Текст книги "Меч тени и обмана (ЛП)"

Автор книги: Люсинда Дарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Глава 2

Кайра

На следующее утро свет пробивается сквозь тонкие, потёртые коричневые занавески моей убогой, крошечной комнатушки, окутывая её мутно-серым оттенком. Несмотря на ранний отход ко сну и всего лишь одну кружку эля накануне, в затылке начинает нарастать глухая пульсация, вынуждая меня раздражённо застонать – явный признак того, что перед сном стоило что-нибудь съесть.

Я прикрываю глаза рукой, приглушая свет, но звуки просыпающегося снаружи мира вскоре становятся слишком громкими, чтобы их игнорировать. Возможно, нам следовало выбрать гостиницу поближе к окраине Миневала. Хотя это не что иное, как поселок между Городом Богов Ривьера и абсолютной глушью дикой природы, здесь всё же хватает народу. Народу, который, судя по всему, любит начинать день пораньше.

Наконец, я убираю руку и приоткрываю глаза. Маленькое восьминогое существо спускается по боковой стене, ближайшей к односпальной кровати, на которой я лежу. Не раздумывая, я поднимаю руку и прижимаю кончики пальцев к стене. Паук спешит ко мне, ускоряясь по древесным волокнам, и соскальзывает на край моего пальца, подползая к костяшке, прежде чем остановиться. Я подношу его ближе к лицу и закрываю глаза, сосредоточившись на точке соприкосновения.

Размытые образы вторгаются в мой разум, заставляя мою голову кружиться. Вероятно, это не лучшая идея – делать это так быстро после пробуждения. Это заставляет мир кренится, поскольку изображение, на котором я пытаюсь сфокусироваться, дробится на множество разных ракурсов, прежде чем сфокусироваться на моей цели.

Регис. Я морщусь, когда замечаю, как он переворачивается, простыня, обернутая вокруг его обнаженной талии, сползает. Я почти отгоняю изображение в ту секунду, когда вижу, как его гребаный член выскакивает наружу, но, к счастью, женское тело с другой стороны кровати накрывает его, скрывая чертову штуковину, и он поворачивается еще раз. Рука обвивает его талию, ногти впиваются в спину. Не нужно быть гением, чтобы понять, что происходит, когда его тело выгибается дугой и нависает над женщиной в его постели.

Думаю, ему действительно повезло с официанткой накануне вечером. Никакого шока. Объективно я могу сказать, что Регис симпатичный мужчина. Если бы он не был таким гребаным идиотом и бабником, я могла бы даже найти его привлекательным с точки зрения личности. Я снова открываю глаза и протягиваю руку к тумбочке. Паук сползает на твердую поверхность, прежде чем ускользнуть, исчезая обратно туда, откуда он появился, после того, как выполнил свою задачу.

Теперь, когда я знаю, что Регис не будет искать меня в ближайшее время, я сажусь и разминаю ноющие мышцы. Зная его, когда в его постели женщина и никакой другой работы на горизонте не маячит, он проведет следующие несколько часов, бездельничая и наверстывая упущенный накануне сон. Я, однако, не могу позволить себе роскошь расслабиться. Мне все еще нужно обдумать свои варианты в связи с последним полученным предложением. Мне также нужно унять стук в голове.

Я выползаю из постели и натягиваю ту же одежду, что была на мне вчера. Застёгиваю кожаный ремень на талии, подтягиваю все крепления и прячу небольшие стилеты во внутренние карманы. Собрать особо нечего, а до выселения времени больше, чем нужно, так что оставляю остальные вещи в комнате, запираю дверь узким металлическим ключом и вешаю его себе на шею, спускаясь вниз, в уже шумный общий зал таверны.

У меня урчит в животе, но, проходя мимо нескольких мужчин с затуманенными глазами, которых я видела прошлой ночью, склонивших головы над помоями, похожими на завтрак из таверны, я решаю отбросить эту мысль и вместо этого направляюсь на рыночную площадь.

