Текст книги "Часовые любви"
Автор книги: Людмила Леонидова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава девятая
После неудачных попыток заработать Маша пала духом. Володя совсем не уделял ей внимания, стараясь как можно реже бывать дома. Жизнь в небольшой квартире с его престарелой родительницей и уже семилетней дочкой стала невмоготу. Но Маша не роптала. Она сама выбрала все это. Девочка росла задумчивой и серьезной, не переняв веселый нрав Маши, которым та отличалась в юности. Дочь просиживала за книжками, проглатывая одну за другой. Почти никогда не улыбалась. Ссоры между родителями воспринимала очень болезненно, хотя Маша старалась при ней не выяснять отношения с мужем.
Несчастье, послужившее поводом для полного разрыва с Владимиром, произошло нежданно. В один из зимних вечеров позвонили из детского садика и сообщили, что отец не пришел за ребенком. У Маши с ним была договоренность. Володина мама стала так плоха, что оставлять ее одну в доме было нельзя. Частые сердечные приступы могли кончиться плохо.
– Сейчас прибегу, – пообещала недовольной воспитательнице Маша. – Вы уж простите нас. Муж, видимо, забыл мне позвонить, что не сможет забрать.
Закрыв свекровь на ключ, Маша, едва одевшись, выбежала на мороз.
Региночка сидела в группе в полном одиночестве и читала книжку.
– Она молодец, не плачет и не беспокоится, что ее забыли, – похвалила девочку воспитательница. – Кто ее так бегло научил читать? Наверное, вам это стоило много сил? Сейчас дети этого не любят, мультики подавай, игры всякие. Только не книжки! И слов много иностранных знает, по-немецки и по-английски.
– Я с ней много занимаюсь, – скромно сказала Маша. – Только не заставляю, она сама всем интересуется.
– Умница! Вчера даже сказку по-английски на занятиях прочла и сама ребятам перевела. Говорит, как мама, переводчицей станет. Она вообще новые слова быстро запоминает.
– Да, – тяжело вздохнула Маша.
– Вы уж, пожалуйста, ее не забывайте. У нас садик престижный с изучением иностранных, с бассейном и музыкой. Если наши правила нарушать будете, заведующая сказала, что отчислит девочку. Да и еще вот что, просили передать, что вы задолжали за нее заплатить за два месяца.
– Извините, еще раз. Я завтра же заплачу.
– Уж пожалуйста. Жаль расставаться с таким прилежным ребенком! – искренне проговорила воспитательница.
Обуреваемая тяжелыми мыслями о Володе, о своем материальном положении Маша с дочкой плелась домой.
– Бабушка! – Регина первая ворвалась в квартиру. – Я тебе рисунок принесла.
– Мама! Мамочка, – вдруг не своим голосом закричала девочка, – ой, что это с бабушкой?
Встревоженный крик дочери испугал Машу. Когда он вбежала в комнату, свекровь уже не дышала. «Скорая» приехала не быстро.
– Что же вы ее одну оставили? – сокрушался пожилой доктор. – Ей бы укольчик, который участковый прописал. «Неотложку» нужно было вызвать, она тут совсем рядом.
– Я за дочкой только в садик сбегала, – ломая пальцы, прошептала Маша. – Что же теперь будет?
– В морг ее увезем, что будет, что будет – отмучилась. Не расстраивайтесь сильно, каждого это ждет. – Вздохнув, доктор тяжело поднялся со стула и пошел мыть руки. – Там у нас спокойно и мест предостаточно, не то что в этой жизни! – Он обвел глазами тесную квартирку пациентки. – А дальше сами знаете, что за этим следует. Я сейчас в машину спущусь, санитаров позову. Им заплатить следует.
– Мама, – спросила Региночка, когда санитары вынесли тело, – а в морге бабушку полечат?
– Конечно-конечно, – разыскивая телефон друзей Володи, чтобы сообщить мужу печальную весть, подтвердила Маша.
– И она скоро вернется?
– Думаю, что не очень.
По телефонам из записной книжки никто не знал, где Володя.
Один знакомый футболил Машу к другому. Друзья юлили, чувствовалось, что-то скрывали, не хотели врать.
Ночь Маша провела в ожидании мужа. Ни звонка, ни намека на то, что с ним ничего не случилось.
