Текст книги "Доктор Есениус"

Автор книги: Людо Зубек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

Есениус с облегчением вздохнул. Он не боялся научных споров, но по сравнению с Будовцем положение его было невыгодным: единственным аргументом Будовца была вера, писание, а против такого щита Есениус не мог и не хотел сражаться. Ведь и сам он был человек глубоко верующий, хотя он не мог не интересоваться науками, которые в некоторых случаях противоречили писанию. Этим своим свободомыслием он отличался от Будовца и от большинства ему подобных.

Он хотел встать, но тут к нему обратился Гарант:

– Старого пана Вацлава нужно узнать ближе. Это благородный человек. И мощный столп чешскобратской веры. Его суровые слова исходили от золотого сердца.

Удивленный Есениус ответил иронически:

– Но уважать мнение других или, по крайней мере, стараться понять его, очевидно, не в привычках пана Будовца.

– И все же это только первое впечатление. Если вы поближе познакомитесь с ним, вы определенно измените свое мнение.

Около вице-канцлера Михаловица собралась группа, в которой были, кроме Будовца, еще старый Кашпар Каплирж из Сулевиц, граф Матиаш Турн, граф Иоаким Шлик и еще некоторые другие господа.

– Не присоединитесь ли и вы к нам? – пригласил Михаловиц Есениуса и Гаранта.

Есениус чувствовал, что приглашение Михаловица – проявление исключительного доверия. Его, значит, считают уже за своего, если не боятся говорить в его присутствии о самых важных политических вопросах, хотя он и личный врач императора. Ведь разговор шел о господстве католического меньшинства над протестантским большинством в королевстве.

Когда поздно вечером гости расходились, Будовец крепко пожал Есениусу руку и сердечно сказал:

– Я ряд, что вы участвовали в нашем разговоре, хотя бы как молчаливый слушатель. По крайности, вы теперь знаете, что у нас болит. Для нас важно и то, чтобы люди нашей веры, которые находятся в близости императора, правильно поняли то, что происходит в королевстве. Может, вы еще не с нами, но главное, что вы не против нас. Можем мы пригласить вас еще раз на такую беседу?

Есениуса так удивила приветливость старого пана Будовца, что он ответил, не размышляя:

– Я буду рассматривать такое приглашение как большую честь. Ведь это наше общее дело, – проговорил он.

Примерно через месяц после праздника у вице-канцлера к Есениусу пришел слуга испанского посланника Гильена де Сан Клементе и передал учтивую просьбу своего господина: не удостоит ли достопочтенный доктор своим посещением пана посланника, так как его милость очень мучит подагра. Пусть доктор Есениус любезно назначит время, когда за ним приехать карете его милости, если он не может отправиться тотчас.

Просьба была выражена так цветисто, что иному человеку показалась бы невероятно преувеличенной и неискренней. Но Есениус был знаком с испанским этикетом и потому в подчеркнутой вежливости слуги не увидел ничего иного, кроме желания посланника Сан Клементе, чтобы Есениус не отказался прийти к нему. Такое опасение было естественным – ведь Сан Клементе не таил своей ненависти к «еретикам». А Есениус после недавнего разговора с Марией стал выбирать пациентов. Он уже отказывался навещать больных, которым, в сущности, не требовалась его помощь.

«Он, вероятно, серьезно болен, если решился пригласить именно меня», – подумал доктор и решил принять приглашение.

Когда Есениус вышел из дворца, моросило. Низко над Прагой. как будто опираясь на шпили пражских костелов, висело огромное полотнище мрачных туч, из которого вот-вот хлынет ливень. Хорошо, что посланник прислал карету. Будем надеяться, что его щедрость не изменит ему и после визита и Есениуса проводят в карете домой… Однако возможно, что вежливость господина существенно отличается от вежливости лакея.

Когда он прибыл в великолепный дворец на Малой Стране, посланник испанского короля Сан Клементе сидел в просторном кресле и читал. Хотя на улице было светло, тяжелые красные бархатные занавески на больших окнах были закрыты и в комнате горели свечи.

