Оказалась загорелой плотной женщиной с строгим и несколько озабоченным лицом. Стремительно подошла, наскоро обнюхала Рамона, хмуро спросила:
– Что вопишь? Закончил? Голоден?
Рамон прижался головой к ее животу, внюхиваясь в запах, исходящий от ее серебристо-черной трансформированной шкуры.
– Нет, мы – не есть. Мы – гулять. Мам, мы на пруд пойдем.
Ида взяла книгу у него из рук.
– Смотри, я проверю. Ты – будущий служебный пес, не дворовой пустобрех. Надо многому учиться, и человеческому тоже. Неизвестно, как жизнь обернется.
Рамон зевнул с присвистом:
– Мам, ну не сейчас! Жарко!
Ида окинула оценивающим взглядом и его, и лосенка, стоящего в стороне с неизменной изгрызенной веточкой в руках, и усмехнулась.
– Нашлись товарищи... Идите уж. Смотри, холодную овсянку будешь хлебать.
– Все равно теплую в такую жару не хочется, – фыркнул Рамон. – Лось, пошли!
Хотелось бежать – а для хорошего бега нужны четыре ноги. Локкер перекинулся, с удовольствием услышав, как копыта звонко стукнули по гладкому камню. Спустя мгновение щенок уже летел впереди – но Локкер не пытался его перегнать только потому, что не знал дороги. Кто-то из младших в Стае гавкнул вдогонку – но следом не побежал: щенята увлеченно гоняли по двору мяч. Локкер даже не шарахнулся от лая.
Он уже потихоньку начал воспринимать дом и двор Хозяина, как тихое убежище, где можно пережить внезапно обрушившееся несчастье.
Вслед за Рамоном Локкер выскочил из ворот – и они вдвоем помчались по тому самому полю, которое по ночам казалось таким загадочным, туманным и невероятно огромным, а днем оказывалось просто обширной пустошью, заросшей высоченной травой, вкусными одуванчиками, уже давным-давно опушившимися и облетевшими, и желтыми цветами сурепы.
На пустоши косили траву козы – готовили себе запас на зиму. Они не пользовались электрическими косилками – простые косы казались им надежнее, с этими нехитрыми инструментами козы управлялись с крестьянским проворством. Тяжелая сочная трава ложилась под лезвия волнами, распространяя сладкий зеленый запах.
Поодаль, в подсохшей копнушке сидел молодой козел и курил дешевую папиросу. Кто-то из взрослых когда-то говорил Локкеру, что козы порой бывают подвержены дурным человеческим привычкам. Правда.
Локкер притормозил, перекинулся и подошел. Козы остановились и уставились на него насмешливыми светлыми глазами; их шкуры покрывала такая длинная мохнатая шерсть, что Локкер посочувствовал – жарко, наверное.
– Эвон... – задумчиво сказала худенькая белая козочка, смахнув со вспотевшего лба бесцветный чубчик. – Ишь, пришел, глядите-ка...
– Я давно вам хотел сказать спасибо, – смущенно сказал Локкер. – За сено. Только я сено не ем. Но все равно...
Козы прыснули. Козел поплевал на пальцы, тщательно затушил окурок и подошел. На его простецкой физиономии с розовым горбатым носом и скудной белесой бородкой нарисовалось добродушное любопытство.
– Ты чаво, – спросил козел, дружелюбно ухмыльнувшись, – жить тут, что ль, останешься? Ась?
– Наверное, – пробормотал Локкер, смущаясь еще больше.
– Ништо, – козел удовлетворенно кивнул. – В лесу-то, небось, страшно одному, ась? Я говорю, там же, в лесу...
– Да пойдем же! – гавкнул набежавший Рамон. – Он сейчас заведет! Он же часами может блеять, пойдем!
Серая с черным хмурая коза неодобрительно покачала головой.
– Я пойду, – еле выговорил Локкер, не в силах глаз поднять от смущения. Он так и перекинулся не глядя – но козы рассмеялись, а не рассердились.
– Ишь, стеснительный! – фыркнула белая козочка, а козел напустил на себя суровый вид и прикрикнул:
– Ну, чаво встали, бабы! Само не сделается, нет! Что зимой в рот положим, ась?
