Текст книги "Синие фонари (сборник)"

Автор книги: Махмуд Теймур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Не приближайся ко мне, не приближайся!

И бросился бежать от него как безумный.

Это была моя последняя встреча с братом. С тех пор я веду жизнь изгнанника и брожу из города в город.

* * *

Шейх Афаллах умолк, по щекам его текли слезы. Взволнованный рассказом, я спросил:

– Почему ты не вернешься к благочестивой жизни и не попросишь прощения у Аллаха?

Он поднял глаза и сказал:

– Судьба ополчилась на меня. Но я ей не покорюсь!

Спокойным движением он вынул из-за пазухи свирель и начал наигрывать грустную и страстную мелодию. Опьяненный ею, в самозабвении отдавался он чувству затаенной боли.

Трамвай номер два

Перевод В. Борисова

Был восьмой час вечера, когда трамвай номер два отошел от остановки. В вагон вошла девушка. Она выбрала место в углу и принялась жевать смолу, разглядывая немногочисленных пассажиров. Лицо у девушки не было закрыто покрывалом. Оно казалось усталым, и даже слой дешевых румян не мог скрыть его бледность.

Заметив пассажирку, кондуктор нахмурился и подошел к ней:

– Билет…

Словно не слыша голоса кондуктора, девушка медленно расправляла и снова собирала складки своей выцветшей мулаа, из-под которой выглядывало синее ветхое платье, украшенное полинявшими узорами…

– Билет!.. Ты что, оглохла? Билет! – В голосе кондуктора появились злые нотки.

Он стоял перед девушкой, гневно глядя на нее. А она улыбалась ему заискивающей и в то же время игривой улыбкой:

– Клянусь пророком, я выйду на следующей остановке.

– Это ты обещаешь каждый день… Клянусь Аллахом, если не сойдешь, выброшу тебя из вагона…

– Твое право… Погоди, я поищу мелочь. Может, найдется!

– Одним словом, или заплати, или сходи…

Глаза девушки быстро обежали пассажиров и остановились на сидевшем напротив юноше, одетом скромно, но прилично. В руках он держал учебник.

Она склонилась к нему и, не переставая жевать, попросила:

– Вы не дадите мне шесть меллимов, эфенди?[39]39
  Мелли́м – мелкая египетская монета.
  Эфе́нди – господин.


[Закрыть]

Кондуктор заворчал:

– Какая наглость… приставать к пассажирам.

Она ответила, не оборачиваясь:

– А тебе какое дело? Эфенди рад одолжить мне на билет…

Юноша улыбнулся, чуть сдвинул феску на лоб и достал шесть меллимов. Девушка посмотрела на кондуктора и торжествующе засмеялась. Кокетливо положив руки на подлокотники сидения, она сказала юноше:

– Он сумасшедший!.. Клянусь пророком, сумасшедший…

Скоро между девушкой и юношей завязался разговор…

Прошло несколько дней. Трамвай номер два направлялся к Цитадели. Он пересек мост Аз-Замалика и углубился в квартал Булак. По обеим сторонам улицы тянулись лавки и кафе, приветствуя трамвай яркими огнями витрин. Было около семи часов вечера.

Едва вагон подошел к остановке Абу-ль-Аля, кондуктор выскочил и скрылся в толпе. Через несколько минут он вернулся с двумя пирогами, от которых поднимался пар. Пироги были начинены рисом и мясом. Один пирог он дал водителю, другой оставил себе…

Трамвай медленно продолжал свой путь. Водитель и кондуктор занялись пирогами, забыв о пассажирах. Лишь время от времени на остановках слышался резкий звук рожка.

Кондуктор одолел уже полпирога, когда им овладело беспокойство: как бы контролер не застал его за этим занятием. Продолжая жевать, он прошел в первый класс[40]40
  В египетских трамваях имеются первый и второй классы.


[Закрыть]. Он получал деньги, раздавал билеты, дул в рожок и резким голосом выкрикивал названия остановок. А запах горячего пирога с мясом и рисом опережал его, раздражая обоняние пассажиров.

