Текст книги "Патруль (СИ)"

Автор книги: Макс Гудвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21
Пес или гиена?

Шурки, ремень, документы, кошелёк – всё это снова стало моим, а сам я, вытащив кепку из-под фальшпола, надел её спасаясь в первую очередь от солнечных лучей, которые ярко летели от самого Солнца и по воле случившегося со мной нервировали.

Только я вышел из Кировского суда, передо мной открылась вся прелесть августа: зелёные улицы, тёплый воздух, текущие по дорогам авто. Прямо перед зданием располагалось дорожное кольцо, не шибко оживлённое в этот час, но и не перебежишь даже если захочешь. Благо, места для перехода через дорогу виднелись слева и справа, но до них нужно топать, а я еще не определился с направлением.

Хотелось пива и помыться, хотелось снять с себя форму и переодеться в гражданку или даже повторить встречу с Ирой, хотя секса не хотелось совсем, камера и стресс убивает тестостерон.

А ведь у неё мой телефон в тумбочке, о котором она даже не знает… И надо переехать с Макрушино, смена замков тут не поможет, хотя и это тоже временно, выпасут, как выпасли ОСБшники. Другой бы начал искать сигареты, но я никогда не курил, не курило и тело Славы Кузнецова. Сейчас бы в парилку с последующим массажем, нормальным – лечебным, чтоб всё тело прям промяли, а то от этих нар я сам тако́е ощущение, что сделался плоским.

Я замер на пороге суда, рассуждая, что мне делать дальше. С одной стороны, тварь, которая устроила мне эти приключения, должна была быть наказана как можно быстрее, в следующий раз мне может так не повезти, как сегодня, и придётся развиться по «ветке» заключённого. С другой, если всё равно сидеть, может, задвухсотить гада, и дело с концами.

Что если я перерождён, чтобы поменять свою свободу и жизнь на жизнь одного единственного говнюка?

Что я о нём знаю? Я поднял голову и снова встретил плакат с его лицом. Ничего по сути. А так бы взять нож, а лучше два, и ворваться в его квартиру или дом, перебить охрану, вряд ли они шибко хороши, и отпилить мерзавцу голову, прямо как духи нашим пилили, а на стене кровью написать «За 1994 с-сука!». А что же дальше? А дальше в бега, потому как с методами сегодняшних сыскарей меня найдут, нет-нет да и оставлю какую-нибудь ниточку. Однако снова возвращаться на нары не хотелось, и от сюда два выхода, либо убирать его легально и по закону, либо оказывать сопротивление при задержании, чтобы меня самого мои же коллеги и пристрелили.

Можно кстати и по другому. Узнать, где живёт, и подложить под машину самодельный фугас. Могут пострадать мирные… На его семью, если она есть, мне всё равно, даже если он хороший отец и примерный семьянин.

Вот такие улыбчивые мужчины в пиджаках и имеют множество скелетов в шкафах, обычно, хорошие мужья, отличные отцы, заботливые любовники для своих шлюх. Настолько, что у их шмар есть и квартиры, и машины, подаренные за счёт нажитых на солдатской крови деньгах. У тех, кого он подставлял в Чечне, тоже были дети и жёны.

Найти его офис, подложить СВУ на основе будильника и… к примеру, пороха, перемешанного с дробью, в ящик рабочего стола. Опять же слишком велик фактор случайных жертв: уборщицы, секретарши, другого мирняка. Лучше ножом, или самопальным дробовиком типа: труба, фитиль и та же дробь с порохом.

Я стоял думал над разным и вдруг осознал, что киллер из меня так себе, вот окопаться и держать высоту я могу, спасать заложников шибко не приходилось, но тоже могу, могу людей крутить, а от грабителя, или того же душмана я отличаюсь также, как кавказская овчарка отличается от гиены. Вроде те же зубы и хвост, но вот только задачи и методы решения разные, а ещё у овчарки с командами лучше, а от гиены незнамо, что и ожидать. Как только я продумал эту мысль, память Славы поделилась нововведением: согласно последним исследованиям, гиены не являлись псовыми, а принадлежали к кошачьим.

Может, поэтому эти кошки так и ржут над всем миром, потому как другие их считают собаками?..

