Текст книги "Русские инородные сказки - 4"
Автор книги: Макс Фрай
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Новая квартира отличная, просто отличная, и этаж правильный, пятый, самый мой любимый, ни высоко, ни низко, и балконы застекленные – не дует, все, все мне нравится, даже кухня в зеленом кафеле, правда, говорят – темноватая, а мне-то что, ну, темноватая, так свет можно включить, а в остальном – картиночка, а не квартира, подумаешь, мебель старая, не разваливается же, а так – отличная, отличная квартира, только вот угол возле туалета странный какой-то. Ну, вот странный, я даже и объяснить толком не могу, чем странный, странный и все, даже как бы страшный, то есть, днем-то еще ничего, а ночью так просто жутко, я, когда мимо него в туалет пробегаю, у меня прямо мороз по коже, хотя, казалось бы – угол себе и угол, вешалка там стоит, на ней сумки – раз, два, три – три черные, одна бежевая, дамская очень, я ее не люблю, и одна серая, тканевая, старенькая уже, все никак не выкину, рука не поднимается, столько мы всего с этой сумкой вместе пережили. Ну, куртка, там, два зонтика, внизу – кроссовки – две пары, пакет какой-то полиэтиленовый, на стене трубка домофона и распределительный щиток. Ничего, то есть, ни страшного, ни даже таинственного, а вот поди ж ты, если ночью мимо него иду, обязательно свет включаю – страшно потому что очень. Со светом, правда, тоже страшно, даже еще страшнее, потому что, получается, что я, вроде как, верю, что в темноте прячется что-то ужасное, и пытаюсь от него, ужасного, отгородиться, и от этой мысли в коленках тошнота делается, а в голове гул, и хочется завизжать и всех разбудить, чтобы прибежали и защитили, да разве ж кто защитит, все только ругаться горазды, дурочка, говорят, нету тут ничего, обычный угол, это у тебя нервы и воображение разыгралось, иди быстро в туалет и спать, и орать прекращай, пока соседи полицию не вызвали. Нервы, ага! Нервы! И воображение разыгралось! А то, что я один раз мимо угла шла, а там, у вешалки, что-то стояло, огромное такое, бледное, как у серой крысы брюхо, и колыхалось еще – это, наверное, тоже воображение разыгралось! Но разве ж переубедишь кого… я поэтому теперь просто стараюсь без нужды мимо угла ночью не ходить. Ну, только если очень сильно в туалет приспичит. И то, если очень вдруг страшно делается, я тогда одна не иду, бужу кого-нибудь, защитить, конечно, не защитят, но, хоть свидетели будут, что не воображение и не нервы. Ой, мамочки, как назло, поговорила о туалете, и мне теперь хочется… пойти, что ли…или попробовать уснуть… до утра посплю, а там и в туалет не страшно уже…или встать…вот ведь…ну кто ж за язык тянул?
* * *
Педру Алвешу снится, что на плите кипит чайник и вовсю свистит в металлический полицейский свисток. Педру хочет отключить газ или хотя бы снять чайник с огня, но чайник не умолкает, а свистит все злобнее и истеричнее. Педру пытается сорвать свисток с носика, но чайник не дается, вертится, ерзает, а свистеть не перестает. Наконец, Педру удается зажать чайник подмышкой и ухватиться покрепче за пупочку свистка, и в этот момент он просыпается. Вокруг темно, только электронный будильник на тумбочке светится мертвенным зеленоватым светом. А откуда-то из коридора несется тонкий отчаянный визг. Педру рывком садится на постели и мотает задуренной головой. Приснилось ему, или и вправду Пилар пыталась его разбудить? Педру, не глядя, ощупывает постель рядом с собой. Пилар нет. Видно, ей, как всегда, приспичило в туалет в неурочное время.
