Текст книги "Испанские каникулы"

   Дженна и Сэм молча лежали в тени дерева на высохшем, покрытом низкорослым кустарником поле и глядели в бездонное синее небо. Дженна молчала, потому что курила, глубоко затягиваясь. Сэм же никак не мог придумать, что бы такое сказать, чтобы не показаться полным идиотом.

   После обеда Аманда решила, что сидеть у бассейна слишком жарко, и повезла Октавию, Беатрису и Ната в какой-то ослиный питомник, про который где-то вычитала. Когда машина выехала за ворота, Дженна повернулась к Сэму и спросила:

   – Пива хочешь?

   Сэм как можно безразличнее пожал плечами:

   – Почему бы и нет?

   Пока он шагал рядом с Дженной, неся холодные банки с пивом, в уме у него непрестанно складывались реплики – непринужденные, небрежные, остроумные. Но всякий раз, стоило лишь ему открыть рот и собраться произнести что-нибудь, его сковывала неуверенность. А что, если шутка на самом деле получится тупая? Что, если Дженна развернется и посмотрит на него этим своим непроницаемым, уничтожающим взглядом – или, хуже того, рассмеется? Потому он так ничего и не говорил – и молчание все крепло и крепло.

   Дженну это, похоже, не волновало. Она выпила пиво – Сэм успел к этому моменту осилить лишь половину своей банки – и закурила сигарету. Похоже, ей этого было вполне достаточно. Честно говоря, по такой жаре особенно говорить и незачем. Солнце в этом смысле очень удобная штука – почти как телевизор. Если разговор увял, всегда можно просто закрыть глаза и позагорать, пока не придумаешь, что бы еще сказать.

   – Ну так как? – произнесла Дженна.

   Сэм, вздрогнув, быстро повернул голову в ее сторону. Дженна сидела, и ее косички рассыпались по плечам, словно шнурки.

   – Успешный ли выдался отдых для всех? – Она выпустила облачко дыма и сверкнула глазами. – Твое мнение, Сэм? Палец кверху или палец книзу?

   – Ну, – небрежно произнес Сэм, – пожалуй, кверху. В смысле – погода хорошая…

   – Погода хорошая, – повторила Дженна, слегка улыбнувшись. – Англичанин!

   – Я отлично провожу время, – добавил Сэм, уязвленный насмешкой. – Нат тоже. Думаю, и мама с папой тоже.

   – Ты так думаешь?

   – А ты нет?

   Дженна пожала плечами и снова затянулась. Она наклонилась почесать ногу, и взгляд Сэма уткнулся в ее груди, смуглые, круглые, как яблоки, заключенные в два туго натянутых черных треугольника. Пальцы Сэма впились в сухую, твердую землю. Ему захотелось что-нибудь сказать, но в горле встал ком. Дженна оторвалась от изучения аккуратно накрашенного ногтя на большом пальце ноги и загадочно улыбнулась.

   – Что ж, я рада, что ты хорошо проводишь время.

   Сэм вспыхнул и быстро отвел взгляд. И что это она имеет в виду?

   – А ты сама разве не проводишь время хорошо? – спросил он несколько агрессивным тоном.

   – Я здесь не для этого.

   – Да, но это же не против правил, верно?

   – Не знаю, – сказала Дженна. – Я не спрашивала.

   Она потешно закатила глаза, и Сэм расхохотался, отчасти от облегчения.

   – Тебе не нравится Аманда, да? – спросил он, взял свою банку и глотнул еще пива.

   – Как работодатель? – Дженна взяла другую банку и вскрыла ее. – Не особенно.

   – А… как человек?

   – Как человек… – Она задумалась на несколько секунд, поднеся банку к губам. – По правде говоря, мне ее жаль.

   – Тебе жаль Аманду? – Сэм изумленно воззрился на Дженну. – Но почему?..

   – Да потому, что она мне не показалась безумно счастливой женщиной.

   – Может, ей бы не стоило строить из себя такого босса? – Сэм покачал головой. – Мне прямо не верится, что ты ее жалеешь. В смысле – она ведь ужасно с тобой обходится.

