Текст книги "Майонезовские сказки (СИ)"

Автор книги: Людмила Литвинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

За глинтвейном посплетничали о Виндзорах, потолковали о Фигиной торговле, затем Фигурка поспешил домой обрабатывать под руководством Ксюшки луковицы тюльпанов, а Пышка с Мушкой поднялись в спальню-кладовку. Мушка, укрывшись кисейной шалью, прилегла на «родную лежанку», а Пыш, надев свой зелёный «родной халат», уселся за круглый писательский стол. Поэт должен сегодня начать свой новый роман, которым обязательно привлечёт внимание общественности к судьбе одуванчиков Волшебного Леса: все поймут, что уничтожение одуванчиков приводит к болезням деревьев, а следовательно – к болезням остальных обитателей Леса. Роман будет называться: « А деревья взяли, да и обиделись».

Первая строка должна быть, конечно, весьма значимой. Она обязана своей смысловой нагрузкой примыкать к общему историческому процессу. Пыш взял ручку и написал: « Как мамонты в ледниковый период донесли семена морошки на своих мохнатых ногах до Волшебного Леса, так Тётка Черепаха в прошлый четверг принесла крошки бисквита на своих меховых ушастых тапочках в « Пыш – Холл».»

– Очень странный гром, Пыш! – сказала встревоженная Мушка.

Она отбросила кисейную шаль, поднялась с «лежанки» и включила радио. Кладовка вмиг наполнилась тревогой. Выступал президент Волшебного Леса. Он воодушевленно восклицал: « Сплотимся, братья и сёстры! Синий Лес вероломно, без объявления войны напал на нашу родину – на наш любимый, не побоюсь этого слова, Волшебный Лес! Враг захватил две крупнейшие продовольственные базы страны – «Дом Черепахи» и « Инжир-Холл»!..»

Пышка и Мушка бросились сначала друг к другу, а затем вниз по лестнице в гостиную. Там уже, словно цыганский табор, расположилось многочисленное семейство Фигурки, которое только что в панике, под натиском врага покинуло свой дом. На диване сидела плачущая Ксюшка с тюльпановыми луковицами в кулачках, повсюду – няньки с детьми, а дети с клетками попугайчиков и хомячков. Глава обширного клана, то есть Фига, нервно допивал остатки глинтвейна прямо из старенькой кастрюльки, в которой в детстве варились ириски. Резко зазвонил телефон. Все вздрогнули. Ксюшка замолчала. Звонил Кот, он сообщил, что Че, Кро, Ро, Сигезмунд, Розалия с утками, профессор и гостившие у Че Берёза с Паралличини – в чём были, прибежали в Волшебный Дуб, причём, Ро, бестолковая узконосая обезьянка по кличке «Кривляка», по дороге потеряла свою сумочку с деньгами и банковскими карточками. А он, старый добрый Рыжик, устроил беженцев в квартире своих братцев котов! Потому, что он – молодец! Супер!!

Мир рухнул вместе с ирисками, глинтвейном, Виндзорами, тюльпанами, кисейной шалью и новым романом о судьбе одуванчиков. Война. Пышка помчался к Волшебному Дубу. По дороге поэт активировал всю информацию о братьях Кота, хранившуюся на пыльных музейных полках Пышкиной памяти.

Старик Кото-Фей, старший брат Мотильды Васильевны, обладал чувством юмора, он назвал старшего сына Кото-Лажка, среднего – Кото-Васия, младшего хотел назвать Кото-Клизм, но почему-то передумал и решил просто и со вкусом назвать его – Рыжий Кот. Кото-Лажка учился в Брюсселе метеорологии и играл в футбол за «Брюссельскую капусту» под седьмым номером. Однажды во время матча один герцог, член королевской семьи, показал Кото-Лажке с трибуны язык и «уши». Кото-Лажка вместо того, чтобы проигнорировать непристойные жесты, покрутил в ответ пальцем возле виска, за что и вылетел из команды, а герцог получил сочувственные телеграммы из пяти королевских домов. Кото-Васия, которого в Лесу звали часто «Утюг» за способность издавать пощёлкивание и треск во время речи, учился в Сорбоне социальной психологии и написал дипломную работу на тему: «Тупые и злые». Всё человечество он представлял в виде пирамиды, поделённой на четыре равные части, нижняя её часть называлась «тупые», следующая – «злые», третья от низа – « тупые и злые», она -то и являлась предметом исследования. Самая маленькая верхушечка –«не тупые и не злые», а следовательно, и не люди, занимала в работе всего несколько строк. Но исследование «тупых и злых» не было оценено по заслугам, так как в комиссии собрались, исключительно, «не тупые и не злые».

