Текст книги "Пепел. Бездна. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Людмила Энжел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Джей сегодня на похоронах Ники, я не хочу видеть его в этом состоянии, подавленным и отстранённым. Он снова обременён чувством вины. Почему же я его не ощущаю? Лежу в логове из частей гниющего тела и женских волос и встречаю пыльный рассвет через распахнутое окно. Эту ночь я провёл с Лиамом, и это было настолько запредельно, что уже не было смысла сопротивляться погружению в грязь. Он грыз мои запястья и причинял невыносимую боль, я терял сознание и смеялся, моё безумие, почему оно так пропитано тленом? Я хочу к Джею, но могу любить его только на расстоянии, когда он рядом я ненавижу всех, когда его нет, я ненавижу только себя… Энн вжилась в меня мутными мыслями, она всё время рядом, нежится в лучах мёртвого солнца, ей хорошо среди гниющей плоти, я не хочу отпускать её, как видение из ночных кошмаров.

– Мы убили его, Энн… Ничего уже не будет, как прежде, я не смогу простить себя…, но мне не жаль, как так вышло, что я стал таким?

Она поднимает голову и смотрит на меня пустым взглядом.

– О, мой несчастный ангел! Не вини себя, ты был ослеплен ревностью, я знаю.

– Энн, я бы очень хотел встретиться с тобой там… после смерти…

– Я не уверена, что там что-то есть.

– Мы можем остаться здесь, и вечно скитаться среди живых людей, наслаждаться бесконечной ненавистью ко всему живому.

– Думаешь, у нас будет выбор?

– Выбор есть всегда, я бы мог остаться в искажённом мире, и вернуться без воспоминания в новое живое тело, но это был бы уже не я… Я бы мог не совершать этих ужасных поступков, но совершил их. Так, кто я, Энн? Ты называешь меня ангелом, но я не хочу ничего, кроме забвения, уже ничего… все эмоции бесцветны, я ничего не ощущаю, ревность и страсть – всё, что вызывает во мне хоть какой-то трепет. Я обесценил жизнь до уровня острия лезвия. Я могу любить? Имею ли я право быть здесь?

– Ты прекрасен! Совершенен в своём стремлении мстить, обладать и страдать!

Я смотрю на её распущенные волосы, они переливаются солнечными бликами тусклых лучей, это наше утро, наверное, единственное прекрасное утро в кровати, полной фрагментов гниющих трупов, что не доел зверь. Я тянусь к чашке вчерашнего остывшего кофе, Энн может исчезнуть в любой момент, в период моего бессознательного состояния, как и совершенно внезапно может появиться Лиам. Я не боюсь, но я устал… Пью приторный холодный кофе. Энн сползает с кровати, надевая на голое тело рваную пачку, волосы её рассыпались на груди, прикрывая её и посиневшую кожу. На её шее бурые следы от провода, на котором она повесилась в палате. Энн так же реальна, как могильные камни, знаки мёртвых в мире живых.

– Энн?

Она прижимает руки к груди, в надежде согреться. Выпирающие рёбра просвечивают сквозь тонкую посиневшую кожу.

– Зачем ты повесилась, неужели ты не нашла смысла, чтобы жить дальше? Ты ведь так красива! Неужели, танец – это единственная причина, чтобы дышать?

Её лицо меняется, сереет и мрачнее, превращаясь в страшную маску.

– Эван, что ты такое говоришь? Я никогда не помышляла о смерти, даже в минуты отчаяния, меня пугают подобные мысли, уж кто-то, а я достойна хоть капли счастья, и пусть моё тело не так пластично, но я чувствую его, когда танцую!

Я знаю, что время пришло, некуда отступать, она потерялась, и только я могу вывести её к правде.

– Ты мертва, Энн, и всё, что тебя держит и питает в это мире – это страдания и страхи людей! Ты умерла тогда, ещё в больнице, повесившись на проводе, после того, как тебе сказали, что ты больше никогда не сможешь танцевать. Я разговаривал с твоим преподавателем, они до сих пор вспоминают тебя! Посмотри на свою шею, там следы от удушения. Какой ты вообще видишь себя, Энн?

