Текст книги "Патруль (СИ)"

Автор книги: Макс Гудвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14
Картонка

– 305-тый, Казанке, – вызвали нас.

– Проехать посмотреть? – догадался Лаечко.

– Только аккуратно. И позвони мне сейчас, – распорядился дежурный ОВО.

– Да? – произнёс Лаечко, когда набрал дежурного, поставив телефон на громкую связь.

– Сейчас проедешь, действуй как на тревожной кнопке. Третий у тебя без оружия, оставь его на рации, сам с водителем вверх, – инструктировал нас капитан Мельников.

– Да он уснул там просто, зумеры совсем службу нести не могут, – попытался сбросить градус тревоги наш старший.

– Я тебе говорю, действуй как по нажатию тревожной кнопки. Туда Гусев выдвинулся.

Повисло секундное молчание.

– Понял, – вздохнул Лаечко и повесил трубку.

– Что там? – спросил у него Дима.

– Гусев… – проговорил старший, словно это всё объясняло. – Экипаж, слушай мою команду: экипироваться. Во время прибытия Слава на рации, мы с тобой, Дима, прикрывая друг друга, заходим в подъезд.

– Как работаем? – уточнил Дима.

– Как на учениях… – прозвенел металл в голосе Лаечко.

Подъезжая к объекту, я подал Лаечко каску и броню. Потом тот дождался сигнала от водителя и, придержав руль на прямой дороге, дал Диме экипироваться тоже. Последним оделся я.

Двор квартиры на Лыткина, 2, встретил нас заставленными машинами, и это вызывало у меня контраст с 90-тыми, когда дворы были пустынны и машины хранили в гаражах, опасаясь краж и бытовых хулиганств с имуществом. Кто бы ни был нынешний президент, пока что я видел от его управления страной только плюсы. Машины иностранные повсюду – это означает, что люди стали жить лучше. С другой стороны, гаражей нигде нет, кроме стационарных, хотя они и не нужны особо, ведь у всех сигнализации.

– Управленческой машины не видно, – выдохнул Дима.

– Это ещё ничего не значит. Ставь полубоком, блокируй проезд. Ты первым номером идёшь в подъезд, я вторым, расстояние десять метров.

– Мои какие действия? – спросил я.

– Быть на рации, делать вид, что прячешься за машиной, держать связь со мной и с отделом.

Сказано – сделано. Наша машина встала полубоком, проехав в арочку, так чтобы я видел и арку, и подъезд. И, выйдя из салона, я встал на место старшего, взяв тангенту рации, вытащив её из машины. Подъезд располагался совсем близко к нам. Юридически перед нами было два разных адреса, но советские строители построили так, что казалось, что это один дом изогнулся зигзагом.

Старший и водитель высыпали из авто. Водитель тут же побежал к стене дома и встал под окнами, а Лаечко быстро отошёл в сторону детской площадки, присев за машинами. У обоих оружие было приведено в состояние боевой готовности.

– 305-тый, Казанке? Где доклад о прибытии, вижу, что по геолокации вы на месте⁈ – прокричала рация.

– Казанка, триста пятому? На место прибыли, заняли позицию, разрешите досмотр места? – произнёс я.

– Я за этим вас туда и послал. Карточка объекта: Лыткина, 2, первый подъезд, четвёртый этаж, квартира 9. Сразу после арки, к дому прилегает торцом другой дом, стоящий углом по улице Нахимова. Окна выходят во двор.

– Принял, – ответил я.

Лаечко, пригнувшись за припаркованной иномаркой, резко высунул голову и, едва заметно махнув рукой в сторону подъезда, дал сигнал водителю. Дима, будто пружина, сорвался с места и в два прыжка достиг подъездной двери. Сам Лаечко тут же занял импровизированную огневую позицию за машиной, вскинув АКС-74У и словно целясь в закрытую дверь. Его поза была собранной и готовой к немедленным действиям.

Вся эта странная суета разворачивалась на фоне яркой, хотя и потрёпанной детской площадки. Прямо напротив, на вытоптанном газоне, стоял белый бетонный слонёнок – явно чья-то самоделка, с наивно прорисованными глазами и одним отбитым бивнем. Рядом скрипели старые качели, под радужным грибком копошились в песочнице малыши, а по разноцветным горкам и лабиринтам из дерева носилась ватага детей постарше. Вскоре они остановились и с любопытством наблюдали за необычными телодвижениями взрослых дядь в пятнистой форме.

