Текст книги "Умереть, чтобы жить"
Автор книги: Людмила Бояджиева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
Инга Фридриховна сильно сдала – впервые за свою жизнь она утеряла ориентиры, запуталась, позволила сделать из себя старую ворчливую пенсионерку, считающую гроши. А личные траты мизерные – на подаяние нищенкам в церкви, хороший шампунь, да на гостинец Вальке. Правда, ему ничем уже не помочь… Последний визит в Боткинскую оставил тягостный след.
– Я все знаю… Да, если честно, с самого начала знал. Но не хотел верить – за что мне такая холера… – он говорил очень тихо сухими бескровными губами.
– Эх, Валя, да что мы про себя знаем? – Философски вздохнула Инга, думая о безвестных ему дочерях. – Тебе жаловаться грех. И слава была, и увлечения, и наследники остались… Тебя многие, ох, многие любили. Да и теперь все любят.
– Знаешь, кто ко мне приходил? Верочка Венцова… Что время с людьми делает! Была такая лапушка. Клубника со сливками.
– А ведь так без мужика и осталась. Сама дочь вырастила. Красивую. Инга умолкла. Что могла, что должна была она сказать этому умирающему человеку? Да надо ли? – Держись, Валечка. Я ещё забегу к тебе. – Пообещала она, поторопившись уйти. – Пока!
Инга послала воздушный поцелуй, зная наверняка – виделись они в последний раз.
Дома все пряталась по своим комнатам: Альберт, как всегда, в кабинете, очевидно, разоблачал в очередной главе деятельность министерства культуры в эпоху застоя. Денис – у телевизора в столовой караулил «Новости», Алина пребывала в спальне.
Инга тихо вошла.
– Привет. – Алина не повернулась к ней. Она теперь часто валялась в кровати, не зажигая света. Не читала и не спала. – Что случилось?
– Ничего. Просто так заглянула. Может, чаю хочешь? Совсем прозрачная стала.
– И хорошо. Худеть всегда приятно.
– Не всегда. Я сегодня одного человека видела. Он тридцать с лишним килограмм сбросил.
– Ни фига себе! По какой системе? Не говори, что гербалайф.
– Рак. Скоротечная форма. Избави, Бог!
– Да уж. – Алина села и зажгла лампу на тумбочке. – У нас в роду такой наследственности нет.
– Это не наследственное заболевание. – Инга присела на край кровати.
– Неизвестно. Американцы утверждают, что наследственное и заразное. На определенных стадиях. Ты руки мыла?
– Может, надо одеколоном протереть? – Инга с испугом посмотрела на свои длинные пальцы, поблескивающие кольцами.
– Ладно, бывают вещи и похуже. Вот книжку выпустили – «Жизнь после смерти», а у меня получается – смерть при жизни.
– Все устроится, девочка. У тебя ещё все впереди. И у Анны тоже… Ты думаешь, она жива? – Неожиданно высказала Инга мучившую её мысль.
– Не сомневаюсь. Имею доказательства.
– Доказательства?
– Жива она, жива! Очень даже не плохо устроилась. Вот это меня больше всего и огорчает.
– Что ты говоришь, Лина? Ты с ума сошла!
– Нисколько. Клянусь, не задумываясь, вот этими руками придушила бы её. – Алина бросилась лицом в подушки.
– Успокойся, детка. – Инга погладила её спину. – Послушай меня внимательно. Я давно хотела сказать… Нет, не хотела, – должна была… Инга набрала полную грудь воздуха. – Это все ерунда, что вы там с Анной не поделили… В Боткинской, умирает твой отец. Настоящий отец.
Поднявшись, Алина недоверчиво заглянула матери в лицо.
– Не слабые у тебя шуточки. Ты что, так меня развеселить хочешь?
– Чему уж тут радоваться? – Инга отвела глаза. – Факт остается фактом. Прости, прости меня, детка…
– Ах, что за проблемы через четверть века! – Алина снова легла. – Если честно, я всегда подозревала что-нибудь подобное. Но меня эта физиологическая подробность не очень волнует. Какая разница, кто зачал? Если этот тип даже не знал о моем существовании.
