Текст книги "Дело о мастере добрых дел (СИ)"

Автор книги: Любовь Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Сумасшедший алхимик, его предпоследний хозяин, водил знакомства в научных кругах, в том числе, общался с ходжерскими рекрутерами, приглашавшими ученых работать на архипелаг. Самого алхимика на Ходжер так и не позвали, хотя он старательно набивался. Но перед одним из его знакомых Неподарку удалось блеснуть чешуей и удивить всех, включая хозяина, знаниями по химии, почерпнутыми в обширной библиотеке алхимика и, частично, на практике в его лаборатории. Неподарок взял тестовые записи рекрутера и запросто решил задачи, с которыми не справился его хозяин. В конце концов, химия всегда ему нравилась, ему не нравился только сам сумасшедший алхимик, который вечером того же дня обварил Неподарку спину кипятком за то, что тот влез не в свои дела. Ведь мог бы решить эти задачи не сам за себя, а вместо хозяина!.. И попробуй объясни, что чужим умом умен не будешь и с первой же глупостью алхимика как позвали, так и вышибут обратно. На Ходжере все серьезно...

«Если бы ты родился свободным, тебя бы я взял», – сказал тогда по секрету Неподарку ходжерский рекрутер, но выкупать его, как надеялся Неподарок, у алхимика не стал. Или не посчитал таким уж ценным, или алхимик потребовал неразумную сумму за раба, а мог вовсе обидеться и сказать, что вопрос о продаже не обсуждается. И Неподарку оставалось только молча пускать сопли в рукав, оттого что спина болит и план не удался.

Но в конце концов вышло так, что вареная шкура у него со спины облезала не зря. Жизнь вознаградила за терпение и прилежание, и случилось небольшое чудо. Алхимик внезапно скончался от почечного приступа, и оказалось, что все его имущество завещано не его взрослым детям и не сбежавшей от него в далеком прошлом жене, как многими ожидалось. И даже не дальним родственникам, надеявшимся поживиться дядиным наследством.

Из любви, хоть и к псевдо, но, все же науке, а еще из внутренней вредности и нелогичности алхимик завещал роскошную библиотеку, дорогую лабораторию, большой дом и все, что в нем находится Техническому Университету Дартаикта. Оттуда Неподарка и забрали ходжерцы. И пусть он остался рабом, но с южно-таргского побережья вырвался, и теперь надежда отработать свою свободу самостоятельно у него была. А потом за первым чудом последовало второе. Примерно за полгода до отбытия «Итис» Неподарок узнал, что планируется создание большого химического и металлургического производства в восточном Ардане, на тех самых отрогах Двуглавого Хиракона, где когда-то жила его мать. И что одним из главных технологов туда уже назначен его ишулланский хозяин. Неподарка он, конечно же, возьмет с собой.

Вот тут-то Неподарку пришлось вывернуться из свое вареной шкуры, чтобы сообщить в Арденну, что он скоро приедет. Послать известие в арденнскую контору на Судной было не так уж сложно. Сложно было осуществить это в тайне, чтобы никто не узнал о письмах.

Неподарку было наплевать на государственные и прочие интересы, он про них знать не знал и помнить не помнил, он занимался своими долгожданными делами. Но хорошо понимал, что, проведай хозяин о переписке с неизвестной конторой в Арденне, добром для Неподарка это не кончится. Как минимум, за такое самовольство его отправят в поместье убирать навоз и поливать огороды. Как максимум это могло закончиться отправкой обратно в Южный Тарген – не оправдал доверия. Про тюрьму, Тайную Стражу и государственную измену он тогда вообще не думал. Неподарок раб, подписи своей на документах он не ставит, ответственности ни за что не несет. Если обязательство соблюдать секретность ишулланских работ подписывал его хозяин, Неподарку он не отчитывался, хотя что-то такое иногда в разговорах звучало. Другое дело, что права вести переписку с кем угодно, хоть с семьей, хоть с Единым на той стороне неба, у Неподарка вовсе не было. Он нарушил распоряжение хозяина, возможно, нарушил какой-то закон, писанный или неписанный, он знал, что ему не разрешено, но ведь не в первый раз и не при первом хозяине он делал что-то, за что его наказывали, били, издевались над ним, а он терпел все это, отдавая свои мучения, как плату, и все равно получал свое.