Она поворачивается к зеркалу, её лицо уже потрескалось и сочится протухшей кровью, она страшна и прекрасна, её руки дрожат.

Я улыбаюсь.

– Что ты видишь, Энн?

– Я…, – её голос дрожит, – Я вижу себя…

– Ты в обычной жизни ходишь в рваной пачке? Что на твоей шее, Энн? Что?

– Это следы от твоих поцелуев, это… – она трогает тонкими пальцами жуткие опухшие шрамы.

– Это поцелуи твоей удавки, ты мёртвая балерина, моё безумие привлекло тебя, но я рад, что нашёл тебя!

– Ты лжёшь! – она кричит страшным срывающимся голосом, и от этого её лицо окончательно превращается в кровавое месиво, – Замолчи, ты лжёшь!

Я встаю с кровати и обнимаю её, ощущая, что прижимаю к себе воздух, её на самом деле нет.

– Энн, я никогда не лгал тебе, ты заблудилась, я знаю, каково это – терять себя! Ты по-прежнему ходишь на занятия и мечтаешь о роли в постановке, не понимая, что тебя больше нет, и никто тебя не видит, кроме меня и Джея, ни твои сокурсники, ни родители, ни прохожие… Ты боль! Ты зло! Но ты нужна мне, никто не сможет проснуться со мной в остывшей кровати-гнезде, которое свил для нас оборотень из волос убитых им людей и кусков их гниющих тел. Ты думаешь Джей способен понять меня? Нет, он обычный человек, поэтому мне так тяжело с ним… Прости меня за то, что вытащил тебя из мира фантазии в реальность, которая причиняет тебе страдания, прости меня, что открыл тебе правду, но ты мертва…

Она дрожит.

– Я… я не хочу быть злом, это не может быть правдой, я же вижу, чувствую, понимаю, как это возможно, если меня нет?

– Я не знаю ответов на твои вопросы, но я знаю, что мы оба тонем в бездне, наше безумие общее, оно пахнет корицей и мандаринами, но в реальности оно отвратительно, потому, что мы убиваем людей. Спроси меня, зачем я вернулся? А я ведь знаю, зачем, но всё порчу, я так сильно ненавижу своё бессилие и страх, что забрёл не туда. Скоро вернётся Лиам, будь со мной, пора положить конец этому безумию, просто будь со мной…

– Эван, мне страшно, я не знаю, каково это быть мёртвой?…, – она продолжает истекать кровью на моих глазах.

– Ничего не бойся, это так же, как быть живым, только без выбора, не бойся, просто будь со мной…

62.

Когда он вернулся, на улице всё ещё было холодное утро, туман стелился по пустынным тротуарам, а окна домов осиротело смотрели в низкое небо.

– Я голоден, кого мы будем убивать на этот раз? Какую шавку? – он стиснул мои плечи своими огромными холодными руками, уткнувшись носом в мои спутанные волосы. Я знаю, что обличье смерти может быть разным, но этот зверь был совершенен, в нём не было ничего от человека. Я смотрел в распахнутое окно, пытаясь запомнить это утро.

– Так кого?

– Меня, – прошептал я, ёжась от холода, – Мы будем убивать меня, Лиам!

– Что? – он резким движением развернул меня к себе лицом, – Что ты несёшь?

Я рассмеялся, хотя сил смеяться почти не было, в углу стояла балерина с кровавой маской вместо лица.

– Мой милый зверь, ты так привык к моему телу, что уже не допускаешь мысли, что я одна из тех шавок, которых ты так яростно ненавидишь?

Лиам схватил меня за волосы и притянул к себе, от него несло дешёвым пойлом и сигаретами, запах отчаянной неизбежности, как мёрвые лица сломанных кукол на чердаке.