– Педру! – хотя кроме них в комнате никого нет, в такие моменты Пилар обычно разговаривает шипящим шепотом, от которого у Педру сразу начинает чесаться где-то в области мозжечка. – Педру, миленький, я в туалет хочу!
– Так иди, – бурчит в ответ сонный Педру – он всегда с трудом засыпает и терпеть не может, когда его будят среди ночи.
– Я боюсь проходить мимо угла! – шипит Пилар.
– Так не иди! – отвечает Педру и поворачивается на другой бок.
Все же, обычно он уступает, и уныло плетется вслед за дрожащей Пилар к туалету, обещая самому себе, что это – в последний раз, что сколько же можно, и что завтра же он запишет Пилар на прием к психиатру – ведь это все нервы, нервы и слишком буйное воображение. Наутро, правда, ночные разговоры и обещания кажутся ему сном – глядя на веселую резвушку Пилар, Педру просто не в состоянии поверить в то, что это она ночью тряслась и плакала от страха, а, когда проходила мимо вешалки в углу, вцепилась в его руку с такой силой, что он чуть сам не заорал.
А сегодня Педру так и не проснулся и не пошел с Пилар в туалет, и вот на нее кто-то напал, или она увидела что-то страшное, и теперь кричит, бедная девочка, и уже охрипла от крика, а он все сидит, подонок, подонок, скотина бесчувственная!
Педру вскакивает с постели и огромными прыжками несется к туалету, туда, где кричит Пилар.
Впрочем, Пилар не кричит. Пилар просто не может кричать.
Пилар полулежит на полу, странно откинув голову на край унитаза, ее белая ночная рубашка неприлично задралась, и это почему-то выглядит пугающе.
А посреди туалета, уставившись на Пилар безумными от ужаса глазами, захлебывается визгом крошечная казумби.[2]2
Cazumbi – привидение, дух (как правило – злобный) у народов Анголы.
[Закрыть]
25 декабря. 0 часов 05 минут
– Кому этот подарок? – спрашивает дона Элса, поднимая повыше что-то маленькое и мягкое, обернутое в красную бумагу и украшенное кривоватой самодельной розеткой.
Зе Педру уже оставил надежду разглядеть хоть что-нибудь сквозь шерстяной клетчатый шарф, которым ему завязали глаза, и теперь хочет помучить остальных. Он нарочно тянет паузу, картинно чешет в затылке, глубоко вздыхает и хмыкает со значением, пока все семейство ерзает от нетерпения на стульях.
Филипа не выдерживает первой и пинает брата под коленку.
– Мама! – вопит Зе Педру, с готовностью стаскивая шарф с головы. – Скажи ей!!!
– Нет мама, ты ему скажи! Он же над нами издевается! – возмущается Филипа.
– Дети! Дети! – нервно вскрикивает дона Элса, потрясая свертком. – Немедленно успокойтесь!
Жука, которой давно пора спать, и которой разрешили дождаться подарков только с условием, что она не будет капризничать, страдальчески кривится. Ей очень хочется присоединиться ко всеобщему ору, но она боится, что ее тут же отправят в постель, а стеклянная лягушка, которую Филипа купила для нее на ярмарке, будет вынуждена просидеть еще целую ночь в пустой и темной коробке. Стоит Жуке подумать о том, как грустно и одиноко будет бедной лягушке, слезы сами собой начинают капать у нее из глаз, и, не в силах больше крепиться, Жука заходится горестным ревом.
Все немедленно замолкают, даже запертый в спальне спаниель Пирусаш прекращает лаять. Дона Элса отбрасывает красный сверток, берет Жуку на руки и начинает тихонько ее укачивать.
Суровая Филипа тщательно обматывает шарфом голову присмиревшему Зе Педру.
Профессор Энрик Карвальу откладывает газету, которой он отгородился было от скандала, и только кузина Оливия даже не пошевелилась – сидит прямая, как палка, и мелко трясет своими седенькими буклями.