Люди и Боги проходят мимо меня, когда я выхожу из таверны и постоялого двора на улицы Миневала. Начинают открываться киоски, и люди снуют туда-сюда, некоторые опаздывают на работу, спеша по мощеным улицам. В такую рань на дорогах мало экипажей и лошадей, так что мне достаточно легко маневрировать.

Хотя Миневал меньше, чем Города Богов, такие как Ривьера, мне он нравится. Мне нетрудно различить Богов, скрывающих свою Божественность здесь, в провинциальных городках, но тот факт, что они гармонично живут со своими смертными собратьями, – это то, что придает Миневалу его привлекательность. Так сильно отличается от структурированной иерархии Ривьера.

Единственным недостатком является массивное сверкающее здание на холме, с которого открывается вид на город. Мои глаза ищут его, даже когда я продолжаю свой путь по улицам. В каждом городе размером с Миневал или больше есть правящий Повелитель – или Бог. Еще один способ для них не спускать глаз со своего смертного скота. Мне чертовски повезло, что до сих пор я могла жить в тени, подальше от их пристальных взглядов. Нет сомнений, что Смертные Боги в Академии находятся под неусыпным наблюдением каждую секунду своей жизни.

Я морщусь. Если я все-таки решу принять предложение Офелии, то мне придется смириться с таким режимом жизни на недели, если не месяцы. Подобная работа, несомненно, займет много времени. Я понимаю, о чем думает клиент – кем бы ни была цель, подобраться к ним явно нелегко.

Для меня простое проникновение в одну из «Академий Смертных Богов» само по себе будет рискованным. Тем не менее, мысль о получении четырех миллионов денза засела в глубине моего сознания, как и со вчерашнего вечера. Без сомнения, Регис ожидает, что я соглашусь с условиями работы, несмотря на отсутствие информации, предоставленной клиентом, и я должна признать, что это все еще привлекательно.

Я с легкостью пробираюсь сквозь раннюю утреннюю рыночную толпу. Я знаю, что без плаща я меньше похожа на мужчину, но люди всё равно сторонятся меня – я явно не одета, как обычные городские девушки. Платье лишь путалось бы в ногах, если бы мне пришлось быстро двигаться.

Когда солнце поднимается в небо и жара обжигает мне голову, я протягиваю руку назад и собираю волосы, поднимая их наверх и перевязывая полоской кожи, снятой с запястья. Маленькие пряди волосков касаются основания моей шеи и висков, но не сильно падают на кожу, свежий воздух омывает мою мокрую от пота кожу, принося мне некоторое облегчение.

День клонится все ближе и ближе к полудню, пока я брожу по улицам, подбирая кое-какие вещи тут и там. Яблоко, чтобы наполнить мой желудок и вылечить головную боль, пульсирующую в черепе. Лишний кремневый камень, чтобы положить в сумки. Еще кожаная бечевка. Я уже почти готова развернуться и отправиться обратно в гостиницу, чтобы посмотреть, проснулся ли Регис после своего позднего ночного и утреннего свидания, когда испуганный крик эхом разносится по слишком близким зданиям за долю секунды до того, как скрип колес по камню и скрежет металла достигают моих ушей.

Толпа вокруг меня замирает, а затем начинает быстро двигаться. Половина из них поворачивается и бросается прочь от звуков криков и плача, в то время как другая половина – слишком любопытная для их же блага – шаркает туда.

Мне не требуется много времени, чтобы обдумать, что я собираюсь делать. Чем большим объемом знаний я обладаю, тем лучше. Или, скорее, это то, что я говорю себе, чтобы скрыть тот факт, что я просто чертовски любопытна. Развернувшись на пятках, я направляюсь обратно к дороге, но вместо того, чтобы следовать за толпой, замечаю лестницу, прислоненную к стене в начале переулка. Я хватаюсь за нее, поднимаясь по деревянным колышкам на две ступеньки за раз, забираясь достаточно высоко, чтобы зацепиться за нижнюю сторону свеса крыши. Вцепившись пальцами в каменную черепицу, я поднимаю свое тело на нагретую солнцем поверхность и, поднявшись на ноги, бегу по ней к следующему зданию, перепрыгивая через проем на следующую крышу.