И вот, показывая Лаечко пальцы 3−2–1, Дима, прижавшись спиной к стене, набрал на панели домофона номер. Раздался короткий гудок.

– Слушаю? – прозвучал из динамика женский голос.

– Откройте, это курьер, я к соседям выше, у них домофон не работает, – бойко, почти раздражённо ответил Дима.

Дверь громко пискнула. Дима, не открывая её на себя полностью, резко дёрнул ручку, оставаясь за бетонным косяком.

И в этот миг Лаечко крикнул, и в его голосе было столько торжествующей ярости, что дети на площадке замерли:

– Не с места, буду стрелять! Офицер, ко мне! Остальные на месте!

А я увидел, как в проёме распахнутой двери возникла высокая и крепкая фигура целого майора. Его прямоугольное лицо выражало холодную уверенность. А за его спиной стояли двое гражданских. Один из них был в бронежилете и каске Росгвардии – тот самый стажёр Бахматский, оставленный тут экипажем десятки.

Майор неспешной, уверенной походкой направился к Лаечко. Его лицо оставалось непроницаемым хотя в него и целились из АК.

– Представьтесь, – холодно потребовал он, останавливаясь в паре шагов от старшего.

– Старший сержант полиции Лаечко, – а ствол автомата продолжал удерживать в готовом к стрельбе положении. – Хотя лично вас знаю, товарищ майор… Прошу предъявить служебное удостоверение и озвучить цель вашего визита.

Уголок губы майора дрогнул в подобии улыбки. Он неспешно достал из внутреннего кармана ксиву в чёрной обложке и раскрыл её в нескольких метрах от Лаечко.

– Майор полиции Гусев. Цель – проверка несения службы на охраняемых объектах.

– Назовите пароль?

– Волчанск, – выдохнул Гусев. – Ответ?

– Вологда, – произнёс Лаечко.

Затем старший повернул голову в мою сторону, произнеся:

– 305-тый, 307-му. Свяжись с «Казанкой».

– Принято, – отозвался я, хотя стоял буквально в двух метрах от них.

Я поднёс тангенту к губам.

– «Казанка», 305-тому, приём.

– 305-й, слушаю тебя, – почти сразу ответил дежурный.

– На объекте Лыткина, 2 находится проверяющий.

– Понял. Есть замечания? – послышался в ответ спокойный голос Мельникова.

Я перевёл взгляд на Лаечко.

– Старший, «Казанка» спрашивает, есть ли замечания? – спросил я его.

– Хорош играться в радиопереговоры! – повысил голос майор, обращаясь ко мне. – Отвечай, что замечаний по вашей конкретно службе нет и давайте журнал! А дежурного я вашего сейчас в бледный вид сам приведу!

Я посмотрел на Лаечко. Тот, не меняя выражения лица, коротко кивнул, опуская автомат, поставив его на предохранитель.

– «Казанка», замечаний по нам нет, – дублировал я в рацию.

– Принято, – откликнулся дежурный.

Майор Гусев хмыкнул. Его взгляд скользнул по Лаечко, потом по Диме, замершему у подъезда, и наконец остановился на мне.

– Слаженно работаете. Молодцы. Продолжайте нести службу, – сдавленно произнёс он. – И кретину этому кофе купите, чтоб не спал на посту!

– А что с ним? – уточнил Лаечко, смотря на стажёра, и подал проверяющему журнал.

– К нему проверяющий из управления поднимается, а он спит, носом в стенку уткнулся и спит на картонке, еще же даже не ночь! – майор повернулся к стажёру. – Еще раз увижу, я тебе свисток в нижнее отверстие вставлю, чтоб не спалось!

После проверяющий что-то написал в нашем журнале и, закрыв, передал обратно Лаечко. Тот второй в гражданке оказался его водителем и поспешил к машине, которую как раз мы заблокировали. Дима перепарковался и Майор отъехал от объекта, даже не смотря на нас.

– Что теперь будет? – подал голос стажёр не отходя от входной двери в подъезд.

