Текст книги "Сказки Рускалы. Василиса (СИ)"
Автор книги: Ляна Вечер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
– В Торгограде шибко-то по сторонам не глазей. Поговаривают, там девицы заморские…
– Мы коней для пахоты едем выбирать, а не на девиц смотреть, – жесткая щетина легонько царапнула мою щеку.
Борода Ярке очень даже шла, до того никогда не носил, а тут вздумал чего-то. Льняного цвета, как и волосы, густая – она прибавляла молодцу пару лет, а то и больше. От того Яр выглядел серьезнее: эдакий кузнец-молодец усатый да бородатый. Как повяжет фартук, возьмет в руки молот – глаз не отвести.
– Кружка на столе, – на ухо сказал друг и, взяв сумку, отправился за порог.
Та самая кружка, в которую Ярушка мне нашептывал то, что вслух сказать стеснялся. Красивых слов он говорить не умеет, оттого речи из посудины – нескладные обычно – еще дороже кажутся.
«Как пахота закончится – свадебку сыграем». Сердце быстро-быстро заколотилось, в руках захолодело. Кузнец и есть кузнец. Ни поцелуя не дождалась, ни в чувствах не признались, а уже за свадебку… Да и как жениться-то, когда вся округа нас без того мужем и женой считает? К н и г о е д . нет
– Уехали? – Соловей сунул нос в приоткрытую дверь.
– Уехали, – хмурая, с кружкой в руке, буркнула я.
– Ну, хозяйка, давай пирогов с вишней, – осмелев, разбойник вошел в горницу.
Молодец повадился при любом удобном случае – когда Яра нет дома – захаживать на стряпню. С кузнецом он встречаться не любил – Яр его не жаловал, а вот пироги мои разбойнику шибко по сердцу пришлись. Нет, я не против гостей и накормить в радость, но друг закипал, узнав, что Соловей снова заглядывал к нам…
– Ты бы приходил, когда муж дома.
– Ага, – ухмыльнулся черноволосый парень, – чтобы он меня в подкову согнул. А ты чего хмурая такая?
– Ничего не хмурая.
– Гляжу, пироги-то с мухоморами в лучшем случае.
Отвечать не хотелось. Видела, что парень старается подбодрить, как умеет, но уж шибко укусили слова Яра из кружки. Сделал, называется предложение, замуж позвал…
– Шутить я никогда толком не умел, – Соловей растерянно пожал плечами, – но грусть твою унять могу.
Как я жила без такого друга как Соловей-разбойник? Скучно, по-серенькому. Его способ развеять все печали оказался «увлекательным» и, конечно, шел против всех правил. Вздумалось разбойнику подсобить селянам перед пахотой. Поля на весеннем солнце греются, от снегов избавляются, а как подсохнет землица, так пойдут плуги борозды оставлять. Да вот беда – зимой лютой кони пахарские померзли насмерть. Хорошо, ежели на одну голову в Торгограде денег хватит, а пахота – конца и края не видать.
– Малуша углядит – худо будет. Ей точно не по нраву придется, что мы без разрешения ушли, – тряслась, что заяц, выглядывая из-за угла амбара.
– Не боись, – Соловей и не думал волноваться, – главное – успеть к месту вовремя.
– Ох, жила себе честно девятнадцать лет, а тут в разбойницы подалась.
– Не хочешь – не ходи, я не заставляю.
Вопреки совести – очень хотела пойти с Соловьем грабить честных купцов. Дело недоброе, но сидеть дома еще хуже. Радоваться надо – милый замуж позвал, а во мне злость вместо счастья клокочет.
– Пойдем, – разбойник потянул меня за руку.
Весеннее солнце разошлось по-летнему. Шерстяная рубаха липла к телу, из-под плотного платка по щеке поползла капелька пота. Ветер разносил ароматы весны: мокрой земли да талого снега.
Как только выскользнули за ворота Глухомани, в душе появилось мерзкое, липкое чувство. Дело даже не в том, что разбойник вел нас к тракту, где совсем скоро пройдут купцы с десятком коней из заморских земель… Тяжесть нарастала с каждым шагом. Хотелось немедленно развернуться и бегом кинуться домой.
– Стой, Соловей! – я дернула с головы платок, и ветер окутал прохладой голову.
– Глянь на солнце, опоздаем.