Сегодня оба братца работали в Лесной метеостанции, расположенной на вершине Дуба, а в квартире, крайне запущенной, появлялись изредка по какой-то таинственной нужде.

Запыхавшийся Пыш вбежал в эту квартиру на первом этаже и сразу же увидел старушку Че в зелёной футболке Кото-Лажки, с номером семь на круглом животе. Че муштровала котов.

– Я вас спрашиваю, коты, почему вся квартира завалена бумагой и залита чернилами?! – вопрошала Че, как строгая кошачья учительница.

– Тётушка Че, – отвечали виновато рыжики, – Пыш недавно написал удачный роман, и мы тоже решили писать роман о наших земляках – о котятах с улицы академика Лизалкина!

– Понимаю, – заклокотала Че, – но вот Розалии недавно удачно вырезали аппендицит, почему вы не делаете операций, коты?! Почему каждый дурень думает, что можно сесть к столу и что-то написать?! У вас для этого– только чернила, а у Пыша для этого не хватает только чернил! Я вам расскажу притчу о шестёрке: « Я хочу быть десяткой»– сказал шестёрка, – « Ну чем я не десятка? Не хватает только какой-то единички, правда, и ноль у меня не совсем обычный, но это пустяки!»

– Мы всё поняли, Тётушка Че,– в голос завопили Кот-Васия и Кото-Лажка,– мы с завтрашнего дня начнем делать операции!

…Пышка широко улыбнулся, отчего болезненно натянулась кожа на шишке. Луна висела уже над краем воронки. Поэту вспомнился и «этот самый день».

Сегодня Пыш поспешил попроведовать друзей и вошёл в кошачью квартиру на первом этаже Волшебного Дуба. В квартире пахло овсянкой, и все занимались своими делами: профессор что-то писал в прихожей; Рокки распевалась в туалете; Берёза и Паралличини обсуждали в ванной комнате костюмы к новому шоу; в гостиной Сигезмунд с утками повторял домашние задания; в спальне Че ходила по кругу и что-то искала, а Кро стоял в центре круга и тренировал себя к чемпионату предложений – палиндромов; в кухне Розалия готовила обед, состоящий из чая и каши.

Пыш приблизился к гостиной, заинтересовавшись новой образовательной методикой Сигезмунда.

– Повторим геометрию!–строго прозвучал старческий голос за дверью,– сосредоточьтесь, мальчики-зайчики и девочки-белочки!

– Пифагоровы штаны во все стороны равны!– дружно отвечали утки, – А биссектриса – это крыса, которая бегает по углам и делит угол пополам!

– Что вы знаете из физики о цветах спектра?– спросил довольный Сигезмунд.

– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан!– выпалили с готовностью ученики.

– Не балуй, гордый сапинс, а то я тебя за шкирку да в дырку!– прикрикнул учитель на одного из сереньких котят– подкидышей, – Повторяй-ка падежи!

– Иван родил девчонку, велел тащить пелёнку!– отвечал без запинки котёнок.

– Молодец, зубри-зубри, зубром станешь! – довольно крякнул старый педагог, – Переходим к царице всех наук – логике! У нас есть два суждения, вам нужно выбрать правильные варианты ответов, которые могут служить выводом из этих суждений. Напрягитесь, утки! Каждый треугольник розовый. Все треугольники – большие.

А) существуют треугольники с очень большими углами;

Б) существуют треугольники с розовыми углами;

В) существуют розовые большие – прибольшие углы;

Г) углы и треугольники розовые и большие;

Д) у большущих треугольников – розовые углы.

За дверью гостиной воцарилось гробовое молчание, только присвистнул серенький «гордый сапинс».

– Пока я жду, когда вы пошевелите своими ленивыми извилинами, мог бы уже выполоть целую цветочную клумбу!– заявил в нетерпении Сигезмунд.

– У нас нет больше цветочной клумбы, господин учитель,– сказала маленькая белка и шмыгнула носом.

Остальные молчали. Пыш приоткрыл дверь и прошептал: «Все ответы не верны!»