Утром Володя заявился как ни в чем не бывало. Уж давно жена не спрашивала его, где был, почему не звонил. Действующая между ними немая договоренность точила Машу, разрывая на куски сердце. Но она несла эту тяжесть как крест.
Войдя в дом, Владимир, словно учуяв неладное, тут же прошел в комнату матери.
– Куда вы ее подевали? – увидев пустую постель, раздраженно набросился он на Машу. – Так и знал, что ты настоишь на своем! Зачем ты ее в больницу упекла! – кричал заботливый сын.
Маша все время говорила Володе о том, что нужно положить свекровь в больницу.
«Ей квалифицированный уход нужен, обследование. Участковая и сама на ладан дышит, пока приплетется, пока на пятый этаж пешком поднимется, ей самой хоть «скорую» вызывай».
Видя, что муж злится, Маша убежала на кухню, не зная, как рассказать о случившемся, как оправдываться перед ним.
– Сколько раз говорил, сиди, ухаживай за мамой, коль ничем больше полезной быть не можешь! Какой в больнице уход? Ни нянечек, ни медсестер! Да и врачи все тоже от такой зарплаты бегут. Мест нет, больные в коридоре лежат. А в коридоре покоя нет, каждый проходящий беспокоить будет. Ты же знаешь, мама к тишине привыкла!
– Нет, – внимательно слушая крики отца, серьезно возразила Региночка, – там мест сколько хочешь.
– Кто, кто вам это сказал? – не успокаивался, бегая по квартире, Владимир.
– Доктор, который ее вчера забирал. И еще он сказал, что спокойнее мест не бывает.
– Где это вы ей такой рай отыскали?
– В морге, – не понимая значения слова, пояснила девочка.
С этим словом она познакомилась впервые и тут же его запомнила.
– Как в морге? – Красивое лицо Вовочки посерело. – Девчонка шутит? Это ты ее подучила. Я ведь с мамой только часа в четыре по телефону разговаривал. Когда, когда это случилось?
– Когда мама за мной в садик ходила, – разумно пояснила девочка.
– Ты ее одну оста-ви-ла? – произнес он, зловеще приближаясь к Маше.
– Мне… мне из садика позвонили, что ты забыл за Региной прийти, – испуганно отступала Маша.
– Ты же сказала, что Катька эта твоя, уродливая, носастая обезьяна, за ней сходит.
– Володя, ты перепутал. Катя мне не родственница, она не обязана.
– А ты обязана, обязана была… – Володя, размахнувшись, изо всех сил ударил Машу по лицу. От неожиданности она не удержалась на ногах и упала, ударившись о край стола головой.
Регина громко закричала, бросившись к матери. Приподнявшись на локте, чтобы не пугать девочку, Маша решительно поднялась на ноги. По лицу текла кровь, глаз заплыл от огромного синяка. Владимир в истерике стал бить жену куда ни попадя кулаками. Маша снова упала. Девочка громко звала на помощь, заливаясь слезами. Володя резко открыл гардероб и, покидав в сумку детские вещи, одной рукой приподнял с пола жену за ворот, словно нашкодившего котенка. Дочь, продолжая кричать, висла на другой руке отца. Распахнув дверь, он вытолкал их обеих на площадку. Подумав, подошел к вешалке и, рванув теплые пальто, кинул им вслед. Тяжелый хлопок двери был последним событием в их совместной жизни.
Глава десятая
– Представляешь, Машка, – улыбалась Катя, глядя, как Маша раскатывает скалкой тесто, – мой ученый Димуля в бизнес подался и официально предложил мне совместную жизнь.
– Он тебя нашел, или вы случайно встретились?
– Сейчас расскажу. Стою как-то раз на светофоре, смотрю в окно автомобиля, он идет. Не изменился ни капельки. Увидел меня за рулем и говорит:
– Я все понял, почему ты от меня ушла. Тебе материальные блага важнее нашей любви?
– А ты? – локтем поправив волосы, чтобы не перепачкать их мукой, поинтересовалась Маша.
– А я ему и отвечаю: с меня твоей любви хватит! Во, – Катя провела руками по горлу, – наслушалась про виртуальные подарки: «Дарю тебе небо, много неба!» Подумаешь, продавец воздуха!
Маша понимающе закивала.