– Ты издеваешься надо мной? Думаешь, это забавно шутить так? Я разорву тебя на куски!

– Так что ж ты медлишь, ублюдок! А? Убей меня, как тогда, больше пяти лет назад, или ты думал, я просто так тебя нашёл? Думал, я случайная игрушка? Я Эван Брайт, из-за меня ты сидел в психушке, ты убил меня, заставил воткнуть нож себе в сердце, ты издевался и рвал моё тело целую неделю, заставил хоронить меня в закрытом гробу! Что ты заткнулся? Вот он я перед тобой, ты спал со мной, облизывал меня и кормил человеческим мясом, я всё это время был рядом, и я знал, кто ты, а ты нет!

– Мерзкая падаль! – он рычит мне в лицо, мне не страшно, я здесь ради этого, я больше не я, так пусть то, что породило меня, заберёт назад!

Я улыбаюсь, мёртвая балерина в углу рвёт свою кожу на груди, освобождая осколки рёбер, ей хочется дышать, но она и есть часть воздуха, часть сигаретного дыма.

– Я убью тебя! – Лиам швыряет меня на кровать, а я смеюсь, моё безумие выходит из меня срывающимся истеричным хохотом.

– Так, что же ты медлишь? Давай, трусливая тварь, прикончи меня! Того, кто управлял твоим сознанием и был твоим сладким грехом, ты должен был убить меня ещё тогда, как ты позволил себе оставить меня?

Он с рёвом бросается в атаку, но Энн влетает в его раскрытый рот невидимой материей, и он подает на колени перед кроватью. Мир безумно кружится над головой, я окончательно сошёл с ума, мне так нравится это безумие. Я задыхаюсь, я смеюсь, всё вокруг превращается в пыльный старый замок с выцветшими гобеленами и потёртыми позолоченными, резными рамами, вокруг тусклые свечи. Я здесь!

– Что такое Лиам? – я подползаю к краю кровати и смотрю на него, водя пальцем по его щетинистой щеке, – Ты внезапно ослаб! Каково это, быть слабым? Каково это не иметь выбора? мм? Что ты чувствуешь?

– Я убью тебя! – его голова неестественно наклоняется в сторону, потом в другую, кости шеи хрустят, он вопит, словно раненное чудовище, – Убью! – кровь хлещет из его рта.

Я встаю и достаю из своих карманов тупое лезвие.

– Режь себя! – Протягиваю ему и ложусь обратно на кровать, нет, это уже не та кровать, это ложе с тяжёлым бархатным балдахином, в складках которого засохли пауки и мошки. Я снова смеюсь, я опьянён своим безумием, мне хорошо.

Он борется сам с собой, пытаясь изрезать себе руки и одновременно остановить себя, голова его беспомощно болтается на плече с высунутым кровавым языком.

– Нет, нет! – первый же удар, заставляет его кровь брызнуть на грязные шторы, притаившиеся мотыльки взметываются в воздух, пламя свеч колышется в потоках воздуха, – Нет! – он полосует свои руки мощными глубокими порезами, один из которых перерезает сухожилия на левой руке, и она так же беспомощно виснет.

– Я убью тебя, шавка! – его голос булькает и хрипит, прорываясь сквозь потоки крови.

Я поднимаюсь и возвышаюсь над ним, он скрючился на полу, всё ещё сопротивляясь призраку мёртвой балерины внутри себя, но я-то знаю, с каким наслаждением она убивает его.

– Ещё, Лиам, ещё! Режь сильнее, я хочу, чтобы ты вонзил лезвие в самое мясо, отрежь куски свое плоти и сожри их, ты, тупой оборотень, тебя послали, чтобы убить меня, надеюсь, они сейчас видят то, что я делаю с тобой. Сдохни, тварь! – такой ненависти я не ощущал давно, она возвращает меня к жизни, и все эти годы, всю боль, всю силу, я вкладываю в этот момент! – Сдохни! Сдохни! – сотни, тысячи загробных голосов вторят мне. Я останусь здесь навсегда, с мёртвой Энн и такими же мёртвыми незнакомцами, мы будем гнить, не отличая свет от мрака, но я вытяну всю жизнь из оборотня, однажды, отдавшись ему, я предал себя, а теперь, я себя возвращаю! – Сдохни!

