Текст книги "Горячая штучка"

Автор книги: Люси Вайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Ну и как он? – мягко спрашивает Томас.

– Не потрясный, – говорю я, отпивая кофе. – В любом случае пока нет. Ты можешь сделать мне яичницу? Я умираю от голода.

Томас, смеясь, кивает.

– Так ты нагуляла аппетит? Как его, как его звали? Гарри?

Я морщусь.

– Да, Гарри. – Не странно ли, что я разговариваю об этом с Томасом? Обычно я так и делаю, но, как правило, при этом присутствует Софи, играя роль амортизатора. Мне не хочется сделать ему больно или вызвать в нем ревность.

– По правде сказать, у него малюсенькие соски, – задумчиво говорю я. – Здоровый парень, но с милыми детскими сосками.

– Ты же знаешь, что говорят о мужчинах с маленькими сосками! – смущенно смеется Томас.

– Нет, – тупо говорю я.

– Не бери в голову. – Томас закатывает глаза, разбивая яйца на сковородку. Он так добр ко мне.

– Ну да, – продолжаю я. – С ним было весело. И в туалете у него двойной смыв! Так забавно. Но секса пришлось ждать целую вечность. Я заскучала и начала считать овец.

– Разве овец считают не тогда, когда хотят заснуть? – в замешательстве спрашивает Томас.

Ему в голову пришла какая-то мысль, и он отрывает взгляд от сковороды.

– О, постой-ка, неужели у тебя опять был нечетный сексуальный партнер? Я знаю, как ты этого не любишь.

Черт побери. Я забыла. Я смеюсь.

– Боюсь, что довольно скоро мне придется взобраться на кого-нибудь еще, – говорю я. Томас тоже хохочет, а потом чуть язвительно смотрит на меня. Стойте, не похоже ли это на флирт с моей стороны? Не похоже ли это на свидание? Вопрос: нормально ли чувствовать себя как на свидании, когда я еще ощущаю внутри себя отпечатки пальцев другого мужчины?

Томас ставит перед нами обоими яичницу и подливает мне кофе.

– Ты собираешься встретиться с ним еще раз? – садясь, говорит он. – Осуществится ли мечта Софи о повторном свидании?

Я, покачивая головой, строю кислую рожицу.

– Не-а. С ним весело, но Гарри – не мой тип. У меня и мысли не было заниматься с ним сексом. У меня сейчас месячные! Пятый день, то есть крови очень мало, но все-таки. – Я смотрю в свою тарелку. – Я позволила ему ввести пенис так, чтобы он, по возможности, не приближался к матке. Ты считаешь, это противно?

Томас смеется.

– Нет, не будь смешной! Парням на это наплевать. Я все время занимаюсь сексом во время месячных. Просто я подстилаю полотенце, ерунда.

Стойте. Томас «все время занимается сексом»? Что за хрень? Почему же он не рассказывает об этом нам? Может быть, он говорит об этом с Софи?

На меня накатывает волна тошноты. Похмелье в самом деле дает о себе знать.

Когда я возвращаюсь в ГД, Джош суетится на кухне, и, стоя в проеме двери, я вижу, как он, ослепленный от ярости, бросает грязную тарелку в раковину. Там уже стоит огромная стопка пригоревших сковородок, за которые он наверняка несет ответственность. Когда я уходила отсюда вчера, кухня была чистой и убранной, я долгие два часа, ворча, отскребала ее. Но после того, как на ней сутки хозяйничал Джош, она превратилась в ту же самую мерзкую крысиную нору, какой была до того. Джош плюхается на диван, промычав неразборчивое приветствие в мою сторону, и прибавляет звук телевизора. Боже, как я его ненавижу. Яичница, съеденная у Томаса, бродит в желудке, и я подавляю в себе вчерашнее разочарование – провал на собеседовании и неудачное время для секса.

– ПРОКЛЯТЬЕ, ВЫМОЙ СВОЮ ПРОКЛЯТУЮ ТАРЕЛКУ, – внезапно кричу я Джошу, который подпрыгивает от неожиданности. Я медленно выдыхаю. – Черт побери, прошу тебя, вымой свою чертову посуду, – снова говорю я, на этот раз спокойнее. – Мне так надоело, возвращаясь домой, видеть раздолбанную кухню. Прошу тебя, Джош, хотя бы замачивай грязные тарелки, чтобы они не застывали навечно.