Она давно разуверилась в своей мечте. После того как Владимир жестоко избил ее, выкинув с дочкой на мороз, любовь, которая еще теплилась к нему в ее душе, исчезла навсегда.
Временами она вспоминала тонкого и обожающего ее Людвига, его пламенную любовь к ней, свое пребывание за рубежом. Но… это было так давно. Иногда даже казалось, что в другой жизни, а иногда, что это просто она подсмотрела такой сюжет в иностранном фильме.
Старинный тевтонский замок предков Людвига, тяжелая мебель на витых ножках, изящный саксонский фарфор, редкого звучания рояль… который однажды помог ей растопить холодные сердца родственников бывшего мужа, давно ушли в прошлое.
– Хотя он мне таким беззащитным показался, – продолжила Катя о своем бывшем возлюбленном, – знаешь, Машка, так грустно стало, и я пожалела, что все так случилось, и сердце защемило.
– Смотри чаще на меня, – с укором отозвалась Маша, – сердце не защемит. Сколько лет! Хоть бы раз Владимир позвонил, как мы тут с Региночкой! А ведь я считала, что краше его… – Маша махнула рукой, и мука мелкой пылью, словно ее жизнь, рассыпалась повсюду, став незаметной. – Региночка, словно умудренная женщина, замкнулась, ушла в себя, и после того как он нас из дома выгнал, ну ни разу, ни разочек не поинтересовалась, где папа.
– Она вообще у тебя очень взрослая не по годам. Подошла как-то к моей машине, погладила ее, обошла вокруг и говорит: «Тетя Катя, я тоже скоро буду водить». Я спрашиваю: «Это как?» «Научусь и буду. Вы дадите мне порулить?» Я говорю: «Конечно, дам!» «Когда вырасту, то сама себе куплю. Заработаю и куплю. А вы заработали или вам подарили?» Мне странно стало. «Почему, – говорю, – ты спрашиваешь?» «Девчонки в школе твердят, что выйдут замуж за того, кто подарит тачку, шубу и бриллианты». Не нашлась, что ей ответить, ляпнула: «Такие подарки только дорогим проституткам дарят». А она возражать стала: «Вы ведь не проститутка!»
Знаешь, что я после этого сделала? Я после ее слов приехала к Юрику на машине и говорю: все! Тут еще Димка с несчастными влюбленными глазами предстал в моем воображении. Юрик спрашивает: «Ты о чем?» А я отвечаю: «О нашей с тобой жизни. Забирай машину и вали от меня на все четыре стороны. Я согласна на виртуальные подарки». Он, конечно, ничего не понял: «На кой мне твоя побитая машина?» «Она, – говорю, – твоя, а не моя. Ты же их из Германии пригоняешь». «Я их пригоняю новехонькими, а не такими раздолбанными. Во что ты ее превратила?» Отвечаю: «Так я на ней училась». «Вот и учись дальше. Дареное не возвращают и не принимают назад – плохая примета. А этих, как ты сказала, вирту… виртуальных подарков, если нужно, ты только скажи, набухаю тебе по самые помидоры. Кстати, что это такое?»
Он, Машуня, понимаешь, не в литературе, не в компьютерах ни бум-бум. А Димочка, он голова! Он компьютер подростком освоил, когда у нас только двести восемьдесят шестые были, в момент. Теперь программы для крутой фирмы пишет. Они ему деньги хорошие платят. И он ушел от жены. Дал ей отступного.
– Что это с ним?
– Она в торговле работала. Теперь свой магазин открыла. Ей оказалось этого достаточно.
– И она его отпустила?
– Ага.
– Значит, ты и с Димулей, и с машиной осталась?
– Можно сказать так. Более того, мы хотим с ним свое дело начать.
– Какое?
– Пока думаем.
– Меня на работу возьмете? – Маша перестала катать тесто. – Надоело на учительскую зарплату тянуть.
– Нет, – в комнату вошла Регина, – они меня возьмут.
– Тебя, как только школу закончишь, возьмем точно. Нам такие твердые нужны.
– Ты не добавила с такими знаниями языков, – поправила ее Регина.
– Ну, про языки пока помолчу. Мы ведь еще не знаем, пригодятся ли они в нашем новом деле, – покачала головой Катя.
– Без компьютера и языков теперь никуда, – поучительно проговорила юная девушка.