– И пусть! Давай не пойдем.
– Слушай, Василиса Дивляновна, – молодца явно раздражала нерешительность, – силком не тащил. Согласилась помогать – будь добра, пошевеливайся!
Проваливаясь в талый снег, черпали влагу сапогами и уходили все дальше от Глухомани. Когда вышли на тропинку, обернулась и поняла – нет больше позади частокола с зельным кругом. Исчезло село.
– Нельзя было уходить, – уверенность в правоте крепла.
– Что ж такое! Доберемся до места, поможешь отвлечь одного из торгашей, дело сделаем – и домой. Чего трясешься-то?
– Лихо вслед дышит…
Спор с Соловьем вышел жаркий. Не слушал меня молодец. Думал, что струхнула на разбой идти. Удерживала его, как могла – без толку.
– Довольна? – Соловей зло сплюнул под ноги.
В мешанине рыхлого снега и грязи на тракте отчетливо виднелись свежие следы конских копыт, сапог и колес. Выходит, из-за моих страхов пропустили купцов, и теперь пахота в Глухомани хорошенько затянется. Шутка ли, три поля одним конем вспахать?
– Ладно, – махнул рукой разбойник, – чего теперь толковать. Каждую весну по этому пути коней водят в один и тот же час. На будущий год с собой не возьму. Так и знай.
– Сама не пойду.
Соловей еще раз вскинул ладонь, но только пальцы в кулак сжал. Молодец так складно все придумал, а я подвела. Впрямь стыдно стало.
– Слышишь? – вдруг зашептал парень, вглядываясь вдаль.
– Нет.
– Идет кто-то.
– Где? Не вижу…
Разбойник потянул меня к обочине. Пара мгновений – и мы окончательно промокли, засев в снегу за толстым стволом дерева. Десять раз пожалела, дюжину раз себя отругала за бездумность. Сидела бы сейчас в избе, вышивкой занималась, а не мокла в лесу. Как назло, небо быстро начало затягивать тучками, собрался первый дождик.
Скоро на дороге и впрямь появилась фигура, здорово напоминавшая человеческую, но даже издали ясно – нелюдь. То ли баба, то ли мужик изо всех сил тянул за собой упиравшегося коня.
– Кикимора, – вздрогнула от голоса Соловья.
– Где ж видано, чтобы кикиморы по трактам гуляли?
– Эта может, – ухмыльнулся разбойник. – Бедовая.
Чем ближе она подходила, тем больше угадывались черты нечисти. Кикимор отродясь не видала. Босая, с шерстью на ногах, с торчащим из-под рубахи хвостом, тоненькая, неряшливая старушка как только не обзывала беднягу-коня. Хотя животное с натяжкой конем назвать можно – кляча худая, ребра под черной шкурой ходят, а вот грива да хвост – думала, показалось – огнем играют.
– Здорово, Беда! – Соловей выбрался из укрытия и зашагал навстречу кикиморе.
Нечисть, вздрогнула от неожиданности и, остановившись, осторожно повернула голову к разбойнику. Глазки злобно сверкнули, губы разошлись в беззубой улыбке:
– Соловушка, касатик, – с наигранной радостью закряхтела старушка, – сколько лет, сколько зим!
– Ой ли? – заулыбался молодец. – По осени виделись.
– Да? Не припомнить так сразу-то, – кикимора вытерла капли дождя с морщинистого лица, одновременно пытаясь не упустить коня.
До чего же худющий! Если откормить да руку приложить – настоящий красавец будет. Масти вороной, только поблекла шкура. Жилистый – видать, что выносливый, и грива огненная. Не простая скотинка-то.
– Куда собралась? – Соловей сложил руки на груди, давая понять – мимо не пройдешь.
– Так… я это… – Беда не торопилась с правдой.
Сообразив, наконец, что прятаться больше не нужно, ломая ветки, я выбралась на тракт. Кикимора мигом сообразила, как ловко уйти от ответа:
– Гляжу, подельницу новую завел.
– Коли старая с моими денежками сбежала, что еще остается? – с укором заявил разбойник.
– Какими твоими? – выпучила глаза нечисть. – Свою долю взяла.
– Вот как? – в изящных руках молодца заиграл желтым светом зачарованный кинжал. – Свое взяла, значит?
