Текст книги "Жизнь в розовом свете"
Автор книги: Людмила Князева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
3
С минуту было слышно лишь завывание ветра в трубе и потрескивание дров. Эн подбросила в огонь сосновую чурочку. Ди виновато вздохнула:
– Я была невестой. Не могла и представить своим мужем никого, кроме Родриго. Правда, на теплоходе мне случалось играть в пинг-понг с молодыми людьми, загорать, кокетничать, танцевать на палубе под джаз-оркестр. Мне нравилось нравилось ощущать свою привлекательность. Я поняла, что кроме Родриго в мире существует масса соблазнов, но именно это заставляло меня строчить ему все более пылкие письма, которые я отправляла в каждом порту… Поверь, дорогая, я не сомневалась, что никакой опасности нет. Это делало меня свободной, уверенной с Грегом…
– И соблазнительной. Ты фантастически кокетничала с ним. С того самого момента, как мы переступили порог комнаты, в которой стриженная под мальчишку спортсменка распаковывала свой багаж, стало ясно: вы «заметили» друг друга.
– Я всего лишь радовалась жизни, играла своей расцветающей женственностью, предвкушением настоящей плотской любви. Я поняла значительно позже, что думаю не о Родриго. Мы проводили все время втроем: гуляли, бродили по музеям, уезжали на воскресенье загород, валяли дурака, болтали обо всем на свете, беспрестанно смеясь… Я твердо знала – Грег твой. Но вот вы уехали в Дюссельдорф, где Грег должен был ознакомиться с новым методом каких-то прививок. Ведь он все ещё не оставил мысли о медицине. Ты поехала с ним – вам не терпелось остаться вдвоем.
Я представила маленькую гостиницу с тусклой лампой у зеркала и громоздкой мебелью. Я знала – ты завесишь прогорелый абажур своей алой шалью и упадешь вместе с ним на широкую скрипучую кровать… Я взвыла! Да, Эн, ведь мы так похожи. Я не могла забить Грега. Мне захотелось умереть только уйти, скрыться – и все. Я даже не думала о любви, я ощущала её как напасть, преступление, заразу, как дурную, убийственную болезнь. С закрытыми или открытыми глазами я видела только его.
– Грег почувствовал это. Что-то влекло его. К тебе, Ди. Наверное преступность и невероятность такой связи. Мы провели в Дюссельдорфе трудные дни. Твоя тень стояла между нами. Ничего нельзя было объяснять, но впервые мы плохо понимали друг друга, цепляясь к мелочам, раздражаясь, провоцируя ссорами проявление сильных чувств. А их не было. Мы бурно ссорились и холодно мирились, не воспламеняясь от мимолетной вражды, а постепенно остывая… Ты погубила нас, Ди.
– Нет, Эн. Нет! Я не хотела этого. Меня считали сумасшедшей, говорили о плохой психической наследственности. Но я-то понимала, что это единственный реальный выход. Я и вправду хотела убить себя.
– Хм… Наглоталась снотворных таблеток, а потом позвонила соседке: «Спасите, я умираю!» Естественно, мы примчались прямо в больницу. Как сейчас вижу: Грег стоит на коленях и целует твои руки. Ты все хорошо рассчитала, Ди. Это был великолепный ход.
– Тебе было бы легче, если бы я умерла? Ошибаешься! Ты бы уже никогда не смогла быть счастливой. Ни с Грегом, ни с любым другим. – У Ди задрожали губы. Она вскочила, держась за сердце.
– Успокойся, старушка. Все прошло. Все… – стряхнув оцепенение, Эн подкатила к буфету. – Пора выпить. Будем считать время поздним или ранним? Кстати, скоро утро. Не знаешь – утром пьют мадейру? – Она поставила на стол бутылку и рюмки. – Мы прожили совсем неплохую жизнь. Несмотря ни на что. Выпьем за это и за тех, кто был с нами рядом.
– За них… – Ди подняла рюмку. – Ты полагаешь, Грег жив?
