Текст книги "Сказки Рускалы. Василиса (СИ)"
Автор книги: Ляна Вечер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
– Все мы одной ниточкой в клубок смотались, – Кышек вплотную подошел к Туге. – Как только великая сила коснется меня, не поскуплюсь ни на чины, ни на злато. А коли удумаете палки в колеса вставлять или сами на заклятье Вечности рот раскроете, – Кышек ухватил колдуна за бороду и потянул вниз, – я вас даже из Нави достану. Уяснил?!
– Уяснил! Ой, уяснил! – жмурясь от боли, чародей припал на колено. – Кто же супротив тебя из наших пойти осмелится? Все про твой норов знают, все боятся.
– Я сам себя иногда боюсь, – легко улыбнулся Кышек, отпуская чародея.
– Голова-батюшка, все тебя боятся, но по терему колдовскому недовольства бродят, – оправившись от унизительной трепки, заговорил Туга.
– Чем недовольны чародеи?
– Так молодец этот… которого ты приказал обучить уму-разуму, совсем дураком оказался. Уж бьются колдуны над ним, сил не жалеют, а что по дереву кулаком. Поговаривать начали, что сгубят его, сил, мол, никаких нет.
– Ты моя правая рука, Туга. Недовольства уйми. Жалованье подыми или чего там еще придумай, но с головы Яра и волоса упасть не должно.
Ох, Ярка здесь. Он ведь хотел в ученики к царским колдунам угодить и, видать, угодил, да беду накликал.
– Отчего ты им так дорожишь? Ведь он глуп, куры и те умнее будут.
– Похоже, и ты не умен, – вздохнул Кышек. – Среди Косисельского люда не было племянницы Феклы – Василисы. Всех сожгли, а она жива осталась. Теперича покумекай, ежели книги в селе не было, где она может быть?
– У племянницы?
– Голова! – наигранно восхитился Кышек. – Коли мы разыщем девку, найдем и книгу, а Яр нам в том поможет. У меня вся надежа на Досаду была, но Яра держал на всякий случай. Видать, не прогадал. Парень думает, что подруга сгинула вместе со всеми в пожаре, а представь, как обрадуется, когда мы ему поведаем – жива Василисушка. Захочет найти и обязательно найдет – дружба всегда людей друг к другу тянет, будь они хоть морем-океаном разделены.
– Ох, умен, голова-батюшка! Ай да выдумщик! – распинался колдун.
– Сегодня вечером пойди к нему. Зелье варить научи, да нагони морока, чтобы дурень этот в жиже свою подружку живой увидал. Натолкнешь на мысль, мол, цела Василиса, не сгорела. Станет проситься в путь – я отпущу, а ты уж не подведи, обеспечь надежный пригляд.
– Не сомневайся, голова-батюшка. Все, как велишь…
Неожиданно прервав разговор, в дверь ввалился один из стражников, охранявших комнату чертовки. На молодце лица не было, он тяжко дышал и держался за грудь.
– Как посмел?! – взревел Кышек.
– Не вели казнить, голова-батюшка! – задыхался стражник. – Там государь приказал явить гадалку. Хочет потешить себя предсказаниями. Что делать-то?!
– Одно к одному, – прошипел голова. – Ступай, парень. Скоро придем.
– Ох, и беда… – проводя взглядом откланявшегося молодца, колдун схватился за грудь.
– Идем со мной, Туга. Вместе перед троном лбы расшибать станем. С три короба навру, а ты поддержишь...
Сползла по стеночке, как только дверь за лиходеями затворилась. Ирод проклятый – Кышек! Приезжал к нам домой, разнюхивал и меня с книжкой видал. Фекла ведь меня при нем отчитывала, мол, книгу из избы выносить нельзя… Ах, поскудник! Сгубил людей, село с лица Рускалы стер и не успокоился, Ярку в свою косу заплел, меня разыскивает.
Ох, матушки, что делать, куда бежать? К государю на поклон? Рассказать обо всем Гороху, пусть им головы срубит… а мне чего доброго за тем ожидать? Придется как есть говорить и о заклятье Вечности тоже. Хлынут в буйную головушку правителя мысли лихие – захочет бессмертием и колдовской силой сам завладеть. Проклятые руны на страницах тетушкиной книги способны таких дел натворить! Ума лишат – к Досаде не ходи, а у царя нашего его и так с хвост заячий. Ну нет – нельзя к Гороху.
Вспотела от волнения и духоты в колдовском тереме. Шутка ли столько просидеть в натопленном зале, когда на тебе шуба, да валенки. Шапка-невидимка – отличная штука, да есть в ней изъян. Ежили, что в руках несешь, от чужих глаз не скроет, вот и пришлось в зимней одеже париться.
