Текст книги "Умереть, чтобы жить"

Автор книги: Людмила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

13

Сбрендить можно! Как во сне… Снова Новый год, снова чужой праздник. Опять Снегурочка. Опять какие-то дрожания в душе – предвкушение, предчувствие, вера в чудеса, черт бы её подрал! Аня подтянула длинные, выше локтя, перчатки, посмотрела на высокие шнурованные ботиночки, вроде как для коньков. Ярко вспомнила тот день, когда слетела на трапеции из-под купола Дворца спорта почти что в объятия Антона. Правда, её тут же подменила другая, но как смотрел на неё Принц – январь! Это не объяснишь, никому не расскажешь, но и забыть нельзя: ценнейший трофей на всю жизнь. А Ларсик? Ведь все, что произошло сегодня – его прикосновения, взгляды, слова прелюдия. Захватывающее и волнующее вступление к тому, что вот-вот должно произойти!

Что-то вскипело в груди Ани, поднялось горячей, пьянящей волной. Вытянувшись в струнку, она почувствовала себя всю – от увенчанной алмазами макушки до кончиков пальцев, сильной, роскошной и легонькой, как покачивающийся под потолком воздушный шар. «Молода, красива, желанна…» победно выстукивало сердце. А, значит, – все ещё впереди!

На этой волне эйфорической радости Аня пребывала все выступление. Сменялись номера, музыка, костюмы. Какие-то солидные господа произносили торжественные речи, известные юмористы блистали спичами. Гости из Америки под общий восторг смело выговаривали «поздравляйт» и обещали взаимовыгодный бизнес; популярнейший ансамбль в русских сарафанах приплясывал прямо среди столиков, втягивая в пьяный хоровод наиболее важных гостей.

Пушкарь в смокинге и бабочке, сильно смахивающий на итальянского мафиози из фильма «Спрут», принимал поздравления, венки, грамоты, адреса. Вместо золота в его оскале сияла белизна фарфоровых зубов, зализанные гелем волосы лоснились смоляным глянцем.

В общем, причин для веселья было немало. А цветы в гримерной для каждого из участников программы, а ждущие завершающего фуршета ананасы и шампанское! И в этой напряженной, насыщенной праздничным озоном атмосфере, словно электрические разряды сверкали взгляды Ларсика – сдержанные, украдкой брошенные, убийственные!

Они больше не сказали друг другу ни слова, но когда в сумраке и настороженной тишине вступления к номеру «Кармен» партнеры вышли навстречу друг другу и замерли, едва соприкасаясь грудью, Аня подняла глаза и поняла: «Пропала!»

Исчез темный зал, чужие лица, веселая сверкающая елка. Она не слышала музыки и не видела ничего, кроме его глаз, в которых были ревность, тоска, страсть и вызов. Наверно, если бы в финале их танца Ларсик и впрямь вонзил в её сердце нож, Аня умерла бы счастливой. Победно улыбаясь, как настоящая Кармен.

…Она не заметила, как завершился финальный номер, в котором были заняты девушки. Стягивая на ходу ковбойскую куртку, Аня влетела в гримерную. У окна, распахнув в ночь жалюзи, стоял Ларсик в черном пуловере и джинсах. В его руке искрился пузырьками бокал.

– Ты здесь? Там же все наши отмечают… – опешила Аня.

Подойдя к столу, он наполнил второй бокал и протянул ей:

– Давай, и мы отметим. Это минералка. Но все равно шипит.

– Но не пьянит. – Аня взяла бокал.

– Пьянит меня совсем другое. – Он так посмотрел в её глаза, что сердце остановилось и угасающий рассудок завопил: «Влюбилась!»

– Ты держалась молодцом, Энн. Настоящий боец. За тебя!

– А я – за тебя. Не знаю, что бы сегодня вышло, если бы загадочный мистер Карлос Гарсиа-Ларсен не забрел в эту глушь.

– Тогда за нас. – Ларсик отхлебнул воды и поставил бокал. Затем снял с вешалки и бросил Ане синий махровый халат, служивший ей спецодеждой в перерывах репетиций.

– Оденься. Ты вспотела, а здесь, между прочим, сквозит… Не простудись, малышка. – Он подхватил сумку и кожаную куртку на шоколадном меху. – До завтра. Иди к девочкам. Меня, к сожалению, ждут.

Послав воздушный поцелуй он ушел! Ушел… Аня очнулась от холода она все ещё сжимала в руке бокал, шелестели пластины жалюзи от врывающегося в приоткрытую фрамугу сквозняка. В комнату влетали блестящие снежинки и тут же, растаяв, гасли.