Увидев Есениуса, Сан Клементе встал и шагнул ему навстречу. Он немного припадал на правую ногу, лицо его болезненно морщилось, но посланник силился скрыть боль приветливой улыбкой. Казалось, он стыдился своей слабости.

– Добро пожаловать, доктор, разрешите приветствовать вас, – начал испанец, предлагая гостю кресло, и продолжал: – Подагра замучила меня… В левом колене как будто что-то дергает.

– В левом колене? – удивился Есениус, потому что он сразу заметил, что посланник хромает на правую ногу.

– Да, да, в левом колене, – подтвердил Сан Клементе и громко застонал, когда Есениус коснулся колена, чтобы убедиться, не опухло ли оно.

Заболевания доктор не обнаружил, но слова больного насторожили его. Он прописал мазь, а на ночь мешочек с теплой золой.

– Весьма полезно для вашей милости отправиться в Карловы Вары. Тамошние источники благотворно действуют на подагру. Супруга вице-канцлера Михаловица, проведя там месяц, вернулась в превосходном состоянии здоровья.

Сан Клементе поблагодарил Есениуса за совет и пригласил его немного подкрепиться.

Это было настоящее пиршество: великолепное холодное мясо, сочные апельсины и инжир, гроздья винограда, гора сладкого печенья и несколько бутылок наилучшего испанского вина.

Есениусу пришлось по вкусу все, но его тревожило, чего же от него хочет посланник.

Скоро он это узнал.

Сан Клементе заговорил о состоянии здоровья его императорской милости. Это было вполне естественно при встрече представителя иностранного государя с личным врачом монарха.

Он спросил, не думает ли Есениус, что для здоровья императора было бы полезней, если бы он отрекся от обязанностей своего сана в пользу наследника.

Есениус ответил осторожно, что его мнение не может приниматься в расчет и что целесообразнее было бы спросить об этом политических деятелей: например, верховного канцлера.

Сан Клементе объяснил этот уклончивый ответ по-своему.

– Милый доктор, вы не учитываете своего влияния, если думаете, что ваше слово ничего не значит для его императорского величества, – сказал он любезно и снова поднял бокал с пенистым вином.

Когда они выпили, посланник продолжал:

– Не знаю, думали ли вы о возможном наследнике императора. Для протестантов желателен эрцгерцог Матиаш. Думаю, что и вы такого же мнения. Но я бы желал обратить ваше внимание на другую особу…

Сан Клементе выжидающе помолчал, но Есениус догадался, кого он имеет в виду. Драматическая пауза, которая должна была увеличить напряжение, не достигла результата… Среди придворных было давно уже известно, что трон Рудольфа хотел бы получить испанский король Филипп III для своего шурина, эрцгерцога Альбрехта, младшего брата Рудольфа. Супружество Альбрехта с сестрой Филиппа, Изабеллой, не было благословенно детьми, и Филипп надеялся, что империя Рудольфа после смерти Альбрехта будет присоединена к испанской короне. Это был неплохой расчет. И испанская политика при дворе императора имела могущественных приверженцев. Главная заслуга в этом принадлежала Сан Клементе и его неисчерпаемому кошельку. И Есениуса не очень удивило, когда Сан Клементе произнес имя Альбрехта.

– Если протестантские сословия беспокоятся о свободе своей веры, могу уверить вас, что эрцгерцог Альбрехт охотно дал бы им такую же гарантию, какую они надеются получить от эрцгерцога Матиаша. А мой государь и повелитель испанский король пошел бы в своем великодушии еще дальше и не оставил бы своей щедростью людей, которые бы каким-нибудь образом помогли его шурину стать преемником Рудольфа.

«Так вот в чем дело!» – улыбнулся про себя Есениус.

Сан Клементе ждал его ответа.