Третьим чудом все удалось. Частично Неподарку помогли добрые люди, частично контрабандисты с соседнего острова Круглый. Уже через два с небольшим месяца он получил четыре почтовых голубя для связи с семьей и просьбу писать, чем занимается, с кем занимается, и на каком корабле они с хозяином отплывают, чтобы семейно встретить его в порту и обнять после двадцатилетней разлуки. Голубей Неподарок пристроил жить на соседнюю голубятню, и выпускал их по одному. Двух еще с берега перед отплытием с письмами о своей жизни и работе. Третьего уже с борта «Итис», примерно с середины пути, со сведениями о приблизительном сроке прибытия и курсом корабля. А один голубь так и остался сидеть в клетке. Его Неподарок хотел выпустить уже в Арденне, в случае, если его никто не встретит. Нет, про голубей хозяин не знал. Неподарок отдал клетку с птицами другим пассажирам, девушке и ее больной бабушке, ехавшим в Бархадар лечиться у шаманов, соврав им, что голуби хозяина, но господин ученый чихает от птичьего пуха, и в одной каюте с ним они жить не могут. Девочке птицы были в радость, а надменный ученый такой ерундой, как верящие в шаманов бабушки и наивные девушки, не считающие зазорным поболтать с рабом, вовсе не интересовался. К тому же, у хозяина была морская болезнь...

Но, так как в каждой сказке чудес бывает только три, дальше везение Неподарка закончилось. Да и везением ли это было...

Илан слушал все эти откровения, сидя на широкой скамье в раздевалке дезинфекции, пока Мышь возилась со своей и его одеждой, пытаясь отвоевать в прачечной рубахи без рыжих пятен и окончательно вычистить пострадавший вчера в безвременнике кафтан.

Неподарок рассказывал тихо и монотонно, даже про обваренную кипятком спину – обычное для него, видимо, дело.

– Как выглядели твои голуби? – спросил Илан у Неподарка в конце повествования.

Неподарка вопрос удивил.

– Ну... – развел он руками. – Голуби как голуби. Серо-рыжие такие, с острыми клювами...

– Список тоже ты с голубем переслал?

– Какой список? – еще больше удивился Неподарок.

– Список специалистов с Ишуллана, по которому выбирали, кого с «Итис» брать, кого оставить.

– Нет, – помотал головой Неподарок. – Никаких списков я не посылал. Депешник маленький, туда разве список впихнешь?.. Я писал только про себя и немного про хозяина, ни про кого больше...

– Тогда заткнись и никому не повторяй то, что мне сейчас рассказываешь, – велел Илан. – А то тебя и сделают виноватым. Потому что «Итис» сдал либо не ты, либо не только ты.

Неподарок опустил голову, прошептал:

– Спасибо.

– Не спасибо, – отвечал ему Илан. – Я не о тебе забочусь. А о том, чтобы, найдя второстепенного виноватого, не бросили искать главного. Пусть ищут того, кто дал им в руки список, а ты молчи.

В притолку стукнули пару раз. Илан обернулся. На пороге стоял господин Адар и, кажется, он был не вполне трезв. Хотя и не очень пьян.

– Добрый вечер, доктор, – сказал он. – Я пришел на уколы, а там Наджед... Да ну его к черту!

– Действительно, – согласился Илан, мысленно потирая собственный синяк на ягодице. – Пойдемте ко мне в кабинет, поговорим. Нам, господин Адар, потребуется ваша помощь.

* * *

Первое, что сделал Илан прежде, чем куда-то идти с Адаром – выставил вперед Неподарка: тест на принадлежность к заговору против «Итис». Ненадежный, но все-таки. Неподарок узнан не был. Уже хорошо. Второй ход: послать Мышь в кабинет на разведку – нет ли там Намура и прочего тайного общества. Третий – понять, что в родном госпитале он ведет себя, словно шпион в тылу врага, или как студент, прогулявший обязательную лекцию. Осталось еще прикрыться одеялом от доктора Наджеда, и будет полная сказка. Четвертый шаг – выпрямиться и пойти напролом. Шаг пятый, закономерный, – нарваться на то, чего не хочешь.