– Ты же говорила без машины, шубы и бриллиантов, – иронично заметила подруга мамы.
– Это не я говорила. Это девчонки в классе. И было это, тетя Катя, к вашему сведению, давным-давно. За это время жизнь изменилась.
– Теперь за жизнью не угонишься, – вздохнула Маша.
– Значит, уже передумали? – удивилась Катя.
– Да у них, молодых, планы быстро меняются. То они выбирают пепси, а то…
– Самое, что ни на есть высшее образование выбирают, – перебила ее дочь. – Чтобы заработать на достойную жизнь. На хорошую работу теперь знаете, как принимают? По тестированию. Для этого и внешний вид иной требуется – строгий деловой стиль, костюм, белая блузка. А в шубах и на шпильках отстой ковыляет. Мы другие. Мы за экологию. А потому…
– А потому выбираете вместо длинных шубенок полушубки, – иронично заметила Маша.
– Мою длинную, которую Людвиг подарил, помнишь, Катя, ту самую, которую так и не удалось продать. Теперь она ее хочет перешить. В полушубок с капюшоном превратить. Им, молодым, мобильность нужна.
– Конечно, в соболях путаться никто не желает, ими теперь ступеньки карет не подметают, – согласилась Регина.
– Ты разрешила? – округлила глаза Катя. – Ты разрешила такую шубу портить?
– Конечно, что вы маму не знаете? Она слабохарактерная. Я этим пользуюсь. – Дочь, обняв мать, нежно чмокнула ее в щеку.
Катя внимательно посмотрела на Регину. Вытянувшись выше Маши, уже не подросток, но еще и не девушка, похоже, в скором времени она станет длинноногой, зеленоглазой красавицей, с крупными, как того требует современная красота, чертами лица. Кроме того, умной, образованной, но жесткой и не открытой, разве что для самых близких. В отличие от мамы, так и сохранившей мягкий, уступчивый и романтичный характер. Однако задорность и жизнерадостность Маши постепенно уходили далеко в прошлое, уступив место настороженности и недоверию. Ошибки молодости и разочарование жизнью давали о себе знать.
– А ты? – обращаясь к Регине, полюбопытствовала Катя.
– Что я?
– Какая ты? Тоже в Машку слабохарактерная?
– Что вы, я кремень!
– Да, – подтвердила Маша. – Она стойкая и упрямая, уговорить невозможно.
– Мама, теперь другое слово: «уболтать» говорят. Так что меня не разведешь!
– А уже кто-нибудь пробовал? – двусмысленно намекая на мальчиков, поинтересовалась Катя.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, тетя Катя. Только я фригидная.
– Какая-какая? – раскрыли рты обе женщины.
– Фригидная, а что, слова такого не знаете?
– Откуда ты его выкопала?
– Из учебников.
– И что из этого следует?
– Что нужно очень постараться разбудить мою женственность, а это будет не просто. Поэтому за меня нечего волноваться.
– На такую, как ты, старатели всегда найдутся, – предостерегла Катя.
– Я строгая. Пусть сначала над ай-кью поработают. И в очереди постоят. А вообще-то пока вуз не закончу, об этом и говорить нечего.
– В какой собираешься?
– В Оксфорд, – без тени сомнения отозвалась Регина.
– На другой не согласишься?
– Ну, если с хорошими рекомендациями от выпускников.
– Она, что шутит? – спросила Катя подругу, когда девочка покинула кухню.
– Тсс, – приложив палец к губам, зашептала Маша. – Я ей обещала.
– Представляешь, сколько надо за эту учебу заплатить? – так же шепотом поинтересовалась Катя.
– Она этого стоит.
– А ты где собираешься деньги брать?
– Вот. – Маша, вытерев руки, полезла на верхнюю кухонную полку и достала из жестяной коробки перстень.
– Что это? – удивилась Катя.
– Перстень счастья.
– Ну, правда?
– Старинный бриллиант с великолепной огранкой. Ему нет цены.
– От Людвига?
– Конечно. Я все время собиралась ему позвонить и отдать. Это их фамильный.
– Почему – счастья?
– Длинная история… история рода. У них были перстни смерти и счастья. Один приносил смерть, другой… Я случайно выбрала другой.
– Ну понятно. Тебе-то он, правда, счастья не принес, надо признать, по собственной глупости, поэтому ты хочешь от него избавиться. А если так нельзя?