– Высокая политика не относится к области моих непосредственных интересов, – ответил Есениус вежливо, но твердо. – Мое положение при императорском дворе, хотя я и очень ценю его, не дает мне возможности влиять на развитие политических отношений.

– Мы не требуем от вас ничего невозможного. Достаточно в удобную минуту замолвить его императорскому величеству словечко за эрцгерцога Альбрехта. Или, если этот способ не устраивает вас, вы могли бы придумать что-нибудь другое: обратить внимание чешских протестантских сословий на Альбрехта, чтобы потом они, чешские сословия, предложили его кандидатуру императору. Как я уже сказал, король не оставит вас своей милостью.

Подобное предложение Есениуса ни к чему не обязывало. Но он отказался.

– Пусть ваша милость не прогневается на меня, но я должен ответить решительным «нет». Пока я на службе у его императорской милости, я считал бы несовместимым со своим положением и со своей честью принимать участие в чем-либо, что было бы направлено против его императорского величества или что император мог бы рассматривать как таковое.

Голос Есениуса был тверд, в нем звучала неколебимая решимость.

Сан Клементе сделал последнюю попытку:

– Я думаю, было бы лучше, если бы вы не спешили с ответом. Вы не обязаны решать немедленно…

– Я уже решил и останусь при своем решении.

Посланник еще раз выпил за здоровье Есениуса и с подлинным дипломатическим искусством постарался скрыть разочарование.

Есениус вежливо откланялся.

На другой день секретарь посольства принес ему в черном футляре прекрасный кинжал с рукоятью искусной работы. Это было подлинное произведение искусства. Гонорар за его докторский визит. Но можно было считать это и даром внимательного хозяина. Дар, который должен был напомнить ему, что предложение посланника остается в силе.

Есениус хорошо понял жест Сан Клементе. Он улыбнулся и положил кинжал в ящик письменного стола.

СИЛА СОМНЕНИЙ

Много дней и ночей размышлял Есениус о визите к испанскому посланнику. Существовала ли связь между этим событием и тем, что он слышал в доме вице-канцлера Михаловица? Было ли случайностью, что оба события произошли почти в одно время, или испанский посланник узнал, что протестантские круги пытаются использовать личного врача императора для своих политических целей? Но ведь Есениус скорее только подозревал, что Будовец, Михаловиц и другие заинтересованы в том, чтобы он употребил свое влияние на императора для успешного осуществления их планов.

Есениуса радовал, но в то же время и беспокоил такой интерес к его особе. Это был результат его возросшего влияния при императорском дворе.

Действительно, со времени смерти Гваринониуса работы у него прибавилось. Число личных врачей императора, конечно, не уменьшилось, потому что место Гваринониуса занял Матей Руланд, но главная часть забот об императорском здоровье выпала на долю Есениуса. Если при жизни Гваринониуса Есениус иногда неделями не видел императора, теперь он встречался с ним почти каждый день. Рудольф привязался к доктору, который, кроме медицины, был хорошо знаком с искусством, немного занимался астрологией и проявлял интерес даже к алхимии, хотя и не слишком доверял ей. Когда император предложил ему исполнять обязанности покойного Тадеаша Гайека из Гайека и испытывать всех алхимиков, которые пытались предложить свои услуги при императорском дворе, Есениус очень вежливо, но решительно отказался и объяснил это тем, что недостаточно знаком с алхимией. Алхимия занимала его только из-за ее огромных, еще не использованных возможностей, которые открывались подлинным исследователям при соединении и разложении различных элементов. Сколько опытов видел Есениус собственными глазами в лабораториях известных мастеров-алхимиков, а порой производил и сам. Если бы кто-нибудь дал себе труд и испытал все особенности элементов, которые светились в тиглях над пламенем алхимических печей, кипели, выпаривались, слагались в пестрые кристаллики и чудесно меняли цвет! А самые искусные из этих мастеров нагоняли на зрителей страх, смешивая красную и синюю жидкости и получая в результате жидкость чистую и прозрачную, точно вода горного потока.