– Соловушка, ты чего?! Ты чего, касатик?!
– Язык укорочу, чтобы не мела попусту, – серьезность его слов не вызывала сомнений.
Беда задрожала, что веточка на ветру. Взгляд не сходил с затупившегося оружия. Руки выпустили узду, но рвавшийся тикать конь отчего-то замер и любопытно застриг ушами. В глазах вспыхнул огонь, язычки пламени облизали темные ресницы.
– Коли обидела, так не со зла, – запричитала старая нечисть. – Ты меня знаешь…
– Знаю, – холодно отрезал Соловей.
– Возьми найтмара, хороший. Волшебный он!
Найтмара мы, конечно, взяли в счет уплаты долга, а кикимора, не веря своему счастью, свернулась, что еж клубочком, и в лес укатилась. Только вот что такое найтмар ни я, ни Соловей-разбойник не знали.
– И что с ним делать? Худой, своим ходом не дойдет, поди, – расстроено оглядывал животину молодец.
– Дойдет, – я осторожно дотронулась до теплого носа коня, – жить-то хочется. Да? – вопрос отправила найтмару.
Животное фыркнуло, выпуская из ноздрей клубок дыма. В глазах стихали огоньки, грива и хвост полыхали тише. Хоть он и седлан, да не решалась взобраться. Мало ли – или не примет, норов-то ого-го, или от бессилья на ноги упадет.
– Ты ему нравишься, – попытки молодца погладить найтмара закончились неудачей.
– Он мне тоже.
Конь впрямь легко давал почесать себя за ухом, провести ладонью по морде. Не взбрыкнул, когда потянула за узду. Пошел за мной смирно, даже не думая сопротивляться.
Глава 11
Прохладный весенний ветер забирался под влажную одежу, пробирая до костей. Луна уже выскользнула на светлое небо пощеголять перед красневшим на закате солнцем. Дни стояли теплые, а вот ночи лучше проводить дома под одеялом. О том и мечтала, пока шли к знакомому месту, откуда всего-то пара шагов спиной до Глухомани.
Соловей что-то щебетал про сельскую конюшню, мол, туда найтмара пристроим – я не слушала. В моих мыслях несчастное исхудавшее животное уже жевало сено да овес в переделанном под стойло сарае, что у нас во дворе без дела стоит. Никому не отдам, пусть и не надеются. Конь словно слыхал, о чем думаю, и даже шаткая походка бодрее делалась.
– Ау-у-у! – грубоватый девичий голос донесся из чащи, повторившись эхом.
Разбойник замер, мы с найтмаром тоже остановились. Молодец обернулся и с опаской уставился в темнеющий лес. Нам неприятности не нужны, а заплутавшая девушка в такой глуши как есть не к добру. Ауканье повторилось несколько раз, послышался треск ломавшихся веток.
– Кто сюда забраться мог? – холодок в груди растекся по телу.
– Знать не знаю, – пожал плечами Соловей, – но точно не случайный прохожий с тракта завернул.
– Уверен?
– Чтоб мне провалиться… – разбойник не договорил, притих вслед зову девичьего голоса.
Предчувствия, одолевавшие днем, вернулись и налегли на душу валуном. Не приведи солнце, Кышек снова нечисть какую подослал. Неизвестная гостья кричала все громче, настойчиво звала «людей», будто точно знала – не одна в лесу.
– Давай-ка прибавим ходу, – молодец покосился на коня. – Ну, хоть постараемся шибче копытцами перебирать.
Коняшка недобро фыркнул и даже не подумал ускорить шаг. Плелся медленно, запинался и, в конце концов, принялся упираться. В начале пути заметила – найтмар в рыхлый снег не проваливается, мягко ступает, что рысь. Теперь же он уходил в подтаявшую кашу ногами, всем видом показывая – ох, и тяжко бедной скотине.
– Он издевается! – шепот Соловья больше походил на крик. – Специально ты, да?! – он чуть не уперся лбом в морду коня.
– Угомонись! – оттянула молодца от животного. – Он не человек, чего пристал-то?
Ответить разбойник не успел. Из бурелома, неуклюже ступая, к нам выбралась пухленькая девушка. Растрепанная русая коса, богатое, но страшно грязное платье говорили о долгом и нелегком пути незнакомки. Там мы и замерли, переглядываясь. В руках девицы мелькнула увесистая дубина:
– Кто такие?! – она с угрозой выставила вперед оружие.