   – Если мне неприятно на нее работать, это еще не означает, что я не могу ее жалеть. – Дженна погасила окурок, ткнув его в землю. – Знаешь, Аманда, во всяком случае, вправду заботится о своих детях. Когда Беатриса приболела, Аманда просидела с ней всю ночь. И убирала за ней. А Хью, конечно же, даже пальцем не пошевелил…

   – Так тебе не нравится Хью? – удивленно переспросил Сэм.

   – Пустое место, – ответила Дженна. – Типичный англичанин. Ни эмоций, ни юмора – ничего. Аманда, конечно, тот еще подарочек – но про нее хоть можно сказать, что она и вправду любит своих детей.

   – Все матери любят своих детей.

   – Ты так думаешь? Я видала кучу матерей. И некоторые выражали свою материнскую любовь очень своеобразно. – Дженна перекатилась на живот и положила подбородок на руки. – Среди них встречаются форменные суки. Они завели детей просто потому, что так получилось. А потом спихивают их с рук и уезжают на месяц на Барбадос. А другие страдают комплексом вины и терпеть не могут няню за то, что она проводит с детьми времени больше, чем родная мать.

   Сэм с любопытством взглянул на Дженну.

   – А хоть с кем-то из работодателей ты ладила?

   – Время от времени… – Дженна ухмыльнулась. – Ты запомни вот что: основное чувство, лежащее в основе взаимоотношений между матерью и няней, – это ненависть.

   – Ненависть? – Сэм рассмеялся, хотя не понял, шутит Дженна или говорит всерьез.

   – Ну, может, и не ненависть, – уступила Дженна. – Но обида. Зависть. Я завидую им, потому что у них большие дома и куча денег, а они завидуют мне, потому что у меня нет растяжек и есть сексуальная жизнь.

   – У Аманды растяжек нету, – ляпнул Сэм не подумав.

   – Что, вправду? – Дженна приподняла брови. – Ты присматривался?

   – Нет, – покраснев, сказал Сэм. – Конечно нет. Просто… – Он глотнул пива, чтобы скрыть замешательство. – Так ты… значит, думаешь, что Аманда тебе завидует? – спросил он, пытаясь продолжить беседу.

   – На самом деле я думаю, что у Аманды недостаточно воображения, чтобы завидовать кому бы то ни было, – сказала Дженна, прикрыла глаза и улеглась.

   Сэм беспомощно скользнул взглядом по ее телу и отвел глаза. Его мгновенно бросило в жар. Он отпил еще пива и провел рукой по мокрому лбу.

   – Ты и вправду похож на свою маму, – сказала Дженна, внезапно открыв глаза. – Глаза одинаковые, да и вообще.

   – Ну да, – согласился Сэм.

   – А Нат – в точности твой папа. Странно, правда?

   Сэм промолчал. Он принялся с непроницаемым лицом неизвестно зачем перевязывать шнурки на кроссовках. Сэм всегда колебался, если новые знакомые начинали расспрашивать его о родителях. Иногда он был не в том настроении, чтобы тешить чужое любопытство. Особенно девчоночье – они вечно впадали в истерику, если им сказать: ахали, обнимали его и сообщали, что готовы поговорить с ним об этом, если ему хочется. Как будто это была невесть какая проблема – а это вовсе и не проблема!

   С другой стороны, Дженна не тот человек, который вообще склонен впадать в истерику.

   – На самом деле Филипп мне не отец, – произнес наконец Сэм, подняв взгляд. – В смысле – не родной отец.

   – Что, вправду? – Дженна, подобравшись, села. – Ты приемный сын?

   – Не совсем, – сказал Сэм. – Мама – моя родная мама. Она меня родила, когда была еще совсем молодой. Примерно в твоем возрасте.

   Дженна взглянула на него с прищуром, как будто что-то подсчитывала.

   – А кто тогда твой отец? – поинтересовалась она.