На парадной бледно-серой лестнице, одетой в мрамор и каменное кружево, встретился именно доктор Наджед. Хорошо, что один, без свидетелей.

– Постой-ка, есть два вопроса, – сказал он Илану. Присмотрелся к Адару, поправил очки. Узнал и любезно ему кивнул.

Адар ответил сухо и с подозрением. Илан сделал жест им с Неподарком догонять убежавшую вперед Мышь, а сам заложил руки за спину и изобразил внимание. Как обошлись с ним утром, при посторонних он обсуждать не хотел, в необходимости насилия над собой уверен не был, поэтому злился, что с ним не договорились по-хорошему. Вместе с этим, за то, что взяли на себя часть его работы, был благодарен, а особенно был благодарен за то, что работу эту как после Никара или Гагала, не нужно бегать проверять каждые десять сотых, а иногда доделывать или переделывать. Можно довериться самому и доверить других. У Илана тяжел не сам труд, тяжело постоянное беспокойство. Сегодня беспокойства нет. Илан по благодарности и злости делился внутри пополам, старался примирить противоречие, но ему сложно было не отражать это на лице.

– Меня не устраивает в том, как ты ведешь пациентов, знаешь что? – произнес доктор Наджед уже не таким осипшим голосом, как утром. Разговорился за день. – Ты им позволяешь больше допустимого. Они несобраны, капризны, ты из любого железного вояки способен сделать нытика и плаксу, не соблюдающего устав и режим, лежащего пластом при неглубокой царапине и требующего к себе внимания и сочувствия. Как у тебя это получается, я не знаю, но дезориентируешь ты их моментально. Тебе самому-то с ними такими не тяжело?

– Нет, – покачал головой Илан. – Наоборот, мне так удобнее.

– А выгода какая-то в этом есть?

– Доверие. Они со мной не спорят и уговорить я их могу в любое время на что угодно. Или не спрашивать.

– Ох, не знаю... Мне не нравится, и ты мне не нравишься – ты устал, ты не ешь, ты не спишь, при этом тебе самому кажется, что все отлично. Ты слишком близко подпускаешь их к себе. Так нельзя. Сгоришь. Сломаешься.

– Давай про это не на лестнице. И... Можно, я буду сам?

– Неможно. Порядки в госпитале устанавливаю я, и я считаю неверным, когда людей вместо того, чтобы лечить, жалеют.

– Ко мне есть какие-то замечания по лечению?

– Пока нет, но...

– Значит, не вместо, а вместе. Будут замечания, ткнешь меня в них носом. А сейчас этот разговор невовремя и ни о чем.

Доктор Наджед помолчал.

– Думаешь, увернулся, да? – сказал он. – Думаешь, оставлю тебя в покое? Не будешь спать – станем укладывать тебя с Никаром принудительно каждый раз, как поймаем.

– Я сплю, ваша в Никаром бдительность чрезмерна. Не надо надо мной стоять.

– «Сплю» – это дома в постели, а не в палате на табурете рядом с больным по четверти стражи в сутки. Вот – чтобы спал дома. Сегодня. И завтра. Если не хочешь, чтобы над тобой стояли.

– Хорошо, – пожал плечами Илан.

– Что-то ты слишком легко согласился. Обманываешь меня?

– Сам не знаю, – пожал плечами Илан. – Как пойдет.

– Предположим. Я позову, если вдруг завалит, и ты понадобишься. Завтра дежурит Гагал, послезавтра Раур. Потом ты. Снова будешь бледный, как простыня, не выпущу к больным. Сегодня чтобы ноги твоей в отделении не было! Понял? И не забудь, что завтра у нас обед в половине второй дневной. Быть при параде и в себе. Ждем генерал-губернатора, будем говорить о важном и нужном для нас и для города. Подготовься.