Дальше Локкер не слушал. Рамон убежал далеко вперед, его хотелось догнать – и Локкер рванулся, с наслаждением чувствуя, как стебли трав хлещут ноги в стремительном движении. К пруду друзья подбежали почти одновременно.
Пресловутый пруд окружало несколько скудных кустов вербы, потускневших от жары. Еще издали Локкер понял, что никакой это не пруд, а так, лужа. Неглубокая яма, полная воды, заросшей ряской. Вокруг растет тростник и камыши, а в мутной буро-зеленой воде плавает всякий сор. Низко над водой вились комары и мошки. И кидаться туда Локкер не стал, побрезговал. Только выдернул подвернувшийся камыш, чтобы объесть сладкий корешок.
Рамон от возмущения перекинулся, сказал с досадой:
– Ты чего?! Ты же сам хотел!
Локкер тоже перекинулся для выяснения отношений.
– Тут неинтересно купаться, – сказал он извиняющимся тоном. – Мне же мелко. Я тут плыть не могу – копытами дно цеплять буду. Не сердись. Я, наверное, зайду... в эту воду... но разве это купание?
Рамон сморщил нос, обнажив клыки, гавкнул:
– Найди лучше!
– Я раньше так купался, – протянул Локкер мечтательно и машинально сорвал веточку вербы. – Обо всем на свете забывал, даже про все беды забывал – так купался. В речке, где она поворачивает... там, знаешь, такой красный песочек, копыта вязнут, но приятно – и стрекозы голубенькие... А на другом берегу – осинник... Сейчас, наверное, русалки расселись по корягам и песни поют, а в такой воде ни одна русалка жить не станет. Тут только комариные личинки...
Рамон заслушался, приоткрыв рот и громко дыша. Его круглая загорелая рожица с широким носом и ямочкой на подбородке, наверное, показалась бы глуповатой, если бы не цепкий взгляд – глаза темные и пристальные, как у всех разумных псов. Вечная настороженная оценка обстановки и всего мира – порода, как говорил Джейсор, Рамонов отец.
– Речка – она, знаешь, какая? – продолжал Локкер, очарованный собственными мыслями. – Речка – она без конца. Можно все лето и всю зиму идти, идти – а к истоку так и не придешь. Такая длинная. А втекает в море – воды, не представляешь, сколько, но купаться сложно. Вбегаешь, бежишь, бежишь – а до живота не доходит, все по колено...
Рамон хмуро разглядывал подсохшую траву под ногами.
– Ты много чего видел.
– Ну да, – Локкер задумчиво прикусил веточку. – Мы же, лоси – странники и стражи. Мы повсюду бродим – собираем вести, передаем...За лето и за зиму, знаешь, сколько проходим...
– Речка – в лесу? – перебил Рамон деловито.
Локкер взглянул на него, будто проснувшись. Кивнул. Рамон крепко почесал затылок, на котором темные волосы росли пушистым ежиком. Ухмыльнулся:
– Ну да, ты же жил в лесу... Уж не трусливее я тебя, теленок, – вдруг сделал вывод с яркой улыбкой, только клыки сверкнули. – Ты не боялся – и я не боюсь. Тем более – вдвоем.
– Вообще-то, вечером в лесу... – начал Локкер, но Рамон перебил:
– В этой луже плескаться, да? Уже трясемся, да? Мы идем или нет? Мы вообще, Стая или нет?
Это заявление так польстило Локкеру, что он порозовел от удовольствия:
– Стадо, конечно.
– Стая!
– Ну да, Стадо.
Рамон расхохотался и пихнул Локкера в бок кулаком:
– Пошли, рогатый... Да брось ты эту ветку! Там целый лес веток!
До леса неуклюжими ногами Старшей Ипостаси оказалось куда дальше, чем ожидалось. И идти неудобно – высокие жесткие травы чуть не по пояс путаются в ногах и мешают. Но они разговаривали – у них пока не было ни малейшего сомнения, что общаться они, существа из разных систем координат, могут только произнесенными словами. Поэтому приходилось терпеть неудобства, связанные с медлительным и неловким человеческим телом.
Локкер понимал, что всего не объяснишь, но пытался объяснить хотя бы самое главное:
– Змеи, – говорил он, бессознательно подражая собственному отцу, – холодные сущности без души, но не нападают без причины. Только не наступай и не обижай. А если зашипит – скажи: "Холодная кровь, мир общий, мир с тобою"...