– Глянь-ка, орала-орала, людей звала, а теперича сама не рада, – ладонь Соловья потянулась к кинжалу.
– Эй! – девица нахмурила широкие брови и пригрозила дубинкой. – Чьих будете?!
Больно уж девица похожа на знатную особу. Вон, жемчугов на подоле, что звезд в ночном небе. Ей бы меч справный с блестящим яблоком, а не деревяшку в руку.
– Василиса, отойди-ка, – Соловей встал передо мной.
– Ты Василиса? – глаза незнакомки вдруг блеснули радостью. – Василиса Дивляновна?
– Ты сама кто такая? – молодец не дал ответить.
– Несмеяна я, дочь Гороха, – торопливо принялась объяснять девица. – Глухомань ищу…
– Царевна? – недоверчиво сморщился Соловей. – Вась, обнюхай-ка ее, может, опять колдовство какое?
Как собаке приказал… В другой раз сама бы разбойнику дубину об голову поломала, но сейчас – прав он. Обойдя девицу, втянула носом прохладный воздух. Кончик тут же занемел, но кроме человеческого духа ничего не учуяла. Ни намека на ворожбу.
– Вроде не несет чарами.
– Правду говорю – Несмеяна я, дочка государева. Беда у нас.
– Какая беда? – глядя на раскрасневшиеся круглые щеки девицы, понимала – не врет.
– Ой, беда-а-а! – затянула она, ухватившись за пышную грудь. – Царь у Рускалы теперича ненастоящий!
– Ты что такое несешь? – Соловей вздернул брови.
– А то и несу! – упрямо подтвердила Несмеяна. – Нынче на троне Кышек сидит в папкином обличье. Вот этими вот глазами видала, – она захлопала ресницами.
– А где Горох? Потап где? – я старалась сохранить остатки спокойствия.
– Потапа изловили, в темницы отправили. Думала, отец за нашу любовь наказать решил, пошла разбираться. В щелочку подглядела, как оборотень этот превратился… Папа тоже в темнице, – Несмеяна звучно хлюпнула носом, еле сдерживая слезы.
– Сюда как умудрилась добраться? – разбойник явно не спешил доверять девушке.
– Так на коне, – пожала плечами царевна. – С Потапом тайком повидалась, он отправил в Темный лес к Яге. Насилу нашла ведьму – лихо спряталась. А уж она-то меня в Глухомань послала, клубочек дала. По нему и добралась.
– Конь где? – не унимался Соловей.
– Тут недалече в болото угодили, конь утоп, а я с горем пополам выбралась.
Вопросы у молодца наконец-то закончились. Переглянулись с ним, повздыхали нерешительно, да делать нечего – нужно к Малуше царевну Несмеяну вести.
Пока я устраивала найтмару ночлег, Соловей помчался за ведьмой. Несмеяна так испереживалась, так умаялась с дороги, что, умывшись и получив чистую одежу, натянула простую рубаху не по размеру – бровью не повела.
Найтмар выпил три ведра воды, хорошенько поужинал овсом и задремал в сарае. Ох, бедняга-бедняга. Хотела откормить, поправить, чтобы шкура заблестела, бока округлились… Сердце чуяло – придется уходить, а вернемся или нет, сам черт не ведает.
– Василиса, ты где? – грубоватый голос царевны прокатился по двору. – Мне одной страшно.
– Странная ты, – я выглянула из сарая, – в путь-дорогу одной не боязно, а в избе у печи трусишь.
– Я смелая, – смутилась девица, – но сердце не на месте.
– И у меня не на месте.
Нисколько не слукавила. Как услыхала, что Кышек трон занял, так и не могла окаянное в груди унять. То в жар бросит, то в холод. Он же теперь всю Рускалу вверх дном перевернет, не успокоится, пока заклятье Вечности не сыщет.
– Ты, значит, пряничек нашего Потапа? – чтобы отвлечься, принялась ворожить кашу на ужин – на большее настроения нет.
– Это он так меня назвал? – царевна заметно засмущалась.
– Он, кто же еще? – улыбнулась я. – Разве сам тебе не говорил?
– Он больше молчит, когда видимся, а теперь и вовсе в темницу угодил, – помрачнела она.
