Текст книги "Майонезовские сказки (СИ)"

Автор книги: Людмила Литвинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Нет, зая, у меня никогда не было такого большого золотого перстня с таким крупным алмазом, и, кроме того, на нём что-то написано! – ответила Че.

Она надела поверх своих очков очки Кро и очки профессора и прочла вслух: «Дорогой нашей Клотильде в день свадьбы от всех предков, столь почитаемых ею».

– О, это Кольцо предков! – торжественно произнесла Ро, – Как романтично!

Все начали рассматривать Кольцо предков, передавая его друг другу.

– А это Вам, господин профессор, – раздался из окошечка голос довольного Фемистоклюса, – трубка, которая, якобы, давно принадлежала Шерлоку Холмсу, и которая не так давно была «маленькой серенькой мышкой»! Хи-хи-хи! Но вам пора в ту самую дверь!

– Что же Вы ответите, госпожа моя! – спросил в нетерпении профессор.

– Я всё скажу за первым чаепитием на нашей полянке! – отвечала с улыбкой, полной очарования, Варвара Никифоровна, – А сейчас нужно закопать эти ужасные халаты!

– Нет, дорогая, – заявил решительно профессор, – мы возьмём их с собой, если бы не они, у нас не было бы шанса, где бы мы взяли верёвку? И у меня не было бы шанса открыть Вам моё сердце!

Варвара Никифоровна вместе с Войшило аккуратно уложили в историческую корзинку исторические халаты, туда же, на самое дно, положили трубку сыщика и Кольцо предков.

Друзья хотели помахать дедуле, но окошечко было плотно закрыто, и они вошли в заднюю дверь «Гнёзда Рафаэля».

В полутёмном прокуренном холле за толстым стеклом висели картины.

– Обратите внимание, друзья, – сказал профессор, – днём здесь, видимо, торгуют крадеными картинами, посмотрите, «Муза в красном» нашего Кота стоит в два раза дороже, чем «Водяные цветы» Клода Моне и в три раза дороже, чем «Одуванчики» Дюррера!

– Если бы Кот не воровал кастрюльные крышки, у него бы не украли картину, – глубокомысленно заметила Варвара Никифоровна.

– Если следовать Вашей логике, матушка, – прошепелявил Кро, – Моне и Дюррер тоже были воришками!

– Зая, ты же не думаешь, что можно украсть имущество у покойников? Его можно украсть у проворовавшегося музея, – не спеша объясняла Че, сравнивая свой халат на картине Кота с теми, что лежали в корзинке, – Да, воротник совсем другой, ведь это был ещё довоенный фасон! Похоже, нас обманули.

Усталые от потрясений путники вошли в большое помещение, над входом которого висела вывеска: «Зал интеллектуальных бесед». Здесь можно было дождаться полуночи и встречи с группой Фиги. По липкому полу друзья проследовали в самый дальний угол к свободному столу. За соседним столиком сидели три мужчины, они пили ген из высоких бокалов и громко разговаривали между собой, не обращая ни на кого внимания, как и все в этом зале.

– Я их сразу узнал, – возбуждённым шёпотом сообщил профессор, – толстый и лохматый похожий на Ральфа Дорендорфа – это Африкан Горилкин, главный редактор одного из популярнейших журналов, где напечататься – не сбыточная мечта; рыжий и лысоватый – всемирно известный учёный Федя Крик; в шляпе и с красным носом – Поль Синяк, думаю, никому не нужно объяснять, что это художник с мировым именем! Послушаем их беседу!

– Нет ли этого клопа в стакане?! – воскликнул грозно Синяк, эйфорично двигая бровями, – Кто бы мне сказал, что клоп – это ловушка для тараканов, я бы не поверил!