– Ага, – Рамону было не так жарко в двуногом теле, как в четвероногом, но все равно, по привычке, хотелось хахнуть и высунуть язык. Слушал он весьма внимательно. – А змея – это что?
Локкер вздохнул.
– Я покажу.
– Я же городской, – буркнул Рамон уязвленно. – Я не знаю змею, предположим. А ты знаешь трамвай?
Локкер взмахнул на него ресницами.
– Тоже кусается?
У Рамона моментально поднялось настроение.
– Да ну его! Давай дальше.
Но Локкер не успел. Лесная стена уже встала перед ними. Косые солнечные лучи выкрасили сосновые стволы в горячий красный цвет, а все остальное – в цвета дикого меда. Стоял знойный покой, только тени дрожали на позолоченной земле, усыпанной хвоей. Локкер остановился и прислушался – и Рамон замер рядом, раздувая ноздри, завороженный и оцепеневший.
– Пахнет-то... – пробормотал щенок. – Кисло пахнет. И смолой. И сыростью. И... и не знаю чем... – и скульнул от переизбытка чувств, шлепнув себя по носу. – Дурацкий нос! Хочу другой. Давай, а?
Локкер кивнул.
– Да, но разговаривать...
– Успеется, – отмахнулся Рамон. – Сперва – нюхать! Потом обсудим. Мне нюхать надо!
Локкер пожал плечами. Он не понимал, что такое уж важное можно унюхать. Сам, напрягая обоняние и воображение, изо всех сил втягивая носом жаркий лесной воздух, он чуял только горячий настой березы и сосны, стоячей воды в канавке и еще чего-то неопределимо травного. Но с друзьями нужно считаться, а его новый друг – хищный зверь, хоть и маленький. У хищников – свои нужды.
Странно дружить с хищным зверем, думал Локкер, уже привычно озирая лес с высоты лосиного роста. Забавно, как Старшая Ипостась раздвигает возможности. Он ведь мой ровесник, Рамон – а кажется, что младше или старше, но не ровня. Носится, суетится... отчего суетится? Славное существо, доброе, раскрытое – но растяпистое какое-то... несобранное... Зачем ему мышиную нору раскапывать? На что ему мыши? Неужели есть? – и сам отщипнул молодой сосновый побег, потрясающего вкуса, горьковато-свежий и терпкий. Как можно сравнить хвою – и мышь?! Да еще живую...
Но Рамон бросил нору и помчался кругами, исследуя окрестности. Локкеру помимо воли и здравого смысла хотелось за ним присматривать. Он – хищник, Рамон, но и ему могут причинить боль. Вот например – хоть волки, самые страшные и мерзкие звери на свете, и сродни собакам, но могут пса разорвать и съесть. Хотя, кажется, в окрестностях нет волков... но все равно.
Птицы в прогретой листве перекликались лениво; им тоже было жарко. Где-то вдалеке стучала потатуйка, которую можно слышать, а видеть нельзя. Покой стоял, как тихая вода, нарушаемый только топотом и быстрым дыханием щенка. Локкер нашел правильную тропу и, не торопясь, пошел к реке – Рамон следил за ним и следовал за ним, но не по тропе, а каким-то странным зигзагом. Он носился вокруг, сновал в высоких папоротниках, вычихал мураша – и тут же снова прижал нос к чему-то, что могло показаться интересным только щенку и только из-за запаха. Он один создавал столько же шума, как пять лосят его возраста – и Локкер улыбался про себя.
Он шел вдоль овражка, заросшего папоротником так густо, что выемка в земле лишь чуть угадывалась под пышными ажурными листьями. Рамон кинулся в эти заросли с размаху, оттуда с писком брызнули какие-то существа, вроде мохнатых шариков с ниточками хвостов, и взлетела птица-смехач – Локкер еще долго слышал ее нервное хихиканье.
Потом Локкер свернул в сторону – лесная чаща вдруг расступилась, и глазам открылся берег, сплошь заросший голубыми колокольчиками, лиловыми барвинками и розовыми смолистыми рогатыми гвоздичками, прелестными и совершенно невкусными. Рамон с треском продрался сквозь кусты и остановился.