Войдя во второй класс, кондуктор увидел знакомую полинявшую мулаа и синее платье с блеклыми узорами. Зубы его оскалились в улыбке. Девушка, по обыкновению, не обратила на него ни малейшего внимания. Ноздри ее вздрогнули – она с жадностью вдыхала запах горячего пирога.

Кондуктор, не успев прожевать кусок, хрипло выдавил:

– Билет…

Трамвай только что остановился на аль-Исаф. В вагон вошел феллах с мешком и направился в первый класс, но кондуктор презрительно взглянул на него и закричал:

– Эй, ты, сюда!.. Сюда!

Затем приблизился к пассажирке и решительным тоном приказал:

– А ну, выходи! Живо!

Ее глаза были прикованы к пирогу или, вернее сказать, к тому, что от него осталось… Как вкусна, должно быть, начинка и какое наслаждение испытывает этот человек, спокойно откусывая кусок пирога и, не торопясь, разжевывая его…

Голос кондуктора пробудил ее от грез:

– Ты что, не слышишь?.. Сходи!..

Девушка посмотрела на феллаха. Он сел напротив нее, вынул из кармана тряпку, развязал ее и стал пересчитывать монеты. Девушка улыбнулась феллаху, поклонилась и спросила:

– Во имя пророка, господин староста, который час?

Кондуктор грубо схватил девушку за худенькое плечо и закричал:

– Оставь пассажиров в покое, бессовестная!

Феллах приподнял голову от тряпки и удивленно спросил:

– Что такое?

– Во имя пророка, господин староста, который час?

Феллах зорко взглянул на девушку и стал завязывать платок длинным шнурком:

– Я не староста, и у меня нет часов… Отстань!..

Кондуктор потащил девушку к двери, приговаривая:

– Клянусь Аллахом, если не сойдешь, я вышвырну тебя из вагона!

А девушка повисла на поручнях и, улыбаясь кондуктору, старалась разжалобить его:

– Клянусь, я заплачу…

Трамвай пошел тише, приближаясь к станции, откуда отправляются пригородные поезда. Но кондуктор не стал ждать, когда вагон остановится, и вытолкнул девушку. Она с криком упала на мостовую.

Вокруг собрались любопытные, поднялся шум… Кто-то с облегчением произнес:

– Слава Аллаху, цела…

Девушка с трудом поднялась. Она опиралась на руку мужчины. Какой-то бродячий торговец крикнул кондуктору:

– И не стыдно показывать свою силу на девчонке?

А другой сказал:

– Надо пожаловаться на него полицейскому…

Мимо толпы прошла женщина. Важной поступью она направилась к трамваю. Увидев пострадавшую, злорадно прошипела:

– А-а, это ты? Так тебе и надо!

Девушка стояла, отряхивая пыль со своей мулаа. В движениях ее чувствовалась усталость, и, если бы мужчина не поддерживал ее, она бы снова упала. Заметив, что девушка едва держится на ногах, он участливо спросил:

– Что с тобой?

– Я с утра ничего не ела…

Трамвай отошел. Машинально жуя пирог, кондуктор смотрел на все происходившее и прислушивался к тому, о чем говорили люди. Услыхав, что девушка весь день ничего не ела, он поглядел на остатки пирога и перестал жевать.

После работы кондуктор направился на улицу Мухаммеда Али, затем свернул в переулок Аль-Мунасара и вошел в кафе, где постоянно проводил свой досуг. Сев за столик, потребовал кофе и кальян.

Он прихлебывал кофе, медленно затягивался дымом и напряженно думал: почему он был так жесток с девушкой? Не ушиблась ли она? А вдруг и вправду пожалуется?

Неожиданно перед ним возник образ молодой пассажирки. Она умоляюще смотрела на него и говорила: «Клянусь, я заплачу…» На губах его мелькнула улыбка… Он вспомнил, как она расправляет и собирает складки мулаа, мысленно увидел ее синее платье с поблекшими узорами, стройную, молодую фигурку и темные, словно подкрашенные сурьмой глаза…

Кто-то потряс его за плечо. Он обернулся и увидел своего приятеля, Фургуля. Тот уселся рядом и, как всегда, напустил на себя важный вид:

– Ну-ка, рассказывай, что это с тобой сегодня приключилось?

– А что?