Ну не мог этот чёрт с плаката не наделать себе врагов! Всяко есть какие-нибудь зацепки, и его можно вполне легально посадить на пожизненное. А то садиться или гибнуть из-за этого мудака, после того как чудом получил вторую жизнь, такое себе… Убить тварь и броситься в бега я всегда успею.

Как только я определился, что буду мыслить и действовать как офицер, а не как масхадовец, рядом раздался гудок авто. Потом ещё и ещё, чтобы я заметил. И, прищурившись, я посмотрел туда, откуда был звук. Там стояла патрулька, из которой меня манил Николай Павлович Потапов, на заднем сидел мой взводный, а вот водителя я не знал, какой то гражданский мужичок средних лет.

Пиво и массажи с парилками, походу, отменяются. Я сделал пару шагов, спускаясь с лестницы здания суда, и подошёл к патрульке.

– Садись! – приказал ротный.

– И вам доброго дня, Николай Павлович, – произнёс я и сел рядом с Мухаматдиевым на заднее сидение, по привычке протянув руку, но руку мне её не пожали.

– Поехали, – скомандовал ротный водителю.

– Куда? – спросил я.

– Ты для начала не хочешь объяснить, что это было? – спросил у меня Мухаматдиев.

– А на что похоже? – спросил я.

– Ты мне, бл№ дь, не зубоскаль! У тебя, на№ уй, пакет мефа нашли! Сидит, он лицом щёлкает! – буквально прокричав, ответил ротный.

– И почему я ещё на свободе? – уточнил я вместо того, чтобы сразу начать грубить и послать командира роты туда, куда он в своей мужской жизни ещё не ходил.

– Вот и нам интересно, – выдал Мухаматдиев, по сути переадресуя мне же мой же вопрос.

– Может, потому, что у вас боец не виноват ни в чём и суд в этом разобрался, а пока разбирался, решил его подзакрыть на полутора суток? – произнёс я, а в голове подумал: «Или у вас ваши звёзды на мозг давят?»

– Ну так ты расскажи. Просто ты везде на статью 51 ссылался и вёл себя как партизан, – начал уже нормально взводный.

– Да а смысл, если вы при встрече даже руку пожать не можете. Я тогда лучше по приезде сразу рапорт на увольнение напишу и пойду устроюсь в другое подразделение, где верят суду, а не домыслам. Только орать на меня, на№ уй, не надо! – выпалил я отцам – командирам. – А знаете что? Остановите машину, не№ уй моё время тратить, рапорт я завтра напишу!

– Ты чё, бл№дь, ведёшь себя как девочка⁈ В руки себя возьми, ты же сержант целый, младший, – снова повысил тон ротный.

– Так всё-таки, что там было? – спросил у меня Мухаматдиев, машина и не думала останавливаться.

Походу, обезьянам в моей стае надо сначала покричать, а уже потом нормально говорить.

– Я после смены домой шёл, но не сразу, а через дом девушки, а пока я там был, кто-то мало того что подкинул мне в комнату пакет с пакетами, так ещё и достаточно хорошо подёргал за ниточки, чтобы СК вместе с бравыми парнями из ОСБ меня быстрым темпом попытались взять и закрыть на долго. Квартира съёмная, помимо меня там ещё человек живёт, иногда у нас гостят девушки, но мне всё-таки кажется, что мешочек специально подбросили в период с 9 утра до 14.00. Вскрыли квартиру, положили, доложили об исполнении и закрыли обратно, – произнёс я.

– А почему тогда другим не подбрасывают? У них что, план в СК и ОСБ по оборотням в погонах горит? – спросил меня ротный.

– Вряд ли это менты, я думаю, это наводка с целью ликвидации меня, – пожал я плечами.

– Кому нужно тебя ликвидировать? – с сарказмом спросил Мухаматдиев.

– Я встречаюсь с девочкой, на которую положил глаз сын Зубчихина. Да – да, того самого с билбордов! Возможно, в этом дело. Если честно, я сам удивлён, почему так сложно работали. Могли бы просто прострелить ногу в подъезде или голову…

– Так, – выдохнул ротный. – Хорош беду на себя кликать. Допустим, мы на твоей стороне. Но как объяснить в управлении, что у нас такая ситуация случилась.

