Текст книги "Триптих"

Автор книги: Макс Фриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Снимает второе облачение.

Фигура. Пускай погасит огонь.

Мартышка. Погасит?

Фигура. Погасит.

Крик попугая.

Как там мой попугайчик? (Замечает Бидермана и Бабетту.) Спроси их, чего они молятся.

Мартышка. Они не молятся.

Фигура. Но они же на коленях…

Мартышка. Они хотят, чтобы им вернули их дом…

Фигура. Чего-чего?

Мартышка. Требуют компенсации.

Крик попугая.

Фигура. Люблю своего попугая! Единственное живое существо, не искажающее моих лозунгов! Я его нашел в одном горящем доме. До чего преданная тварь! Надо будет посадить его себе на правое плечо, когда опять отправлюсь на землю.

Анна и Мартышка снимают третье облачение.

А теперь, лапочка, мой фрак.

Анна. Как вам угодно.

Фигура. А вы, доктор, давайте сюда велосипеды. Помните? Два ржавых велосипеда.

Мартышка и Анна с поклоном выходят.

Бидерман. Вилли!.. Да это же Вилли!.. Я Готлиб, ваш друг. Вилли, ты что, забыл?

Фигура снимает с себя четвертое, последнее одеяние.

Бабетта. Мы совершенно безгрешны, господин Айзенринг. Почему нас направили к вам, господин Айзенринг? Мы – жертвы, господин Айзенринг. Все мои драгоценности расплавились…

Фигура стоит в рубашке и носках.

Бидерман. Почему он делает вид, что не знает нас?

Бабетта. Ему неудобно, отвернись.

Анна вносит фрачные брюки.

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо.

Анна собирается уходить.

Анна!

Анна. Что вам угодно?

Фигура. Принесите две бархатные подушки.

Анна. Как вам угодно.

Фигура. Для господ, что стоят на коленях.

Анна. Как вам угодно. (Выходит.)

Фигура надевает фрачные брюки.

Бидерман. Вилли…

Бабетта. Вы же нас помните, господин Айзенринг, наверняка помните. Мой гусь – мечта, вы сами говорили.

Бидерман. Гусь в бургундском!

Бабетта. И с каштанами!

Бидерман. И с красной капустой!

Бабетта. И candlelight, господин Айзенринг, candlelight!

Бидерман. И как мы все вместе пели…

Бабетта. Ах да…

Бидерман. Ты что, в самом деле забыл?

Бабетта. Был такой милый вечер…

Бидерман. Сорок девятый, Вилли, «Кав дель Эшанон»! Лучшая бутылка в моем погребе! Вилли! Разве я не отдал все для того, чтобы мы стали друзьями?

Фигура отряхивает фрачные брюки.

Ты свидетель, Бабетта. Разве я не отдал все, что было у нас в доме?

Бабетта. Даже спички.

Анна вносит две красные бархатные подушечки.

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо!

Анна (дает подушечки Бидерману и Бабетте). Что-нибудь еще?

Фигура. Мой жилет, лапочка, мой белый жилет!

Анна. Как угодно.

Фигура. И парик!

Анна выходит.

(Повязывает галстук.) «Кав дель Эшанон»?..

Бидерман кивает, лицо его озаряется радостной улыбкой.

Я все помню, Готлиб, отлично помню, как только черт умеет помнить. Ты чокался с нами, чтобы выпить на брудершафт, и дошел до того, что целовал черта в щеку – даже вспомнить стыдно, какая сцена!

Крик попугая.

Бидерман. Мы же не знали, Вилли, что вы черти. Честное слово! Если бы мы знали, что вы на самом деле черти…

Появляется Шмиц в обличье Вельзевула – с лошадиным копытом, козлиным хвостом и рогами; в руках у него большая лопата для угля.

Вельзевул. Ну в чем тут дело?!

Фигура. Не ори.

Вельзевул. Чего это ты переодеваешься?

Фигура. Нам нужно опять на землю, Зепп.

Анна вносит белый жилет.

Спасибо, лапочка, спасибо. (Надевает жилет.) Ты потушил котлы?

Вельзевул. Нет.

Фигура. Делай, что тебе говорят.

Пламя разгорается еще ярче.

Вельзевул. Угли-то уже там!..

Анна уходит, затем вносит фрак.

Фигура. Минуточку, лапочка, минуточку! (Застегивает жилет.) Я только что с небес…

Вельзевул. Ну и что?

Фигура. Уж с кем только я там не встречался, чего только не испробовал – никакого толку. Ни одного не отдают. Это безнадежно.

Вельзевул. Ни одного?

Фигура. Ни одного.

Анна держит фрак.

Доктор!

