Текст книги "Гипноз для декана (СИ)"
Автор книги: Лючия фон Беренготт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Глава 1
– Ты уверена, что это безопасно, Алин?
Моя лучшая подруга Кира с подозрением следила с моими манипуляциями – сперва я вытащила из конверта маленький, полиэтиленовый пакетик с подвеской в форме часов-луковицы на длинной цепочке. Потом – толстую свечу, упакованную в прозрачную коробку, с надписью на китайском. Потом – какой-то пузырек с жидкостью – видимо, ароматическое масло капать на свечу. После – подушку под голову, маску на глаза и мягкие наушники, в которых можно было спать. И следом за всем этим вытащила на свет тонкую брошюрку с инструкцией на нескольких языках.
– Ага, безопасно… если человек сам хочет и не сопротивляется… – пробормотала я, пытаясь найти среди языков русский. – Ты не сопротивляешься, Ерохина?
– Ваще нет! – бодро замотала головой Рената Ерохина, моя вторая лучшая подруга, над которой мы с Кирой и собирались поставить этот занимательный эксперимент, а именно – изучение английского языка в состоянии гипноза! Для чего заблаговременно договорились встретиться между парами и даже заказали комнату для семинаров в библиотеке.
Возможно, кому-то этот способ покажется удивительным или даже радикальным. Кому-то, наоборот, глупым и неэффективным. Но сдать сей важный международный язык у Ярохиной не получалось вот уже второй семестр, из-за чего ей светил недопуск к летней сессии и отчисление с престижного факультета международных отношений, на котором мы, «бюджетники», и так негласно считались гостями – эдакими бедными родственниками из дальней деревни.
О да, именно отчисление, а не какие-нибудь милости в виде пересдач, зачетов или курсовых работ вместо экзамена. Потому что английский у нас на факультете преподавал сам декан – Андрей Федорович Игнатьев, бывший дипломат и звезда фандрейзингов, наследник старинного дворянского рода, и, как следствие – совершенно безжалостный мерзавец, считающий студентов-бюджетников пылью у своих ботинок.
Факультет был большой, со множеством центров и отделений, но кафедра английского была, как говорили, «комнатой игр» нашего декана – его любимым детищем, в котором он был царь, бог и вершитель всех судеб. Это был единственный предмет, который Игнатьев преподавал – причем целиком и полностью сам, вплоть до проверки экзаменов. И проскочить мимо его высочайшего внимания не удавалось еще никому.
Рената Ерохина была в отчаянии. Она перепробовала всё, начиная с банального репетитора и заканчивая постелью – подцепив на какой-то дискотеке настоящего англичанина. Даже к самому декану ходила с просьбой позволить ей изучать для будущей карьеры французский, с которым у нее складывались куда как более теплые отношения. И декан ее даже принял, можете себе представить! Наверняка для того, чтобы иметь удовольствие отказать ей лично, глядя в глаза.
– Французский уполз с международной арены вместе с Наполеоном Бонапартом, если ты не в курсе, Ерохина. И без английского тебя даже мусор из посольства не пустят выносить. Так что зубри словарь или уползай вслед за корсиканским чудовищем, дитя мое.
И она уже почти послушалась его и уползла, вся в слезах и соплях… а потом, совершенно случайно посмотрела на Ютубе видео с инструкциями по изучению языков под гипнозом. И решила использовать этот последний шанс – позубрить язык Шекспира, введя себя в самый что ни на есть гипнотический транс. Чем черт не шутит, подумала Ерохина? Практика эта известная и довольно распространенная – учить иностранные языки под гипнозом. Используется миллионом разных школ и частных специалистов. Опасности, если заручиться согласием пациента и содействием его процессу – никакой.
Разумеется, мы, две боевые подруги, согласились протянуть руку утопающей. И все вместе приступили к подготовке – я подвязалась найти необходимые для нашего «сеанса» ингредиенты, Кира закачала на телефон русско-английский словарь, который мы собирались включить, как только станет понятно, что мне удалось ввести Ренату в транс. От Ренаты же требовалось одно – за день до эксперимента расслабляться, пить успокоительное в виде ромашкового чая и смотреть исключительно приятные, спокойные сериалы про лошадей и природу.
Времени на всё про всё у нас было не больше часа – ровно столько, на сколько можно было арендовать класс в библиотеке. Мы уже решили, что если окажется, что Рената все перечисленные слова запомнила, тогда уже освободим для этого больше времени – например, загипнотизируем ее на ночь и прогоним весь словарь в наушниках целиком, пока она спит.