«Почему я все узнаю последним и почти в последний момент?» – Илан не спросил. Спасибо, что обед не сегодня, неудобно бы получилось. При параде – легко, а вот в себе... «Странно, что я ничего не знаю о планах на завтра», – мог бы сказать Илан. «Надо меньше работать и чаще разговаривать с родными», – ответил бы ему доктор Наджед. Как-то так. Обмен упреками. Он потер затылок и потопал вслед за своими. С линии мыслей о возможном расследовании дела парусника «Итис» его снесло, как порывом ветра. Что он хотел спросить у Адара?.. В первую очередь, сколько стоит найти человека в Таргене и кто с Судной берется за такие розыски. Например, сам Адар берется?..

Господин Адар сидел в кабинете на кушетке, держался за грудь и тяжело дышал. Раздеться сам не сообразил, пришлось помочь. Быстренько впрыснуть на корень языка смесь для облегчения дыхания, сделать подкожно брахский ягодник, чтобы поддержать сердце. Кожа липкая, голова кружится – по глазам видно, плохо... Закашлялся, на салфетке кровь. Тут не до вопросов по расследованию. Нельзя в таком состоянии пить, а чтобы не пил из-за своих огорчений по болезни и в жизни, нужно укладывать в отделение. С легочным Илан, наверное, погорячился, нечего Адару там делать, он следователь, а там одни уголовники. Можно к себе забрать. А как тогда просить помощи?..

– Лестница длинная, – попробовал оправдаться Адар.

– Да, – согласился Илан, помогая старому инспектору лечь и укрыться кафтаном, пока сердцебиение не пройдет. – Вы закрыли свою контору на Судной площади, господин Адар?

– Нет, – покачал тот головой. – Есть незавершенные дела. Доделаю, потом уйду. Доброжелатели ждут не дождутся, много хлеба у них отнимаю, наверное...

– Вы работаете один?

– Есть помощник и секретарь.

– Без вас справятся?

– Нет, конечно. Вы к чему ведете, доктор?

– К тому, что надо ложиться к нам и лечиться правильно, мой хороший.

– Но-но! Ты на меня свой сироп не лей! Знаю я вас, докторишек. Мягкие такие, сначала присядь, мой хороший, потом приляг, мой хороший, а потом из ваших лап не вырваться, тут и помрешь сразу. Ты, доктор, сам сказал, моя болезнь не лечится. И я не из того теста, чтобы лежать, я лучше умру на работе!

– Вы не осознаете сложности своего положения. Я вам предоставлю бумагу, чернила и посыльного носить письма. Тут не тюрьма, в любое время можно выйти к посетителям. Вам нельзя пить вина и нельзя бегать по городу, как раньше. Умрете вы раньше времени, не закончив дела, кому от этого будет лучше?

– Нет, не уговоришь. Не лягу.

– А если станет плохо? Упадете где-нибудь в городе, как мне вас искать?

– Значит, так в моей судьбе записано.

Илан пожал плечами, пошел к автоклаву вскрывать укладку со стерильным инструментом и брать лекарства для плановых инъекций. Вернулся меньше, чем через сотую – Адар уже спит. Уколы Илан все равно сделал, несмотря на сонное ворчание. Потом принес из лаборатории попону, укрыл, на втором этаже холодно. Безобразие, конечно. Давно пора завести диван и одеяло, может, тогда на то, что он не спит, ругаться перестанут. Послал Неподарка за дровами и велел топить печь. Сел к столу – Неподарку с Мышью писать перечень на стерилизацию, растворы и инструмент. Задумался. Три дня без пациентов – когда с ним такое было? В первую декаду, когда приехал, и то в самом начале?.. Да он не выдержит. Он уже скучает. Может, хотя бы в город позовут? Пустите доктора Илана к больным... Это с одной стороны.