   – Какой-то тип из Южной Африки. Профессор Кейптаунского университета.

   – А! – Дженна слегка успокоилась. – И как он? Ты с ним ладишь?

   – Я его в жизни не видал. Может, когда-нибудь отправлюсь навестить его. Мама с папой говорили, что я могу это сделать.

   Сэм отвернулся от внимательного взгляда Дженны, сорвал травинку и принялся вертеть ее в руках. Невзирая на то что он полностью определился с отношением к родному отцу и всей этой ситуации, Сэму всегда становилось несколько не по себе, когда приходилось об этом говорить.

   – Я бы на твоем месте не стала морочиться, – сказала Дженна. – Мой папаша ушел от нас, когда мне было пять лет. И я никогда не стану его искать. – Она глотнула пива, продолжая смотреть на Сэма с любопытством. – А Филипп, похоже, неплохой мужик.

   – Он самый лучший, – подхватил Сэм. – В смысле – иногда он может довести, но… – Он пожал плечами. – Ну, ты понимаешь.

   – Ты хочешь сказать, что он по сути своей хороший человек, – помогла ему Дженна. – Знаешь, как-то раз Октавия уже умотала меня вконец, и тут Филипп принялся рассказывать ей сказку. Не приставал с пустяками, а просто начал рассказывать. И сказка была классная. Мы все ее слушали до самого конца.

   – Папа всегда сочинял для нас отличные сказки, – кивнул Сэм. – Рассказывал их по вечерам, с продолжением. И до сих пор рассказывает Нату.

   – А он этим занимается профессионально? В смысле – он писатель?

   Сэм покачал головой.

   – Он работает в банке.

   – Да ну? – Дженна приподняла брови и выпустила облачко дыма. – Так он зарабатывает кучу денег?

   – Нет. – Сэм помолчал несколько мгновений, размышляя, стоит ли что-либо добавить. – На самом деле его сейчас могут уволить, – сказал он в конце концов.

   Дженна уставилась на него круглыми глазами.

   – Ты серьезно?

   – Угу. У них там произошло слияние компаний. Родители мне не рассказывают, но и так все ясно. – Сэм взглянул в глаза Дженне. – Только Нату не говори, ладно? Он ничего не знает.

   – Конечно не скажу. Господи! Я понятия не имела… Мне ужасно жаль. – Дженна покачала головой, и бусинки, вплетенные в концы косичек, застучали друг о друга. – Бедный твой папа.

   – Ну, может, этого еще и не случится.

   – Надеюсь, что нет. – Дженна нахмурилась. – Он не заслуживает еще и этого.

   – В каком смысле – еще и этого? – озадаченно спросил Сэм.

   Дженна молча глядела на него примерно с минуту, словно пытаясь прочесть что-то по его лицу.

   – Еще и этого в придачу к испорченному отпуску, – сказала она и снова затянулась.

   Сэм встревоженно глядел на нее. Разговор вроде был совершенно обычным. Но с Дженной всегда казалось, будто у нее в мозгу попутно крутится что-то еще. Что-то такое, о чем она тебе не говорит.

   – Жизнь людей всегда намного интереснее, чем ты думаешь, – сказала вдруг Дженна. – В каждой семье непременно найдется что-нибудь такое, что свихнуться можно. Тайна, вражда, какая-нибудь серьезная проблема… О господи, ну и жарит! – Она самым непринужденным образом расстегнула верх от бикини. – Ты не возражаешь?

   Когда черная ткань соскользнула с загорелых, безупречных грудей Дженны, Сэма тряхнуло. «Дьявол! – подумал он, пытаясь сохранить бесстрастный вид и отчаянно стараясь не глядеть на ее соски. – Не хватало еще облажаться!» Дженна взглянула на него, и Сэм поспешно отвел взгляд. Он потянулся за новой банкой пива и вскрыл ее; руки у него дрожали.

   – Не пей слишком много, – посоветовала Дженна.