– Хотите знать, братцы, как я стал тараканом? – слезливо заговорил Африкан, – Я страдал «синдромом редактора», то есть, сам иногда пописывал, а когда мне приносили что-нибудь интересненькое, я прятал эту рукопись в дальний ящик стола! И столько я напрятал, а рука выбросить не поднималась, что мне уже стало тесно в моём пространстве! К тому же мой стал начал зловеще гудеть, как улей! Что там «мальчики кровавые в глазах», когда тебя и днём, и ночью преследует твой собственный письменный стол! Я пошёл к психиатру, а он мне: «Меньше надо пить, Африканушка! У тебя мешки под глазами, как карманы у Рокфеллера!!» А я ему: «Это почечная недостаточность от глубокой печали!» Тут и появился зелёный гений, который пообещал мне бесшумное местечко, где я буду жить среди великих людей, не испытывая завести! И вот я туточки! В этом отстойнике человечества я пишу диссертацию о зависти! О той самой зависти, которая погубила мою широкую душеньку! Я расскажу вам, милые мои, занятную древнерусскую былину: сидят богатыри за столом, как мы, только пьют, конечно, не это пойло, один из них говорит: «Братцы мои, я вчера вороного жеребца купил, холкой поведёт, словно серебром взыграет!» Богатыри насупились, в кружки уставились, а второй говорит: «Ой, братцы мои, что конь? Я два дня назад купил себе такой меч, что дамасская сталь рядом с ним отдыхает! Рукоять вся в каменьях!» Богатыри запыхтели в кружки, совсем помрачнели, а третий говорит: «Ох, братцы мои, что меч? Вот я неделю назад женился! Жена, что пава, как улыбнётся, словно солнышко встаёт, как косу распустит, словно реченька блестит!» Богатыри почернели, как туча, а один вскакивает и говорит: «Братцы мои, помните мы вчера спорили: кому ехать на заставу, где птицы не поют, деревья не растут и откуда живым никто не возвращается? Вот пусть он и едет, понежился с молодой женой, а теперь пусть поохраняет родные границы!» Мы завидуем не всему, всему завидовать – это патология! Я, например, до слёз хотел написать поэму «Мальчики и пальчики», в ней молодые заботливые няни должны были ухаживать за карапузами. Они их холят и лелеют, но, как только отходят от игр и забав, и начинают наставлять на дельное и серьёзное – шалуны откусывают у нянюшек пальчики! Хотел – да не смог! Почему какой-то плюгавенький Майонезов может, а я нет? Я завидовал ему безмерно! Зависть повсюду! Проанализируйте такие выражения: «Втюрился! Влюбился по уши!» – это же воплощённая зависть!

Африкан страшно вращал мутными глазами между опухших век.

– А я поведую вам, ребятки, ещё более печальную историю, – сказал Синяк, – не знаю, как там в музыке или в поэзии, а в живописи так: Иванов берёт светотень у самого Бога, Петров – у Иванова, а Сидоров – у Петрова и так далее, пока светотень не превращается в поющий ушастый баклажан! Так вот, я всегда был в этой обойме Сидоровым, а мне до слёз хотелось быть Ивановым! А для чего хотелось? Чтоб скупить все европейские ведущие галереи, чтоб быть хозяином воплощённых творческих душ! Я понимал, что быть Ивановым и одновременно хозяином – это всё равно, что сидеть на Северном полюсе и ждать пингвинов, но я не хотел в это поверить! Тут и подоспел ко мне клоп-вонючка, который пригласил меня в «государство безмерных перспектив»! И вот я такой же «тарик», как Африкан, влипший в ту же самую слизь! Мы все здесь мутно-липкие, потому что у нас утрачено понимание ясности, мы не знаем правды, только – полуложь, оттого и липнем маниакально друг к другу в надежде высосать хоть крупицу правды! И самое ужасное, ребята, мы не хотим уже уезжать отсюда, мы пригрелись в загаженном гнезде на тёмной стороне времени!

– Моя тараканья история ещё банальней, – сказал Крик, – Я хотел того, что хотят все: поклонения и власти. Я изобрёл «чудо-кнопку», допустим, кто-то из вас написал научную статью, я её проверяю на компьютере на предмет плагиата, оказывается, что уникальность текста только семнадцать процентов, а остальное скачено из разных источников, но я нажимаю «чудо-кнопку», и машина выдаёт анализ статьи с уникальностью текста в 71 процент! Ко мне потянулся весь научный мир за процентами! Но мне хотелось такую кнопку, чтоб коллеги мне не только платили, но ещё спрашивали моего разрешения на все важные действия своей жизни! Мне хотелось быть менеджером их судеб! Я бился до полного облысения черепа! И вот появился зелёный человечек, а остальное вам известно. Но как же я страдал здесь в первые дни! Здесь же все говорят друг о друге только мерзости, думают – только гадости! Я ходил словно обвешенный чёрными жирными грязными хвостами! Я был весь больной от их слов, мыслей и взглядов! Я раньше считал, что можно почернеть и заболеть только от своих грехов, но здесь бы и у ангела почернели крылья! И самое ужасное, что многие из них ещё называли себя христианами! Вот эти – недоразвитые, не имеющие ни одной доброй мысли или доброго чувства! И вот я один из них, теперь мне уже кажется, что они обычные – нормальные, развитые, добродетельные! Мы сравнялись с ними в сером цвете, стали частью однородной серой массы!