Река лежала под ними, медленная, чайно-коричневая, и теплые облака плавали в ней белыми лепестками. Русалки из-за томной жары попрятались, зато над водой реяли стрекозы, стеклянные сущности в дрожащем мареве машущих крылышек. На том берегу росли темные ели, медвежий ельник, но даже их черно-седая бахрома не выглядела угрожающе – так чувствовалось над рекой дыхание ее добрых Хранителей. Оно непередаваемо пахло водорослевой сыростью – очень-очень приятно.
Рамон несколько секунд стоял и смотрел, как зачарованный. Потом подпрыгнул, взмахнув передними лапами, с топотом помчался по колокольчикам и барвинкам, взметнул песок – и шумно плюхнулся в воду. Это выглядело так захватывающе, что Локкер тоже кинулся с разбегу, подняв грудью целую волну зеленоватых брызг.
Совершенно замечательное это получилось купание. Нет, плавать красиво щенок не умел – он потешно колотил лапами, задирая мордочку изо всех сил, чтобы вода не попала в нос и уши – но он так наслаждался, что его удовольствие передалось и лосенку. Локкер плыл так же неспешно, как и ходил, спокойно перебирая ногами – а Рамон снова нарезал круги вокруг, хватал пастью плавающие щепки, чихал и ужасно при этом веселился.
Они выбирались на берег, стряхивали воду со шкур, поднимая облака водяной пыли и мелких брызг; Рамон скакал вокруг Локкера, обнимая его лапами за передние ноги, толкался – хотел повалить и теребить за уши и за губы, как щенка. Лосенок отстранялся, шарахался, носился по берегу широким махом – и щенок носился следом, приседал от восторга, взлаивал и снова носился, а когда бегать становилось жарко, друзья снова бросались в воду...
И когда они уже устали от игры и стояли на траве, тяжело дыша и капая со шкур, вдруг случилось нечто очень странное – и дико страшное.
Рамон, конечно, учуял первым. Он обернулся и залаял срывающимся, захлебывающимся фальцетом – Локкер тут же понял, что его друг в ужасе и пытается это скрыть. Лосенок обернулся – и перекинулся.
Потому что, если и был какой-то шанс, то только этот: в Старшей Ипостаси и на Старшую Ипостась обычно не нападают. Но душа лосенка, вернее, обе части его души, просто изнемогала от чудовищной смеси боли, ярости и леденящего страха.
А Рамон, вероятно, уловил это впервые за время их дружбы. Он тоже перекинулся и чувствовал, судя по лицу и по ощущению от мыслей, весьма близко похожие вещи.
А ЭТОТ бесшумно вышел из зарослей.
Он уже раздался за лето, и шкура не висела на нем мешком, как бывает весной – но глыбой мускулов и жира пока не выглядел. Просто исчерна-бурая шерсть лоснилась и издавала отвратительный хищный запах, а двигался он, как неторопливый убийца: спокойно и методично, якобы неуклюже, нарочито медленно.
И Старшая Ипостась его совершенно не украшала. Потому что, несмотря на сытое лето, его физиономия все равно выглядела худой и жесткой, жесткой и мертвенно безразличной, только маленькие цепкие глаза шарили по берегу очень живо.
ЭТИ не умеют ни улыбаться, ни удивляться, ни показывать боль или злость. Говорят, под шкурой – или кожей, если речь идет о Старшей Ипостаси – обтягивающей их черепа, нет ничего, что двигало бы ее. И лицо похоже на череп. На вытянутый череп с цепкими живыми глазами.
Лосиный Ужас пришел. Остановился поодаль, ссутулившись, свернув громадные ступни внутрь и свесив тяжелые руки с когтями вроде длинных черных лезвий.
И Рамон ухватился за Локкерово плечо.
А медведь рассматривал их с ног до головы – и по бесстрастной маске его лица было совершенно непонятно, о чем он может думать.
Рамон сипло зарычал.
– Уймись, а, – сказал медведь. В его голосе послышалась насмешка, которую лицо не отражало. – Уймись, не люблю. Не люблю вашего брата, а убивать сейчас не хочу.
– Так я тебе и дался, – огрызнулся Рамон, показывая клыки. – Вали своей дорогой!