Но все эти опыты сами по себе никого не интересовали. Они не были целью, но только средством отыскать таинственный «философский камень» и «эликсир жизни», обладавшие якобы чудесным свойством превращать металлы в золото и сохранять вечную молодость.

Спокойное течение жизни доктора было нарушено незначительным, на первый взгляд, событием.

Вавринец часто помогал пани Марии. Его считали уже членом семьи. Он чувствовал доверие к Есениусу и обращался к нему со всеми своими трудностями и сомнениями. Были это большей частью мелочи. Есениус усмехался, но помогал юному студенту.

От своих товарищей Вавринец отличался большей серьезностью и великой страстью к чтению. Потому он так любил ходить к Есениусу.

Доктор давал ему книги из своей библиотеки, которые, он полагал, могут заинтересовать студента.

В остальном юноша был таким же, как его товарищи, и участвовал во всех студенческих проделках и проказах. Однажды студенты решили убедиться, на самом ли деле у раввина Льва имеется Голем. Ходили слухи, что Голем лежит по субботам на чердаке синагоги. И вот несколько студентов забрались в Еврейское предместье и по переносной лестнице поднялись на чердак синагоги. Только Голема они там не нашли… Разочарованные студенты забыли о предосторожности и, предполагая, что синагога пуста, стали переговариваться вполголоса. Словом, когда они сходили с чердака, их услышал шамес, храмовой слуга. Он поднял шум, и через минуту перед синагогой собралась целая толпа разбуженных жителей предместья. Они требовали смерти святотатцам. Кричали, что студенты хотели украсть предметы культа. Только благодаря рассудительности раввина Льва толпа постепенно успокоилась и отказалась от решения казнить святотатцев на месте. Это было бы чревато последствиями для всей религиозной общины, послужив сигналом к осуществлению императорского положения о насильственном выселении евреев из Праги и из всего чешского королевства. Злоумышленников только задержали, и раввин заверил всех, что на следующий день они будут переданы староместскому рихтару, который их и накажет.

А молодые люди и не подозревали о том, что им угрожало. К счастью, слухи о нападении на синагогу распространились по городу, и уже утром об этом знал Бахачек.

Ректор считал своим долгом выручить студентов. Ведь только он был вправе наказывать их. Но раввин, хотя он лично был знаком с Бахачеком, не уступал, считая вину студентов слишком серьезной. Наконец вмешался Есениус. А его раввин не мог не послушать. С тяжелым сердцем он выдал студентов, потребовав с ректора обещания, что их строго накажут.

Итак, Вавринца и его товарищей ждало самое строгое наказание в университете: заключение в орнитобоске, в курятнике.

За девушками Вавринец ухаживал так же, как и его товарищи. Он улыбался им, таскал их за косы и, только когда встречался с русоволосой высокой Зузанкой Залужанской, терял уверенность, краснел и не знал, куда девать руки, которые сразу начинали ему мешать.

Товарищи смеялись над ним, но Есениус не касался этого тайного уголка в его сердце. Доктору нравилось, что именно Зузанка пробудила в сердце Вавринца нежные чувства.

Как-то раз Вавринец явился очень озабоченный.

Есениус писал, и юноша не решался обратиться к нему. Наконец доктор отложил гусиное перо, посыпал бумагу песком и сказал:

– Что случилось, Ваврик? Что тебя мучает?

Вавринец доверчиво взглянул на Есениуса:

– А вы не прогневаетесь на меня, если буду говорить о… профессоре Бахачеке?

Есениус от удивления даже присвистнул:

– О профессоре Бахачеке?

Вавринец покраснел:

– Вы не выдадите меня, если я вам скажу? Если спрошу вас кое о чем?

– Говори, Ваврик, доверие за доверие.

– Правда ли то, что читает нам профессор Бахачек на лекциях по космографии?