– Ну, в отдел тебе уже нельзя, – задумчиво произнёс старший. – Газ есть?

– Есть. – выдал Бахматский.

– Предлагаю тебе из него и застрелиться. Поехали, парни, – выдал Лаечко и повалился на сидение авто.

– Да всё нормально будет, – махнул рукой Дима стажёру. – Ты главное больше не засыпай, а то и правда свисток с зад вставят.

Отъезжая, старший доложил по рации, что снимается с адреса, и спросил у Димы:

– Ты зачем ему сказал, что всё нормально? Его же завтра распнут, и Мухаматдиева, и Мельникова, и всех с десятки, хотя они не причём тут.

– Чтоб в СОЧ не бросился, а то будем дурака искать по району. Его и спецсредства, – парировал Дима.

– Точно. Прости, Слав, но я вынужден доложить, – вспомнил что-то Лаечко.

– За что «прости»? – не понял я.

– Сейчас я позвоню Мухаматдиеву, и он этого долбача снимет, и тебя на его место поставит. Но если не доложу, завтра нас всех тоже дрюкнут.

– Ну, не всех, а только тебя, – улыбнулся Дима.

– Э! Мы экипаж машины боевой! А прикрывать очко товарища – важная часть работы! Или вы хотите, чтобы я на следующую смену ехал и свистел снизу? Потому как Мухаматдиев и Потапов мне в зад тоже вставят то, что Гусев хотел Бахматскому.

– Ну тогда я не еду никуда, – вздохнул Дима.

– А я, походу, броню не снимаю? – догадался я.

– Вы ж мои гении! – саркастически похвалил нас Лаечко. – Включить на громкую, сейчас командир будет матом ругаться?

– В пень его маты, еще сутки работать! – запротестовал Дима.

– Ну тогда слушайте, – и старший набрал командира на громкой.

Монолог на услышанное взводным звучал примерно так, если всю нецензурщину заменить цензурщиной с блинами и завуалированными медицинскими диагнозами:

– Кто, блин, уснул? Как, блин, уснул? Я, блин, худею! Он чё, блин, умалишённый? Стойте, блин, там! Я, блин, щас буду! Третьего вместо этого имбецила выставляй! Конечно, в броне! Дебил, с-сука, капец, блин.

Не прошло и десяти минут, как Мухаматдиев подъехал. Его «десятка» чётко припарковалась рядом, и он вышел собранный и тяжёлый, как и его настроение. Лицо выражало суровую, профессиональную досаду. Видимо прапорщик, как и положено прапорщикам перематерился вовремя пути сюда.

Его взгляд скользнул по нам, и он кивнул Лаечко – мол, я в курсе, вы молодцы. Потом его глаза нашли меня.

– Боец, ко мне, – его голос был твёрдым. – Объект теперь твой. Заступай как только я вернусь. Постойшь, пока не сменим.

Он шёл к домофону, набрав случайную квартиру.

– Кто там? – раздался голос.

– Росгвардия. Откройте, – сказал он, и в его тоне была такая уверенность, что дверь тут же открыли.

Через минуту он вернулся, ведя за собой стажёра Бахматского. Тот шёл, потупив взгляд. Взводный усадил его в свою машину, закрыл дверь.

Подойдя к Лаечко, Мухаматдиев протянул руку.

– Журнал.

И получив бортовую книгу, он нашёл запись Гусева. Увидев что «замечаний нет», он едва заметно кивнул, будто поставил мысленную галочку. Закрыв журнал, вернул его Лаечко.

– Пацаны, – сказал он, и в его голосе впервые появилась усталость. – Пока в районе будьте. Десятка встала. Если так пойдёт и дальше, мне самому за снятиями ездить придётся.

– Чё со стажёром будешь делать? – уточнил у взводного Лаечко.

– На пост засуну до скончания веков. До следующего косяка. Надо еще завтрашний день пережить. Потапов шкуру спустит за эту Белоснежку, чтоб его семь гномов поцелуями будили!

А я пошёл наверх. Четвертый этаж. Девятая квартира. Всё, что я про неё знал, так это то, что окна её выходят во двор. Поднявшись, я заметил картонку – ту самую, на которой, как я предполагал, дремал стажер полиции Бахматский.