– Он и теперь не подозревает. А я вот сомневаюсь, может, должен знать? – Напряглась Инга. – Как это с точки зрения высшей справедливости?
– Сходи в церковь, с батюшкой посоветуйся, – усмехнулась Алина. – А с точки зрения моей справедливости, надо у Альбертика нашего в ногах валяться и прощения просить, что вкладывал в чужого ребенка и деньги, и нервы!
– Да он был счастлив! Получить такую очаровательную девочку… А то росла бы какая-нибудь кувалда с отвислыми щеками. И вдобавок – зануда.
– Тот-то хоть красив?
– Был – само обаяние. Глаза как васильки, волосы русые, чуть волнистые есенинским чубом на лоб падали… А голос… Ну, тут пол-Москвы обмирало. Никто устоять не мог. Никто…
– Значит, у меня где-то братишки бегают?
– Двое взрослых. И уже дети есть, Валькины внуки. Живут хорошо – один в киоске торгует, другой по компьютерам. Инженер, наверно.
– Мои племяннички… Вот жизнь была бы интересная! Братик в киоске! Мог бы китайскую косметику за полцены сестре загонять…
– Прекрати! Человек умирает… Я понимаю – никаких чувств быть не может, но ведь жалко…
– Меня жальче, – сжала губы Алина.
– Может, сходишь к нему? Просто так… ну, скажешь, дочка Инги Лаури. Хоть взглянешь. Слово доброе молвишь. Чтоб потом обидно не было…
– Не будет… Да ему и не надо ничего знать, мам. Если загробная жизнь есть – все там встретимся. Если нет – зачем ему перед смертью такое потрясение – мол, росла где-то, никогда отца не видя, дочка-красавица, умница…
– Да, он о девочке мечтал… И не узнает, что имел двоих.
– Двоих!? У меня, выходит, ещё сестра есть? Ну и тенор твой – прямо племенной производитель. Она-то кто? Может, в Ла Скала солирует?
Инга отрицательно покачала опущенной головой, крутя в руках ароматный платочек с собственной монограммой и все ещё не решаясь на признание.
– Видишь ли… двадцать пять лет назад, когда Вера Венцова пришла в театральную мастерскую, она была очень хорошенькая. Простушка, конечно. Ни блеска, ни образования, но… Знаешь, такая свеженькая провинциальная невинность с толщенной косой… Она слету в солиста влюбилась, да так, что весь театр смеялся. На последние гроши покупала цветочки в магазине ВТО и с билетершей на сцену посылала к финальному занавесу. А если Валентина за кулисами встретит – пряталась. Ей всего-то восемнадцать было…
– Ну? – Перебила Алина. – Ты на мой вопрос ответь, а потом о Вере рассказывай.
– Я постепенно продвигаюсь, издали.
– Чтобы не пугать?.. – Алина подалась вперед и уставилась на мать круглыми от изумления глазами. – Анна?..
Инга кивнула:
– Я об этом поздно догадалась. Когда вы уже подростками были и такое сходство проявилось…. Осторожно порасспрашивала Валю… вышло, что все совпадает. Не зря вас судьба свела.
– Мама, да ты понимаешь, что произошло?! – Алина вскочила. – Вы с Верой – преступницы!
– Вера не догадалась.
– И Анна тоже?
– Естественно. Никто, кроме нас с тобой не знает.
– Кошмар какой-то! – Алина зажала уши. – Звон стоит, как в соборе… Нет, я все-таки не понимаю… А как же голос крови? Почему она меня все время изводила? Почему теперь предала? Так даже со случайными приятельницами не поступают…Так вообще нельзя людей мучить! – Алина разрыдалась, и вдруг начала хохотать. – Вот… вот будет смешно, когда… когда Денис узнает… А Михаил! – Смех сотрясал её тело. Инга изо всех сил прижала к себе дочь.
– Перестань! У тебя истерика.
– Нет… Нет… смешно, жутко смешно… – Алина вдруг успокоилась и уставилась в одну точку. Оттолкнув мать, села на пуф у зеркала и обратилась к своему отражению:. – Значит, месть теперь отменяется? – Уголки губ искривились, казалось, она сейчас закричит.