Есениус знал, что Бахачек преподает космографию по книге Себастиана Мюнстера, так как более пятидесяти лет назад это всемирно известное учебное пособие перевели на чешский язык. Но что и как преподавал Бахачек, этого доктор не знал.

– Почему ты это спрашиваешь, Ваврик? Откуда ты взял, что профессор Бахачек говорит неправду?

Вавринец опять покраснел и ответил запинаясь:

– Не то чтобы профессор Бахачек говорил неправду… Я не так хотел сказать. Он ведь нам только читает «Космографию» Мюнстера. Но разве правда все, что пишется в этой «Космографии»?

Вопрос был задан и требовал ответа. Правда, Есениус еще никогда не задумывался о правильности «Космографии» Мюнстера. Если говорить откровенно, он только перелистал эту огромную, в две тысячи страниц, книгу. Но речь шла о добром имени профессора Бахачека, и доктор уклонился от прямого ответа, спросив Вавринца, что вызвало у него сомнения.

– Правда ли, что в стране короля Иоанна живут огромные чудовища с одним глазом посреди лба?

– А еще что, Ваврик?

– Или что в иных местах живут люди, у которых такая длинная нижняя губа, что, когда они спят, они прикрывают ею лицо. И что есть там и люди без голов, с глазами на плечах и ртом на груди. Верно ли, что на острове Доден живут люди с одной ногой, которая велика, точно лопата, и что на этой одной ноге они передвигаются так быстро, что и конь не догонит их?

– В мире есть еще много неоткрытого, Ваврик. И немало есть неисследованных стран. Рассказы о чудесах, подобных тем, о которых пишет Мюнстер, в самом деле удивительны и маловероятны. Но разве могу я утверждать, что это неправда, если я там не был?

Вавринца ответ Есениуса не удовлетворил.

– Но многие люди побывали в тех краях. Пан Криштоф Гарант был в Святой земле и в Египте. И Мартин Кабатник там был – и они не видели ничего такого, о чем пишет Мюнстер. Был сам Мюнстер в тех краях, о которых пишет?

Есениус не мог прийти в себя от удивления. Этот шестнадцатилетний студент рассуждает о вещах, о которых даже он, Есениус, еще серьезно не задумывался!

– Мюнстер составил свою «Космографию» по описанию путешествия Мандевилла и по свидетельствам других писателей и путешественников.

– А Мандевилл там был?

Вавринец не отставал, туманный ответ Есениуса его не устраивал. А дать более точный и ясный ответ доктор не мог, потому что он и сам не разрешил еще этого вопроса.

– Я думаю, что лучше всего, Ваврик, если ты прочтешь книги путешественников, которые сами побывали в странах, описанных ими… Я имею в виду «Миллион»[35]35
  Миллион – книга знаменитого венецианского путешественника Марко Поло (1254–1323) описывает его путешествие в Китай.


[Закрыть] венецианского путешественника Марко Поло, записки о плавании Христофора Колумба, о Эрнандо Кортесе и другие подобные сочинения.

– Если бы я мог прочесть эти книги! – с тоской сказал Вавринец.

– Я помогу тебе. Скоро я пошлю в Виттенберг рукопись своего последнего произведения и напишу издателю, чтобы он послал мне новые описания путешествий, ладно?

Вавринец ушел, но Есениус уже не мог сосредоточиться на работе. Вопросы студента все больше и больше беспокоили его. Сомнения, которые мучили студента, охватили и его.

«Правильно ли, – думал доктор, – что мы принимаем на веру все, что нам оставили предшественники? Что мы не стараемся обогатить эту сумму познаний собственными исследованиями? Правильно ли, что мы верим в существование безголовых или одноглазых людей? Что допускаем существование деревьев, плоды которых скрывают в своей сердцевине животных? Слабость это или привычка, из которой должна вырвать нас сила сомнения?»

Нет, нет, сомнения совсем не плохая вещь. Ведь Есениус и сам при вскрытии обратил внимание на бессмысленность утверждения о том, что мужчины имеют на одно ребро меньше, чем женщины.