«Не повезло парню», – мелькнула у меня мысль.

Хотя, с другой стороны, быть поставленным на пост и тут же устроиться на картонке для сна, это не про везение, это про идиотизм. Майор Гусев, пожалуй, был прав в своей оценке, как и Мухаматдиев. На срочной службе за подобную оплошность били без жалости ногами – ведь один спящий часовой мог обернуться катастрофой.

В Чечне, например, местные головорезы могли без труда перерезать целую роту, обойдя спящих постовых. Пробуждение которых в такой ситуации сопровождалось осознанием всей тяжести ими содеянного, и даже самое суровое наказание блекло перед произошедшим. Даже если спящего потом расстрелять (чего не было) без суда и следствия, роту это уже не вернёт.

Здесь же ставки были ниже – всего лишь собственность. Что такого может находиться в этой квартире, представляющее особую ценность? Ничего. Ведь, если задуматься, нет ничего дороже человеческой жизни. Но зачем тогда ты приходишь сюда служить? Ради сна на картонке за деньги, словно бомж?

С этими размышлениями я добрался до квартиры и устремил взгляд на мигающую лампочку над дверью с номером девять.

«Вот с тобой, видимо, и предстоит мне провести ближайшее время», – подумал я.

Прошёл час, другой, третий, наступила ночь. Я перемещался по лестнице, совершая упражнения для ног, чтобы избежать затекания. Под бронежилетом ощущался жар, а под каской было ещё жарче. В какой-то момент я снял шлем и закрепил его на груди бронежилета, зацепив за выступающую часть рации. Примерно в три часа ночи снизу послышался стук. Звук приближался, и я распознал в нём стук женских каблуков.

Я надел каску и стал ждать. В этом здании мог подниматься кто угодно. Но это была она. Высокая, светлоглазая девушка. На ней было обтягивающее светлое платье, доходящее до щиколоток, без единой складки. Сумочка висела на плече. Глаза и губы были ярко подведены, волосы аккуратно уложены. Она поднялась. Увидев меня, произнесла:

– Ой.

Её взгляд переместился с меня на лампочку. Лампочка моргала.

– Снялось, да? – спросила она.

– Ну да, – ответил я.

– И давно охраняете?

– Прилично так, – проговорил я.

Она выдохнула и сделала ещё несколько шагов вверх. Достав ключи, открыла дверь. Извлекла маленький ключ, напоминающий ложечку: пластиковый предмет с круглым металлическим основанием. Приложила его к чему-то. Раздался писк, и контрольная лампочка погасла.

– Можно ваш паспорт? Чтобы я убедился, что вы… это вы, – произнёс я.

Она кивнула и полезла в сумочку. А я обратил внимание, насколько она спортивно сложена. Её руки были изящны, но лишены жира. Она была стройна, как человек, который очень плотно занимается спортом. В памяти Вячеслава Кузнецова таких называли «фитоняшками». Девушка, покопавшись в сумочке, достала сначала сотовый телефон.

– Ну да, разрядился, – выдохнула она. – А вы, наверное, звонили, да?

– Наверное, звонили, – пожал я плечами.

Затем она достала паспорт. Паспорт перешёл в мои руки. Я открыл его и посмотрел на фотографию. На ФИО: Скороходова Ирина Ростиславовна, 23 года от роду и проживающая по адресу Лыткина, 2, квартира 9.

Вернув ей паспорт, я сказал:

– Доброго вечера.

Хотя на дворе была уже ночь. И, зажав кнопку на рации, вызвал экипаж.

Да. Я знал, что пару часов назад экипаж уехал на другой объект, но протокол службы есть протокол.

– Говори, – прозвучал голос Димы.

– У меня хозорган пришёл, проверил паспорт, прописка соответствует.

– Рад за тебя, – как-то грустно произнёс Дима.

Тут же раздался звонок на мой сотовый. Я поднял трубку и услышал в динамике голос Димы, уже без шума, на весь подъезд: – Короче, мы тут застряли, ждём хозоргана, за тобой проехать не можем. Лаечка злой стоит, охраняет. Я внизу встаю, караулю окна.

– Понял, – выдохнул я. – Мои какие действия?