С другой – работа в госпитале, конечно, может заменить собой всю остальную жизнь, только хорошо ли это? Погружение с головой в работу – первый и главный симптом клинической картины одиночества. А еще в этом многограннике есть третья сторона: как только начинаешь чувствовать весь трагизм, пафос или исключительность собственной жизни, жизни одинокого, никем не понятого хозяина алхимической печки, не к добру помянутая господином Адаром судьба мгновенно превращает все сакральное, возвышенное и таинственное, весь этот иератический трепет и прочие высокодуховные волнения в площадный тупой фарс. И тогда ждать можно чего угодно. Тебя опустят на землю обоссаным полом, вшами и рваными наволочками в отделении, больные начнут хором блевать (и хорошо, если только блевать) в твою сторону при каждом твоем появлении, а в руки тебе немедленно положат случай, с которым ты даже теоретически не будешь знать, что делать, чего уж говорить о практике... Люди же продолжат умирать не потому, что ты мало умеешь и знаешь, ты всегда мало умеешь и знаешь, всю жизнь, как новый больной, так мало. Они будет это делать просто потому, что всё равно все беды и радости в этом мире заканчиваются именно смертью. И говорить им лучше не то, что им на самом деле нужно, а то, что они хотят услышать, потому что правда, по сути, никому не нужна... Короче, сидишь дурак дураком с самопишущим стилом в руке, изображаешь умного, то, что хочешь делать, тебе пока не разрешают, а то, что не хочешь, с сотой на сотую само сейчас вломится в дверь.

Но список для автоклава и дезинфекции Илан составить успел, и никто не вломился. Поглядывая на тяжелые дубовые створки, он взял следующий лист и стал писать письмо Адару. А что делать, если поговорить не получается и может дальше не получаться довольно долго? Пока принадлежишь себе, моментом нужно пользоваться. Письменный текст, по крайней мере, позволит не съезжать с темы на всякие житейские истории, которых много, и некоторые у них с господином Адаром даже могут оказаться общими, не упустить мелочи, не исказить суть. Четко и по пунктам: что надо, кто интересен, с кем связан, есть ли возможность достать копии документов или разговорить мелких подай-принеси... Сколько стоят услуги частного детектива, Илан не знал, поэтому открыл сейф, вынул стаканчик с новыми, недавно отчеканенными арданскими дянами и отсыпал добрую половину в полотняный мешочек, завязал и положил поверх письма. Если это покроет расходы целиком, хорошо, а нет – будет аванс. Потом его все-таки дернули. Но, вместо Намура, то говорящего «лучше не ввязывайся в это, доктор», то умоляющего «доктор, у тебя же голова варит, помоги нам думать», в кабинет заглянул Актар и попросился на перевязку. Почему не у Наджеда и не в отделении? Тот же ответ, что и у старого инспектора: да ну их под хвост. Доктор Наджед отличный хирург? Может быть. Но он слишком строго разговаривает, а доктор Актар не мальчик, чтобы его отчитывали. Конечно, он пришел туда, где гладят не ежовой рукавицей, где пожалеют и скажут ласковое слово. Не чувствуется логика в связке? Да и не надо, мы же болеем...

В лаборатории гудела открытыми поддувалами и заслонками алхимическая печка, Илан согнал Неподарка с большого стола, где тот разложился с выполнением перечня заданий, на другой стол, в угол, застелил поверхность простыней, протер спиртом руки и занялся пациентом. Намур проник в лабораторию позже, под шумок, и молча стал помогать с перевязкой. А потом неожиданно спросил:

– Скажите, доктор, фельдшерские курсы в госпитале открываются для всех?

– Образовательный ценз – грамотность, – ответил Илан. – Кого-то записать хотите?

– Не смейтесь... Сам хочу пойти. Там же по вечерам... Как раз буду успевать.

Илану сложно было сохранить вид, будто он не удивился. У Илана из руки чуть не упал лоток с использованными бинтами. У Неподарка в углу тоже что-то зазвенело. А доктор Актар хмыкнул и сказал тихо:

– Я говорил тебе: ты не ту профессию по молодости выбрал.

Впрочем, глупо было опасаться, будто Илану дадут скиснуть совсем без пациентов. Едва советник Намур раскрыл рот, чтобы поговорить не о своих фельдшерских планах на будущее, а о чем-то более важном для государства, за доктором прибежали из акушерского: с раннего утра у себя наблюдают больную, но не могут разобрать, аппендицит это или проблемы по их части, нужно подойти и посмотреть. Подошел, посмотрел, велел брать на стол и там разбираться, пока не стало поздно. Само точно не пройдет. Женщина немолодая, за тридцать, но красивая и ухоженная, из дорогого веселого дома в верхнем квартале. Живот, как доска, при этом на доктора Илана она с нелепым кокетством хлопает глазками.

