Текст книги "Жизнь в розовом свете"
Автор книги: Людмила Князева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Теплый субботний день. Разморенные жарой люди не принимают всерьез свирепое серое море в бурунах белой пены. Волны набрасываются на каменистую кромку берега, отдавая солеными брызгами тех, кто расположился у самого парапета набережной в арендованных шезлонгах или, с целью экономии – просто повалившись животами на металлические поручни.
Разрезая фланирующую толпу проносятся на роликах подростки, в инвалидной коляске гримасничает и дергается великовозрастный идиот, молодые мамаши с толстыми ляжками и разомлевшими от пива мужьями под боком, облизывают мороженое, толкая перед собой коляску, глазеют на сидящих за столиками кафе праздных девиц, подтягивают штанишки тех, кто уже ковыляет самостоятельно среди чужих ног, озабоченных собак, велосипедных колес.
Четырехлетний малыш плетется за мамой, зажав в руке аппетитную булочку. Рядом с ней – принюхивающийся собачий нос. Поджарый лоснящийся доберман на звенящей цепочке, чинно шагает рядом с хозяином, поглощенным беседой с отвратительно пахнущей парфюмерией девицей. Вместо того, чтобы поехать за город и швырять в пруд палки ожидавшей всю неделю этого дня собаке, он притащился на набережную, пристегнув к ошейнику самый??????? поводок. Доберман обижен, но горд. Он отказался бы сейчас от чудесной косточки, предложенной хозяином. Но булочка у носа так соблазнительно доступна. А почему бы и нет? Словно невзначай, пес повернул к ней равнодушную морду и – клятц! – Точно отмеренным щелчком челюстей большая часть булочки ликвидирована, оставив в руке малыша крошечный ломтик. Никто ничего не заметил. Люди даже не повернули головы, собака одним махом заглотив добычу, изобразила рассеянную скуку.
– Обратила внимание на ловкий????? добермана? – Эн повернула голову к катящей её кресло Ди. Сестры совершали субботнюю прогулку.
– Хитрый, шельма. Люди зачастую действуют менее умело, урвав под носом бдительных стражей свою добычу. И он по-настоящему красив.
– Хватит разглядывать пса. Посмотри быстро направо. Видишь? Запомни, а потом задашь мне вопрос.
– Какой? – Ди внимательно оглядела двигающуюся навстречу весьма впечатляющую пару. – Я же прошу – потом! Боже, ну и жара. Особенно в этой блузке.
Ди заставила сестру одеть белоснежную блузку с вывязанными её руками кружевными вставками. А потом – дополнить наряд нитью жемчуга и сережками в виде грушевидных жемчужин. Накануне обе они придали седине блестящий платиновый оттенок, но причесались по-разному: Ди предпочла аккуратные крупные букли, Эн заколола на затылке хвостик. Она считала, что дама в претенциозных очках должна выглядеть скромно.
На Ди был шелковый брючный костюм в бело-серо-черную полосу и лаковые туфельки, возле которых послушно семенил Джон – меховой черный тюрячок с торчащими ушками и обкуском хвоста. Всем своим видом скочч давал понять, что он знает здесь каждую тумбу, каждую бетонную плиту пешеходной дорожки и уж, конечно, не нуждается в поводке, хотя и принимает эту необходимую условность. Зайда всегда давала Джони сестрам на воскресную прогулку.
– Почему ты все время катишь меня по солнцу? Рахит мне уже явно не угрожает.
– Ты же любишь смотреть на море. А тень возле домов. И то – с другой стороны. – Ди скользнула взглядом по группе седоголовых туристок, сплошь одетых в легкомысленные бермуды. – Мы, кажется, действительно несколько… Ну, вырядились, как на сельской вечеринке.
– Ничуть. Сегодня суббота, законный праздник после трудовых дней. Кроме того – мы с собакой. Собака ведет себя непринужденно – значит, мы местные. А у себя дома можно и повыпендриваться.
– Ты кого-то высматриваешь, Ди?
– Агнес с Питером. Неужели они больше не появятся здесь? Почему все приходит слишком поздно? Ведь для них только-только забрезжило запоздалое счастье. Как жаль, что Пит обречен.