14

На следующий день Аня сидела за гримерным столиком, думая о том, что точно так ей придется сидеть здесь каждый вечер, потом одеваться и танцевать перед пьяными людьми. Ресторанная плясунья – вот ужас-то! Ясно представила лицо Инги с горькой укоризненной улыбкой. – «Я всегда говорила – у этой девочки незавидная перспектива. Дурная предрасположенность. Породы нет, да и характера», – сообщит она дочери. Хорошо еще, что четы Южных нет в Москве. Не хотелось бы увидеть их за столиком в тот момент, когда кто-нибудь из веселеньких посетителей будет соваться на сцену с долларами, заказывая «танец живота» или что-нибудь ещё более экзотическое.

Перед самым началом программы в женскую гримерную влетел директор:

– Извините, девочки, не стучусь. Знаю-знаю, все уже готовы… Никто не видел сегодня Матвея? Ну, господина Ларсена?

– Ларсика? – сообразила, наконец, Лида. – Не-а. Он и вчера раньше всех ушел. – Девушки переглянулись.

«Что-то произошло!» – похолодела Аня, и тут же вспомнила, как уже с того момента, когда застала его здесь, шепчущего перед зеркалом какие-то заклинания, почувствовала: дело неладно. У заигравшегося супермена какие-то проблемы!

Механически улыбаясь она появилась на сцене, на автопилоте отрабатывала номера, но думала лишь об одном: только бы все обошлось с Ларсиком, только бы увидеть его невредимым. Каким угодно, – злым, равнодушным, надменным, но живым.

Именно таким он предстал в коридоре, когда девушки побежали переодеваться.

– Явился! Тебя Пушкарь обыскался… – на ходу сообщила Оля, сделав удивленные глаза.

Аня остановилась, продолжая стаскивать перчатку и уставившись на Ларсика как на привидение. Он снова стал брюнетом – больше никаких признаков внешних увечий не обнаруживалось.

– Все беспокоились, – объяснила она.

– Не понимаю, что за паника? Мой выход через двенадцать минут. – Он выкинул в урну сигарету. – В салоне задержался. – Ларсик мотнул лохматой головой. – Ну ведь так лучше? Возврат к истокам – это сейчас модно.

– Н-не знаю… – оторопела Аня.

– Не может же любовник Карменситы быть шведом?! По-моему, он, знаешь, кто? – Вплотную приблизившись к девушке, он шепнул ей в щеку. – Он испанец!

Снова заклокотала энергия и радость – силы бурлили, словно кто-то встряхнул бутылку игристого вина. Выйдя на сцену, Аня почувствовала, что движется великолепно, источая притягательные импульсы. Ресторан казался ей чуть ли не залом Метрополитен опера, а лица мужчин, подбежавших к сцене специально для того, чтобы поаплодировать ей, – сплошь симпатичными.

«Влюблена! – ликовала Анна. – Теперь уж точно знаю – влюблена! Что-то случится, случится, я знаю… Сегодня тридцатое декабря… Заветная черта приближается, а за ней – ослепительное счастье…»

После выступлений Аня тщательно привела себя в порядок, радуясь, что надела новый, связанный матерью свитер – белый, с искусно вышитыми на груди букетиками незабудок. Голубые шарф, шапочка и варежки – пушистые, мохеровые. Жакет из светло-серого серебристого козлика, приобретенный с предпраздничного гонорара, а главное, – выражение лица – сюрпризное, светящееся ожиданием. Она себе понравилась, а значит, – понравится и Карлосу, наверняка поджидающему свою партнершу где-нибудь на выходе.

Выйдя из служебного подъезда, Аня остановилась, с удовольствием вдыхая морозный воздух и подставляя лицо мелким, ювелирной выделки снежинкам. Они искрились в свете фонаря и аккуратно ложились на варежку, позволяя рассмотреть свои алмазные кружева. Как хорошо стоять вот так, разглядывая крохотные звездочки и чувствовать: вот сейчас, сейчас раздастся его голос… Умелые руки обнимут плечи… Господи, как же прекрасна эта декабрьская ночь! Предвкушая мгновение встречи, она медленно, поддевая носками сапог снежную россыпь, двинулась к автобусной остановке.

– Анюта, привет! Чуть тебя не упустили! – Рядом с Аней неслышно остановился большой автомобиль, совершенно иностранный и новенький. Дверцу распахнул незнакомый мужчина. – Садись, лапуся, замерзнешь!