Внизу начинает собираться все больше людей, все они собираются по обочинам дороги. Массивный экипаж, которого не было там, когда я проходила несколько минут назад, занимает большую часть пространства в центре улицы с киосками. Я хмурюсь. Какой гребаный идиот въехал бы на своей карете прямо на рынок? Карета, которая явно слишком велика, чтобы с комфортом проехать по улицам Майневала. Почти сразу же, как только у меня возникает эта мысль, меня осеняет. Карета гораздо больше похожа на те, что популярны в Городах Богов. На моем лице появляется гримаса.

Я оглядываюсь в направлении крика и, подойдя к краю второй крыши, останавливаюсь, опускаясь на корточки, чтобы понаблюдать за разворачивающейся передо мной сценой. Дверца кареты распахивается, и я хмурюсь еще сильнее. Бог. Конечно. Хотя и не просто Бог. Этот человек даже не пытается замаскировать свою Божественность, а вместо этого позволяет всему этому сиять. Золотые безделушки украшают длинные светлые пряди волос, которые ниспадают ей на ноги и волочатся за ними, когда она спускаются на улицу.

– Что это за переполох? – спрашивает она, размахивая малиновым веером перед своим идеальным лицом.

Даже если бы я еще не знала, кто эта Богиня, просто увидев ее, я бы точно догадалась, что дает ей уверенность появляться перед жителями Миневала с таким презрением.

Это Бог Миневала. Талматия. Бог тщеславия.

Утреннее солнце играет на ее золотистых волосах и загорелой коже. Мягкость ее черт, округлые щеки и нос пуговкой, а также изящный изгиб груди под богато украшенным платьем, которое на ней надето, – все это иллюзия истинного зла, скрывающегося за оболочкой Богини. Она хорошо известна в этих краях как необычайно зацикленная на себе – я полагаю, это черта ее тщеславия, – как и невероятно жестокая.

Если они точно знают, что сейчас произойдет, другие Боги – те, что скрывают свою Божественность, – быстро растворяются в толпе, чтобы скрыться. Скрывать свою Божественность – оскорбление, поскольку, по мнению Высших Богов, в этом нет ничего постыдного. Однако низшие, менее могущественные или Богатые Боги предпочитают свою невидимость Божественным ожиданиям. Талматия не одна из них. Она поворачивается к толпе и выжидательно машет пальцами.

– Ну? Кто из вас в ответе за остановку моей кареты?

– М-моя Богиня, – пожилой мужчина выходит вперед с того места, где он стоит перед ее позолоченной каретой. – Мы приносим извинения, но ваш экипаж, я… он чуть не переехал моего сына. Он…

Мое внимание переключается на землю позади него, где лежит маленькое существо, сжатое в объятиях матери. Брызги крови впитываются в камни дороги, когда она осторожно укачивает плачущего ребенка. В этом нет ничего «почти» – карета Талматии на самом деле переехала мальчика – и, судя по всему, ему недолго осталось жить в этом мире. Без сомнения, мужчина смягчил свою формулировку в надежде не возлагать вину на Богиню и не навлекать на себя ее гнев, но ущерб уже был нанесен.

– Неприемлемо! – Талматия визжит. – Как ты смеешь! Ты что, не знаешь, как ко мне обращаться?

Тоска от понимания поселяется у меня в груди, когда я поднимаюсь на ноги и делаю шаг назад, подальше от края крыши. Несколько зрителей внизу замечают мою тень, но к тому времени, как они оборачиваются, я уже исчезаю из поля их зрения. Я выдыхаю, прислоняясь спиной к нагретой солнцем трубе на самом верху крыши.

Отвратительные. Мерзкие. Недостойные. Все, что Боги бросают в нас, людей. Последнее ранит сильнее всего. Недостойные. Недостойные чего? Мне всегда было интересно. Недостойные жалости? Терпения? Любви?