Тяжело ступая по лестнице колдовского терема, еле ноги волокла под грузом тряпок и меха. Под пуховым платком по шее спускались капли пота. Сыскать бы Яра, ради того все стерпеть можно.
Все чародеи и ученики здесь – в колдовском тереме обитают, наверху должны быть опочивальни. Авось, свезет, если не друга, так хоть комнату его найду.
Осторожно приоткрывала двери и молилась солнцу, чтобы меньше скрипели. Неужто Горох гусиный жир жалеет? Петли выли почище волкодлаков на полную луну. На мое счастье, в коридорах не оказалось стражников. Главный терем забит молодцами в серых кафтанах, что огурцами бочка, а здесь, видать, охранять некого. Опочивальни тоже оказались пустыми. Как сквозь землю все провалились – ни души.
Отчаявшись, чуть ни плакала. Металась от порога к порогу, да без толку. Собралась было уходить, поискать в других теремах, как глаз упал на дверь чулана. Чем черт не шутит? Тихонько заглянула внутрь.
В тесной комнатушке без окон при свечах на сундуке сидел мой Ярушка. Словно самое дорогое сокровище, он держал на ладонях какую-то грамоту. Глаза друга неспешно перебирали руны, а губы шептали прочитанное.
– Ярушка, – я шагнула за порог и сняла шапку-невидимку.
Яр поднял голову и побелел. Даже в слабом свете пары свечей он казался неестественно бледным. Замерев, не мог проронить слова. Смотрел испуганно, словно не меня увидал.
– Васька, – еле слышно сорвалось с его губ. – Васька! – друг выронил грамоту и кинулся к порогу.
Крепкие объятия окутали счастьем. Подхватил на руки и, растерянно улыбаясь, держал слезы в глазах.– Живая, Васька моя, – губы друга дрожали от волнения.
– Живая-живая, – заулыбалась я, хотя самой хотелось разреветься.
– Как ты здесь? – Яр вернул меня на пол, его пальцы нежно касались моего лица, а такого взгляда и не видала. – Да какая разница, – отвечал он сам себе, – главное – живая!
– Тише, Ярушка, услышат, – шептала я, цепляясь за теплые руки друга.
– Пусть слышат…
Мой палец коснулся его губ. Почуяв неладное, Яр нахмурился. В прищуре серых глаз играло недоумение. Тяжело выдохнула и принялась рассказывать другу, что стряслось. Как попала в палаты Гороха, зачем на самом деле он Кышеку понадобился. И чем дальше заходил мой рассказ, тем больше ярости становилось во взгляде молодца.
– Я, дурак, поверил. Думал, и впрямь взяли меня в ученики. Гляди, где жить согласился, – он окинул взглядом чулан, – только бы колдуном стать. Пес, – зашипел Ярка, – удавить его мало.
– Не горячись, – обняв друга, вдохнула аромат льняных волос.
– Твоя правда, Вась, – нежность подействовала на Ярку не хуже дурман-травы. – Не взять Кышека голыми руками. Он здесь все под себя подмял, а что не подмял, то еще успеет.
– Почему его головой величают?
– Так голова он и есть, над колдунами царскими.
– Выходит, Кышек – сам чародей?
– Не совсем, – Яр выглянул за дверь и, убедившись, что лишних ушей нет, зашептал. – Был когда-то колдуном при Горохе, а как грамоты государь ввел, так и остался не у дел он. Не смог грамотку справить. Шибко надеялся – все само собой в руки придет, а оно, видишь как, мимо прошло. Государь его пожалел, чин жаловал. Только колдовать Кышек с той поры права не имеет.
– Бежать надобно, Ярка. Книжку с заклятьем схоронить надежно, чтобы не добрались лиходеи до нее никогда.
– Где же схоронить? Эти паскудники всю Рускалу вверх дном перевернут, не отступятся.
– Не успела рассказать, но есть одно место. Там и книжка, и мы с тобой скрыться сможем. К закату у озера на окраине Первограда будет ждать Потап…
Глава 8
Не так-то просто улизнуть из палат царя Гороха. Мне в шапке-невидимке – раз плюнуть, а вот Яру пришлось хорошенько попотеть. Ученику колдуна покинуть государев двор без разрешения головы колдовского терема – дело тяжкое. Стражники – ребята суровые, головами на плечах дорожат. Отпустить Ярку без одобрения – значит для начала в темницы попасть, а потом уж как свезет – может, и на плаху отправят.
Наконец, страже надоело слушать уговоры – послали за Кышеком, мол, пущай лично разбирается. Яр ничего лучше не выдумал, как силушку удалую показать. Он лихо раскидал молодцев у ворот и понесся к назначенному месту на окраине Первограда. Ох, как я кляла его за горячий норов, пока бежала следом. Нас пустились догонять самые стойкие из стражников: добро, что пешие – коней седлать времени не было.