И сколько у него было еще случаев убедиться, что личные наблюдения часто противоречат тому, что утверждали древние и что все его современники считали законом. Правда, пока что его размышления касались лишь медицины. О космографии он не думал. Это дело Бахачека.

Бахачек – умнейший профессор Пражского университета. В астрономии он почти равен Кеплеру. Он приверженец гелиоцентрической системы Коперника и не верит, что кометы возникают из испарений Земли и предсказывают войны и несчастья. Тут Бахачек открыто противопоставил свое мнение мнению всех прочих ученых. Потому что к этому он пришел благодаря собственным исследованиям. Но что касается космографии, то неужели он верит в существование чудес, о которых пишет Мюнстер? Есениус был убежден, что Бахачек не слишком доверяет Мюнстеру, но, к сожалению, ничего не может ему противопоставить. Более пятидесяти лет Мюнстер – альфа и омега космографии. Никто его еще не опроверг. А путешественники последних десятилетий Описали лишь небольшую часть света, и нельзя, опираясь на эти труды, составить новую космографию.

Под вечер доктор собрался к Бахачеку в Главную коллегию. Бахачек был дома, он как раз переписывал оду, сочиненную по случаю свадьбы богатого пражского горожанина.

– Добро пожаловать! – обрадовался профессор.

Он предложил гостю стул и принес из кладовой бутылку вина.

После небольшого вступления Есениус рассказал Бахачеку ⁰ беседе с Вавринцем, не называя его имени, и спросил Бахачека, что бы он ответил студенту.

– С той поры, как Колумб открыл новый свет и Магеллан объехал вокруг Земли, человечество добыло немало новых сведений. Из свидетельств этих путешественников мы узнали, что в мире есть множество вещей малопонятных и достойных удивления. Почему же и не существовать таким, о которых говорит Мандевилла или пишет Мюнстер в своей «Космографии»?

– То же самое думал и я, – сказал Есениус. – Но, когда я вспомнил, что читал в этих новых описаниях путешествий и что слышал от самих путешественников, я ничего не мог припомнить о людях, тело которых устроено иначе, чем наше. Люди отличаются лишь цветом кожи, ростом и строением лица. Что касается животных, то я допускаю, что на свете есть много таких, о которых мы и не помышляем. Например, в императорском зверинце имеются страусы. Если бы мы их не видели собственными глазами, мы не поверили бы, что такие могут существовать. Или, например, чучело крокодила в императорских коллекциях…

Бахачек хмуро глядел на своего друга. Он признавал, что, по существу, тот прав, но…

– Если к каждому научному произведению мы будем подходить с сомнением, не расшатаем ли мы столпы, на которых зиждется все человеческое знание? Мы лишимся тогда самой крепкой своей опоры. Чего же мы, в таком случае, достигнем?

– Мы приблизимся к правде, – задумчиво ответил Есениус.

Бахачек быстро встал и принялся ходить по комнате. Разговор с Есениусом так его взволновал, что он не мог усидеть на месте.

– Я мог бы вам на это ответить вопросом: что такое истина? Что это, постоянная, неизменная величина? Нет. Каждая эпоха признает свою истину. Древние исповедовали науку Птоломея, Гиппократа, Галена. Сегодня мы исповедуем учение Коперника, Везалиуса, да и многих других, потому что они представляют научные истины нашего века. Разве мы знаем, за какую правду будут биться поколения, которые придут после нас?

Бахачек остановился перед Есениусом и посмотрел на него в упор.

Но Есениус отвечал ему немного насмешливо:

– Наука минувших времен теперь многих уже не удовлетворяет. Например, студента, о котором я вам говорил. Он уже полон сомнений. И его сомнение – это творческая сила, которая должна перейти и к нам.

– Так что же я должен делать? – взволнованно воскликнул Бахачек.