– Не согласен, – выкрикнул Синяк, – мы не серая масса мы яркие липности!

Группа профессора Войшило во все глаза смотрела с глубоким сочувствием на «мутно-липких». Варвара Никифоровна утирала платочком слёзы, но услышав о страданиях учёного, она не выдержала, вся собралась, как перед выходом на сцену, и воскликнула: «Потерпите, друзья, мы сегодня вернёмся на родину и организуем экспедицию, которая освободит вас!»

– А вы кто такие? – испугано спросил Синяк, оглядывая спутников Варвары Никифоровны затуманенным взглядом. Этот взгляд остановился на Мушке и художник, приняв вальяжную позу, произнёс: «Фея с золотыми волосами и матовой кожей, мне нужно написать Ваш портрет, если я ещё отличу охру от кадмия! А освобождать нас не надо! Мы птенцы самого Рафаэля, сам Рафаэль свил для нас гнездо!»

– Но кто вы? На наших козлов вы не похожи, – пробасил Африкан, – вы не похожи и на энергично – наглых хулиганов и завистников из Синего Леса, вы напоминаете, скорее, добродушно – романтических чревоугодников из Волшебного Леса, не удивлюсь, если кто-то из вас сочиняет стихи такого типа: «Утки, дорогие мои утки, наконец-то вы вернулись к нашему заснеженному бережку!» Передайте вашему пресловутому Майонезову, что я набью ему при встрече морду! Будут ему и мальчики, будут и пальчики!

– Прекрасные строчки, – сказал красный Пыш с обидой в голосе, поднимаясь со стула, – про уток, конечно.

И тут он что-то заметил в стаканах мутно-липких.

– Смотрите, зелёно – розовая курица! – воскликнул Пышка.

Он поднял голову, но на потолке висела только зеркальная люстра, а из стакана Крика на Пыша злобно смотрел зелёный Юм в розовой накидке, в розовых сапожках со шпорами и в красной свисающей зубцами, как гребень, шапочке.

Крик, Горилкин и Синяк поспешно загремели стульями, подобострастно вперяясь мутными взглядами в стаканы, шатаясь в разные стороны, принялись кланяться отражению клопа, повторяя в разнобой: «Поклоняемся! Поклоняемся! Только налей на халяву, батя!»

– Пойдёмте в другой зал, друзья, – сказал огорчённый профессор, – здесь так накурено, что и красный воробей примерещится, а эти товарищи нас уже не слышат и не видят, как я и предполагал, ген разрушает сознание, увы, увы.

Команда верных друзей вошла в «Зал творческих состязаний», где играла приторно – чувственная музыка из модной композиции «Рвотный порошок». К вошедшим сразу же подбежал молодой человек с микрофоном – ведущий шоу.

– Представьтесь, пожалуйста, и ответьте на вопрос: «На какие типы делятся люди?» – спросил он.

– Войшило, – скромно сказал профессор, – а все люди делятся на «развитых» и «не развитых», можно называть последних «зелёными». Вся проблема в том, что им приходится жить вместе: «развитые» смеются над «не развитыми», а «не развитые», которых гораздо больше травят «развитых», хотя и во всём подражают им.

– А кто такие развитые? – удивлённо спросил ведущий шоу.

– Те, у которых развиты все 4 составляющих: чувственная, рациональная, душевная и духовная, – сказал усталый профессор.

– А если у человека развита только одна, как Вы говорите, составляющая? – осторожно спросил ведущий.