– Ну, врачи ведь всегда ошибаются, Ди. Рудольф все же таскал тебя на руках, опровергнув приговоры медиков.
– А ты так и не стала бегать. Вопреки оптимистическим прогнозам профессора Эшли.
– Я чудом осталась жива. И об этом не надо забывать как бы ни обидными казались мои увелья. Зарули-ка в наш скверик. Приятно смотреть на фонтан из-за кустов голубых гортензий.
– Цветы не кажутся тебе сиреневыми? – засомневалась Ди, когда они расположились в тени большого каштана рядом с клумбой высоких бурно цветущих гортензий.
– Все никак не поверишь, что я различают не меньше оттенков, чем тренированный японец? Кажется, у них уже школьнику положено знать 240 тонов.
– Не сомневаюсь, а удивляюсь.
– Розовые миросозерцания – не оптический трюк, а философский принцип. Действительность невероятно разнообразна в своих проявлениях. Каждый волен выбирать то, что ему по вкусу… Я, например, ни за что не стану смотреть на урода или раздавленную кошку. Не хочу начинять себя кошмарами.
– Не заводись. Я все давно знаю. Анна с пеленок любила дурачить людей своими необычными штучками… Эти очки и это кресло… – Ди окинула сестру критическим взглядом. – Их бы здесь не было, если бы ты не была уверена, что эти вещицы тебе идут.
– Ну надо же мне как-то отличаться от Дианы.
– Принести тебе мороженое?
– Пожалуй. Ванильное с апельсиновым. Нет – с шоколадным.
Вернувшись, Ди протянула сестре рожок с закругленной острой шапкой разноцветной массой.
– Я видела их опять!
– Питера с Агнес?
– Нет, тех, что ты просто запомнить на променаде.? Их трудно не заметить – оба высоченные – на голову возвышаются над толпой и словно плывут – два белых лайнера в людском море.
– Они держались за руки?
– Кончиками пальцев, но смотрели в разные стороны.
– Зато о одинаковым выражением – нескрываемой тоски и снисхождения к происходящему. Ко всем вокруг и друг к другу.
– Элегантнейшая пара. Кажется, высокая??????? единственная кроме нас, кто хорошенько задумался перед тем, как выйти на люди: а могу ли я доставить эстетическое удовольствие своему ближнему? – выпрямившись на скамейке, Ди мимолетным движением поправила букли и свой полосатый пиджачок. Она смахивала на английскую королеву, ожидающую посла.
– Задумывались многие, но у них другие представления о внешнем виде солидной пары, прогуливающейся праздничным вечером в курортном местечке. Франсуаза Фейт – стилист косметической фирмы «Герлен». Жан преуспевающий дантист. У них за спиной бурный роман, экстравагантная свадьба на пляжном курорте и пятнадцать лет брака. Очаровательный дом в престижном предместье Парижа, собственный кабинет Жака на улице Оноре… В общем, они не зря возвышаются над толпой и сияют белизной. Им есть чем похвастаться. Дело в том, что Жак Фейт – потомственный дантист. Его отец был очень известен в Голливуде до второй мировой войны. Ты помнишь «акулий бум»?
– Как Вивьен Ли покрыла зубы перламутром морских раковин? Ее жемчужные зубы блистали на обложках всех журналов.
– Нет, дорогая! При чем здесь акулы? Хельмут Миль в тридцатые годы попробовал вставлять своим пациентам вместо испорченных зубов акульи, искусно обточенные и подогнанные. Одна из первых воспользовалась новинкой легендарная Грета Гарбо, заменив себе передние зубы на акульи. А никогда не отстававшая от неё соперница и подруга Марлен Дитрих вставила все верхнюю челюсть. Заодно она удалила четыре коренных зуба, чтобы подчеркнуть рисунок высоких скул.
– Ты шутишь. Но зачем сочинять такие ужасы про незабвенных звезд экрана? Скажи лучше какую-нибудь гадость про политиков. У кого из них акулья челюсть?