Блеск гаснет в его покрасневших глазах, он скручивается на полу сильнее, воск воображаемых свеч капает ему на лицо и изрезанные руки. Я вдыхаю сладкую пыль, мой смех разносится по пустым комнатам замка, населённого лишь бестелесными призраками.

– Я здесь, и я убил тебя, оборотень! Страшных снов тебе… навеки!

Я падаю рядом, задыхаясь от восхищения, расписной потолок кружится надо мной, вместе с роем мотыльков в безумном ритме вальса. Энн выползает из обмякшего тела Лиама и прижимается ко мне.

– Если бы у тебя был шанс всё исправить, что бы ты сделал?

– Ничего! Моё бессилие подавляет во мне любые светлые мысли, мне нравится быть несчастным, я не могу быть счастливым… уже не могу…

63.

Это ужасное паршивое утро, с мерзкими лучами, прорезающими холодный туман. Вчера я похоронил Ники, вместе с ним закопали остатки моего сердца, моей человечности. Его мать, беспробудная алкоголичка, истерично визжала, когда гроб опускался на дно могилы. Я не выдержал этого дешёвого театра и покинул кладбище раньше, чем кто-то успел задать мне хоть один вопрос. Я ехал в такси и размышлял на тему того, как жизнерадостный подросток страдал мыслями о суициде? Почему он сделал это? Он знал, что я не обещал ему верности до конца дней наших, и, тем не менее, до этого момента его всё устраивало, или мне казалось так. Меня смутили его раны, эти неровные рваные порезы, сколько силы надо было приложить, чтобы так разорвать себе руки? Его окаменевшее лицо, с потёками остывших слёз навсегда останется в моей памяти, как холодные руки Эвана. Тогда пять лет назад на похоронах Эвана, я не видел его лица, и запомнил только гроб, пустой кусок дерева и этот всеобщий плач. Хоронили сына известного и уважаемого человека, похищенного и замученного до смерти. Все любили Эвана, несмотря на его мрачность и странность, Ники не любил НИКТО, даже собственная мать. Поэтому эти театральные похороны неблагополучного подростка ещё сильнее полоснули мне по душе, он не был плохим, возможно, все вокруг были говнюками, но только не Ники. Выросшая среди грязи сама невинность. Попадёт ли он в ад за свою ориентацию? Будем ли мы все там? Мне кажется, если есть та сила, что решает, где нам быть после смерти, она видит, что этот ребёнок искренне любил плохого человека, и он не выбирал, каким ему быть. Боже, его рисунки в тетрадях! Его сообщения! Как мне тяжело! Я дурак! Что я натворил? Я виноват в его смерти. Ненавижу себя! Что я мог сделать? Лгать себе? Не зря мне снились те кошмары, выбор, я не мог сделать выбор, мне, как и всегда, нужно всё! Ну, кого я обманываю, я не кусок льда, я человек, я умею любить, умею скучать и привязываться, как бы там ни было, я не хотел, чтобы этот ребёнок умирал. Я, любил его, если моё пагубное чувство вообще можно назвать любовью, если любовью можно назвать ту похоть и страсть, что я испытывал к нему. Это мой дом, мне надо выходить. Мои мысли съедают меня полностью, как я останусь один в этой квартире? Ещё несколько дней назад в ней умер человек, медленно истекая кровью, пока я мирно спал в пьяном бреду. Мне нужен Эван, или тот парень, что так ловко выдаёт себя за него. Я хочу верить, что это Эван, хочу прижать его к себе, достаточно ужасов и смертей, я хочу жизни! Я так устал…