– То, перед нами – больной монстр, – ответил учёный.

Молодой человек обратился к Че.

– Варвара Никифоровна, – с достоинством произнесла она и продолжала с присущим ей женственным обаянием, – чем больше в человеке божьего, тем сложнее определить его тип, легко тип можно определить у чисто биологического природного человека. Я думаю, что все люди делятся на «сытых» и «не сытых»: «сытые» – самодостаточны, они всё, что хотят – могут; всё что могут – хотят, у них всегда всё хорошо получается, а «не сытые», что хотят – не могут, что могут – не хотят; они часто превращаются в «завистливых хищников»!

– Этот тип людей, наверное, самый интересный, – со снисходительной улыбкой сказал молодой человек.

– Для психиатров – несомненно! – вставил профессор.

Ведущий пригласил всю группу Войшило поучаствовать в конкурсе поэтов, где будут разыгрываться большие денежные призы. Пышка поспешил к столу жюри, чтобы зарегистрировать свою кандидатуру. На месте председателя жюри восседал Бобёр в оранжевом галстуке и жёлтых туфлях, рядом с ним – скромная девушка с длинными волосами, и котята с улицы академика Лизалкина.

Приторная музыка умолкла, включили розоватый свет, любители поэзии зааплодировали, на сцену поднялся сам Бунькин в расстёгнутой до пояса красной атласной рубашке – приземистый крепыш с большой «антистрессовой подушкой» под рубашкой. Он нервными движениями растрепал до художественного беспорядка шевелюру и начал читать свои новые стихи несколько с надрывом:

«Выхожу один я на дорогу

В старомодном ветхом шушуне,

В студеную зимнюю пору

Перчатка с левой руки на мне!»

Любители поэзии ликовали, а Бобёр воскликнул: «Ай да Бунькин, ай да щукин сын!» И потише добавил для котят: «Помним, что он собу…, то есть, товарищ за трапезой академика Лизалкина!»

На сцене, между тем, уже стоял долговязый, порой, одиозный Мунькин, который собрался прочесть своё стихотворение «Самость». Он ухватился за подтяжки, подпрыгнул несколько раз, как парашютист, раскинул длинные руки и «полетел»:

«Я вижу красный квадрат

И я лезу в него!

В нём я вижу белый квадрат

И я лезу в него!

В нём я вижу синий квадрат

И я лезу в него!

В нём я вижу чёрный квадрат

И я лезу в него!

И я вижу в нём мужика с топором,

И я понимаю, что это Малевич,

А может быть это – я САМ!»

Слушатели приняли «Самость» с восторгом, а Бобёр воскликнул: « Ай да Мунькин, ай да щукин сын! Превзошёл самого себя!», а потише для котят добавил: «Не забываем, что он одноклассник и, кажется, родственник Лизалкина! За него нам академик шею свернёт!»

Затем читала свои стихи женщина по фамилии Никакая, но стихи были интересными, о том что им в отделе повысили бонусы, дали тринадцатую зарплату и главный бухгалтер обещал ещё дать премию. Позитивная поэзия возымела действие, все смотрели на поэтессу с приятными улыбками. Бобёр многозначительно сообщил котятам: «Всегда поддерживайте сильных и тех, кто много имеет – не ошибётесь!»

Последним выступал Пыш. Усталый и бледный он поднялся на сцену. Че в это время горячо шептала Бобру и котятам: «У Пыша большие материальные трудности, поддержите своего земляка! Это наша гордость!» Те обещали ей поддержать «нашу жемчужину».

Пыш объявил, что он для всех прочтёт своё новое стихотворение «Одуванчики», отчего в зале сразу наступило напряжение. Поэт начал читать просто, но энергично:

«Ты звезда и я звезда –

Россыпи соцветий,

Ты всегда и я всегда

Жили меж созвездий.

Луг зелёный и стога

В золотом разливе,

Только синие луга!

Кажутся счастливей!

Ты слуга и я слуга

Жадных, злющих пчёлок

Видим синие луга

Из-под чёрных ёлок.

Лишь последний луч угас,

Жмёмся, что есть мочи,

Одуванчики на нас

Сверху смотрят ночью!

Солнце – я и солнце – ты,

Зорька у порога!