Мартышка. Слушаю вас.

Фигура. Зовите пожарников.

Мартышка с поклоном выходит.

Вельзевул. Ни одного не отдают?

Фигура. Каждый, кто в униформе или был в униформе, когда убивал, или обещает носить униформу, когда надо будет убивать или приказывать убивать, – спасен.

Вельзевул. Спасен?!

Фигура. Не ори.

Вельзевул. Спасен?!

Слышно эхо с небес: «Спасен».

Фигура. Слыхал?

Эхо: «Спасен. Спасен. Спасен».

Вельзевул тупо смотрит наверх.

Надевай свои шмотки, Зепп, надо нам опять приниматься за работу.

Входит хор.

Хор.

Горе! Горе! Горе!

Бабетта. Готлиб!

Бидерман. Тише ты!

Бабетта. А этим что тут надо?

Хор.

Житель города, зри,

Как мы бессильны:

Города стражи верные,

Тушенью обученные,

В касках сверкающих, ах,

Обречены мы

Вечно взирать на адское пламя,

Где корчится в дьявольской топке житель

Мирный.

Фигура. Господа, тушите преисподнюю!

Хор онемел.

Ну что вы стоите?

Хор.

Мы наготове.

Тщательно свернуты шланги красные,

Все по инструкции,

Блещет каждый ворот,

Из меди сделанный.

Каждый место знает свое.

Блещет, проверен тщательно,

Чтобы напора хватило,

Насос наш,

Тоже из меди сделанный.

Корифей.

А пожарные краны?

Хор.

Каждый место знает свое.

Корифей.

Мы наготове.

Фигура (оправляет фрак). Ну, валяйте.

Отсветы пламени разгораются снова.

Корифей.

К шлангам!

К насосу!

К лестнице!

Пожарники мчатся по своим местам, возгласы: «Готов!»

Мы начеку.

Фигура. Прекрасно.

Слышно шипение пожарных кранов, отсветы пламени бледнеют.

Мартышка. Вот видите, господин Бидерман, так оно и есть, как я предполагал…

Фигура. Доктор!

Мартышка. Слушаюсь.

Фигура. Велосипеды!

Мартышка. Слушаюсь.

Фигура. И парик, парик!

Анна. Слушаюсь.

Фигура. И попугая!

Мартышка и Анна уходят.

Вельзевул. Мои детские мечты! Мои детские мечты! Не убий – ха-ха! И я в это верил. Во что он превратил мечты моего детства!

Фигура чистит себе ногти.

Я, сын угольщика и цыганки, не умевший читать, только и знавший, что десять заповедей, – я продался черту. Как так? Да просто послал к черту все заповеди. «Катись ты к черту, Зепп!» – все мне так говорили, я и покатился. Я стал лгать, потому что тогда сразу жить становилось легче, и продался черту. Я крал, где хотел, и продался черту. Спал с кем придется – с замужними и незамужними, – потому что это мне доставляло удовольствие, и прекрасно себя чувствовал, когда пересплю, и продался черту. И в моей деревне они передо мной дрожали – я был сильнее всех, потому что я продался черту. Я подставлял им ножку, когда они шли в церковь, потому что это доставляло мне удовольствие, и поджигал их конюшни, пока они там молились и пели, потому что это доставляло мне удовольствие, и смеялся над их Господом Богом, который ни разу не пришел мне на помощь. Кто свалил ель, которая убила моего отца – среди бела дня? И моя мать молилась за меня и умерла от горя, и я попал в сиротский дом, чтобы поджечь его, и в цирк, чтобы поджечь его, потому что мне это все больше и больше доставляло удовольствие, и я устраивал поджоги во всех городах – просто мне хотелось продаться черту. Делай то-то! Не делай того-то! Делай то-то! У нас ведь не было там в лесу ни газет, ни радио – одна Библия, вот я и решил, что человек продается черту, когда он убивает, насилует, плюет на все заповеди и уничтожает целые города. Вот как я решил!..

Фигура смеется.

Ничего смешного тут нет, Вилли!

Анна приносит парик.

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо.

Мартышка приводит два ржавых велосипеда.

Вельзевул. Ничего смешного тут нет, мне блевать хочется, когда я вижу, куда все идет. Что они сделали с мечтами моего детства! Я съесть столько не могу, сколько мне хочется выблевать.

Фигура (прилаживает парик). Собирайся. (Берет один из ржавых велосипедов.) Страсть как хочется повидать своих старых клиентов – знатных господ, которые никогда не попадают в ад, и снова их пообслуживать. Страсть как хочется!.. Снова искры, и треск пламени, и сирены, которые вечно воют с запозданием, лай собак, дым, вопли – и пепел!

