Текст книги "Часовые любви"

Автор книги: Людмила Леонидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Людмила Леонидова
Часовые любви

Пролог

Всматриваясь в толпу, немецкий предприниматель Людвиг Штайн пытался угадать ту, которая его встречает.

Рейс, прибывший из Берлина, опоздал. Переводчицу бизнесмен заказал в рекомендованном ему московском агентстве со странным названием «Берд».

«Берд» – в переводе с английского означает «птица».

«Потому что порхает? – раздумывал он, глядя в иллюминатор «боинга» на облака, – или наоборот, возможно, агентство готовит птиц высокого полета?»

Перебирая глазами встречающих, он мысленно представлял, как будет выглядеть переводчица. Конечно же, непременно блондинка. Красавица, с чувственным пухлым ртом, холодными глазами и длинными, как у цапли, ногами. Именно так рисовало его воображение. Потому что все современные русские девушки с обложек журналов выглядели именно так.

Услышав чужую речь, непривычно резавшую слух, он разнервничался.

Затянувшаяся рана вскрылась и заныла незажившей тоской по прошлому. Это была тоска о некогда покинувшей его русской женщине.

Внезапно нахлынувшие чувства заставили его сердце бешено колотиться.

– А вдруг?..

Среди сгрудившихся возле оградительной стойки красивой женщины не просматривалось. И вообще женщин было мало. Только хмурые мужики, одетые в теплую одежду.

Парень в шапке с опущенными ушами, держал высоко над собой лист бумаги с фамилией Людвига.

Людвиг помахал ему рукой. Лицо парня оживилось.

– Как переводчица? – Путая давно забытые русские местоимения, Людвиг спросил «как» вместо «где».

– Нормально, – ответил парень на вопрос «как». – Просто замерзла, сидит в машине. Я водитель. Сейчас подгоню авто поближе. Не выходите пока. У нас холодно, минус тридцать.

Людвиг высоко поднял брови.

– Вы не знали?

– Так же как и вы, что я не говорю по-русски.

Парень рассмеялся, приняв это за шутку.

– Ждите, я сейчас. – Сказав это, водитель исчез.

Людвиг огляделся по сторонам, пожалев, что отказался от VIР-салона. Скамейки в зале прилета были заняты. Захотел, как все, а зря! Сидеть бы ему сейчас в баре, потягивать пивко.

Через полчаса к зданию аэропорта подкатил заказанный им лимузин. Запыхавшийся водитель бросился к немцу.

– В очереди стоял. Долго не впускали. – Оправдываясь на ходу, он подхватил чемодан Людвига и нырнул в автоматически распахнувшиеся двери.

Бизнесмен последовал за ним. Ледяной воздух резко обжег лицо немца, не привыкшего к таким морозам. До блеска отдраенное белоснежное авто переливалось в лучах морозного солнца.

Открыв дверцу, водитель показал на заднее сиденье и, пихнув чемодан в багажник, юркнул вперед.

Бизнесмен сунул голову в салон. Запах дорогой женщины ударил в нос. Ту, что сидела в глубине, после яркого солнца разглядеть не удалось.

В глаза бросились только длинные ноги, забившиеся в дальний угол лимузина. Казалось, ноги занимали все пространство кабины, более того, им здесь было даже тесновато. Острые коленки торчали, как два белых айсберга, в черном океане мягких кожаных сидений.

– Здравствуйте, – донесся до немца приятный грудной голос.

Длинная рука с узким запястьем, протянулась к нему.

– Простите, что не вышла из машины. Меня зовут Регина. Я буду с вами работать… если, конечно, я вам подойду.

Немецкая речь девушки приятно удивила. Она звучала абсолютно чисто.

Не зря он заплатил агентству круглую сумму. День ее работы обходился Людвигу… он напряг память и, приглядевшись в темноте к лицу русской переводчицы, пожалел, что не поинтересовался о ночных часах. Ночь с агентством не обговаривалась. А что? Мог бы тряхнуть стариной!

В своих пожеланиях агентству «Берд» предприниматель упоминал о сносном знании переводчицей немецкого. Однако девушка с совсем не русским именем Регина говорила отлично и, что удивительно, без восточного акцента. Выходцев с Востока, даже живших долго в Германии, по звучанию речи можно отличить легко. Но Регину!

