Текст книги "Русские инородные сказки - 5"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Ты остаешься за старшего. Местные мужики тебе помогут. Не робь!

Харитон долго смотрел в черный камин, наконец сказал:

– Не справился я, Славик! Совсем не справился. Что-то принципиальное упустил.

Разбойник удивился.

– Ты что, хотел Бога за пояс заткнуть? Своей дурью? Ну, парень…

– А что ты вякаешь-то?! – не выдержал Харитон. – Сам-то ты кто?!

– Послушай меня… – Славик сел верхом на скамейку и направил указательный палец на собеседника. – Допустим, тебе сказали, что ты через год задушишь родную мать. Точно сказали, верняк. Что с тобой произойдет? Одно из двух: либо твоя жизнь превратится в сплошной кошмар, либо ты сам, грубо говоря, станешь Богом. Достичь второго крайне трудно, практически нереально, зато с первым у людей проблем не возникает. Король не сумел победить свой кошмар и два года жестоко страдал. Он ведь сошел с ума! Как ему было спасти свою дочь?

Изменить или вымарать написанное в Книге судеб способен только ее Автор. И для того чтобы сделаться им, достаточно научиться малому – любить. Понять и осмыслить гармонию жизни, абсолютное совершенство мира. Любить жизнь не как разумная тварь, а как настоящий ее Сочинитель, как сам Господь…

Способен ли ты полюбить мир, заполненный Вильгельмами, шутами и палачами, – таким, какой он есть? Ты же влез сюда со своим тщеславием и перестрелял их всех! Революционер! Что же ты хочешь теперь, парень? Ты не полюбил даже принцессу.

– Я…

– Да! Ты бросил ее. Ты не пошел с ней, не защитил ее в тоннеле и поступил так ради своей паршивой мести. Кому ты мстил? Ее отцу. Как ты мог не полюбить ее отца, мразь?!

– Чокнутый вы народ, чесслово.

– Мы?! – Славик буквально плясал на своей скамейке. – Мы – нормальный народ. Отличный народ. И жили здесь нормальной, спокойной жизнью. Да вот только стала к нам захаживать разная сволота навроде тебя, демонстрировать свой ум и расторопность. Придет, камаринского спляшет, пошушукается с принцессой – и тю-тю, через черный ход, домой! А то, бывало, и с лекциями приходили – профессора! Разве кто-нибудь приходил к нам с радостью? С любовью? Мы – мусорная яма вашей гордыни. Вонючая канализация вашего тщеславия. У нас скапливается все ваше зло, что вы оставляете здесь, уходя.

И неспроста Вильгельм издал жестокий указ рубить головы за принцессу. Кровь за кровь, зло – за зло. Мы забыли любовь, вы высосали ее из нас.

Несмеяна – лишь очередная жертва в этой цепи. За ней будут другие. Мой аминазин спас вчера твою паскудную жизнь, хотя, видит бог, я мечтал прирезать тебя на месте. Чем ты теперь возразишь мне?

– Я сбегу отсюда. И удавлюсь, – еле слышно отозвался Харитон.

– Не-е-ет, милый! Был у нас уже такой парень, Иуда. С тобой этот номер не пройдет. Ты сполна заплатишь горожанам – за всех вас, спасателей. Ты станешь королем и будешь править – долго и радостно. Слышишь меня? Харитон!

– Слышу.

– Мальчик, мать твою! Я же приказал пива! И сыру. Мой гость любит сыр.

В дверном проеме мелькнула какая-то женщина.

– Господин! Ваш слуга возится во дворце с телевизором. У него разбит экран. А с остальным уже разобрались.

– Ну принеси ты! Тяжело, что ли? – Славик опять обратился к королю: – Ты никогда не забудешь наш разговор. Вот, – разбойник вытащил из-за пазухи помятую фотокарточку и протянул Харитону. На ней хохотала покойная принцесса. – Вчера вечером я сорвал ее со стены в тронной. Это тебе на память. Вечно помни свое предательство. Это ты убил ее и не надо винить в этом чью-то судьбу. Ее невинная душа ушла с ней в черный коридор, а твоя, грязная, кровавая, осталась с тобой. Измени же ее – тебе дается еще один шанс!

Служанка принесла кружки и закуску, но беседующие этого не заметили.

– Что ты хочешь сказать?

– Пока ты читал на диване «Плейбой», я совершил маленькое путешествие. Я отыскал Мойшу, несчастного еврея, которого мы когда-то спасли от антисемитов. И через него мне посчастливилось найти второй том Книги судеб.

– Второй том? – Харитон от волнения вскочил на ноги.