– Сегодня все, кроме господина Пышки получают за логику по двойке, а господин Пышка получает за подсказку единицу! Мыть руки и есть овсянку!– резюмировал педагог.

– Фу-у, опять овсянка! А когда – пирожные?! – в голос воскликнули утки.

Довольный Пыш направился в спальню. Там мало что изменилось.

– «МИР, КАК РИМ»,– твердил Кро,–«А ЛИЗА – МАЗИЛА».

– «ДОЛОГ ГОЛОД»,-отозвалась Че, –эх, «ТОНЕТ ЕНОТ»!

– Побольше бодрости, друзья, – вклинился Пыш,– например: «АРГЕНТИНА МАНИТ НЕГРА»!

– А что Вы, собственно, ищите, маменька?– наконец-то поинтересовался Кро.

– Не поверишь, зая, но я ищу свою шёлковую ночную рубашку в крупных чайных розах и с золотистым кружевом!– сокрушённо ответила Че.

– Не отчаивайтесь, Тётушка, Вам очень идет зелёная футболка с номером семь,– попытался утешить её Пыш.

– Не поверишь, малыш,– заговорила непривычным жалобным голосом Че,– но мне в этой квартире каждую ночь снится один и тот же кошмар: я выхожу на сцену в шикарном платье, в первом ряду сидит с большим букетом губернатор со всем начальством. Я начинаю петь по-итальянски, но забываю текст, перехожу на немецкий, снова не могу вспомнить ни слова, мычу, как корова! В отчаянии взмахиваю руками, и из пышного рукава вылетает, величиной с лапоть, бутерброд с ветчиной и ударяет в лоб губернатора!

– Не переживайте, мэм,– воскликнул Пышка,– мы что-нибудь придумаем!

– А, правда, придумай что-нибудь, Пыш, – попросил просто Кро.

– Малыш, – неуверенно заклокотала Че, – может быть ты как самый везучий сбегаешь в «Дом Черепахи»? Я откладывала деньги на приданное уткам в одну из розовых китайский вышитых наволочек, она в их спальне, принеси ее, Пыш, иначе мы умрём от голода! Так хочется пирожных!

– Я попробую, конечно,– неуверенно ответил Пышка-везунчик.

– Да, малыш, принеси и мою пуховую шапку,– продолжала уже бодро клокотать Че, грозно посмотрев в сторону оккупированной территории,– завтра понедельник, и никаким врагам не помешать нам выиграть новые тапочки!

Пыш помчался по улице академика Лизалкина, затем по площади Аристотеля, где в витринах висели полотенца с портретом Аристотеля и плакаты «Смерть одуванчикам!» В переулке футболиста Пи-Пи к нему пристроился Майский жук, явно вызывающий его на состязание в беге. Они неслись ноздря в ноздрю по направлению к «Дому Черепахи», как вдруг Пышка, начавший лидировать, провалился сквозь землю, приняв темнеющую воронку за тень от круглого дерева.

Видимо поэт пролежал без сознания долго, на лбу успела вырасти шишка. Ещё было видно луну. Неужели это всё та же луна, которая светила над осенним Лесом, когда счастливый Пыш шёл в дом Тётки Черепахи и Кролика, шуршал листьями по дорожке и напевал:

«Под лоскутным одеялом

Из сухих опавших листьев

Задремал Волшебный Лес…»?

Неужели это всё та же луна, которая золотила цветущие яблони, сливы и волосы Мушки в ночном саду?

Лес стал иным. И Пышка стал иным. А луна всё та же. Пыш снова потрогал шишку на лбу. Но обо что он набил её? Поэт принялся осматривать дно воронки и быстро нашел большой деревянный транспарант, на котором прочел при свете луны: « Ввиду отсутствия денег – революция отменяется!»

То-то и оно. Пыш тяжело вздохнул. Всё с этого и началось – с социальной нестабильности, которая привела к гражданским волнениям. Ослабленный изнутри Волшебный Лес сразу привлёк внимание внешнего врага, и Синий Лес не замедлил напасть на обессилившего соседа.

Пыш поставил транспарант и по задней его стороне, как по лестнице, выбрался из воронки.