– За что его туда?
– Кабы я знала! – Несмеяна закрыла пухлыми ладонями лицо.
Во рту пересохло, в голове застучало, а каша в горшке запахла горелым. Скорее вытряхнула в миску неудавшийся ужин и тяжело вздохнула. С таким настроением к столу и подходить не стоит.
Пока отковыривала ложкой остатки со дна, дверь распахнулась, и в избу чуть не влетел запыхавшийся Яр. Так и застыла – раньше, чем через седмицу, его не ждала.
– Гляжу, у нас гости, – он кинул сумку на пол и принялся стягивать сапоги.
– Ты почему так скоро? Случилось чего?
– Это ты мне расскажи, что стряслось, – друг утер раскрасневшееся от спешки лицо огромной ладонью. – Душа изнылась, решил вернуться.
Следом в горницу вошли Малуша и Соловей. Ведьма бросила на меня суровый взгляд, но промолчала. Не стала при Ярке выговаривать за побег – на том спасибо. Вон, у разбойника глазки ходят – видать, хорошо влетело.
Собравшись за столом, мы выслушали девицу, высказали каждый свои мысли, но что делать – решить не смогли. В палаты царские опасно соваться – супротив царских чародеев не сдюжим, даже если Ягу позовем. Раскатают нас, что тесто на пироги, и не вспомнят как звали.
– Надо проверить, не пошел ли кто по следу, – Малуша закатала рукава расшитой рубахи. – С Яром сходим, а вы пока думайте, как Потапа выручать да Рускале царя ворочать?
– Не слушает меня никто, – Соловей раздраженно постукивал пальцами по столу. – Говорил Василисе – обратись к Кощею, он поможет…
– Она тебе что, первая подруга Бессмертного? – оборвал Ярка.
– Подруга – не подруга, а перстенек его имеет. Захочет – свидится с колдуном, – бессовестно сдал меня разбойник.
– Какой еще перстень? – в глазах друга мелькнула злость. – Вася, что он такое говорит?
– Потом расскажу, Ярушка, – пролепетала я дрожавшими губами.
– Так, добрые молодцы и красные девицы, – Малуша встала из-за стола, – хватит толковать. Поутру жду дельных предложений, а сейчас и впрямь надо идти.
Несмеяна оказалась, для царских-то кровей, девицей неприхотливой. Слопала подгоревшую кашу и, забравшись на печь, захрапела – не всякий богатырь так сумеет.
Погасила лучины и улеглась в кровать, но заснуть не смогла. Тяжелая голова сердцу покоя не давала. Обозлился на меня Ярушка, да и со свадьбой ничего не решили. Ох, о чем думаю? Какая, к лешему, свадьба, когда такое случилось?! Аспид в темницах неизвестно за что, на троне Кышек...
Заполночь дверь скрипнула, и в горнице вспыхнули огоньки – Ярка вернулся после обхода. Хотела встретить милого, да не решалась – шибко разговора боялась. Пока раздумывала, друг потихоньку зашел в комнату и поднял крышку сундука. Достал мою дорожную сумку, бросил взгляд на кровать и так же тихо вернулся в горницу. Чего удумал? В сумке-то кроме книги да перстня Кощеева и нет ничего. Ох, не приведи солнце… Подождала еще немного и, не выдержав, сдернула одеяло.
Яр стоял ко мне спиной, поднеся книжку к лучине. Он старался осторожнее перелистывать страницы, чтобы не шуршать. Кузнец то открывал, то закрывал колдовскую книгу, словно не мог решить – нужно ли читать. Широкая спина молодца раздалась от глубокого вдоха.
– Зачем ты ее взял? – вопрос шепотом расколол тишину.
– Вася! – резко выдохнул друг. – Напугала.
– Есть чего бояться? – стараясь не разбудить гостью, тихонько подошла и забрала из рук милого книгу.
– Не моли чепуху, думал, ты спишь.
– А вот не сплю.
– Не доверяешь, значит?
Притихшая было царевна вдруг смачно хрюкнула, заставив вздрогнуть. Я натянула на босые ноги сапоги, завернулась с головой в пуховый платок и кивком указала на дверь.
– Потолкуем? – набравшись смелости на свежем воздухе, дрожала не то от волнения, не то от ночной прохлады.