– 51 статья и презумпция невиновности уже не работают? – уточнил я, мне было всё равно, уволят или нет, у меня была другая задача на уме, которая никак не клеилась со спокойной службой.

– Не для ментов, – усмехнулся взводный.

– А что они мне сделают, если я увольняюсь? – не понял я. Эти игры в оправдание уже и правда достали.

– И что, кем ты на гражданке будешь? – спросил у меня ротный.

– Не знаю пока. Кем угодно. Виолончелистом. Пойду песни петь, волосы отращу…

– Ты погоди песни петь. Надо управленцам объяснить, что ты не наркоман. – произнёс взводный.

– Кровь на анализы сдать? – спросил я, улыбаясь.

– Нужно полиграф пройти. И вместе с заключением суда это подойдёт. Я им тогда скажу: А что вы хотите, суд его отпустил, на полиграфе чист, а у меня и так людей нет, вы последних хотите забрать, мало ли кто, чего, где нашёл! Тем более если бы на него что-то было, его бы закрыли уже. Я тебя на детектор уже записал.

– Полиграф – это долго. А мене уже завтра на смену. Не отдохну ничерта после деревянных нар.

– Уволиться ты всегда сможешь. Всё равно две недели отрабатывать и на работу ходить. – произнёс Мухаматдиев.

– Вы меня на пост поставите, там служба будет проще. А то я такой парень, я могу и в патруле на картонке уснуть в подъезде.

– Бл№дь, – выдохнул ротный, – пройдёшь полиграф, дам я тебе выходной в воскресенье, а во вторник заступишь уже старшим.

– Это… Николай Павлович, – возразил взводный, – ты куда моего бойца переводишь?

– Ратмир Минисович, тише там будь! Сутки через трое у тебя будет третьим, а через день в патруле усиления старшим.

– А, пацан, ты дома портрет свой поставил? – улыбнулся возрастной водитель.

– Зачем это? – не понял я.

– Чтоб из дому не выгнали, забыв, как ты выглядишь, – закончил шутку мужичок.

– У меня дома мне меф подкидывают, я, пожалуй, лучше в отделе поживу, там людей больше, а чтобы весь отдел повязать, нужно план-капкан объявлять, – отшутился я.

Настроение внутри машины начало выравниваться. Даже взводный спросил, не набил ли я себе татуировку тюремную. На что я ответил, что был занят, всё время лепил из хлеба чернильницу и писал между строк в книгах молоком послание революционным товарищам.

Мы въехали на территорию УМВД по Златоводской области и остановились у здания военно-врачебной комиссии. Сокращённо (ВВК) – это орган, который определяет годность граждан к военной службе по состоянию здоровья. Ее цель – оценить физическое и психическое состояние человека, чтобы выявить его категорию годности. Комиссия состоит из нескольких врачей-специалистов, таких как терапевт, хирург, невролог, психиатр, окулист, оториноларинголог (ЛОР) и стоматолог. Та еще по факту каторга: поступающий на службу человек сначала бегает по всему городу, собирает анализы и справки, потом приходит, и его досконально проверяют, это вам не военкомат, куда годны все или почти все, тут отбирают лучших из лучших, по крайней мере, по придиркам, которые цепляют врачи к кандидатам, можно так подумать… Откуда тогда среди ментов появляются тугодумы, мне не ведомо. Существует даже шутка, когда кто-то жёстко тупит, про него говорят, что наберут кандидатов по объявлению, типа без прохождения ВВК.

ВВК Кузнецова я помню хорошо: кричащие врачи на тестах на стрессоустойчивость, психиатр, пытающийся вывести из себя провокативными вопросами, тесты, где надо правдиво отвечать на 400 вопросов, и конечно же полиграф. Жемчужина сегодняшнего приёма. Переходишь на офицерскую должность с сержантской – полиграф. Приходишь служить – полиграф. Какие-то подозрения от отделов кадров – полиграф. Подозрительный шрам на теле – полиграф.

Причём врачи этой самой ВВК скорее всего свои же тесты бы провалили. Ну да, не суть…

И вот теперь я, бывший подозреваемый в распространении кристаллической смерти в корыстных целях, должен его пройти и доказать всем, что я не северный олень.

– Смотри, провалишь детектор лжи – в отделе тебя будут называть Пабло Эскобаром, – пошутил взводный.