Вот любимые цветы

Ангелов и Бога».

Пышка закончил и старомодно почтительно поклонился. Аплодировали только профессор, Варвара Никифоровна, Мушка, Кро, Ро и две маленькие девочки в первом ряду. Девушка, скромного вида, с длинными волосами, подруга Бобра, неожиданно привстала и закричала во все горло: «Смерть одуванчикам! Сбреем последний одуванчик с лика планеты! Даёшь гламур!»

– Простите, голубушка, – сказал осторожно профессор, – но, гламур – это маска на лице больного проказой.

Девушка взглянула на него как на больного старикана.

– Одуванчики будут всегда! – сказала звонко маленькая девочка из первого ряда.

– Одуванчики будут всегда, потому что мы будем плести из них веночки, – сказала ещё более звонко другая маленькая девочка из первого ряда.

Бобёр никого не слушал, он уже подводил итоги конкурса: первая денежная премия присуждалась Бунькину, вторая – Мунькину, третья – Никакой, остальных жюри благодарит за участие.

– Не огорчайся, Пышь, – сказал первый котёнок с улицы академика Лизалкина, – после своей смерти ты будешь сказочно богат, помяни моё слово, старина!

– А тебе не кажется, Пыш, что талант уязвляет людей? – спросил второй котёнок.

– А это как-то не гуманистично, Пыш, – заметил третий из котят.

– Особенно, если этот талант не от Бога, – сказал четвёртый, глубокомысленно подняв вверх указательный палец.

– Да и какое отношение имеет эта тема к нашей, так сказать, родине, к нашему Волшебному Лесу? – спросил пятый.

– Да и председатель сказал, что не все твои стихи – твои, надо быть честным, Пыш! Кроме того, медицинская организация предупреждает, что майонез опасен для здоровья, может быть тебе сменить псевдоним? Короче, скажи спасибо Пыш, что не посадили и не оштрафовали! – резюмировал шестой котёнок.

– Всё, ребята, на сегодня мы уже согрешили, расходимся, – закончил рефлексию Бобёр, снимая оранжевый галстук.

Гнездо опустело.

– Я тебе расскажу одну историю, сынок, – сказала ласково Варвара Никифоровна, – в Англии жила очень добрая женщина, бывшая медсестра, но ей не удалось скопить денег на старость, как и многим другим, кто больше отдаёт, чем берёт. Однажды она делала в своей квартире ремонт и забрызгала побелкой старую – престарую картину, которую давно пора было выкинуть. Но женщина отнесла её в мастерскую почистить. Там ей посоветовали показать картину экспертам, хозяйка картины так и сделала. Эксперты признали в этом полотне подлинную работу Леонардо да Винчи! Добросердечная женщина жила безбедно до конца своих дней. И на твои работы, мой мальчик, найдутся эксперты, а не котята, потому что Бог никогда не оставляет без помощи добрых людей!

– А вот и мы, – неожиданно за их спинами прозвучал голос Фигурки.

Друзья вздрогнули и обернулись с радостными улыбками. Но как же выглядел герой и его группа! Фига со спутниками, вымазанные мазутом, в синяках и ссадинах еле стояли на ногах. Фигурка сжимал грязной рукой баночку с остатками вишнёвого варенья.

– Где Юм? – спросил Фига у Пыша.

– В соседнем зале, хотя мне никто не верит, – ответил поэт.

Фигурка стремительно прошёл в «Зал интеллектуальных размышлений», остальные последовали за ним, не совсем понимая его действия. В зале оставались только три знакомых интеллектуальных гиганта: Африкан Горилкин, Федя Крик и Поль Синяк. Все трое храпели, как сибирская кошка из ресторана «Исаак Ньютон», положив головы на круглый липкий стол и обхватив руками стаканы с мутным напитком.

Фига, открыв баночку и уставившись на зеркальную люстру, заговорил голосом гипнотизёра: «Юм! Посмотри, что я принёс для тебя! Свежайший человеческий мозг!»

Где-то наверху послышался шорох, все уставились туда и увидели на полке маленькое бархатное креслице, а в нём заспанного не довольного зелёного Юма в розовой накидке и в красной шапочке с зубцами.

Юм злобно уставился на Фигу.