– Какие действия? На ужин тебя отпустить не можем, так как сами не ужинаем, экипажи ужинают вместе. До нас ты не добежишь, мы в конце улицы Усова. Поэтому жди, мы подъедем, как только освободимся.

– Понял, – ответил я, и снял каску.

«Да, – подумал я, – похоже, сегодня без ужина».

Уже четвёртый час ночи. В эфире проходила какая-то незначительная суета. Пару раз диктовали ориентировки, суетил ППС, вызывая куда-то кинолога, кого-то проверял пеший патруль. Такой тоже есть?..

Я, облокотившись спиной на перила, созерцал потолок. Печально взглянул на картонку стажёра полиции Бахматского, но тут же отогнал глупые мысли. Лучше спать стоя, ведь перила, упирающиеся в заднюю пластину бронежилета, служили точкой опоры и, расставив ноги пошире, я закрыл глаза.

И тут открылась дверь с номером 9. На пороге появилась она. На ней был сине-зелёный пушистый халат и такие же тапочки. Причёски уже не было, волосы были мокрые. Она смотрела на меня внимательным, изучающим взглядом.

– А вы сейчас тоже что-то охраняете? – спросила она, из её дома повеяло чем-то жареным, а от сказанных слов, каким-то сладким алкоголем.

Глава 15
Контраст

Ну и как ей сказать, что у нас проблема с машинами? Или не говорить вовсе, отшутиться?

– Ну, как вам сказать, – протянул я. – Сейчас обстановка сложная, поэтому, похоже, я вас тут застрял на лестничной площадке.

– М-м-м… И часто у вас такое бывает? – спросила она, скрестив ноги и как-то устало облокотилась плечом на дверной косяк.

– Иногда бывает. Бывает, как сегодня, что в четыре ночи стоишь и всем экипажем работаешь без права на ужин, – улыбнулся я.

– О, – удивилась она. – Так я могу вам стул вынести? Или можете вообще зайти? У меня как раз готовы наггетсы.

Что такое наггетсы, я не знал, но пахло очень от них отлично. Да и работы в районе не было. По всем протоколам я находился в подвешенном состоянии. Пешком к экипажу идти – не вариант. Оставалось только стоять. Экипаж тоже меня забрать не мог. Что ещё делать, как не согласиться на эти самые наггетсы? Я улыбнулся снова, во всю ширину своей юношеской улыбки, и произнёс:

– С удовольствием приму ваше приглашение.

И она прошла внутрь квартиры, приглашая меня взглядом следовать за собой.

«Пум-пум-пум», – подумал я и сделал шаг внутрь. В просторном коридоре пройдя стойку с обувью и вешалку с одеждой я скинул бронежилетю. Нанизал его на резиновую палку, прикрепил туда же шлем и снял обувь, оставшись в одних носках уставного чёрного цвета, благо они были без дыр, а значит честь мундира не опозорят. Закрыв за собой входную дверь на нижнюю серебристую барашку, я медленно, словно опасливый зверь, прошёл в её квартиру. Квартира была несравнимо больше моей секционки, но меньше, чем у того чудака, которого я сегодня ткнул носом в бетонный пол.

Воздух тут был густой и сладкий, пахнущий дорогими духами. Комната, в которую я вошел, была просторной, но казалась перегруженной. Вместо обычной люстры с плафонами с потолка свисала зеркальная сфера глыба, рассыпающая по стенам тысячи радужных зайчиков, будто в детской карусели.

Прямо по центру, на фоне огромного окна с видом на ночной город, стояло одинокое кресло. Не просто кресло, а какое-то царское – с высокой спинкой и подлокотниками, обитое черной, глянцевой кожей. Оно смотрелось как трон, на котором вот-вот должны были вершить суд.

Слева от него притулился низкий и широкий диван в том же кожаном исполнении, заваленный десятками шелковых подушек всех оттенков малинового и золотого. Но самое странное было в другом.

Посередине комнаты, на невысоком возвышении, похожем на круглый деревянный островок, уходил в самый потолок идеально отполированный до зеркального блеска металлический шест. Он был укреплен сверху и снизу, как фонарный столб, только тонкий и лоснящийся. Зачем шест для стриптиза в доме?