– Да. Он существует. В нем говорится, что история с Несмеяной не последняя в нашем городе. Через двадцать шесть лет все повторится. Слышишь?! – Славик загрохотал кулаком по скамье. – Все повторится до мелочей. Только это будет твоя дочь. Великолепный шанс! Подготовься к нему!

– Я не смо…

– Сможешь! Стань Мужем и подари им любовь. Стань Отцом и подари им доброту. Стань богом – и перечеркни их судьбы! Сделай этих людей счастливыми! Ничего не бойся – ни смерти, ни могущества, потому что ни того, ни другого нет вовсе.

В комнату ввалился Ватерлоо.

– Извиняюсь. Там монтеров вызвали. Телевизор сломанный. Грешат на господина нового короля.

Харитон мрачно посмотрел на мальчишку и резким движением выплеснул в него пиво.

– Молчать, засранец! Как стоишь передо мной?!

– Вот так-то лучше, ваше величество, – удовлетворенно заметил разбойник.

На следующий день встали поздно. Славик долго прихорашивался и брызгался водой в тазике. Харитон хотел было приготовить завтрак, но вспомнил, что руки забинтованы. Поинтересовался:

– Прямо сейчас уйдешь или перекусим вместе?

– Сейчас. Поздно уже.

– Может, яишенку?

– Не.

Харитон кивнул и пошел доставать свои башмаки. Проводить надо.

Из-за угла вышел умытый Славик с махровым полотенцем в руках. Волосья во все стороны.

– Ничего у тебя ботинки. Не пропадешь!

– Свиная кожа, – похвастался король. – Поди найди!

– Да… – Бандит покрутил головой, повесил на гвоздь полотенце и пошел надевать свитер.

Харитон медленно провел пальцем по свиной коже и вдруг спросил:

– А второй том не поддельный?

– Не. – Голова Славика, потыкавшись, вынырнула из свитера. – Это исключено. Знаешь почему? В книге говорится, что править нашим городом во все времена будут люди с неправильными татуировками. Ты – один из них.

Знаешь, что было наколото на груди убитого тобой короля? МЕНЕ ТЕКЕЛ УПРОСИЛ. Вот так. Берегись неправильных татуировок – как бы тебя самого не шлепнули.

Харитон вздохнул.

Подпоясавшись и взвалив на спину рюкзак, Славик направился к выходу. Король, как тень, проскочил следом.

По двору шли молча. Плаху бабы выскоблили добела, но не укатили – не было распоряжений. А вообще дворик выглядел уютно.

У южных ворот друзья остановились.

– Опять болтаться? – спросил ворчливый стражник у Славика.

– Разбойничать, – поправил его бандюга.

– Ну-ну.

Вышли за околицу. С улыбкой посмотрев на окрестные леса, Аустерлиц за пуговицу притянул к себе Харитона и доверительно сообщил:

– Завтра будем штурмовать дворец. Не моя идея, Мажула. Здесь, в оврагах, у него пятьдесят человек. – И с сочувствием прибавил: – Боюсь, не выдержите.

– Выдержим, – улыбнулся Харитон. – Оставь заточку-то. А то у меня и оружия нет.

– На, – разбойник протянул королю острый штык. И крепко пожал ему запястье: – Держитесь!

И ушел в лес.

Чуть в стороне от леса, на полянке, кучка людей копала землю. Харитон долго наблюдал за ними, не выдержал, спросил у стражника:

– Что там происходит?

– Могильщики возятся.

– Разве кого-то еще хоронят? – удивился Харитон.

– Никак нет, ваше величество! Девчонку вашу выкапывают, будут в болотах топить. Так, говорят, положено.

Ольга Ольховская
Ушальтские сказки

(Авторский перевод и обработка)

От переводчика

Предлагаемая вашему вниманию подборка текстов – лишь небольшая часть многообразного и самобытного, но практически неизвестного читателю ушальтского сказительского искусства. Источники попали в распоряжение переводчицы странным и неожиданным образом: они начали вдруг совершенно самостоятельно сходить с языка, проговариваться вслух, причем зачастую в моменты, не вполне для этого подходящие. Так несколько первых появившихся сказок было, к сожалению, сразу же утрачено. Зафиксировать остальные удалось лишь с помощью диктофона, своевременно подаренного переводчице знакомым журналистом, ставшим невольным свидетелем рождения очередного текста. В аутентичности материала сомневаться не приходится – достаточно прослушать диктофонные записи: фонетика, ритмика, интонирование – все свидетельствует о том, что мы имеем дело с подлинной живой речью.