Расположившись, он откровенно стал разглядывать странную русскую, которая, как казалось на первый взгляд, превзошла все его ожидания.

Женщина была одета не по сезону – в легкий меховой жакет, узкую юбку до колена, тоненькие, едва заметные по рисунку колготы. Необыкновенно волнующий подъем ноги заканчивался туфельками с туповатым носом.

Светлые волосы легкой волной были искусно уложены вдоль щеки. Ярко-красные губы не делали ее облик вульгарным, напротив, придавали ей этакий старосветский шарм. Прозрачная кожа лица и шеи выглядела в темноте неестественно молочной, однако ему хотелось верить, что она не пользуется мейкапом. Русская красота должна быть природной.

Глаза блондинки он сумел рассмотреть много позже.

В ярком свете хрустальных люстр отеля они переливали зеленью слегка настороженной кошки. Напряженные, но, слава Богу, не ледяные, как у красавиц с обложек гламурных журналов! Она постоянно прятала их, стараясь не встречаться взглядом с клиентом.

Закончив формальности у регистрационной стойки, переводчица осторожно поинтересовалась:

– Я могу быть свободна… или?

Людвиг оттянул манжет белоснежной сорочки и посмотрел на дорогие часы.

Стрелки подбирались к полуночи.

– Или, – отозвался он и нарочито по-деловому щелкнул замком портфеля.

Вынув ничего не значащий пакет с документами, он принялся его изучать стоя, не выпуская из поля зрения переводчицу.

Чуть заметный всплеск ресниц должен был означать разочарование – она ждала другого ответа. Точнее, она бы предпочла иной. А потому замерла в нерешительности.

– Мне подняться с вами в номер… или?..

– Или, – еще раз повторил он. И, улыбнувшись, постарался расположить настороженную девушку к себе: – Я приглашаю вас поужинать со мной… Там мы и обговорим с вами завтрашний день, – мягко произнес он и кивнул юноше в форме.

Служащий, схватив багаж, помчался к лифту.

Она, не проронив ни слова, прошагала через весь холл к ресторану. Людвиг последовал за ней.

«Тот самый?» – С трудом узнавая интерьер, он оглядел зал, и его сердце бешено заколотилось.

– Прошу. – Метрдотель подвел их к уютному месту возле окна.

Тихая приятная музыка лилась откуда-то из динамиков. Официант зажег свечу на их столике.

– Что будем пить? – Раскрыв карту вин, Людвиг посмотрел на спутницу поверх очков.

– Не желаете ли продегустировать вино из императорских погребов с личной печатью Николая? – Резво подскочивший метрдотель спешил опередить заказ богатого клиента. – Специально для дам, – наклонившись к Регине, зашептал он.

– Спасибо, я предпочитаю что-нибудь покрепче, – вдруг неожиданно резко отозвалась блондинка и, тут же застеснявшись, виновато улыбнулась Людвигу. Улыбка у девушки оказалась открытой и удивительно похожей на ту…

У Людвига вновь заколотило в груди. Боль, загнанная далеко внутрь, выпрыгнув, обожгла сердце немца, как тридцатиградусный московский мороз.

Глава первая

«Спасибо, я предпочитаю что-нибудь покрепче» – те же слова в этих стенах он уже однажды слышал. Их некогда произнесла другая русская девушка по имени Мария. Любовь к Марии, вспыхнувшая в первый вечер знакомства, не отпускала его много-много лет. Она словно заколдовала его и надолго привязала к себе. Избавиться от нее так до конца и не удалось.

Людвиг еще раз внимательно посмотрел в глаза девушки. «Майн гот! Конечно же, померещилось! Совсем иная!» С высоко поднятой головой, независимая, неразговорчивая. Это совсем новое поколение, знающее себе цену, поколение, которое выбирает…

Что выбирает эта девушка? Шевеля по-детски губами, она выбирала себе лакомство на ужин. А он… он уже выбрал ее. Только зачем ему все это? Наверное, вновь захотел испытать боль, а возможно, повторить те же самые муки?

Захлестнувшие воспоминания наступали, давили тяжестью огромной ледяной глыбы. Оказывается, он ничего не забыл! Он помнит все, как сейчас: их первый ужин с Марией, их первую близость.