А уж если весь эксперимент окажется удачным, следующим подопытным кроликом стану я – не из-за того, что не могу осилить английский, а потому что знаю совершенно точно – как бы хорошо я не подготовилась к сессии, господин декан найдет к чему придраться и будет валить меня так, как никого из мой когорты – лишь бы избавиться.
Ох как же сильно Игнатьев хотел от меня избавиться… как яростно меня ненавидел… Наверняка, мечтал выгнать с той самой минуты, как я случайно грохнула с пьедестала его личный трофей во время его же приветственной речи перед комиссией из министерства иностранных дел. А может и еще раньше – недаром я замечала на себе его злые, пронзительные взгляды, куда бы я ни спряталась в аудитории. Возможно, случай с трофеем послужил катарсисом – эдаким переломом, после которого декан дал самому себе «добро» гнобить меня уже не скрываясь.
Как сейчас помню эту сцену – конец первого года учебы, все группы собрали полукругом в актовом зале, предварительно очистив его от стульев. Народу набилось, как селедок в консервной банке, и все толкались, потому что всем хотелось поближе – туда, где можно покрасоваться перед комиссией, быть замеченным, успеть задать какой-нибудь умный вопрос, чтобы запомниться потом – при подаче заявки на практику…
Уже и не помню, кто именно меня толкнул, но только на своих тонких каблуках я не удержалась. Пошатнулась, балансируя руками и пытаясь схватиться хоть за кого-нибудь, но вдруг оказалось, что все куда-то делись, невзирая на столпотворение, а вокруг меня – странная пустота окружностью метра в два. Потом, размышляя над случившимся, я начала даже подозревать, что меня толкнули специально, желая выставить перед комиссией в дурном свете. Были даже подозрения, кто именно устроил эту каверзу, сговорившись с целой группой моих недоброжелателей…
Но в момент падения я об этом не думала. Я всего лишь хотела не влепиться лицом в пол и не сломать запястье. А потому схватилась в последний момент за то, что попалось мне под руку – стоящий возле стены столб, стилизованный под древнеримскую колонну, один из тех, на которых были размещены трофеи, выигранные на разных конкурсах представителями университета.
Мне почему-то всегда казалось, что колонны эти каким-то образом связаны со стеной, прикрепленные к ней сзади. Оказалось, что нет – колонны просто стояли, опираясь на собственную основу, которая оказалась достаточно широкой, чтобы не позволить самой колонне упасть, когда я свалилась на нее всем своим весом, но, увы, недостаточно стабильной, чтобы удержать на своей верхушке установленный трофей – тоже ничем не закрепленный.
О том что я не просто свалила с пьедестала увесистую посеребряную чашу, но и разбила ее вдребезги, я поняла немного позднее, когда очнулась – трофей грохнулся мне на голову, заставив на пару минут потерять сознание. А по склонившемуся надо мной лицу самого декана, багровому от злости, поняла, что трофей имеет к нему самое прямое отношение.
– Живая? – морщась, словно ему самому было больно, Андрей Федорович поворачивал мою голову туда-сюда, проверяя, нет ли открытых ран.
Я молча кивнула, боясь пошевелиться в его руках. Даже не так. Я буквально заледенела – до такой степени не ожидала, что он сам прибежит ко мне через весь зал, проверяя, жива ли я! И только спустя какое-то время, когда пришли люди из медпункта, чтобы забрать меня на осмотр, поняла, что прибежал Игнатьев не ради меня, а ради того, что упало мне на голову. Буквально в последнюю секунду, перед тем, как дверь в актовый зал закрылась за моей спиной, я успела обернуться и увидеть, с каким несчастным выражением лица он вертит в руках обломки серебряной чаши.
Позже я узнала, что разбила трофей ни много ни мало за восхождение на Эльбрус, в котором Игнатьев участвовал лет десять назад в составе группы из пяти человек, обогнавшей еще несколько таких групп и пришедшей на вершину первой. А также, прочитала интервью с ним, в котором он признавался, что не было в его жизни достижения важнее, чем это самое восхождение, и что полученным трофеем он гордится больше, чем всеми своими успехами в дипломатической и научной работе. Вот так-то.