Несколько позже таким же странным образом – как бы само собой – возникло и понимание языка, вместе с целым рядом общих сведений об ушальтской природе, культуре и традиции. Пожалуй, изучить этот язык иным способом, представься вдруг такая возможность, было бы в любом случае проблематично: ушальтский чрезвычайно сложен по своей структуре и синтаксису, а его лексика настолько многозначна, что распознавание смысла основывается главным образом на погруженности в общекультурный и ситуативный контекст. Ушальты, говоря о чем-то конкретном, как бы рассматривают его одновременно с множества разных сторон и расстояний, поднимаясь до обобщений, восходящих к фундаментальным мировоззренческим концепциям и мифологемам. Все это создавало значительные, часто почти непреодолимые трудности при переводе. Особенно в отношении названий.

Название каждой ушальтской сказки представляет собой как бы магическую формулу, некое концентрированное эзотерическое знание. Впрочем, эзотерическим оно представляется только с нашей, привычной точки зрения. Известно, что подобные сказки являются в Ушальтии своеобразными учебниками для молодого поколения, так что уместнее была бы аналогия названия, например, с физической или математической теоремой. Сама же сказка, в противовес серьезному, информативному названию, служит скорее забавной иллюстрацией, примером-притчей из жизни, истории или мифологии. Поэтому, чтобы не перегружать читателя массой избыточных и непонятных сведений, в большинстве случаев мы приводим названия на языке оригинала, снабжая их сносками, дающими некоторые смысловые пояснения. А тексты сказок – в наиболее доступной по фактическому содержанию интерпретации. Без перевода оставлены также имена собственные и некоторые термины, близкие аналоги которых в нашей понятийной системе отсутствуют.

В заключение хотелось бы проиллюстрировать сказанное на примере перевода имени собственного одного из ключевых персонажей ушальтских сказок – К'та. Буквально это слово можно перевести как «Источник Великого Теплого Света». К'та, безусловно, солярное божество. И есть основания предполагать, что божество не мифическое, а действительно обитающее и активно участвующее в жизни ушальт. Об этом свидетельствует, в частности, и другой возможный перевод: «тот (та), кто вечно живет и дарует жизнь». Одновременно с этим, «к'та» – небольшая история, повествующая о возникновении Вселенной и дающая наглядное представление об ушальтской космогонии. Содержание ее приблизительно таково: вначале ничего не было, пока не появилась чья-то Воля, родившая Толчок, ударивший в Великое Ничто. Из этого произошло Дерево, корнями уходящее в самое Ничто, стволом возносящееся в Неизвестное. На ветвях того Дерева зреют плоды-миры. Вкруг плодов вьются огненные шмели, зажигающие Жизнь. Листья того Дерева дают плодам тень, дабы Жизнь не сгорала слишком быстро. Как это ни парадоксально, в таком коротком слове действительно содержатся все приведенные значения. Но это уже тема для отдельного большого исследования, выходящего далеко за рамки настоящего предисловия.

* * *

Жил в деревне некий человек. И не то чтобы скверно жил, но был он весьма удручен. Счастье как-то раз заглянуло в его чиа'та, убедилось, что всего у него в достатке: сыт, одет, обут – чего еще надо? – и дальше пошло, по своим делам. Как ни зазывал человек остаться, хоть чайку попить с медом, «Некогда мне по пустякам рассиживаться». – Счастье говорит.

Долго думал человек над своей бедой. Ведь и дом в порядке держал, и огород возделывал в срок, и в море ходил рыбам песни петь, и колдовство различное пытал, и звезды на небе считал, и весьма преуспел во многих других делах – а все без толку. Даже жениться пробовал, да никто за него не пошел. Кому ж охота связываться с человеком, у которого Счастья нет?!

Счастье же, как ни пройдет по деревне, у всех непременно остается погостить. А с ним только «здрасте-здрасте», подмигнет лукаво и – дальше, мимо. Не силой же его в чиа'та тащить. Дастся оно, как же! Да и непорядок это большой, К'та огорчится сильно.

Так ничего и не надумал, хоть и умудрен был.

Осерчал человек совсем и пошел к великому Маантхэ Уджайя'ха, жаловаться и совета просить. А Маантхэ Уджайя'ха посмотрел на него пристально и так говорит:

– Вот, человек, возьми мешок проса, пойди на базар и продай его. Да только не всем мешком сразу и не по горсточке, а по зернышку. Так и продай. Вот и выйдет тебе Счастье.

Задумался человек: как же это? Ведь и цены такой нет, чтобы за одно зернышко заплатить можно было. Маленькое слишком. Но делать нечего, раз Маантхэ Уджайя'ха велел. Придется идти.