– Акульи зубы – не гадость. Они стали принципиально новым шагом в протезировании. В те годы, естественно, когда эксперименты с плябмассами только начинались. Примеры со знаменитостями вовсе не вымысел, а общеизвестный факт. – Эн с хрустом доела вафельный рожок и вытерла пальцы кружевным платочком работы Ди. – Речь идет вовсе не о них, а об отце того высокого шатена, которого мы видели на променаде. Перебравшись в Париж, американец заложил прекрасный фундамент для будущности своего единственного сына! Лучше бы старик остался в Голливуде и пристроил паренька на киностудию. Ты заметила, как он походил на Мейсона из «Санто Барбары»? Только немного постарше.
– Действительно, похожи. Если я верно уловила суть по виденным трем сериям, этот красавчик в сериале не прочь приволокнуться за дамами и приложиться к бутылке.
– Но он умница, профессионал и романтик. Все время цитирует Шекспира, кажется, пишет сам…
– Вот-вот. Наш дантист тоже романтик. Особенно в присутствии хорошенькой дамы и с бокалом в руке. Так он и познакомился на банкете фирмы «Герлен» с молоденькой сталисткой Франсуаз Бордери. Жак что-то консультировал по поводу новой зубной пасты или лосьона для десен. Ему уже перевалило за тридцать, Франсуаз исполнилось двадцать пять. Ужин проходил в ресторане «Парижское небо», который считается самым высоким рестораном в Европе. На 56-ом этаже башни Монпарнас вдоль стеклянных стен красовались живописные столы с закусками, посудой и питьем.
– Это был всего лишь фуршет. Вазы с цветами стояли прямо на полу, чтобы не заслонять сверкающую огнями панораму ночного Парижа. Двести метров – прилично высоко. Надо сказать, что Франсуаза всегда была яркой женщиной «Тициановская блондинка» с бело-розовой нежной кожей, классическими, скандальными для суптильных француженок, формами и золотыми пышными волосами. В её жилах течет коктейль кровей, что зачастую дает превосходный эффект. – Бабка по материнской линии – венецианка, дед – еврей, а с другой стороны – французы и венгры. Все – без особых дарований и основательного положения в обществе – средненькие провинциалы. Франсуаз – лучший росток на семейном древе: прекрасный специалист известной фирмы, красавица, добрая душа. В тот вечер она вся светилась – молодостью, жизнелюбием, ореолом золотых волос, костюмом джерси с мерцающим люриксом. Нечто сюрпризно праздничное, призовое было во всем её облике.
Жан со студенческих лет привык получать спортивные кубки, его сразу потянуло к яркому объекту.
Недолго размышляя, дантист кивнул в сторону окна, за которым светящейся иглой, словно отлитая из расплавленного золота, вонзалась в ночное небо Эйфелевая башня.
– Вы – символ Парижа, мадмуазель. Младшая сестра этой огненной стрелы.
Франсуаз рассмеялась – легко, мелодично. – Скорее, башня сейчас похожа на алмазный зуб Лити Грейт. – Она прищурилась, давая понять, что знает кое-что об импозантном стоматологе.
– Угадали. Жан Фейт, – представился он. – С меня фант. А как зовут красивейшую женщину Парижа?
– Франсуаз Бордери. Я изобретаю запахи. Мне пришлось поработать с вашими материалами, изобилующими медицинскими терминами. Боже, сколько же напастей изобрела природа для наших зубов!
– Кариес, дорогая моя. Это болезнь века. Но лично для вас я сделаю то, что сделал бы для Лиси Годар Чарли Чаплин… – Жан остановился, предоставляя Франсуаз возможность закончить фразу.
– Зуб из отшлифованного алмаза? – нахмурилась она. – Насколько я помню жена Чаплина зуб выбила его предыдущая или последующая супруга. В связи с чем и был подарен алмазный протез… Блестящая перспектива.
– Я не выбиваю зубы, уважаемый эксперт по запахам, я их вставляю.
– Пока я все же повременю с этим. – Франсуаз задорно тряхнула золотистой гривой. Когда вышла на экраны «Сладкая жизнь» Феллини, многие говорили мадмуазель Фейт, что она похоже на красотку Пинту Экберг.
– …Да и бюст у неё не меньше, – заметила Ди. – Красотка в формах Феллини, но одетая в стиле Лакруа.
– Жан все это отметил слету. И спросил, едва касаясь губами её шеи: А чем пахнет от меня?