– Почему?
– Ты слышала про родовые проклятия? С другой стороны, если бы Регина была дочерью Людвига, тогда можно было бы ей подарить, и ей бы повезло в жизни… вместо тебя. Ой, прости, Машка. Я к тебе очень строга.
– Нет-нет, ты права. Мне, правда, не удалось, а потому я считаю, что Регине должно с ним обязательно повезти… Она же из их рода!
– Ты хочешь сказать, что она дочь?..
– Да, она дочь Людвига, не Володи. – Признание вырвалось само по себе.
– Сериал… – присвистнула Катя. – Сто двадцать четвертая серия! «Отец узнает, что он вовсе не отец, потому что у его дочери зеленые глаза». Постой-постой, ведь у твоего Людвига, ты сама говорила, глаза серые, и у тебя не зеленые. А у Регины зеленые.
– У матушки Людвига глаза зеленые-презеленые! И Регина – вылитая фрау фон Штайн в молодости. Длинная, как все женщины их рода, спина прямая, ноги как у цапли. А характер? Разве у русской девушки может быть такой жесткий характер: «Я решила, что я фригидна. Я решила, пусть станут в очередь. Я решила учиться в Оксфорде». Она вместо вздохов на скамейке выбирает учебу!
– Ты радоваться должна!
– Я радуюсь.
– Но все-таки это признаки несущественные: длинные ноги, характер как кремень. Сейчас многие девчонки так себя ведут. Новое поколение. Не мы, раззявы. Скажи теперь кому угодно, что ты уехала от благополучия из богатого дома, потому что любила другого. Не поверят!
– Мне и не надо.
– Так как ты узнала про Регину?
– Врач сказал.
– Какой?
– Когда мы с Региночкой в больнице вместе лежали. Она в детском отделении, я во взрослом. Я от нее дифтерией заразилась. Детская болезнь, но я не привита и не болела никогда! Ей переливание крови нужно было сделать. От меня было нельзя. Да и у нас с ней разные группы. Я умолила Володю прийти и сделать переливания для Регины. Хорошо там врач, молодой парень, толковый оказался. Не разрешил сразу перелить, знаешь, как это делается, от человека к человеку. Анализы сделал. Приходит ко мне и говорит: «Вы, мамаша, так дочку на тот свет отправите, коль врать будете». У меня температура сорок, я и так ничего не понимаю, а он еще загадками говорит. Спрашиваю: в чем дело? «Владимир Берцев не ее отец».
Когда он мне это сказал, я и так слабой была, а после этого и вовсе отключилась.
Пришла в себя через несколько суток и стала приставать к своим врачам: приходил ко мне лечащий врач Регины или нет? Может, это мне в бреду привиделось? Никто не вспомнил, что ко мне из детского отделения педиатр приходил.
Тогда я сама его нашла и допросила по всем правилам. Не ошибся ли он? Оказалось, нет. «Если мне не верите, – сказал он, – можете на ДНК тест сделать. Только это дорого. Я и так вам со стопроцентной гарантией говорю». После этого я стала так Володю бояться, думала, что если догадается, нам обеим плохо сделает. Теперь уже все равно!
– А когда, когда ты с ним, с Людвигом?..
– Когда он в последний раз приезжал, следом за мной, хотел меня забрать. Сказал: «Я же твой муж, ты не можешь мне отказать». Вот я на прощальное «прости» и согласилась.
– Не жалеешь?
– Нет.
– Машка, может, ты его попросишь Регину на учебу за рубеж устроить?
– Что ты! – испугалась Маша. – Он же не знает.
– А ты и не говори. Просто попроси о своей дочери.
– Не могу.
– А фамильную ценность, которая ему, наверное, много дороже, чем деньги за учебу потратить, можешь?
– Что же мне ему сказать: «Я верну тебе перстень»?
– Ничего не говори. Перстень оставь для Регины, а ему скажи, что у тебя способная и умная дочь, что ты не в состоянии оплатить ее последующую учебу, а потому обращаешься к нему с превеликой просьбой.
– Кать, у меня не тот характер.
– Я попрошу за Региночку. – Старенькая Машина мама выползла в кухню. – Простите меня, девочки, я стала невольной свидетельницей вашего разговора.
– Ой, мама, тебе надо лежать! – встрепенулась Маша и покраснела от стыда.