Тут было достаточно светло, потому что помимо шара и мерцающих зайчиков, по периметру потолка комнаты, которую можно было назвать залом, шли лампы, горящие через одну, но, видимо, так и было задумано. Также из комнаты отходило ещё пара дверей. Одна из них была открыта, и оттуда слышалась суета и одиночные звяканья, чего-то мелкого, возможно, посуды. Вторая дверь, видимо, вела в спальню.

Я замер, не зная, что мне делать. И тут она вернулась. Она вышла из кухни, держа в руках длинную широкую сковороду с лежащими на ней вилками.

– Присаживайтесь, – указала она взглядом то ли на кресло, то ли на диван.

– Я, надо сказать, обескуражен, – улыбнулся я.

– А, вы про пилон? – спросила она, указывая на железный шест. – Это так, можно сказать, по работе.

Я, немножко неуверенно, но с каждым шагом набирая скорость, опустился на кресло. Она поставила сковороду на подставку, а её – на стеклянный столик на колёсиках и подкатила ко мне.

– Угощайтесь, – произнесла она.

– А вы? – спросил я, смотря на желтоватые овальные кусочки на сковороде, явно ещё тёплые.

– А я уже поела, да и поздно есть на ночь. Что-нибудь попить? Вода, вино, сок, – стала перечислять она.

– Только не вино, – улыбнулся я. – Я же на службе.

– А, понимаю. Но вы не против, если я немножко выпью? – произнесла она.

Собственно, судя по запаху, она уже выпила. Но это её дом, и со мной она в полной безопасности, даже если выпьет чуть больше чем нужно.

– Ну, конечно, я не против, – ответил я.

– Тогда сок, – произнесла она, снова удаляясь.

А вернулась уже с бокалом жёлтого сока и початой бутылкой вина уже для себя.

«Зачем ей всё это?» – мелькнула у меня мысль, но запах, поднимающийся из тарелки, буквально приказывал мне, как старший по званию, не задавать лишних вопросов и просто наслаждаться ситуацией. Я проткнул первый жёлтый кусочек и медленно отправил его в рот. На вкус наггетс, а это оказалась вареная или жареная курица в хлебной панировке, вполне походил на курицу. Он покалывал язык крупинками панировки и при надкусывании издавал хруст, той самой корочки которая получается от жарки.

Я неспеша поглотил ещё пару кусочков, запивая из бокала жёлтым апельсиновым соком достаточно странного привкуса, видимо, в нём отсутствовал сахар. Ира же изящно, откинувшись на спинку дивана, тремя пальцами кисти опрокинула бутылку с вином слегка пригубив его губами, стык в стык.

Спрашивать у девушки, всех ли патрульных она кормит жареной курицей в панировке, я не стал. Глупо отмахиваться от удачи, если удача сама тебе благоволит. Раз уж так получилось, что я здесь застрял. К слову, моя рация была рядом, и любые движения в радиоэфире не прошли бы мимо меня зря. Но всё было тихо. А тем временем моя собеседница продолжала наш разговор.

– Слу-шай, – протяжно произнесла она, снова отпив из бутылки. – А давай на «ты»?

– Давай, – произнёс я, дожевывая очередной кусочек в панировке. – Я Слава.

– А я Ира, но ты это и так знаешь… Я, на самом деле, уснуть не могу, стресс и переутомление, – призналась она. – Но с работы пришла, и не в одном глазу. И знаешь, какая-то незаконченность дня… У тебя такое бывает?

«Незаконченность дня», – подумалось мне. – «А незаконченность прошлой жизни и скоростное начинание новой считается?»

– Да, иногда бывает, – соврал я.

– И как ты справляешься? – спросила она заинтересованно смотря на меня.

– Ну, там, спорт, – выдохнул я. – Иногда пиво, но никогда не вместе.

– А меня от спорта уже тошнит, – выдохнула девушка. – Я все смены на ногах и на руках кручусь вокруг этой вот палки. А куча обрюзгших, вонючих и пьяных мужиков с бабками пялится на меня, как будто могут себе меня позволить. Ну, собственно, моё заведение позволяет им так думать.

– Ну, да, сложная ситуация, – произнёс я. – Тебе, наверное, после такой работы вообще на мужиков смотреть не хочется?