– Говорят, ты поругался с какой-то уличной девкой.

– Э, пустое дело!

– Я слышал, ее подобрала Скорая помощь.

– Скорая помощь? Неужели?

– Девица получила по заслугам. Это факт. Здорово ты ее проучил…

Фургуль расхохотался и залился противным кашлем.

В это время в кафе вошли приятели Фургуля и Ханафи – так звали кондуктора – и потребовали домино.

* * *

Попойка закончилась около полуночи. С трудом волоча ноги, Ханафи побрел в свое жилище. Он шел и что-то сердито бормотал себе под нос. Ему не везло в домино, и он остался, желая отыграться, но вновь потерпел неудачу, и проигрыш его удвоился.

Кондуктор поднялся на второй этаж. Жилье его было мрачным, унылым и безрадостным. Он зажег керосиновую лампу и стал искать что-нибудь поесть. Желудок властно требовал пищи. В одном углу Ханафи наткнулся на котелок, снял крышку и понюхал, затем поглядел на холодную печурку, которая словно съежилась от бездействия… Сейчас он разожжет ее, как делает это каждый вечер, и будет долго ждать, пока разогреется пища… Он отбросил крышку котелка и пробормотал:

– Невкусно. Есть противно!

И принялся ругать старуху Умм Ибрагим, которая прислуживала ему за небольшую плату.

Ханафи снял свою форменную одежду, швырнул ее на стул, надел рубаху и бросился на постель… Он устало закрыл глаза, и сразу же на него нахлынули воспоминания. После смерти жены жизнь стала мучительной… Время от времени он вздыхал, но усталость взяла свое, и он перенесся в мир сновидений…

* * *

Ханафи проснулся, сел на край постели, потянулся и зевнул. На лице его появилась улыбка, сменившаяся веселым смехом… Он вспомнил только что виденный сладкий сон, и воображение его разыгралось.

Вскочив с постели, Ханафи заглянул в котелок. Казалось, прошло мгновение, а в печурке уже пылал огонь, и комната наполнилась запахом пищи. Поев, он долго вытирал усы, затем закурил, подошел к окну и, пуская дым колечками, стал смотреть на улицу… Взгляд его упал на противоположное окно. Ханафи вдруг представил себе, как молодая женщина, еще в ночной рубашке, прибирает комнату, как ставит на подоконник глиняный кувшин.

Ханафи отошел от окна, посмотрел на часы и стал поспешно одеваться.

У двери он столкнулся с Умм Ибрагим.

– Доброе утро, господин Ханафи, – поздоровалась старуха.

Он хмуро поглядел на нее:

– Дурное утро, Умм Ибрагим!

– Дурное? Спаси нас Аллах-хранитель!

– Конечно, дурное. Служба скверная и вообще все дрянь…

– Раньше я не слыхивала от тебя таких речей. Или случилось что?

– Ничего не случилось. На тебя сердит. Даже кувшин не можешь поставить на подоконник, чтобы вода остыла.

– А помнишь, как кувшин упал на голову эфенди? Так ведь с той поры ты сам запретил ставить его на подоконник.

– Вечно ты приписываешь мне то, чего я не говорил.

В этот момент Ханафи заметил на пиджаке оборванную пуговицу и проворчал:

– Не можешь даже за мной приглядеть… Черт знает что… В последний раз ты переступаешь порог моей комнаты… Слышишь?.. В последний раз!

Ханафи резко хлопнул дверью и побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Он разгневался не на шутку.

* * *

В этот день он принял смену на трамвае номер восемь.

Трамвай курсирует между аль-Атаба и Шабра. Вместе с ним движется и Ханафи – то он заходит в первый класс, то во второй, а иногда – в кабину вагоновожатого.

В руках у него деревянная доска, на ней билеты. Он стучит по доске обгрызенным карандашом и выкрикивает: «Билеты… Берите билеты…»

Трамвай бежит по предместью Шабра. Прислонившись к стенке вагона, Ханафи смотрит в окно; легкий ветерок доносит до него благоухание зеленеющих полей. Неожиданно приходит мысль: «Неужели ее и вправду увезла Скорая помощь?..»