– Когда в таком возрасте, как я, все это: дети, жены, мужья… чьи они – не имеет никакого значения! Важнее всего, что они есть, живы, здоровы, и ради их благополучия можно сделать все. Тебе это, возможно, не удобно, а мне… – Старая женщина закашлялась.
– Мама, прошу тебя, только ни слова о том, что ты тут услышала.
– Думаю, что этого не понадобится, – сказала старая женщина и не ошиблась.
Людвиг, внимательно выслушав маму Маши и не задав ни единого вопроса, связал ее со своим секретарем. Через несколько месяцев Регине прислали приглашение на учебу из Швейцарии.
Глава одиннадцатая
– Ба-а, кого я вижу! Иностранная леди в совсем неиностранных шмотках? Что, поизносилась нынче, фрау фон Штайн? – Прежний шеф Маши, Афанасьев, ставший еще полнее и противнее, протягивал к ней свои липкие лапы.
– А вы откуда знаете? – стараясь подавить в себе неприязнь, как можно приветливее прощебетала Маша.
– Я знаю все! Не спрашивай откуда, у меня должность такая – все знать. Я ведь твой начальник.
– Сейчас нет.
– А чего ж ты тогда ко мне заявилась? Или хочешь украденный видик вернуть? Я приму. Не гордый. Хоть и с существенным опозданием. Видики и сейчас на улицах не валяются. Так с чем пожаловала?
– Я бы хотела попросить у вас какую-нибудь работу, связанную с языком.
– Хорошо говоришь! Значит, с язычком? – двусмысленно причмокнул бывший начальник.
– Да.
– А мне что за это будет?
– Я вам готова…
– Ну, только не это! Таких, как ты, и тогда-то, а теперь уж и подавно пруд пруди, и получше и помоложе, только свистни.
– Нет, я не об этом! Я готова часть того, что заработаю…
– А-а, это уж совсем другой коленкор! Значит, готова?
Бывший шеф оценивающе взглянул на поникшую и измотанную невзгодами женщину:
– Да, мать, постарела ты сильно, и поистрепала тебя жизнь… Ты, случайно, не того?
– Что?
– Не пьешь?
– Нет, я с этим строго! – нервно отозвалась Маша, стараясь скрыть свой недуг. – Как можно, у меня такая дочь!
– Какая? – заинтересовался Афанасьев.
– Очень хорошая. За границей учится.
– Что-то мне не верится, что у такой, как ты… Вон от тебя за версту разит!
Лицо Афанасьева, похожее на разросшуюся тыкву, сморщилось, выражая брезгливость.
– Я вам твердо обещаю, – затараторила Маша, словно пойманная с поличным.
– Себе обещай. Мне это ни к чему. Ну, в общем, – он обошел Машу со всех сторон, – еще на что-то, может быть, и сгодишься. Только не будь такой, словно ты всех родственников в одночасье похоронила – и папу, и маму, и свекровь.
– Я действительно, если деньги не заработаю, маму похороню. А папа уже давно умер. Я же еще тогда в анкете про папу писала. А маме очень деньги на лечение требуются.
– Вот те раз! Говорю же, не делай такую физиономию, твои несчастья никому не интересны.
– Так у вас что-нибудь для меня есть? – не желая попусту слушать нравоучения и без того неприятного ей человека, заторопилась она.
– Если честно… – Шеф выдержал паузу. Маша смотрела на него, не дыша. – Есть одна работенка.
– Какая?
– Ты же с языком просила? Или интересуешься чем-нибудь другим?
– Нет-нет.
– Во, я и говорю! Приехал один фирмач. Нужно с ним поработать, а потом еще провести вечер. Как следует, понимаешь? Рестораны, сауны и так далее.
– Да, понимаю, только я… – Маша хотела сказать, что пришла вовсе не за тем, что она не женщина по вызову и что она уже не та, которую некогда Афанасьев мог насильно принудить к сожительству. Сообразительный Степан Степанович уловил это сразу.
– Ну уж как пожелаете, фрау фон Штайн! Если хотите заработать деньги, и не малые…
– А сауна обязательно? Я жар не переношу, – опасаясь, что он откажется от ее услуг, тут же отступила Маша.
– Да ну? А бывало, так любила жарку поддать. А? Или ошибаюсь? Иначе, как бы своего Людвига склеила?