Сидит человек на базаре с мешком проса. Люди к нему подходят, спрашивают:

– Почем, хозяин, у тебя просо?

– По зернышку, – человек отвечает. – А во сколько ценить – сам не знаю.

– Вот чудак-человек! – дивятся люди. – Кто ж это просо по зернышку продает? Кому оно нужно, зернышко-то одно? Так ты до следующего года просидишь!

Ничего не отвечает человек. Да и что тут ответишь?

День сидит, два. Вот и неделя пробежала. Уже и слух в народе прошел: это ж надо! смех какой!

Повадились на базар дети бегать, на человека смотреть, потешаться. Прибегают стайкой, смеются, дразнятся, пальцем показывают. «Злой Маантхэ Уджайя'ха, – думает человек, – вместо Счастья выпали на мою долю одни насмешки. Плохой совет дал».

Тут птица пролетала. Увидела просо, присела на край мешка да и склюнула зернышко.

– Что ж ты, птица, делаешь! – ужаснулся человек. – Мне велено каждое зерно продать, а не задарма вам скормить! Была б моя воля…

– Не пугайся, – отвечает птица. – Вот тебе плата.

Сбросила в руки человеку перышко и упорхнула.

Обрадовался человек. Да и как тут не обрадуешься, если вместе с зернышком будто камень с души свалился. «Ай да Маантхэ Уджайя'ха, здорово все-таки, хитрец, придумал!»

Тут и дети смекнули, какая хорошая игра из того может получиться, стали наперебой таскать ему кто былинку, кто ягодку, кто цветочек, кто жука-жужелицу, а кто и куклу из соломы скрученную – потехи ради ведь не жалко. А зернышки на нить нанизывали, чтобы не потерялись. Оно и украшение новое – не все ж бусы мастерить из гороха сушеного да речной гальки!

Бойко пошла торговля у человека. К вечеру треть мешка продал, а вырученного – еще один мешок скопился. Пришлось домой тащить, по полочкам расставлять и раскладывать. Провозился до полуночи. Тут и умаяться бы, а человеку все нипочем, все легче легкого. «Никогда такого не бывало!» – радуется человек.

На другой день уже и взрослый люд потянулся. Кто лоскуток одеяла несет, кто косточку от дыни, кто струну старую от каарт'х'ан, а кто и наконечник от копья – ржавый и негодный. Рассудили так: худа, мол, не будет, потеха большая. А то, глядишь, и удача какая выпадет. И то правда. Всяк кто ни купит, если глуп был – тут же умнеть начинает; если на охоте нерасторопен – тут же чудесным образом выходит быстрым и ловким; если у кого огород чах, по нерадивости или от скудости почвы, – сразу цвести начинает.

«Колдовство великое делается», – решили старики. И если кто из молодых пренебрегал покупкой, того вразумляли и наставляли всячески.

К вечеру вырученного скопилось столько, что понадобилось человеку целый воз снаряжать – в руках и не унесешь, а на базаре не бросишь. Не по правилам оно, если выручку на базаре оставлять. Домой привез, до утра раскладывал по местам. А что в самом чиа'та не поместилось, то поверх да около пристроилось. Хотел было подумать, что он со всем этим теперь делать станет – да некогда ведь. Ну и ладно.

На третий день осталось у человека всего одно зерно. Тут сама К'та как выглянула из-за окоема, спустилась с неба и так говорит:

– Ничего у меня нет, добрый человек, кроме света, тепла да этого мира. Мир круглый, как и зернышко просяное, – не равноценный ли обмен? Вот, возьми себе.

– Да разве ж можно такое? – дивится человек.

– Что можно, а что нет – то мне решать, – заявляет К'та. – Ты дело делай.

Страшно человеку. Мир ведь такая штука – за пазуху не положишь, в руки не возьмешь, даже взглядом не окинешь. Что с ним делать? Но кто ж с К'та станет спорить?!

Так и продал последнее зерно.

А Счастье тем временем идет по деревне и видит: нет нигде человека. Куда подевался? Заглянуло к нему в чиа'та, да так и остолбенело. Повсюду перья птичьи, листья прошлогодние, осколки кувшинов глиняные, ягодки засушенные, кусочки коры древесной – да мало ли всего! Так много, что и не разглядишь, не сосчитаешь. В углу мыши гнездо свили, по столу жуки-жужелицы бегают, хлебные крошки подъедают, на полу жаба сидит, с видом негостеприимным пялится: дескать, чего приперлось? Оправилось Счастье от потрясения да и бросилось искать человека. Ибо непорядок.