Эван приехал быстро, буквально через минут сорок после того, как я набрал его номер. Он улыбался мне странной вымученной улыбкой, и я не мог не заметить глубокие укусы на его запястьях, совсем свежие. Я не стал ничего говорить. Мы долго молчали, но это было лучше, чем что-то говорить, и это было хорошо. Потом был секс или то, что можно было назвать им, я постоянно пребывал в своих мыслях, не в силах вернуться в реальность, не в силах ощутить ту страсть и животное влечение, мне было всё равно. Эван что-то рассказывал мне, раскуривая сигареты прямо в кровати, а я думал о том, кем я был в прошлой жизни. Имя, которое я слышал много раз, но которое редко припоминал -Лирой Найтл. Хорошим ли я был человеком там? Почему я покончил жизнь самоубийством? Я долбанный философ, я идиот!

– Ты не слушаешь? – голос Эвана вернул меня в настоящее.

– Что?

– Я говорю, ты не слушаешь меня, ты всё время где-то там, в своих мыслях.

– Я не думал, что мне будет так тяжело перенести все эти процедуры, они подозревали меня…

– Почему?

– Они не обнаружили лезвия, которым он вскрывал вены, а на его запястьях синяки, будто кто-то силой удерживал его , по крайней мере выглядело это подозрительно..

– Ну, он мог успеть сделать что угодно, мы не знаем, сколько времени точно он бродил по квартире, сколько пролежал там, в ванной?

– Я думаю, это ошибка, но меня всё равно подозревают. У меня взяли все пробы, допросили, а ещё его мать, эта сумасшедшая алкоголичка, она визжала и падала на гроб, и я ушёл… Дешёвое представление, Ники был достоин большего… увы…

– Не переживай, скоро всё уляжется, они не обвинят тебя, я уверен.

– Мне всё равно, он умер, только это имеет значение, я мог спасти его… как и тебя тогда…

– Прекрати, ты не знал, где я и что со мной, никто не знал, честно говоря, я не жалею, что так произошло, я бы не ценил так каждую минуту, не погружался так глубоко в свои размышления, я был бы другим…

– К тебе больше не являлся призрак Энн?

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Просто, она как-то пропала, у меня возникла странная бредовая мысль, могла ли Энн явиться Ники и убедить его перерезать себе вены?

– Я не знаю… теперь, они оба мертвы, нам не у кого спросить…

– Увы… Это всё отговорки, виноват только я, он подросток, к тому же нестабильный, при мне он как-то пытался выброситься из окна, мне надо было знать, что нельзя доводить его до истерики.

– Прекрати, ты Джейсон Рэйн, он прекрасно знал это, он знал, что ты циничный тип, и тебе плевать на чувства, рано или поздно он бы закатил тебе скандал, это было бы неизбежно, он был обречён, как и я… когда-то…

– И всё-таки, меня не покидает ощущение, что он не хотел умирать, его руки, они были изрезаны тупым лезвием, он разрывал их себе, такую боль не каждый может вытерпеть, он искромсал в кровавое месиво свои мышцы, перерезал все сухожилия, как он вскрывал их дальше? Что ему помогло? Можешь считать меня параноиком, но я не верю в его суицид, вернее, не верю, что он в ясном сознании мог такое сделать… Я видел многое, даже разговаривал с трупом танцовщицы, как ты знаешь, но эти искромсанные руки, меня затрясло, когда я там, в скорой, держал его слабеющую кисть и понял, что она беспомощно болтается, сухожилия все перерезаны…

Эван выдыхает сигаретный дым в холодное пространство.

– Джей, у меня был повод не любить этого твоего Ники, возможно, при других обстоятельствах, я бы желал ему смерти, но не сейчас, когда ты был рядом, мне всё равно, с кем ты, я знаю, что у тебя было, и, возможно, будет много любовниц и любовников, я тоже не святая невинность, но мне важно, чтобы ты просто был в моей жизни, просто будь, Джей, не уходи в себя. Ники когда-нибудь вернётся в этот мир, в новом теле и с более счастливой судьбой, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым… Он сам захотел такой судьбы.