– Не знаю… Я ничего не знаю о нем с той ночи, когда он оставил нас. Просто ушел и все. А на следующий день мы узнали, что Грег Армет бросил учебу и уехал из Вены. Ты была ещё очень слабенькой, я сидела возле тебя… И, конечно, не могла и подумать, что Грег больше не вернется. Замирала всякий раз, когда кто-то звонил в дверь…
– Я поправилась, уехала в Испанию, вышла замуж… Очень поспешно, словно боялась чего-то. Ты не явилась на свадьбу, ограничившись поздравительной телеграммой. Я не стала писать и не ждала от тебя вестей. Словно мы заключили молчаливый договор разделить наши судьбы.
– Я ждала Грега три года. И ничего…Армет исчез из моей жизни, будто летучее сновидение. Сегодня впервые увидела там на набережной его «заблудившийся» образ. – Эн наполнила рюмки. – Давай выпьем за разгулявшееся воображение, фантом, подтолкнувший нас, наконец, к самому трудному разговору.
– Но ведь мы обе видели его! – Ди рванулась к окну, замерла вглядываясь во мрак, с печальной улыбкой задернула штору: – Там пусто. Ни души.
– Естественно. Он сел на последний паром и уже давно в Стасбурге.
– Там его встретит прекрасная дама? – Ди предпочла поддержать очередной вымысел сестры, нежели согласиться с версией обманчивого фантома.
– Там у парня дела – это русский журналист, талантливый, известный, удачливый. – уверенно продолжила Эн. – У него были женщины и почти всегда неординарные. Он влюбился и даже женился на экстравагантной красотке, изучавшей мировую моду, считал себя везунчиком, а свой брак – чудесным… Хм… Этот парень из тех, кто умеет носить розовые очки, – редкость для наших дней, редкость.
– Мне кажется, нынешняя молодежь задыхается от пресыщенности. Она объелась благополучием, от розового и сладкого её тошнит. Чтобы подстегнуть интерес к жизни нужны горы трупов на киноэкране, галлоны крови, супер-экстравагантный секс. Злость, ненависть, риск подогревают остывшую кровь, заменителем радости становится ненависть.
– Этот не из таких. Хотя и выглядит крутым малым – ведь ему приходится иметь дело с шоу-миром. Не подходящая нива для прекраснодушия.
– Еще бы! Рай шизанутых наркоманов и аферистов. «Все на продажу», «Весь мир – дерьмо». И чуть не каждый, вскарабкавшийся на вершину популярности становится «дерьмее дерьма». Это заметил даже экстравагантнейший из забияк – Дали.
– Нет, парень, кормивший у причала чаек, другой породы. Он знает что такое умиление. И что такое милосердие – знает. Пойми, Ди, «розовые очки» не могут превратить навозные кучи в поляну веселых одуванчиков, не призывают восхищаться подлостью, низостью, уродством. Но если цветочки пробились на захламленном пустыре, я увижу их, а не мусор. Я не умею быть милосердной к нелюдям – монстрам, потерявшим человеческий облик. Но я не из тех, кто может жить ненавистью из-за того, что мне причинили боль.
– Если нам так хочется – оставим розовую иллюзию, – согласилась Ди. Мы властны над красками, которыми пишем свою жизнь… Когда речь шла о выборе тональности, я всегда предпочитала мажор и выдерживала его в самых отчаянных ситуациях! – Ди широко распахнула голубые глаза, удивляясь собственной стойкости. – Когда-нибудь расскажу, как провозилась целый день не клумбе после того, как мой муж убежал на свидание к другой. На зубах скрипела земля, я утирала слезы локтем, размазывая по лицу грязь. А потом с изумлением поняла: я плачу о розах – их тленной прелести, их наивной радости майскому дню и щедрому благоуханию… Я ощутила вдруг свою причастность ко всему живому, явившемуся на свет, чтобы сгинуть.
– Это и есть умиление – сострадание и восхищение мимолетной, смертной сущности всего земного… Да называй свои слезы как хочешь – но умение сострадать – самый ценный дар, ниспосланный смертному.
Древнейшая икона, написанная в Иерусалиме, изображает Богоматерь, держащую на руках младенца. Она была названа «Умиление». – В глазах Эн блеснули теплые слезы. – Прости, Ди. Я наклюкалась и ужасно нравлюсь себе. И ты мне нравишься и русский Грег…
– А также все «труждающиеся, обремененные», находящие в себе силу изгнать уныние. – Ди налила вина и улыбнулась:
– Я уже поняла ход твоей мысли. Русский парень – «штучное изделие», которому трудно подобрать пару. Вот и сидел бедолага один на ветру, подкармливая чаек. Довольно грустная получилась история, госпожа Розовый свет. – Разложив в мешочки вязальные принадлежности, Ди собрала на поднос бутылку, опустевший чайник, рюмки. – Скажи нечто жизнеутверждающее и катись в свою спальню.