* * *

Прошло несколько дней. Ханафи работал на разных маршрутах, затем вернулся на трамвай номер два.

Был десятый час вечера, когда Ханафи, рассчитываясь с очередным пассажиром, увидел выцветшую мулаа… Он почувствовал, как задрожали его руки.

Девушка тоже заметила кондуктора и побледнела. Вот он направился к ней. Что делать? Она бросилась к двери и уже готова была на ходу спрыгнуть на мостовую, но кондуктор схватил ее за мулаа и закричал:

– Ты что, с ума спятила? Погоди, пока трамвай остановится…

Девушка вернулась на свое место.

– Благодарю за любезность, – сказала она.

– Ничего на тебя не действует – ни грубость, ни вежливость, – вспылил Ханафи. – И чего ты привязалась к этому трамваю? Какие между нами счеты, что ты отравляешь мне жизнь?..

Кто-то из пассажиров вмешался в разговор и вспомнил, как девушка упала с трамвая и ее подобрала Скорая помощь. Он сказал кондуктору:

– Ты не имеешь права выбрасывать человека! Позвал бы полицию.

– Прекрасная мысль. Обращусь к полиции, и дело с концом.

И Ханафи продолжал выполнять свои обязанности. Продав билеты, он уселся на место; на лице его появилось задумчивое выражение.

Когда вагон, приближаясь к остановке, замедлил ход, в него неожиданно вскочил контролер. Ханафи спокойно направился к девушке, сунул ей в руку билет и, как ни в чем не бывало, прошел дальше…

Вот и Цитадель – конечная остановка. Трамвай повернул обратно. Но девушка не вышла из вагона. Она украдкой посматривала на кондуктора, как бы спрашивая себя: «Почему он не отправил меня в полицию?»

А Ханафи, продав билеты, ушел к себе и снова погрузился в размышления…

Вдруг девушка увидела, что кондуктор подходит к ней и улыбается. Она поспешила сказать:

– Я сойду на следующей…

Он стоял рядом с ней и молчал. Потом заговорил – тихо, будто сам с собой:

– Ты где живешь?

– Почему ты спрашиваешь? Хочешь сообщить полиции?

– Одна живешь? Или с семьей?

– Одна…

Ханафи выдал пассажирам билеты и снова подошел к девушке. На этот раз заговорила она:

– Трудная у тебя работа…

– Мы все время, с утра до поздней ночи, двигаемся. У всех у нас больные ноги.

– Да поможет вам Аллах…

– Так разве нельзя извинить человека, если он вдруг теряет терпение?

– Конечно…

– А когда доплетаешься наконец до дома, то не находишь там ни вкусной еды, ни мягкой постели.

– Где ты живешь?

– В аль-Манасара…

– С родными?

– Один… Ни жены у меня, ни детей.

Вошли новые пассажиры, и Ханафи отошел. В тот день у него было много работы. Долго ходил он по вагону. Руки его механически отрывали билеты, передавали их пассажирам и опускали деньги в сумку. Время от времени слышались звуки рожка, словно взывавшие к сочувствию. А может быть, то были его вздохи, вздохи смертельно уставшего человека… Глаза девушки неотступно следовали за кондуктором.

Едва трамвай подошел к остановке Абу-ль-Аля, Ханафи выскочил из вагона и вприпрыжку пустился к лавке. Через минуту он вернулся с пирогами, начиненными рисом и мясом. Проходя мимо девушки, протянул ей пирог.

Она удивленно на него взглянула, но он прошел дальше… Вдруг взгляды их встретились. Оба улыбнулись друг другу!

* * *

Смена Ханафи подошла к концу. Он сдал сумку с деньгами и пошел по улице Мухаммеда Али. Что-то заставило его оглянуться, и, когда он продолжал свой путь, на лице его сияла улыбка…

Войдя в свой квартал, Ханафи прислушался: за ним кто-то шел.

Проходя мимо знакомого кафе, он ускорил шаги, чтобы никто из друзей его не заметил.

Вскоре Ханафи оказался у своего дома… И в ожидании остановился у двери…

Шейх охраны

Перевод И. Соколовой

Это рассказ, который почти стерся в памяти.

События его произошли в маленькой деревушке, лежащей далеко за пределами цивилизации.