Да только где его теперь сыщешь? Он и сам не знает. Как думать мысли разные – позабыл. Как жил раньше, что делал – позабыл. А может, и не жил никак. Может, вчера только родился. Кто его знает? Да и какая разница?

Идет – спрашивает у Дороги дорогу. Дорога и рада рассказывать, знай только ногами перебирай. Проголодается – спрашивает у Леса еды. Лес и дает: то шишку со сладкими орешками, то куст со спелыми ягодами, то дупло, медом благоухающее. Пить захочет – Речку спросит. Речка и старается: тут родничком пробьется, там водопадом обрушится, а то и прямо на дороге лужицей обернется.

А спать ложится – спрашивает у Звезд сны. Звезды и дают – жалко им, что ли? Сны-то один другого чудесней: в этом рыбой станешь, в другом деревом, а в третьем – и вовсе необычным существом, которому и названия-то нет в нашем Мире. Да и Мир не тот. Другой Мир совсем. Интересно! Это тебе не в огороде копаться.

Так и путешествует человек по сей день. А за ним по пятам Счастье бегает, все догнать пытается, непорядок исправить, порядок навести. И где ни пробежит – там все сразу счастливыми делаются. Вроде бы и не с чего, ан вот ведь!

А хитрый Маантхэ Уджайя'ха сидит себе в чаще, ухмыляется: здорово всех провел!

Хыр'ке та эйя'н р'ха [1]1
  Хыр'ке та эйя'н р'хаприблизительно переводится как: «Дурные затеи никогда не приведут к счастью» ( ушальт.).


[Закрыть]

Жил в одной деревне человек по прозвищу Айю-хыр. [2]2
  Айю-хырприблизительно переводится как «хороший человек, но сбившийся с правильного пути» ( ушальт.).


[Закрыть]И был он страшно ленив – ничего не хотел делать. Бывало, придут к нему уэр'эх, [3]3
  Уэр'эх – воины-охотники ( ушальт.).


[Закрыть]станут звать с собой на охоту, а он им: «Что я пойду? Ногами землю топтать – велик ли прок?»

Или детишки прибегут, попросят:

– Айю-хыр, принеси нам крылья, как у птицы К'па Анр.

А он им:

– Что я буду за птицами бегать? В небесах птиц высматривать – велик ли прок?

Так и жил Айю-хыр, совсем от лени дурной стал: взял в голову, что все вокруг должно само собою делаться. Ягоды А'ха Рэ – сами в рот прыгать, вепри Уджайя'эх из леса – сами шубы приносить к зиме, рыбы Амэй'тэ – сами каарт'х'ан [4]4
  Каарт'х'ан– струнный щипковый музыкальный инструмент. Изготавливается из головы большой рыбы, пожелавшей обрести после смерти дар речи ( ушальт.).


[Закрыть]мастерить и играть на нем чудесные мелодии.

И удумал Айю-хыр такое колдовство учинить, чтобы так все и стало – по его разумению. А колдовство то сложное оказалось, хоть сперва и казалось Айю-хыру, что тут такого.

Вот день проходит, месяц, год. Заперся Айю-хыр у себя в чиа'та, [5]5
  Чиа'та– жилище ушальт ( ушальт.).


[Закрыть]никого видеть и слышать не хочет, мастерит колдовство день-деньской. С лица спал, дым из ушей, глаза ввалились – хоть младенцев путай. Да разве ж он младенцу на глаза покажется? Его и за порог не выманить!

К'та с неба смотрит, дивится: где Айю-хыр? Был человек и нету. А К'та за всеми должна приглядывать. Как что – с кого спрос? К'та выше всех – с нее и спрос.

Озаботилась К'та, позвала Маантхэ Уджайя'ха: «Сходи, Маантхэ Уджайя'ха в деревню, погляди, где Айю-хыр пропал, был человек – и нету».

Обернулся Маантхэ Уджайя'ха лисицей и побежал в деревню. Смотрит, а Айю-хыр тут как тут, целехонек. Только за работой его и не разглядишь – одно колдовство вокруг непутевое, по кускам разобранное, по стенам и потолку развешанное. Даже в печи вместо горшков и то – одно колдовство сплошное. Айю-хыр и мнет его, и катает, и распекает на все лады – а толку нет.

Разгневался Маантхэ Уджайя'ха и говорит:

– Что ж ты, негодный человек, делаешь с подарком самой К'та?