– Кстати, мы тебе звонили, ты чего трубку не брал? – спросил у меня ротный.

– Я в этой кутерьме телефон посеял, – ответил я, не уточнив, что посеял я его в известной мне тумбочке у одной стриптизёрши.

– Как пройдёшь, доложи в дежурку, если телефона нет, – ответил ротный. – И тогда завтра у тебя выходной, а во вторник заступаешь. Приедь пораньше.

Я кивнул ротному, войдя в здание ВВК. И первым делом подошёл к окошечку проходной и спросил, куда мне идти.

– У вас записано? – спросили меня в ответ.

– Я Кузнецов, мне на полиграф, – и чернявенькая девочка-сержант, покопалась в документах, и сказала: – Полиграф направо, седьмой кабинет, у вас запись на три, придётся подождать.

– Я подожду, – и, пройдя в узкий коридор, сел на лавочку.

И через пару минут меня пригласили изнутри, позвав голосом:

– Заходите!

Дверь в седьмой кабинет была не просто узкой, она была тонкой, словно картонная, и открывалась внутрь помещения, где воздух стоял спёртый и прохладный, отдающий кондиционером и озоном. Всё убранство составляли серый стол, два стула – один для специалистки, другой, с низкой спинкой, для меня – и пару тумбочек с техникой. На одной из них покоился сам агрегат – невзрачная черная коробка с массой проводов, похожих на щупальца.

Женщина, ожидавшая меня, была моих лет из прошлой жизни, но её лицо выдавало преждевременную усталость, а во взгляде читалась холодная, методичная протокольность. Никакого «здравствуйте», лишь короткий кивок на стул.

– Кузнецов? – спросила она.

– Да, – ответил я

– Садитесь.

Такое ощущение, что она сама была живой машиной подстроившись психикой под её аппарат.

Я опустился на стул, почувствовав, как под тонким винилом обивки угадывается жёсткий металл каркаса. Спиной к двери.

– Сейчас подключу оборудование. Сидите спокойно, не двигайтесь.

Она взяла первую эластичную ленту, похожую на ту, что используют врачи для измерения давления, но только шире и с пластиковым датчиком посередине.

– Дыхание, – коротко пояснила она, туго обхватывая лентой мою грудную клетку. Потом вторая лента, на живот. Стало дышать чуть теснее, как в бронежилете после забега по лестницам.

Затем последовала манжета тонометра. Она накачала её на моей левой руке с таким расчётом, чтобы не пережать артерии, но давящее ощущение чужого контроля осталось.

– Давление и пульс.

Самыми неприятными оказались «прищепки» – два датчика с мягкими металлическими пластинами, которые она закрепила на указательном и безымянном пальцах правой руки.

– Кожно-гальваническая реакция. Потоотделение.

Последним штрихом стал крошечный микрофон, направленный на меня с края стола. Комната, и без того тихая, погрузилась в гробовую тишину, нарушаемую лишь щелчком включения полиграфа и едва слышным жужжанием вентилятора внутри коробки.

Она села напротив, её пальцы пробежались по клавиатуре ноутбука, экран которого был развёрнут от меня.

– Сейчас я задам несколько простых вопросов для калибровки аппаратуры. Отвечайте чётко «да» или «нет». Не двигайтесь, не глубоко дышите, не сжимайте пальцы. Понятно?

– Понятно, – кивнул я, чувствуя, как холод от датчиков на пальцах медленно сменяется теплом собственного тела.

Она посмотрела на экран, потом на меня. В её глазах не было ни капли интереса, лишь чистая функция.

– Начнём. Вас зовут Слава?

– Да.

– Сейчас за окном день?

– Да.

– Вы находитесь в здании ВВК?

– Да.

Аппаратура тихо щёлкала, записывая мою «норму». Моё спокойное, фоновое состояние. Я смотрел на стену перед собой, пытаясь представить её зелёной улицей августа для настроения, но видел лишь гладкую белую поверхность.

Калибровка закончилась. Она снова посмотрела на меня. В её взгляде появилась острота профессионала, ей уже дали вопросы на которые меня надо проверить.