Если мы такие недостойные, то зачем они вообще пришли сюда?

Я отворачиваюсь от этого зрелища и соскальзываю по противоположному склону крыши. Раздается крик – сдавленный хрип мужчины. Я стискиваю зубы. Не обращай внимания, Кайра. Ты ничего не можешь для него сделать. Мне нужно беспокоиться о своей шкуре.

Когда мои ноги снова ступают на твердую почву, я поворачиваюсь и смотрю туда, где спины людей все еще собираются на рыночной площади. Вход в переулок переполнен ими. До моих ушей доносятся крики Талматии над ними.

– … темницу, немедленно! Осмелиться ослушаться своих Богов, какое Богохульство. – Мои руки сжимаются в кулаки. Тяжесть чего-то знакомого давит мне на грудь. Беспомощность. Бессилие. Ярость.

– К черту это, – бормочу я, поворачиваясь обратно к площади. Возможно, если я скрою свое лицо, у меня не было возможности закончить мысль.

В ту секунду, когда я делаю движение к толпе, жесткая рука хватает меня за мое плечо и дергает меня назад. – Даже, блядь, не думай об этом, – Регис шипит мрачным голосом мне в ухо, когда он грубо тащит меня прочь от входа в переулок и за следующий угол.

С рычанием я бью локтем назад и вниз по его нижней части живота. Он кряхтит и хрипит от удара, ослабляя хватку достаточно, чтобы я оказалась вне пределов его досягаемости.

– Не надо! – рявкает он, задыхаясь, и кладет руку на живот. – Кайра, оно того не стоит.

Насилие поет в моей крови, когда я слышу, как крики женщины достигают новой высоты. – Никто другой не сможет им помочь, – огрызаюсь я.

Он качает головой. – И ты тоже не сможешь, – говорит он. – Ты не можешь, иначе рискнешь всеми нами в Преступном мире. – Он прав. Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Первое, что должна была сделать Офелия, когда я попала к ней, – это отправить меня в надёжные объятия одной из Академий, прямо к Богам. Но она этого не сделала. И из-за этого я не просто не принадлежу им – я постоянно в опасности.

– Забудь об этом. Это не наше гребаное дело. Если тебя поймают, ты будешь мертва. – Регис проводит рукой по животу и делает шаг ближе ко мне. – Я знаю, ты хочешь помочь им, но будь умнее. – Эмоции захлестывают меня, наполняя мой организм необходимостью бороться, но когда он обнимает меня – на этот раз мягче, нежнее – все это улетучивается. – Если ты хочешь им помочь, тогда выжидай.

– Они не сделали ничего плохого, – говорю я.

– Я знаю, Кайра, – шепчет он. Я кладу голову ему на плечо, и после недолгого колебания он кладет ладонь мне на затылок, сильнее прижимая ее к себе. Будь он кем-то другим, я бы даже не осмелилась выдать свою уязвимость, но это не так. Он Регис. Мой друг, мой товарищ. Он знал меня с тех пор, как я попала в Преступный мир. – Я знаю, – он снова произносит эти слова, его голос становится резче и глубже, чем раньше. Если кто-то и может понять невероятно несправедливые различия между смертными и Богами и тиранию, с которой они правят миром, то это был бы Регис.

– Их отправят в темницу, – говорю я. – Возможно, и мальчика тоже. – Там он умрет. Я знаю это, хотя и не говорю в слух. Судя по виду и количеству крови, ему требовалась немедленная помощь врача – а не того, чтобы его вместе с родителями отправили в темницу за какое-то предполагаемое оскорбление Бога этого города. Чувство вины тяжелым грузом течет по моим венам.

Регис кивает и отстраняется от меня. – Тогда мы вытащим их, – говорит он. – Но не сейчас. Мы не можем рисковать, что о твоем существовании узнают. Особенно не сейчас.

Смысл его слов не ускользает от меня, но я знаю, что он прав. Мне это неприятно, но я позволяю ему увести меня. При каждом шаге мне кажется, что я иду по битому стеклу, и не важно, насколько далеко доносятся крики, они эхом отдаются в моей голове.