Землю обрабатывали здесь по старинке и управляли деревушкой согласно древним обычаям. Так и текла в ней жизнь: крестьяне довольствовались теми средствами пропитания, которые легко было добыть, и сполна получали свою долю спокойствия и благополучия.

Деревня жила мирно и безмятежно. Ее жители помогали друг другу; между ними установились родственные отношения и единодушие, не было здесь скрытой ненависти, не было раздоров, столь часто приводящих к разобщенности.

Во главе этой счастливой деревушки стоял староста – было ему уже за семьдесят. Он относился к крестьянам милосердно и сочувственно, словно к родным детям, однако управлял ими, как того требовали от него мудрость и благоразумие, – справедливо и беспристрастно. Несмотря на преклонный возраст, он был полон энергии и обладал острым умом. Работы крестьянской не чуждался, жил как феллах, и ни одеждой, ни образом жизни не выделялся среди односельчан. Люди любили шейха, покорно ему подчинялись и с почтением внимали его приказаниям.

В деревне не было других должностных лиц, и староста обходился без официальных помощников, во всем полагаясь лишь на самого себя. Не прибегал он и к книгам. Если нужны ему были совет или помощь, он приглашал к себе друзей, и они спешили к нему и помогали, как умели. Шейх неустанно заботился о благополучии деревни и часто повторял с достоинством:

– Все идет с благословения Аллаха.

Благословение это приносило свои плоды, распространяя вокруг мир и спокойствие, и за время службы этого угодного Аллаху старосты ничто не нарушало безмятежную жизнь деревни.

Но вот шейх почил. Известие о его кончине повергло сельчан в уныние и замешательство, и они искали облегчения своей великой печали в глубокой вере. Канули в вечность дни, которые можно было поминать только добром. Им вновь предстояло жить в этом изменчивом, неустойчивом мире, и никто не ведал, какая ему уготована участь.

Однажды утром в деревне появился молодой человек в европейском костюме. Он приблизился к феллахам горделивой походкой, скрестив руки, слегка подняв голову, словно стремясь подчеркнуть, что он отличается от этих людей своей ученостью и культурой. В руке юноши был хлыстик, которым он небрежно помахивал.

Вскоре этот человек объявил, что он новый начальник.

Вокруг пришельца собрались люди и с удивлением и любопытством разглядывали его. Еще совсем недавно они видели перед собой покойного старосту и ясно представляли себе, каким должен быть глава деревни, – седой старец в войлочной шляпе, накинутом на плечи крестьянском плаще, с сучковатой палкой в руках… Вправе ли безбородый юнец претендовать на эту должность?

Новый начальник защелкал хлыстом, возвращая людей к действительности, и поразил их словами!

– Где господин помощник?

Все смутились, стали переспрашивать друг друга… А начальник закричал резким голосом:

– Я спрашиваю: где помощник?

Поднялся гул. Все были в замешательстве. Затем из толпы выступил шейх с всклокоченной бородой и морщинистым лицом, на нем были крестьянский плащ и высокая чалма.

– У старосты не было помощника, – сказал он.

Едва эти слова коснулись слуха молодого человека, он прервал шейха:

– Что ты говоришь? Может ли быть деревня без помощника старосты?

Шейх ответил ему твердо:

– Никогда у нас не было человека, занимающего такую должность.

Начальник снова щелкнул хлыстом и прокричал:

– Тогда приведите ко мне амбарного стража!

Шейх опустил глаза под его взглядом и смущенно проговорил:

– И такого нет.

– Вы утверждаете, что у вас нет и амбарного стража?

– Поверь, мы не знаем о его существовании.

Лицо молодого человека побагровело, и он закричал гневно и возбужденно:

– А у кого ключи от амбара? Может быть, вы скажете, что у вас в деревне нет амбара и нет ключей?

Шейх посмотрел на него:

– Сын мой, не торопись. Есть у нас и амбар, и есть от него ключи. Они хранились у покойного старосты. Может быть, ты хочешь получить их? Они у меня.

– А ты… Кто ты такой?

– Я имам мечети.

Презрительно усмехаясь, молодой человек воскликнул:

– Поистине неисповедима воля Аллаха!.. Ключи от амбара в руках имама мечети… Подай их, о человек!