Она вздохнула, отпив из бутылки, и, скользнув по мне взглядом, который ушёл наверх, словно она думала над ответом или вспоминала.

– Хочется контраста. Ты знаешь, это как люди, которые работают на колбасных фабриках, не могут есть свою продукцию, – произнесла она, вставая и делая шаг к подиуму, – А хочешь, покажу, чем я забиваю себе голову перед сном?

«Капец, а кто бы не хотел?» – подумал я, но слова застряли в горле, и я просто кивнул. А Ира продолжала говорить:

– Мой мозг такой: Ира, не спи, ты же можешь включить в свой танец этот элемент или этот…

Она шагнула на платформу поставив бутылку на пол и взявшись за пилон левой рукой, и словно бы завалилась вправо, взмахнув правой ногой и поджав её, позволяя центробежной силе крутануть её вокруг шеста. С невероятной лёгкостью и непостижимым мне изяществом она сделала первый круг, потом второй и, прогнувшись в спине, пролетая с моей стороны пилона, её светлые, мокрые волосы пронеслись совсем близко от моего лица, а халат девушки предательски раскрылся, обнажая, хоть и частично, её аккуратную грудь размера между первым и вторым, слегка – до начала розоватой кожи сосков.

Ира поднялась на пилоне под самый потолок и, раскрыв ноги в поперечном шпагате, обращённом к потолку, сделала ещё оборот, показывая мне белое кружевное бельё. И, пролетая круг с противоположной от меня стороны, она опустила ноги на подиум, сделав два шага по пьедесталу ко мне и снова заходя на круг, сошла на пол, подхватив оставленную бутылку и плюхнулась на диван.

Я позабыл про наггетсы и позволил себе сдержанные аплодисменты. Я смотрел на неё не как на стриптизёршу, а как на красивую атлетичную девушку, знающую своё дело на все сто. Хотя, кого я обманываю…

– Это прекрасно, – искренне признался я. – Вот только на тебя всё равно смотрит потный мужчина после тяжёлого рабочего дня.

– В этом между вами и разница, – она снова отхлебнула из бутылки и поставила её на пол между креслом и диваном. – Ты работаешь на благо общества, а они все не знают, куда девать деньги, нажитые непонятно как. А про то, что ты после рабочего дня потный, так я слышу, что в рации у вас тишина, ты всегда можешь воспользоваться моим душем и гелем для душа.

– Не знаю, насколько это правильно?.. – начал я.

– Неправильно стоять потным в бронежилете и шлеме по 100/500 часов на охране чужой квартиры. Сходи сполоснись, вряд ли до конца смены у тебя будет такая возможность. У меня там система тропический ливень, а я пока вторую себе открою. Может, хоть срубит в сон, – она встала, заправив халат, и удалилась на кухню.

Меня покормили, меня напоили соком, для меня станцевали и предлагают помыться и, судя по контексту, свалить, оставив хозяйку спать. Кто я такой, чтобы отказываться смыть с себя пот и грязь рабочего дня?

И я встал провожая её взглядом изящную и пьяненькую, и направился в уборную.

Дверь в ванную комнату была тяжёлой, матового стекла, и за ней открывалось пространство, которое в моей прошлой жизни сочли бы за полноценную комнату. Всё было выдержано в оттенках белого мрамора с прожилками серого и тусклого золота. Тут пахло дорогим мылом и парфюмированной водой.

Но главным был душ. Вернее, целая душевая кабина без поддона, занимавшая всю дальнюю стену. Вместо привычной скромной лейки с потолка свисала огромная, почти в метр диаметром, блестящая хромированная плита, испещрённая мелкими отверстиями. Она напоминала гигантскую шайбу или люк корабля. Я представил, что, включив воду, можно стоять под настоящей стеной тропического ливня.

На широкой мраморной полке под зеркалом во всю стену царил организованный хаос из тюбиков, флаконов и баночек всех возможных форм и размеров. Они стояли тесными рядами, будто армия на параде. Одни были с надписями на английском кое что я мог прочитать: «восстанавливающий шампунь», «масло для тела с арганой», другие – нет, просто с иероглифами или стилизованными изображениями алоэ, кокоса, манго. Цвета – от нежно-розовых и бирюзовых до матово-чёрных. Ни одного простого, советского «Хозяйственного мыла» я тут, разумеется, не нашёл.