Вельзевул отстегивает козлиный хвост.

Ты готов?

Вельзевул. Минуточку.

Фигура садится на велосипед и звонит.

Иду, иду. (Отстегивает лошадиное копыто.)

Корифей.

Закрыть насос!

Опустить шланги!

Остановить воду!

Красные отсветы исчезают совсем.

Фигура. Ну, готов?

Вельзевул (берется за велосипед). Готов! (Садится на велосипед и звонит.)

Фигура. А рога?

Вельзевул спохватывается и снимает рога.

Анна!

Анна. Что вам угодно?

Фигура. Спасибо, лапочка, спасибо за все твои услуги. Чего это ты такая хмурая ходишь с утра до вечера? Только один раз и засмеялась. Помнишь? Когда мы пели песню про лисицу, про гуся и про охотника.

Анна смеется.

Мы еще ее споем!

Анна. Ой, пожалуйста!

Выступает хор.

Хор.

Житель города, зри…

Фигура. Только покороче!

Хор.

Преисподняя потушена.

Фигура. Благодарю вас. (Шарит по карманам.) Спички у тебя есть?

Вельзевул. Нет.

Фигура. И у меня нет.

Вельзевул. Вот каждый раз так!

Фигура. Подарят.

Мартышка приносит попугая.

Попугайчик! (Сажает попугая на правое плечо.) Пока я не забыл, доктор: больше никаких душ не принимать. Скажите голубчикам, что преисподняя забастовала. А если ангел будет спрашивать, скажите, что мы на земле.

Вельзевул звонит.

Фигура. Ну, тронулись!

Оба (уезжают и машут на прощание). Всего хорошего, Готлиб, всего хорошего!

Выступает хор.

Хор.

Солнца луч,

Ресница ока божественного,

Снова день всходит

Корифей.

Над возрожденным городом.

Хор.

Аллилуйя!

Вдали слышен крик попугая.

Бабетта. Готлиб…

Бидерман. Да тихо ты!

Бабетта. Мы что, спасены?

Бидерман. Главное сейчас – не терять веру.

Проходит вдова Кнехтлинг.

Хор.

Аллилуйя!

Бабетта. Смотри, смотри, Кнехтлингша пошла…

Хор.

Прекраснее прежнего

Из праха и пепла

Восстал наш город —

Выметен мусор и забыт уже начисто,

Забыты начисто также

Те, кто обуглились, крики их

Из пламени…

Бидерман. Жизнь продолжается.

Хор.

Все они стали давней историей.

И немы.

Корифей.

Аллилуйя!

Хор.

Прекрасней прежнего,

Богаче прежнего,

Выше и современнее,

Из стекла и бетона,

Но в сердцах наших прежний,

Аллилуйя,

Восстал наш город!

Вступает орган.

Бабетта. Готлиб…

Бидерман. Ну что тебе?

Бабетта. Как ты думаешь, мы спасены?

Бидерман. Да уж я думаю…

Орган нарастает, Бидерман и Бабетта стоят на коленях.

Занавес падает.

АНДОРРА
Пьеса в двенадцати картинах
@Перевод С. Апта

Андорра в этой пьесе не имеет никакого отношения к действительно существующему маленькому государству с тем же названием, не подразумевается и какое-либо другое действительно существующее маленькое государство. Андорра – это название некоей модели.

Действующие лица

Андри

Барблин

Учитель

Мать

Сеньора

Патер

Солдат

Трактирщик

Столяр

Доктор

Подмастерье

Некто

Без слов

Идиот

Солдаты в черной форме

Выявляющий

Андоррский народ

Картина первая

Перед андоррским домом.

Барблин белит узкую и высокую стену кистью на длинной палке.

Андоррский солдат, в оливково-сером, прислонился к стене.

Барблин. Если бы ты не пялил глаза на мои ноги, ты бы увидел, что я делаю. Я белю. Потому что завтра день Святого Георгия, если ты это забыл. Я белю дом своего отца. А вы, солдаты, что вы делаете? Вы слоняетесь по улицам, заткнув за пояс оба больших пальца, и заглядываете нам за пазуху, стоит лишь нам наклониться.

Солдат смеется.

Я обручена.

Солдат. Обручена!

Барблин. Ржешь как дурачок.

Солдат. У него что, куриная грудь?

Барблин. Это почему?

Солдат. Ты же его не показываешь.

Барблин. Оставь меня в покое!

Солдат. Или плоскостопие?

Барблин. С какой стати – плоскостопие?

Солдат. Во всяком случае он с тобой не танцует.

Барблин белит стену.

Может быть, он ангел? (Смеется.) Что-то я ни разу его не видел.