Имам удалился, чтобы принести ключи, а начальник, меряя землю шагами и бросая вокруг себя негодующие взгляды, бормотал:

– Анархия… Анархия… Кажется, мне придется перестроить эту деревню.

И опять закричал:

– Неужели здесь нет ответственного чиновника, от которого я мог бы узнать, что мне нужно? Может быть, и писаря нет?

Из толпы вышел тщедушный старичок, с трудом державшийся на ногах:

– Покойный иногда призывал меня написать для него некоторые счета…

Начальник прорычал с издевкой:

– Слава Аллаху! Наконец мы нашли того, о ком спрашивали.

Он исподлобья поглядел на старика, затем приказал ему:

– Ступай со мной в правление. Посмотрим бумаги.

Они вошли в большую, просторную комнату. Начальник огляделся, отыскивая глазами, куда бы сесть, но не увидел ничего, кроме расшатанной скамьи и полки, на которой лежали несколько листов бумаги и тетради, покрытые пылью. Он не решился сесть и продолжал стоять, перелистывая тетради и листки, пробегая их быстрым взглядом, затем с раздражением расшвырял их по сторонам.

Тем временем появился имам с большой связкой ключей. Он протянул ключи молодому человеку, и тот, едва взглянув на них, удивленно воскликнул:

– Деревянные? Да в какой век вы живете?

Он раздраженно зашагал по комнате, потом остановился перед старцами и, пристально глядя на них, проговорил:

– Эта деревня еще увидит чудеса. Из эпохи невежества и тьмы я перенесу ее в эпоху культуры и света.

Он стиснул лоб рукой и приказал:

– Подать мне шейха охраны!

Потирая руки, шейхи склонили головы… Когда молчание их затянулось, начальник, охваченный недоумением и удивленный до крайности, вскричал:

– Неужели вы осмелитесь сказать, что в деревне нет стражников? Нет охраны?

Поднялась чалма имама, затем показалось его морщинистое лицо, выражающее спокойствие верующего человека. Старец прошептал:

– Наш хранитель – Аллах.

Начальник яростно щелкнул хлыстом, с силой плюнул и вылетел из комнаты, как стрела, выпущенная из лука…

Несколько дней новый начальник не покидал своего дома, занятый составлением пространного отчета о состоянии деревни и о том, какие реформы следует провести, дабы спасти ее от анархии и разорения.

Он тщательно нанизывал одно слово на другое, стремясь, чтобы отчет выглядел как можно более убедительным. Этот важный документ пестрел такими выражениями, как «разграничение ответственности», «назначение соответствующих органов», «распределение власти», «укрепление пополнительной власти»…

В конце следовал вывод: первым долгом надлежит создать отряд стражников, который оказывал бы помощь исполнительной власти, карая тех, кто осмелится стать на пути реформ и культурных мероприятий.

Молодой человек послал свой отчет владельцу деревни в столицу и в ожидании ответа наслаждался отдыхом и покоем, подготавливая себя к осуществлению великого замысла, который он начертал в своем грандиозном отчете.

Целую неделю обдумывал начальник, как приступить к первой реформе, а именно – к созданию отряда стражников.

Больше всего заботил его выбор формы для стражников, – она должна была обеспечить им должное уважение односельчан и выделить их из числа обычных созданий Аллаха. Покончив с формой, он тут же начал производить смотр крепких парней, отбирая тех из них, кто выдерживал «психологические испытания» на остроту и гибкость ума, изобретательность, умение подчиняться приказу.

Отобрав парней, которые отвечали всем этим требованиям, он стал думать: кого из них назначить шейхом охраны.

Начальник полагался на свою проницательность – он постоянно гордился ею и считал ее безошибочной. Выбор его пал на крестьянина, который не был ни самым достойным, ни самым старшим, и лишь она – эта удивительная проницательность – разглядела в нем то, чего не замечали другие.

Начальник остановился перед шеренгой стражников, подозвал к себе счастливца и прокричал ему:

– Я выбрал тебя шейхом охраны. Так пойми же свою задачу как следует… Основа военной службы – повиновение и дисциплина, без всяких споров и обсуждений… Все обязаны знать свое дело и свой долг.