– Русского Грега ждут замечательные перемены. – Эн загасила огонь в камине и покатила на кухню вслед за сестрой.
– Приятно слышать. Но мы должны сказать друг другу, старушка, ещё пару слов. Знаешь что?
– Ты всегда вставляешь свое «знаешь что?» Буквально с пеленок, Ди. Эн начала раскладывать чашки в моечную машину.
– Нет уж. Это твое любимое словечко. Все проверяешь насколько совпадают наши мысли. А меня так и подмывает сболтнуть что-нибудь несусветное. Чтобы не быть похожей.
– Меня тоже. Но сейчас я угадаю твое желание всерьез, держись, Ди. Ты хотела услышать вот это…
Глядя в насторожившиеся глаза сестры, Эн прошептала одними губами: «Мы любим друг друга…»
– Жуткая нелепость! Но спорить не стану, – нагнувшись, Ди обняла сестру и долго не отрывалась от её плеча, шмыгая носом.
4
Утро потрясало неожиданной прелестью, словно прямо после ноября нагрянул июль. Все яркое, чистое, радостное, залитое солнцем. Море ласкается у берега, чуть шурша притихшей волной. Заулыбались голубому небу, как ни в чем не бывало, разноцветные петуньи в балконных горшках, во всю мощь оперного баритона общается с прохожими местный попрошайка-горбун по прозвищу Риголетто.
– Сейчас зайдет к мадам Донован, – Объявила Ди, выкладывая на хозяйственный стол принесенные продукты. Она всегда возвращалась из утреннего похода по магазинам в приподнятом настроении, словно актриса после премьеры.
– Риголетто сегодня в ударе – объявляет туристам, что имеет приличные сбережения и просит милостыни лишь ради того, чтобы пробудить сострадание ближних.
– Даже иностранцы, кажется, в курсе, что этот милый юродивый отнюдь не бедняк. Он придумал себе роль, которой идеально соответствует и справляется с ней вовсе не плохо. – Эн в голубом льняном костюме и крошечных золотых сережках соответствовала коллористической гамме столь доброго утра. Положив на колени фартук, она вовсю хозяйничала, накрывая стол у распахнутого окна. Ветерок играл легкими кремовыми занавесками, среди цветов в пестрого букета шнырял толстобрюхий полосатый шмель. В латунных кольцах, лещащих возле приборов, топорщились белые, с вышитыми инициалами салфетки.
– У тебя я вижу разыгрался аппетит. – Ди распаковывала покупки, выкладывая их на кухонную стойку. – К Карлосу привезли потрясающие деликатесы прямо с фермы – весь магазин благоухает. Но удержалась. Это все паштеты. Я взяла и твой любимый: «Рецепт моей бабушки». А круасаны с яблоками прямо из печки.
– Да ты сама, как яблочко. – Эн окинула взглядом светло-зеленый костюм сестры. – Я догадалась откуда такая прыть. Карлос сказал, что тебе чрезвычайно идет цвет киви. Оттеняет девический румянец.
– Ну, про румянец он не сообразил помянуть, хотя наверняка думал об этом – уж так смотрел! И все вздыхал, как не легко обходиться вдовцу с таким хозяйством.
– Ему помогает внук. Сумрачный дибиловый толстяк с калькулятором.
– Все ты знаешь! Ноэто не внук – а сын бывшей жены от первого мужа. Ди разложила мясное ассорти на большом тунисском блюде с цветным орнаментом и вереницей черных верблюдов на лазурном поле…
– Не знаешь почему по-русски блюдо и верблюд созвучны? Может от арабов? – не удержавшись, Эн намазала паштет на крошечный тост. – Надо спросить у адвоката.
– Кстати, я его только что видела. Думаешь, наш Отелло тоже осыпал меня комплиментами? Куда там! Спрашивал, как идут дела в салоне мадам Донован, будто полчаса назад не беседовал с ней самым дотошным образом.
– А зачем ты заходила к адвокату?
– У него на дверях объявление: «Кто видел Рыжего кота в красном ошейнике по имени Кензо, сообщить».