Он секунду смотрит на меня, а потом начинает смеяться.

– Элли, тебе нужно как следует расслабиться. Я помою посуду позже. Или ты сама можешь помыть ее, если это тебя действительно волнует. Я сейчас занят.

Он возвращается к Симпсонам, а я запускаю пальцы в волосы. Я понимаю, что нет никакого смысла снова кричать на него. Могу поклясться, его возбуждает мой гнев, он рад, что расстроил меня. Мне не остается ничего другого, кроме как развернуться и уйти.

– Эй! – Его голос преследует меня, когда я выхожу из кухни. – Сообщи мне, если захочешь, чтобы я из сострадания трахнул тебя, помог расслабиться.

Я топаю наверх, чтобы под душем смыть со своего тела следы Гарри – и Джоша.

7

17. 00, суббота 9 марта

Местоположение: Гостиная папы с пестрыми обоями в цветочек (он ничего не менял после смерти мамы). Я развесила праздничные баннеры, на которых написано «ПОЗДРАВЛЯЕМ С 60-ЛЕТИЕМ!», несколько желтых воздушных шаров скачут по полу, но получается все-таки очень уныло. Я пыталась украсить комнату еще чем-нибудь, но синие воздушные шары, которые я нашла в шкафу под лестницей, должно быть, были куплены в 1984 году, так как они взрывались у меня перед лицом, едва я пыталась их надуть.

Папа ПО-НАСТОЯЩЕМУ нервничает. От этого у меня возникает желание расплакаться, а также встряхнуть его и сказать, чтобы он взял себя в руки. Когда он открывал мне дверь, то был уже полностью одет в свой лучший официальный костюм с блестящим красным галстуком, которого я никогда прежде не видела. Он явно купил его в местном супермаркете «Next» специально для этого события – папа выглядит мило, но слишком нарядно одетым для расположенного по соседству бара, относящегося к сети «All Bar Оnе», куда я собираюсь повести его. Теперь папа сидит на диване, прямой, как кочерга, уставившись в телевизор глазами приговоренного к смерти человека. Я снова раздумываю, не заставить ли его переодеться, но не хочу, чтобы он разнервничался еще больше. О боже, я только что заметила – он даже намазал гелем волосы. Хмм. И возможно, свои – да, определенно – свои брови. Результат вызывает у меня беспокойство. Папа чем-то стал напоминать пожилую женщину.

Я встаю, и он от испуга подпрыгивает.

– Ты славно выглядишь, – снова говорит он мне, когда я неловко одергиваю свое бледно-голубое платье. Я не часто ношу платья, привыкла ходить в джинсах, но ради него я решила постараться. Правда, теперь в результате наших совместных усилий мы выглядим так, словно собрались на свадьбу. Я направляюсь на кухню, чтобы принести купленный мной в супермаркете «Mark & Spencer» шоколадный торт в форме гусеницы.

– И ты тоже, – с энтузиазмом кричу я в ответ, втыкая шесть свечек в торт и пытаясь отыскать проклятые спички, чтобы зажечь их. Я смеюсь над той Элли, которой я была сегодня утром, когда искренне собиралась купить 60 свечей. Теперь та, Утренняя Элли могла бы поджечь дом буквально от вспышки бешеного разочарования (безусловно, в том случае, если бы не зажглась спичка). Я медленно поднимаю торт вверх, краем глаза поглядывая на домашнее творение Кэндис – ватрушку с красным перцем, сиротливо отставленную в сторону, и направляюсь в гостиную, снова крича: «Поздравляю с днем рождения!», стараясь делать это так радостно, как только могу. Сегодня мне страшно до жути. Я веду папу в коктейль-бар. Веду своего папу, мужчину, из спермы которого я создана, в коктейль-бар. Папа с тем, что находится у него между ног, просит, чтобы я повела его в бар, где он сможет поболтать с женщинами, одна из которых потенциально способна – знаете, давайте скрестим пальцы! – заменить мою умершую маму. Я играю роль сводницы для своего папочки и не перестаю спрашивать себя, почему я согласилась на это. Мне следовало бы устроить обычную вечеринку, как делают все в округе, когда им исполняется шестьдесят лет. Собираются все соседи, пьют шерри, играют в карты и смотрят двухчасовое «шоу» в исполнении тети Сюзи и медиума Шэрон в кожаных брюках, поющих попурри из Бриолина[48]48
  Бриолин – музыкальный фильм режиссера Рэндала Клайзера по мотивам одноименного мюзикла.