Регис продолжает обнимать меня за спину, не позволяя обернуться.

– Сегодня вечером, – повторяю я, глядя на него снизу вверх, когда мы наконец возвращаемся ко входу в гостиницу. – Обещай мне.

Он вздыхает и, наконец, отпускает меня, чтобы сделать шаг назад. – У тебя чертовски доброе сердце, Кайра, – заявляет он. – Это гребаное чудо, что ты продержалась в качестве ассасина так долго, не говоря уже о том, насколько ты хороша.

– Я причиняю вред только своим целям, – напоминаю я ему. – Если нет денег, которые можно заработать, тогда в этом нет смысла.

Не последнюю роль играет и то, что Офелия давно стала давать мне только такие цели, смерти которых я могла бы оправдать. Насильники. Убийцы. Те, кто рушит чужие жизни просто потому, что могут. Мне хотелось бы верить, что люди отличаются от Богов, но это было единственное, что я мучительно осознала за последние десять лет – Боги. Люди. Смертные. Бессмертные. Не имело значения, какая кровь текла в тебе. Каждый был способен на худшее.

– Хорошо, – фыркает Регис. – Я обещаю. Сегодня вечером. Мы спасем их.

Это все, что мне нужно. Меня не волнует, что он считает что у меня кровоточащее сердце. В отличие от Богов, которые когда-то покинули нас, и моего Бога-родителя, который на самом деле поступил так же, я могу спать спокойно, зная, что, по крайней мере, у меня есть он.

Глава 3

Кайра

Человеческий ребенок и его семья были доставлены в замок Бога-Повелителя. К сумеркам весь Миневал узнает об этом. За то, что они осмелились восстать против Бога – нет, даже не за то, что восстали, а за то, что не упали к ногам Талматии в ту секунду, когда она вышла из своего экипажа, и не стали молить о прощении за несчастный случай, к которому они не имели отношения, – они погибнут в темницах.

Или, по крайней мере, они это сделают, если что-то не предпринять.

– Внутрь и наружу, Кайра, – тихо говорит Регис, когда мы останавливаемся у задней части каменной стены, которая окружает южную сторону замка Талматии. – Мне все равно, с чем ты столкнешься, мы здесь только для того, чтобы забрать семью и уйти.

– Понятно, – говорю я сквозь стиснутые зубы. Я смотрю на стену, с неудовольствием разглядывая плотные каменные кирпичи, когда поднимаю руку и сбрасываю с себя плащ. – Мы войдем и выйдем здесь, – говорю я, бросая свой плащ в кучу грязи. Я набрасываю на него немного травы и листьев – достаточно, чтобы скрыть его присутствие, но не настолько, чтобы я не смогла быстро найти его, когда мы вернемся. Ночью прохладнее, но вся эта ткань будет мешать, и нам нужно поторопиться с этим.

Регис чертыхается себе под нос. – Тебе чертовски повезло, что я вообще помогаю тебе, – бормочет он. – Если бы это зависело от меня, мы бы вообще не вмешивались.

– Можешь уйти, – говорю я ему, вытаскивая несколько стилетов из-за пояса. Я бросаю взгляд на тонкие кинжалы и, передумав, засовываю их обратно на место, прежде чем беру кинжалы потолще, привязанные к моим бедрам. – Я могу справиться с этим одна.

Регис усмехается и следует за моими действиями – сбрасывает свой плащ и также вытаскивает кинжалы. – Их трое, – говорит он. – Ребенок, вероятно, не сможет ходить после аварии. Без сомнения, отца избили охранники. – Если, конечно, ребенок все еще жив. Эта мысль, без сомнения, крутится у нас обоих, но мы держим ее при себе из чистой надежды.

Мои губы хмуро изгибаются, и я втыкаю острый конец своего кинжала прямо в камни, втискивая его между двумя расшатанными кирпичами. – Тогда держи свои мысли при себе, заткнись и давай займемся этим, – бросаю я в ответ.