– Ты видела рыжего кота?
– Я знаю, что у Хартеров ангорская кошечка и все коты в округе вертятся возле нее. Звонят! Я открою, это Зайда!
В столовой появилась совершенно нетипичная француженка – полная, круглолицая, курносая с жизнерадостным цветом лица и бойким выражением тщательно подведенных черных глаз. Несмотря на простецкую фермерскую внешность Зайде Донован удавалось выглядеть элегантно и артистично. Причем – и тот и другой элемент присутствовали без перебора. Недаром художественный салон мадам Донован считался одним из лучших в стране.
– Простите, я нарушила кофейный ритуал?
– Садись, дорогая. Не откажешься же ты от крошечки обезжиренного сыра. – Эн пододвинула гостье корзинку с булочками. – И почему в таком ужасе смотришь на наш кофейник? Травить я тебе не собираюсь. Ты чрезвычайно выгодный арендатор.
– Травить? Бог мой, когда такой крепости не повредит и грудному младенцу?
– Дорогая, у нас гипертония, – объяснила Ди. – Но Эн имела в виду совсем другую историю. Ты слышала что-нибудь о русском царе Петре I?
– Смеешься? Я же занимаюсь антиквариатом. Этот двухметровый мужик построил Петербург на болотах и вообще европизировал Россию. «Петровские» вещицы пользуются огромным спросом. Но все почему-то помнят его анекдотические выходки. Как брил бороды, заставлял мыться, ходил по девочкам.
Эн согласно кивнула. – Добавлю ещё одну историю про русского царя-реформатора, – сказала Ди. – Петр устраивал ассамблеи, на которые собирал знатных людей, заставлял их носить парики, европейскую одежду, естественно, брить бороды. И танцевали там русские самые пудовые купчихи нежнейшие версальские танцы.
Однажды за пиршественным столом вместо обычных чарок с водкой ну это ты знаешь, что такое, были поставлены на столы небольшие кувшинчики с горячей жидкостью. Нравы тогда были простые. По причине отсутствия средств массовой коммуникации неугодных политиков травили посредством ядов во время торжественного застолья. Увидав темный напиток, многие из приглашенных решили, что Петр решил от них избавиться. Кинулись в ножки царю и стали каяться в своих прегрешениях. Один боярин по фамилии Рябинин так вошел во вкус, что признался в заговоре против Петра. Выпил графин и тут же умер.
– Так началась в России история кофе. – Ди налила себе в чашку сливки. – Возможно, повар царя заварил привезенные заграничные зерна слишком крепко и боярина хватил инсульт. Но, думаю, это он от самовнушения – по системе Станиславского. Поверил, что выпил яд и прореагировал соответственно.
– Поучительная байка. Расскажу адвокату, может использует подобный прием в своей практике. – Зайда сделала таинственный вид, свидетельствовавший о том, что ей очень хотелось поговорить о отношениях с Абуром Раджимом.
– Как идут дела об опеке? Мне кажется Отелло ради тебя выиграл бы любой процесс. – Бросила нужную реплику Эн.
– Это отдельный разговор. – Зайда закатила глаза и спохватилась: – Я же поднялась к вам на минутку. Пусть Нэнси пококетничает с покупателями. Позавчера ей удалось продать две африканские маски туристам из Мозамбика!
– Не удивительно – она такая беленькая и пышная – взбитые сливки, усмехнулась Эн. – Хорошо, что племянница пробудет у тебя всю неделю. За девицами уследить трудно.
– Да просто невозможно! – Зайда после мучительных колебаний взяла пироженное с вишнями. – Вчера из-за неё едва не разыгралась настоящая трагедия. Вы, конечно, видели – это было так страшно! Брр! – Гостья передернула пышными плечами, удачно задрапированными тканью с крупным узором ручной работы. Будучи уверена в безупречности своих ног, Зайда предпочитала носить легинсы и чрезвычайно эффектные длинные блузки и свитера. Каждый из них являлся произведением искусства.
– Отличная блузка, – Одобрила Ди, – уникальное шитье, музейная редкость.
– Я сама – лучшая витрина. А на свете так много красивых вещей приходится ежедневно освежать экспозицию, – смеясь, оправдывалась Зайда.
– У тебя остались неохваченными маски, канделябры, арбалеты. Такие штуковины не плохо смотрелись бы в твоих руках.