– Лосенка охраняешь, – сказал медведь непонятно – то ли вопросительно, то ли утвердительно. – Хороший лосенок. Помню, бродил тут по краю болота, совершенно одинокий, такой маленький и вкусный...
Локкер инстинктивно склонил голову.
– Ну давай, – прошептал он так тихо, что человек и не расслышал бы. – Давай, напади. Я буду защищаться, мы вдвоем будем, не думай, что тебе так сойдет...
Рамон звонко гавкнул – и на сей раз в его голосе не было страха, только злость и отвага. Медведь не двинулся с места.
– Храбрые, – сказал он еще непонятнее, а потому тон напоминал очень холодную издевку. – Просто парочка храбрых воинов. Ну что ж. Пес будет кусаться, лось ударит рогами, а Зеленый все это увидит. Когда-нибудь это будет.
Рамон ничего не заметил, он все-таки вырос в городе, среди домашних собак, но по телу Локкера пробежала дрожь. Перед его внутренним взором прошло что-то неописуемо огромное, живое, бесформенное – и такое сильное, что даже ураган, ломающий сосны, как щепки, казался на этом фоне слабым мельтешением бабочкиных крылышек. И этот поток силы прокатился по душе лосенка, как волна, и медленно схлынул.
Локкер выпрямился.
– Ты кто? – спросил он так громко, как сумел – то есть, не шепотом, а вполголоса.
Медведь оттянул и приподнял верхнюю губу – это было отвратительно и похоже на оскал, но Локкер вдруг понял, что Лосиный Ужас пытается ухмыльнуться.
– Я – тот, кто слышит, – сказал он, блеснув влажной белизной клыков. – Я слушаю лес. А вы, детки, бегите играть. Оно идет. Но оно еще не пришло. Вы успеете подрасти. Вам понадобится много сил.
Теперь, кажется, почувствовал и Рамон. Лосенок и щенок инстинктивно прижались друг к другу плечами – не из страха перед медведем, из другого страха, перед чем-то неизмеримо большим, чем любой зверь, перед этой сметающей стихийной силой.
Перед Зеленым, мелькнуло у Локкера в голове, и от этой мысли ноги превратились в песок, который вот-вот осыплется. Благие Небеса!
– Идите-идите, – повторил медведь и снова изобразил усмешку-оскал. – Ты, лосенок, хорошее, конечно, угощение, но мы с тобой не будем испытывать судьбу. Мы с тобой еще встретимся, потом, нескоро – и тогда нам обоим надо будет как-то удержаться в этой жизни... Перед лицом того, что идет...
Локкер перестал понимать смысл медвежьих слов – но понимал эту волну жара, пронизывающую все тело, все кости насквозь. И окончательно опомнился, только когда вдруг понял, что медведь ушел.
Исчез тихо, как полевка в траву, не шелохнув прибрежные кусты краснотала...
Когда Локкер закончил рассказ, некоторое время все молчали. Потом окончательно проснувшийся Мэллу сказал тихо:
– Медведи могут понимать зов... Зеленого... Мать когда-то говорила.
– Медведи накапливают в себе энергию леса, – сказал Хольвин. – Я толком не знаю о Зеленом... но я знаю, что любой медведь – аккумулятор жизни. Поэтому этот зверь и сидит у них в клетке, поэтому они не убили его до сих пор: это старый и странный зверь, он просто излучает энергию, а трупы им кормятся...
Псы глухо зарычали.
– Знаешь, что... – задумчиво мурлыкнул Мэллу и потерся об колено Хольвина подбородком. – Я, кажется, знаю, что можно сделать. Я могу поговорить с этим медведем...
– Там забор, – сказал Локкер.
Кот пренебрежительно усмехнулся.
– Ты, лось, не еда только потому, что псу старый друг. Глупые вы звери, травоядные...
Локкер не обиделся. Рысь есть рысь. Он прекрасно знал, что такое рысь.
– Не дразни Локкера, – сказал Хольвин. – Но поговорить с этим медведем было бы просто великолепно. Именно потому, что он, я надеюсь, понимает... некоторые необъяснимые вещи.
– Отчего вдруг приходит страх? – спросил Локкер. – Без причины, да? Ни с того, ни с сего?
Хольвин кивнул.