[Закрыть]. Я уже получила пять разъяренных писем от медиума Шэрон по поводу того, что ее не пригласили в гости – она написала, что специально по этому случаю купила расширенную версию онлайн-игры «Карты против всех», – но я все равно ответила отказом. Видимо, в этом месяце я в шестой раз буду проклята. Но почему я отказала? Это было бы намного душевнее. А потом, мое другое «я» напоминает мне о том, что это, черт побери, его шестидесятилетие, и он хочет пойти в бар. Он так много дал мне, и он такой славный папочка. Ему хочется попробовать «Космополитен», и кто я такая, чтобы сказать ему, что он не может этого сделать? Только потому, что я недостаточно стара для того, чтобы подавить в себе неловкость от появления на публике с отцом? Всю неделю напролет я рассказывала об этом всем подряд, прося совета. Мэдди, кажется, решила, что все это ерунда, она сказала, что все время ходит вместе с отцом в гольф-клуб. Софи храбро предложила пойти со мной, но я не захотела, чтобы папа чувствовал себя так, будто ему требуется поддержка. Сегодня утром я даже рассказала об этом идиоту Джошу, когда мы завтракали в гостиной. Он без конца смеялся, спрашивая, не отчаялась ли я найти партнера. Он никогда не встречал моего отца, но слышал рассказы о нем и даже видел фотографии – он сказал, что папа похож на «сексуальную старушку», и он не прочь бы «приударить за ней». Перестав смеяться, он посоветовал мне просто побыстрее напиться, тогда мне будет наплевать, если отец попытается у меня на глазах миловаться с моей ровесницей.

А потом Джош действительно помог мне выбрать платье на этот вечер. Не успела я подумать, что Козел-Джош, возможно, не так уж плох, как услышала, что открывается дверь его спальни, и увидела, что оттуда топает взбешенная девица с растрепанными волосами, направляясь прямо к входной двери, после чего со стуком закрывает ее за собой. Джош почти целых два часа слонялся по квартире, болтал со мной (смеялся надо мной), пока заночевавшая у него девица дожидалась в комнате. А потом мы долго скандалили на предмет того, как он обращается с женщинами, и он сказал, что не может понять, почему это жестоко – он сказал, что, «в конце концов», принес ей чашку чая, а она не иначе как снова заснула. Невероятно.

Папа кладет на стол нераспечатанные открытки и подарки, а я слегка пододвигаю их, чтобы освободить место для «гусеницы». Я узнаю почерк тети Сюзи и медиума Шэрон, а еще нас дожидаются открытки от Джен и Милли. Папа задувает свечи, а я соответствующим образом подбадриваю его, а потом смотрю на часы на стене. Мы сказали Джен, что позвоним ей в это время, и она будет сердиться, если мы опоздаем (к ней это не относится, когда она опаздывает, это нормально). Она отвечает после первого гудка, и я размахиваю рукой, поднимая повыше телефон, на экране которого – ее лицо, чтобы Джен смогла увидеть ничем не примечательный стол и убранство комнаты.

– Прекрати, меня от этого укачивает, – резко произносит она. – Поставь меня на каминную полку. Оттуда мне все будет видно.

Я ставлю ее поровнее, уперев в фарфоровую статуэтку с ярко выраженной расовой принадлежностью и, хлопая в ладоши, кричу без всякой надобности: «Пора открывать подарки!» Папа гордо оглядывает стол, на котором лежат доказательства его скромной популярности.

– Я рада, что моя открытка дошла. Проклятая международная почта, – фыркает Джен, глядя на нас с высоты. Я смеюсь, отсюда она кажется довольной, представляю, как она радуется, глядя на нас буквально сверху вниз.

– Не ругайся, мамочка, – говорит возмущенная Милли, которая только что подошла и теперь всматривается в нас через телефон. – С днем рождения, дедушка. Надеюсь, ты проживешь хотя бы еще один год, – очень серьезно говорит она.

– О, привет, дорогая! – радостно отвечает папа. – Я открою твою открытку первой, можно? – говорит он, уже разрывая конверт.