– Успокойся, деточка! Я вызову врача, я… я сама сейчас умру!.. Какая месть, какой Михаил?
– Это у тебя истерика, мама… А ты ещё не знаешь самого интересного Анна увела моего жениха! – Она громко всхлипнула и бурно, по-детски, заплакала…
Когда дочь наконец затихла в постели, выпив успокоительное, Инга, взяв её руки, заглянула в глаза, чуть пьяные, засыпающие.
– Какого жениха, детка, того самого, иностранного?
– Угу. Моего самого главного жениха. Переманила хитро и подло… Я должна была отомстить. Я все придумала… Это совсем просто – натравить на них злющих врагов… Я даже мечтала увидеть их на скамье подсудимых, а потом посылать передачи в Магадан… – Алина приподнялась и твердо посмотрела на мать. – Твоя непутевая дочь не сволочь. Что угодно, но не убийца сестры… Только как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь сестричка узнала об этом. И поняла, почему Алина помиловала её.
26Верочка позвонила Инге и вместо слов тихо плакала. За последнее время это происходило с ней часто – говорит что-нибудь, а слезы текут. Совсем молодая женщина, а нервы никуда.
– Ну скажи ты, Вера, что-то вразумительное… Думаешь, у меня нет оснований для слез? Перестань душу рвать и так тяжко. – Не выдержала Инга.
В трубке раздавались всхлипы и тихое:
– Погоди, погоди… уже успокоилась… Это ты, Инга, такая сильная, как королева… А я… я… не могу…
– Анна?! – Внутренне содрогнулась Инга, предположив самое страшное.
– …Валентин Бузыко умер. Упокой Господь его душу…
…Они встретились на кладбище. Элегантная Инга, действительно смахивающая на Алексис Колби из «Династии», в черном костюме и шляпке с вуалеткой, и Верочка, похожая на деревенскую вдову – раздобревшая, с круглым, мягким, заплаканным лицом. Панихида состоялась в крематории. Верочка прилепилась к Инге и не отходила. А когда увидала портрет Вальки подретушированную старую фотографию времен «Евгения Онегина», из тех, что продавали в киосках, повисла у неё на локте:
– Ноги не держат… – И сунула под язык нитроглицерин.
На поминки в дом к старшему сыну они не поехали.
– Может, ко мне зайдем? Ты ведь у меня лет двадцать не была… – Робко предложила Верочка. – Не могу сегодня одна сидеть. Да и помянуть все же надо. А у тебя дома народу полно.
Оказались они в комнате Верочки, служившей то швейной мастерской, то столовой – смотря по обстоятельствам. В тот день «Веритас» был спрятан в тумбочку, лоскуты нигде не валялись, а круглый стол накрыт старой, от теткиных ещё времен, вишневой плюшевой скатертью. Появился на скатерти графинчик с самодельной черносмородиновой наливкой и вазочка с импортным печеньем. Выпили молча по одной и налили еще.
– Ты помнишь, Инга, «Травиату», как он пел вот это… – Верочка тоненько вывела фразу из арии Альберта.
– Мне кажется, в «Аиде» Валька был лучше. Ну, это несколько позже. Инга замялась, – успех Бузыко в «Аиде» приходился на расцвет их романа. А «Травиата» – на любовь Верочки.
– У меня пластинки есть! Я ведь покупала, – похвасталась Верочка.
– Да их всего две и было. Вторая – сборная солянка – «Арии из классических опер в исполнении советских мастеров оперной сцены».
– Времена такие были. Сейчас бы Валя на весь мир гремел. – Верочка включила проигрыватель «Эстония». Боже, в этом доме сохранился такой хлам… Но голос Вальки прорвался издалека, из времен твистов, Нового Арбата, шумных театральных премьер, капустников в ВТО – из времен их молодости… Он был свеж и силен – сама всепобеждающая, вечная любовь.
– А у меня живот вот такой был… – Округлила руки Верочка. – Все говорили – мальчик. – Она с мольбой посмотрела на Ингу. – Ты никому не скажешь? Никому? – Верочка широко улыбнулась. – Анечка – Валина дочь!