А Айю-хыр видит – лисица, хоть и говорит грозно. Тут он совсем умом тронулся, решил, что это его колдовство заработало. И так отвечает:

– Вот, большое дело делаю. И тебя не спрашиваю. Скоро ко мне не только ты, а и все Уджайя'эх сами явятся!

Подумал Маантхэ Уджайя'ха: что тут сделаешь? Взял да и отнял у Айю-хыра все колдовство – и свое, и чужое. Так и остался Айю-хыр ни с чем.

А'к'та Нэ Ха Ака Рэ [6]6
  А'к'та Нэ Ха Ака Рэ– непереводимая игра слов, приблизительно переводится так: «Как А'к'та Нэ стала хозяйкой солнечной горы» ( ушальт.).


[Закрыть]

Пошла как-то А'к'та Нэ в лес по ягоду. А год выдался дождливым и холодным. К'та за что-то на людей обиделась, хоть и не к лицу ей, а гляди ж ты! Покажется ненадолго на небе, для порядка, да и спрячется в чиа'та. А за людьми пусть Охэн'эх приглядывают.

Попряталась и ягода Пэх'ата по теплым норам. Идет А'к'та Нэ по лесу, кличет ягоду:

– Пэх'ата, иди ко мне в короб!

А никто не отзывается. Огочилась А'к'та Нэ: как с пустым коробом в деревню возвращаться? Ходила-ходила и забрела в самую чащу леса.

Вдруг откуда ни возьмись навстречу ей сам Маантхэ Уджайя'ха. Шерсть дыбом, глаза горят, клыки землю выворачивают. Испугалась А'к'та Нэ, а Маантхэ Уджайя'ха ее и спрашивает:

– Что ж ты, девица, забрела в мой лес – ни лука, ни копья при себе? Один короб, да и тот пустой. Разве не знаешь порядка?

А'к'та Нэ ему и отвечает:

– Вот, гляди, великий Маантхэ Уджайя'ха, как есть: пошла я в лес по ягоду, да ни одной и не встретила. Заплутала, сама не знаю, как в твой лес попала. Прости, великий Маантхэ Уджайя'ха, не гневайся.

Видит Маантхэ Уджайя'ха – и вправду, не по своему произволу и не по злому измышлению девица в его лес явилась. И говорит вот что:

– Пусть и так, а без наказания не могу оставить. Сделай для меня работу одну, я тебя и отпущу с миром. А не сделаешь, обращу тебя в дерево К'ын.

– Сделаю все что велишь! – обрадовалась А'к'та Нэ. И вправду, не каждый день Маантхэ Уджайя'ха людей просит работу сделать, – большая честь.

– Пойди на гору Х'рэ-Гу. Там лежит каарт'х'ан из головы большой рыбы. Принеси мне его, только не вздумай играть, не прикасайся к струнам, иначе беда будет!

Пошла А'к'та Нэ на гору Х'рэ-Гу. Глядит, а на вершине и впрямь каарт'х'ан лежит, всеми цветами переливается, крепко натянутыми струнами поблескивает. Взяла А'к'та Нэ каарт'х'ан в руки, долго на него смотрела, не могла налюбоваться.

А надо сказать, была А'к'та Нэ большой мастерицей играть на каарт'х'ане, лучшей в деревне. Не удержалась А'к'та Нэ – дай, думает, хоть один звук услышу, когда еще случай выпадет? Хоть и страшно: Маантхэ Уджайя'ха не велел. Ну и дотронулась до струны – раз, другой.

И полилась такая чудесная музыка, которой никто отродясь не слыхивал. Перед самой К'та лучше не звучало!

Вот и К'та услышала, вылезла из своего чиа'та, отправилась поглядеть, кто ей так сердце порадовал. Да и явилась прямо над горой Х'рэ-Гу – стало на горе Х'рэ-Гу тепло и хорошо. В миг поросла гора травой и цветами, золотые З'жа'эх прилетели, ягода А'ха Рэ из нор вылезла – все слушают, дивятся чуду.

Оттаяло сердце у К'та, она и говорит:

– Не стану больше обиду на людей таить. А ты, А'к'та Нэ, оставайся на горе, будешь здесь за хозяйством смотреть да мне музыку играть.

Разогнала Охэн'эх своих, и стало по всей земле тепло и хорошо. Пэх'ата сама в деревню прибежала, кричит:

– Где ваши короба? Почему никто за мной в лес не идет?

А Маантхэ Уджайя'ха в чаще ухмыляется: хорошее колдовство придумал. Хитрый Маантхэ Уджайя'ха.

Уырэ Мантху Тэхтха'ан [7]7
  Уырэ Мантху Тэхтха'ан– удачная охота на вепря ( ушальт.).