– Ну, вы, рогатые, наверное, всегда чего-нибудь боитесь, – сказал Мэллу. – Лось – не показатель. А я – показатель. Я чую. Я ничего не боюсь, но я чую... как что-то растет.
Псы согласно закивали. Рамон сказал:
– Здорово, что ты идти не боишься. Там – мертвяки.
– Мне плевать, – сказал Мэллу. – Я счастливый. Я любил, такую кошку любил... мурр-рр... Шикарную кошку. Будут котята. И еще – я собираюсь охотиться в лесу... так что мне плевать на мертвяков, бобик.
Хольвин почесал его за ухом – и кот потянулся всем телом.
– Я пойду ночью, – сказал он с тенью самодовольной усмешки. – В темноте люди не видят. А если будет дождь, так это еще и лучше.
– А я пойду сейчас, – сказал Локкер и поднялся. – Мне жаль от вас уходить, но это нужно.
Хольвин кивнул и улыбнулся на прощанье – Локкер потянулся к нему, давая погладить себя по переносице. Потом вышел из комнаты; Рамон выбежал на дождь его проводить.
– Передай привет Ирис, – сказал он грустно. – Жаль, что я ее никогда не видел.
– Еще увидишь, – улыбнулся Локкер. – Ты приходи к пруду, когда луна станет совсем круглой. И я приду.
И перекинулся, чтобы Старшая Ипостась не вымокла насквозь...
Хольвин оставил рысь обдумывать услышанное, накинул плащ с капюшоном и, сопровождаемый Шагратом, тоже вышел во двор.
Пахло водой и мокрым сеном. Дверь в импровизированный денник была раскрыта настежь, и с крыльца отлично виделось все, происходящее внутри. Под навесом на ворохе соломы лежал Дэраш в Старшей Ипостаси и задумчиво жевал антоновское яблоко. Рядом сидела Лилия в потрепанном джинсовом костюме и резиновых сапогах, тоже грызла яблоко и рассказывала про лес. Из-за решетчатой загородки торчали любопытные физиономии коз. Корзина с яблоками стояла так, что при желании дотянуться до угощения мог кто угодно.
При виде Хольвина Лилия просияла и вскочила. Дэраш мотнул челкой, мельком взглянул на него и откусил кусочек яблока. Козьи мины сделались еще заинтересованнее.
– Господин посредник, как дела? – спросила Лилия весело.
– Зови меня Хольвином, – сказал Хозяин. – Не такой уж я старый. Не замерзла?
Лилия отрицательно качнула головой, грустно улыбнулась:
– Не отвечаете, значит, денег не дают...
– Потерпите. Слишком большая сумма для нашего Фонда, больше полумиллиона, все-таки... Как ты себя чувствуешь, Дэраш?
Жеребец рассеянно поднял прекрасные темные очи:
– Лучше. Во рту почти не болит и не кашляю. Коленям тоже легче. Я поправлюсь совсем?
Хольвин вздохнул.
– Ну что тебе сказать... Боль скоро пройдет совсем. Если не будет скачек и прогулок в полях под седлом по три-четыре часа подряд. Отдохнешь хорошенько и снова сможешь бегать... Лилия, пойдем в дом, я тебе дам лекарство, Дэрашу в питьевую воду добавлять. И попону возьмешь, будешь его укрывать на ночь – заморозки, не простудился бы...
Лилия улыбнулась Дэрашу, который смотрел на нее доверчиво и спокойно, вслед за Хольвином пробежала по двору, натянув куртку на голову, заскочила в дом. Закрыла за собой дверь и заглянула Хозяину в лицо:
– Все здорово плохо? Да?
– Лилия, – сказал Хольвин, – я звонил в СБ, тебе дают отпуск, останешься жить здесь и будешь ухаживать за конем – он к тебе расположен. Как быть с деньгами, пока не знаю. В Лиге все в курсе, наши адвокаты думают, что можно сделать, чтобы перевести вас на легальное положение, но... этот Филлис уже замучил жандармерию своими звонками и министру написал. Я его видел. Он... мертвяк новой формации, то есть формально живой, но двоесущным и людям от него тошно. Так что наши товарищи из СБ тут ничем не помогут. И если дальше так пойдет... в СБ вообще отпадет надобность.