– Я всё равно буду…

Эван поворачивается ко мне и целует меня, я чувствую вкус его ментоловых сигарет.

– Эван, это же ты убил его?

Он отстраняется и смотрит на меня пристально, в этом взгляде всё: его боль, ненависть, любовь, страх, это Эван, он настоящий, как тогда, много лет назад. Я готов обнять его и не отпускать целую вечность, даже понимая, что он убил часть моего сердца, похоронил его с Ники, как и мою совесть и мой покой.

– Это сделал ты, я знаю, я чувствую… Эван, он тут не при чём, зачем ты так?

– Джей, пожалуйста, я не хочу это слышать, я хочу, чтобы ты забыл это имя! Там, в вечности, я проклинал всех, я ненавидел весь мир, и вот я здесь, но мир я так же ненавижу, знаешь, что я сделал вчера? Я убил Лиама, но чем я лучше его? Чем? Тот ли я солнечный человек, которого ты так хотел? Я хочу, чтобы ты забыл это имя, нет больше Ники, нет твоей рыжей шлюхи, есть только я!

– И Энн, так?

– При чём здесь Энн?

– Эван, почему только мы видели её? Ты можешь поклясться мне, что она не управляла твоим сознанием в моменты твоей ненависти? Можешь, поклясться, что это твои эмоции, твои чувства? Что ты САМ захотел убить Ники? В конце-концов, я имею право знать!

– Я не знаю, кто я, Джей. Стэнли, Эван или часть Джонни Дарка, а может быть уже часть Энн. Тебе же знакомо это имя, как и Лирой Найтл, твоя прошлая жизнь, смерть и твои скитания между мирами определили мою судьбу, я умер ради того, чтобы ты был счастлив, так лови свои минуты, Джей, не каждый может это почувствовать!

– Эван, они могут докопаться до истины, понимаешь? Я циничный бездушный тип, вернее, я бы хотел быть таким, но я притворяюсь, мне не по себе, мне страшно…

Он мотает головой, улыбаясь, так искренне и так красиво.

– Нет, нет, его мать алкоголичка, ей всё равно, если только ты не сдашь меня, ты же не предашь меня, Джей?

Я смотрю на него, это прекрасный ангельский лик в укусах и кровоподтёках, неземное божество перед самой смертью, если бы божества умирали, с полу смытой косметикой и растрёпанными волосами. Мой персональный ангел из самого пекла ада. Я обнимаю его холодное тело, и мне становится хорошо, как никогда прежде. Зачем я притягиваю эти навязчивые мысли? Ничто не важно, даже моя душа не стоит ничего, только такие моменты!

– Нет, что ты, я никому тебя не отдам! Будь ты хоть самым мерзким человеком на Земле, для меня ты всегда останешься Ангелом!

64.

Наше безумие, такое же липкое и горячее, как сама пошлость на ладонях. Она проникает в разум и отравляет всё внутри. Я раскрываюсь, как смертельный бутон ядовитого растения, я проникаю в разум и властвую над ним. И мы падаем вниз, изгнанные с небес, проклятые тонуть в грязи. Мы стоим на мосту, я утыкаюсь в его плечо. Мне холодно, но так ли это важно? Прошло несколько дней, с тех пор, как он понял суть происходящего. И мы вместе, ради этого я прошёл сквозь ад, ради этого я шагнул на распухшую кожу трупов со знакомыми лицами, и все эти люди: Зак, Сиена, Лиам и Ники, все они мертвы, и даже иногда сняться мне в кошмарах, но мне не страшно, я забрал то, что принадлежало мне, мне не страшно и от того, что окончательная метаморфоза присвоила мне двуликий образ. Я и само зло и ангел, и я уже не хочу понимать, где грань. Мы переехали на другую квартиру, Джею всё ещё звонят из полиции по разным вопросам, но он не переживает и не нервничает, мой сладкий яд отравил его полностью, и мы оба погрузились в это безумие. Я сижу на подоконнике вечерами с планшетником и что-то пишу, какие-то бессмысленные наброски, а Джей работает за ноутбуком, включив тихо музыку, и эта идиллия, когда нет слов, и когда они не нужны, она совершенна. Он перестал вообще общаться с людьми, иногда мы гуляем по холодным улицам, я замечаю в его глазах грусть, но она прекрасна. Вчера ко мне являлась Энн, она была голодна, ведь я больше не излучаю боль, я где-то в себе, я перманентно счастлив, а она истекает кровью, ей нужна еда. И вот этот озлобленный призрак приполз ко мне, хрипя и рыча, её рваное платье волочилось по полу обрывками грязных облаков. Я прижал к себе её холодное подобие тела, и мы сидели так на полу несколько часов молча. Я чувствовал, как силы покидают её, она хотела есть.