Она демонстративно ускорила шаг.

– Постой! Мы ж знакомы! – Из машины выбежали и преградили ей путь двое мужчин в распахнутых дубленках, под которыми угадывалась атлетическая фигура.

Аня оглянулась: ресторан с дежурившими охранниками остался позади. В верхушках сосен шумел ветер. Пожалуй, не докричишься: шоссе, елки, сосны, ночь. Яркий неон на крыше оставшегося позади «Вестерна», безнадежно пустая автобусная остановка за чередой белых елок. Стало неприятно и зябко.

– Я вас не знаю, извините, – попыталась обойти мужчин Аня.

– Погоди… – Один из них, распахнув руки, преградил девушке путь. Мы ж тебе сегодня хлопали! Хотели презент сделать. Пушкарь запретил. Сказал: личные контакты только за пределами кабака. Вот мы и за пределами. – Парень гоготнул. – Полсотни устроит? Нас двое, я и Гена.

– С ума сошли? – Попыталась увернуться вспыхнувшая Аня. – Я позову охрану.

– Не выламывайся, киска. Дело не в деньгах. Генка накинет ещё пол куска. Мы ж понимаем – искусство – святое дело. – Парень сгреб Аню в охапку, дохнув ей в лицо перегаром.

– Пусти! – Взвизгнула она изо всех сил, ударив кавалера кулаком в каменную грудь. Рука заныла – все равно, что колотить в кирпичную стену.

– Ген, помоги загрузить телочку, пока она мне фейс не попортила.

– Меня зовут Боб, – представился он Ане, скручивая ей за спиной руки. – Мы всякие приемчики знаем. Хочешь ласки – обеспечим. Любишь «садо» – и здесь не обидим.

– Отпустите! – Жалобно взмолилась Аня.

И в этот же момент подоспела помощь. Все, как полагается в популярном кино: спаситель с мужественным лицом вырос рядом. В черных волосах блестел снег, глаза насмешливо щурились.

– Убери клешни, парень. Это моя подружка, – сказал спаситель совсем спокойно, не вынимая рук из карманов куртки.

Боб послушался и промычал:

– А чего сразу не сказал? Ходит здесь козочка одинокая, кого-то поджидает. Можно понять – сама напрашивается. А потом такой кипиш устраиваете. Только голову людям морочите! – Хлопнув дверцами автомобиля, приставалы скрылись.

– Как в сказке. – Аня, не отрываясь, смотрела на своего спасителя, и не могла представить никого красивее, лучше, желанней. Так бы стоять и смотреть, ощущая себя самой счастливой женщиной на земле.

– Пошли скорей греться. У тебя нос как морковка. «Ко-зоч-ка»! нараспев повторил Ларсик. – Неплохо.

Аня пошла за ним, ничему уже не удивляясь. У обочины оказалась обалденная спортивная машина космических форм. Они плюхнулись на низкие сидения.

– Ножки протягивай, не бойся. Только пристегнись. Это «Порше». Идиотская тачка – может летать, но у нас нет таких дорог. А по здешним колдобинам ей трудно – не та порода.

– Все равно, что борзую в деревенской конуре привязать… Дорогая?

– Жуть. Сплошное пижонство… Но ведь красиво?

– Красиво, – согласилась Аня, полулежа в мягком кресле. Руки Ларсика на миниатюрном руле казались большими и очень сильными. И вообще, – мужчину украшает загадочность, спортивный автомобиль, элегантная разборка с двумя громилами. Даже если б он не умел танцевать мамбу. Но то и другое – убойная смесь!

– Я балдею, – сказала Аня. – К метро подкинешь? Кажется, ещё успеваю.

– Новости. Не знал, что московский метрополитен работает до двух.

– Ну, тогда на такси. Я у Центрального рынка живу.

– Знаю. Мы почти соседи. Суворовский бульвар заметила?

– Смеешься? Я ж – невылазная москвичка. Во всех песочницах на бульварном кольце копалась. Разок была в Питере, разок в Таллине. Еще на школьные каникулы.

– Давненько… Слушай, а ведь мы с тобой знакомы уже семь лет. Половину из них я тебя безнадежно кадрил…

– Ты все делаешь как-то понарошку. Уж если ты меня кадрил, то целенаправленно безнадежно. Понимаешь? Заведомо обреченно, – как строительство коммунизма.