Адвоката мне не дали, вовремя, сутки меня в камере не навещали, а вопросы для полиграфа подготовили. Узнаю родную милицию, что в моё время, что сейчас…

– А теперь, – произнесла она, и её голос приобрёл металлический оттенок официальной процедуры, – переходим к основным вопросам. Отвечайте правдиво. Вы хранили у себя в квартире пакет с мефедроном, который был изъят при обыске?

«У, какой сложный вопрос, как бы не посыпаться и во всём не сознаться,» мелькнуло у меня, но голосом я ответил естественно, – Нет.

– Этот пакет с мефедроном принадлежал лично Вам?

– Нет.

– Вы лично поместили этот пакет с мефедроном в свою комнату?

– Нет.

– Вы знали о наличии этого пакета с мефедроном в вашей комнате до прихода оперативников?

– Нет.

– Вы имели намерение продать или передать кому-либо наркотическое вещество, найденное у вас?

– Нет.

– Вы получали когда-либо доход от распространения наркотических веществ?

– Нет.

– Вы знакомы лично с людьми, которые занимаются торговлей наркотиками?

– Нет.

И тут она подняла не меня удивлённый взгляд,

– У вас всё еще есть возможность во всём признаться.

«Снимай маску женщины, опер из ОСБ я тебя раскусил!» – подумал я, но в слух сказал другое…

Глава 22
Полиграф и человеческое

На какой вопрос она именно среагировала, я не знал. Если на последний, то мог ли я быть в прошлой жизни с такими гражданами знаком? Да, конечно же, да! Надо ли людям в сегодняшнем воплощении об этом знать? Ну, естественно, нет!

– Я готов, – кивнул я. – Я был лично знаком с Волтером Вайтом. (Память Славы Кузнецова убеждала меня, что это хорошая шутка.)

– Если вы будете ерничать, я перенесу наш сеанс, пока у вас не появится серьёзное настроение, – пригрозила она строго.

Понимаете ли, мне всё равно. Вы так тут все печётесь, будто от вас что-то важное зависит, а полиграф даже не является доказательством в суде, скорее мерой психологического давления. Типа: «Хорош врать, я знаю про тебя всё! Колись, жульё! И получишь всего лишь срок!»

– Не стоит, я вас услышал, и, кроме того что уже сказал, мне добавить нечего, – серьёзно произнёс я.

– Тогда продолжим! – произнесла она. – Вы когда-либо употребляли наркотические вещества?

– Нет.

– Вы употребляли мефедрон когда-либо в жизни?

– Нет.

– И даже в техникуме, в котором учились?

Вот это репутация у техникумов в этом времени… Ну, конечно. Она знает, что Славу отчислили, а за что ещё? Курил на парах и смеялся. Или как эту дрянь там употребляют?

– Нет, – снова произнёс я.

– Вы употребляли наркотики за последние 6 месяцев?

– Нет. И даже за последние 20 лет, – пояснил я.

– Отвечайте только «да» или «нет», – напомнила она мне.

«Скажите, а когда последний раз вы имели близкую связь с вашим мужем? Ответьте только „да“ или „нет“!» Ну, серьёзно! Нельзя в этой жизни быть столь суровой мадмуазелью…

– Вы находились когда-либо в состоянии наркотического опьянения при исполнении служебных обязанностей? – продолжила она.

– Нет.

– Вы находились в состоянии алкогольного опьянения при исполнении служебных обязанностей? – продолжила она.

О, надо предупредить старшего сержанта Лаечко, что ему сюда нельзя. Спалится.

– Нет, – снова ответил я.

– Вы хранили у себя в квартире пакет с мефедроном, который был изъят при обыске?

– Нет. – Я мысленно зевнул. Эти вопросы она уже задавала. Зачем она повторяет, ей что нужен другой ответ?

– Этот пакет с мефедроном принадлежал лично Вам?

– Нет.

– Вы лично поместили этот пакет с мефедроном в свою комнату?

– Нет.

– Вы знали о наличии этого пакета с мефедроном в вашей комнате до прихода оперативников?

– Нет.

– Вы имели намерение продать или передать кому-либо наркотическое вещество, найденное у вас?

– Нет.

– Вы получали когда-либо доход от распространения наркотических веществ?

– Нет.

– Вы знакомы лично с людьми, которые занимаются торговлей наркотиками?