– Давай потолкуем, – Яр щелкнул пальцами, и лучины в горнице вспыхнули сильнее, отдавая из окна слабый свет.
– Зачем книгу взял?
– Хотел отыскать способ в палатах царских не оплошать, – глаза друга растерянно забегали. – А ты, гляжу, лучше Кощея о помощи попросишь? – укор милого больно шаркнул по сердцу. – Давай, расскажи жениху – откуда перстень взялся? Побрякушку на пальчике видал – недешевая вещица, – Ярка расходился все сильнее, голос сделался громким, напористым.
– Ярушка…
– Как жениться на тебе, ежели столько тайн между нами?!
– Так и не женись!
– Вот как, значит?! Вся Глухомань шепталась, мол, Василиса тебя любит без памяти, бегает, что псинка верная. Выходит, зря бегала столько лет?! Или тебя кузнец не устраивает уже?! – его взгляд налился злобой, в тусклом свете видно – остервенел друг. Обида за душу крепко взяла, да такая горькая. Стараясь не расплакаться, зубы сжала, голову опустила, зажмурилась. – За спиной у меня с колдуном снюхалась! На цацки дорогие позарилась!
– На себя глянь, язык – помело! – раскрыла глаза и не смогла больше держать гнев. – Впрямь решил, что собачонкой всю жизнь за тобой бегать стану, хвостиком на каждый взгляд вилять?! Замуж из кружки позвал, да и не позвал… так, предупредил, мол, женюсь, – я захлебнулась плачем. – Да иди ты к черту!
Яр крепко сжал кулаки, тряхнул льняной головой и зашагал прочь со двора. Вслед глядела, соленые слезы глотала, но ворочать не собиралась. Хочет средь ночи по селу бродить – пущай бродит. Ишь ты, псинку верную нашел, безотказную душу!
Вернувшись в избу, в сердцах пнула его сумку, оставленную у порога. Проснувшись от грохота, на печи подскочила Несмеяна:
– Утро уже?
– Ночь на дворе. Спи, – пряча слезы, потушила лучины и отправилась в комнату.
Рыдала в подушку пуще прежнего. Почти неслышно, глухие всхлипы рвались из груди, а боль в душе не стихала. Так и уснула, обессиливши от отчаянья.
Утро облегчения не принесло. Яра дома не было, и сумки его тоже. Все углы проверила, во все сундуки нос сунула – нет ее нигде. Догадка холодом взяла за грудки. Глядя, как я засуетилась, Несмеяна свесила ноги с печи и сонно зевнула:
– Чего потеряла?
– Яр приходил?
– Приходил, до рассвета еще. Собрался, словно в дорогу.
– Да, что же ты меня-то не разбудила?! – ноги от внезапной слабости подкосились, и я опустилась на лавку.
– Откуда знать было, что будить надобно? – удивилась царевна.
– Ох, матушки…
– Ты чего? – испугалась девица. Спрыгнула с печи, ко мне поспешила.
– Ушел он! Не воротишь, – схватилась за голову и замычала.
– Да ну, быть не может. Вернется!
– Не вернется, – холодно заявила Малуша, неожиданно распахнув дверь.
Взгляд тяжелый взволнованный, сама бледная, что утопленница. Ведьма разжала пятерню, и на ладони сверкнул прозрачным камнем перстень Кощея.
– Ночью кузнец наш удумал лихо… – она присела рядом и сжала мою руку.
От слов Малуши чуть сердце стучать не перестало. Соловей полуночничал да углядел в окно огонь факела. Решил поглядеть, кто по улице бродит. Оказалось – Ярка. Не стерпел друг любопытство соседа, охальничать начал. Слово за слово – драка завязалась. Псы лай подняли, люди из домов повыскакивали, разняли. Да пока растаскивали, у Ярки перстенек выскользнул, упал на талый снег и звездочкой загорелся. Признался кузнец, что хотел из Глухомани уйти и перстень с собой забрать, чтобы я с Бессмертным не свиделась. Уйти-то ушел, но подарок колдуна разбойник не отдал.
– О чем только думал? – Малуша тяжело вздохнула.