Милли смастерила подарок своими руками, это красивый и замысловатый рисунок, где папа сидит в лодке, плывущей по морю. Рисунок на самом деле очень хорош. Когда они жили здесь, мы довольно часто рисовали вместе. Милли действительно талантлива, намного талантливее, чем я в ее возрасте. У меня замирает сердце, я скучаю по ней.

– Чудесно! – восклицает папа, любуясь тщательной прорисовкой изогнутых бровей. – Ты все нарисовала сама?

Милли кивает.

– Да, дедушка. Я коплю на настоящую лодку, чтобы подарить ее тебе на следующий день рождения, потому что скоро ты станешь таким старым, что нам придется отправить тебя в море, чтобы ты там умер. Мамочка говорит, что мы не можем позволить себе оставить тебя дома.

– Мы можем себе это позволить, – говорит Джен. – Просто мы не хотим сорить деньгами.

Папа сдерживает смех, беря со стола открытку и показывая ее Джен, затем он разрывает конверт. Он читает то, что написано на лицевой стороне открытки: «Поздравляю с днем рождения того, кто мне вместо отца».

Я фыркаю.

– Довольно забавно, – бросаю я в сторону Джен, которая в ответ, прищурившись, смотрит на меня.

– Что здесь забавного?

– Ничего, Джен, извини.

Папа как будто доволен.

– Ах, спасибо тебе, любимая, ты добрая девочка, Дженни.

Он просматривает остальные написанные из вежливости открытки – все они украшены фотографиями с вазелиновыми блестками (среди них – одна возмутительно богохульная открытка от тети Сюзи, которая год назад случайно купила партию современных гадальных карт – должно быть, вы видели совершенно неподходящую открытку с соболезнованиями, которую она прислала на мамины похороны). Папа восторженно восклицает, рассматривая подаренные ему носки и книги, а Милли обеспечивает музыкальное сопровождение нашего праздника, распевая песню о пенисах, выученную на этой неделе в школе. Живущие рядом Кэндис и Питер купили для папы действительно красивые карманные часы. Это так любезно с их стороны. Папа, кажется, весьма заинтригован, он восхищенно рассматривает их со всех сторон, прикладывая к карману пиджака. В тот же самый момент он внезапно вздергивает бровь, гель осыпается, и он вдруг становится очень похожим на белого кролика из Алисы в Стране чудес. Я сдерживаю ухмылку.

С каминной полки Джен говорит, что ей скучно, и бросает взгляд на папу.

– Не могу поверить, что ты идешь в коктейль-бар, – снова фыркает она. – Ты понимаешь, что делаешь из себя дурака? Даже Элли слишком стара для того, чтобы пить коктейль.

– Я не стара! – говорю я. – Мне еще нет и тридцати!

– Осталось немного, – фыркает она.

Я бросаю взгляд на папу, он, кажется, встревожен.

Я хочу успокоить его, сказать, что все будет прекрасно. Потому что, скорее всего, так оно и будет. Возможно, мы даже не будем садиться за столик, и через десять минут он согласится, что ему не нравится шум, или поймет, почему напитки подают в вазочках для варенья, и тогда мы сможем уйти. Мы пойдем в местный бар, где за весь вечер он выпьет полпинты шанди[49]49
  Шанди – смесь простого пива с имбирным.


[Закрыть], и попытаемся не говорить о Летчи Артуре, который каждый вечер заглядывает в этот бар. Я могла бы даже в последнюю минуту разослать SMS его друзьям, и, надеюсь, они пришли бы в бар, чтобы как следует отпраздновать с ним день рождения.

– Ты в порядке? – тихо говорю я, ласково похлопывая его по руке.

– Да, – говорит он, с внезапной решительностью беря мою ладонь. – Правда, Элли, я хочу провести свой день рождения с моей красавицей доченькой и попробовать что-нибудь новое. Если ты не слишком стесняешься меня – а я не стану винить тебя, если это так, – сегодня вечером я хочу быть шестидесятилетним юнцом.

Улыбнувшись, я протягиваю руку, чтобы обнять его.

– Отлично, тогда, если дело не в баре, что же тебя беспокоит? – спрашиваю я, но он качает головой и рассеянно улыбается, забавляясь со своими новыми карманными часами.

