Текст книги "Где твой дом?"

Автор книги: Любовь Воронкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Шляпа Аркадия Пожарова

Что бы ни случилось, какие бы происшествия ни сотрясали мир и человеческое сердце, – время идет своим чередом, отсчитывая дни и ночи, утренние зори и жаркие полдни, задумчивые часы сумерек и звездные часы полуночи…

У Руфы на птичнике сегодня что-то очень весело. Пришла машина за утками, а молодые утятницы не плачут и не горюют. Наоборот, они с радостью ловят своих белых уточек, самых лучших, самых пышных, самых красивых, и бережно передают в машину. Этих уточек колхозники берут на племя. Эти уточки, выращенные добрыми молодыми руками, выхоженные, взлелеянные, будут заселять колхозные пруды и озера…

– Вот эту – в «Красное Знамя»! – Руфа поймала самую важную утку с широкой спинкой и белоснежным пером. – Для твоего будущего птичника, Женя.

Женя, похудевшая, сразу повзрослевшая за эти дни, усмехнулась и покраснела.

Машина с кричащим белым грузом ушла. Колхозники поехали очень довольные и благодарные – девушки с такой любовью подобрали их будущую утиную ферму.

Утятницы, вытирая пот с лица, раскрасневшиеся, запыхавшиеся, собрались в кучу посреди загона.

– Эх, Женька, неужели ты все-таки уйдешь от нас? – сказала Клава Сухарева.

– Но ведь ты же сама уходишь, – лукаво подмигнув, заметила Аня Горкина.

Клава с недоумением уставилась на нее:

– Куда это я уйду?

– Как – куда? – вмешалась и Руфа. – А к тетке-то, в швейную мастерскую.

– А чего это я поеду к тетке? Еще неизвестно, сколько я там в швейной мастерской заработаю. А тут вот оно: два месяца – и целое стадо сдаю.

– Женечка, – нежно протянула Фаинка, – нам без тебя будет смерть как скучно.

Толстая Катя, которая до сих пор молча стояла и смотрела на Женю широкими глазами, вдруг подошла к ней и уткнулась в ее плечо.

Женя обняла ее. Руфа, закусив губу, отвернулась.

– А чего тебе уходить, в самом-то деле? – сказала Клава. – Подумаешь, с отцом поругалась. А мы не ругаемся, что ли? Значит, теперь как поругаешься с кем, то и на след не находи?

Женя молча покачала головой, в лице появилось что-то холодное, непреклонное, но нижняя губа предательски задрожала.

– Довольно вам приставать, – вступилась Руфа. – Женя вышла замуж. Где муж, там и она. Вот посмотрим, когда вы выйдете замуж, будете от мужа бегать или нет.

– А мы и не выйдем никогда, – закричала Фаинка, – очень надо! Еще мужья какие-то.

– Добра какого – муж! – вздернула пухлые губы Аня Горкина. – Сама выходи.

– Если полюблю кого и если он меня полюбит, то и выйду, – со спокойной улыбкой ответила Руфа и задумчиво добавила: – Только этого, пожалуй, никогда не случится…

– А чего ж? – Клава достала из кармана маленькое зеркальце, погляделась, поправила белесые кудряшки – Если хороший парень… чего ж не выйти? Правда, Женьк?

Женя опустила ресницы.

– Конечно, – ответила она, – только не так… Не потому, что хороший. А потому, что полюбишь.

– А страшно замуж выходить? – Катя глядела на нее, широко открыв глаза. – Страшно все-таки?

Женя задумчиво покачала головой:

– Когда любишь – не страшно. И ничего на свете тогда не страшно. Только одно страшно – расстаться.

– А как же теперь учиться-то, Женя? – спросила Аня. – Так и не поедешь?

– А для этого необходимо ехать куда-то? – сказала Руфа, пожав плечами. – Осенью все на заочном учиться начнем.

– А ты, Женя?

– И я тоже, – сказала Женя, – а почему же нет? Я Верой Грамовой стать не собираюсь. И учиться буду, и в клубе играть на сцене буду, и на птичнике работать буду.

– Э, какая быстрая ты, Женька! – Клава покачала головой. – А дом? А хозяйство? А дела всякие?

– Ничего, – снова краснея, ответила Женя, – Григорий Владимирович поможет. И потом – у нас ведь бабушка есть… И тетя Наташа. Тетя Наташа каждый день к нам приходит.

– Так, значит, завтра за утятами. – Руфа, увидев, как мучительны для Жени эти разговоры, поспешила выручить ее. – Всё снова, девочки, всё-то снова! И кормить, и поить, и разгребать, и на ноги ставить.

Клава, вздохнув, затрясла кудряшками:

– Ох, да! Работка…

– Достанется! – вздохнула и Катя.

Но хоть и вздыхали, а работы этой, когда и муху отогнать некогда, все-таки уже не боялись.

– Маленькие они такие, маленькие-то-премаленькие, – заворковала Фаинка, – жалко-то их прежалко…

– Женя, а ты что же – сразу из бригады уйдешь, – спросила Клава, – или еще хоть партию с тобой вырастим? А то ведь, знаешь, придет на твое место какая-нибудь разиня – так и обязательства не выполним. Это тоже не дело будет.

Женя поглядела на Руфу. Та ждала ответа, в ее светлых голубых глазах неприметно таилась тревога. Кто-нибудь этой тревоги не заметил бы. Но Женя ее заметила.

– Пока год не закончим – не уйду, – сказала она, отвечая на вопрошающий взгляд Руфы, – не вставлю бригады.

Руфа крепко обняла ее. И Клава звонко хлопнула в ладоши:

– А вот это – дело.

– Девочки, девочки! – донеслось издали. Это проворная курносенькая Аня Горкина выскочила из кладовой, куда побежала готовить корм, и кричала размахивая какой-то смятой светло-голубой шляпой. – Смотрите, что я нашла!

– Ну, иди сюда, что такое?!

Аня прибежала.

– Шляпу нашла! За мешком валялась, вся в муке. Откуда она взялась? Чья такая?

– Я знаю, – сказала Женя, – это Пожарова шляпа.

Девушки принялись смеяться.

– Шляпу потерял. Наверно, где-нибудь теперь вспоминает про нее.

– Может, пошлем ему посылку, оценим рублей в десять!

– Я придумала, – сказала Аня, – слушайте внимательно. Завтра мы привезем утят? Привезем. Вороны будут летать над утятами нашими? Будут. Пугать их надо? Надо. Вот сделаем чучело и голубую шляпу наденем – ага?!

– Правильно.

Девушки смеялись. Смеялись оттого, что сегодня был хороший день, оттого, что они были молоды, оттого, что вспоминали о неудачной карьере «пустого барабана» Пожарова и о возможности хоть чуть-чуть отомстить ему.

– Правильно. Вороны, как увидят эту шляпу, сразу поймут, что не простое это чучело. Подумают, что сам зоотехник стоит здесь да их пугает. Начальство все-таки. Если сам работать не хочет, так пускай хоть его шляпа работает!

Девушки смеялись, и их колокольчатый смех далеко слышался – и в лесу и на островке. И тихая гладь нежно-зеленой, отражающей вечернее небо воды доносила его до самого дальнего берега. И там, на самом дальнем берегу, принимало этот девичий смех веселое эхо и потом долго повторяло его.