«Дом Черепахи» сиял в ночи всеми окнами. Повсюду слышались крики и пьяное пение на вражеском языке. Пыш различал отдельные фразы, восхваляющие «крутых парней-морпехов Синего Леса». Он подкрался, как барс, к спальне уток, стёкла в окнах были разбиты. Пыш присмотрелся : в спальне прыгала пьяная солдатня в шёлковых кимоно Тётки Черепахи и в её разноцветных париках. Всё было перевёрнуто вверх дном. Вдруг разряженные морпехи с криками восторга выбежали в классную комнату, где на учительский стол уже водрузили новый бочонок вина. Медлить нельзя. Пыш просунул руку в окно, боясь порезаться о торчащие стёкла, открыл задвижку и сразу же на кровати под окном увидел розовую вышитую подушку! Он поспешно ощупал её, в подушке зашуршали новенькие купюры!

Раздались крики и выстрелы, Пышка схватил розовую подушку и помчался, пригибаясь, в темноту.

– Наконец-то Пыш!– воскликнула зарёванная Че – Все уже в сборе! Как мне пришла в голову идея послать тебя на верную погибель и оставить сиротками деток?!

– Наверное потому, маменька, что мы верили в то, что Пыш вернётся живым и невредимым! – воскликнул счастливый Кролик,– А вера – это хрупкая силища!

Пышка отдышался, расстегнул замок наволочки и высыпал её содержимое на стол. Друзья и близкие (в количестве двадцати человек) столпились возле стола с выражением ужаса на лицах. Весь стол был завален фантиками от шоколадных батончиков «Красный октябрь».

– Так вот чем занимались наши милые детки! – воскликнула Че, – Мяли конфетки!

– Смотрите, что-то блеснуло, – сказал Кро и проворно разгреб фантики.

На пол упал тяжёлый, с бриллиантом, золотой перстень Тётки Черепахи.

– Лови последнюю надежду! – завопила надрывно Че, – Лови!!

Все, натыкаясь друг на друга, принялись ловить перстень, но он покатился между снующих ног по полу и исчез в чёрной щели подполья.

Че проворно откинула крышку, схватила зажигалку и закричала: « За мной, дети мои!»

Она прыгнула в чёрный квадрат и сразу же застряла в нём. Поспешно втянула живот, грудь, зад и с шумом провалилась вниз. Остальные, схватив фонарик, спички, свечи, последовали её примеру.

– Что это белое на стенах? – раздалось гулко в полумраке обширного подполья.

– Это грибы, – гулко ответили ему.

– О, грибы! Может, наберём на ужин?!

– Это – разновидность плесени!

– Плесени?! Фу-фу-фу, дайте мне гигиеническую салфетку!

– У меня только этиловый спирт! – сострил кто-то в темноте.

– Ищите перстень, грибники! – напомнила Че.

– Вон что-то блестит! Смотрите!

– Сладкий пирожок, ты возглавила партизанское движение и идешь мстить вероломным врагам?! – раздался из мрака ироничный голос прапрадедушки Фемистоклюса.

– Ой, дедуля, меня чуть Кондратий не хватил от твоего приветствия! – чистосердечно призналась старушка, освещая семерку на своем круглом животе, – Мы ищем улетевший перстень! А это, что за агрегат блестит впереди, похожий на стеклянный лифт?

– Это мое рабочее место,– отвечал предок, важно вышагивая в шёлковых атаманских шароварах, – я изучаю причины несовершенства Волшебного Леса: Циолковский считал, что жизнь на Земле является биологическим и социальным полигоном Вселенной. Я не согласен с ролью этого внешнего фактора и пытаюсь доказать, что основополагающей причиной несовершенства Леса являются внутренние факторы!

Че поправила очки и уставилась на деда.

– Браво!! – с восторгом воскликнул профессор Войшило, – Посвятите нас, уважаемый, в свои исследования!

– Входите в лифт, – просто предложил прадед, – располагайтесь, как дома!

Часть вторая. «Корешки».

«Академик Лизалкин отличался от Майского жука

не только зарплатой, но, главным образом,

отсутствием щёточек. Различий в логическом

мышлении найдено не было.»

−Профессор Войшило

(Из научной статьи в журнале «Объединённый лесной вестник»).

– Итак, – сказал Фемистоклюс, – вас двадцать человек, прошу запомнить эту цифру!

Предлагаю начать экскурсию в невидимую часть Волшебного Дуба, о которой, однако, вы должны молчать потому, что вам всё равно никто не поверит.