Инга опустила глаза… Как же сумела пронести через всю жизнь эта женщина свое бескорыстное, гордое чувство… Брошенная, нищая, она жила радостью от того, что свела её судьба с необыкновенным человеком и подарила чудесную, лучшую на свете дочь.
– Хорошая девочка получилась. Он был бы рад, – неуверенно сказала Инга и выпалила. – Выпьем за наши грехи! – Разве сейчас к месту признаваться в том, что затащил Валька в постель прима-балерину в те дни, когда Верочка была только на третьем месяце.
– А я ни о чем не жалею… И что не сказала ему – не жалею. Он бы все равно растить дочь не смог – бесшабашный был, широкий – все успеть норовил… Гений…
– Да, бабник и алкаш, прости меня Господи! – Инга перекрестилась и обняла Веру. – Я не со злости, это почти комплимент. Да ты что-то, мать, совсем седая, а моложе меня. Правда, седина в светлых волосах мало заметна.
– А у тебя – ни единого седого волоска. И фигура – как у девочки. Вот что значит порода и спокойная жизнь.
– Да крашеная я! Л'Ореаль-Париж, собственными божественными ручками. Тебе светло-русый надо. Я в следующий раз принесу… – А что до породы… Хмм… Дед мой был уездным лекарем, бабка – мещанкой. Это она в НЭП при втором муже, экономисте, разбогатела… Ах, история длинная. И ни к чему тут. – Инга серьезно посмотрела на Верочку. – Речь идет о моей жизни. О блистательной, благополучной, удачливой Инге Кудяковой-Лаури… – Она подперла рукой щеку совсем по-бабьи, и перестала быть похожей на Бетси Тверскую. – … Было во мне что-то этакое, конечно, было. Воля к победе, желание блистать, быть первой… И жизнь любила – праздник, лесть, мишуру… Ох, как мне этого не хватает… И романов моих безалаберных тоже. Хорошо хоть, есть что вспомнить. – Глаза Инги блеснули трепетным огнем. Она потянулась хребтом, как породистая лошадь.
– Так и не жалей, что погуляла.
– Не жалею! Наверно, каждый рождается для своей доли… Вот я уже далеко не молодуха, а все та же. Та же. Не мужик мне нужен, а преклонение… Преклонение… Суета, слава… Чтобы вокруг все вращалось вертелось. От одного моего мизинца, одного взгляда… Не жалею… Нет, Верка, ни о чем не жалею!
– Давай за это – за жизнь! – Наполнила рюмки Верочка. – Хорошая была, жаловаться грех. А может и впереди ещё что-нибудь светлое состоится. – За нас и за девчонок наших. Ведь у Алины все в порядке? Я рада. Честное слово, рада. И за Аньку тоже.
Инга подозрительно заглянула в потеплевшие глаза Веры:
– Ты что-то про дочь узнала? От кого?
– Чепуху какую-то. Будто Анна с друзьями где-то на юге отдыхает и очень там счастлива. Ай, что темнить – сама она мне звонила! Только ты пойми – это страшная тайна… Да и не ясно ничего. Но голос хороший.
Инга засмеялась, красиво, рассыпчато:
– Не ясно, говоришь? Да, мое в нашей жизни было тайн. Сейчас кое-что прояснится, подружка… Ты Аньку в августе родила, я Лину – в ноябре. Ты решила ребенка без отца выносить, а меня в это время Валька на руках носил, закружил, охмурил… Вот и считай…
– Нет… Не может быть… – Закрыла ладонью рот Верочка. – Да как же это?
– Запросто. Сама знаешь. Раз-два… И живот во-о-т такой! – Инга повторила жест Верочки.
– Выходит, девочки наши сестры?
– Точно.
– И Валя не знал?
– Ничегошеньки. И Альберт не знает. Я только на прошлой неделе Алине рассказала. Не утерпела.
– Ой… Обрадовалась?
– Очень. Хочу, говорит, сестричку видеть, но не могу, поскольку она теперь за границей проживать будет в полном материальном благополучии.
– И мне так Аня намекала… Но велела молчать. Сама знаешь, – мафия. Говорит, как устроюсь, тебя к себе заберу… – Верочка разрыдалась. – Пусть хоть надежда свидеться будет.