– Простите, я на минуту, – обратился Людвиг к Регине, решив в одиночестве справиться с нахлынувшим чувством. Он встал и, пройдясь между столиками, направился к выходу.

Те же стены… однако выкрашенные иной краской.

Он, совершенно трезвый мужчина, в дорогом костюме, в светлом кашне на шее поверх пиджака, протянул руку, чтобы дотронуться до стены.

Не показаться бы странным!

Немец оглянулся на спутницу. Регина безучастно уставилась в потолок. Гигантская люстра, похожая на ту, прежнюю, светила тысячами огоньков. Та же лестница из старинного мрамора, и тот же второй вход с улицы в ресторан. Дизайнер постарался сохранить прежний интерьер. У него это получилось. Формы поддаются восстановлению, а вот что внутри стен?

Элегантный господин, озираясь по сторонам, спустился в гардероб.

Веселенькая смешливая переводчица в разухабистой ушанке и потертом пальтишке с лисьим воротником опять разбередила память. Вот тут в гардеробе она заставила его ждать, долго переодевая теплые сапожки на меху. Без стеснения подтянув чулочные складочки на красных от мороза коленках, она сунула ноги в туфельки и бережливо сложила в сумочку яркий целлофановый пакет с эмблемой международной выставки.

Махнув расческой по длинным, до пояса, волосам, она бросила взгляд в зеркало и, оправив затасканную юбчонку, игриво прощебетала:

– Я готова. – Широкие скулы блеснули морозным румянцем, и глаза, переполненные молодой радостью, зазывно блеснули. – Пойдемте, – схватилась она за рукав немца. – Ой, номерок забыла!

– Он уже у меня. – Людвиг хлопнул по карману пиджака.

Предусмотрительный пожилой гардеробщик, из отставных военных, перемигнулся с клиентом, напрашиваясь на чаевые. Металлический подстаканник с тонким стаканом и недопитым чаем на его стойке позвякивал от серебристого голоска клиентки.

Теперь на его месте за гардеробной стойкой подтянутый коренастый мужичок, совсем даже не старый, с биркой отеля на форменном темно-зеленом пиджаке. Равнодушно повернувшись спиной к Людвигу, суровым голосом он беседовал с кем-то по мобильному телефону. Людвиг невольно заглянул под стойку в поисках подстаканника. Увы!

Немец вернулся в зал.

Тот же фонтан с рыбками, то же пышное золото балконных балясин… сцена! Только оркестра с кудлатыми парнями, не устающими подражать и «Битлам», и «Бонн Эм» и вообще всем подряд без разбору западным исполнителям, увы, теперь нет! И ансамбль певичек в светлых брючных костюмах, выпрашивавших под песенку модной группы «АББА» мани-мани у подгулявших посетителей, тоже уже никогда не появится на этой сцене.

Тихая механическая музыка, ненавязчивая классика – вот что предпочитают сегодняшние клиенты!

Да и клиенты, увы, не те: несколько увлеченных деловыми разговорами непьющих мужчин и пожилая парочка, чинно потягивающая минеральную воду перье без газа. Веяние времени!

Ни хлопков, ни улыбок, ни всплеска эмоций, как когда-то под кафешантанный мотив. От той разухабистой музыки даже чинному иностранцу хотелось напиться и пуститься в пляс! Не важно, что и ресторан солидный, не балаганный, где своему родимому гостю не очень-то рады. Однако здесь, в России, правила не писаны тому, кому позарез нужно, – дозволено все. Шепоток при входе швейцару: мол, я от Ивана Семеновича – и мятая десятирублевка с вождем революции являлись пропуском хоть куда! А если так, то и «Тбилисо», и «Одесса – жемчужина у моря» в конце пьяного вечера, поближе к двенадцати, «для гостей столицы» все равно будут исполнены.

Все это осталось в другой жизни! А жаль! И бутылка шампанского «от нашего стола вашему столу» – широкий восточный обычай – уже не повторится никогда. Как он хорошо это все помнит! Будто не пробежали годы, будто вчера держал он немногословное, пустоватое меню и читал Марии вслух:

– «Цинандали», «Мукузани»…

– Имеется немецкое, – наклоняется к уху иностранца метрдотель. Иностранца, тогда безоговорочно обожаемого всеми. – «Молоко любимой женщины», по-немецки звучит: «Либе фрау мильх». Только для вас!