Неудивительно, что с тех самых пор жизнь моя на факультете превратилась в самый что ни на есть бег с препятствиями, причем по кругу – сродни тому, что происходит с хомячком, которого посадили в клетку и заставили крутить лапками дурацкое, бесконечное колесо.
Сдам, к примеру, какой-нибудь предмет на сессии, а потом оказывается, что у меня по нему хвост. Что за хвост? Откуда? Вроде всё сдала! Бегу к преподу разбираться – а его нет, в отпуске человек. «Назначьте встречу на следующей неделе». А на следующей неделе у меня работа начинается, или практика, на которой я пропадаю с утра до вечера… А там глядишь уже и новый семестр подоспел, на который не зачислят с хвостами.
Снова бегу к преподу, а там его аспирантка – выскакивает, как черт из табакерки, и предлагает сдать по-быстрому зачет «на четверочку» – мол, преподу сейчас не до тебя разбираться, где там у тебя хвосты с прошлого семестра… Возможно, по успеваемости, но это не точно. Сам же препод на связь так и не выходит.
И вот таким образом, за год, из твердой отличницы я превратилась в слабенькую хорошистку, если не в троечницу, хотя занималась по всем предметам не меньше прежнего. Сомнений в том, кто стоит за всем этим академическим беспределом, у меня не было – конечно же тот, кто лишился по моей вине самого дорогого трофея в его жизни.
– Алин, у нас времени в обрез, – выдергивая меня из грустных воспоминаний, Кира тронула меня за плечо. – Давай начнем, что ли?
– Что? – не сразу сориентировавшись, я подняла на нее глаза, поморгала, перевела взгляд на сидящую перед нами Киру, уже принявшую расслабленную позу и откинувшуюся на спинку стула с подложенной под голову подушкой. – Ах да…
Я вспомнила – мы здесь для того, чтобы попробовать спасти Ерохину от полного провала на экзамене по английскому языку, а в потенциале и меня, если метод хоть частично сработает. Может, хоть четверку влепит, гад бессовестный.
– Ну что ж… начнем… – собралась с мыслями, выдохнула… и, в соответствии с указанием из инструкции, включила на телефоне звук обильного, летнего дождя, зажгла ароматическую свечу зажигалкой, подняла за цепочку медальон в форме часов и медленно закачала его перед глазами у Ренаты. – Расслабься, Ерохина… – забубнила тихим, мягким и монотонным голосом. – Почувствуй, как твои руки слабеют и становятся невесомыми… сначала пальцы… потом запястья… потом плечи… твои ноги расслабляются… веки тяжелеют… глаза закрываются… мой голос баюкает тебя… ты хочешь спать… спать…
Уже сама начиная засыпать от собственного голоса, я вдруг дернулась – Кира хлопнула меня по руке.
– Спит! – прошипела и кивнула в сторону Ерохиной.
Я повернула голову и чуть не ойкнула от изумления, что безусловно свело бы на нет весь успех операции. Действительно, уронив голову на грудь и тихо посапывая, Рената спала! По-настоящему, явно не притворяясь! Даже немного слюну пустила из уголка рта.
– Наушники… – снова зашептала Кира. И протянула мне через стол мягкий головной убор с вмонтированными в нем динамиками.
Стараясь поменьше двигаться, я встала со стула, мягкими, кошачьими шагами скользнула к спящей подруге и надела ей на голову наушники, стараясь, чтобы динамики совпали с ушами.
– Врубай! – одним ртом скомандовала Кире.
Та уже держала телефон наготове и при моей команде лишь нажала иконку «старта» на приложении. Медленно подняла звук на несколько делений – так, что, склонившись к голове спящей Ренаты, я могла различать слова.
– ОК! – пальцами показала мне Кира, широко улыбаясь.
Я показала ей в ответ то же самое. Первый этап нашей операции завершился успехом! Ерохина была введена в транс, и в данный момент ее мозг принимал то, что в активном состоянии принимать отказывался.
– Я пойду, кофе принесу, – уже громче сообщила мне Кира, убедившись, что Рената крепко спит.
– Ага, – шепнула в ответ я, ничего не имея против. – Можешь не спешить, Кир, от тебя больше ничего не требуется…
Не сдержавшись, я широко зевнула, предвкушая сорок минут покоя под еле слышное бубнение из наушников и посапывание загипнотизированной подруги. Можно было расслабиться, усесться поудобнее, достать какой-нибудь учебник и спокойно полистать его, пока не придет время выводить Ренату из гипноза – для этого в брошюре тоже были даны инструкции. А можно и тоже подремать. Такие минуты покоя в последнее время редко выдавались на мою долю…
Вот только и сейчас расслабиться у меня не получилось.