Инга прижала её к своему плечу, чувствуя, как намокает от теплых слез её шелковая, сен-лорановская блузка. Она посмотрела поверх собранного на затылке неизменного верочкиного пучка, поверх серванта с рюмочками, олимпийским мишкой, Микки-Маусом… На фотографию семилетних девчушек в костюмах Снегурочки. Как же они раньше-то не сообразили – обняться и поплакать вот так.
– Слушай меня, Вера. Я один раз, может, правду скажу, а повторять не стану… Если уж по-честному, по большому счету, заслужила ты все это – ну, что бывает только в мыльных операх и хэппи-энд называется… А зря все же, что в классике, да и в жизни, непременно все умирают… – Добавила Инга тихо, слушая, как поздно, непоправимо поздно, рыдает над умирающей Травиатой её возлюбленный. Что за удивительный дар был у этого синеглазого кобеля!
27Аня узнала эту комнату – она проходила здесь, когда искала выход из особняка. Мигает глазок отопительного прибора, в маленькие окна под потолком едва проникает со двора свет фонаря. И ничего не видно… Несколько толстых спортивных матов в углу.
Ощупав рукой холодный дерматин, Аня села – сильно ныла щиколотка, в голове туман – спасительный туман. Лучше не рваться к ясности. Она пошарила в темноте руками, пытаясь найти какую-нибудь рогожу, чтобы укутать плечи. Почувствовала ткань, потянула…
– Осторожней! Только уснул… – В сторону метнулось чье-то лежащее на мате тело. – Боюсь щекотки!
– Простите, я не заметила.
– Анна?! – Он поймал её руку. – Вот это да!
– Тони! Ты жив?
– Чудом. Кровищи знаешь сколько было? Этот гад меня по ребру шваркнул… Но все О'кей – доктор высокопрофессионально царапину обработал и заклеил.
– А у меня распухла щиколотка. Подвернула ногу, когда с твоего окна к старику спрыгнула.
– Покажи, я знаток.
– Здесь такая темень… – Аня со стоном вытянула ногу.
– Они отключили в подвале электричество, чтобы пленники не сориентировались и не взорвали дом. Но я прекрасно вижу в темноте. Руками. – Пальцы Тони пробежали по её ноге, ощупывая лодыжку. – Это что? – Он потянул подол её атласного платья.
– Рви.
Ткань затрещала. Руки Тони действовали быстро и умело – он бинтовал как заправский медик.
– Так лучше. Какие ещё жалобы, мисс?
– Здесь не жарко.
– А теперь? – Набросив на плечи девушки куртку, парень прижал её к себе. Аня отстранилась.
– Что-то ещё болит?
– Голова, сердце… Я ничего не понимаю. И так сильно ноет в груди…
– Я тоже никак не допру. Ведь это твой дом? Тот самый?
– Да – вилла «Двойник». Похожа на московский дом.
– Кто же запер тебя в подвале? В городе появились коммунисты и срочно национализировали частную собственность?
– Меня запер мой муж… Не знаю… Очень похож на него, но не такой… Совсем не такой.
– Ты не уверена? Может, это действительно двойник?
– Нет… Михаила нельзя подменить – его голос, глаза, руки… Нет. Это был он. Но вроде заколдованный.
– Мистер Джеккил и мистер Хайд? Добренький и злой в «одном флаконе»?
– Да! Само исчадие ада. Это гипноз. Или телекинез? Совершенно очевидно – им кто-то манипулирует.
– Брось… Что он тебе говорил?
– Клялся в любви, но вдруг завелся, рассвирепел и стал требовать медальон. Он решил, что мы с тобой в заговоре и прячем эту штуковину… Грозил, – если не отдадим, меня будут пытать…
– Ну, это ещё мы посмотрим… Я подниму на воздух «Двойника». Ты видишь перед собой, вернее, чувствуешь рядом с собой техника высокой квалификации. Отопительные, газовые системы – моя страсть. Здесь все начинено трубами. Сейчас я найду вентили, немного их сдвину и… – Встав на маты, Тони ощупывал проводку.
– Постой! Тебе не терпится взорваться?