Барблин. Обручена!

Солдат. Колечка, однако, не вижу.

Барблин. Обручена. (Окунает кисть в ведро.) И вообще ты мне не нравишься.

На авансцене, справа, стоит оркестрион. Здесь, пока Барблин белит стену, появляется Столяр, грузный мужчина, а за ним, в одежде поваренка, Андри.

Столяр. Где моя палка?

Андри. Вот она, господин мастер.

Столяр. Просто наказание – эти всегдашние чаевые. Только положишь кошелек в карман…

Андри подает ему палку и получает на чай монетку, которую бросает в оркестрион; раздается музыка; Столяр проходит спереди через сцену, и Барблин приходится убрать свое ведро, поскольку Столяр не намеревается обойти его. Андри вытирает тарелку, двигаясь в такт музыке, затем исчезает, а с ним и музыка.

Барблин. Ты все еще здесь?

Солдат. У меня увольнительная.

Барблин. Что еще хочешь узнать?

Солдат. Кто твой жених.

Барблин белит стену.

Все белят дома своих отцов, потому что завтра день Святого Георгия, и Угольный Мешок носится по всем улицам, потому что завтра день Святого Георгия: белите, девы, белите дома своих отцов, чтобы Андорра была у нас белая, девы, белоснежная!

Барблин. Угольный Мешок – это кто еще? (Смеется.)

Солдат. Ты дева?

Солдат смеется.

Значит, я тебе не нравлюсь?

Барблин. Нет.

Солдат. Это уже не одна говорила, но потом она все-таки становилась моей, если мне нравились ее ножки и ее волосы.

Барблин показывает ему язык.

И ее красный язык к тому же! (Закуривает и оглядывает дом доверху.) Где твоя комната?

Входит Патер, ведя велосипед.

Патер. Это мне нравится, Барблин, это мне очень нравится. У нас будет белая Андорра, девы, белоснежная Андорра, если только ненароком не хлынет ливень.

Солдат смеется.

Отец дома?

Солдат. Если только ненароком не хлынет ливень! Церковь-то его не такая белая, как кажется, это уже выяснилось, церковь его тоже сделана всего-навсего из земли, а земля красная, и когда льет дождь, мел у вас всегда смывается, и кажется, будто здесь свинью закололи – смывается ваш белоснежный мел с вашей белоснежной церкви. (Проверяет ладонью, не накрапывает ли дождь.) Если только ненароком не хлынет ливень!

Солдат исчезает.

Патер. Что этому здесь нужно?

Барблин. Это правда, ваше преподобие, что говорят люди? Что черные оттуда на нас нападут, потому что они завидуют нашим белым домам. В какое-то утро, в четыре часа, они нагрянут на тысяче черных танков, которые прокатятся по нашим полям, и с парашютами, как серая саранча, свалятся с неба.

Патер. Кто это говорит?

Барблин. Пайдер, солдат. (Окунает кисть в ведро.) Отца нет дома.

Патер. Так я и думал. (Пауза.) Почему он так много пьет в последнее время? А потом ругает всех и вся. Он забывает, кто он. Почему он всегда говорит такие вещи?

Барблин. Я не знаю, что он говорит в кабачке.

Патер. Ему что-то мерещится. Разве здесь все не возмущались черными, когда они там бесчинствовали, как при избиении младенцев в Вифлееме, разве не собирали тогда одежду для беженцев? Он говорит, что мы не лучше, чем черные там. Почему он твердит это все время? Люди обижаются на него, меня это не удивляет. Учителю не пристало так говорить. И почему он верит любому слуху в кабачке? (Пауза.) Никто не преследует вашего Андри…

Барблин прерывает работу и прислушивается…Никто еще вашего Андри пальцем не тронул.

Барблин продолжает белить стену.

Я вижу, ты трудишься на совесть, ты уже не ребенок, ты работаешь, как взрослая девушка.

Барблин. Мне ведь девятнадцать.

Патер. И еще не обручена.

Барблин молчит.

Надеюсь, этому Пайдеру у тебя не повезет.

Барблин. Нет.

Патер. У него грязные глаза. (Пауза.) Он тебя испугал? Чтобы покрасоваться. С чего бы им на нас нападать? Долины у нас узкие, поля каменистые и крутые, маслины не сочнее, чем где-либо. Чего им хотеть от нас?

Кто хочет пашей ржи, тот должен жать ее серпом, должен нагибаться на каждом шагу. Андорра – красивая страна, но бедная страна. Мирная страна, слабая страна… благочестивая страна, если мы боимся Бога, а мы боимся его, дитя мое.

Барблин белит стену.

Не правда ли?

Барблин. А если они все-таки придут?