Не прошло и пяти минут после того, как Кира убежала за кофе, как с той стороны двери раздались четкие шаги явно мужских ботинок и донеслись голоса, один из которых мгновенно вогнал меня в хтонический ужас.
– Всё в порядке, Антонина Васильевна, я сам объясню студентам, что у меня ремонт и мне нужна эта комната… Думаю, меня простят.
– Конечно, конечно, Андрей Федорович… Просто я думала, что вас это затруднит…
– Не затруднит, Антонина Васильевна. Будьте добры заняться другими делами – думаю, у вас их предостаточно.
Словно в кошмарном сне, оцепенев и широко распахнув глаза, я наблюдала за тем, как дверь в наше уютное убежище медленно открывается, и на пороге, прижав локтем кипу экзаменационных тетрадей, появляется тот, из-за кого вся моя университетская жизнь покатилась в последний год коту под хвост.
Наш декан – Андрей Федорович Игнатьев, собственной персоной.
– Так, так… – вместо приветствия прокомментировал он открывшуюся ему картину, переводя прищуренный взгляд с меня на все еще спящую Ренату. – Сафронова… и Ерохина… Как интересно… Запрещенными веществами балуетесь, девушки?
Глава 2
Ожидая чего угодно, только не этого вопроса, я замотала головой и отчаянно захрипела без слов – слова застряли где-то на уровне груди.
Не обращая внимания на мои потуги, декан вальяжно обошел стол, отодвинул стул, на котором только что сидела Кира, и удобно разместился в нем, хлопнув пачкой тетрадей о гладкую поверхность столешницы.
Я не могла не заметить его довольного выражения лица – небось уже представил себе, как будет писать на меня заявление в полицию, сразу же следом за приказом об отчислении.
– Я… мы не… мы ничего не делали… запрещенного… – у меня наконец получилось выдавить хоть что-нибудь.
Декан хмыкнул.
– Серьезно? И поэтому Ерохина сейчас крепко спит в сидячем положении, несмотря на то, что я говорю в полный голос в двух метрах от нее. Рассказывай, Сафронова – чем обдолбалась твоя лучшая подруга? Чистосердечное признание, знаешь ли, творит чудеса.
– Да ничем она не обдолбалась! – прижав руки к груди, я вскочила, показывая ему телефон, к которому тянулся провод от наушников, надетых на Ренату. – Мы просто… просто… пытаемся ее научить английскому… под гипнозом! Она загипнотизированная сейчас, понимаете? Поэтому вас не слыши…
Не дав мне договорить, он вдруг расхохотался – громким, издевательским смехом.
– Слушай, я тут недавно в Филадельфии был – там таких загипнотизированных целая улица. Кенсингтон называется – может, слышала. А если серьезно, ты эти сказочки про гипноз будешь на суде рассказывать, а мне эту лапшу вешать на уши не надо, Сафронова. Гипноз у них… За такой «гипноз» у нас пять лет колонии общего режима дают, если ты не в курсе.
– Да вот же… Послушайте! – выдрав из телефона провод от наушника, я тыкнула в остановившуюся запись и подняла дивайс перед деканом.
«Donation – пожертвование…» – монотонно забубнило из динамика. – «Donate – пожертвовать…»
– Верите теперь? – я старалась сильно не торжествовать, чтобы не бесить его – известно, что ничего так не злит мужчину сильнее, чем торжествующая женщина, доказавшая свою правоту.
Однако, он и не думал злиться. Вместо этого улыбнулся, сцепил руки перед собой на столе, придвинулся ближе и низким, проникновенным голосом ответил.
– А я и не отрицаю, что вы можете пытаться изучать английский под гипнозом. С вас, колхозниц, станется – верить во всю эту бредятину про подсознание и иностранные языки… Только вот, Сафронова, так уж получилось, что мне доподлинно известно – без принятых внутрь психотропных веществ, большая часть которых на территории Российской Федерации запрещена законом, гипноз… или то, что вы называете гипнозом… не работает. Невозможно впасть в настолько глубокий сон, чтобы не проснуться от этого… – резко вскинув руки, он вдруг хлопнул в ладоши – так громко, что у меня в ушах зазвенело.
И, несмотря на это, Рената даже не пошелохнулась. Если принять во внимание слова декана, со стороны всё выглядело, действительно, не очень.