01 декабря. 22 часа 30 минут
– Как ты думаешь, – говорит дона Элса, расчесывая волосы на ночь. – Может стоит поговорить с Оливией по поводу этих дурацких носков, которые она все время дарит на Рождество? Дети терпеть их не могут.
– Отстань от Оливии, – бурчит профессор Энрик Карвальу, с треском разворачивая газету. – Не забывай, сколько ей лет. И все эти годы абсолютно всем знакомым детям она дарила носки на Рождество.
– И тебе? – дона Элса представила себе маленького профессора в подгузнике и в огромных полосатых шерстяных носках, которые вяжет кузина Оливия, и теперь безуспешно пытается не захихикать.
– И мне. Честно сказать, я их терпеть не мог, – неожиданно интимным тоном говорит профессор Энрик Карвальу, кладет газету на тумбочку и гасит свет.
10 декабря. 12 часов 30 минут
– Вот, поглядите, – дона Элса отодвигает кофейную чашечку и выкладывает перед кузиной Оливией маленькую мягкую куклу, с печальной фарфоровой мордочкой, набор теней и иллюстрированный альбом «Холодное оружие». – Это Жуке, это Филипе, а это – Зе Педру. Я попрошу…
– Милочка! – тоненько вскрикивает кузина Оливия, и дона Элса испуганно замолкает. – Милочка, принесите мне стаканчик молока!
Дона Элса медленно выдыхает и велит себе не нервничать.
– Молочко очень полезно, – жеманясь, как маленькая девочка, говорит кузина Оливия. – То, что надо для моего желудка. Абсолютно то, что надо.
Официантка приносит высокий стакан и длинную ложку. Отставив мизинец, кузина Оливия разбалтывает в молоке один пакетик сахара за другим.
Дона Элса усилием воли заставляет себя не считать пакетики. Она усаживает куклу с грустной мордочкой на альбом, подпирает ее сзади коробочкой с тенями и думает, что кузина Оливия похожа на овцу.
"Настоящая овца, – думает дона Элса. – Букольками трясет. Блеет. Бееееееее".
Дона Элса улыбается кузине Оливии и продолжает, словно беседа и не прерывалась:
– Я хотела обернуть все это в красивую бумагу, и отдать кузине. А кузина бы подарила как будто от себя. Я уверена, что дети очень обрадуются.
– Но Элсиня! – дрожащим голоском произносит кузина Оливия. – Разве Элсиня не знает, что я уже приготовила детям подарки? Я связала каждому по две пары отличных шерстяных носков!
24 декабря. 16 часов 45 минут
– Моя лягушка! – волнуется Жука, пытаясь разглядеть среди горы свертков свою коробочку, в которую Филипа утром положила стеклянную лягушку. – Где моя лягушка?! Она разобьется!
– Здесь твоя лягушка, не волнуйся, – отвечает Филипа, по сотому разу перекладывая подарки, чтобы они лежали красивой пирамидой, как в кино. – Ничего ей не сделается, я ее завернула в вату.
– Сделается-сделается, я на нее уже наступил, – кривляется Зе Педру, и тут же получает затрещину от Филипы. Жука начинает морщиться и быстро-быстро моргать, но Филипа не дает ей расплакаться – она безошибочно выхватывает из кучи подарков маленькую, оклеенную фольгой коробочку и раскрывает ее. Там, завернутая в вату, сидит прозрачная стеклянная лягушка с золотисто-медовыми глазами, сделанными из какого-то переливчатого камня. Жука благоговейно гладит лягушку по гладкой спинке и безропотно позволяет Филипе опять закрыть коробочку и вернуть ее под елку.
Зе Педру нашел три одинаковых мягких свертка из красной бумаги, украшенные самодельными бумажными розетками.
– Спорим, это опять носки от кузины Оливии?
Сестры синхронно кивают.
– У меня этих дурацких носков полный ящик, – недовольно бурчит Зе Педру. – От них только моль заводится.