– Посмотри, Юм, я принёс тебе мозг академика Дудкина, твоего оппонента, который разносит в пух и прах твои научные статьи в печати! Попробуй!

Юм не заставил себя уговаривать, он живо скинул накидку и шапочку, расправил крылышки и нырнул в банку. Фига, мгновенно закрыв крышку, поставил банку на свободный столик и пригласил друзей присесть и послушать важные новости.

– Отпусти его! Ты воспользовался его доверчивостью! – неожиданно резко закричала Ро, пытаясь схватить банку с пленником, – Всякая жизнь имеет право на существование! О, он весь в крови!

Все уставились на банку, внутри которой, злобно ругаясь, прыгал Юм, вымазанный вишнёвым вареньем. Он прижимал то и дело лицо, перекошенное гримасой к стеклу, отчего оно становилось ещё безобразней.

Друзья вопросительно посмотрели на Фигу.

Он, встав на стул, поставил баночку в мягкую пыль на самую высокую полку под потолком, где долгие годы «не ступала нога человека».

– Юм и академик Лизалкин – это одно лицо сказал Фига, спрыгнув со стула.

– Зелёная «вонючка» – это всемирноизвестный учёный? – с недоверием прошепелявил Кро.

– О, как же я глуп! – воскликнул профессор, стукнув себя по лбу ладонью, – Как я мог забыть, что Лизалкина зовут Юлий Маузерович?! Но его памятник? Я сам возлагал ромашки к ногам бронзового высокого худощавого старика с бородкой и со шпагой, видимо, чтобы сокрушать ею гранит науки!

– Да, – объяснил Пышка, – я помню эту историю: на складе оказался только памятник Дон Кихоту, а на другой у нашего правительства не было денег.

– Итак, что мы имеем, – сказала хладнокровно Варвара Никифоровна, – Юм и Лизалкин – одно лицо, как и розово-зелёная курица, которой поклоняются мутно-липкие аборигены. Не много.

– Мы имеем больше, – сообщил Фига с усмешкой на осунувшемся породистом лице, – из этой страны нет выхода.

– Совсем?! – одновременно раздались несколько голосов.

– Насколько нам удалось выяснить, – сказал печально Фигурка, – мы пришли на вокзал, но оказалось, что один билет отсюда стоит в десять раз больше, чем билет сюда. Не теряя времени, мы нанялись мыть и ремонтировать дорогие машины в гараже некоего «хозяина», за полдня заработали нужную сумму и поспешили к кассе, где услышали, что билеты подорожали в пять раз. В гараже мы так … загваздались, что не отличались от попрошаек, встречавших поезда. Не раздумывая, наша группа присоединилась к ним. Нам подавали щедро многочисленные туристы, особенно Берёзе, жалобно мяукающей и клянчившей на всех языках мира. Через три часа мы были возле окошечка кассы, из которого услышали, что на ближайший месяц билетов нет. Что оставалось? Начали наблюдать и соображать, как без билетов пробраться в поезд. Поезда останавливались часто, но, как мы заметили, приезжающих – много, а уезжающих – ноль! Мимо нас шли пустые вагоны, в кассе не продавали билеты, а полицейские и близко не подпускали желающих уехать к перрону. Тем, кто проявлял настойчивость, давали тройной ген, они успокаивались, и их куда-то увозили. Происходящее нам показалось более чем странным. За двести зелепанов мальчик – попрошайка рассказал нам, что всё здесь принадлежит хозяину – академику, уехать и убежать отсюда не возможно, так как эта сухая земля окружена не проходимыми болотами. Хозяин летает по всему свету и заманивает сюда разными обманами самых богатых, самых умных и самых одарённых! Он питается только чужими мыслями! Не брезгует и серым веществом!

– Так вот ты каков, академик Мариарти! – сказала Варвара Никифоровна в сторону баночки на пыльной полке.

– Не будем медлить, пока нас не хватились в тюрьме, идём к старому Лисопеду в Музей быта! – воскликнул энергично профессор и схватил «историческую» корзину. А Мушка схватила за руку Ро, пожелавшую допить напиток Горилкина.

На выходе друзья обратили внимание на то, что лавка краденых картин открыта, там сидел у кассы всё тот же Бобёр.