– Слышали, дама предпочитает покрепче, – одергивает его молодцеватый тридцатилетний Людвиг.

– Как скажете! Значит, графинчик столичной? Под икорку?

– И семгу.

– И соляночку на первое, как всегда?

– А мне оливье и табака! – спешит выкрикнуть Мария.

Видно, что голодна. И ей хочется всего, и выпить, и как следует поесть, и повеселиться, то есть потанцевать под звуки еще пока не разыгравшегося оркестра. А уж потом… как получится!

– Будет сделано, – с готовностью откликается официант.

Салфетка наперевес, поклон и белые перчатки не смущают бедно одетую переводчицу. Ей все нипочем, она комсомолка, она без комплексов. «Она не берет в голову!» – так звучит необычное русское выражение, которое немец с ее помощью долго заучивал.

Ей хочется поговорить о международной выставке, голова полна впечатлений. Не каждой выпадает такое счастье даже попасть туда, а уж тем более честь работать!

– Вы прекрасно справились, – хвалит Людвиг свою неунывающую помощницу.

– Слова трудные, они мне даже по-русски не знакомы, – жалуется переводчица. – Вот, например, я тут записала. – Как прилежная ученица, Мария лезет в кожаную сумочку. Она безмерно горда этим предметом своего туалета и всем своим видом старается это показать. Улыбаясь ее наивности, он следит за ней глазами.

– Подружка по случаю достала! – заметив это, сообщает Мария и простодушно добавляет: – Кожаная! Нравится?

– Очень, – хвалит он покупку. И, желая сделать ей приятное, добавляет: – Хотите, тут в киоске отеля мы к ней перчатки подберем?

– В валютном? – ужасается русская. И, не получив ответа, поясняет: – Нам нельзя. Заругаются.

Он пожимает плечами:

– Я вам подарю.

– А я не возьму.

– Возьмете. Я очень буду настаивать.

Она, как и пожелала, выпила рюмку водки, от чего ее задорное личико раскраснелась еще больше.

– Как вкусно! – набив полный рот оливье и не переставая о чем-то тараторить, хвалит еду Мария. – Давайте еще выпьем. За вас… нет, за ваши успехи… – Она медлит, сочиняя про себя тост. – В личной жизни и в работе. То есть в вашем бизнесе. Вообще-то я не умею произносить слово «бизнес», – откровенничает русская. – У нас не принято. Можно, я буду говорить просто «работа»? – И, не давая ему вставить слово, спешит произнести: – Успехов в работе и счастья в личной жизни! Ура!

– Лучше наоборот, – заражается ее весельем Людвиг.

После сдержанных немок он никак не может привыкнуть к такому безудержному фонтану, который так и хлещет из этой девчонки.

– Нет, – мотает головой Мария. – У нас считается, что работа главнее. Еще про здоровье говорят.

– Мария, – любопытствует он, – а у вас есть личная жизнь?

– Конечно, у каждого человека она есть, – рассуждает она, и на минуту ее личико приобретает серьезное выражение.

– А что для вас личная жизнь?

– Вот сумочку подруга достала. – Рот растягивается в довольной улыбке, серьезность в мгновение исчезает, и на щеках появляются детские ямочки. Она бережно гладит покупку. – Нет, что это я! Вы не подумайте, для меня приобретательство, то есть стяжательство, вовсе не главное в жизни.

– Вы сумочку стяжательством называете? – хохочет немец.

– Не только.

– А что еще?

– Ну, драгоценности всякие. – Она водит указательным пальцем по лбу, припоминая более весомые приобретения, что может подсказать ее память. – Мебель, например, нет, не просто мебель, а когда много мебели! Вот!

– Как это много? – удивляется Людвиг. – Больше, чем разместится в доме, где живете, вы ведь не купите?

– Ну да, – соглашается она и простодушно поправляет: – У нас не дом, всего одна комната. – И чтобы закрыть вопрос о стяжательстве, добавляет: – И дорогую не куплю… денег нет.

– А сколько вам платят?

– Мне хватает.