На следующий день шейх охраны явился на «плац», кичась своей шляпой, украшенной отличительным знаком его власти. В руке, словно копье победителя, он держал увесистую дубинку. Торжественно вышагивал он в своем просторном темно-коричневом мундире, а за ним важно шествовал отряд стражников с сияющими лицами, безмерно гордых своей новой формой…

На середине плаца стражников приветствовал староста. Помахивая хлыстом, он осмотрел их ряды, затем остановился. Лицо его было радостно возбуждено, глаза горели:

– Внимание!

Началась муштровка. Затопали ноги, замелькали руки, сгибаясь и вытягиваясь, задвигались тела, поднимаясь и опускаясь; в воздухе сгустилась пыль, словно после жестокого сражения.

Во время этой суматохи над плацем висел рев начальника, и эхо повторяло его повсюду:

– Направо кругом!

– Вперед марш!

– Шаг назад!

– По четыре стройся!

– Стой!

– Отдать честь!

На стенах и крышах ближних домов гнездились стайки мальчишек. Удивительное зрелище, которое предстало перед ребятами, ослепило их.

Начальник потренировал стражников, затем велел шейху охраны продолжать занятия. День подходил к концу, а шейх все еще усердствовал.

Лишь с заходом солнца отправился он домой, охрипший от непрерывных окриков и приказаний, обессиленный, едва разгибая колени после продолжительных приседаний и поворотов. Несмотря на усталость, он был доволен.

Его встретила жена, окружили сыновья. Они ощупывали его мундир, прыгали вокруг него, разглядывали шляпу с красным значком. А он рассказывал жене о своей новой должности и о том, что повиновение и дисциплина – основа военной службы. В своих жестах и интонациях шейх охраны стал подражать новому старосте. Он употреблял звучные фразы и внушительные слова, которые в тот день впервые коснулись его слуха: «по четыре стройся», «шаг назад», «отдать честь»… Не сводя глаз с шейха, семья в упоении внимала ему.

Когда же был принесен поднос с ужином и все собрались вокруг него на разостланных циновках, хозяин дома небрежно приказал, чтобы ему принесли стул, на котором он возвышался бы над поверхностью земли.

Занятия со стражниками поглощали все силы старосты: заканчивая один вид упражнений, он тут же принимался за другой.

Теперь он ходил по деревне и по полям только в сопровождении отряда стражников, которые шествовали впереди него или тащились сзади.

Что касается шейха охраны, то он получал указания своего начальника и старательно проводил их в жизнь. Когда занятия кончались и шейх направлялся домой, он чувствовал, что на него со всех сторон устремлены робкие, испуганные взгляды. А мальчишки, едва завидев его, обращались в бегство, освобождая ему дорогу.

Однажды он обучал свой отряд и был очень недоволен одним из стражников. Шейх обвинил его в нерадении и в грубости своей перешел всякие границы. Стражник был сильнее его и старше. Он набросился на него и нанес ему сильный удар в висок. Оба противника сцепились, началась потасовка.

Это известие дошло до старосты, он тотчас явился, разнял дерущихся и тут же издал приказ об увольнении стражника, так как тот нарушил основной пункт воинского устава, гласящего о беспрекословном послушании и дисциплине.

Приказ был приведен в исполнение. При всем строе начальник вызвал стражника и лишил его отличительного значка и форменной одежды – так вождь лишает провинившегося солдата знаков отличия и отнимает у него оружие. Обиженный стражник ушел, распаляя сердце свое злобой и ненавистью.

Глубокой ночью у пылающего костра собралось несколько стражников: греясь, они рассуждали о событиях дня.

– Шейх не имеет права бить нас по лицу.

– Но он говорит, что дисциплина – основа военной службы.

– Как бы то ни было, а никому не дозволено унижать создание Аллаха.

– Шейх и вправду стал забываться, – проговорил первый. – Буйствует, говорит грубости. Да и не годится он на эту должность. Мы куда сильнее и ловчее его.

– Староста скоро поймет, что обманулся в нем, – сказал кто-то.