А на отдельной этажерке из тёмного дерева, сложенная стопкой до полуметра высотой, лежала гора полотенец. Все они были одного размера – огромные, банные, но разных, но идеально сочетающихся оттенков: пепельно-серые, глубокие синие, сливочные. Ткань казалась неприлично толстой и мягкой, словно сотканной из облаков. Каждое, ждало своего звёздного часа, чтобы впитать в себя влагу после того самого тропического ливня.

В углу, в стороне от всего этого мраморного великолепия, притаился другой объект. Он не походил на громоздкие, с бачком под потолком туалеты, к которым я привык. Это был цельный монолит из того же белого фарфора, что и раковина, – гладкий, обтекаемый, без единого шва или стыка. Он сливался со стеной, словно вырастая из пола, и казался произведением современного искусства.

Над ним, на стене, сияла единственная деталь – большая, плоская кнопка. Она была металлической, матово-серебристой, и в неё была вписана ещё одна, поменьше. Рядом никакой цепочки или рычага – только этот лаконичный элемент, напоминающий панель управления в каком-нибудь футуристическом фильме. Создавалось ощущение, что одно неверное нажатие – и комната куда-нибудь уедет или превратится в капсулу для межгалактического полёта.

Я снял с себя верхнюю часть формы, потом нижнюю и положил её, аккуратно сложив, на пуфик. На пол была поставлена рация, а мокрая и слегка пахнущая тельняшка легла обособленно. Оставшись в одних трусах и носках, я скинул и их. Что ж, сейчас проверим моё везение: не вызовет ли меня дежурный, или экипаж, или взводный, который решит, что целый младший сержант используется нерационально.

Шагнув в душевую я задвинул за собой занавеску. А тёплая, почти горячая вода хлынула с потолка сплошной стеной, как самый настоящий тропический ливень. Я взял какой-то тюбик и, выдавив содержимое на ладони, по-жулькал их. И оказалось, что угадал: средство пузырилось, а раз так, оно пошло на голову и под мышки, а остатки выдавленного ниже пояса. Конечно же, у девушек для всего есть отдельные флакончики, и тут они были, но надо было спешить, ведь я всё-таки был на смене, пускай и на импровизированном ужине. Вода согревала и смывала пену с волос и густым, почти осязаемым потоком стекала по лицу, шее, плечам, унося с собой пот и усталость. Я вдохнул влажный, насыщенный ароматами геля или шампуня воздух и зажмурился, пытаясь сосредоточиться на физических ощущениях – на том, как каждая капля усталости растворяется и утекает в слив.

Но стоило мне закрыть глаза, как картинка возникла сама собой, яркая и до боли навязчивая.

Вместо воды – ослепительные блики на хромированном шесте. Вместо шума душа – едва уловимый шелест её развевающегося халата. Я видел её спину, выгнутую в немыслимом, стремительном прогибе, летящую ко мне. Снова и снова, в цикле, как закольцованное видео. Её светлые, мокрые от душа волосы проносились в сантиметре от моего лица, а в носу стоял тот же сладковатый цветочный аромат, что и сейчас в этой душевой кабине.

Я с силой провёл ладонями по лицу, пытаясь стереть этот образ. Включил холодную воду – резкие струи ударили по коже, заставляя вздрогнуть. На секунду помогло. Но стоило телу привыкнуть к новому температурному шоку, как мысленный взор снова зафиксировал тот самый кадр: предательски распахнутый халат, аккуратная грудь, тонкая полоска белого кружевного белья на фоне загорелой кожи.

Нет, это не просто воспоминание. Это физическое ощущение. Внутри едва ощутимо кололо, дыхание сбивалось, и я поймал себя на том, что стою под потоком воды абсолютно неподвижно, заворожённый этим призрачным видением, сжимая в кулаке тюбик с гелем для душа.

«Контраст», – пронеслось в голове сказанное ей слово. Её тянуло на контраст после работы. А меня что тянет? На нарушение всех мыслимых и немыслимых протоколов? На мысль о том, что я, младший сержант полиции, стою голый в душе у стриптизёрши, а в голове у меня прокручивается её танец, от которого кровь стучит в висках.