– Все впереди. Вот отмечу полувековой юбилей – и уймусь. Изменю имидж дизайн помещения. Я уже разработала эскизы: все благородно-серое, отделка из серебра и самоцветов. Туалеты только от Джона Гальяно.
– Я думала, полтинник тебе исполнился три года назад, – не упустила случая Ди. – Рада, что ты притормозила время. Нас с Эн тоже больше устраивает цифра шестьдесят пять. Пять вообще считать не стоит, а шестьдесят говорить неприлично. Значит – пятьдесят девять. Но это звучит как цены на распродаже. Можно подумать, что мы стремимся выглядеть моложе. Лучше – пятьдесят семь. Скромно и правдиво. – Эн поправила браслет, который надела в этот день. – Вот так путем несложных математических манипуляций мы помолодели на два десятилетия. Обожаю точные науки.
– А что за вещичка у тебя на руке?
– О! Вот ему-то уж точно полвека. – Эн сняла и протянула Зайде широкий медный браслет с латунной инкрустацией в виде ослика.
– Только не убеждай меня, что это из гробницы фараона. Мексиканская ремесленная работа. Ценности, увы, не представляет.
– Ошибаешься, Зайда. Потом мне дарили автомобили, даже бриллианты, антикварные вещицы. Но ничто не радовало меня больше, чем этот кусочек меди.
Ди исподлобья взглянула на сестру: – Я никогда не видела у тебя этого браслета.
– Подарок Грега. Он сказал: «Великовато для обручального кольца». И смутился так, как умел он один – с видимостью насмешливого безразличия. «Я подыщу что-нибудь по-по-меньше, если ты моргнешь левым глазом.» шутливо добавил он, заикаясь от волнения. – «С левым глазом у меня плоховато, но если ты делаешь мне брачное предложение… – Изображая мучительное сомнение, я зажмурилась и выпалила: – Согласна!»
Сестры переглянулись и замолчали. Зайда воспользовалась паузой: Уберите пирожные, я не в силах смотреть на эту отраву. И ради Бога скажите, что вы думаете о вчерашней драме?
– Бедняга Зайда уже третий раз порывается рассказать нечто ужасное, а мы не даем ей рот открыть, – укорила сестру Ди и объяснила: – Старушки рады случаю поболтать.
– Ведь мы здесь все молчим и молчим. – Эн печально вздохнула.
– Вчера был жуткий день… – нахмурив брови, начала Зайда.
– Ужасный! – вклинилась Ди. – У меня ныли все кости. Мы полдня перебирали в кабинете старые альбомы. Там же окна выходят в сад.
– Так вы ничего не слышали?! – Зайда всплеснула руками, звякнула золотые кольца, унизывающие запястья.
– Я зашла за консультацией к адвокату, которого вы – русские расистки упорно называете Отелло. Он араб лишь наполовину. Мать Абура Раджима была индианкой. Несмотря на то, что в молодости он считался отличным спортсменом, Абур и мухи не обидит. Не говоря уже про удушения…
– Ты сама отвлекаешься. – Эн собирала на тележку грязную посуду. Насчет Абура поведаешь нам потом. Хотелось бы услышать о событии, которое мы пропустили.
– Я вышла на пять минут. Это было ровно в 14.30 – у меня в салоне стоял хрустальный перезвон часов. Оставила за прилавком Ненси и строго предупредила, чтобы она спрятала Фанфана, когда выведут гулять Элвиса. Его всегда прогуливают в это время…
– Что бы вы мне не говорили – терпеть не могу бульдогов. Морда зверская, слюна болтается. – Ди с отвращением передернула плечами.