– Не заметил. Я старался… Но, может, правда, метался в неразрешимых противоречиях. Грешно соблазнять девочку.

– И сейчас все те же проблемы? – Аня напряглась. – Ты играешь со мной, как мячиком. Раньше такие самоделки продавали на рынках инвалиды – тонкая резиночка и на ней блестящий шарик, – то притянется в ладонь, то отскочит… Бывает больно.

– Гад! – Ларсик сжал зубы. – Веду себя как настоящий подонок.

– А я уже не девочка… И давно не кукла…

– Если мы остановимся, ты меня поцелуешь?

– Возможно, буду сопротивляться и звать милицию. Рискни. – Аня изумленно покачала головой – уж никак не ожидала от этого женолюба и соблазнителя такой неуместной деликатности. – Может, все же попробуешь, Карлос?

Резко затормозив, «порше» врезался носом в сугроб. Преодолевая сопротивление ремней, они потянулись друг к другу.

– Поедем ко мне. – Переведя дух после затянувшегося поцелуя решил Карлос. Не предложил, а констатировал неизбежный факт.

15

Оставив машину во дворе восьмиэтажного старого дома, Карлос вернулся в арку и распахнул небольшую обшарпанную дверь. – Извольте, синьорита.

Войдя в пахнущую кошками и гнилью полутьму, Аня задрала голову высоко вверх уходила каменная винтовая лестница, образуя посередине колодец. Кое-где на площадках горели мутные лампочки, не давая сомкнуться наступавшему со всех сторон мраку.

– Это черный ход. Раньше прислуга выносила по этой лестнице помои. Иди вперед. – Карлос пропустил Аню.

– А дамы из общества выталкивали сюда застигнутых врасплох любовников. Вероятно, офицеров.

– И артистов. Светские красавицы обожали богему. Напрягись, козочка, наша остановка последняя – чердак.

За восьмым этажом каменная лестница кончалась – вверх к узенькой площадке вели металлические ступени. Карлос достал зажигалку и загремел ключами. В низкой, обитой драным дерматином двери оказалось множество запоров. Наконец, он махнул Ане: – Заходи! – И щелкнул выключателем.

Запах масляной краски, узкая, с лампочкой на голом шнуре, комната без окон. Немыслимо грязная газовая плита, какие-то полки с кастрюлями и посудой, штабеля пустых бутылок на полу.

– Не задерживайся на кухне. Для ужина слишком поздно. Прошу… Карлос распахнул дверь.

– Что это?! – Аня застыла на пороге.

– Никогда не была в мастерских? Ну, ты даешь! Весь столичный андерграунд прорастал в подвалах и на чердаках.

– Похоже на корабль!

– На королевскую яхту. Прежний владелец апартаментов – он давно уже в Америке – сделал все эти балки, перекрытия, деревянную обшивку и даже печку – притащил изразцы из старого дома, предназначенного на снос. В заброшенных домах подобрана так же меблировка, детали интерьера и вон тот витраж.

– От двери старой парикмахерской! Какие чудесные головки! Особенно привлекателен господин с бакенбардами.

– Здесь, конечно, здорово работать. Смотри – спящие дома внизу, эти дворы, крыши… Можно часами разглядывать. – Обняв Аню за плечи, Карлос подвел её к большому – от пола до потолка – окну.

– Хочется рисовать все это… Ага! Я права, – оглядевшись, Аня заметила среди стоящих вдоль стены картин на подрамниках синее полотно. Квадратный дворик, вымощенный булыжником, виден сверху, замкнутый в кольцо безглазых, темнооконных домов. Лишь в одном из них горит свет, притягивая взгляд. Но ничего, кроме света в окне нет – пустой желтый квадрат.

– Ерунда! – Карлос повернул раму к стене. – Я иногда балуюсь красками, но никогда не сделаю ничего стоящего. Как в музыке или танце. Человек с множеством мелкокалиберных дарований.

– Но ведь это просто здорово! – Обойдя мольберт, Аня остановилась перед большим, почти завершенным полотном.

– Похоже на портрет Иды Рубинштейн, сделанный Серовым.

– Просто потому что сидящий мужчина изображен с голой спиной и явно танцовщик. Хоть и без перстней на ногах. – Усмехнулся Карлос, легонько отталкивая Аню от картины.

– Автопортрет?

– Что? – Карлос засмеялся. – Вилли рисовал Нижинского в роли Фавна. Я только позировал. Вилли – хороший художник. У него много заказчиков, особенно в Европе. Этот Нижинский – для частной галереи в Париже. Вилли Гордон – не слышала?

