Текст книги "Авантюры студиозуса Вырвича"

Автор книги: Людмила Рублевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Ватман внимательно выслушал. Даже ни разу не перебил. Сочувственно кивал головой. А потом просто подал знак, и пана подхорунжего ловко скрутили, не обращая внимания на пинки и пощечины, которые тот щедро раздавал, а потом у его носа оказалось блестящее, острое, как взгляд мытаря, лезвие турецкого кинжала.

– Ну, откуда начнем с пана сдирать шкуру? Может, с лица – чтобы ни одна девица больше не посмотрела, а то перепортил их, видать, за свою недолгую, но шкодливую жизнь.

Вырвича крепко держали, заломив руки. Глаза Ватмана казались совсем белыми, как болотный туман. Кто-то схватил недавнего студиозуса сзади за волосы, заставив запрокинуть голову. Прантиш сжал зубы. Лезвие нежно, как сухая травинка, тронуло его щеку.

Главное – Полонейка в это время мчится в карете. Пусть с другим. Пусть даже забыв о бедном шляхтиче из Подневодья.

– Отпусти парня!

Лезвие убралось. Прантиш открыл глаза.

Балтромей Лёдник стоял в спокойной позе, опустив саблю, черные волосы завязаны на затылке в хвост – значит, подготовился к серьезному бою. За его спиной медленно опускалось, наливаясь усталым багрянцем, солнце, и лицо доктора казалось темным, почти зловещим.

– Я так и думал, доктор, что ты выползешь, как уж из кустов.

Ватман игрался с кинжалом, как дитя с погремушкой, и глаза его были теперь не белые, а бездонно-алые.

– Отпусти парня, Ватман, – сурово повторил Лёдник.

– А если не отпущу, что ты мне сделаешь? – насмешливо спросил наемник.

– А вот что! – Лёдник поднял руку, и из-за деревьев, что росли вокруг имения, показались люди. Много людей. Не жолнеры – мужики. В свитках, в полотняных рубахах. Но с вилами, косами, топорами, цепами, а кое-кто – с ружьями и гаковницами. Особенно опасно выглядели пришельцы, вооруженные саблями и пистолетами, одетые в вывернутые кожухи. У них были суровые, обветренные лица людей, привыкших скрываться, защищаться, спать на голой земле. Прантиш узнал некоторых. Это же те, что приходили к проклятой мельнице, где Лёдник спасал обвиненную в ведьмарстве Саклету. Лесные братья и жители деревни Корытники, где Лёдник лечил и раздавал деньги. Конечно, за всемогущим доктором они сейчас пойдут куда скажет. Да и пан Агалинский, очевидно, сдержал слово и улучшил своим подданным, которые пекли хлеб из коры, условия жизни.

– Они не испугаются и не отступят, Ватман, – сурово проговорил Балтромей. – Ты со своей компанией учиняешь откровенный наезд на имение шляхтича. Любой суд признает, что его хозяева имели право вооружить своих людей и защищаться. Отступись. Разбитый кувшин не склеишь. Панны Богинской больше нет – есть пани Агалинская, а ее муж отказался от приданого, и оснований судиться нет.

Ватман ненавидяще прищурил бешеные глаза.

– Тварь ты скользкая, доктор. Сколько ты еще будешь возникать на моем пути? Ни в море не утонул, ни в Ангельщине не убили. И даже за то, что ни с чем приехал, паны тебе простили. Может, ты колдовство употребляешь? Тем более обязан тебя остановить.

Наемник положил руку на эфес сабли.

– Давай так. Мы с тобой – один на один. До смерти. Если ты победишь – мои люди уйдут. Никого не тронут. Слышите? – повернулся к команде, те загудели в знак согласия. – А если победа за мной. – Ватман зловеще усмехнулся, – уйдут твои люди.

– Ты можешь просить только о том, чтобы вам позволили уйти, – строго промолвил Лёдник. – И сейчас же отпусти пана Вырвича, иначе никаких переговоров!

Наемники Ватмана мрачно столпились в кучку вокруг предводителя, целиться им приходилось во все стороны – так как и слуги из имения опомнились и присоединились к защите от наезда. Преимущество явно было не на стороне посланцев князя Богинского.

– Отпущу этого вруна, если согласишься на дуэль! – заявил Ватман.

– Бутрим, не соглашайся! – прокричал Прантиш, пытаясь вывернуться из рук наемников. – Это ловушка! Мы и так победим!