– Как это хватает, если вы говорите «нет денег»?

– У всех так… – помялась Мария. Ее научили отвечать иностранцам. А по правде, ей не хватало ни на что. Вот сапожки за сто рэ осенью достали, приходится долг отдавать. Она ведь только сто и получает. За вычетом меньше девяносто остается. Еще взносы в комсомол, в профсоюз. На обеды надо оставить. Проездной. Вчера на свадьбу сотруднице по пятерке скидывались. Спасибо, что за венгерский свитерок, на который тоже ползарплаты ушло, успела расплатиться.

– Так что насчет личной жизни? – не отставал Людвиг.

– Личной? – Мария опять задумалась. – Вчера на видик к одному парню ходила. Фильм американский про робота смотрела.

– Фильм? – улыбнулся Людвиг.

– Да, а что? Еще в театрах разных бываю.

– Одна?

– Нет. С подружками.

– А любимый или просто партнер по сексу у вас есть?

Беззаботное личико Марии преображается. Она оглядывается по сторонам.

– Ой, что вы! У нас так нельзя говорить.

– А сексом заниматься можно?

– Нет.

– И никто…

– Простите, давайте поговорим о чем-нибудь другом. – Так ее учили не отвечать на каверзные вопросы.

– Как скажете, – приступая к горячему, согласился Людвиг, но тему не оставил.

Под разговоры о сексе графинчик опустел.

– А вам интересно узнать обо мне или обо всех… русских? – с тревогой в голосе уточняет русская переводчица.

– Мне? – Людвиг на минутку задумался и, чтобы вконец не перепугать эту наивную, но открытую девушку, соврал: – Конечно, о вас. Вы такая красивая, взрослая уже. У каждой взрослой девушки должна быть личная жизнь. Это нормально!

– Да, вы так считаете? – печально протянула Мария.

Ей вспомнилась недавняя командировка с шефом в другой город.

Отдельное СВ. И его натиск, которому нельзя было воспротивиться. Афанасьев Степан Степанович, начальник ее отдела, примерный семьянин, уверял, что не любит жену, что не сегодня-завтра бросит ее и тогда…

Начальник был толстый и противный. Ни по-какому он Марии не нужен. «Главное, не залететь», – лежа на полке мягкого, привилегированного вагона, под стук колес и ерзание потного тела думала она. Спасибо, коньяком армянским угостил, в сухую бы ни за что!

Задержку через месяц восприняла как наказание судьбы.

– Сколько? – спросил начальник, когда она, оставшись после работы, робко вошла в кабинет.

– Что сколько?

– Сколько нужно на аборт?

– Я… я не знаю.

– Узнай.

– Пятьдесят, – сказала подружка Катька. – У меня знакомая врачиха в больнице по-тихому сделает. В тот же день дома будешь. Мама не заметит. И на работе тоже.

Рассудительная и серьезная Катя всегда приходила ей на помощь.

– У меня только сорок. Свою десятку добавь, – нахально заявил начальник и, ухмыльнувшись, добавил: – Ты ведь тоже удовольствие получила?

Потом он долго рылся по карманам и наконец, от-слюнявив четыре десятки, сжалился над подчиненной: – Я вот еще что тебе хочу сказать. Международная выставка грядет. Фирмачи приедут. Соображаешь?

– Ну и что? – кумекая, от чего оторвать злополучную десятку, и не глядя на толстяка, буркнула переводчица.

– Я тебя туда пошлю. Что уставилась? Там сувениры всякие, целлофановые пакеты, журнальчики блестящие, картинки с рекламами, кофе растворимый, пей не хочу. Так что свою десятку отобьешь.

Однако судьба не наказала ее. Пронесло! Не забеременела!

– Вот видишь, а я зря тебя в списки участников выставки включил, – забирая назад деньги, недовольно укорял Афанасьев. – Теперь ничего не поделаешь. Уже списки тю-тю, ушли туда! – Он показал вверх пальцем. – На проверку, понимаешь? А то бы себя послал. Может, ты того, нарочно меня провела, а?

– Да вы что?!

– Ну ладно, не обижайся. Давай встретимся, коль уж так случилось. У меня друг в загранку махнул, ключи от хаты оставил.

Она замотала головой.