Плохо стало, когда была с клиентом, клиент принял на свой счет, распереживался, что в чем-то виноват, дважды уже присылал спросить, как она. А она, услышав про операцию, в истерику и в слезы: резать?! Будет шрам на животе, как дальше жить, как работать, кому изуродованная нужна!.. Доктор Гагал заводит привычную ему песню про «жить со шрамом или умереть без шрама прямо здесь и сейчас». Внезапно появляется сам клиент, стучит в наборное стекло двери у входа в отделение. Седой, представительный, решительный и слегка выпивший для еще большей решительности. И с цветами. Прямо с порога на все акушерское он громко предлагает замуж хоть со шрамом, хоть с тремя малыми детьми, требует вылечить, спасти, и сыплет деньги прямо на пол. Ему втолковывают, что госпиталь бесплатный, что если случай излечимый, то непременно вылечат, он извиняется, говорит что рассыпал монеты нечаянно, пытается собрать. От происходящего беременные и недавно родившие в палатах зачарованно ахают, акушерки впадают в умиление и пытаются помочь поднять просыпанное, доктор Гагал требует прекратить шум и удалиться за пределы наборных дверей вместе с оранжерейным веником, а санитар провожает заинтересованным взглядом большой серебряный кругляш, закатившийся под бельевой шкаф и не торопится сообщить об этом. И все, наверное, будет хорошо, всем нужно только слегка образумиться, перестать размахивать руками, словами, решениями и совершать другие необдуманные жесты, и просто начать лечить и лечиться.

Илан тихо попятился от суеты и постарался исчезнуть незаметно, потому что когда у людей болезнь, несчастье и кажущиеся нерешимыми проблемы, неэтично стоять и улыбаться из-за Намура, цветов, денег на полу и цитат из доктора Арайны, который в случаях неподобающего шума в отделении громогласно произносит: «Господа, не надо делать из психлечебницы дурдом!» Оперировать есть кому, с аппендицитом справятся, случится не аппендицит, справятся тем более. Если доктор Наджед возьмет операцию себе, у Илана появится примерно четверть стражи на обход отделения. А пока готовят стол в операционной и больную, можно пойти на ужин.

Дверной свинцовый переплет на выходе в сторону хирургии тоже был без трех стеклышек по центру, наверное, и с этой стороны кто-то настойчиво просился внутрь, да и выбил не нарочно. А в промежутке между хирургией и акушерским Илана дожидался хофрский доктор Зарен.

– Я к вам, – сказал он. – Разрешения спросить. Хотел бы поработать в операционной. Безвозмездно. Считаю, мне здесь есть, ч-чему учиться.

Я очень рад, что мы становимся пупом земли, подумал Илан. Безвозмездным. Но на учебу доктора благословил. В работе он Зарена видел, вторыми руками хофрский доктор годится, а первым пусть становится у себя после того, как научится, чему хотел. Повел знакомиться к Наджеду, про вранье насчет Палача даже не заикнулся и вида, будто что-то знает, не показал, подобной выдержкой можно гордиться. Спросил только:

– Надолго вы задержитесь в Арденне?

– До конца штормов, – отвечал Зарен.

– Не скучно будет ждать всю зиму в глухой окраинной провинции после ваших путешествий? Или вы для того и идете в госпиталь, чтобы не скучать?

– Что вы, – улыбнулся тот. – П-приятно оказаться в приличном городе после брахидских д-деревень.

Вот оно что. А по официальной версии все было наоборот. Корабль шел с острова Мемнор на юг, в столицу Брахида – Бархадар. Но, вроде бы, и не дошел... И ни то, ни другое близко не брахидские деревни. Как все запутано... Возможно, на месте Намура укрыться на фельдшерских курсах имеет смысл. Иначе башка вскипит.