Отвечать не стала. Слез не осталось, голова болела от переживаний. Солнечное весеннее утро показалось мерзким. Когда на душе черным черно, тяжело глядеть, как все вокруг оживает. Хотелось сквозь землю провалиться, исчезнуть, сгинуть, никогда не быть…
Ведьма с Несмеяной тоже молчали. Что тут скажешь, когда и так ясно – беда на беде сидит, бедой погоняет. Малуша осторожно положила подарок Кощея на край стола. Рука сама к перстню потянулась, надела его на палец и заиграл прозрачный камень на свету.
– Нечего сидеть, лавки греть, – пересохшее горло с трудом выпускало слова. – Надо колдуна на помощь звать.
– Вот это правильно, вот это умница! – оживилась ведьма. – Давай-ка, девонька, в путь-дорожку собирайся.
Сейчас хоть к черту на рога, хоть к мавкам в омут. В сумку отправились тетушкина книга да шапка-невидимка, о которой и думать забыла. Подарок Вареньки швырнула в сундук что тряпку, а зря – волшебными вещами раскидываться не стоит.
Хотела найтмара в сельскую конюшню определить, чтобы без ухода не остался, но как вошла в сарай, так и обомлела. Вместо худосочной клячи с поблекшей шкурой на меня глядел вполне упитанный лоснящийся конь. Вороной до синевы с игравшей огнем гривой, найтмар довольно раздувал ноздри.
– Как же таким справным за ночь сделался? – улыбнулась от умиления и погладила коняшку. – Ну чего ластишься? Уходить надобно, но я вернусь. Или со мной хочешь? – он почти по-человечески затряс головой, мол, хочу – спрашиваешь еще. Вот дивный, каждое слово понимает. – Как же звать тебя, чудище волшебное?
В глазах найтмара взвились языки пламени. Сощурившись, осторожно дотронулась до горящей гривы и не обожглась. Чудо-чудное! Огонь горит, а руку не кусает.
– Крес. Нравится имя? В стародавние времена наши предки так огонь величали. Ты заморский конь, хоть имя наше будет. Крес, – повторила, смакуя на языке теплое слово.
– Ва-а-ся! – со двора послышался голос Малуши и шмяканье ног по талому снегу.
Был бы Ярка дома – снег бы прибрал… Вот этого больше всего и боялась... Любая мелочь станет о друге напоминать, мыслями к нему тянуть. Нет, надобно скорее из Глухомани уходить.
– Тут я, – выглянув из сарая, помахала ведьме.
– Выходи, буду уму-разуму учить, – добрая улыбка на ее румяном лице немного разогнала тучи над моей головой.
– Как Кощея уговорить расскажешь?
– Это ты сама придумай, – отмахнулась Малуша. – Другой к тебе разговор. Подарком Бессмертного около Глухомани пользоваться не вздумай, иначе невесть куда попадешь. Здесь все начисто колдовством пропиталось. Пойдешь по тракту на север, увидишь сосну – крона в облаках, подле нее свернешь к тропке и придешь к хутору. Там уж можешь перстенек кинуть.
– Раз так, я на коне добираться стану.
– На каком коне? – непонимающе уставилась ведьма.
Поманила Креса из сарая. Тот, кивая, послушно вышел во двор. На ярком солнце еще краше шкурка заблестела, огненная грива да хвост запылали. Шумно задышал конь, черными губами к моей руке потянулся.
– Знакомьтесь еще раз, – поиграла кончиками пальцев с языками пламени, – это Крес.
– Вот чудеса! – ахнула Малуша. – Это вчерашняя кляча?
– Не знаю, – заулыбалась я, – сегодня в сарае нашла. Подменили, как думаешь?
– Если только кто-то глупый, – шутливо подбоченилась женщина. – Кто же такого красавца взамен дохлой животины оставит? – любуясь, она обошла Креса. – Василиса, опасно на нем ехать. Шибко приметный. Думаю, Кышек уже по Рускале рыщет.
– Пешком еще хуже.
– Твоя правда, – вздохнула ведьма. – И так, и эдак ненадежно. Может, до хутора пусть Соловей проводит?
– Пусть проводит, только как? Вдвоем на найтмаре поскачем? – Крес головой затряс, заржал тихонько недовольно. – Видала? Он против.
– Осталась в конюшне лошаденка старая, для пахоты непригодная. Вот ее разбойник и оседлает.
Да я ж не против, пусть хоть на коромысле скачет. С Соловьем дорожка веселее покажется и мысли лишние, что мухи, липнуть не станут.