– Э-э, да ты меня и вправду дурить вздумала. Знай, последний раз такую мазу тебе даю!

Вот и вся личная жизнь! Что он, этот подтянутый, хорошо пахнущий дезодорантом иностранец в цветном пиджаке, хочет от нее услышать?

– У меня сейчас никого нет… – потупилась она.

Однако школьный одноклассник Вовка Берцев, теперь известный спортсмен и чемпион, недавно вновь появившийся в ее жизни, все же лез в голову.

В него была влюблена вся школа. И Маша, конечно, тоже. Однажды они целовались в подъезде, и Маша позволила ему кое-что еще. Он был настырный, шептал, что стоит ему только захотеть, то и красавица Людка Бакирева, и комсорг школы Светка согласны на все, а она, Маша, выламывается. Но настоящей близости между ними так и не случилось. А вот совсем недавно, перед выставкой, их, повзрослевших, свел случай в метро, после чего, конечно же, все случилось. Как говорится: не было счастья, так несчастье помогло!

Поздно ночью, когда уже в подземку не впускали, она узнала Володю по голосу. Он скандалил с двумя милиционерами, требуя, чтобы его, в зюську пьяного, пропустили. Два молоденьких сержанта не могли справиться с накачанным двухметровым красавцем Берцевым. А тот, чувствуя свою силу и безнаказанность, пьяно разорялся, проявляя недюжую силу и бахвалясь, что завтра он им покажет. Подоспевший наряд милиции, который вызвали по рации, скрутил распоясавшегося спортсмена, Маша смело бросилась на защиту бывшего одноклассника и потащилась следом за ним в отделение. Там она долго объясняла дежурному, что Володя не просто пьяный хулиган, а сам Владимир Берцев, герой и чемпион страны. Разглядеть в пьяном типе с подбитым глазом известного всей стране спортсмена дежурный отказывался. Тогда Маша, взяв на последние деньги такси, съездила домой и привезла фото с выпускного вечера, а также вырезки из газет, которые она тайно собирала, вкладывая их в свой дневник. А потом долго объясняла милиционеру, какой Берцев хороший и примерный, что с каждым случаются несчастья. Сочинила, будто они вместе подгуляли в компании и что коварный соперник подпоил его нарочно.

– Понимаете, завтра соревнования… очень важные, не верите?

– Не верю, – мотал головой дежурный. – Такой, как Берцев, перед соревнованиями должен давно спать дома. Тренер не допустит.

– Это он из-за меня, я попросила пойти на полчасика. А я его невеста. Видите, что из этого вышло! Я так виновата перед ним. Ну поверьте, ну пожалуйста. Вы ведь всю карьеру ему испортите. Его из команды выкинут.

– Эх, девушка, если бы только из команды! Тут статьей пахнет, – после Машиной мольбы сокрушался дежурный. – Нанесение тяжких телесных повреждений сержанту Никитину, который находился при исполнении. Протокол видите. Он ему все лицо разбил. – На смешливых глазах Маши выступили две крупные слезы. Ее бурные эмоции растопили сердце дежурного милиционера. – Вот что, невеста, ноги в руки и бегом к Никитину, он до трех у метро будет дежурить, если откажется от показаний… тогда посмотрим.

Всю ночь Маша боролась за честь и достоинство Володи, который мирно спал в обезьяннике. А когда проснулся, даже ее не узнал.

– Вот видите, до чего пьянство доводит, невесту свою не помнит, – сетовал дежурный. – А она сражалась за него как тигрица. На такую жену можно положиться, товарищ Берцев, – уверял задержанного, спросонья таращившегося на Машу, дежурный и все же, не выдержав, на прощание попросил автограф. – Не каждый день чемпионов задерживать приходится!

Потом Маша поехала проводить Володю домой, а по дороге рассказала о его ночных похождениях, умолчав, сколько труда и унижений стоило ей вытащить героя из отделения. Ничего не подозревающий Берцев решил, что она тут вовсе и ни при чем, что имя его сработало само по себе.

– Ну, коль ты конвоировала заключенного до самого дома, а точнее, до собственной койки, давай отметим, – без особого энтузиазма предложил Володя.

– Не знаю, – замялась Маша, – может, я пойду? Тебе отдохнуть нужно.