– Ага, милейший, это место, куда уходят жители Волшебного Леса после смерти, если верить преданиям? – спросил профессор, в глазах которого зажглись маленькие лампочки, как у мышат в балете «Щелкунчик».

– Человеческая жизнь – это нечто целое, – голосом Аристотеля начал излагать дед, – представьте циферблат часов : с 12 до 3 – детство, с 3 до 6 – юность, с 6 до 9 – зрелость, с 9 до 12 – старость..

– То есть, круговая диаграмма человеческой жизни, – вставил возбужденный профессор.

– Все должны пройти эту круговую диаграмму времени человеческой жизни – каждый! Чтобы набрать свойства, необходимые для перехода в иное качество, – неспешно пояснял прапрадедушка.

– Хватит, дедуля, умничать, заводи свою адскую машину, поехали! – не выдержала Че.

– Если бы я хотел поумничать, Сдобная булочка, я бы сказал : «Voluntas superior est intellectu[2]», – огрызнулся с обидой в старческом голосе дед. Лифт между тем, медленно опускался вниз, молодежь припала к стеклянным стенам, пытаясь разглядеть что-нибудь страшное и ужасное в темноте.

– Где Вы, уважаемый, учились латыни? – поинтересовался удивленный профессор.

– Ex fontibus[3], – небрежно отвечал гид, – а к вопросу о плодоножках, господин профессор, почему хвостик у яблока растёт из воронки, а не из гладкой округлой поверхности?

– Так это понятно, любезный, яблоко покачивается ветром, плодоножка не должна быть сухой и хрупкой, то есть, должна увлажняться водой, собирающейся в воронке! – радостно сообщил Войшило, как школьник на олимпиаде.

– Когда Вы найдете правильный ответ, юноша, – укоризненно заметил дедуля, – то научитесь отличать плодоножки от ниточек! А вот Вам второй вопрос: что самое ценное в вишне?

– Конечно, зерно, любезный Георг-Артур-Карл-Генрих-Фемистоклюс, – ведь в нём вся информация о дереве! – воскликнул ученый.

– А я думаю, что плодоножки, – упрямо заявил дед, – отвар из них снимает при приёме внутрь любые отеки!

– Но как Вы узнали об этом? – удивился Войшило.

– Tantum cognoscitur, quantum diligitur[4], – сладким голосом ответил дед.

– Так вот куда исчезло всё вишнёвое варенье! – воскликнула Т.Ч., всплеснув толстенькими ручками.

За стеклянной стеной лифта раздался страшный лязг и грохот музыкальных инструментов.

– Ой мне страшно! Мы уже в преисподней! – воскликнула Мушка, прижавшись к Пышу.

– Не бойтесь, барышня, это в подвалах Волшебного Дуба репетирует рок-группа «Тар-Тар», – успокоил гид.

– Дедуля, а мы увидим, как будут драть раскаленными щипцами грешников? – спросила любопытным шёпотом Тётка Черепаха.

– Обязательно увидишь и, даже, станешь участницей шоу, Шоколадная булочка (так, кажется, тебя называл в своей песенке красавчик Джо), если не перестанешь пользоваться яркой косметикой! – с угрозой воскликнул предок.

– Тут Вы, дедушка, не правы, – заявила, поджав губки Че, – демографическая ситуация всей Европейской культуры такова: на одного жениха – две девушки, причём, одна имеет папин кошелёк, а другая – мамину косметичку!

– Очень сочувствуй «другой» девушке, но ты, детка, уже не подвенечная! – отрезал Фемистоклюс.

– Смотрите! Смотрите! Анаконды! – воскликнул Пышка.

– Это корни Волшебного Дуба, господин писатель, – сообщил гид, – ему в этом году исполнится 2120 лет, а малышке Клотильде – только 120! Дуб имеет невидимые «корешки» и «вершки» и видимую «золотую середину».

Лифт плавно остановился, прапрадедушка щёлкнул мышкой, между мощных корней открылось окно, в нём шло заседание парламента. За трибуной стоял низкого роста суслик с мокрым лысым черепом, на котором бугром поднимался розовый шрам. У суслика бегали слезящиеся синие глазки, и вздрагивал крупный влажный нос.