   Сэм взглянул на нее. Он не смел даже шелохнуться. Краем глаза он видел двух птиц, вьющихся друг вокруг друга в небе. А потом внезапно, без всякого предупреждения Дженна потянулась и поцеловала его. Губы у нее были прохладные.

   Сэм закрыл глаза, пытаясь сохранить самообладание. Но желание подмяло его, словно поезд. Не в силах остановиться, он потянулся к груди Дженны. Дженна не отстранилась. Сэм оторвался от ее губ и проложил дорожку из поцелуев к соску. Когда он взял сосок в рот, Дженна запрокинула голову и тихонько застонала. Этот стон вызвал новый взрыв возбуждения у Сэма, и юноша нашарил вторую грудь, надеясь еще раз добиться такого же результата. Тут Дженна что-то произнесла, но Сэм не расслышал.

   – Что? – очумело переспросил он, подняв голову.

   – Ниже, – пробормотала Дженна.

   Сэм с бешено колотящимся сердцем соскользнул на сухую землю и медленно провел губами по плоскому смуглому животу Дженны, постепенно приближаясь к краю трусиков. В их школе парни называли это Западным фронтом. Эту тугую, мучительно дразнящую полоску лайкры, или кружев, или что там окажется – то, что девчонки обороняют всеми силами. Сэм добрался до верха маленького черного треугольника – трусиков-бикини – и остановился, раскрасневшись. Краем сознания он понимал, что его ляжки, удерживающие вес тела, дрожат, что в колени впиваются острые камушки, что шея взмокла от пота. «И что теперь? – панически подумал Сэм. – Боже милостивый, что же теперь?»

   Дженна под ним выгнулась и как-то умудрилась слегка раздвинуть ноги с таким видом, будто это произошло само собою. От этого зрелища Сэм едва не обезумел. Она лежала перед ним. Протяни руку и возьми.

   У Сэма в кармане был презерватив – он его прихватил заблаговременно, один из трех, запрятанных в чемодан. Когда Дженна позвала его пить пиво, Сэм взлетел вверх по лестнице, разодрал картонную упаковку и сунул крохотный пакетик из фольги в карман, не смея поверить, что ему и вправду придется этим воспользоваться. Он и его приятели всегда носили с собой презервативы – как нечто само собой разумеющееся. Насколько было известно Сэму, на самом деле никому из его друзей не пришлось пока пустить их в ход, но теперь… Сэм снова взглянул на Дженну, и его охватило волнение. Ему как, надевать это? Или сперва спросить ее? Черт, что ему…

   Дженна пробормотала что-то неразборчивое, и Сэм вскинул голову. Что она говорит?

   – Что ты сказала? – переспросил он хриплым голосом.

   Не глядя на него, Дженна протянула руку и снова выгнулась. И внезапно ее плавки от бикини соскользнули прямо на глазах у Сэма. Он просто не мог поверить… Ох… о-оххх… господи…

   – Ниже, – пробормотала Дженна, и на губах ее появилась еле заметная улыбка. – Чуть ниже.

   Филипп сидел в одиночестве у здоровенной мраморной стойки на кухне и очень медленно потягивал минеральную воду. Ему потребовалось несколько часов, чтобы пробудиться, – даже сейчас мысли у него путались и он плохо воспринимал окружающую реальность. Руки его словно бы находились в нескольких милях от остального тела; всякий раз, когда он ставил стакан на мраморную стойку, негромкий стук заставлял его морщиться.

   Филипп понятия не имел, сколько выпил накануне вечером, но если судить по пустым бутылкам и состоянию головы по пробуждении, то до черта и больше. Он проснулся в середине утра и обнаружил, что сидит в одиночестве у бассейна; в глаза у него словно песка насыпали, а в горле пересохло. Когда Филипп огляделся мутным взором по сторонам, пытаясь собрать воедино разрозненные воспоминания о предыдущем вечере, ему стало обидно, что он остался тут один, что Хью не проснулся тут же. Это отдавало жульничеством – уползти с утра пораньше к душу и чистой одежде. В конце концов, они оказались заодно, когда повели себя плохо. Филипп был бы не против позволить себе немного похмельного сочувствия – повспоминать о вчерашних приключениях и сравнить, кому хуже.