Звонят к вечерне, отрывисто и монотонно.

Патер. Завтра увидимся, Барблин. Скажи отцу, что Святому Георгию не хочется видеть его пьяным. (Садится на велосипед.) Или лучше ничего не говори, а то он только разбушуется, но присмотри за ним.

Патер бесшумно уезжает.

Барблин. А если они все-таки придут, ваше преподобие?

На авансцене справа, возле оркестриона, появляется Некто, за ним Андри в одежде поваренка.

Некто. Где моя шляпа?

Андри. Вот она, сударь.

Некто. Душный вечер. По-моему, воздух пахнет грозой.

Андри подает шляпу и получает на чай, он бросает монетку в оркестрион, но еще не нажимает кнопку, а только насвистывает и выбирает пластинку. Тем временем Некто прохаживается спереди по сцене и останавливается перед Барблин, которая продолжает трудиться, не заметив, что Патер уехал.

Барблин. Это правда, ваше преподобие, что говорят люди? Они говорят: если придут черные, то каждого, кто еврей, схватят на месте. Его, говорят, привяжут к столбу и выстрелят в затылок. Это правда или это слух? И если у него есть невеста, то ее, говорят, остригут, как шелудивую собаку.

Некто. Что это ты болтаешь?

Барблин оборачивается и пугается.

Добрый вечер.

Барблин. Добрый вечер.

Некто. Прекрасный сегодня вечер.

Барблин (берет ведро). Да.

Некто. Что-то такое в воздухе.

Барблин. Что вы имеете в виду?

Некто. Грозу. Все так и ждет ветра, и листва, и занавески, и пыль. А в небе ни облачка. Но это чувствуется. Такая жаркая тишина. Комары это тоже чувствуют. Такая сухая и ленивая тишина. Мне кажется, в воздухе пахнет грозой, земле это на пользу…

Барблин уходит в дом, Некто продолжает прохаживаться. Андри включает оркестрион, ту же пластинку, что прежде, и, вытирая тарелку, исчезает. Видна андоррская площадь. Столяр и учитель сидят перед кабачком. Музыка умолкла.

Учитель. Речь-то идет о моем сыне.

Столяр. Я сказал: пятьдесят фунтов.

Учитель…то есть о моем приемном сыне.

Столяр. Я сказал: пятьдесят фунтов. (Стучит монетой по столу.) Мне пора. (Стучит снова.) Почему он хочет непременно стать столяром? Стать столяром не так-то просто, если у человека нет этого в крови. А откуда это может быть у него в крови? Я только так, к слову. Почему не маклером? Например. Почему ему не пойти на биржу? Я только так, к слову…

Учитель. Откуда взялся этот столб?

Столяр. Не знаю, что вы имеете в виду.

Учитель. Вон там!

Столяр. Да вы побледнели.

Учитель. Я говорю о столбе!

Столяр. Я не вижу никакого столба.

Учитель. Вот он!

Столяр оборачивается.

Это столб или не столб?

Столяр. Почему здесь не быть столбу?

Учитель. Вчера его еще не было.

Столяр смеется.

Тут не до смеха, Прадер. Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.

Столяр. Вам что-то мерещится.

Учитель. Зачем этот столб?

Столяр стучит монеткой по столу.

Я не пьян. Я вижу то, что есть, и я говорю то, что вижу, и вы все тоже видите это…

Столяр. Мне пора. (Бросает монету на стол и поднимается.) Я сказал: пятьдесят фунтов.

Учитель. Это ваше последнее слово?

Столяр. Моя фамилия Прадер.

Учитель. Пятьдесят фунтов?

Столяр. Я не торгуюсь.

Учитель. Вы человек тонкий, я знаю… Прадер, это грабеж, пятьдесят фунтов за обучение столярному делу, это грабеж. Вы смеетесь, Прадер, вы же это отлично знаете. Я учитель, я получаю скромное жалованье, у меня нет состояния, как у мастера-столяра… у меня нет пятидесяти фунтов, просто-напросто нет!

Столяр. Нет так нет.

Учитель. Прадер…

Столяр. Я сказал: пятьдесят фунтов.

Столяр уходит.

Учитель. Они поразятся, если я скажу правду. Я заставлю этот парод взглянуть на себя в зеркало, и смех застынет у них на губах.

Появляется Трактирщик.

Трактирщик. Что у вас тут было?

Учитель. Мне рюмку водки.

Трактирщик. Неприятности?

Учитель. Пятьдесят фунтов за обучение!

Трактирщик. Я слышал.

Учитель. Я их добуду. (Смеется.) Если у человека нет этого в крови!

Трактирщик вытирает тряпкой столики.

Они еще узнают, что за кровь у них самих.