– Я хотел прийти на новогодний утренник в костюме Волка, чтобы гоняться за Красными шапочками, но мои родители сказали: « Нет, будешь «Советской Конституцией»!» И вот я вхожу в праздничный зал: вокруг весёлые Снежинки бросают конфетти в Зайцев, Шахматная Королева танцует с Клоуном; Дед Мороз веселится со Снегурочкой, и нате вам – является «серпастая и молоткастая» «Советская Конституция»! Меня забросали крашенными еловыми шишками! На следующий новогодний утренник я мечтал появиться в костюме Мушкетера, чтобы покорить сердце моей соседки по парте. Я представлял, как войду, придерживая шпагу, и сниму шляпу с длинными перьями, но мои родители сказали: «Нет! Будет костюм – «Руки прочь от Вьетнама!» История с шишками повторилась! Как, скажите, мне забыть эту обиду?! – гнусаво вопрошал оратор, прижимая мокрый платок к носу.

Парламент зловеще молчал.

– Я вспомнила его! Он бросил двоюродную сестру моей подруги – хомячихи, а до этого – саму подругу! Вот тебе, развратный гном, получай! – заорала парламентарша, метнув в слезливого суслика перезревший помидор.

– Я вспомнил его! Это советский диссидент Чипс, который выдал государственную тайну Советского Союза, заявив в западной печати, что на СССР нужно нападать первого января! Вот те, вот те! – закричал парламентарий, выпустив по трибуне большой запас помидорных зарядов.

– Я вспомнил, моя фамилия – Селёдкин! – закричал суслик, увёртываясь от томатного обстрела.

– Я вспомнил, это не Чипс! Этот был чипизирован в голову, с тех пор в нём не держится вода! Получай! – выкрикнул другой парламентарий.

На Селёдкина-Чипса обрушился помидорный шквал.

– У меня для вас есть серьёзный аргумент, – выкрикнул оратор и выхватил из-под трибуны большой красный зонт с изображением Крокодила Гены.

Дед щёлкнул мышкой, окно погасло.

– Все беды в мире от мальчиков, которых не долюбили в детстве и от девочек с сильными руками и маленьким мозгом, – со вздохом констатировала Че.

– Маменька, я думал, что помидорная пальма первенства принадлежит нам, но я ошибся! – воскликнул Кро.

– Принадлежала, зая, – отвечала грустно Тётка Черепаха, – но где теперь наши закрома?! Кстати, дед, не забудь завести нас в какую-нибудь кафешку!

Прапрадедушка остановил лифт и открыл новое окно. Там на скамейке сидели три жёлтые крыски-старушки и читали жёлтую прессу. На одной пожилой даме были жёлтые перчатки, на другой – жёлтая шляпка из молодой коровы, на третьей – жёлтое кашне.

– Я бы хотела выйти замуж за Тома, – сказала старушка в жёлтых перчатках.

– А я бы хотела выйти замуж за Круза, – отозвалась крыска в жёлтой шляпке.

– Уймитесь, дурёхи, – это одно лицо, – сказала старушка в жёлтом кашне, – послушайте лучше стихи которые я сочинила сегодня ночью.

И она завыла высоко и протяжно:

Я древняя словно хвощи у дороги

И смуглая, словно крушины кора,

Меня наряжали в молочные тоги

И в мантии алые, как вечера.

Я влиться хотела в орнамент старинный

На амфоре пыльной тугим завитком

И слышать хотела шаг лёгкий звериный,

По влажной тропе пробираясь тайком.

И северным летом во фьёрдах хотела

Под солнцем ночным посидеть на скале,

И сакурой нежною розово-белой –

Терять лепестки вдоль японских полей.

Я столько хотела, что боги решили

За жадность в желаньях меня наказать:

Застыла волной я на жёлтом кувшине,–

Витрина «Этруски», сосуд номер пять.

– То есть, ты была царицей в парфирной мантии, а стала росписью на крынке? – вместо аплодисментов зловеще спросила крыска в перчатках.

– Завитком на музейной утвари, – уточнила язвительно старушка в шляпке, – а ты о нас подумала? Мы, твои подруги из хороших семейств, хотели бы жить при дворе, а не в пыльных хранилищах, эгоистка!

Вот тебе! Вот тебе! – закричала старушка в перчатках и принялась хлестать скрученной газетой подружку в кашне.

Та вцепилась в жёлтую шляпку с криком: «Получай, подстрекательница!»

Через две минуты все три старушенции тузили друг друга нещадно, выдирая седенькие букольки.