Внезапно ослабев, я опустила руку с телефоном, несколько секунд просто тупо пялясь на него и пытаясь сообразить, как выключить не прекращающий бубнить словарь. То есть получается, что даже если я доказала, что мы просто занимаемся английским… я всё равно попала? Но за что? За то, что декан не верит в гипноз без запрещенных веществ?! За то, что у меня, похоже, действительно, есть способности погружать людей в глубокий транс?
– Но как же вы можете так… огульно обвинять меня? – ошеломленно пролепетала. – У вас же нет никаких доказательств… Это же всё проверяется… ни один суд не поверит в ваши слова без доказательств…
– Вот и пусть проверяют, – с готовностью закивал он. – А я тебя пока от учебы отстраню – как подозреваемую. Ну и вещдоки суду предоставлю… вот эти.
И, оглядев стол, принялся собирать в почтовый мешок разложенные по столу причиндалы для гипноза – ароматическую свечу, предварительно ее задув, подушку, часы на подвеске, таблетки валерьяны, которые мы приготовили на всякий случай…
Подкинет что-нибудь! – ошпарило меня изнутри подозрением. Подсунет в этот же мешок какой-нибудь наркотик, чтобы оговорить меня и Ренату!
– За что вы меня так… ненавидите? – выпалила, не веря в то, что говорю это вслух. – Неужели вам настолько дорог тот трофей, что вы ради него готовы уничтожить человеческую жизнь?
Он нисколько не удивился, давая мне понять, что я не ошиблась в причине нашей с ним вражды. Мелком глянув на меня, скривил губы.
– Не драматизируй, пожалуйста. Я никого не уничтожаю. Всего лишь отправляю тебя туда, где тебе и место – обратно в обыденную, ничем не примечательную жизнь в компании тебе подобных. На Олимпе надо блистать, Сафронова! Понимаешь? Неважно, чем – деньгами, внешностью или уменьями – но блистать! А такие, как ты, ползают, радуясь любой крохе, любой подачке, которую получают, позоря нашу элиту одним своим обществом… И блистать ты никогда не будешь, сколько бы ни старалась. Потому что ты, Сафронова – троечница! Посредственность, иными словами! И на моем факультете такие, как ты, оказываются по одной единственной причине – потому что наш многоуважаемый ректор хочет выслужиться перед министерством и показать, какие мы прогрессивные, «инклюзивные», и как активно продвигаем «светлые головы» из народа! А мне потом вытягивай эти ваши светлые головы – на тройки с плюсом… еще и позорься с вами на светских раундах! Ты думаешь, девушка, которую с детства готовили вращаться в высшем обществе, грохнула бы мой трофей на посмешище всему министерству, испортив важнейший приём? Да никогда в жизни! Потому что она с детства умеет на каблуках ходить, и знает, куда их можно надевать, а куда нельзя! А ты не знаешь, Сафронова! Вот и весь сказ!
Не знаю, что на меня нашло, но отчаяние вдруг вылилось в ярость. Вскочив, я сжала кулаки, понимая, что еще несколько оскорблений, и я поддамся на его провокацию – наброшусь на него и дам ему абсолютно все поводы упечь меня в тюрягу.
– Во-первых, я прекрасно умею ходить на каблуках! На приёме меня толкнули, если хотите знать! И училась я раньше на одни «отлично»! У меня ни одной четверки не было, пока вы не решили мне отомстить, и не подговорили преподов валить меня по всем предметам!
Он явно не ожидал от меня такого отпора. Взбешенный, хлопнул по столу и отбросил мешок с «вещдоками» в сторону, прожигая меня огнем прищуренных серых глаз.
– А ты хорошо подумала, прежде, чем предъявлять мне такие обвинения? – прошипел, понизив голос. – Их, как бы, тоже доказать надо, Сафронова… Уверена, что сможешь? Ты же – обычная наркоманка теперь! Ну или барыжишь наркотой под видом вспомогательных средств для учебы! Даже если докажешь, что раньше хорошо училась, а теперь перестала, как думаешь, что про тебя подумают? Что я, декан факультета, уважаемый человек, начал тебе по-детски мстить из-за какого-то там трофея, или что ты просто скурилась, как спортсмен от допингов? Угадай с трех раз.
– Да нет здесь никакого допинга, поймите уже! И ничего вы не докажете, только время потратите! Потому что Это ПРОСТО ГИПНОЗ!