Илан довел Зарена до общей палаты, где шла перевязка лежачих, включая отправленного на общее положение Палача, под локоть перевел через порог, сказал Наджеду быстро: «Вот доктор с Хофры, он хочет у нас поработать. В акушерском аппендицит под сомнением, просили операционную, а я на ужин», – и бросил Зарена там, отступив в коридор. Возвратным «постой-подожди» его не окликнули, и хорошо. На перевязках помогает госпожа Джума, Илан всерьез боялся, она спросит что-нибудь про Актара, а ему бы не хотелось отвечать даже на вопрос «как здоровье?» Ты госпожа доктор? Тогда читай постовой журнал и прикроватные листки, если хочешь что-то знать, разве не так? Когда у людей настолько странная личная жизнь, лучше не быть в ней посредником и информатором. Пусть они сами. Может, Актар и на перевязку из отделения вовсе не из-за строгости Наджеда убежал. А то, что Джума за Наджедом ходит хвостом и заглядывает в лицо, ловя каждое слово, Илан еще утром заметил. Свое отношение к этому пока не определил, но ему скорей не нравилось. Впрочем, доктору Наджеду тоже не нравится Мышь, но он же ее терпит. У каждой особы царской крови должна быть свита. Хотя бы мелкие прихлебатели. Так положено.

А теперь подробнее покрутим в голове хофрское посольство. Недавно кир Хагиннор сказал про Обморока: «Совсем сопляк зеленый, не было времени подготовиться, даже рот закрытым держать не научился», – и касается это, похоже, не только посланника Арирана. Все, что в посольстве и с посольством происходит, для всех там большая неожиданность, и никто ни к чему не подготовился, не согласовал легенду, линию поведения, общую политику и направление работы, над чем бы они ни работали. А какая-то задача на арданском берегу у них есть. Но случилось внезапное, утекла информация, свалились нежданные и неприятные приключения, – как обычно это бывает в Арденне. В голой пустыне из-за угла на нас внезапно наступил слон. Место здесь такое, заколдованное. Потом скажете спасибо, что легко отделались, что слон только наступил, а не сел. И всё посыпалось. Задача скомкана, исполнители в коме, Тайная Стража чешет мыслительную область под съехавшим набекрень колпаком и путается в версиях – задумано так было, коррективы внесли обстоятельства, или Арденна волшебный колодец со сказками и логикой объяснять здесь что-либо нельзя...

Хотя, если Рыжий и Обморок из разных кланов с изначально различной политикой, им и не согласоваться, несмотря на их довольно тесную взаимозависимость. Допустим, в посольстве две противоборствующие партии внутри, желающие разного исхода и разного благополучия для себя, своего клана и своего острова-государства. Еще и связанные какими-то договорами с Ходжером... Тогда в том, что у них кипит и подгорает периодически такая каша, и они говорят разное, не прикрывают друг друга и втыкают в соперников острые предметы, нет ничего удивительного. Поиграть на этом святое дело Тайной Стражи и заинтересованной третьей стороны – кира Хагиннора. И, если б эти игры не несли угрозу здоровью и жизни пациентов, Илан, может быть, даже позволил бы заварить очередной котел с невнятным месивом резких слов и странных провокаций. Обязан был бы позволить в интересах государя, государства и всеобщей безопасности. Но получается так, что он этого позволить не может. За воротами госпиталя – пожалуйста. Внутри – любому зачинщику по рукам, и в угол, особо буйных привязать к кровати...

Палата Рыжего закрыта, в притемненном отрезке коридора видно, что свет из-под двери не падает. Заснули, как стемнело? Или второй ушел на ужин, а первому света не оставил, тот все равно слепой?.. Приоткрыл дверь, заглянул. Рыжий лежит на боку, отвернувшись к окнам, Обморока нет. За окнами закат почти погас. Слабый оранжевый отблеск на дальних тучах и на стекле, в самой палате темно. И свет зажечь ничего с собой нет, а возвращаться на пост... лучше не будем. Ладно, Рыжий, давай без света. И без стетоскопа, руками. Пульс, температура, дыхание, жалобы... Все неплохо, не считая того, что на затылке уже вылезли пролежни, сквозь кожу двумя пятнами проступает сукровица, слиплись волосы. Трех дней хватило, и ведь подушка-то мягкая. А все потому, что рыжий. В остальных опасных местах чисто, там Обморок следил, а тут не знал или забыл...