– Нет.

– Вы знаете человека, который вам подкинул мефедрон?

Я знаю человека, который знает. Но вам я этого не скажу, ведь я ещё не решил, как буду наносить ответный удар.

– Нет, – произнёс я.

– Почему прибор показывает, что – да? – спросила она меня.

– Потому как, мне представлялись все те, кто у меня нашёл это. Возможно, моя психика считает, что они и подкинули… – соврал я.

Я вовсе не считаю, что ОСБ или СК замешаны в этом, им кто-то спустил на меня верняк, вот они и активизировались, а сам пакет подкидывал, скорее всего, кто-то другой. У Зубчихина-младшего умений вскрыть замок и закрыть его не хватит, это какой-то вор-домушник сработал, или тот, у кого был доступ к ключам, моим или Лёхиным, чтоб сделать слепок или даже дубликат.

– Вы считаете, что это сотрудники вам подкинули наркотики?

– Нет, – повторил я.

– Вы знаете человека, который вам подкинул мефедрон?

– Нет.

И она снова подняла глаза на меня.

– Система говорит, что знаете, – произнесла женщина.

– Я не считаю, что сотрудники могли, – покачал я головой.

– А кто тогда мог? – уточнила она.

– Первым свёрток нашла собака. Думаю, это овчарка выслуживается перед кинологами.

– Так, всё, – выдохнула она, вставая. – Придёте завтра, а не намерена с вами тут шутки шутить.

– Погодите, давайте продолжим, тем более завтра я не приду.

– Почему? – удивилась она.

– Потому, что меня этот цирк с конями достал, потому как я в первом ряду этого спектакля уже сутки с лишним оттрубил, и суд меня оправдал. Но у нас же сотрудник всегда виноват, вот хоть где: превысил скорость на камеру – обычному человеку штраф, а сотруднику штраф и выговор, и ещё на суде чести все нервы съедят. Я сюда пришёл и вообще согласился, потому что меня ротный и взводный уговаривали, чтоб я не увольнялся, чтоб в Управлении поверили. Чтобы ночью, если какая беда случится, у них был такой парень, как я, который приедет и первым встанет, как там в песне? «У зла на пути, ради правого дела…».

Я выдохнул, всё-таки даже сутки на нарах портят нервы, особенно если не умеешь спать на гладкой голой доске.

– Вы спрашиваете, знаю ли я тех, кто подкинул, кроме тот свёрток? И у вас прибор реагирует на то, что знаю. А я сегодня ночью в ИВС, перед самым судом лежал и думал, и всех подряд перебирал, включая тех, кто недавно на Лёхином дне рождения у нас дома были. А этот мог? А этот? А зачем им это надо? А ему зачем? – бегло выпалил я.

Всё это было бы правдой, если бы не сообщение на Дашкином телефоне от Зубчихина-младшего про то, что обо мне можно забыть.

– Хорошо, давайте продолжим, – спокойным голосом предложила она и снова села. – Вы знаете, кто именно мог подбросить вам наркотики?

– Нет.

– Вы получали когда-либо угрозы в свой адрес от представителей криминального мира?

– Нет.

– Снова реакция, – проговорила она.

– Знаете, за смену каждого сотрудника много раз стращают и уволить, и поквитаться, если это считается, то – да.

– Хорошо, – кивнула она.

Но чаще всего за этими словами ничего не стоит, у нас, слава богу, не как в Штатах. Так что эти угрозы можно считать фоном службы, этаким белым шумом.

– Вы лично передавали денежные вознаграждения сотрудникам правоохранительных органов? – спросила она.

– Нет, – произнёс я, не понимая, как этот вопрос может быть со мной связан.

– Вы покрывали когда-либо противоправную деятельность каких-либо лиц?

– Нет.

– Вы предоставляли кому-либо конфиденциальную служебную информацию за вознаграждение?

– Нет, – ответил я, а подумал другое:

«Нет, но я знаю мудака, по вине которого я погиб в той жизни. И он без пяти минут мэр, а я сижу у вас на полиграфе, а мог чем-то важным заниматься, к примеру, нож точить».

– Вы поддерживаете контакты с лицами, имеющими судимость?

– Нет.

– Вы выполняли когда-либо поручения для представителей организованных преступных групп?