– Надо все предусмотреть заранее. – Тони обшаривал стены. Затем заскрипел в темноте, взобравшись на ящики, и сообщил: – Порядок! Тони Фокс видит на два хода вперед.
– Раз ты такой умный, что-то уже все рассчитал и много знаешь, помоги сохранить жизнь жертве. Скажи, где мой медальон?
– Скажу – вы, мисс, изволили сигануть за борт яхты вместе со своим сокровищем, а когда я вас извлек – цепочки не было… Кроме того, медальон, как я понял, принадлежит Алине и им страшно интересуется мой наниматель.
– Значит, мы должны сказать, что эта штука на дне моря, пусть ищут… Ты же не собираешься оставаться здесь.
– Ни в коем случае… Но я хотел бы кое-что ещё додумать… – Тони развалился на матрасе… – Та-ак… Выходит, этот тип точно твой муж Михаил Лешковский, а ты – Анна – подруга Алины… – Он присвистнул.
– Я ничего не врала тебе с самого начала. Но ты сам все время темнишь. Я до сих пор не знаю, с кем имею честь делить ложе и участь пленницы. Ты не посвящаешь меня в свои планы.
– Заслуженный упрек, мэм. Давай рассуждать вместе… Я буду излагать факты, а ты задавай по ходу дела вопросы. Может, нам удастся свести концы с концами.
– А нас не подслушивают?
– Ха! Да они-то знают больше нас. Вот в чем пока наша слабость… Ложись рядом и сосредоточься. Удобно? Клади голову на мое плечо… Только не усни – для начала придется исповедаться мне. Так… Детство, отрочество пропускаем… Университеты тоже… Начнем с криминала.
Хм… Ты, наверно, уже поняла, что встретила супермена. Но Тони Фокс не родился им – он сделал себя собственными руками… Конечно, я был не без способностей, но… Тебе наверняка встречались закомплексованные, робкие мальчики, которые бегали за тобой, как собачонки. Ты позволяла им таскать свой портфель, подсказывать на контрольных, а танцевать шла с другими…
Такой расклад меня не устраивал. Одним – пироги и пышки, другим тумаки и шишки. Это русская пословица. У меня есть акцент? Не важно… Я решил стать хулиганом, бандитом, подонком. Надо сказать, что дома условий для этого у меня не было никаких – пришлось сбежать. Улица, притон, дансинги, сутенеры, проститутки, карточные шулера – они научили меня жизни.
– А университет?
– Ну, вначале я совмещал, потом меня вышибли. Я украл «мерседес» у директора… Ну, не один, конечно, и не украл… Мы покатались немного… А потом…
– Все удрали и свалили вину на тебя, – догадалась Аня.
– Верно. Но это только начало… Потом я брался за любую работу – мыл посуду, машины, работал в мастерской, воровал, танцевал с пожилыми леди, увлекся картами… И во всем, не скрою, добивался блестящих результатов. Много путешествовал, нигде серьезно не конфликтовал с полицией. В этом городе мне не повезло. Я играл в ночном клубе с двумя ассистентами – это приличный заработок за один сеанс. Нас вычислили, засекли…
– Все убежали, ты остался отдуваться.
– У меня не было другого выхода – хозяин клуба – мой приятель. Досталось бы ему. Дело обошлось штрафом. Деньги я взял у того самого приятеля, а чтобы отдать – помог русским ребятам с перекупкой и перегонкой в Россию подержанных машин. Мне светили десять тысяч баксов.
– Но ребята улизнули, не расплатившись.
– Не угадала – я получил двенадцать – подшустрил, проявил инициативу, провернул аферу с таможней… Потом снял мансарду и затаился – надо было оглядеться, изучить ситуацию. Сижу, питаюсь полуфабрикатами, экономлю на сигаретах, думаю. Пока понятно?
– Абсолютно. Но куда делись двенадцать тысяч?
– А я не сказал?.. Фу… – Тони шумно выдохнул воздух. – Подвернулось одно дело с мебелью. Надо было собрать для перепродажи старое барахлишко… Короче, не важно. Деньги мне пришлось одолжить другу.
– Ни слова больше – я поняла: друг пропал.