– …Ой, – поморщилась Ди. – Я побаиваюсь людей с экстремальными способностями. Один видит, что у тебя в селезенке, другой унюхает несвежие носки. У Жана все было в порядке во всех местах. Уж поверь – это подтверждала ни одна требовательная экспертиза: как холостяк он представлял собой лакомый кусочек.
Франсуаз закрыла глаза, смакуя воздух, окружавший Жана, – его голливудскую фигуру, шелковую рубашку от Диора, отлично подстриженные каштановые волосы. Знаешь – манера семидесятых с полубачками и длинным затылком.
– От вас пахнет флиртом, – сказала, наконец, Франсуаз. Ее желтые глаза призывно блеснули.
Ресторан они покинули вдвоем и намного раньше, чем стали расходиться приглашенные…
Свадебное путешествие молодожены совершили на Ориент-экспрессе по маршруту Париж-Венеция-Лондон. О, это фантастическое удовольствие! Все внутри соответствует отелю люкс-класса начала века – даже ванна при двуместном купе. Отделка в стиле модерн – драгоценными породами дерева, хрусталем, бархата, тканями из коллекций лучших модельеров мира. Эн мечтательно опустила веки, собралась было углубиться в воспоминания, но сдержавшись, вернулась к рассказу. – После поездки Франсуаз занялась благоустройством дома мужа. Ведь её семейство обитало в южной провинции, а взятая в аренду квартирка не отличалась роскошью. Франсуаз всегда знала, что будет иметь великолепный собственный дом, в котором все продумает до мелочей. Как дизайнер, она вложила душу в преобразование жилища холостяка. Тогда только-только на смену темному перегруженному «викторианскому стилю» приходил новый – сплошь светлый, легкий, полный отличного пространства, воздуха и экзотических растений.
Франсуаз даже сделала фамильный герб, в котором сочеталась символика парфюмера и дантиста и выбрала основным цветом – белый. В мебели, в одежде, в предметах интерьера. Белое и золотое – эти краски отвечали природной гамме Франсуаз.
– Да, она не изменила своей привязанности до сих пор, уж если на кого и оборачивались, так на эту парочку – оба сплошь в белом! Я, конечно, не разглядела деталей, но что-то простое, свободное, разлетающееся, удобное. Одним словом – шик! В отличие от Агнес, порхавшей на хрустальных каблучках цвета изумруда, эта дама выбрала эффектность иного рода, одобрила Франсуаз Ди. Она тоже предпочитала белый, в вязании пользовалась лишь белыми нитками, делая небольшую уступку серым и бежевым тонам.
– Конечно же, в доме Фэйтов – от сантехники до колец для столовых салфеток выглядело чрезвычайно стильно. Явившиеся на новоселье гости пришли в восторг. Фотограф фирмы снимал супругов во всех интерьерах, в бассейне, в саду. Многие из этих фото потом появились в журналах.
Да и сами молодожены так и просились на рекламные снимки. Можно было считать, что брак получился чрезвычайно удачным. Детей заводить они не торопились – карьера у Франсуаз складывалась отлично – в тридцать она стала ведущим дизайнером крупной секции, имя Жака специалисты употребляли с эпитетом «один из лучших»…
Это случилось лет через пять. Ну то, о чем ты говорила, Ди, супруги стали привыкать друг к другу. Что-то ещё периодически вытряхивало, подогреваемое маленькой размолвкой, что-то прорывалось из воспоминаний. Но уж слишком много соблазнов вертелось вокруг преуспевающего врага.
Когда в кресло Жака ложилась молоденькая пациентка, скромно одернув едва скрывающую трусики мини-юбку, он небрежно накрывал её синей салфеткой до самых туфелек. Отвлекаться с бормашиной в руке опасно.