– Нет.

– Вы скрываете какую-либо информацию о вашей причастности к обороту наркотиков?

– Нет.

– Вы давали заведомо ложные показания во время этой проверки?

«Только что, про Зубчихина», – ехидно заметил внутренний голос.

– Нет, – уверенно сказал я.

– До сегодняшнего дня Вы когда-нибудь присваивали себе чужие вещи?

«Халат у Иры чужой надел, это считается?»

– Нет.

– Вы всегда платите за проезд в общественном транспорте?

– Да.

– Даже если никто не видит? – уточнила она, видимо, самый важный вопрос в её списке.

– Но я-то вижу, поэтому да – я всегда плачу.

Женщина снова посмотрела на меня, потом на экран.

– На все заданные мной вопросы Вы ответили правдиво?

Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как лента на груди слегка растягивается.

– Да.

– Хорошо, пожалуй, на этом всё. Результаты я сообщу вашим командирам, – произнесла она.

Мне оставалось лишь поблагодарить её и радоваться, что это всё закончилось.

– Сколько сейчас времени? – спросил я, когда она отстёгивала датчики от моего тела.

– Вы не носите часы? – уточнила она.

– Не разбираюсь в стрелочках, – пошутил я, и она даже улыбнулась.

– Шесть тридцать вечера, – ответила она после небольшой паузы.

– Ну тогда хорошего вечера! – произнёс я и пошёл из казённого дома прочь.

Поймав дежавю выйдя на улицу Елизаровых, словно это было только что и я только сейчас вышел после занятий, после экзамена на оружие и был после смены. Очень хотелось слегка выдохнуть, но нужно было доложить в дежурную часть ОВО, что я прошёл полиграф. Ну что ж, до отдела охраны близко, а до дома, или до той же Иры прилично так, идти через всю Елизаровых километра два с половиной. И я пошёл в отдел. На КПП с тыла, махнув рукой, я прошёл через тыльную дверь и, пройдя по коридорам, увидел его. Стажёр полиции Бахматский стоял с двумя палками, в каске и броне, на той же тумбочке у закрытого на замок центрального входа.

– Тебя что, на сутки-двое перевели? – спросил я у него.

– О! А говорили, что тебя за распространение посадили⁈ – удивился он.

– Не стали сажать. Сказали, что плохо распространял, дали сутки полежать на нарах и сказали еще «работать», – пошутил я, но, похоже, стажёр не понял. Да и фиг с ним.

Я наклонился к окошечку дежурного и постучал по бронированному стеклу.

– Тебе чего? – спросил меня помощник дежурного, аж целый усатый и худощавый старшина, фио которого я не помнил.

– Ротный сказал доложить, как только я полиграф пройду. Докладываю: младший сержант полиции Кузнецов полиграф прошёл.

А это ты что ли Кузнецов⁈ – воодушевился помощник дежурного.

– Я, получается, – кивнул я.

– О, заходи, заходи! – и он встал и открыл мне дверь, впуская меня в дежурку.

В ДЧ ОВО не было ничего примечательного: длинный узкий стол, на котором едва помещались моноблоки компьютеров и тонкие клавиатуры с мышками, микрофон для рации с кнопкой активации, телевизор, работающий без звука, и отдельные мониторы, смотрящие глазами камер по периметру. Было пару кресел для дежурного и помощника, и комната отдыха дежурного с выглядывающей из неё кушеткой. А также закрытая дверь оружейной комнаты, сданная на сигнализацию, как и положено ближайшему отделу ОВО – в случае с Кировским, Советский же прикрывал Октябрьскую и наоборот. Зарешоченное и тоже тонированное окно.

– Садись, рассказывай, как тебя приняли⁈ – добродушно и чуть ли не силой он постарался усадить меня на кресло, сам же садясь на другое.

И я, понимая, что, то что я сейчас скажу, будет рассказано всем вокруг, старался подбирать слова.

– Да ничего особенного. По пути домой взяли, два опера в гражданке вежливо попросили проехать с ними, показали ксивы, а на квартире меня уже ждали все.

– И чё, и чё, они прямо у тебя в карманах наркоту нашли?