– Чего там пойду? Ведь ты уже у меня дома. Давай отдохнем вместе.

Володя поставил музыку.

– Нравится? – обнимая бывшую одноклассницу, поинтересовался он. – Маг из Англии привез, кассеты тоже!

– Да, – прошептала Маша, припомнив ему, как они обнимались в подъезде и…

– А я не помню… – обидно бросил Берцев. – Тогда за мной столько девчонок увивалось.

– А сейчас?

– А сейчас мы с тобой. – Он потянул Машу за свитер. – Сними, он нам ни к чему.

– Вов, может, не надо, а?

– Что ты заладила, – рассердился Берцев. – Пришла, значит, надо!

Маша потом будет долго помнить и злиться на себя за то, что, как овца, под дудочку, без особых уговоров, отдалась красавчику Володьке и готова была делать это еще, стоило ему только поманить ее пальцем.

После стольких лет разлуки мускулистый красавец блондин, о котором она втайне мечтала, по которому сохли все девчонки в классе, казался таким желанным…

– Ну все, беги домой. – Сразу же после секса, словно стряхнув с себя ненужную ношу, перевернулся он на другой бок и буркнул: – Вот теперь можно и выспаться. Завтра тяжелый день.

А ей так хотелось прижаться, приласкаться к нему, вспомнить школу, просто поговорить о том о сем. Получается, что не понравилась она ему. Или что-то в ней не показалось ему. В общем, не такими были их отношения в ее мечтах. После ночи близости к неунывающей Маше пришла печаль. Правда, подруга Катя, узнав о неудачном свидании, рассудила по-своему:

– У него столько поклонниц и слава, и деньги, и машина – класс! «Волга», представляешь? Наши девчонки видели, как он по Москве с манекенщицами в ней разъезжал. У него от славы голова кругом! На таких не обижаются. Нужно было как-то поласковее с ним, по-особенному. – Катя зашептала на ухо Маше, как бы она постаралась удержать возлюбленного.

– Да я не умею, – огорчилась Маша.

Катя сделала круглые глаза.

– Ну что ты выпучилась? Никогда не пробовала.

– Зря, – серьезно произнесла Катя. – Я книжку запрещенную на английском читала, называется «Радость секса». Так в ней написано, что для мужчин это очень-очень важно. Это совсем не стыдно. А удовольствие получают оба партнера, больше чем просто так. А он женщинами избалован.

– Ты думаешь, что они?..

– Не знаю. Но если б я так же, как ты, была влюблена…

– Может, ты и права.

После наставлений Катерины Маша сделала еще одну попытку встретиться, чтобы удержать знаменитого красавчика.

– Вов, – позвонила она ему по телефону, – это я.

– Кто ты? – не понарошку удивился великий спортсмен.

– Ну я, Маша, не узнал?

– Узнал, – безразлично отозвался Владимир.

– Ты как?

– Нормально.

– Вов, у меня есть билеты в театр на воскресенье, – заискивающе проговорила Маша.

Катя, сидевшая с ней рядом, состроив жуткую гримасу, замахала руками.

– Потом могли бы пойти к тебе, – поправилась, глядя на подругу, Маша и добавила: – «Отдохнуть». – Она вспомнила слово, которое спортсмен применил, когда уговаривал Машу остаться с ним.

Катя, продолжая изображать влюбленную, интенсивно и звонко целовала воздух и обнимала себя за шею.

– А-а, – догадавшись, о чем это она, вслух произнесла Маша. – Я так соскучилась и хочу…

Катя интенсивно закивала.

– И хочу тебя… – Дальше Маше не хватило слов.

– В воскресенье я не могу, – равнодушно отказался Владимир.

– Не можешь? – Маша вопросительно посмотрела на Катю.

Та, жестикулируя изо всех сил, показывала на часы.

– А-а, – опять вслух повторила Маша, – может, тогда сегодня, вечером… просто так без театра встретимся и отдохнем?

Катя обрадованно, что подруга ее поняла, закивала головой.

– Сегодня?

– Да.

В трубке неожиданно раздался женский визг.

– Не может он сегодня, понимаешь, он за-нят! – закричал почему-то показавшийся ей знакомым девичий голос. – И вообще отвали от него!