– Ты просил меня быть с тобой, и вот я с тобой, но ты уничтожаешь меня, моришь голодом, ты растворился в своём безликом счастье и оставил меня там, за чертой!

– Нет, Энн, ты не права, просто я не знаю, как теперь быть? Может, мне найти тебе другой источник негативных эмоций, я уже не испытываю ничего, я не хочу больше ненависти…

– Но ты бросил меня там, в логове оборотня, когда пришли те люди и забрали его искажённое, покрытое трупными пятнами тело, я уже настолько ослабла, что дневной свет прожигал мою кожу!

– Прости меня, я должен был вернуться за тобой, у меня осталось это, – я достал из кармана окончательно затупившееся лезвие, которым мы убили Ники и Лиама, – Хочешь, я могу изрезать свои руки? Но я не уверен, что что-то испытаю, кроме физической боли.

– Нет, это всё тщетно, Эван, ты пропитался мной, и я неразрывно следую за тобой, зачем ты рассказал мне, что я мертва? Раньше я хотя бы верила, что хожу на занятия, а теперь я не могу танцевать, я вижу следы от удушения, я вижу своё разлагающееся тело, я знаю, что меня нет… и я так несчастна…

– Моя любимая балерина, кажется, я знаю, что сможет дать тебе сил…

После этих слов, мы отправились на окраину городка, там был этот старый заброшенный театр у болота, полного комаров. Мы зашли в здание в обнимку. Былое убранство всё покрылось плесенью и пятнами гнили. Кресла неровными рядами выглядывали из-под слоя пыли, а рваный занавес тяжело колыхался в потоках прохладного влажного воздуха.

– Это твоя премьера, Энн! Я хочу видеть твой танец на сцене, ты помнишь все па?

Она смотрела на меня своими бесцветными глазами полными слёз, последнее время, черты её лица стали теряться для меня, и я уже не так чётко видел его.

– Станцуй для меня! Я твой главный зритель! – я побежал между рядами, – Смотри, здесь будет сидеть Зак, а вот здесь Лиам, я не уверен, что он любит балет, но мы его не будем спрашивать, а это Ники, наш мелкий придурок, ничего не знающий и не смыслящий в искусстве! А в первом ряду буду сидеть я! Танцуй, Энн!

И она взошла на сцену, я слышал музыку или мне так казалось, опьянённый своим внутренним опиумом, я смотрел на танец призрака в заброшенном театре, и мне было так хорошо! Её ноги трескались и ломались, пачка покрывалась кровью, волосы выпадали и летели по ветру тонкими белыми паутинками. Я знал, что это последний танец для неё…

– Браво! – Я кричал и заливался хохотом, – Лиам в восторге, вся публика рукоплещет тебе Энн! – и она вставала на искажённые, изломанные ноги снова танцевала, улыбаясь своим мёртвым оскалом. В какой-то момент мне показалось, что за ней целая толпа призраков, утопленницы в белых пачках и перьях, они кружилась и сливались с тенями и пылью. Я сходил с ума, а потом я проснулся дома в температурном бреду. Я заболел и пролежал в кровати остаток дня и всю ночь, а с утра мне стало лучше. Энн исчезла, я не знаю, был ли это сон, или мы реально находились в прогнившем сыром театре. Но её танец навсегда останется со мной.