Но разве так долго протянешь? Ему назначали свидания – явные и под видом медицинской необходимости. В конце концов Жак позволил себе маленькую слабость – посидел после работы в кафе с хорошенькой восемнадцатилетней куколкой, потом как-то прокатил мучающуюся от зубной боли крошку на речном трамвайчике. Естественно, дело дошло до интимного свидания. Господи, как же давно не позволял он себе этих великолепных сумасбродств в номере маленькой гостиницы, выходящей окнами на линию электропоездов! Жак словно сбросил десяток лет, ощутив себя новым, бесшабашным, горячим. И при этом виртуозно сексуальным. С Франсуаз ему уже нечего было изобретать – она знала мужа во всех проявлениях, с ровным восхищением относилась ко всему, что бы он не сделал. Стоит ли особо стараться, если нет необходимости удивлять? Задумывалась ли ты, дорогая, сколь сильно в каждом из нас эта потребность? Удивить, то есть, в сущности, завладеть вниманием, самоутвердиться… Увы, для показательных выступлений больше всего подходит новая аудитория. Жак воспрял, обзаведясь молоденькой восторженной дурочкой «на стороне». Он мучался, обманывая Франсуаз, чувствуя как ворованная радость существования переполняет его. Франсуаз не относилась к типу склочных женщин она предпочитала обходить острые углы. – Эн откатила кресло вслед за переместившейся тенью. – Надеюсь, к обеду мы успеем разобраться с этой историей… Кстати, Ди, ты совсем не читаешь журналы. А там иногда попадаются забавные вещи. Знаешь, каковы данные опроса женщин относительно мужчин? Как ты думаешь, что больше всего ценит современная женщина в супруге?
– Секс, деньги. Вечные ценности брачного союза.
– Верно. Но???? женщина теперь зарабатывает сама, предпочитая сохранять относительную независимость. Секс может найти и помимо брака, не обременяя себя семейными заботами и обязательствами. Уж если женщина заключает брачный союз, то надеется найти в своем партнере по совместному проживанию прежде всего… – Эн сделала интригующую паузу: – Хороший характер и умение избегать ссор! Каждая хочет иметь в своем доме тишь и благодать.
– Я бы теперь во всяком случае рассудила именно так. Но раньше почему-то думала, что выдержка, лояльность в семье – следствие любви.
– Увы. Это совершенно отдельные свойства характера. Влюбленность вызывает вспышку доброты, нежности даже у прирожденного склочника. Но если она начинает увядать – дурные качества выступают в чудовищном, гипертрофированном виде. Умение тактично себя вести с человеком, который живет рядом – врожденное и благопристойное. Это качество необходимо воспитывать в себе, развивать, как чистоплотность или, допустим, музыкальный слух.
– Ох, это в молодости кажется, что все зависит от случая, как в лотерее, – повезет или нет. Неудачники тем и успокаивают себя – «не повезло». Но мы-то, старые вороны, знаем, что над каждым подарком судьбы надо хорошо попотеть. А самое сложное – искусство любви… Сколько раз мы мусолили эту тему с Родди. Он все цитировал философов, ссылавшихся на благоволения светил, фортуны… Конечно, я точно знаю умение любить – дар. Такой же как дар хорошей внешности, художественного вкуса, грациозной походки. Природное изящество и надежность в эстетическом наслаждении от всего, что получаешь и что создаешь сам. Но дар – редкость. Его можно развить или загубить. Средние способности удел каждого нормального человека. Влюбленность превращает его в гения. А уж сохранить эту гениальность хотя бы в отдельных проблемах задача каждого мыслящего человека.
– Прекрасная речь, Ди. Но ведь у тебя вроде, не очень получилось?
– Очевидно, я бездарность в этом деле. Вот Галла Дали ухитрилась сохранить фанатичную привязанность мужа и завоевывать сердца юных кавалеров до весьма преклонного возраста. Да и ты здорово держала Хантера. Вероятно, вышивала ему кисеты, готовила сюрпризы ко дню рождения?
– Естественно. Но главное, я не боялась говорить то, что не должно пропадать в тайниках души… Мы часто недооцениваем слово – самое простое и самое действенное средство. Пустячок вроде, а сила фантастическая. Можно и Карфаген шить и построить воздушный замок.
– Для того, чтобы произнести нужное слово, требуется хорошая голова, Эн. Многие дамы страдают «словесным поносом». Они говорят так много и так сладко, что тянет блевать. Боюсь, мужчины склонны считать это качество общим недостатком слабого пола. И так боятся слов!