– Мама пыталась убедить ее подарить нам что-нибудь полезное, – говорит Филипа, – но она уперлась.
– Всем деткам необходимы шерстяные носки! – блеет Зе Педру тоненьким голоском очень похоже на кузину Оливию. – Жука, как говорит овца?
– Беееееее, – послушно отвечает Жука.
– А как говорит кузина Оливия? – подхватывает Филипа.
Жука задумывается.
– Деткам нужны носки? – нерешительно спрашивает она.
– Нет! – торжественно отвечает Зе Педру. – Кузина Оливия тоже говорит "БЕЕЕЕЕЕЕ"!
Жука хохочет и с размаху валится на пирамиду подарков, которую только что достроила Филипа. Свертки и коробки с грохотом разлетаются по полу. В одной из коробок что-то жалобно звякает.
Жукино лицо заливает синеватая бледность.
– Моя лягушка, – отчаянно шепчет Жука. – Разбилась моя лягушка!!!
25 декабря. 0 часов 15 минут
– Кому этот подарок? – спрашивает дона Элса, вытягивая из сильно уменьшившейся пирамиды аккуратную квадратную коробку.
Филипа незаметно пихает Зе Педру в бок.
– Кузине Оливии! – торопливо кричит Зе Педру.
25 декабря. 0 часов 30 минут
– Идет мне это пончо? – весело атакует дона Элса довольного профессора Карвальу, пытающегося раскурить дареную сигару. – Нет, ты мне не ыгыкай, ты словами скажи – идет?
Зе Педру положил перед собой иллюстрированный альбомом "Холодное оружие", сборный макет каравеллы "Санта Мария" и несколько дисков с играми, и рассматривает все по очереди.
Свежеподкрашенная Филипа тестирует возможности нового мобильника, и уже по пятому разу прогоняет список из пятидесяти мелодий.
Счастливая Жука бросила подарки на кресле, а сама ушла в уголок и что-то шепчет своей замечательной лягушке, то и дело целуя ее в гладкую спинку.
В приятной праздничной суете никто не замечает, что кузина Оливия сидит на диване перед раскрытой коробкой, и по ее лицу доброй овцы безостановочно текут ручейки слез.
25 декабря. 1 час 10 минут
– Я еще раз спрашиваю, – сухо говорит профессор Энрик Карвальу, расхаживая по гостиной. – Кому из вас пришла в голову мысль подсунуть кузине Оливии разбитую чашку? Ну? Я жду!
Филипа, Зе Педру и Жука подавленно молчат. Жука жмется к ногам доны Элсы, которая с трудом сдерживается, чтобы не вмешаться. Дона Элса не любит, когда кто-то воспитывает ее детей. Даже если этот кто-то – их собственный отец.
– Мы не подсунули, – говорит Зе Педру. – У меня были завязаны глаза, я не подглядывал!
– Он не подглядывал, – подтверждает Филипа.
Жука изо всех сил сжимает в кармане свою лягушку и молчит.
– Филипа, не защищай его! – профессор неумело кулаком стучит по столу.
– А я не защищаю!
– Она не защищает! – хором кричат Филипа и Зе Педру.
Дона Элса пытается скрыть улыбку. Ей жалко бедную кузину Оливию, но она всегда радуется, когда ее дети выступают единым фронтом.
– Я думаю, – мягко говорит она, – они действительно нечаянно.
– Что же, похвалим их теперь за это? – ехидно спрашивает профессор.
27 декабря. 13 час 30 минут
В дверь звонят. Кузина Оливия нехотя отрывается от своего занятия и, шаркая толстыми шерстяными носками, идет открывать.
Семейство Карвальу гуськом входит в маленькую прихожую. Профессор, дона Элса, Филипа, Зе Педру – все несут по по белой коробке. Только Жука ничего не несет – одной рукой она ухватилась за пальто доны Элсы, а другую сунула в карман.