Мы стоим на мосту с Джеем, мимо идут люди, как в замедленной съёмке, некоторые из них недобро поглядывают на нас, но мне всё равно. Мне холодно, и я прижимаюсь к Джею. Если этот мир безумен, то мы безумнее его во сто крат. Я хотел бы быть обычным человеком, когда-то в прошлом, я им был, я бы хотел не думать, и не наслаждаться болью и тишиной, но уже не могу. Уже ничего не важно, я здесь!

– Это он!

Я слышу крик женщины, отрываюсь от Джея и смотрю в её сторону. Мне знакомо её лицо, это некрасивое сморщенное лицо с двойным подбородком, это мать Зака Нилмана, и она указывает на меня. Я вижу направляющихся к нам людей, мгновение замирает, оно длится вечность.

– Джей, – шепчу я, – Бежим!

Мы устремляемся сквозь толпу и внезапно хлынувший дождь, я смеюсь. Эти глупые люди нашли меня, они узнали меня, рано или поздно это должно было произойти. Но Заки отдыхает в лесу, вернее то, что когда-то было Заки.

– Кто это, Эван? -сквозь шум кричит Джей, – Кто они?

– Это мать Зака Нилмана, она узнала меня, долго же они искали тупицы!

Мы бы могли убежать, если бы были в реальном мире, но мы были где-то в своём и заблудились, нас догнали. Эван разворачивается к ним лицом, пряча меня за спиной. Трое крепких мужчин с набухшими венами на шеях, они готовы разорвать нас на части, как цепные псы, пар клубами выкатывается из их ноздрей. Толстая женщина ещё очень далеко.

– Он был один из тех, кто похитил моего кузена Зака, отдай его нам, и тебя мы не тронем!

Джей вынимает нож.

– Только подойдите, я вскрою ваши глотки, плевать я хотел на вашего кузена, убирайтесь!

– Отдай нам парня, он убийца, ты не понимаешь во что ввязываешься?

Джей улыбается, вода льётся с его волос, он прекрасен, он совершенен. Небо готово поглотить нас, оно хочет нашей смерти.

– Мне поздно объяснять!

Один из мужчин кидается на Джея, но он успевает отскочить, полоснув ножом по лицу, мужчина отступает назад, схватившись за глубокую рану, кровь течёт по его пальцам.

– Я же говорил, не подходи, убирайтесь, я не шучу, я прикончу вас всех!

– Долбанные педики, да, они заодно!

Я бы мог подумать, что мы умрём в этом переулке, что нас убьют разъярённые родственники Зака Нилмана, переломают нам все кости и оставят умирать под проливным дождём. Но я же ангел, а ангелы не умирают, как и само совершенство. И самоуверенный смех Джея пронзает онемевшее пространство, он никогда не сдаётся, и он умрёт за меня!

Мы едем в автобусе, подальше от этого города и его призраков, подальше от моей могилы.

– Они всё равно могут найти нас…

– Пусть ищут, я готов поклясться, что в тот момент понял, что ты самое прекрасное существо на планете, и я не отдам тебя им, однажды, я потерял тебя, и пусть ты вернулся в облике совершенного зла, для меня ты ангел, мы будем вечно скитаться, но я не отдам тебя, слышишь? Пусть подавятся своим Заком, пусть катятся к чёрту!

Наша бездна, такая же бесконечная и тёмная, как ночное небо. Однажды, мы умрём вместе, вскрыв себе вены, в какой-нибудь пыльной квартирке, обнявшись и уснув навеки. Однажды, я не смогу дышать, но он будет рядом, мы попадём в ад, но кто сказал, что ад в мире живых лучше?

Людмила Angel 2012