А один стражник, редко высказывавший свое мнение, заметил:

– Денег шейх охраны получает вдвое больше нашего, а ведь он не больно утруждается службой. Лишь кричит да приказывает.

Тут все увидели на дороге силуэт и замолчали, стараясь разглядеть, кто это. Оказалось – изгнанный стражник. Его пригласили к костру. И долго еще слышался зловещий шепот, подобный шипению змеи.

Шли дни. Никто не осмеливался пожаловаться начальнику на несправедливость шейха охраны, но все это время деревня, казалось, жила под покровом какой-то тайны.

Стражники продолжали заниматься все так же энергично и настойчиво. Шейх ощущал силу своей власти, гордость и самомнение его возрастали. На подчиненных щедро сыпались пинки и пощечины. Шейх оскорблял их, возводил на них напраслину, предъявлял нелепые претензии, без причины увольнял. И староста всегда был шейху поддержкой и опорой.

В феллахах рос страх перед авторитетом шейха и его высоким положением. Люди заискивали перед ним, ходили к нему толпами, моля о заступничестве и других милостях.

Дом шейха стал гаванью, куда стекалось множество даров и подношений.

Однажды староста отчитал шейха за какую-то оплошность, но это не сделало его более сострадательным к подчиненным. Он по-прежнему был жесток с ними. Опьяненный властью и тщеславием, шейх забыл, что сам он орудие в руках начальника, забыл и про заповедь, гласившую, что дисциплина – основа военной службы.

Постепенно отношения между начальником и шейхом охраны испортились; слухи об их ссоре начали расползаться и оседать повсюду, как пыль.

Вскоре к начальнику стали поступать жалобы на несправедливость, – люди просили образумить тирана, сеющего зло в деревне…

Долго размышлял староста, как поступить с шейхом охраны, и пришел к твердому решению – предать этого человека дисциплинарному суду.

И суд состоялся. Важно восседал на своем месте начальник. Справа от него пристроился имам мечети, изнемогающий под тяжестью своей чалмы; слева – шейх, который записывал для покойного старосты счета, – такой малорослый и тощий, что едва был заметен.

Суд проходил в мрачной и ветхой комнате, потолок которой готов был каждую минуту обрушиться. Обвиняемый стоял перед судом в окружении свидетелей.

День клонился к вечеру, а суд все продолжал слушание дела. В комнате стояла духота – дыхание людей вытеснило свежий воздух, со лбов стекал пот.

Староста был сосредоточен, глаза его горели. Расстегнув рубашку и засучив рукава, он исполнял свои обязанности, следя за порядком заседания, с энтузиазмом отдавая различные приказания.

Наконец председатель суда счел нужным уединиться, чтобы вынести приговор. Он велел освободить помещение.

Через некоторое время всем было разрешено войти и выслушать постановление суда. Помещение вновь заполнилось; люди толпились в проходах, напрягая слух…

Едва заняв свое место, староста принялся читать по бумаге, которую держал в руке. Повторив несколько раз: «В виду того, что…» – он объявил свое окончательное решение: уволить шейха охраны, обязав его уплатить большой штраф.

В комнате поднялся шум. Одни кричали: «Да здравствует правосудие!», другие – «Долой ненавистного тирана!»

Тяжело ступая, нервно поигрывая плетью, начальник прошел сквозь людскую толпу и, довольный собою, отправился домой. Едва добравшись до своего кресла, он упал в него обессиленный.

Деревня не спала всю ночь, обсуждая, кто же будет назначен вместо уволенного шейха. Люди усаживались на мастабах[41]41
  Маста́ба – каменная скамья вокруг дома.


[Закрыть] и жарко спорили. Каждый пытался выставить свою кандидатуру. Все понимали, что этот важный пост означает большую власть и сулит значительную выгоду.

Незаметно, группами и поодиночке, феллахи пробирались к дому начальника. Острожно проходили они в ворота.

До глубокой ночи в комнате начальника горел свет, и в окне взад и вперед двигалась его тень.

В свете раннего утра у дома начальника была видна толпа людей, ожидавших его появления. Они хотели узнать, к какому решению пришел он ночью, на кого пал выбор.

Едва заметив его приближение, они бросились к нему, надеясь услышать хоть намек о его решении.