– Пан доктор, позвольте, мы их перестреляем, как тетеревов! – воскликнул из-за дерева мужик, у которого от нетерпения ружье подрагивало в руках. – У нас охотники – в глаз белке попадают!

Ватманские люди уныло переглянулись – желания героически умирать за чужое дело у них точно не было. И Ватман не мог этого не понимать.

– Давай, Герман, не дури. – ворчливо проговорил Лёдник. – Сам видишь – шансов у вас нет. Просто отпустите парня и безо всяких дуэлей уходите. Нечего кровь понапрасну лить, ни свою, ни чужую. И так ее слишком много проливается.

– Боишься меня, доктор? – зловеще произнес Ватман, упругой походкой выходя вперед – беловолосый, белобровый, с исполосованным шрамами розовым лицом. – А вот женушка твоя меня не боялась. Знаешь, так лягалась, до сих пор синяки не сошли.

Ватман с издевкой засмеялся, и Прантиш похолодел, поняв, что задумал наемник.

– Не рассказала тебе прекрасная Саломея о нашем с ней приключении? – насмешничал Ватман. – Что же, у каждой женщины есть свои секреты. А тут такая женщина. Никогда мне не забыть той ночи! – пан Герман с наслаждением простонал. – Я постарался научить ее хоть чему-то. Ты же так и не сумел, докторишка! Где тебе. Такую страстную женщину удовлетворить непросто. А я постарался!

– Мерзавец! – Лёдник выхватил саблю и шагнул к Ватману.

– Так что, дуэль?

– Согласен! – сквозь зубы проговорил Лёдник, снял камзол, бросил на землю, стал в позицию. Прантиш почувствовал, что его отпускают, и подлетел к доктору.

– Зачем ты поддался? Он же специально тебя дразнил! Подумай о малыше!

Лёдник рассеянно отодвинул парня в сторону, – и Прантиш понял, глядя на его лицо, что слова бесполезны. Для обоих дуэлянтов самым важным на свете сейчас было – убить врага. Двоим сразу не было места на этой не такой уж маленькой земле.

Как и опасался Прантиш, от предчувствия захватывающего зрелища глаза у людей загорелись, все – и наемники Богинских, и мужики из Корытников, и лесные братья, и лакеи из имения – забыли о своей вражде, подтянулись ближе, чтобы лучше видеть. Доктор – выдающийся фехтовальщик, вон как легко стал чемпионом лондонского бойцовского клуба. А Герман Ватман – известный на всю Европу наемник-убийца, которого перекупают короли и князья. Три года назад в полоцких подземельях Прантиш и Лёдник вдвоем не смогли с ним справиться.

Мгновение, когда клинок встречался с клинком, невозможно было отследить. Будто сверкали две молнии. Доктор двигался легко и упруго, бросался, как змея, но и Ватман, похожий на скалу, был быстрый и легкий – как водяные драконы в морских глубинах. Будь это дело в Лондоне – сейчас бы начали устраивать ставки, и кто-то бы неслыханно разбогател.

– Не понимаю, доктор, – усмехнулся Ватман, – с чего это ты заступаешься за ту магнатку, которая способствовала лишению свободы твоей жены, насильно принудила тебя ехать в путешествие? Или за радзивилловского выкормыша – ты же был рабом его брата, и я видел твою спину. Что тебе до богачей, которые используют тебя, как щепку, поковыряют в зубах и брезгливо выбросят. Неужели ты не хочешь их наказать? Скажи, куда они уехали, а когда я выполню свою миссию, мы с тобой снова встретимся – и ты накажешь меня. Если, конечно, сможешь.

Наемник непринужденно, будто играя в чижика, отбил целую вереницу выпадов Лёдника.

– Я не за них, я за себя бьюсь, – сквозь зубы проговорил Лёдник. – Я одного от этих магнатов и князьков хочу – чтобы оставили нас в покое! Перестали торговать Беларусью! Чтобы решали свои амбиции, как пауки в банке: перегрызитесь вы там все и оставьте нам нашу землю!

Герман едва не достал доктора в бок. Но не достал и с досадой хмыкнул:

– А ты не заплыл жиром, Бутрим. Прыгаешь, как блоха. А в покое вас не оставят – если есть земля, будут и те, кто захочет ею владеть. А пока будут влиятельные магнаты – им понадобятся такие, как я.