– На ваши деньги можно купить картины Дюррера и Моне или выкупить для Кота «Музу в красном», – прошепелявил с умным видом Кро, указывая на мешок с деньгами.

– Намалюет другую, – отрезал Фига, – а деньги нам могут понадобиться.

Никто не возражал.

Дверь в Музей быта оказалась не запертой, несмотря на поздний час. Путешественники вошли в полутёмное помещение, где при свете уличных фонарей увидели две грузные фигуры, сидящие в креслах. Одна поблескивала и, видимо, была не живой, казалось, что она сделана из чистого золота. Во второй фигуре друзья узнали горбуна – чистильщика, в чёрном плаще и в клоунской маске, из-под которой торчала чёрная борода.

– Ох, – вскрикнула Варвара Никифоровна со страхом и схватилась за сердце.

Кро, отпустил руку Ро и, подбежав к матери, взял её за тёплую пухленькую ручку.

– Не бойтесь, матушка, это чистильщик, я сразу узнал его, у него развита только одна составляющая сознания, связанная с мыслительными процессами, и все электро-магнитные импульсы сосредоточенны только в этой части, поэтому он умеет читать мысли и моделировать чужое сознание, вследствие чего этот больной монстр считает себя божественным! – мысленно сказал Кро в сторону уха Че.

– Что из того, Кро, что я чистильщик? – раздался изнутри сидящей фигуры утробный, громкий и властный голос, от которого, все вздрогнули, – Я и чистильщик и король, и злой клоун и музейный работник, и директор театра и актёр, и стрелок и коллекционер! Что из этого, Кро?

Наступила, как говорится, гробовая тишина. Чистильщик взял себя в руки и продолжил, словно отрыгая слова: «У вас, господа, есть два выхода: или коленопреклонно поклониться моему золотому изваянию, или принести дар моему музею. Конечно же, этот дар должен быть золотым».

Наступила не ловкая пауза, не двигались даже тени оцепеневших фигур.

– Рокки! Мне нравятся твои духи, – прозвучал тот же ужасный нутренной голос, – в них чувствуется аромат восточных благовоний!

Малышка Ро увидела возбужденно блестящие глаза в прорезях клоунской маски, устремлённые на неё и решила, что ей нужно за всех поклониться этому комедианту.

Она попыталась встать на колени, но Мушка крепко державшая её руку, так сжала ей пальцы, что Ро от боли застыла на месте.

– Рокки! – затрубила мрачная грузная фигура, укрытая чёрным плащом, – Твой муж больше любит свою мать, чем тебя, и так будет всегда. Оставайся здесь, Рокки! Мы с тобой поиграем в странную, но интересную игру: ты будешь уменьшаться, а я – увеличиваться! Посмотри на портреты этих красивых женщин, висящие на стенах, это всё знаменитые актрисы, балерины, певицы, но они так уменьшились, что перестали существовать!

– Если он сделает к ней хоть одно движение, я перегрызу его бычью шею! – подумала напряжённая Че.

–Этого не произойдёт, маменька, – мысленно ответил Кро.

Пыш шагнул и закрыл напуганную Рокки своим широким телом, Фига стал рядом с ним – плечом к плечу. Чистильщик, явно, был удивлён их реакции. Первым из комы вышел профессор.

– Я предлагаю в дар Вашему музею отличные золотые часы, которые даже имеют собственное имя – «Подарок раджи», – сказал дипломатично он, расстегивая браслет часов, – очень тяжёлые часы!

– Разумно! Ценю Ваше великодушие, господин профессор, они будут лежать в витрине моего музея между портсигаром Македонского и мобильником Наполеона! – проговорила утробно фигура.

– О! – изображая восторг, отозвался Войшило, передавая часы Лисопеду, который царственно указал на дверь.

В эту дверь, натыкаясь друг на друга, поспешно выбежали путешественники, последним вышел Кро, он галантно поклонился Лисопеду и спокойно закрыл за собой дверь.

Друзья оказались, как им показалось, на слабо освещённом перроне станции метро, где сразу же заметили вагончик дрезины, в который вошли не раздумывая.

Парраличини как самый опытный водитель взялся управлять дрезиной.