– Как же здесь безрадостно: ни мира, ни любви! Покажи, дед, что-нибудь близкое и понятное! – заявила Тётушка Черепаха, сморщив и без того морщинистое лицо.

Фемистоклюс щёлкнул мышью, пробормотав: «Vivere militare est[5]»

– А я думала, что жить – это любить, – сказала Мушка с наивной улыбкой, прижавшись к Пышке.

– Если бы они думали так же, дитя, то они бы сюда не попали, – ответил дедушка, открыв новый вид.

Прямо перед лифтом сидели древние греки с античными носами. Между них гордо восседали Мармелад и Пупсик. Все были в небрежно запахнутых белых простынях.

– Итак, достопочтенные мужи, сегодня юбилейный, пятисотый, вечер в решении логической задачи о скворцах, – объявил председатель собрания.

Все, находящиеся в лифте, затаили дыхание.

– Хочу напомнить вам содержание задачи, – продолжил председатель, – «Прилетели в Элладу скворцы и решили отдохнуть на оливах. Когда сели они по одному на оливу, то одному скворцу оливы не хватило, а когда на каждую оливу сели по два скворца, то одна олива осталась незанятой. Сколько было скворцов и сколько было олив?». Что ты хочешь предложить брат наш Пармелад.

– Я хочу предложить для удобства решения называть «скворцов» – «чайками»,– изрек почтенный муж Пармелад (он же Мармелад).

– Смею напомнить, брат наш Пармелад, что мы уже перебрали все названия птиц, а «чайками» наши скворцы были на прошлой неделе, что не приблизило нас к правильному ответу. А ты что хочешь предложить, брат наш Пупсид?

– Я хочу предложить называть «скворцов» – «дельфинами», – заявил, не моргнув, почтенный муж Пупсид (он же Пупсик).

– Прости великодушно меня, брат наш Пупсид, но ты сказал заведомую глупость! Как водоплавающее животное дельфин из глубин морских поднимется в горы и усядется на оливе? Твоя логика хрома!

– Легко, – настаивал Пупсид, – ему только нужно посильнее разогнаться!

– А почему бы не разогнаться целой стае дельфинов? – поддакнул Пармелад.

– Вы рассуждаете, как троянцы, – сказал председатель Пупсику и Мармеладу.

– Они и есть «троянцы», – заявил грек, похожий на Демокрита, – они считывают информацию с наших компьютеров, а при приближении папаши Каспера, закукливаются! Бей «троянцев»!

– Вы что, почтенные?! Мы не «троянцы», мы – «дельфинисты» – объявил Пармелад, издав свист дельфина.

Греки зашумели, загалдели и разбились на два лагеря: материалисты и идеалисты, то есть, дельфинисты и антидельфинисты. Они обмотались своими тряпками поплотнее, и пошли «стенка на стенку», закипела нешуточная битва, далеко не первая, судя по многочисленным ссадинам и фингалам на атлетических телах философов.

– Что ж, и Пифагор погиб в драке, – сообщил Фемистоклюс, выключая кино, – причём, в преклонном возрасте.

– Но я могла бы им помочь, я сразу решила эту задачку, – заявила Берёза.

– Не трудитесь, мадемуазель, они нас, к счастью, не слышат и не видят, – сказал прапрадед, – к тому же мы уже прибыли на первую станцию нашего маршрута, она называется «Детство», ключевое слово – «страх», функциональная рекомендация: «принимать добро», основная характеристика – «чувственные».

– Однако, я не понял, любезный, – заговорил профессор, – они здесь заседают, сочиняют, решают, дерутся, – это же теория Сведенборга, которую резко критиковал Кант! Но Кант не мог ошибиться, потому, что он – Кант!

– Кант… Сведенборг…– проговорил Фемистоклюс, словно припоминая, – знакомые фамилии. Выходим, господа!

Все вышили из лифта и оказались под сводами тускло освещённой прожекторами, гигантской, мрачной пещеры, и сразу съёжились от холода.

Из всех ртов, кроме рта гида, шёл пар. Туристы принялись живо осматриваться.

– Ага! – воскликнул профессор, – Кто-то сказал, что «латынь из моды вышла ныне», а я вижу большой плакат на каменной стене: «Natura non facit saltus[6]»!

Он охотно перевёл надпись на плакате Коту и Лоле, дующим в пальцы и танцующим новый модный танец.