   Он потянулся за бутылкой минералки и снова наполнил стакан, наблюдая за пузырьками, энергично рванувшими к поверхности воды. «Хью, когда выпьет, – просто другой человек», – подумалось Филиппу. Довольно скучный и замкнутый малый, встреченный в начале отпуска, вдруг превратился в очень даже остроумного человека, которого Филипп был бы совсем не прочь узнать поближе. «Хью – просто превосходный испытатель-ракетчик», – подумал Филипп и ухмыльнулся. Что за ребячество! Ему почти захотелось, чтобы Хлоя тоже присутствовала на их «мальчишнике» и полюбовалась, насколько буквально он выполняет ее инструкции. Разве она сама не сказала, чтобы он успокоился и выбросил все из головы? Чтобы расслабился и наслаждался жизнью? Ну вот, он это и сделал – наилучшим образом.

   Филипп глотнул еще воды и закрыл глаза, ощущая, как голова протестует против вливания жидкости. Тело возражало, но это было только к лучшему. И было бы еще лучше, если бы добавить «Алка-Зельцер». Но Филипп, перекопав дорогущие кухонные шкафы Джерарда, ничего антипохмельного так и не нашел, а он был сейчас не в том настроении, чтобы кого-либо спрашивать. Кроме того, ему доставляло какое-то странное удовольствие сидеть здесь с гудящей головой и дрожащими руками и чувствовать себя именно так, как он того заслуживает.

   Нынче днем вилла превратилась в странное, убаюкивающее место. Конечно же, отчасти эту тишину можно было объяснить отсутствием трех младших детей – и Аманды, как мысленно признал Филипп. Отчего-то ее присутствие усугубляло нервозность обстановки.

   У Хлои разболелась голова, и она ушла в спальню. Она выглядела бледной и больной и отвернулась, когда Филипп попытался обнять ее за плечи. Возможно, она до сих пор беспокоится из-за Джерарда. Филипп задумчиво глотнул еще воды. Он сам не вполне понимал, как относится к теории Сэма и имеет ли это какое-то значение. Они все здесь, они отдыхают, и, несомненно, только это и важно – так ведь? Вилла такая огромная, что здесь, пожалуй, могла бы разместиться еще и третья семья, не причинив остальным особых неудобств.

   Филипп сделал еще глоток и взял мисочку с фисташками, оставленную кем-то на стойке бара. Начав щелкать их, он ощутил слабое удовлетворение. И даже умиротворение, несмотря на болезненную пульсацию в голове. В конце концов он начал успокаиваться. Если Крис прав, значит, в течение ближайшей недели ничего не произойдет. Филипп чувствовал себя словно приговоренный, которому дали несколько дней отсрочки.

   То ли алкоголь подействовал на нервные окончания, то ли вынужденная праздность сказалась на деятельности всей нервной системы, но Филипп ощутил спокойствие и расслабленность. Впервые с начала отпуска он почувствовал, что и вправду на отдыхе. У него перестало ныть под ложечкой каждые пять минут, а мысли не возвращались то и дело к Англии, банку и его судьбе.

   Когда Филипп перерывал кухню в поисках средства от головной боли, ему попалась стопка буклетов. Это были рекламы всевозможных экскурсий и пикников, на которые можно было повезти мальчиков. Он выудил из стопки буклет аквапарка и представил себе, как несется по огромному желобу на резиновом круге, а мальчишки в ужасе глядят на отца, ставящего их в неловкое положение. Филипп рассмеялся. Да, так они и сделают! Вперед, к развлечениям!

   Тут по мраморной кухне раскатилась телефонная трель, и Филипп подскочил от неожиданности. Ему совершенно не хотелось отвечать на звонок. Во всяком случае, сейчас, пока он в таком умиротворении. С другой стороны, было совершенно ясно, что больше ответить некому. После пары звонков Филипп снял трубку и небрежно произнес:

   – Алло!