– Англичанин?

– Российский еврей с прибалтийскими кровями.

– Мастерская его?

– Не совсем… Садись-ка вот сюда. Я сейчас вернусь…

Аня послушно опустилась в очень низкое, покрытое цветным полосатым ковриком кресло.

Чужая комната, высокий, скошенный потолок с темными деревянными балками, на балках – обломки скульптур, старая медная посуда, велосипедные колеса, обвешанные радужно переливающейся металлической стружкой, граммофон с раструбом, чудесная печка в потрескавшихся изразцах, изображавших наивно-лубочные пейзажи. Горка колотых чурок на жестяном фартуке перед распахнутой дверцей и огромный, толстый, когда-то очень шикарный, а ныне нещадно вытоптанный и вылинявший ковер. Зазвучала музыка – что-то электронно-космическое.

– Это «техно». Вил пишет под неё фантазии на темы Босха… Послышался голос Карлоса. – А нам, пожалуй, лучше послушать это, правда? Медленно зазвучал барабанчик равелевского «Болеро».

Он появился с подносом и поставил его на столик за спиной Ани.

– Погоди, не смотри, следи только за моими руками. Раз! – Чиркнула спичка, в печке вспыхнул огонь. – Не буду закрывать дверцу, люблю смотреть, как танцует пламя… Два! – погас ряд ярких лампочек, освещавших центр мастерской. – Три!

Карлос сдернул лиловую косынку – на чеканном круглом подносе оказалась бутылка вермута, два бокала и апельсин.

– Еще есть сыр и коробка шпрот. Но к лиловому они не идут. Скажешь, когда захочешь.

– А что я ещё должна сказать?

Он сел на ковер у её ног. Достав перочинный нож, вонзил его в апельсин.

– Скажи, что волновалась, пока я был в парикмахерской. А я скажу, что сделал это ради тебя. – Тогда ты скажешь, что догадалась, и поэтому назвала меня Карлосом… А я признаюсь, что… Тсс… Молчок. – Палец прижался к её губам. – Выпьем за диалог без слов.

Они чокнулись со звоном, не глядя друг на друга, выпили. Он чего-то боялся, этот Карлос. Аня чувствовала, как излишне бойко звучит его голос.

– Ты хочешь забыть Ларсена? – Догадалась она и положила ладонь на его жесткие, кудрявые волосы.

– Очень хочу. – Он прижался щекой к её коленям. – Помоги мне – ты мне так нужна…

И тут лавина сорвалась с места – торопливые руки, снимающие одежду, горькие от вермута губы, апельсиновый дух, жар из открытой печи – все вплелось в ускоряющийся ритм болеро. Дрожащий отсвет пламени ласкал два тела, слившиеся в любовном танце.

«Может, ради этого и в самом деле стоит жить?» – промелькнуло в сознании Ани, не испытывавшей до сих пор ничего подобного. – «Это и есть близость. Блаженство. Страсть… Это значит – быть женщиной…»

– Я люблю тебя, – прошептала она. – Я – твоя женщина.

Карлос замер, вздохнул, закинул словно в мольбе голову и вдруг разомкнул объятия. Он лежал рядом с ней на ковре, глядя в огонь широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами.

– Что-то случилось? Что? – Она прижалась к его груди, накрыв плащом длинных волос, золотисто-медных в отсвете пламени.

– Полежи спокойно, детка… Давай, не будем торопиться. Я так долго ждал этого. Семь лет… Оказывается, это много.

– Хочешь сказать, слишком много? У тебя есть другая?

– Тсс! – Карлос закрыл нежным поцелуем её губы. – Помолчим… Только не плачь. Мы устали – скоро утро. Там, в маленькой комнате, есть чудесный скрипучий диван. Поспи… А мне… мне надо порисовать…

Аня не могла уснуть – в мастерской горел свет и приглушенно звучала музыка – тот самый «тяжелый рок», которым когда-то увлекался Карлос. В узкой комнате с полукруглым окном у самого потолка было тепло. Очевидно, где-то рядом проходили трубы отопления. Громко тикали невидимые часы.