Гид предложил перейти по узкому мостику над чёрной холодной пропастью на смотровую площадку, что все и сделали, ругаясь и охая. И вот взорам честной компании из полумрака открылась странная картина: в центре пещеры располагалось огромное круглое озеро, над которым поднимались клубы тумана или пара.

– Я где-то читал об этом, – прошептал взволнованно Пыш, – «там зелёный туман клубится над плывущим столетья веслом…»

На Пыша никто не обратил внимания, все взгляды были прикованы к берегам озера. Вокруг озера, как вокруг арены амфитеатра сидели миллиарды белых фигур. На коленях каждой фигуры стоял тазик, а в руках был зажат железный молоточек на тонкой длинной ручке.

– Ты кого-то узнала, Клотильда? – спросил Фемистоклюс.

– Да-да, дедуля, вон та крупная женщина с маленьким лицом – это бывшая учительница моего Кро, она всех мальчиков в классе звала «идиотиками», а всех девочек – «идиоточками»! – отвечала Че.

– О, слушайте! – торжественно произнес Георг-Артур-Карл-Генрих-Фемистоклюс и нажал какую-то кнопку возле ограждения.

Пещера сейчас же наполнилась голосами, это был сплошной плач и жалобы, из которых можно было разобрать отдельные фразы: «Я боюсь!», «А почему не мне!», «Я хочу!», «Дайте мне!», «Я не хочу и не буду!».

– Почему мне не дают мои таблетки от тахикардии?! – капризно закричала женщина рядом со смотровой площадкой.

И тут же град ударов молоточков соседей обрушился на её белую голову

– А-а-а-а! – завопила женщина, и слёзы градом полились в тазик на её коленях.

– Замолчи, идиотка, у тебя и желудка-то нет, куда ты будешь пихать своё идиотское лекарство?! – закричала бывшая учительница в её сторону.

И по голове учительницы тоже застучали многочисленные молоточки.

– А-а-а-а!! За что?! – закричала крупная дама, скукожив всё маленькое личико, слёзы из её глаз брызнули в тазик на её коленях.

– Столько же слёз выплакали те, кого мучили эти господа, – сказал дед, – вам не видно, но поверьте на слово, из каждого тазика по тонкому шлангу слёзы стекают в озеро, а затем поступают в скважину минеральной воды «Лесная-2», которую господин Фигурка бутилирует на своём предприятии и экспортирует в Синий Лес!

– Придумать можно, что угодно, – невозмутимо ответил промёрзший Фига и посмотрел на трясущуюся Ксюшку.

С потолка пещеры капала ледяная вода и сразу же замерзала на туристах.

– Не пора ли, дедуля, в более тёплые края?! – спросил съёжившийся Кот, – Как здесь скользко!

– Пора, – ответил дед, – но в лифт могут войти только те, кто пройдут назад по этому мостику, который называется «Всем всё прощаю!».

– Что за чушь?! Заманил нас в эту бездну! У меня на макушке – ледяной шлем! За мной, ребята! – закричал Кот и рванулся к лифту по узкому мостику.

Мостик зловеще загудел и откинул Рыжика на смотровую площадку.

– Художника обидеть легко! – завопил Кот, опешивший от удара, – Но я никогда не прощу моих врагов, хоть пытайте меня!

– Мы будем танцевать на могилах наших врагов, – заявила Лола, стуча зубами от холода, и изобразила, как она будет танцевать новый модный танец.

– Действительно, – удивилась Розалия Петровна, почему мы должны прощать наших недоброжелателей?!

Она поплотнее запахнула на себе шаль, видимо собираясь до конца отстаивать свои взгляды.

– Всем всё прощаю! – завопила Че и побежала.

– И мы! И мы! – подхватили Ро, Кро, Пышка, Мушка и профессор, устремляясь за ней.

– Я и сам не без греха, надо прощать! – закричал Фигурка и помчался к лифту вместе с Ксюшкой.

– Золотые слова! – воскликнул Паралличини, увлекая за собой на мостик Берёзу, согласно кивающую головой.

– Только слабые люди всем всё прощают! – выкрикнул им вслед обледеневший Сигезмунд.

– Я с тобой, мой Сладкий пирожок! Я не оставлю тебя в беде, моя Сдобная булочка! – неожиданно заголосила Розалия Петровна и даже пробежала мостик, но загорелась лампочка на лифте, заревела сирена и высветилась надпись на панели: « Нет внутреннего убеждения!»