Подпрыгнув, я заношу свой второй кинжал на фут выше и вытаскиваю первый, чтобы проделать то же самое еще раз. Используя только силу верхней части тела, мы с Регисом взбираемся по стене на вершину, пока не забираемся на выступ и не возвращаем наши кинжалы на их законные места.

– Темницы должны быть на нижних уровнях, – шепчет Регис. Он указывает в одну сторону, затем в другую. – Ты иди туда, а я – сюда. Если я тебе понадоблюсь…

– Пауки найдут тебя, – говорю я.

Он морщится, и легкая дрожь проходит по его телу. – Да, хорошо, – говорит он. – Только не позволяй этим маленьким ублюдкам прикасаться ко мне.

Этот небольшой, небрежный комментарий, наконец, немного рассеял гнев в моем сознании. Наверное, было бы лучше не говорить ему, что мои маленькие приятели-пауки делают гораздо больше, чем просто прикасаются к нему – они оказывают мне услугу, присматривая за ним всякий раз, когда мне это нужно.

Регис спрыгивает с выступа и исчезает в темноте внутреннего двора внизу. С того места, где он приземляется, поднимается облако пыли и грязи, и звук его шагов быстро затихает в ночи. Пригнувшись, я поворачиваюсь и бегу вниз по выступу стены, ставя одну ногу перед другой, чтобы сохранить равновесие. Это все равно что ходить по натянутому канату, но, к счастью, каменная стена хорошо сложена, и наверху нет никаких осыпающихся частей, которые могли бы снизить мою скорость.

Я добираюсь до конца и незаметно спрыгиваю вниз, спеша через боковой двор, где, как я подозреваю, обычно тренируются охранники, и проникаю во внешние коридоры. По территории замка разносится запах копченого мяса, а из основных общественных помещений доносятся радостные голоса. Слуги Богини Талматии наслаждаются своим вечером и усилиями по служению такому предположительно великому существу, в то время как внизу голодают ни в чем не повинные мирные жители. Это отвратительно. Без сомнения, некоторые из этих солдат более высокого ранга – Смертные Боги – моего собственного вида.

Смертные Боги хуже Богов. В то время как Боги являются их собственной сущностью – они понятия не имеют о бедственном положении смертных, – Смертные Боги сами же смертные. Тем не менее, и те, и другие относятся к людям не более чем к скоту, которым нужно управлять и забивать.

Я делаю глубокий вдох и подавляю желание дать волю своей ярости. Вместо этого я сосредотачиваюсь на поиске лестницы, ведущей на нижние уровни – в темницы. Внешние коридоры исчезают за моей спиной, как только я нахожу то, что ищу. Деревянная дверь, ведущая прямо в подвал замка. Я приоткрываю ее и проскальзываю внутрь, вздрагивая, когда горячий гнилостный воздух ударяет мне в лицо.

Однако, не желая тратить время на дискомфорт, я спешу вниз по лестнице, позволяя нескольким факелам, закрепленным на стенах, освещать мне путь. Запах гниющего дерева и плесени проникает в мои ноздри, и с гримасой я опускаю руку и натягиваю шарф на шею, закрывая рот и нос, чтобы приглушить запах.

Звук плача достигает моих ушей, и я следую за ним в темное помещение, останавливаясь, когда вижу узкие металлические прутья, обрамляющие одну сторону маленькой комнаты. Женщина, которую я видела сегодня утром, – пухленькая женщина средних лет с круглыми, хотя и грязными щеками – сидит, прислонившись спиной к стене, прижимая к груди маленькую фигурку. Она раскачивает его взад-вперед, хотя он не двигается.

Перед ней мужчина, который пытался защитить ее, противостоя Талматии, лежит на груди, лицом к решетке. Он без сознания, половина его лица, которая видна, в синяках и крови, его седые волосы слиплись по бокам головы. Женщина, единственная, кто бодрствует и осознает происходящее, даже не реагирует на мое приближение.

Я останавливаюсь перед дверью и наклоняюсь. – Мэм.