– Я б с тобой не беседовал. Нашли на съёмной хате, где помимо меня ещё люди живут, первым делом подумали на меня, но, благо, всё разрешилось, и доказали, что это не мой свёрток.

– Понятно, – как-то даже грустно произнёс старшина, он хотел что-то по-острасюжетней, – А в тюрьме не прессовали?

– Ну, только если считать лампочку не гаснущую на потолке в ночи. А так, что меня прессовать – я сразу сослался на 51-ю… – выдал я максимально лояльную правду.

– Слушай, ну понятно. А на детекторе лжи что спрашивали?

– Употреблял ли я когда-нибудь наркотики, – ответил я. – Мой ли свёрток был.

– И что ты ответил?

– Скучно ответил: не моё, не употреблял.

– Ну да, скучно. Сейчас всех через полиграф проводят, половина молодёжи сыпется на таких вопросах.

– Ну, я не они. Никогда не употреблял. И даже закон не нарушал. Скучно, короче, живу и всем так советую, – произнёс я. – Слушай, а может, кто-нибудь меня подвезти на Макрушино?

– А чё сам? – спросил у меня помощник дежурного.

– Да менты деньги вынули, – отшутился я легендарной байкой жуликов.

– Ну, давай попробуем, – выдал он и нажал кнопку под микрофоном. – 311-й, Казанке?

– Слушаю тебя. – ответили ему из радиоэфира.

– Ты где по месту?

– Златоводск I, – ответили ему снова, – имея в виду вокзал, ЖД или авто.

– Заедь, – попросил старшина.

– Принято.

И через минуты три в дежурку постучался старший экипажа – это был тоже старшина, тот, которого я поменял на буйном хозоргане в прошлую смену.

– Отвези парня на Макрушино? – попросил старшина старшину.

На лице старшего одиннадцатого экипажа выступило недоумение, он, возможно, хотел сказать, что он так-то не такси, но тут он увидел меня.

– О, дарова, – пожал он мне руку. – Это же ты на Киевской, 13, хозоргана мордой в пол ткнул?

– Ну да, на прошлой смене, – кивнул я.

– Живут же люди, я туда час долбился перед тем, как третьего выставить, а потом охраняли десять часов, – покачал головой старший ГЗ.

– Он ещё только что и из пресс-хаты ОСБ откинулся, – вставил свои пять копеек помощник дежурного.

– Что, правда? Так это ты кого с весом взяли?

– Всё не так было. Вес был не у меня, а на месте, в котором я иногда бываю, и не было никакой пресс-хаты. А моя невиновность доказана в суде, – последнее я приврал, всё потому, что в суде не смогли доказать мою причастность. Вернее, по словам Каца, мне очень и очень повезло.

Но если я собираюсь продолжать работать в этом коллективе, эту историю я должен буду повторять раз за разом, пока очередной стажёр Бахматский снова не уснёт на картонке, или не удосужится учудить чего-нибудь инфоподавляющего. И только тогда они все перестанут судачить обо мне и станут говорить о другом.

Можно было, конечно, шикать на всех, мол, я не хочу об этом говорить, но это то же самое, что расписаться в том, что ты, мало того что виновен, так ты ещё и не раскаиваешься. И как там сказала болеющая следователь? «Может продолжить осуществлять преступную деятельность…»

Чем меньше эмоций я буду вкладывать в этот казус с подбросом, тем раньше всё это забудется.

– Ну, бывает, – пожал плечами старшина. – Они такие же менты, как и мы, у них тоже АППГ есть, может, вербовать тебя хотели, чтобы ты стучал на своих. Странно, кстати, что тебя так быстро отпустили.

«Отлично», теперь я не барыга – теперь я барабан ОСБ…

– Тогда бы никто не узнал о подбросе, я бы пришёл на смену и тихо подглядывал за всеми. Лучше всего, конечно, не меня вербовать, а помощника дежурного, – выдал я антикриз, хитро глянув на усатого старшину.

– Всё, Штрилицы, дуйте отсюда на Макрушино! А то район в опасности! – начал дежурный, буквально руками выпроваживая нас из дежурки.

Без особых разговоров меня подвезли до дома. Где я поднялся на четвёртый этаж и, открыв незапертый «предбанник» – огороженный отсек коридора перед дверьми, – прошёл к своей съёмной квартире и постучался в дверь.