Но вообще Рыжий лежит один в темноте и тяжело вздыхает не просто так, а потому, что «все его бросили».

А что такое? Где посланник Ариран?

Ушел в посольство, оставил вместо себя доктора Зарена. Доктор Зарен слишком почтителен, рядом если сидит, то в стороне, дотрагиваться до ладоней ему запрещено, и где сейчас тот доктор, неизвестно... Рыжего тошнило днем, заходил еще какой-то врач, уколы делал не в ногу, а в ягодицу, больно, поворачивал жесткими руками, щупал, перевязывал, потом поднимал, водил вокруг кровати. Пол здесь смешной, теплый, но сильно закружилась голова. Потом Рыжего ругали, что нужно вставать и ходить самому, а Рыжий сам встать не может, куда идти не видит, одежды у него нет, болеть он не умеет, но от путешествия вокруг кровати сразу заболел весь с головы до ног, и все у него плохо. И еще лежа мочиться не получается, Зарен помочь не догадывается, Арирана просить неловко, хоть и приходится, вот девушка была, она постучала ребром ладони по животу, и все пошло легко, нельзя ли вернуть девушку?..

Можно, наверное, сказал Илан. Я узнаю, что у нее с дежурствами. Сейчас нужно помочь?

Нет, пусть придет девушка. Уж лучше с девушкой, чем с Зареном и Арираном.

– Эх вы, – сказал Илан и потрепал Рыжего по макушке. – Люди с крыльями...

Хотел идти за девушкой, но Рыжий схватил его за ладонь. «Откуда знаешь?»

– Говорил про вас с киром Хагиннором.

«Зачем?»

– По просьбе Арирана.

«Не слушай Арирана. Ему нельзя решать, его накажут».

– Ведь он все равно влезет, ему втемяшилось, что нужен разговор. Ему нельзя решать, а тебе? Тебе можно?

«Мне можно, я не хочу».

– Кир Хагиннор про себя сказал то же самое.

Тут Рыжий задумался. «На самом деле это плохо».

– А почему ты сам не хочешь с ним поговорить? Вы накрутили тут каких-то тайн. Вокруг себя, и вокруг него, по-моему, тоже. Если Арирану с ним разговаривать не по возрасту и не по чину, спаси его от наказания. Начни сам, вдруг получится. А не получится, пошлёте с киром Хагиннором друг друга подальше, Ариран успокоится и перестанет лезть.

«Тебе доверяют? Ты не просто доктор? Ты много значишь, много знаешь?»

– О чем?

«Кто Небесный Посланник на Ходжере?»

– У них тоже есть такой, как ты?

«Пятьсот лет не было. Или мы не знали. Теперь появился. Если не понял, о чем я, забудь, что я спрашивал. Клянись».

– Не буду клясться, – сказал Илан. – Я, в первую очередь, просто доктор. Могу помочь – помогу, вредить не собираюсь. – Про себя: «Вы и сами справляетесь». – Тебя ужином кормили?

«Нет».

– Наподдам я этому вашему Зарену. Ладно, не грусти, схожу за девушкой, за Зареном. И... есть у меня один приятель из Столицы. Он много знает про всё и про всех. Быть может, с ним тебе поговорить. Тебе и ему. Не Арирану с киром Хагиннором, а то подерутся. Может, так лучше будет...

Рыжий только вздохнул. Видимо, уже счёл, что, как и Обморок, наболтал лишнего.

В следующие пятнадцать сотых кое-какие проблемы Рыжего Илан сумел решить, а вот сам до ужина не добрался. Прозвучала команда мыться в операционную всем, кто не боится крови. Женщина, подобрана городской стражей в пальмовой аллее в пяти кварталах к востоку от дворца. Тринадцать ножевых – голова, шея, грудь, живот, бедра. Илан пошел. Живот – его часть работы. Голова и шея Наджеду, грудная клетка Рауру. Никто больше не вспоминает про «в отделение ни ногой» и «чтобы спал дома». Вообще никаких возражений.