   – Алло, – послышался женский голос. – Не могли бы вы позвать Хью Стрэттона?

   – Конечно, – отозвался Филипп. – Сейчас пойду поищу его…

   – Или, может, вы будете любезны передать ему сообщение?

   – Ну… хорошо, – согласился Филипп. – Сейчас, я ручку возьму.

   Он лениво огляделся и заметил на резной деревянной полочке кружку с карандашами.

   – Угу, – сказал он, вернувшись к телефону. – Давайте.

   – Передайте, пожалуйста: Делла сказала…

   – Угу, – повторил Филипп, записывая имя.

   – …что Филипп Мюррей работает в Ист-Ройвичском отделении.

   Рука Филиппа, сжимавшая карандаш, замерла. Он озадаченно уставился на нацарапанные слова. «Делла – Филипп Мюр…»

   Он что, все еще пьян?

   – Извините, – выговорил он наконец, – кажется, я вас плохо расслышал.

   – Филипп Мюррей. М-ю-р-р-е-й. Работает в Ист-Ройвичском отделении Национального южного. Управляющий отделением.

   – Ага, – сказал Филипп. – Ясно. – Он потер лицо, пытаясь отыскать в происходящем хоть каплю смысла. – А не могли бы вы… с кем я разговариваю?

   – Делла Джеймс. Секретарша мистера Стрэттона, – ответила женщина. – Извините, что помешала вам отдыхать. Пожалуйста, если можете, передайте ему сообщение и скажите, что я перешлю ему соответствующие страницы отчета по факсу. Спасибо большое.

   – Погодите! – воскликнул Филипп. – Откуда… откуда вы звоните?

   – Из офиса мистера Стрэттона. Еще раз извините за беспокойство. До свидания.

   – Погодите! – вскричал Филипп. – Что, собственно…

   Но в трубке уже слышались короткие гудки. Филипп тупо уставился на зажатую в руке трубку, потом медленно опустил ее на рычаг.

   Это что, чья-то шутка? Может, это Сэм так развлекается? Филипп оглядел пустынную кухню, почти ожидая, что сейчас кто-нибудь со смехом выскочит из засады. Но все оставалось на своих местах. Мрамор безмолвно поблескивал.

   Тут внимание Филиппа привлек тихий звук. Он доносился откуда-то из глубин дома и сильно напоминал…

   Подстегнутый адреналином Филипп вскочил и кинулся к выходу из кухни. Добравшись до холла, он остановился и снова прислушался. Звук разнесся по мраморному холлу, странно прозаический на фоне окружающего великолепия. Факс, отрезающий бумагу.

   Филипп с колотящимся сердцем пошел на звук и очутился в кабинете. Факс стоял на столе – а рядом с ним свернулось несколько кремовых листов бумаги. Филипп взял ближайший, развернул и уставился на заголовок, не веря собственным глазам.

   «Из офиса Хью Стрэттона, начальника отдела корпоративной стратегии развития».

   А над ним – три характерным образом переплетенные между собою буквы. «ПБЛ».

   Хлоя лежала в спальне с задернутыми шторами, обратив невидящий взгляд в прохладную полутьму. Она пребывала в смятении, была взвинчена, и ее знобило. Головная боль прошла. Впрочем, голова особо и не болела – ровно настолько, чтобы можно было сослаться на нее и уйти от всех. От Хью с его настойчивым, ищущим взглядом, от Филиппа с его любящим, неведающим участием. Ей нужно было одиночество и время – подумать.

   Но чем дольше она пребывала в одиночестве, пытаясь размышлять рационально, тем неувереннее себя чувствовала. В ушах у нее непрестанно звучал голос Хью и увлекал ее мысли за собой, словно воздушный шар, наполненный гелием. Ее по-прежнему переполняло возбуждение волшебного, тайного веселья. Часть ее души отчаянно жаждала вернуть это возбуждение, эту магию. Жаждала чувствовать его взгляд и прикосновение его рук. Хью Стрэттон, ее первая настоящая любовь. Ее утраченная любовь.