Трактирщик. Не надо злиться на своих соотечественников, это портит здоровье, а соотечественников не переделает. Конечно, это грабеж! Андоррцы – люди душевные, но когда дело касается денег – я это всегда говорил, – тогда они, как евреи.

Трактирщик хочет уйти.

Учитель. Откуда вы знаете, каковы евреи?

Трактирщик. Кан…

Учитель. Откуда, собственно?

Трактирщик…Я ничего не имею против твоего Андри. За кого ты меня принимаешь? А то бы я не взял его помогать на кухне. Почему ты так косо смотришь? У меня есть свидетели. Разве я при любом случае не говорил, что Андри – исключение?

Учитель. Не будем об этом!

Трактирщик. Самое настоящее исключение…

Колокольный звон.

Учитель. Кто поставил этот столб?

Трактирщик. Где?

Учитель. Я не всегда пьян, как то думает его преподобие. Столб есть столб. Кто-то его поставил. Вчера его не было, а сегодня он есть. Из земли такое не вырастает.

Трактирщик. Я этого не знаю.

Учитель. Для какой надобности?

Трактирщик. Может быть, строительное управление, не знаю, или дорожная служба, должны же куда-то идти налоги, может быть, что-то строят, какой-нибудь объездной путь, кто ж это знает, или, может быть, канализацию.

Учитель. Может быть.

Трактирщик. Или телефонную линию…

Учитель. А может быть и нет. И зачем здесь еще и эта веревка?

Трактирщик. Кто знает.

Учитель. Мне это не мерещится, я не сумасшедший. Я вижу столб, у которого может быть множество назначений…

Трактирщик. Ну и что?

Трактирщик уходит в кабачок. Учитель один. Опять колокольный звон. Через площадь быстро шагает Патер в сутане, за ним мальчик-прислужник, от их кадильниц остается сильный запах ладана. Трактирщик приносит водку.

Трактирщик. Пятьдесят фунтов хочет?

Учитель…Я их добуду.

Трактирщик. А как?

Учитель. Как-нибудь. (Выпивает водку одним духом.) Продам землю.

Трактирщик подсаживается к Учителю.

Трактирщик. Много ли у тебя земли?

Учитель. А что?

Трактирщик. Я всегда готов купить землю. Если не слишком дорого! То есть если деньги нужны тебе позарез.

Шум в кабачке.

Сейчас приду! (Сжимает руку Учителя выше локтя.) Обдумай это спокойно, Кан, но больше пятидесяти фунтов дать не могу.

Трактирщик уходит.

Учитель. «Андоррцы – люди душевные, но когда дело касается денег, тогда они, как евреи».

Учитель еще раз опрокидывает пустую рюмку, к нему подходит Барблин, переодевшаяся для процессии.

Барблин. Отец?

Учитель. Почему ты не пошла с процессией?

Барблин. Отец, ты обещал не пить в день Святого Георгия…

Учитель кладет монету на стол.

Они пройдут здесь.

Учитель. Пятьдесят фунтов за обучение!

Теперь слышно громкое и звонкое пение, звонят колокола, в глубине сцены проходит процессия, Барблин преклоняет колени, Учитель продолжает сидеть. Люди вышли на площадь, они все преклоняют колени, за их головами видны флаги, мимо проносят изваяние Богородицы в сопровождении примкнутых штыков.

Все крестятся, Учитель поднимается и уходит в кабачок.

Процессия – медленная, длинная, красивая; звонкое пение теряется вдали, остается звон колоколов. Андри выходит из кабачка, когда люди присоединяются к процессии, и держится в стороне; он шепчет:

Андри. Барблин!

Барблин крестится.

Ты меня слышишь?

Барблин поднимается.

Барблин?!

Барблин. Что?

Андри…Я буду столяром!

Барблин последней идет за процессией. Андри один.

Солнце сегодня заливает деревья зеленым светом. Колокола звонят сегодня и для меня. (Снимает фартук.) Потом я всегда буду думать, что сегодня я громко кричал от радости. А я всего-навсего снимаю фартук и удивляюсь – как тихо. Хочется бросить в воздух свое имя, как шапку, а я только стою и свертываю фартук. Вот каково оно, счастье. Никогда не забуду, как я стоял здесь сегодня…

Скандал в кабачке.

Андри. Барблин, мы поженимся! (Уходит.)

Трактирщик. Вон! Когда налижется, всегда порет такое. Вон! – я сказал.

Спотыкаясь, выходит Солдат с барабаном.

Трактирщик. Ни капли больше не получишь.

Солдат…Я солдат.

Трактирщик. Это мы видим.

Солдат…Моя фамилия Пайдер.