На удивление Ярке удалось быстро запутать погоню, и мы смешались с толпой на столичной площади. Даже зимой здесь яблоку упасть негде, а судя по веселившемуся люду, еще и гуляния какие-то намечались. Видала, как молодцы в серых кафтанах растерянно озираются по сторонам, хватают за рукава похожих мужиков и плюют под ноги в сердцах.
Потап, как и договаривались, ждал к закату у озера. Аспид недовольно косился на Яра, Яр – на аспида, но, слава солнцу, даже спора не случилось. Какие уж тут толки, когда на пятки стража наступает. Кышек, поди, уж хватился ученика – жди беды, коли тикать не сумеем.
Немного повздыхав – лететь по ночи придется, змей что-то пробурчал про посадку, верную смерть и черта лысого. Я старалась не слушать. Уж лучше разбиться, чем в лапы к Кышеку…
Крылья аспида быстро мелькали в морозном воздухе. Прижавшись спиной к Ярушке, прятала от резкого ветра в пуховом платке нос и щурила глаза. Там, внизу, оставался Первоград. Город накрыли сумерки, а меня окутало липкое, сладкое счастье. Снова рядом с милым другом, и сердечко стучит быстро-быстро вовсе не от страха. Теперь и море-океан перемахнуть что кулаком по столу треснуть. Не отпущу, не потеряю!
На радость ночка выдалась ясной. Луна и звезды отражались от снега, делая путь легким. Куда Потап нас нес, не знала, но по всему выходило – больно далеко от столицы. Диво, как быстро аспиды летать умеют при желании. Недавно гам Первограда слыхала, легкий морозец пощипывал, а теперь тишь глухая и холодина знатная, того и гляди околею.
Смерть от холода не наша доля – поняла после того, как Потап с хриплым криком «Держись!» поспешил навстречу верхушкам деревьев. Через пару мгновений змея закружило, мы с Яркой еле успели крепче вцепиться в тугие складки кожи. Только в шерстяных рукавицах шибко не ухватишься, и локтей за шесть до земли мы рухнули со спины Потапа.
Сугроб принял радушно. Чудом на пути не попались деревья и коряги. Немного выло в голове, отдавало в шею, но целы – это главное. Аспиду повезло меньше – змея хорошо крутануло, и он пересчитал добрую дюжину сосен да елок. Волки завели было песни, но мигом стихли, услыхав душераздирающее кряхтение крылатой нечисти. Что говорить, будь я даже волкодлаком, сама бы от таких звуков притаилась.
– Убился?! – грудь рвало от холодного воздуха, в валенки хлынул снег.
– Обойдется, – бодрясь, заявил змей, поняв, что стенания сотрясали воздух не зря. – Потроха немного отбил.
– Васенька, нашла из-за кого переживать, – Ярка утопал в сугробах, хромая. – Чего этому чудищу будет?
– Надо было тебя еще над столицей скинуть, – пробурчал Потап.
– Цыц! – углядев в глазах Яра горячее желание ответить «чудищу», оборвала я.
– Очень надо, – небрежно бросил кузнец.
– Пусть идет на все четыре стороны, – выбираясь из кучи дров, заявил змей. – Цаца, его в Глухомань не поведу, так и знай! Мне сказано тебя доставить – доставлю, а этого, – он сморщился, – богатыря... без приглашения нельзя.
– Вася без меня никуда не пойдет, – друг даже бровью не повел.
– Цаца, пойдешь или как? Только знай, на носу морозы лютые, чуть дольше задержимся – померзнем…
– Предлагаешь к теплой печке быстрее отправиться, а Ярку тут на смерть бросить?! Хорош Потап! Не ждала от тебя, не гадала…
Пылкая речь заставила аспида знатно растеряться. Он раздувал ноздри, выдыхал густой пар, поднимал когтистый палец к звездам, желая оправдаться, но ничего так и не мог придумать. Ярка довольно хмыкал, с полуулыбкой поглядывая на меня.
Так бы играли в гляделки средь густого зимнего леса, но нас прервал шелест крыльев. Огромный ворон мягко опустился на снег, в свете ясной ночи черное оперение отдавало синевой. И все бы ничего – птица да птица, только глаза у него горели ярким красным пламенем. Жутко сделалось, словно мороз из воздуха в самую душу пробрался, передернуло. Вид аспида смелости не придал – змей так и застыл с оттопыренным пальцем и приоткрытой пастью. А уж когда на Ярушку глянула, чуть ума не лишилась.
На лице друга, будто в водной глади, отражался огонь из глаз ворона. Вытянувшись, что кол от земли, он замер и не отрывал взгляда от птицы. Голова кузнеца медленно раскачивалась из стороны в сторону, дыхание становилось чаще.