«Сумасшедший, таинственный Карлос… Что с тобой, что? Наркотики, нервы, пресыщенность любовными играми?» – спрашивала себя Аня. – Дура, неопытная дура! Он в прекрасной физической форме, просто ему нужна не ты. Не ты! Какая-то роковая стерва заморочила ему голову и заставляет мучиться, ревновать. Он схватился за тебя, как за спасательный круг. Он так надеялся, что ты сумеешь заставить его забыть обо всем… Эх… Алина бы сумела, подумала почему-то Аня, жалея сейчас о том, что не получила достаточного сексуального опыта. – Начала бы обучение с пятнадцати лет, вместо того, чтобы читать до утра Тургенева и Ахматову. А теперь мужчина, которого ты любишь, рисует портрет своей возлюбленной, утоляя страсть… – Аня хотела встать и посмотреть, чье лицо появилось под рукой Карлоса. Но, наконец, уснула.

– Карменсита… Нежная моя… Не открывай глаз – нюхай… – Аня почувствовала запах скошенного газона, – ей снилось лето в Ильинском, с васильками и колокольчиками в пучках срезанной травы. Она нехотя открыла глаза. – Огурец! И ананас? Откуда? – У её подушки стояло блюдо с вкуснейшими вещами, а рядом сидел Карлос, проводя под носом ломтиком ананаса.

– Посмотрела? Ничего не получишь в постели. Здесь темно и душно. Завтрак накрыт в банкетном зале, синьора.

…Круглый стол, стоящий у стеклянной стены, покрывала клетчатая скатерть. На ней разместилась целая живописная композиция: кофейник и блюдо с бутербродами, наполненная фруктами мельхиоровая ваза, прозрачные золотистые чашки. От заснеженных крыш в комнате разливался яркий праздничный свет.

– Как здорово! Словно в каком-то альпийском домике посреди снеговых вершин. Реклама австрийского масла. Не хватает кучи детишек и большого лохматого пса. – Аня села к столу, Карлос занял место напротив.

– Да, большого и лохматого. С рыжей умной мордой. Детишки… А за окном пусть лучше разливают медовый аромат цветущие сады Андалузии… Как часто я видел это во сне.

– У тебя все будет. Все, что задумаешь. Ты настойчив, изобретателен и невероятно заботлив. – Аня взяла бутерброд. – Королевский завтрак.

– Пожалуй, это все же обед. Ты проснулась в полвторого. Но сегодня так положено. Какое нынче число, ну?

– Тридцать первое?! Господи… мама волнуется.

– Звони. Телефон на диване. Скажи, что все заметили, какой клевый у тебя свитер. И ещё попроси сделать борщ.

– Борщ? В Новый год… – удивилась Аня.

– Не поверишь, – давно мечтаю о горячем борще. А все остальное мы привезем с собой.

Покидая мастерскую, Аня ненароком взглянула на мольберт с рисунком Карлоса. Он трудился долго, ломая угольки и пастель. Но потом замазал все широкой кистью, обмокнутой в красную тушь, торопливо и нервно. Среди алых потеков осталось жить смуглое колено и часть бедра, переходящего в нагую ягодицу.

Верочка раскраснелась, стоя у плиты. Она, конечно, запаслась вкусненьким для праздничного стола, но и не воображала, что получится такой Новый год! Бог мой! Нютка с высоким парнем стояли на лестничной площадке, загруженные до ушей – пакеты, коробки, елка! Настоящая, вместо старой пластиковой, «выраставшей» последние годы на телевизоре. Аня – сияющая, румяная, словно Снегурочка. А её кавалер – настоящий красавец, как из мексиканского телесериала. Жаль, соседи не видели. И ещё красную приплюснутую машину, оставленную во дворе.

– Мам, ты что, Карлоса не узнала?

– Это из Ильинского, что ли?! Ой, а я думала, в кино его видела, в мексиканском. Помню, а как же! Он ещё на гитаре играл…

– Правильно. Но теперь – танцует. Вместе со мной. – Аня чмокнула мать. – Тебе он понравится.

Верочке, действительно, было приятно смотреть на молодых. Аня рассказывала своему парню о каждой елочной игрушке, которую помнила с детства. Он помогал резать и смешивать салаты, пока Аня переодевалась. А появилась она в том самом синем бархатном платье, что надевала единственный раз на свадьбу Алины, а потом почему-то забросила, считая невезучим. Карлос остолбенел и умолял надевать это платье каждый раз в канун Нового года, значит, предполагает долго не расставаться. А что, не так уж плохо. Верочка звонко чокалась шампанским, изо всех сил желала молодым счастья в новом году и молила в душе всех святых сохранить их любовь… А когда закончился «Голубой огонек», деликатно удалилась в свою комнату, оставив на диване стопку нового красивого белья, сшитого собственноручно из штапельной шотландки.