Милли подает голос из телефона.

– А меня кое-что беспокоит, – говорит она, начиная загибать пальцы: – Что я утону, утону в собственной крови, что меня съест крокодил, что меня в школе укусит Финли, что я никогда больше не увижу Элли, потому что ее сожрут кошки, а еще глобальное потепление, месячные, пилюля, что значит «девственный»…

– О боже, – в отчаянии прерываю ее я. – Я люблю собак! У меня даже нет ни одной кошки!

– Пока нет, – бормочет Джен.

– Ладно, думаю, мы лучше пойдем, – говорю я, вставая и подходя к телефону.

– Постой, мне нужно тебя кое о чем спросить, Элли, – говорит Милли, в голосе которой слышится паника.

Наверняка это уже не о месячных.

– Элли, у нас в школе скоро будет дискотека, и я обещала классу, что принесу коктейли, точно такие же, как у вас с дедушкой.

Мы с папой обмениваемся тревожными взглядами.

– Мне нужно, чтобы вы помогли мне сделать их. У меня есть фруктовый сок и куча льда, но что еще нужно добавить? Я спросила в школе у миссис Эндрю, и она сказала, что они должны быть девственными, так где же мне взять эти девственные? Что значит девственный? Я спрашивала у всех в классе, но никто не знает. Я велела им спросить у родителей и рассказать мне, но на следующий день никто не захотел разговаривать со мной, потому что их всех отругали.

– Знаешь что, Милли? – говорю я, с улыбкой глядя на Джен, не обращающую внимания на наш диалог и внимательно разглядывающую свои кутикулы. – Твоя мама может тебе обо всем рассказать.

Джен поднимает глаза.

– Что?

– Всем пока! – кричу я, вставая.

– Такое понятие тебе недоступно? – мрачно замечает Джен, когда я нажимаю кнопку и связь обрывается.

* * *

В такси я снова съеживаюсь от страха при мысли о том, что проведу субботний вечер с папой в «All Bar One». Но, по крайней мере, на рабочем фронте дела, кажется, пошли в гору. После моего злополучного собеседования Элизабет позвонила и извинилась. Она сказала, что просмотрела мои работы, и они ей понравились. А потом мы просто поболтали. Мы говорили о наших любимых художниках, любимых картинах, о том, что бы мы купили, если бы располагали неограниченными средствами, о том, что мы обе – отнюдь не приверженцы «современных» инсталляций, которых так много в наши дни. Все это было ужасно претенциозно, но мне понравилось. Ни разу в жизни я не казалась себе умнее. Я, наконец, ощутила себя человеком, понимающим, о чем он говорит – возможно, впервые в жизни, – и после ее телефонного звонка я чувствовала себя очень вдохновленной. С тех пор мы обменялись парой электронных сообщений, и, если ее планы осуществятся, для меня, видимо, найдется место. Я пока ни в чем не уверена – Элизабет все еще обхаживает инвесторов, – но мне кажется, что в моей жизни забрезжила надежда. Я даже снова начала писать. Очень трудно заниматься живописью в тесных голых стенах ГД, и я, наверное, свихнусь от выхлопных газов в своей комнате – у меня глубокая гипотермия оттого, что мои окна все время открыты, – но как приятно снова вернуться к своим холстам.

Недавно я написала портрет Милли. Большой, яркий, солнечный портрет, который я написала, взяв за образец фотографию, сделанную во время нашей последней встречи в реальной жизни. Глаза я написала почти мгновенно, они яркие и умные – мне было несложно их схватить, но нос оказался проблемой. Этакий маленький, капризный выступ. Как бы то ни было, мне кажется, это одна из моих лучших работ за довольно длительный период. Я даже позволила взглянуть на нее Джошу – а я никогда никому не позволяю смотреть на свои незаконченные работы, – и, кажется, он был искренне удивлен. Возможно, на него подействовали выхлопные газы, потому что он воздержался от едких комментариев.