– Я думаю, так, как мы комментируем Гиппократа, Галена, Разеса и Авиценну в медицине, Аристотеля – в философии, именно так мы должны поступать, преподавая и другие науки. Растет новое поколение, которое не удовлетворяется тем, что удовлетворяло нас.

– Значит, мы должны капитулировать перед неуважением молодых к вечным истинам?

– Я бы не называл это неуважением, но силой сомнения. Не будем закрывать глаза на эту бунтующую силу, потому что и нам она может принести немало пользы.

– А авторитет университета? Уважение студентов к профессорам?

Есениус посмотрел на Бахачека и медленно ответил:

– Авторитет университета тем больше, чем больше нового он вкладывает в головы своих студентов. И тут не прогневайтесь на меня за искренность – наш университет в настоящее время не на первом месте. Что же до уважения студентов к профессорам, то оно пропорционально знаниям, которые они получают от них. Мы же не каменные идолы, а люди, которым не чужды чувства и мысли наших студентов. И не будем открещиваться от сомнений, которые мучают наших учеников. Подумайте об этом. И поверьте мне, это совсем не повредит университету.

Зимний вечер.

От окон дует, и Есениус придвинул стул к камельку. Дрожащее пламя в закопченном очаге не в силах согреть всю комнату. Стены дышат холодом.

На столе Есениуса – славные творения Андреаса Везалиуса, личного врача императора Карла V и испанского короля Филиппа II: «Семь книг о строении человеческого тела». Он перелистывает страницы, и взгляд его останавливается на рисунках Калькаро, ученика великого венецианского живописца Тициана. До сих пор еще никто не изображал человеческое тело так наглядно и точно. Для создания этого произведения объединились два мастера: искуснейший хирург и прекрасный художник. Везалиус анатомировал, а Калькаро рисовал. А врачи, глядя потом на рисунки Калькаро, не верили собственным глазам: ведь эти рисунки опровергали древние авторитеты! Например: человеческая печень изображалась состоящей только из двух долей, а не из пяти, как учил Гален. И это не было ошибкой художника. Рисунки Калькаро лишь подтверждали то, о чем писал Везалиус. Свыше двухсот ошибок в учении Гиппократа и Галена. Да ведь это богохульство, безбожие – низвергать старые идолы! Молодое поколение восхищалось Везалиусом, боготворило его, но старые ученые призывали на его голову все громы и молнии. Что же удивительного, если известный профессор Сорбонны, учитель Везалиуса Жак Дюбуа, назвал его сумасшедшим.

Открытая книга лежит перед Есениусом, но его взгляд оторвался от рисунков и блуждает по стене, на которой играют отблески света и причудливые тени от горящей свечи.

Есениус размышляет о Везалиусе. Нужно вновь издать его «Исследование анатомических взглядов Филлапио». Для студентов-медиков это произведение Везалиуса служит отличным учебным пособием. Но книга давно уже распродана, и ее нигде не достанешь. Да, нужно снова издать ее и дополнить описанием жизни Везалиуса. Великий анатом заслужил это. И Есениус выполнит свой долг.

Он пишет жизнеописание Андреаса Везалиуса. Его детские годы, проведенные в Брюсселе, затем годы учения в Париже, Лувене и Падуе, где двадцатилетний доктор Веэалиус стал профессором хирургии и анатомии. И всю свою жизнь Везалиус занимался лишь одними вскрытиями. Сначала вскрывал мышей, лягушек, кошек и собак, которых боялись брюссельские мальчишки и которых Андреас относил домой, а там разрезал и анатомировал. Его круглые черные глаза блестели от волнения. А отец Андреаса, доктор Везалиус, после безуспешной попытки запретить ему его забавы примирился наконец с пристрастием сына и решил, что тот будет врачом. В Париже, Лувене и особенно в Падуе Андреас дружил с палачами и использовал эту дружбу для греховных дел: он доставал у них тела преступников, а потом дома, в своей студенческой каморке, анатомировал их. Мало того: он крал человеческие трупы с виселицы либо выкапывал их на кладбище. И, застань Везалиуса за таким делом местные власти, его собственное тело закачалось бы на виселице.