   А за этим трепетом и романтикой таилось нечто иное, с чем было куда труднее справиться. Боль, вызванная пониманием того, чего она была лишена все эти годы. Осознание того, что этот человек до сих пор вызывает у нее приязнь и уважение. Что она видит его недостатки – но мирится с ними. Возможно, относится к нему даже лучше, чем его собственная жена. Хью почти не отличался от того двадцатилетнего парня, что клал голову на ее обнаженную грудь и беседовал с ней долгими ночами. Хлоя знала его настолько, насколько лишь один человек может знать другого. И хотя годы сделали его более чуждым и умудренным, Хлоя понимала его внутреннюю суть. Она до сих пор могла говорить с ним на одном языке – она не забыла его. И чем дольше находилась рядом с Хью, тем свободнее владела этим языком.

   Хью был прав. Пятнадцать лет ничего не значили. Они вдвоем действовали так же согласованно, как и всегда. Вернуть себе Хью – это было чудом. Волшебной сказкой.

   И все же… Все же.

   Жизнь – не волшебная сказка. Жизнь доказывает, что тайная, спрятанная от всех страсть – это одно, а кутерьма и грязь распавшихся семей – совсем другое. Жизнь подтверждает, что отдельные осколки совершенства просто не стоят такой цены. Ее стремление к Хью во многом проистекает из тоски по молодости. Он сейчас воспринимается как пропуск из нынешнего ее напряжения и беспокойства к золотому, спокойному прошлому. Хлоя закрыла глаза и почувствовала трепет, вызванный прикосновением его тела. Она снова сделалась двадцатилетней, свободной от ответственности и полной надежд, стоящей в самом начале жизненного пути. В эти волшебные несколько часов казалось, что невозможного нет. Хлоя полностью позабыла о себе. Но теперь…

   Она вытянула руку перед собой и бесстрастно взглянула на прожилки на коже. Эта рука принадлежит не двадцатилетней женщине. Она уже далеко не в начале пути. Она уже выбрала свой путь. И довольна этим путем. Более того – счастлива. Она любит Филиппа. Она обожает своих сыновей. И не может разбить их жизни из-за эгоистичной страсти.

   «У нас с Хью был шанс, – подумала Хлоя. – Наше время, наше место в пьесе. Но теперь время миновало, и уже слишком поздно. На сцену вышли другие люди, и мы должны действовать совместно с ними».

   Хлоя села и спрятала лицо в ладонях. Она чувствовала себя слишком уязвимой; слезы близко подступили к глазам. Ее внутренний стержень был крепким, но не непреодолимым, и в ней внезапно вспыхнула жажда уюта, близости, утешения. Прежде всего утешения. Хлое отчаянно захотелось, чтобы вокруг была ее семья – как балласт, как мешки с песком. Ей нужно напомнить себе, за что она держится и почему.

   Хлоя резко поднялась с кровати. Несколько мгновений она смотрела на свое бледное лицо в зеркале, затем двинулась прочь из комнаты. В доме стояла необычная тишина, и Хлоя вспомнила, что Аманда увезла детей на экскурсию. На кухне было пусто. У бассейна пусто. Хлоя заколебалась, глядя на ярко-голубую воду, затем развернулась и зашагала прочь, к площадке. Она подставила лицо солнцу, позволяя прохладной коже впитывать его лучи. Ей хотелось разрумянить щеки и согреть кровь. Хотелось, чтобы ее вечный, неясный холод растаял в жарком праздничном счастье.

   Ступив на площадку, Хлоя услышала звуки возни. Несколько мгновений спустя из травы возникла голова Сэма, растрепанного и раскрасневшегося. Следом показалась Дженна, с двумя яркими пятнами на щеках и смущенным лицом. Хлоя молча уставилась на них, пытаясь скрыть потрясение. Ну да, конечно. Сэму шестнадцать. Это всего лишь вопрос времени… если не свершившийся факт. От этой мысли она почувствовала почти дурноту.