– А вас, наемников, убийц, мы поганой метлой с Отчизны будем выметать! – Лёдник бешеным наступлением вынудил Ватмана отойти и даже чиркнул по подбородку кончиком сабли, но тут же сам был вынужден отступить. Каждый удар Ватмана полнился такой мощью, что сдержать его без усилий мог разве тот Голиаф, который завалил пана Гервасия Агалинского на бойцовской площадке в Лондоне. Но доктор держался – за счет мастерства и увертливости, которые уравновешивали недостаток силы в сравнении с беловолосым гигантом.

– Никуда мы не денемся! – скалился Ватман. – Мы будем приходить и забирать ваших женщин, и получать в награду имения, которые отберут у бунтовщиков, и вы станете воспитывать наших детей. А вот интересно будет, если пани Саломея родит от меня сына! И ты будешь его растить! Спроси, кстати, не в тягости ли женушка? Раз уж ты не смог сделать ей дитя, может, получилось у меня?

Доктор скрестил оружие с наемником с такой яростью, что если бы тот был слабее – свалился бы, как сухая камышина. Какое-то время дрался молча, упрямо. А потом сдавленно сказал:

– Пусть так. Пусть! У того ребенка будет и наша кровь. И мы воспитаем его в любви к этой земле, чтобы он до последнего боролся за нее с такими, как ты! Чтобы он не позволил твоим хозяевам продавать нас за возможность получить власть!

– Ничего ты не сделаешь, доктор, – презрительно проговорил Ватман. – Ни ты, мастер ученый, ни романтичные мальчики вроде твоего ученика, ни эти мужики. Вы – или инструменты, которым позволяют иметь немного соображения, или просто быдло, что гоняют кнутом. По мне, так лучше держать кнут в руке.

– Ты упускаешь одну важную деталь, Герман, – со сдержанным гневом проговорил сын полоцкого кожевника. – Кнутом можно погнать в храм или на войну. Но не заставишь искренне молиться или стать героем. Можешь взять женщину силой – но не заставишь ее полюбить. У каждого должно быть то, во что он верит и за что не побоится умирать. Что есть такого у тебя? Замок в чужой стране, набитый награбленным добром? У меня – моя любимая, мой сын, мой ученик, мой Полоцк.

– Не захлебнись пафосом, профессор, – бросил разозленный наемник. – Толкаешь речь, как герои древнегреческих трагедий. Сейчас я тебя просто убью. И через триста лет никто не вспомнит доктора Балтромея Лёдника со всеми его подвигами. А о панах Богинских, Сапегах, Радзивиллах, Понятовских и других властителях – будут писать в книгах и читать. Какими бы в жизни подлыми, продажными, жестокими они ни были. История – вещь несправедливая! И если не предназначено твоей Беларуси быть – она исчезнет, растворится в других странах, как десятки и сотни государств, княжеств, герцогств до нее.

– Она не исчезнет никогда, потому что всегда будут рождаться такие, как мы! – ответил Бутрим.

Во дворе имения Агалинских было шумно – зрители захватывающего боя ревели, подбадривали дуэлянтов, бранились. Короче, ничем не отличались от толпы в Дракощине, Томашове, Лондоне или Вильне, которой показывают зрелище с кровью и смертельным финалом. А финал должен был наступить скоро. Оба дуэлянта устали, пот и кровь заливали глаза. Наконец Ватман взревел, как медведь, и так махнул саблей вокруг себя, крутнувшись волчком, что доктору, уклоняясь от удара, пришлось броситься на землю. Сейчас же в то место, где он упал, воткнулась сабля. Доктор вертелся на истоптанной траве, как уж, едва успевая лежа отбивать удары, Ватман с хаканьем рубил саблей, не давая противнику подняться.

– Баба будет моей! – рявкнул Ватман и с силой воткнул саблю в Лёдника. Поднял – на клинке темнела кровь. Лёдник на мгновение замер, и вдруг изогнулся, как пружина, невероятным усилием послал изможденное тело вперед – и Ватман застыл, зажимая руками рану в груди, в его белых глазах возникло искреннее удивление:

– Тебе бы. доктор. в балагане выступать.

На губах наемника показалась кровавая пена. Гигант снова поднял саблю, сделал шаг к врагу, но зашатался и упал, как столб. Вырвичу показалось, что вздрогнула земля.

Лёдник упал на колени, уперся руками в землю и пробовал отдышаться. Прантиш подбежал к своему профессору:

– Бутрим, ты цел? Куда он тебя ранил?

Лёдник не мог даже говорить. Кто-то подал ковшик с водой. Профессор, захлебываясь, отпил, отдышался, поднял голову.

– Саклета?

Невысокая женщина в повойнике счастливо улыбалась:

– Пан доктор! Я, как только узнала, что вы в беде и на помощь зовете, сразу своего мужа отправила. И братьев его. И отец мой вон там, с конем, за деревьями.