Трактирщик. Это мы знаем.

Солдат. То-то.

Трактирщик. Перестань шуметь, парень!

Солдат. Где она?

Трактирщик. Это же бесполезно, Пайдер. Если девушка не хочет, значит, она не хочет. Убери свои палочки! Ты надрызгался. Подумай о достоинстве армии! (Уходит в кабачок.)

Солдат. Говнюки! Они не стоят того, чтобы я сражался за них. Но я буду сражаться. Это железно. До последнего бойца, это железно, лучше смерть, чем неволя, а потому я заявляю: я солдат, и я положил на нее глаз…

Выходит Андри, надевая пиджак.

Солдат. Где она?

Андри. Кто?

Солдат. Твоя сестра.

Андри. У меня нет сестры.

Солдат. Где Барблин?

Андри. А что?

Солдат. У меня увольнительная, и я положил на нее глаз…

Андри надел пиджак и хочет уйти, Солдат подставляет ему ножку, Андри падает. Солдат смеется.

Солдат – это не пугало для птиц. Понятно? Просто пройти мимо. Я солдат, это железно, а ты еврей.

Андри молча поднимается.

Или, может быть, ты не еврей?

Андри молчит.

Но тебе везет, тебе чертовски, можно сказать, везет, не каждому еврею так везет, как тебе: ты можешь подладиться.

Андри вытирает штаны.

Я сказал: подладиться!

Андри. К кому?

Солдат. К армии.

Андри. От тебя же несет сивухой.

Солдат. Что ты сказал?

Андри. Ничего.

Солдат. От меня несет?

Андри. На семь шагов и против ветра.

Солдат. Думай, что говоришь. (Пытается уловить запах собственного дыхания.) Ничего не слышу.

Андри смеется.

Тут не до смеха, если кто-то еврей, то тут не до смеха, еврей, понимаешь, должен подлаживаться.

Андри. Почему?

Солдат (горланит).

Когда ты каждой юбке рад,

Не церемонься, брат-солдат,

Управься по-солдатски:

Хоть день, хоть ночь,

А юбку прочь…

Не пяль глаза, словно барин какой-то!

Когда ты каждой юбке рад,

Не церемонься, брат-солдат…

Андри. Можно мне теперь уйти?

Солдат. Барин!

Андри. Я не барин.

Солдат. Поваренок, стало быть.

Андри. Уже нет.

Солдат. Такой ведь даже солдатом не станет.

Андри. Ты знаешь, что это?

Солдат. Деньги?

Андри. Мое жалованье. Я стану столяром.

Солдат. Тьфу ты!

Андри. В чем дело?

Солдат. Говорю: тьфу ты! (Вышибает у него деньги из руки и смеется.) Вот тебе.

Андри пристально смотрит на Солдата.

Такой еврей только и думает о деньгах.

Андри с трудом овладевает собой и подбирает рассыпавшиеся по мостовой монеты.

Значит, ты не хочешь подлаживаться?

Андри. Нет.

Солдат. Это железно?

Андри. Да.

Солдат. И за таких, как ты, мы должны сражаться? До последнего бойца, ты знаешь, что это значит – один батальон против двенадцати батальонов, это подсчитано, лучше смерть, чем неволя, это железно, но не за тебя!

Андри. Что – железно?

Солдат. Андоррец – не трус. Пускай они свалятся со своими парашютами, как саранча с неба, здесь они не пройдут, это так же верно, как то, что моя фамилия Пайдер. У меня они не пройдут. Это железно. У меня – нет. Им еще покажется небо с овчинку!

Андри. Кто увидит небо в алмазах?

Солдат. У меня нет.

Входит Идиот, умеющий только скалить зубы и кивать головой.

Солдат обращается не к нему, а к воображаемой толпе.

Слышали теперь? Он думает, что мы боимся. Потому что боится сам! Мы не будем сражаться, говорит он, до последнего бойца, мы не будем умирать из-за их перевеса, мы подожмем хвост, мы наложим в штаны, да так, что сапоги полны будут, он осмеливается говорить это мне в лицо, в лицо армии!

Андри. Я не сказал ни слова.

Солдат. Я спрашиваю: вы это слышали?

Идиот кивает головой и скалит зубы.

Андоррец ничего не боится!

Андри. Это ты уже сказал.

Солдат. А ты боишься!

Андри молчит.

Потому, что ты трус.

Андри. Почему это я трус?

Солдат. Потому что ты еврей.

Идиот скалит зубы и кивает головой.

А теперь я пошел…

Андри. Но не к Барблин!

Солдат. Как покраснели у него уши!

Андри. Барблин – моя невеста.

Солдат смеется.

Это правда.