– Еще бы! Элвис так и зыркает, кого бы сожрать. На Фантю уже давно облизывался, а уж про кошек и говорить нечего. Уверена: рыжего Кензо этот монстр растерзал в клочья! – Зайда нервно поправила черные мелкие кудельки. – Сижу в кабинете Раджима, слышу ужасные вопли собачьей драки. Сердце остановилось – я сразу все поняла и пулей вылетела к своему салону. – Зайда прижала пухлые руки к груди, унимая волнение. – Боже, что я увидела! Естественно, эта старая курица мадам Ламперс едва удерживала своего урода! (кстати, похожего на хозяйку не меньше, чем родной брат.) Заходясь лаем и брызжа слюной, Эвис рвался к Фанфану! Бедняга затаился, прижался к земле, и тут увидел меня. Малыш всегда прячется за мою спину. Но я ничего не успела сделать. Все произошло в какую-то секунду: бульдог дико рванулся, Ламперс, упустив поводок, плюхнулась на асфальт, слюнявая пасть щелкнула под бедным Фантей… Вы же знаете, у этих убийц мертвая хватка. Жалобно взвизгнув, мой малышка вскочил и прижался к закрытой двери салона. Моя племянница, естественно, ничего не слышит: как всегда – в своих наушниках, бурном роке и полной отрешенности. Я заорала от ужаса… И тут невесть откуда, ну прямо из-под земли, выскочил какой-то парень, подхватил моего песика, ногой распахнул дверь и скрылся вместе с ним. Бульдог стал кидаться на дверь, обслюнявив все стекло. Курица Ламперша наконец поймала поводок и оттащила зверюгу. Уж я ей сказала пару теплых слов!
– Но ведь Элвис всегда гулял в наморднике, – удивилась Ди.
– У него, видите ли, травма за ухом. В результате драки, конечно. И намордник попадает прямо в рану! Так пусть сидит дома.
– Успокойся, дорогая. Происшествие завершилось благополучно. – Эн бросила хитрый взгляд на раскрасневшуюся толстуху. – Кем же оказался твой герой?
– Для этого я и пришла! Парень оказался русским. Он слонялся по набережной, ожидая парома. Я ему посоветовала отправиться в Голливуд такое лицо надо снимать. А в благодарность предложила выбрать любую вещь на моих полках и погадать на руке. – Зайда подозрительно посмотрела на переглянувшихся сестер. – Вы не раз убеждались, что я попадаю в точку?
– Разве может ошибаться хиромантка, прожившая пять лет на Тибете и проходившая обучение у буддистских монахов? – улыбнулась Эн, вспомнив фантастические рассказы Зайды. – Так что же он выбрал – часы Наполеона?
– Он, похоже, скромен, сколь и красив. Кстати – прекрасный английский язык. Оказалось, что у него был точно такой же песик как мой Фанфан. Он был совсем ещё молодым, но заболел и умер. Представляете, в Москве нет собачьего кладбища?! Этот парень, обливаясь слезами, завернул его в одеяло и отвез в лес, что бы похоронил, прячась от людей. Ведь он нарушал закон!
– Выходит, с собаками ему не везет? Или не руке нет линий, показывающих отношения с животными? – засомневалась Ди.
– Конечно есть! И знаете, что я там увидела? Другого пса – большого, застенчивого добряка.
– Лучше бы ты рассказала ему про жену. Кажется, у него с личной жизнью не очень ладно.
– Ты ведьма, Эн! Откуда ты все знаешь? Они скоро разведутся.
– Может, это и к лучшему.
– Да уж точно. На ладони – все как по-писанному. Впереди – новый брак. Чрезвычайно удачный!
– Насколько вообще может быть удачным брак, – заметила Ди.
– Этот парень хочет иметь семью и он её получит в самом лучшем виде. Знаете, что я ему подарила? – Зайда загадочно блеснула глазами. Распашонку и чепчик для новорожденного – те самые, что по старинному образцу связала Диана!
– Не рано ли? – засомневалась Ди.
– Мы не должны покорно плестись в хвосте у судьбы. Есть поступки, которые активизируют добрые силы. У человека, имеющего такой сувенир, обязательно появится достйное потомство. Поверьте – я знаю толк в талисманах и амулетах.
– Верно, Зайда. Побольше хороших предсказаний – и что-то непременно сбудется. Недаром же говорится о занудах, все время ожидающих несчастий «накаркал»! Ты никогда не смотришь на мир сквозь грязное стекло. Господин Раджим это ценит.
– Да, он говорит: посмотрю утром на твои сияющие витрины, Зайда, и вроде какой-то праздник. Ожидание. Волнующее ожидание.
Ди подмигнула: – Ожидание тоже подготавливает событие?
– Непременно. – Зайда кивнула на браслет Эн и одобрительно кивнула. Правильно сделала, что надела медяшку.
Эн накрыла ладонью широкий выпуклый обруч: – Он теплый и розовый. а это уже хорошо.