Разбойник нынче первый парень на селе: не спавший, глаз синевой заплыл после ночной драки. Пожилая лошадка под седлом, челка с проседью. Она плелась по тракту неспешно, глазенки полузакрыты. Куда ей торопиться? Жизнь прожила, многое повидала – некуда.
– Что, милая, на старости лет погнали тебя невесть куда? – молодец сочувствовал кобыле. – Ты, гляди, не сдохни по пути.
– Да-а-а, так ехать – пешком скорее было бы, – то и дело одергивала Креса, порывавшегося прибавить прыти.
– Любуйся весной, Василиса. Может, больше не придется.
– Умеешь подбодрить, ничего не скажешь.
Верхом давно не каталась, а на волшебном коне так и вовсе никогда не случалось. Найтмар ступал мягко, раскачивал на медленном ходу, аж веки слипаться начали. Мотнула головой да глаза выпучила.
Весна и впрямь хороша – птицы щебетали без продыху, запах тепла совсем рядом. Все вокруг приятное волнение в сердце вызывало. Просыпалась Рускала после зимнего сна. Ежели честно – не люблю талый снег и слякоть, холода больше по душе, но начало весны всегда с трепетом встречаю. Чувство такое, словно вот-вот доброе со мной приключится… Может, от того боль-тоска не согнула, не сломила меня. В груди-то пекло, Яр перед глазами вставал, что настоящий.
– Далече уж уехали, – скучающий Соловей лениво зевнул, – скоро своротка в лес будет. Надежнее по лесной тропе, там и речка есть, животинку напоим. Хорошо эти места знаю, не заплутаем. Умаялась, милая? – он легонько похлопал старушку по шее.
– Как ты с ней ласково, – хмыкнула я.
– Мне на лошадей не везет, – улыбнулся в ответ молодец. – Всю жизнь то хромые, то косые попадаются. Однажды не пожалел золота в Торгограде, купил коня резвого. Заметь, не украл – купил, а тот и года не протянул – издох от какой-то хвори. С тех пор плюнул, перебиваюсь чем придется.
– Встретишь еще своего.
– Сказала так, будто не коня – жену встречу, – в голос рассмеялся Соловей, указывая на поворот в лес.
Лошадь разбойника совсем печально по тропе шла. Я уже сама к реке не меньше нее хотела – смотреть жалко. Попьет, авось полегчает немного. Крес, наоборот, оживился, видать, лес ему больше дороги нравился. Странно, но понимала его, словно человека. Ни грива огненная, ни пар с искрами из ноздрей волшебным животное делают – чует хозяин найтмара, как себя.
Припали к оттаявшей реке наши друзья с копытами, а мы рядом устроились. Соловей достал из сумки хлеб, надломил и мне кусок протянул. Таким вкусным показался с голоду да на свежем воздухе. Никогда еще так краюшку во рту не смаковала.
– Нравится? – лукаво глянул разбойник.
– Уху! – с набитым ртом закивала я.
– Сам пек ночью, – довольно заявил парень. – Спать все одно не выходило.
– Ничего себе! – проглотила, не дожевав, чуть не подавилась. – Не шутишь? Ты еще и хлеба печешь.
– Пеку. Яр хорошо в глаз врезал, а стряпня успокаивает. Мне кажется, что не нашел я себя в жизни, а разбойничаю из-за крови папкиной… – немного подумав, молодец вздохнул. – Ты не серчай, Василиса, потом уж сообразил, что о перстне нельзя при кузнеце твоем говорить было. Больно ревнивого в мужья выбрала.
– Не муж он мне, – буркнула я.
– О, как… Надули нас, а мы поверили.
– Звал замуж, да только так звал… и наговорил кучу всего, аж тошно, – боль рвалась наружу, душу облегчить.
– Коли есть любовь, тошно не будет. Видать, у вас не так.
Только Соловей последнее слово обронил – не до душевных разговоров стало. На растаявший пятак земли, шурша крыльями, опустился огромный ворон. Снова эти глаза… красное пламя в них играло. В голове мелькнула светлая ночь, когда Ярка голыми руками такую же птицу убил.
– Соловей, это от Кышека, – испугано зашептала я.
– Ах ты, погань! – выронив недоеденный хлеб, молодец схватился за кинжал.