Солдат (горланит).

Хоть под кустом,

Хоть под столом

При напролом

Под подолом…

Андри. Так уходи же!

Солдат. Невеста – он сказал.

Андри. Барблин повернется к тебе спиной.

Солдат. Ну, так я возьму ее сзади!

Андри…Скотина ты.

Солдат. Что ты сказал?

Андри. Скотина.

Солдат. Скажи это еще раз. Как он дрожит! Скажи это еще раз. Но громко, чтобы вся площадь слышала. Скажи это еще раз.

Андри уходит.

Что он сказал?

Идиот скалит зубы и кивает головой.

Скотина? Я скотина?

Идиот кивает головой и скалит зубы.

Он ко мне не подлаживается.

Авансцена

Трактирщик, теперь без фартука, подходит к барьеру для свидетелей.

Трактирщик. Я признаю: в этой истории мы все обманулись. Тогда, конечно, я думал так, как все думали – тогда. Он сам так думал. До самого конца. Еврейский ребенок, которого наш учитель спас там от черных, так всегда считалось, и мы находили это прекрасным, что учитель заботился о нем как о родном сыне. Я, во всяком случае, находил это прекрасным. Я, что ли, привел его к столбу? Никто из них не мог знать, что Андри действительно его родной сын, сын нашего учителя. Разве я плохо с ним обращался, когда он был у меня поваренком? Я не виноват, что так вышло. Вот все, что я спустя столько времени могу сказать по этому поводу. Я не виноват.

Картина вторая

Андри и Барблин на пороге комнаты Барблин.

Барблин. Андри, ты спишь?

Андри. Нет.

Барблин. Почему ты не целуешь меня?

Андри. Я не сплю, Барблин, я думаю.

Барблин. Всю ночь.

Андри. Правда ли то, что все говорят.

Барблин, лежавшая у него на коленях, теперь приподнимается, садится и распускает волосы.

Андри. По-твоему они правы?

Барблип. Опять начинаешь!

Андри. Может быть, они правы…

Барблин. Ты совсем растрепал меня.

Андри. Такие, как я, говорят они, бесчувственны.

Барблин. Кто это говорит?

Андри. Кое-кто.

Барблин. Взгляни теперь на мою блузку!

Андри. Все.

Барблин. Может быть, снять ее? (Снимает блузку.)

Андри. Такие, как я, говорят они, похотливы, но без души, понимаешь…

Барблин. Андри, ты слишком много думаешь! (Снова ложится к нему на колени.)

Андри. Я люблю твои волосы, твои рыжие волосы, твои легкие, теплые, горькие волосы, Барблин, я умру, если их потеряю. (Целует ее волосы.) А ты почему не спишь?

Барблин прислушивается. Что там такое?

Барблин. Кошка.

Андри прислушивается.

Барблин. Я же видела ее.

Андри. Кошка ли?

Барблин. Да они же все спят… (Снова ложится к нему на колени.) Поцелуй меня!

Андри смеется.

Что ты смеешься?

Андри. Я ведь должен быть благодарен!

Барблин. Не понимаю, о чем ты.

Андри. О твоем отце. Он спас меня, он счел бы это черной неблагодарностью с моей стороны, если бы я соблазнил его дочь. Я смеюсь, но это не смешно, если вечно надо благодарить людей за то, что ты жив. (Пауза.) Может быть, поэтому я такой невеселый.

Барблин целует его.

Ты вполне уверена, Барблин, что хочешь меня?

Барблин. Почему ты всегда это спрашиваешь?

Андри. Другие веселее.

Барблин. Другие!

Андри. Может быть, они правы. Может быть, я трус, а то бы пошел к твоему старику и сказал, что мы обручились. По-твоему, я трус?

Слышно, как горланят вдали.

Они все еще горланят.

Голоса стихают.

Барблин. Я не буду больше выходить из дому, чтобы они не приставали ко мне. Весь день, Андри, когда ты на работе, я думаю о тебе, а сейчас ты здесь и мы одни… Я хочу, чтобы ты думал обо мне и о нас с тобой. И я хочу, чтобы ты был гордый, Андри, веселый и гордый, потому что я тебя люблю больше всех.

Андри. Мне страшно, когда я гордый.

Барблин. А теперь поцелуй меня.

Андри целует ее.

Много, много раз!

Андри думает.

Я не думаю о других, Андри, когда ты обнимаешь меня и целуешь, поверь, я о них не думаю.

Андри. А я думаю.

Барблин. У тебя не выходят из головы эти другие!

Андри. Они опять подставили мне ножку.

Бьют башенные часы.

Не знаю, почему я не такой, как все. Скажи мне. Почему? Я не вижу этого…