[Закрыть]

Собрались как-то уэр'эх на охоту, как это принято, по осени. И выдался среди них один человек по имени Ых-тэ, [8]8
  Ых-тэприблизительно переводится как «человек переменчивой судьбы» ( ушальт.).


[Закрыть]и стал так говорить:

– Вот, хороший я охотник, лучший из вас. Пойду в лес один, приведу Уджайя'ха скорее и ловчее прочих.

Стали потешаться остальные охотники:

– Где ж это видано, чтобы в одиночку ходить на Уджайя'ха?! Только птиц лесных насмешишь!

– А вот, там и поглядим, кто кого насмешит. От вас-то только шуму да треску, все звери разбегаются, – отвечает Ых-тэ.

– Ну, будь по-твоему! – говорят ему. – А вернешься без добычи – быть тебе рыбой У На.

На том и порешили.

Идет Ых-тэ по лесу, в самую чащу забрался. Высматривает Маантхэ Уджайя'ха. А навстречу ему только грибы да ягоды попадаются. К'та уже заскучала на небе, стала до дому собираться.

Тут примечает Ых-тэ – на старом дереве К'ын спит большая змея, кольцами вкруг веток обвилась. И так говорит Ых-тэ:

– Вот беда, целый день брожу по лесу, а ни одного из Уджайя'эх так и не встретил.

Проснулась тут змея и спрашивает:

– Что ж ты, Ых-тэ, один пошел за Уджайя'ха? Никто так не делает, сколько этот Мир стоит.

– Вот потому и пошел, – отвечает Ых-тэ. – Не хочу, чтобы все как всегда оставалось.

– Глупый человек! – змея шипит. – Не для того этот мир К'та придумала, чтобы всякий по своему переиначивал. Что скажешь?

Испугался Ых-тэ: отродясь такой змеи не встречал, да еще, по всему видать, и разгневал ее. Однако же мыслей своих не оставил и так рассудил: «Лучше уж как есть сказать. Кто мудрее змеи рассудит? Если и вправду забрел я на дурной путь – пусть съест меня, так тому и быть». Вот и говорит:

– Не гневайся, змея. Только может ведь такое быть, чтобы К'та по разному придумала, а не только так, как обычно делают? К'та ведь тоже – сегодня по небу гуляет, завтра в чиа'та отсыпается, а иной раз сидит на горе Х'рэ-Гу, музыку слушает.

Понравился змее ответ Ых-тэ, и так говорит ему:

– Будь по-твоему. Помогу твоей беде.

И перекинулась змея в Маантхэ Уджайя'ха.

– Пошли, – говорит, – в деревню.

Подивился Ых-тэ и еще больше испугался: странные дела творятся! Но разве станешь со змеей спорить? Делать нечего, повел ее в деревню.

А там-то все обрадовались! Стали со змеей в облике Маантхэ Уджайя'ха песни петь, хороводы водить да Ых-тэ на все лады расхваливать. А Ых-тэ и сам не рад: по всему выходит, великий обман учинил.

Через три дня вернулись и остальные охотники из леса – да ни с чем.

– Твоя взяла, – говорят они Ых-тэ. – Сколько мы ни звали Маантхэ Уджайя'ха, сколько ни приманивали, а толку не добились. А ты – гляди ж, всю деревню выручил!

Не стерпел тут Ых-тэ и признался:

– И я ведь не встретил Маантхэ Уджайя'ха. То мудрая змея в него перекинулась да сюда явилась.

А змея-Маантхэ услышала, пришла к ним и говорит:

– Глупый человек! Затеял делать по-своему и думает, все остальное-то как всегда останется! И Маантхэ ему явится, как принято, клыками землю выворачивая. Вот ведь рассмешил!

И впрямь, оказалось – не змея то вовсе была, а сам великий Маантхэ Уджайя'ха!

Маантхэ Уджайя'ха и рыба У

Пришел как-то Маантхэ Уджайя'ха на берег моря. Хоть и не его владение-хозяйство, а отчего не прийти? На море хорошо. Да и с К'та можно поговорить, голову к небу не задирая, – вот она, тут же в воде и плещется.

Прознала про то невидимая рыба У, приплыла к Маантхэ Уджайя'ха и так стала говорить:

– Вот, великий Маантхэ Уджайя'ха, все мне хорошо: и вода теплая, и плавники сильные, и голос звучный, да только не видит меня никто – в разговор не вступает, в игры не принимает, песен не поет. Что делать? Помоги моему горю.