Она поднимает голову на мой голос, и ее глаза расширяются. – Пожалуйста, – быстро говорит она, крепче прижимая мальчика к себе. – Пожалуйста, не надо.

Я смотрю на малыша, и у меня сжимается в груди. Он иссиня-белый и застывший в ее руках, вокруг носа и рта у него поблекшие красные пятна. Его ноги свисают с ее юбок, и из-за прорех на его одежде я вижу раны, нанесенные экипажем. Длинные порезы пересекают его ноги и грудь. Мою грудь наполняет сожаление. Наше предположение оказалось верным. Он недолго прожил после аварии – колеса, очевидно, раздавили его крошечное тело. Вероятно, одно из его легких было пробито одним или двумя сломанными ребрами. Он умер в муках, захлебываясь в собственной крови, не в силах закричать или сделать что-либо, чтобы остановить исчезновение своей души из этого мира. От этой трагедии у меня перехватывает дыхание и уколы ненависти пронзают мою плоть.

Я судорожно сглатываю. – Я здесь не для того, чтобы забрать его, – тихо уверяю я ей. – Я здесь, чтобы вытащить вас отсюда. – Я достаю несколько маленьких инструментов из одного из многочисленных карманов брюк и принимаюсь за работу с замком. Он примитивен – очевидно, Талматию не беспокоит что кто-нибудь совершит побег из тюрьмы. Никто другой не осмелился бы выкинуть подобный трюк.

Как только я слышу щелчок, маленькое черное существо ползет по одной из решеток рядом с моей головой. Я поднимаю взгляд и замечаю его. Глядя в черные глазки-бусинки паука, я мысленно отсылаю его прочь, призывая поторопиться. Регис, должно быть, уже закончил со своею частью, поскольку он бы уже понял, что в его стороне темниц замка нет наших целей, но, тем не менее, лучше убедится.

– Мой мальчик, – всхлипывает женщина, – он не сможет ходить.

Я закрываю глаза и хватаюсь за дверь тюремной камеры, позволяя ей распахнуться внутрь. – Он больше ничего не может сделать, – говорю я ей. Жестоко, да, но необходимо. – Мне жаль. – Извинения, которые я приношу, не помогут и не сотрут того, что уже было сделано, но я все равно это говорю.

Женщина плачет сильнее, приглушая рыдания, прижимая к себе мертвого ребенка и сжимая его в объятиях. Я вхожу в камеру и протягиваю руку к мужчине, прижимая два пальца к его шее. К счастью, пульс все еще есть. Я перекатываю его на бок, а затем на спину и чувствую, как вздох облегчения покидает меня, когда его ресницы распахиваются, а из груди вырывается стон.

– Нет… – Он стонет. – Нет.… Боги, помилуйте.

Я сдерживаю еще одно сердитое рычание. У Богов никогда нет милосердия. – Давай, – говорю я, поднимая его в сидячее положение. – Очнись, сейчас же. Мы должны поторопиться, если хотим вытащить вас отсюда.

Он моргает, глядя на меня, его взгляд полон болезненного замешательства. – К-кто…

– Не беспокойся о том, кто я, – говорю я, качая головой. – Если ты хочешь жить, ты позволишь мне вытащить тебя отсюда. Ты пойдешь за мной и не будешь задавать никаких вопросов.

Принять это решение несложно. Мужчина кивает, а затем медленно – с моей помощью – поднимается на ноги, дрожа, без сомнения, от боли в ногах. – Моя жена… – Он поворачивается к женщине, останавливаясь при виде того, как она прижимает к себе их ребенка. Его глаза наполняются слезами, и он прикусывает нижнюю губу, пока запах крови не проникает в мои ноздри. Затем, осторожным голосом, он отстраняется от моих крепких объятий и тянется к ней. – Ирина, нам нужно идти.

– Нет! – кричит женщина – Ирина – качая головой взад-вперед. – Генри не может – он не в состоянии ходить. Мы не можем оставить его.