– Мои дорогие! – тоненько блеет кузина Оливия. – Я вас не ждала! У меня не прибрано!
– Ничего страшного, – профессор приобнимает кузину и похлопывает ее по спине. – Мы ненадолго. Только отдадим тебе подарки.
– Секундочку! Одну секундочку! – с несвойственной ей прытью кузина Оливия бежит в гостиную и чем-то там шуршит и позвякивет. – Проходите, пожалуйста!
27 декабря. 13 час 45 минут
– Чайник и молочник – от меня, – говорит профессор, расставляя на столе изящный фарфор фирмы Villeroy&Boch. – Чайные чашечки с блюдцами – от Элсы. Кофейные чашечки – от Филипы. Сахарница – от Зе Педру. Счастливого Рождества, кузиночка!
– А от меня? – спрашивает Жука.
– Что – от тебя, зайчик?
– А что я дарю кузине Оливии?
– А ты, дорогая, – слабым голосом говорит кузина Оливия, – подаришь мне поцелуй. Правда?
Жука отрицательно качает головой, потом тяжело вздыхает, утирает непрошенную слезку и вытаскивает из кармана стеклянную лягушку.
– Счастливого Рождества! – говорит она, кладет лягушку на стол между чайником и сахарницей, разворачивается и уходит в прихожую, откуда немедленно начинают доноситься приглушенные всхлипывания.
27 декабря. 14 час 00 минут
– Ну, слава Богу, убрались, – бормочет кузина Оливия, закрывая дверь на замок и цепочку.
Она идет в комнату, недовольным взглядом окидывает выставку фарфора на столе и начинает складывать сервиз обратно в коробки. Коробка с чайными чашками почему-то не закрывается. Кузина Оливия раздраженно надавливает на крышку. В коробке что-то жалобно хрупает, но кузина не обращает внимания. Она составляет коробки под стол и туда же брезгливо смахивает стеклянную лягушку. Кузина Оливия терпеть не может змей, ящериц, лягушек и прочих скользких тварей.
Потом кузина Оливия идет в спальню и выносит газетку, на которой любовно разложены фарфоровые черепки.
Она достает из ящика пузырек клея, кисточку, садится к столу и удовлетворенно вздыхает.
Кто бы мог подумать? Склеивать чашку оказалось еще увлекательнее, чем вязать…
Абилиу Нашсименту гладит кошкуАбилиу Нашсименту сидит в красном продавленном кресле и гладит кошку.
Обычно кошка любит, когда ее гладят. Обычно, но не сегодня. И всякий раз, когда тяжелая рука опускается кошке на спину, она нервно мявкает и судорожно впивается когтями в толстые колени Абилиу Нашсименту.
Абилиу Нашсименту отдергивает руку и задумчиво шевелит усами. Если кошка не хочет, чтобы я ее сегодня гладил, думает он, то почему она не уходит? А если она не уходит, то почему она меня царапает? Может, она хочет уйти, но ей лень? Может, скинуть ее на пол?
Кошка слышит эти мысли и немедленно втягивает когти.
Кошка не хочет, чтобы ее скидывали на пол.
Кошка знает, что в коридоре уже давно лежат, затаившись, два кота – Ким и Пушистый.
Кошка не хочет идти к котам.
Кошка регулярно принимает таблетки антисекс, и от одной мысли о котах, у нее начинается головокружение, тошнота и подергиваение левой задней лапы.
Абилиу Нашсименту сидит еще немного с отдернутой рукой, но кошка у него на коленях не шевелится. Абилиу Нашсименту шумно вздыхает и снова начинает гладить кошку.
* * *
Коты Ким и Пушистый лежат на полу в коридоре. Прохладный линолеум приятно холодит бледно-рыжие меховые животы.
Котам скучно. Котам хочется, чтобы в коридор вышла кошка. На кошку можно напасть с двух сторон и загнать ее с гиканьем на шкаф.