– Как не помочь! – Маантхэ Уджайя'ха отвечает. – Только нет во мне власти над морскою стихией, ничего не могу сотворить. А вот хочешь – перебирайся ко мне, в лес. Сделаю тебя оленем быстроногим.

Обрадовалась рыба У, согласилась. Так и порешили. Обратил Маантхэ Уджайя'ха рыбу У оленем, побежала она в лес в оленьей шкуре. На места глядеть, с порядком знакомиться. Бежит-бежит, тут слышит, вроде как кличут ее:

– УУУУУУУУУУУУ! – раздается из чащи. – УУУУУУУУУУУУ!

«Вот ведь как! – думает рыба У. – Не успела на землю ступить, а уже повсюду желанная гостья». Стала забирать на голос. Ноги оленьи быстры, скачет – шишки из-под копыт разлетаются. Выскочила на поляну, а там волчья стая расположилась. Собрались вкруг большого камня – песен петь. А известно, какие у волка песни.

– УУУУУУУУУ! УУУУУУУУУ! – воют.

Увидали волки оленя – враз песня смолкла: шутка ли дело! Одинокий олень на их поляну забрел. Никак в иной мир собрался. Надо помочь. Бросились волки на оленя. Рычат, зубами щелкают, глазами сверкают. Рыба У еще и подумать ничего не успела, а оленья шкура уже перепугалась до полусмерти да со всех ног и припустила. Долго бежала. На силу от волков оторвалась, чуть жива осталась.

Побежала обратно на берег моря, к Маантхэ Уджайя'ха И так говорит:

– Вот, великий Маантхэ Уджайя'ха, не по нраву мне оленем быть. Хочу другую шкуру. А хотя бы и волчью. Трудно тебе, что ли?

А Маантхэ Уджайя'ха ей:

– Что ж, дело доброе. Будет тебе волчья шкура, коли так.

И вот снова бежит рыба У по лесу, на сей раз волком обернувшись. «Никто мне теперь не страшен! – думает. – Славно заживу!» Тут слышит, вроде как опять клич раздается, на прежний не похож, но всяко ведь ее зовут, кого ж еще.

– Ууууууу-лю-лю-лю! Ууууууу-лю-лю-лю!

Выскочила на тропинку, порысила на голос. А навстречу ей уэр'эх, охотники из ближайшей деревни. Идут, копьями размахивают, колотушками стучат, орут во весь голос свое «ууу-лю-лю-лю» – зверя предупреждают громко, чтобы, значит, прятался и на дороге не попадался. Порядок-то всем известен.

Глядят – одинокий волк посреди тропинки. «Ну, – решают, – стало быть, в иной мир собрался. Надо помочь». Стали в волка копьями кидать да стрелы из луков пускать. Перепугалась волчья шкура до полусмерти, – рыба У опять сообразить ничего не успела, – да унеслась со всех ног в чащу. Только ее и видели.

Является опять на берег моря и так говорит:

– Вот, великий Маантхэ Уджайя'ха. Волком-то оно и лучше, да все не по мне. Хочу в человечьей шкуре жить! Сделай, что тебе стоит?

– Вот, – Маантхэ Уджайя'ха отвечает, – последний раз тебе помогаю. Ибо порядок таков: более трех раз одного и того же колдовства не вершить. А тут третий раз уж выходит.

Сказано – сделано. Обратилась рыба У человеком. Идет по лесу, ягоду в короб подбирает, шишкам орешки пересчитывает, грибы листочками укрывает. Все чин чином, все как и положено. «Приду вот, – думает, – в деревню, тут все и обрадуются, с собой жить позовут. Хорошо!» Тут снова-заново – голос! Не иначе ведь зовет рыбу У, кого ж еще?

– Уууууууууууу! Уууууууууууу! – то Ветер завывает.

– А вот не побегу я на зов! – рыба У решает. – Хитрой буду, как Маантхэ Уджайя'ха. Не проведешь меня теперь.

Только Ветру-то что с того? Ветер-то, он если дуть задумал, так в каждую щелочку сам заявится, все продует-просквозит, ничего не упустит. Захочешь – не скроешься. Только норы зверьи, гнезда птичьи да чиа'та людские стороной обходит. Знает порядок. А уж коли не спрятался – так кто виноват? Вот то-то.

Нашел рыбу У, закрутился вокруг нее вихрем, обрушился ураганом – с ног сбивает, душу из тела выдувает. Перепугалась человечья шкура, да и рыба У с нею вместе. Бросилась укрытие искать. Пока нашла – чуть сама в ветер не превратилась. Да вовремя подвернулась большая пустая нора. Забилась рыба У в самый дальний уголок, сидит, дрожит, боится нос показать.