Мужчина стоит над ней, и ясно, что он прекрасно понимает, что в теле, которое держит его жена, больше нет души его сына. Ребенка давно нет. Удивительно, однако, что он не говорит так много. Он просто присаживается на корточки рядом с ней и кивает. – Ты права, – говорит он ей, нежно касаясь ее щеки. – Ты позволишь мне понести его, любовь моя? Твои руки, должно быть, устали от того, что ты так долго держала его.

– Ты же не оставишь его здесь? – Спрашивает Ирина.

– Никогда. – Ответ мужчины яростен. Несмотря на очевидную боль, которую он испытывает, по одному этому слову и резкому тону, которым оно произнесено, становится ясно, что он готов скорее умереть, чем оставить тело своего сына.

Я отступаю назад, ошеломленная молчанием, когда он быстро снимает рубашку со спины, показывая, что его действительно избили. На его коже несколько глубоких ран – цвета помятых яблок, темно-красных. Отпечатки кулаков. Мое внимание переключается на его лицо, на изможденные линии обеих щек, говорящие о недоедании, и седо-коричневую клочковатую бороду, которая, кажется, не знает, где ей расти. Его глаза опущены, прикрывая то, что я уже знаю как глаза цвета темной земли, когда он проводит пальцами по грязной одежде, которую держит в руках. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не произнести ни единого слова, когда он берет ткань и начинает рвать ее на полоски.

Его руки дрожат от усилий. Только потому, что это занимает так много времени, которого у нас нет, я делаю шаг вперед и останавливаю его. Вытаскивая кинжал из ножен, прикрепленных к моему предплечью, я помогаю ему разрезать рубашку. Используя полоски, он и женщина прикладывают своего ребенка к обнаженной спине мужчины и привязывают его. Когда мужчина встает, он покачивается на ногах, и я хватаю его за плечо.

– Ты сможешь вот так двигаться с ним на спине? – Я спрашиваю. – У меня есть друг, который прикрывает меня, но тебе все равно придется не отставать.

Мужчина делает глубокий вдох, от которого расширяется его грудь, и тянется вверх, хватаясь одной рукой за несколько повязок, перекрещивающихся у него на груди. – Моя жена вынашивала моего сына девять месяцев, чтобы произвести его на свет, – отвечает он, протягивая ей свободную руку, когда его темные глаза поднимаются, чтобы встретиться с моим взглядом с каменной уверенностью. – Будет только справедливо, если я вынесу его из этого мира. Я смогу это сделать.

Слова этого человека проникают в меня гораздо глубже, чем что-либо за долгое время. Они искренни и основательны. Несмотря на очевидную дрожь в его конечностях и белые морщинки в уголках глаз и рта от сдерживания, должно быть, сильной боли, он не стесняется произносить их, и я знаю, не настаивая, что даже если бы я настояла на том, чтобы оставить мертвого ребенка здесь, он бы этого не сделал.

Я проглатываю свои слова – какими бы благонамеренными они ни были, я понимаю, что есть некоторые вещи, которые родители не могут сделать. Во всяком случае, не эти родители. – Хорошо, – говорю я вместо этого, отворачиваясь от них. Я протягиваю руку к стене перед входом в камеру и терпеливо жду, пока паук не переползет на мой мизинец и не доберется до костяшки пальца. Я поднимаю его и закрываю глаза.

Как я и думала, похоже, Регис понял, что его часть подземелий пуста, и теперь он приступает к тому, что мы обсуждали перед приходом сюда. Глазами паука я вижу, как он собирает припасы в маленькой, затемненной комнате. Факел вспыхивает ярко-оранжевым, а затем медленно тлеет, превращаясь в тлеющий уголек, когда он бросает что-то в охапку сена, прежде чем наклониться и подуть на него.

Пожар начнется с малого, но к тому времени, как мы выберемся наружу, дым уже проникнет через воздуховоды замка и кого-нибудь насторожит. Это идеальное отвлечение.

– Давайте, – говорю я, снова прижимая руку к стене и позволяя пауку уползти на свободу. – Давайте двигаться. Держитесь позади и поближе ко мне.