Лёдник, пошатываясь, поднялся: рубаха на боку пропиталась кровью, похоже, там напоследок скользнула сабля Ватмана.

– Позвольте, я вам раны промою. Я лекарства взяла! Как вы тогда учили: с тысячелистником, с древесным маслом. И хлеб с плесенью – как же без него?

Доктор вытер рукой лицо.

– Значит, ты замуж вышла?

– Да! – счастливо улыбнулась Саклета. – Пан Гервасий приданое прислал. А Антось мой хороший, с детства меня жалел. Только раньше, когда у меня нарост на лице был, родственники не позволили бы ему ему на мне жениться. Теперь моему отцу помогает на мельнице. Все благодаря вам, пан Балтромей! Мне вовек не расплатиться!

От солнца осталась только багровая полоса над лесом. Балтромей, перевязанный, одетый, устало и мрачно взглянул на Прантиша:

– Ну что, поехали, рыцарь? Переночуем на мельнице, раз приглашают. Хватит, погостили у панов Агалинских. Свалились же они на нашу голову. Ромео да Юлия белорусского розлива. А лоб за них подставлять почему-то нам. Стар я уже для такой гимнастики.

– А как ты оказался здесь в самый нужный момент? – поинтересовался Прантиш.

Лёдник пощупал плечо со старой раной, осторожно поправил повязку на свежей, на боку.

– После твоего отъезда за «серебряным кордом» услышал, как у корчмы одна девица рассказывала другой о страшном великане с красными глазами и белыми волосами, который во главе войска помчался куда-то в сторону Глинищей. Соединил в мыслях два и два. Отправил Саломею в Вильню – нанял им с малышом повозку с кучером. А поскольку, в отличие от пана Вырвича, понимал, что один на один с отрядом не справлюсь, поскакал за помощью. Мужики наездов тоже не любят.

Когда Лёдник, прихрамывая, проходил возле тела Ватмана, около которого собрались наемники, готовясь без особой славы, но и без потерь покинуть Глинище, тело вдруг шевельнулось, и сильная, будто стальная рука, ухватила доктора за полу, так, что тот едва не упал.

– Наша дуэль еще впереди, доктор! – прохрипел Ватман. На его губах лопались кровавые пузыри. Лёдник освободился, мрачно осмотрел врага, которого один из сподвижников взялся лечить. Процесс лечения доктору не понравился:

– Подожди, не так, – скомандовал он самодельному лекарю. – Хлеб с плесенью положи сюда. Прижми. Так, чтобы воздух не проходил. Вот таким образом. – доктор помог перевязать рану, которую сам же и нанес. Ватман лежал, закрыв глаза, то ли потерял сознание, то ли не хотел видеть, как ненавидимый Лёдник его спасает.

– Когда повезете, положите на левый бок, – распорядился, тяжело вставая, Бутрим.

Вырвич с досады даже отвернулся. Теперь он ясно понимал, почему не хочет быть лекарем: вот так легко переступить через свои чувства ради клятвы Гиппократа и спасать жизнь врагу, который изнасиловал твою жену и мечтает только о том, чтобы тебя убить. Нет, пока что Прантиш на это не способен.

В последних лучах длинного летнего дня Прантиш заметил на лице Балтромея Лёдника мечтательную улыбку. Такую, какая бывает у путешественника, когда он, наконец, возвращается к любимым людям.

Эпилог

Восковое лицо совершенной красоты пятнали черные полосы сажи. Под носом куклы появились бандитские усы.

– Алесик! Что ты делаешь? – пани Саломея стащила малыша с колен Пандоры. Шикарное платье куклы тоже было в черных отпечатках маленьких ладоней.

– Тетка пр-ротивная! – уверенно заявил Александр Балтромеевич Лёдник, демонстрируя не только прирожденное стремление к экспериментам, но и только что приобретенное умение выговаривать звук «р»

– Пошли мыть руки! – строго сказала Саломея. – Ну что ты наделал, папка ругаться будет.

– Не будет! – заявил малыш. – Он эту тетку не любит!

Прантиш еле сдерживал хохот. Сын профессора все папкины секреты раскрывал легко – видимо, из-за сходства характеров. И уже пользовался этим по полной: каким бы строгим отец ни выглядел, как бы ни отчитывал малыша за проказы, а стоило тому всхлипнуть или сделать жалобные глаза – и таял, как воск на солнце. А уж когда малыш начал задавать вопросы – почему яблоко падает вниз, а не вверх, как сделан телескоп, почему кровь красная – расчувствовался, и читал захватывающие лекции. И что только из этого ребенка вырастет? Разве что новый профессор.