Когда мы поехали в город, я снова подумала, как это удивительно, что в ближайшем к дому городке есть коктейль-бар. Здесь почти некуда пойти – супермаркет «Next», бывший «Woolworth», который теперь превратился в «Pound Shop», но все по-прежнему называют его «Woolworth», свечная лавка медиума Шэрон, в которой она продает свечи, купленные в «Pound Shop», но значительно дороже, поскольку она благословляет их, и в этом суть. В прошлом году все словно рехнулись, передавая друг другу слухи о том, что сеть «Nando» открывает в городке свой филиал. Об этом писали все местные газеты, а мэр сделал заявление, приглашая новичков. Каждый встречный судачил об этом буквально два или три месяца. Оказалось, что это неправда. Как ни говори, увлекательная жизнь у тех, кто поселился в Джадхилде. То есть то, что у них здесь есть узаконенный коктейль-бар, находящийся прямо в конце главной улицы, протянувшейся мимо «Pound-Shop-Woolworth», – просто невероятно.

Но невероятность также означает, что он всегда занят, так как местные подростки стекаются туда, пытаясь скрыться от бабушек и дедушек, с которыми проводят каникулы. Зная, что он пользуется популярностью, я думала о том, чтобы позвонить и забронировать места или хотя бы попытаться включить меня с папой в список гостей. Но потом я испугалась, что они поинтересуются нашим возрастом. Я уверена, что у них нет верхнего возрастного предела для клиентов – ведь это, вероятно, считалось бы возрастной дискриминацией, – но я не могу себе представить, что они находятся в таком бедственном положении, что радуются приходу шестидесятилетних местных жителей. Или даже тридцатилетних. Я полагаю, что они просто рассчитывают на то, что старики предпочитают играть в бинго и смотреть телешоу Лавка древностей[50]50
  Лавка древностей (Antiques Roadshow) – британское телешоу, в котором оценщики антиквариата разъезжают по разным регионам и оценивают вещи, приобретенные местными жителями.


[Закрыть] (работает безотказно, папа любит то и другое), а не сидеть в темных залах с липкими полами, полными не знакомых им подростков, которые лапают друг друга.

Я постаралась, чтобы мы приехали очень рано – сейчас только без пятнадцати семь – отчасти в надежде, что в баре будет еще пусто, и отчасти потому, что я смогу незаметно провести туда папу и спрятаться с ним в темном уголке. Но, подойдя к бару, я вижу, что мой план был безумным. Вдоль всей главной улицы извивается длинная очередь, а двое вышибал рыскают то туда, то сюда, сердито ворча на испуганных подростков, так спокойно изменяющих свой год рождения и знак зодиака. Папа от ужаса хватает меня за руку, шестнадцатилетняя пара странно поглядывает на нас. Я, глядя на них, вскидываю подбородок, с вызовом встречая их взгляды, беру папу за руку и встаю в хвост очереди.

Она не движется.

Нормально, может быть, это решение проблемы. Если нам не удастся туда попасть, проблема/потенциальное унижение будут исключены. Если мы не войдем в дверь, нам не придется встретиться там с кем-нибудь. Я бросаю взгляд на папу, и мне становится не по себе. Он выглядит таким встревоженным, его брови – теперь уже не сдерживаемые гелем – трепещут от ожидания и паники.

Черт, один из вышибал заметил нас. Он свирепо смотрит на парочку стариков в конце очереди и кажется разъяренным. Он никогда не пропустит нас внутрь. Это было бы слишком унизительно. Вышибалы совещаются, один из них – 17 футов ростом, с темными глазами, – сердито жестикулируя, показывает на нас.

О, нет, он подходит. Папа, кажется, вот-вот заплачет, когда великан кивает нам, предлагая выйти из очереди. Все внимательно наблюдают за нами. Черт побери, нас действительно просят уйти. Меня выгоняют из клуба, куда я даже не стремилась попасть. Причем не из-за драки или пьяной выходки – именуемых также крутизной, – а потому, что я пришла со своим папочкой. Это совсем другая степень унижения.

– Вы двое, вы хотите сюда войти? – кричит великан, угрожающе глядя на нас своими темными глазами.

Я вздрагиваю, а папа шепчет:

– Да, сэр, пожалуйста, – быстро добавляя: – Сегодня у меня день рождения. Мы с дочерью в первый раз в жизни хотели попробовать коктейль «Коммополитен».

– «Космополитен», – раздраженно бормочу я, избегая смотреть ему в глаза. – Я уже однажды пробовала его.

Следует долгое и гневное молчание, а потом лицо великана с яростными глазами расплывается в устрашающей улыбке.