– Надеюсь, ты имеешь в виду не меня. И уж точно не Франсуаз. Она скорее немногословна. Но умеет выглядеть женщиной глубоко чувствующей, способной породить неординарные ощущения. Мужчины ведь тоже сразу умеют отличать драгоценности от бижутерии. С Франсуаз каждому было ясно – это вариант не проходящий, на всю жизнь не в смысле жены даже, а в смысле жизненного достижения… Ну, к примеру, ты лазал на Эльбрус. или съел два пуда окорока за 10 минут, попав в книгу Гинесса. Можно тешить себя этим до последней минуты. Ну куда сильнее действует на самосознание мужчин мысль: у меня была такая женщина! Франсуаз могла бы завести массу любовников. Но она предпочитала иметь эту возможность в потенциале. Любимый, престижный муж, нарядный дом, работа, в которой Франсуаз чувствовала себя профессионалом делали её вполне счастливой женщиной. И вот… И вот ей стукнуло тридцать шесть.
– Да, чудесный возраст!
– Это с какой стороны посмотреть. Когда вроде совсем недавно было двадцать пять, он кажется странным. Копятся, копятся подспудно опасные признаки. Ты порхаешь, чувствуя себя все той же девочкой. И вдруг старуха.
– Справедливо замечание! Опасный женский возраст. Это тот, когда дают меньше, чем на самом деле, но больше, чем хотелось бы.
– Типаж Франсуаз везде был «дамистым». Даже в десять лет она не выглядела хрупкой малышкой. И расцвела очень рано: пышные женственные формы, осанка, степенная, плавная грация движений, грудной мягкий голос с теплыми интимными интонациями. После тридцати она располнела ещё больше. Жак говорил: – «Расцвела».
Она верила и ходила гордо подняв голову.
Однажды… Ну, конечно же, это в коне концов должно было случиться.
– Жак попался на месте преступления.
– Но как! Оконфузился по-глупому и очень некрасиво! Если, конечно, мужчина без трусов и с другой может показаться жене привлекательным.
Франсуаз уехала на Тайланд по делам фирмы. Супруги перезванивались по нескольку раз в день. Теперь это так удобно – радио-телефон можно таскать с собой даже в туалет. И представь, Жак проявил в разговорах такую пылкость, так тосковал и жаждал ласки, что Франсуаз решила сделать сюрприз. Она сообщила мужу, что вынуждена задержаться на пару дней. Жак взвыл от тоски.
– Это будут черные дни, дорогая!
– У меня тоже… – печально промурлыкала Франсуаз, прибавляя скорость. Она уже вернулась в Париж и спешила домой по вечернему шоссе.
Автомобильные пробки выводили её из себя – путь радостной встречи казался слишком долгим. Она глазела в открытое окно???????? полной грудью вдыхая загородный воздух. Весна уже вовсю вступила в свои права – вдоль дороги цвели заросли акаций и алели поля тюльпанов, пылающих в косых лучах заходящего солнца. Все вокруг свидетельствовало о неувядаемости любовной страсти, и Франсуаз могла бы поклясться, что стремилась к своему суженому и душой и телом. Он сказал: «Без тебя меркнет свет». Он предпочитал выражаться высокопарно, но в интимных вопросах это вовсе не мешало Франсуаз. Жак сказал: «Это будут черные дни, дорогая…», бросил трубку на ковер и в восторге прижал к себе голенькую девчонку. – «У нас в запасе сорок восемь часов, киска!»
Жак проявил крайнюю неосторожность, приведя любовницу в супружескую спальню. Они занимались любовью на смятых простынях, споря об ужине. Выбор ресторана – ответственное дело для парижанина. И вовсе не возбраняется смаковать подробности меню, мечтать об?????? и устрицах, сжимая в руках женское тело.
– Сегодня я буду есть за двоих, – пообещала остроумная девушка, имея в виду ту часть тела Жака, которая находилась в ней.
– Ах ты маленькая ненасытная обжора! – Он удвоил свой пыл, стремясь удовлетворить аппетит подружки.
Солнце ещё не село. Сквозь кроны низких серебристых сосен, сквозь цельные стекла окон, идущие до самого пола комнаты, проникали низкие скользящие лучи, наполняя белое пространство розовым телом. Словно в холодную минералку плеснули малиновый сироп.