А вот интересно, унаследовал ли малыш магические способности отца?

Конечно, об этом Прантиш вслух никогда не спрашивал. Лёдник всякие воспоминания о ведьмарстве, тайных знаниях и предсказаниях будущего на дух не переносил. Сколько молитв после возвращения из путешествия святому Киприану отчитал.

Пани Саломея подхватила чумазого, как лондонский трубочист, черноволосого и уже немного клювоносого мальчика на руки и понесла мыть. Пани млела от счастья, когда малыш время от времени называл ее «мама». Сама она рожать пока что не собиралась. Прантиша беспокоило, как Лёдники переживут признание Ватмана о его гнусном поступке. Был тяжелый разговор за закрытой дверью, после которого пани ходила с заплаканными глазами, а доктор был молчалив, как трясина. Ясно – укорял, почему не рассказала о беде. Он ведь сразу, с порога, свои грехи вывалил. Потом были нежные поцелуи, объятия и слезы облегчения. И, похоже, после пережитой беды полочане стали еще дружнее.

Будет ли когда у Вырвича такое счастье?

Вот он, отпущенный на праздник домой – да, именно у Лёдников его дом, – сидит красавец в мундире, с заметными усиками, при литом поясе со слуцкой персиярни, при золотых галунах и в красных сапогах, девицы млеют – а большой и верной любви нет. Исчезла княжна Богинская за океаном, единственный след – передала из Гданьска записку без подписи. Мол, отплывают, помогай святой Христофор.

Во дворе залаял рыжий Пифагор – весело, приветливо. Что-то, тоже приветственное, забубнил Хвелька. Значит, вернулся хозяин.

Лёдник устало вошел в комнату, снял шляпу, поставил свой докторский саквояж, сел на диван, провел рукой по худому клювоносому лицу.

– Тяжелая операция была. Еле отходил пациента. Желчь разлилась в брюшину. А опытных ассистентов не хватает, – этот упрек он адресовал Вырвичу, который медицину ради военного дела отринул. Прантиш, однако, ни на йоту вины не чувствовал – пан Вырвич герба Гиппоцентавр, наследник Палемона – шляхтич, рыцарь, вой!

Маленький Алесь радостно подбежал к отцу, забрался на колени. Лёдник поцеловал малыша в лоб и, откинувшись на спинку дивана, закрыл глаза, прижимая к себе сына. Пани Саломея быстро накрывала на стол.

Никто не знал, сколько судьба позволит длиться таким тихим вечерам, наполненным семейным счастьем, поэтому они и были особенно дороги всем.

На улице послышались выстрелы и крики. Лёдник даже не шевельнулся, не открыл глаза, единственно – по его лицу пробежала тень. Вырвич вскочил, выглянул в окно:

– Что там делается? Бутрим, знаешь что-нибудь?

Лёдник тяжело вздохнул и неохотно ответил:

– В соборе люди Станислава Понятовского начали стрелять по радзивилловским. Ну и. снова сеча. Видимо, скоро прибегут просить кому-то из панов выпущенные кишки вправить.

Прантиш засуетился, схватил шапку, саблю. Пани Саломея тревожно смотрела на него.

Лёдник только грустно спросил:

– За кого драться будешь, драгун?

Прантиш немного задумался, потом улыбнулся, расправил плечи:

– Не бойся, в глупую ссору не полезу. Но что я за шляхтич, если стану прятаться от драк в тяжелые для родины времена? За кого драться? Ясное дело, за волю, за Беларусь! Ну, прощайте!

Прантиш выбежал во двор, вскоре по мостовой застучали копыта его коня.

– Как думаешь, он не попадет в беду? – спросила Саломея.

Лёдник только пожал плечами.

– Во время ливня не вымокнуть невозможно. Неизвестно, куда нас политические вихри занесут. Будем молиться, Залфейка, и ждать. Если у человека есть честь и любовь к Родине – он не станет щепкой на чужих волнах. Не пропадет и его мость пан Прантиш Вырвич.

Над Вильней зазвенели колокола, поплыли облака, заплакали ангелы. Солнце пробилось сквозь тучи, как огненный меч.

И не было иного времени и иного места для тех, кому была предназначено жить, любить и бороться здесь, где живет Беларусь.

Перевод с белорусского Павла ЛЯХНОВИЧА.