Пушистому нравится, когда кошка убегает от него по шкафу, и со шкафа сыплются вниз мышастые комочки пыли.
Пока Ким будет гонять кошку, – думает Пушистый, – можно собрать все комочки и отволочь под диван.
Под диваном у Пушистого склад комочков пыли. Пушистый охраняет свой склад и никого к нему не подпускает, даже Абилиу Нашсименту.
Киму нравится прятаться на шкафу, чтобы, когда кошка убегает от Пушистого, наскочить на нее неожиданно и победить.
Пока Пушистый будет ловить комочки пыли, – думает Ким, – можно схватить кошку за шкирку и что-нибудь с ней сделать.
Ким старше и увереннее Пушистого, и у него есть либидо. Месяц назад Ким украл тапок Абилиу Нашсименту и с тех пор живет с ним, как с женой.
* * *
Абилиу Нашсименту тяжело ворочается в красном продавленном кресле.
Он знает, что ему надо встать и выйти на улицу за едой для себя, для кошки и для котов Кима и Пушистого.
Если я не выйду на улицу, – думает Абилиу Нашсименту, не двигаясь с места, – мы все тут умрем с голоду.
Утром Абилиу Нашсименту уже пробовал один раз выйти на улицу, но не смогу обуть ботинки, потому что коты куда-то закатили специальную обувательную палку с лопаткой.
Абилиу Нашсименту попытался обуть ботинки наощупь, но края ботинка загнулись внутрь, и нога не влезла.
Тогда Абилиу Нашсименту попытался нагнуться к ботинкам, чтобы отогнуть края изнутри и помочь ноге влезть, но не смог дотянуться через живот.
Задыхаясь, Абилиу Нашсименту сел в красное продавленное кресло, и стал гладить вскочившую к нему на колени кошку.
Если бы здесь кроме меня жил еще кто-нибудь, – думает Абилиу Нашсименту – он бы мне помогал. Он бы обувал мне ботинки, нашел бы мою палку и ходил бы со мной за едой.
Кошка слышит эти мысли и начинает топтаться по Абилиу Нашсименту.
Ну зачем нам еще кто-то? – топчется она. – Ведь мы так славно живем вместе! Разве нам плохо вдвоем?
Котов Кима и Пушистого кошка в рассчет не берет. Они – досадная помеха, ошибка кошачьей юности, когда кошка еще не принимала таблетки антисекс и любила соседского Барнабе, а не Абилиу Нашсименту.
* * *
В дверь звонят.
Раз, раз и еще три раза.
Так звонит Каролина со второго этажа.
Каролина часто приходит к Абилиу Нашсименту.
Если бы Абилиу Нашсименту позволял, Каролина приходила бы значительно чаще.
Каролине нравится Абилиу Нашсименту. Она находит его мягким и уютным, как любимое, разношенное под себя, кресло.
Но Абилиу Нашсименту не позволяет.
Каролина плохо влияет на кошку – от ревности кошка худеет, и становится злой и дерганной – и на котов Кима и Пушистого. Когда Каролина приходит, коты начинают валяться по полу ногами вверх и кричать басом, потом Пушистый забивается под диван, а Ким ожесточенно трахает тапок.
Каролина звонит в дверь еще раз.
Абилиу Нашсименту приподнимается в кресле.
Он думает, что Каролина могла бы помочь ему обуть ботинки, найти палку с лопаткой и сходить с ним за едой.
Кошка слышит эти мысли и припадает к коленям Абилиу Нашсименту.
Ты меня не любишь! – страдальчески молчит она, отчаянно сжимая и разжимая лапки. – Ты сейчас встанешь и уйдешь с Каролиной, а меня отдашь котам Киму и Пушистому!!!
Абилиу Нашсименту сглатывает и усаживается обратно в красное продавленное кресло.
Несколько секунд он еще смотрит в сторону входной двери, а потом шумно вздыхает и снова начинает гладить кошку.