– Не бывает «просто гипноз»! Говори, что скормила ей, пока я прямо сюда полицию не вызвал!
Тяжело дыша, мы на мгновение замолчали, словно из нас обоих вдруг воздух выкачали, меряя друг друга ненавидящими взглядами.
Что ж ты такой злой? – пыталась понять я. Вроде взрослый мужик с прекрасной карьерой… умный… на ответственной должности… дворянских кровей… А ведешь себя, как мальчишка из-за гаражей, когда увидел чужого на районе.
Интересно, все аристократы в душе гопники?
Продышавшись и немного придя, я подняла руку, указывая на всё ещё дрыхнущую Ренату.
– Я могу разбудить ее. И она вам сама всё расскажет.
Тоже немного успокоившись, он хмыкнул и уселся обратно на стул.
– Что, подсчитала по времени, когда действие наркоты должно пройти? Сейчас будешь изображать, как ооочень долго выводишь ее из транса, потом объяснять, почему она долго не может прийти в себя… Потом она начнет врать, что ничего не принимала… Пойми ты уже, Сафронова, что меня тебе не убедить – я ЗНАЮ, что гипноз сам по себе не работает. И все эти трюки, что ты видела по телевизору – это именно оно. ТРЮКИ. Так что хватит тратить мое драгоценное время. Или ты сейчас же раскалываешься и говоришь, что она приняла и у кого вы это купили, или через полчаса ты уже в полиции, даёшь показания… Надеюсь, у тебя есть хороший адвокат? Потому что он тебе понадобиться…
– Я могу на вас показать. Как это работает.
Я не знаю, зачем я это сказала. Слова будто бы сами по себе вспыхнули у меня в голове и, без всякого содействия с моей стороны, вырвались наружу. Поняв, что я действительно произнесла эту фразу вслух, я охнула и плотно сжала губы, чуть не прикусив во рту язык.
Но было уже поздно.
– Что ты… сказала? – Андрей Федорович выглядел настолько ошеломленным, словно я предложила ему взять меня на вот этом вот самом столе, или еще что похуже.
Поэтому я поспешила пояснить, что имела в виду – из двух зол надо выбирать меньшее.
– Я могу доказать вам, что гипноз может сработать без запрещенных препаратов, – затараторила, от ужаса заикаясь. – Загипнотизировать… вас. Как Ренату.
Господи, что я несу? Как я собираюсь гипнотизировать того, кто не верит в гипноз и будет сопротивляться изо всех своих сил? И с какой стати я вообще решила, что он согласится?!
Готовясь выслушать вердикт о моей дальнейшей судьбе и надеясь только на то, что декан посчитает меня сумасшедшей и решит сдать меня в психушку, а не в ментовку, я зажмурилась.
Секунды шли, растягиваясь в моей голове в минуты. Тикали размеренно часы в углу комнаты для семинаров, сопела блаженно спящая Рената и бубнил из Кириного телефона не выключенный аудио-словарь английского языка. Где-то вдалеке, в недрах библиотеки, доносился монотонный голос кого-то, проводящего экскурсию.
А еще дальше наверняка уже спешит обратно Кира с тремя чашками какого-нибудь американо, не зная, что за дверью нашей комнаты ее ожидает декан и обвинение в использовании психотропных наркотиков, которое положит конец ее карьере, даже если не докажется в суде.
«Не спеши, Кирюш…» – мысленно взмолилась я, надеясь, что фибрами души донесу до подруги предупреждение. – «Не иди сюда… здесь опасность… опасность…»
– Я согласен, – произнёс вдруг Андрей Федорович – так неожиданно, что я дернулась и чуть не выронила Кирин телефон.
Открыла глаза и на секунду засомневалась – а не начались ли у меня слуховые галлюцинации? Он что, действительно это сказал?
Но если галлюцинации и начались, то вкупе с визуальными – потому что Игнатьев не только сказал то, что я услышала. На вытянутой руке он держал подвеску с часами, которыми я усыпила Ренату. Покачивал ими и усмехался совершенно злодейской усмешкой.
– Вперед, Сафронова, – подогнал меня он. – Я согласен дать тебе этот последний шанс. Загипнотизируешь меня, забудем обо всем, что случилось. Не сможешь – подпишу тебе исключение и отправлю заявку в полицию в связи с подозрением в использовании тяжелых наркотиков. Ну, чего застыла? Действуй.