– Конечно! Заходи прямо сейчас, приятель. Мне просто не хотелось, чтобы вы стояли на холоде. С днем рождения, у тебя красивый костюм. Из супермаркета «Next»? Жена купила мне такой же синего цвета. Приятно встретить здесь парочку, знающую, что такое КЛАСС. – Последнее слово он выкрикивает, и кое-кто из бесклассовой публики в очереди выглядит слегка обиженным. Даже более того, поскольку великан проводит нас вперед, прямо к барной стойке.

– Прочь с дороги, – рычит он на двух сидящих там испуганных студентов. Они убегают, и Большой и добрый великан[51]51
  Большой и добрый великан – герой одноименного фильма Стивена Спилберга.


[Закрыть] жестом приглашает нас сесть. – Вы хотите попробовать «Космос», верно? Оба? – Он машет рукой полногрудой барменше. – Лиза, пожалуйста, два «Космоса» для этой парочки – за мой счет – не поверишь, они никогда прежде его не пробовали. – Он смеется и смотрит на меня, сжалившись над моей грустной жизнью затворницы.

– На самом деле я уже пробовала его, – снова бормочу я, ни к кому, в частности, не обращаясь, но папа уже оживленно разговаривает с барменшей Лизой и представляет нас друг другу. Она усмехается, пожимая нам руки.

– Меня зовут Алан, – говорит папа. – Сегодня у меня день рождения! Мне исполнилось шестьдесят лет! А это моя дочь Элинор! Вы можете называть ее Элли, или Элл, или Ленни. Я называю ее Ленни. Мы ужасно взволнованы оттого, что попали сюда. Очень взволнованы, очень. Спасибо, что пустили нас, – пытается он перекричать музыку.

– Я не волнуюсь, – раздраженно говорю я. Не этого я ждала.

Вышибала-великан толкает меня локтем, мимоходом протискиваясь к барной стойке между нами и вынуждая меня отодвинуться от вновь сформировавшейся компании. Он гудит, обращаясь к папе:

– Тебя зовут Алан? Меня тоже зовут Алан, приятель! – Он протягивает папе огромную ручищу для рукопожатия, и они смеются, изумляясь удивительному совпадению, пока я закатываю глаза. Разумеется, великана зовут Алан. Всех вышибал зовут Аланами. Если вас зовут Алан, вы обязаны работать в охране или родиться сразу же в пятидесятилетием возрасте с седыми усами. Последний – это мой папа, но, если бы ему удалось вырасти выше пяти футов и пяти дюймов, я уверена, он тоже работал бы в охране.

Лиза аккуратно ставит перед папой и передо мной долгожданный «Космос» и взволнованно поет, поздравляя папу с днем рождения. Я, чувствуя себя слегка покинутой, попиваю свой коктейль, не участвуя в суете вокруг моего папы. Он говорил, что хочет сходить со мной куда-нибудь, но, кажется, ему интереснее с Лизой и великаном по имени Алан.

Я пытаюсь встряхнуться, чтобы избавиться от дурного настроения. Ради бога, Элли, всякий раз, находясь рядом с отцом, ты снова превращаешься в плаксивого подростка. Это умилительно. Ведь сегодня его день рождения, возьми себя в руки и веселись. Дай ему повеселиться хотя бы один вечер.

Я смотрю, как он отпивает первый глоток коктейля, и все внимательно смотрят на него.

– О боги! – лопочет он, улыбаясь. – Очень вкусно, Лиза! Спасибо тебе большое.

Она смешно улыбается, поворачиваясь ко мне.

– Тебе тоже понравилось? – спрашивает она.

О БОЖЕ Я УЖЕ ПИЛА ЕГО, Я УЖЕ МНОГО РАЗ ПИЛА ЕГО, Я ДАЖЕ УЖЕ НАБЛЕВАЛА ЦЕЛУЮ ЛУЖУ «КОСМОСА».

Я этого не говорю. Я с улыбкой киваю, поднимая вверх большие пальцы и делая большой глоток. Лиза в ответ тоже показывает мне большие пальцы и снова переключает внимание на моего папу, который пытается угадать, из чего состоит коктейль. Лиза славная, ей не больше одиннадцати лет. Я оглядываю заполненный народом бар. Не считая Алана-Великана, папы и меня, всем здесь по одиннадцать лет. Лиза снова смеется – кажется, она очень рада впервые познакомиться со стариками – сюда же я включаю и себя. Она приносит еще два коктейля, на этот раз темного цвета и густые. Может быть, все-таки стоит последовать совету Джоша и напиться?