Маша огорченно посмотрела на Катю и, не произнеся ни слова, повесила трубку.

– Вот и все, – сказала она. – Ему не до меня. А вообще-то, Катька, я после этого свина Афанасьева… – Маша передернулась, – я чувствую себя испорченной, знаешь, почти падшей женщиной. И мне за это, наверное, ниспослано наказание свыше!

– Почему?

– Не говоря уже о том, что он такой мерзкий и вообще… – У Маши не хватало слов, чтобы выразить свое отвращение. – Представляешь, мне кажется, я никогда не смогу от него отмыться! Захожу в ванную, смотрю на себя голую, и как только вспоминаю, что он дотрагивался до моего тела своими лапами… Фу, – еще раз передернулась Маша. – Так вот, не говоря уж об этом, я чувствую себя развратной, потому что за месяц у меня целых два мужчины!

Маша так расстроилась, что готова была расплакаться.

– Это же не твоя вина, глупая! – утешила ее рассудительная Катя. – Ты же с Афанасьевым вынужденно. – Она прижала к себе подругу. – Ты умеешь нравиться, поэтому ты обязательно найдешь того, кто тебя полюбит по-настоящему.

– Одно дело полюбит меня, другое – я.

– Женщины – существа отзывчивые, если кто-то тебя полюбит и подарит настоящие ласки, такие… – Катя закрыла глаза, представляя настоящего возлюбленного.

– Это ты тоже в книжке прочла?

– Нет, я просто внутри себя чувствую: если тебя ласкают, обнимают, а не просто как твой шеф…

Лишний раз напоминание о шефе вызвало в Маше неслыханное отвращение.

Свин, как его прозвали в отделе, был особой болью Маши. Его потное лицо с заплывшими маленькими глазками снилось ей по ночам, отбивая всякое желания «личной жизни».

– Когда тебя полюбит настоящий мужчина, ты сможешь послать этого Афанасьева куда подальше, а заодно и Вовку, – закончила свою мысль Катя.

Про Вову Маша согласиться никак не могла.

Первую любовь из сердца просто так не выкинешь! Он и есть, наверное, ее «личная жизнь», о которой пытает этот отглаженный, пахнущий дорогой туалетной водой, аккуратный немец.

– Давайте, выпьем за любовь! – с оптимизмом произнесла Маша, вспомнив рассуждения подруги о том, что она обязательно встретит достойного мужчину, который подарит ей настоящие ласки, и опрокинула рюмочку.

Хмель помогал Маше избавиться от грустных мыслей.

– О-о! – удивился Людвиг, последовав ее примеру. – Это очень-очень хороший тост. Тем более из уст такой… такой…

Ее ладонь оказалась в его руке. Он нежно поднес тоненькие пальцы девушки к лицу и поцеловал каждый поочередно, вернее, только дотронулся губами до их кончиков, со значением глядя ей в глаза, от чего по спине у Маши поползли мурашки.

Однако же и вправду все говорят, что она умеет нравиться. Окончательно захмелев и прогнав ненужные мысли из головы, утвердилась Маша в своих чарах. Умеет она подать такой знак, от чего даже мимолетные знакомые сходят с ума!

Она чувствует, как этот немец тоже запал на нее, да и она не прочь. Зачем ей эти свинские сношения на рабочем столе с Афанасьевым или эта небрежная любовь, походя знаменитого чемпиона Вовы? Вот он ее настоящий обожатель, сидит напротив, опрятный, одетый в красивый костюм, хорошо пахнущий иностранец. И ее тоже тянет к нему.

Она дарит ему одну из самых своих многообещающих улыбок, которая таит в себе откровенный призыв к близости.

Он не может выдержать ни ее взгляда, ни многообещающей улыбки и нервно закуривает.

– Может быть, закажем еще? – Людвиг показывает на пустой графинчик.

Официант тут как тут.

– Только не напивайся, – наставлял ее Афанасьев. – Напившаяся баба лишнего болтанет, а потом… сама понимаешь.

– Что лишнего? Я ведь никаких тайн не знаю, – возражала Маша.

– Ну о том, например, что тебе денег не хватает. Они, – начальник многозначительно показал на потолок, – знаешь, потом суммируют и про то, что нам плохо живется, и про все такое.