– Как же здесь воняет конским помётом, – сказал Фига, – этот самодовольный тип, наверное, любит покрасоваться на лошади!

– Могу представить каковы её размеры, чтоб на неё смог влезть такой здоровяк! – откликнулся Пыш.

– Думаю, она больше моего Осла, – задумчиво произнёс профессор.

Че плюхнулась на сидение и заявила: «Пусть наш путь пропах навозом, но это путь к свободе!»

– Хотелось бы так думать, дорогая, но не человеческие ли кости белеют на шпалах? – сказал озадаченно профессор.

Рокки вздрогнула всем телом и завопила: «Это кости женщин, которых он съел! Я вся в чёрной ваксе! Я хочу принять ванну!»

Она зарыдала, прижавшись к Варваре Никифоровне, истерично и безутешно. Адриано наконец разобрался в управлении, и дрезина поехала по тоннелю. Сухое потрескивание на рельсах приводило всех в ужас. Перрон, однако, как ожидали путешественники, не кончался, на нём появились экспонаты. Это были многочисленные унитазы всех форм, времён и народов. Рядом с каждым из них стояла табличка, указывающая, что данный экземпляр принадлежал в таком-то веке такому-то патрицию, или феодалу, или кардиналу, или другому вельможе. Многие экспонаты, сделанные из цветного фарфора и расписанные лотосами, фруктами, попугаями, напоминали оригинальные произведения искусства. Дрезина сама остановилась возле гигантского унитаза, размером с двухэтажный коттедж, и сколько Паралличини не трудился, не двигалась с места.

Из-за унитаза вышли четыре дракона, которые велели путникам выйти на перрон.

– Началось! – сказал Фига, – возьмёмся за руки, и ничего не бойтесь!

– Вы должны отгадать четыре загадки, тогда мы вас пропустим вперёд, – сказал первый дракон со свирепой физиономией, – вот вам первая загадка: что такое время?

– Это ДНК Вселенной! – не раздумывая сказал профессор.

– Ответ принят, – сообщил удивлённый дракон.

– Вторая загадка, – заговорил второй дракон с ещё более свирепой мордой, – две пёстрые ленты переплетаются между собой и соединяются тремя палочками?

Друзья наморщили лбы.

– Это что-то, связанное с Шерлоком Холмсом, – прошептала Варвара Никифоровна, – в одном его деле были пёстрые ленты.

– Нет, нет! Я знаю, – сказал Пыш, – это просто ДНК, а три палочки – это водородные мостики!

– О нет, это гениально! – воскликнул профессор, – Но такие же мостики есть и в ДНК Вселенной, то есть, во Времени! Дайте мне скорее клочок бумаги, это надо записать, ведь это не что иное, как «мостики Фемистоклюса»! Целые народы могут переходить на новый этап развития, и, наоборот, целые народы могут прекращать развитие!

– Не отвлекаться! – рявкнул злобно третий дракон с очень свирепой рожей, – Третья загадка: сахар – фосфат – сахар – фосфат, что это?

Лбы у путешественников пошли складками, глаза у профессора от напряжения вылезли из орбит, очки его запотели.

– Не мучьтесь, друзья, я знаю ответ, – сказала Варвара Никифоровна, вынимая из ушей золотые серьги с жемчугом, – правильный ответ: «серьга и ещё серьга», как и принято в этом королевстве!

– Нет, мадам, – заявил первый дракон, – правильный ответ: «серьга – запонка – серьга – запонка»!

И он указал взглядом на платиновые запонки профессора.

– Это же голос моего старшего брата! – воскликнул Кро, который всё принюхивался и принюхивался с первой минуты встречи с драконами.

Старший дракон уставился на Кро, словно желая заглотить его в кровавую клыкастую пасть. Неожиданно и поспешно он сдёрнул с себя свирепую маску и весь огненный костюм, схватил Кро и, прижав его к седым усам, воскликнул: «Мальчик мой дорогой, Фимушка!» Кро со слезами на глазах обхватил шею кролика – генерала, большого любителя оригами.

– Вам надо спешить, – сказал генерал, – Лисопед на своей маленькой дрезине сейчас поедет проверять уехали ли вы в подземный уровень его королевства, где никогда не бывает света и нужно много работать, производя ген.