– Бесплатная выпивка для вас обоих на всю ночь! – радостно объявляет Лиза.

Ладно, может быть, околачиваться рядом с папой на самом деле не так уж плохо.

Проходят два часа, к нашей банде у барной стойки присоединилась еще парочка посетителей. Алан так и не вернулся на улицу, говоря, что другой вышибала: – О, Алан, приятель, тот, который на улице, его тоже зовут Алан, приятель! Нас уже трое! Мы должны организовать музыкальную группу, приятель! – отлично справится без него. По-видимому, бар уже заполнен «под завязку», поэтому от третьего Алана не требуется ничего другого, кроме как просто стоять на улице, свирепо поглядывая на людей.

Кроме меня, папы, Алана-Великана и Лизы, здесь же сидит очаровательная парочка, Зои и Лоис, угощающая нас чипсами «Original Pringles» в тубе, тайком пронесенной Лоис. Алан-Великан говорит, что все нормально, он не станет конфисковывать их до тех пор, пока Лоис угощает всех. Итак, теперь мы сидим, попивая коктейли и передавая из рук в руки тубу «Pringles». Я снова смотрю на папу, который никогда прежде не пробовал «Pringles» и готов расплакаться, взволнованный всем происходящим.

– Они в тубе, – опять говорит он мне, показывая на «Pringles» и размахивая ими у моего лица, чтобы я убедилась в этом. – Могла ли ты когда-нибудь представить себе такую хитрую упаковку, Ленни?

– Ты когда-нибудь прежде ела «Pringles»? – спрашивает меня Лиза, которой сейчас, видимо, девятнадцать, а не одиннадцать лет.

Я вздыхаю.

– Да, я ела «Pringles».

Она сочувственно смотрит на меня. Она не верит.

Алан-Великан снова склоняется надо мной, обращаясь к папе.

– Продолжай, Алан, приятель, ты бы заткнул всех нас за пазуху, если бы тебе сейчас было за тридцать.

Папа рассказывает им о своей жизни, и мы уже дошли до восьмидесятых, когда мама родила меня, а Джен, придя в больницу навестить ее и свою новорожденную сестру, сказала, что я «толстая».

– Мне не стыдно сказать вам, Лиза, Алан, Лоис и Зои, что я часто плакал, – говорит папа, и теперь смахивая слезу.

– Постой-ка, – прерывает его Лоис. – Так вы двое – не пара? – указывает она на нас с папой, словно в чем-то обвиняя.

– О, это отвратительно, – вскрикиваю я и встаю в ужасе от всего происходящего. А потом снова сажусь на место, потому что попадаю в ловушку, в объятия БДВ.

Папа хихикает и нежно похлопывает меня по спине.

– Нет, это Ленни, моя младшая дочь, – объясняет он Лоис, глядя на меня затуманенными глазами.

Никто, кроме папы, не называет меня «Ленни». Он делает это с самого детства – он говорил, что был просто очарован тем, что у него есть Дженни и Ленни. Мне тоже это нравится.

Лоис пожимает плечами.

– Прости, – произносит она таким тоном, что это совсем не похоже на «прости».

Папа смотрит на меня с легкой грустью.

– Хотя для твоей мамы это был тяжелый период, Ленни, – добавляет он. – Довольно долго после твоего рождения она страдала послеродовой депрессией. Она очень любила тебя, но пребывала в мрачном настроении. Диагноз был поставлен не сразу, и даже тогда, когда она выздоровела, она часто плакала, спрашивая меня, все ли она делает для того, чтобы показать, как любит тебя. Ей казалось, что она должна загладить вину перед тобой.

Я никогда не слышала об этом. Несомненно, я никогда не ощущала недостатка любви в нашей семье. Ее было слишком много, если честно. Мы с папой переглядываемся, и за столом все умолкают. Я не в состоянии ничего сказать, потому что в горле стоит комок, поэтому я делаю большой глоток из стоящего передо мной бокала со сладким коктейлем. Понятия не имею, что мы пьем в этот момент, но, по-видимому, мы решили перепробовать все меню.