– Увы. Ему не повезло. Я решил отдохнуть… Кормлю Кензо молочком, слушаю музыку. Заявляется тип, очень приличный. Вы, говорит, будете такой-то такой-то?
– Ес-с, – цежу сквозь зубы с нью-йоркским шиком.
– Тогда извольте на беседу с моим шефом. Господин Икс хочет предложить вам сногсшибательную работу. Только он сейчас отдыхает и надо на пару часов слетать в Аргентину… Представляешь, а? Ты сечешь, сколько стоят билеты? «На пару часов!» Я бы не возражал прокантоваться там и недельку. Но, увы, говорили мы, действительно, около часа. Вообрази – со всех сторон синий океан, под ногами английский газон, а среди него – эдакий закрученный бассейн, загримированный под альпийское озеро… На столике – только вино и фрукты. Но какое вино! Я настолько обалдел от всего этого и обрисованной перспективы, что только и вякаю: ес, ес…
– Тебе предложили кого-то убить?
– Если бы! Жениться! Причем оформили официально бумаги на предоставление мне титула барона со всеми прибамбасами и землей в Ирландии. Пол миллиона баксов. Затем отвезли меня на известную тебе яхту и сказали: необходимый костюм, цветы, подарки невесте будут доставлены накануне. Надо явиться по назначенному адресу, бракосочетаться, подписаться под документом, в котором я делаю супругу совладелицей титула и собственности, доставить её в аэропорт очень южной страны и – исчезнуть с глаз долой.
– Так ты – барон Роузи?!
– Именно, детка. Мы едва не стали счастливыми супругами. Ты не жалеешь? – Он запустил руку в декольте белого платья.
– У меня есть муж, – отстранилась Аня.
– Ты – вдова. В этом все и дело. Я обалдел, когда ты описала своего супруга, являвшегося, якобы, во сне. У этого аргентинского шефа был точно такой же фейс и голос. Говорил он по-французски и выдавал себя за бельгийца, влюбленного в русскую даму, которую умыкнул у свирепого мужа мафиози, хочет сделать баронессой и вместе с ней исчезнуть с глаз общественности.
– Да, он мне сегодня приблизительно так и объяснил необходимость этого брака… – Но… разве ты не сообразил? Ему нужна была не просто баронесса, а вдова барона Роузи. Тебя должны были убить, Лисица. Этот тип сам признался, что не оставляет свидетелей.
– Подозрение, конечно, было – я же парень ушлый. Выторговал дарственную на эту «Стрекозу» и держал её наготове, чтобы прямо после свадьбы махнуть в Англию.
– Наивно…
– Обижаешь… Разве не я все последние дни вытаскиваю тебя из переделок? У меня есть опыт и ещё – везение.
– Не заметно, – вздохнула Аня.
– А хочешь знать все до конца? Михаил Лешковский – оборотень. Я все понял, прочитав о событиях в Москве. Он подстроил свою гибель и сбежал. А ты убивалась от горя и теперь переживаешь всю эту жуть – обманутая, беременная…
– С чего ты взял?
– Да ты сама сказала… Я даже за тебя все время волновался.
– Увы, после трагедии у меня был выкидыш.
– Обидно… Малыши забавные… Я испытывал к тебе нечто… Думал – все врет, но только не это.
– Я знаю, – перебила Аня, – он устроил этот взрыв. Он сегодня признался и говорил, что берег меня от московских бандитов. Поэтому не предупредил. А теперь хитростью вывез сюда, чтобы снова жениться и скрываться до конца жизни. И все спрашивал о медальоне. А потом начал грозить и превращаться в монстра… Обещал, что меня будут пытать… Зачем я утопила эту проклятую штуку! – Аня саданула кулаком по мату.
– Сволочь! Вот сволочь! – Подбежав к двери, Тони забарабанил по ней. Эй, где вы там, говнюки?
Щелкнул замок, мужской голос осведомился:
– Что надо?
– Зови шефа. Разговор есть.
– Что ты хочешь? – испугалась Аня.
– Торговаться. Заключить сделку. Я в этом деле собаку съел. Ничего не бойся и молчи. Не поддавайся на провокации. Держись за меня, подруга.