Франсуаз тихонько обошла дом вокруг, заглянула в окно кабинета, кухни и на цыпочках прокралась к спальне. – Как удачно, что Жак вздремнул. Надо тихонько раздеться и проскользнуть к нему под бок, она сбросила блузку, нетерпеливо перешагнула через упавшую на ковер юбку, приоткрыла дверь и чуть не закричала. Зажав рот ладонью, впилась в неё зубами, сдерживая вопль.
В одно мгновенье пронеслись, колыхнув зарницами, страшные мысли: «Умереть!», «Убить!», «Исчезнуть!» Но если бы под рукой Франсуаз оказался пистолет, он вряд ли пригодился бы. Она не могла шелохнуться, завороженная зрелищем чужой любви. Да, да, с этого момента Жак стал для неё чужим.
Франсуаз механически оделась, села в машину и куда-то поехала. Опомнилась лишь в аэропорту, который покинула всего пару часов назад, возбужденная предвкушением встречи.
Набрав телефон Шарлотти Менто, коротко сказала: – «Я согласна. Сегодня буду там»… – Эн вздохнула и прервала свой рассказ.
– Ну что, Ди, с меня довольно гортензий и????????? Джони соскучился, сидит как столбик, развернув бородатую физиономию к дому. Скоро начнет поскуливать, да ты верно, тоже, – Эн посмотрела на притихшую сестру. Спорим, я знаю, о чем вы оба мечтаете? – О хорошем куске мяса!
– Мне-то как раз мерещится сыр – тот, мой любимый, что я не доела за завтраком. Настоящая старая ворона, – Ди аккуратно закрепила нить булавкой и собрала в сумочку свою работу.
Они миновали расположившуюся прямо на газоне живописную группку юные существа непонятой половой принадлежности передавали друг другу косячок, смачно сплевывая в травку. Взгляд Эн скользнул по обнаженному торсу бритого верзилы, стоящего в центре компании – он с удовольствием демонстрировал прохожим затейливые разноцветные татуировки. Эн не удержала восхищенную реплику, Ди поспешила вырулить подальше от лежки панков.
– Скажи, дорогая… – Эн придержалась за подлокотники кресла, резко развернутого Ди. – Почему «ворона» – обидно, независимо от того, есть ли к ней прилагательное «старая». А вот «ведьма» резко меняла свое значение от возраста. Вслушайся: «молодая ведьма» и «старая ведьма»… Согласись, совсем разные вещи.
– Возраст вообще многое меняет. Прежде всего потому, что он уничтожает момент соблазна и физической притягательности. Молодую ведьму эти вещи делают особенно заманчивой. А старая без них – просто карга, кляча, злобная уродина… Но разрисованный парень сказал это не про себя.
– Ха! Я так громко заявила, что «добровольного идиотизма не понимаю», сославшись на твоего любимого Дали. Его возмутили подростки в черной коже и цепях, которые по его мнению хотят стать «дерьмее самого дерьма», а меня… Но а мне тоже не близки ребятки в непристойных татуировках с колечками в носу и на других местах. Безнадежно устаревшая карга.
– Старухи везде что-то не понимают. И в первую очередь – молодость. Интересно, когда это начинает происходить: поколения расходятся, как паром и кромка оставленного берега…
– У всякого по-разному. Но думаю, расставание начинается в момент первой встречи. Молодой женщине показывают новорожденного. И вот она уже мать. А тот, кто орет в пеленках всю свою жизнь, будет доказывать, сколь безнадежно велика разделяющая их пропасть. Ведь он для того и появился на свет, чтобы идти вперед… – Почему ты не остановишь меня? Совсем заболталась. Больше я сегодня и слова не вымолвлю. – Эн сосредоточилась на рассматривании прохожих. – Нет, я все же доскажу про Франсуаз. После обеда.
…После обеда с чашечками шоколада сестры сидели у круглого стола перед распахнутым балконом. По серому морю, словно нарисованный на театральном заднике, двигался совсем плоский очень неуклюжий из-за обрубленного носа сине-белый паром. Заблудившаяся оса отчаянно билась в стекло.