– Я его не клеила.
– Значит, Машка, так. Мужика надо охмурить, накормить, напоить, и… дальше, уж как у тебя получится.
– При чем тут язык?
– Ну и дура же ты недогадливая! Он же немец? Я бы с удовольствием без переводчика обошелся, только у меня английский. А разговор с ним предстоит серьезный, долгий. На родном языке человек контактнее и ближе становится. Он в партнеры мне по бизнесу набился. Вот теперь придется маяться!
– Вы бизнесом занялись?
– А что не похоже на меня? – Бывший шеф выпятил еще больше подросший с момента их расставания живот, постаравшись выгнуть грудь колесом.
– Не знаю, – с удивлением протянула бывшая подчиненная.
Маша помнила Афанасьева как рьяного госслужащего, всегда отстаивающего на словах интересы государства и общества, которое она так непатриотично и без его позволения на то когда-то покинула.
– Ты же уехала откуда? – напомнил ей шеф и, не дожидаясь ответа, сам за нее произнес: – Правильно! Из Советского Союза. А куда вернулась? В капиталистическую Россию. Во-от. И дела у нас с немцем теперь капиталистические. Мы с ним одно предприятие на пару собираемся приобрести. Совместное. Кумекаешь? Теперь у нас модно быть владельцем совместного предприятия.
Дело выглядит таким образом. Один мой приятель продает бывшее госпредприятие по очень выгодной цене. Мы с немцем его приобретаем. Пока немец не имеет права считаться его владельцем, так как иностранцам у нас ни-ни. Знаешь? Поэтому законным приобретателем предприятия буду я. Деньги, естественно, его. Но скоро должен появиться закон, разрешающий покупать собственность на территории России всяким инородцам. Только тогда, соответственно, и цены на все это подскочат. Ну, вот мы с ним и торопимся.
Как полагается, документики подготовлены, все чин чинарем. Договоренность об ускорении процесса есть, а потому в день его приезда я становлюсь собственником. Он настаивал, чтобы увидеть все это своими глазами. Его право! При этом со своей стороны даю ему расписку о том, что должен ему энную сумму, естественно с процентами, если что не так. Сечешь? Это главное! А также беру на себя ряд обязательств по управлению этим предприятием. Там много условий обговаривается, тебе они ни к чему. Не запомнишь все равно. В общем, он привозит денежки, и я в торжественной обстановке даю письменную клятву, что не обанкрочу предприятие, не продам, не заложу и так далее. Ты переводишь и растолковываешь ему, что к чему, каждую строчечку. Мы относим все хозяйство в нотариат, заверяем и… пожалуй, все!
Потом все целуемся, и немец покатит восвояси. А я останусь управлять. Все честно, благородно. Согласна?
– Конечно! А при чем тут сауна?
– Ну что ты заладила? Я так, к слову.
– И все остальное тоже ни при чем, – с нажимом повторила Маша. – Ведь так?
– Как получится, – развел руками Афанасьев. – Немец должен остаться доволен приемом. Понимаешь? У него деньги, он большой человек…
– Ясно. Постараюсь сделать так, чтобы ему понравилась моя работа. Это главное!
– Ну и молодец! По рукам.
– А деньги?
– Какие деньги?
– Мне бы аванс… понимаете, я очень нуждаюсь. Маме деньги на лечение нужны, брат без работы, жениться собрался.
– Ну вот, вечно ты вымогаешь, то на аборт, который не состоялся.
– Я же вам вернула все до копейки.
– Не помню, не помню! Как брала, помню, а вот возврат?
– Да вы что?
– Ну не обижайся, запамятовал.
– А когда он приезжает? Мне надо с братом условиться, чтобы с мамой посидел.
– Только вот этого не надо! Не морочь мне голову своими проблемами. Можешь – работай, нет – вали на все четыре. Таких, как ты…
– Вы уже говорили.
– И еще запомни, коль ты, я вижу, любительницей этого дела стала… – Афанасьев щелкнул себя по горлу.
– Я же вам сказала, что с этим покончено…
– Не видать этого, что покончено… – Афанасьев в сомнениях покачал головой. – Так вот, когда я позвоню, чтобы была как огурец, никаких отговорок. Потому что я буду на тебя рассчитывать! Ферштейн?