Есениус очень живо представляет себе, что чувствовал при этом Везалиус, – ведь и ему, Есениусу, тоже приходилось тайком добывать трупы.

И сколько общего в дальнейшей судьбе Везалиуса с его судьбой! Андреас был личным врачом императора и короля, так же как и Есениус. Общее есть и в их научной работе, хотя содержание и сущность произведений Везалиуса значительнее. И их произведения пользовались одинаковой славой.

Зато страшный конец Везалиуса невольно удручает Есениуса. Если доктор завидует славе великого анатома, то не завидует последним годам его жизни.

Однажды Везалиус вскрывал тело какого-то дворянина с согласия и в присутствии его родственников. Когда же вынул сердце и показал его собравшимся зрителям, сердце внезапно сократилось.

Везалиуса обвинили в убийстве. Говорили, что дворянин был еще жив и что это Везалиус убил его.

Напрасно доказывал анатом, что дворянин был уже мертв, что он не ожил бы, даже если б его сердце не тронули.

Лишь по милости короля смертную казнь заменили Везалиусу другой карой: он должен был отправиться в Святую землю и там покаяться в своем грехе.

Везалиус покорился приговору, надел власяницу, взял посох пилигрима и, как последний из последних, отправился в далекий путь, из которого уже не вернулся. Он умер на острове Занте.

Так окончилась богатая, плодотворная и мученическая жизнь Андреаса Везалиуса…

Есениусу за эти недели стал так близок его великий предшественник, что он неотрывно думал о нем. Судьба Везалиуса запала ему в сердце. И доктор решил поведать миру о жизни великого ученого.

Но, едва написал он несколько страниц, кто-то громко, нетерпеливо застучал в окно.

– Кто там? – крикнул Есениус, не вставая. «Кого так поздно черти несут?» – подумал он про себя.

– Это я, Кеплер. Откройте, Иоганн!

Кеплер вошел задыхаясь.

– Я нашел, Иоганн! – воскликнул он еще в дверях. – Наконец-то мне удалось!

Есениус недоумевающе уставился на придворного математика.

Но Кеплер, не обращая внимания на удивление друга, вошел в комнату, сел и, взглянув на него проясненным взглядом, повторил взволнованно:

– Наконец-то мне удалось! Вы представить себе не можете, как я счастлив!

– Что удалось вам, Иоганн?

Кеплер только теперь понял, что Есениус не знает о причине его радости.

– Мне удалось найти доказательство, подтверждающее теорию Коперника и уточняющее ее!

Волнение друга передалось и Есениусу. Он знал, что Кеплер старался найти это недостающее доказательство с самой смерти Тихо Браге. Семь лет искал он его! Какое это, должно быть, прекрасное чувство, когда после стольких лет напряженного труда и блужданий впотьмах человек достигает цели!

– Рассказывайте! Да говорите же! Я в нетерпении.

– По существу, это так просто, что сначала я не хотел даже верить в истинность своего открытия. Планеты движутся по эллипсам, причем в одном из фокусов эллипса находится Солнце.

Он ждал результата своих слов. Он уже понимал их неизмеримое значение. Поймет ли его Есениус?

Есениус понял.

В первую минуту он даже онемел от изумления, потом произнес не переводя дыхания:

– По эллипсам? Значит, не по окружностям, как полагал Коперник?

– Да, по эллипсам, подобным несколько вытянутым окружностям. Таким образом, бесполезными оказываются все сложные расчеты эпициклов и деферентов, которые до сих пор затрудняли нашу работу. Я встретился еще с одним очень важным положением. Чем ближе планета к Солнцу, тем быстрее ее движение. То есть радиус-вектор каждой из планет в равные времена описывает равные плоскости. Следовательно, этими двумя положениями вполне решается проблема гелиоцентрической системы Коперника.