– Так что же решила сделать несчастная Франсуаз? Нанялась на работу в бордель? Отдалась самому богатому и самому противному кавалеру?
– Я уже объяснила – она спокойная, весьма корректная дама. Прежде чем что-то ляпнуть сгоряча, Франсуаз считает до двадцати пяти и обходится без бурных сцен. Такая не запустит в собеседника тарелкой, но и не будет на коленях вымаливать прощение. Это не тактика, это – склад характера. После первой вполне обоснованной вспышки бешенства, на пороге спальни разум подсказал взбунтовавшимся чувствам: надо переждать, успокоиться и подумать.
Неделю назад в Париж прибыла коллега Франсуаз из бельгийской фирмы. Они сидели в кафе «Флот», расположенном между Вандомской площадью и садом Тюильри. Там очаровательные витражи в стиле Ботичелли и резные деревянные панели, а повар готовит чудесные блюда провинции Аверон. Разумеется, в зависимости от сезона. Приятельницы ели засахаренную утку, эскалоп из семги со шпинатом и какие-то дары моря… В общем, они были вполне довольны жизнью.
– Ты неважно выглядишь, дорогая, – сказала Шарлотта – миниатюрная изящная брюнетка с индонезийскими раскосыми глазами.
– Ну да? – удивленно взглянула на себя в зеркальце Франсуаз. Вроде выскалась и проблем никаких. Может, стоит подкраситься в более светлый тон?
– В нашем возрасте такие мелочи упускать нельзя. Когда ты в последний раз делала массаж и питательную маску в салоне?
– Я вообще люблю все делать сама. У меня прекрасные кремы. Вот только… – Франсуаз рассмеялась. – Сапожник всегда ходит без сапог. Я отношусь к своей внешности пренебрежительно, хотя всю жизнь только тем и занималась, что внушала прекрасному полу мысль о необходимости самого тщательного ухода за своей внешностью.
Шарлотта понимающе вздохнула.
– Пора, пора, дорогуша, завести хорошего любовника.
– Так любовника или косметичку? Ты же знаешь, мне здорово повезло с мужем. Да в общем-то и с внешностью.
– Не тебе одной. Но, кажется, ты одна думаешь, что это навсегда. Любовь и тонкая кожа – продукты скоропортящиеся.
– Прекрати крутиться вокруг да около. Что ты хочешь? Переспать с Жаком? Внушить мне, что я не способна нравиться никому, кроме своего супруга?
– Еще как способна! – подмигнула Шарлотта. – Я заметила, как в твоем департаменте по тебе сохнут.
– Прекрати! Ван Дейви не в счет – мальчишка и, думаю, чей. Мы общаемся как подружки. У него феноменальное обоняние и чутье на веяние моды.
– Ладно. Перехожу к делу. – Шарлотта сосредоточенно разделывала хрустящей сахарной корочкой кусочек утки. – Тебе надо отдохнуть, причем, подчеркиваю, одной. Заняться собой, пофлиртовать, поваляться до полудня в постельке, ну, в общем, побаловать себя. Обстоятельства складываются отлично: я должна ещё неделю провести в Париже, потом, кажется, придется ехать в Милан. У меня же дома в Брюсселе полнейшая тишина. Обстановка дворцовая, район фешенебельный… Правда… На верхнем этаже идет ремонт и немного шумят…
Шарлотта настороженно взглянула на приятельницу.
Франсуаз облегченно вздохнула.
– Признайся, что там остался без присмотра грудной ребенок и парализованная старуха. Молчи, дорогая! Я поняла твой маневр. Необходим сторож. И в этом все дело. К чему только наворотила кучу всякой дребедени про меня и Жака?
Шарлотта невинно пожала хрупкими девичьими плечами: – Хотела как лучше. Хотела устроить взаимовыгодную сделку: обеспечить тебе отдых, а квартире присмотр.
– Ты действительно бросила пустой дом?
– Если бы! Остались Эркюль и Клермон. Клермон – похож на Паваротти, только почему-то не поет. Это хозяин верхней квартиры, где идет реконструкция. Он умолял меня не уезжать, пока не закончится работа с проводкой труб. А Эркюль – Эркюль само обаяние. Похож на сыщика Пуаро, хотя и кот.