– Ярка, – осторожно дотронулась до локтя друга.
– Не слышит он, – заговорил Потап. – Заколдован.
– Кем?
– Птичкой, – вытаращив желтые глазищи, змей пожал плечами.
В тот же миг Яр словно очнулся. Он резко натянул шапку на глаза и кинулся на ворона. Птица не успела вспорхнуть, только глухо крякнула, оказавшись в огромных ладонях, и вспыхнула не хуже костра. Рукавицы горели прямо на руках кузнеца, неистово обжигая кожу.
Ярка орал от боли так, что волки снова передумали выть, но рвущийся огонь не выпускал. Перекатываясь в сугробах, кузнец боролся с неведомой напастью. Шапка полетела с головы, оголив льняные пряди. Казалось, друга захватывает пламя и тут же отпускает. Слышался треск дров, перебиваемый криками друга.
– Погорит! Потап, он погорит! – кинулась к Яру, но оказалась в цепких лапах аспида.
Змей молча держал меня, заставляя беспомощно глядеть, как Ярушку обвивает ядовитое красное пламя. Из глаз катились слезы, кричала, колотила кулаками по огромным пальцам аспида не в силах помочь милому.
– Охолони, цаца! Уймись! Он справится!
Облако легкого пепла взмыло в холодном воздухе и, словно черный снег, опустилось на землю. Ярка перекатился на спину и широко раскинул руки. Грудь молодца больше не вздымалась от дыхания.
– Ярушка, миленький!
Высвободившись из лап Потапа, кинулась к другу. На ладонях кузнеца кровавыми следами остались страшные ожоги. Распахнула кафтан – стучит сердечко… Стучит!
– Потап, далеко до Глухомани?!
– Цаца, нельзя его туда… – взволнованно дышал змей, – после такого и подавно!
– Ты бы Несмеяну бросил?!
– Она же мой пряничек, – растерянно моргал аспид.
– А это мой пряничек! – уже шипела – голос осип от криков.
Поняв, что я не отступлюсь, Потап нахмурил морду почти по-человечески и быстро заговорил:
– Встанешь спиной к луне, глаза закроешь и задком ступай, как запнешься, да свалишься, окажешься в Глухомани. Богатыря твоего сам допру, – окинув взглядом Ярку, он пуще скривился. – Пряничек…
Ярка болтался в лапах Потапа, а у меня, кроме трясущихся коленей, кажется, не осталось ничего, даже сердца не чуяла. В ночной тишине подняли лай собаки, словно по цепи подхватывая тявканье в каждом дворе. В потемках Глухомань казалась слишком маленькой. Избы щеголяли закрытыми ставнями – люди уже десятый сон глядели, а на нашем пути десятая беда приключилась и, поди, не последняя. Вдалеке мерцали тусклым светом два окна – вот туда и шел Потап.
– К Малуше сразу отнесем, – объяснил змей, – поправит твоего молодца, будет что новенький. А мне Яга шею в узел скрутит, когда узнает…
– Неужто доброму человеку сюда без приглашения нельзя?
– Доброму-то можно, – задумчиво протянул Потап. – Только здесь Яга с Малушей решают, кто добрый, а кто нет.
Ну что же, погонят Яра – уйду и я. Другого и в мыслях держать не стану. Лишь бы помогла Малуша, лишь бы на ноги его поставила.
Мороз расходился не на шутку. Светлую ночку окутывал туман. Влажный холод забирался под старую шубейку, тело разбирал озноб. Теперь Глухомань не казалась маленькой, дорога до светлых окон тянулась, что смола по дереву.
– И где вас черти носили? – из приоткрытой двери избы Малуши высунулся знакомый крючковатый нос. – А это еще что такое? – Яга выглянула и, увидав Яра, серьезно осерчала.
– Я говорил – нельзя, а она не слушает! – оправдывался аспид.
– На сеновал ступай, утром поговорим, – рявкнула ведьма, широко распахнув дверь.
Потап обреченно вздохнул, потупив взгляд, и, перебирая когтистыми пальцами, явил мою дорожную сумку. Сердце дрогнуло – сохранил, не подвел.
– Держи, цаца, ежели больше не свидимся – знай: ты девка хорошая, бойкая, такая в друзьях большая радость…
– Развел прощания, – Яга дернула сумку из лап аспида. – Можно подумать, помирать собрался.
– Так загубишь ведь за такие дела, – змей осторожно поднял лукавые глазки.
– Ой, брысь отсюда, образина черная!
Малуша оказалась доброй улыбчивой бабой годов так пятидесяти, в ее осторожных шутках мигом тонул гнев Яги. Она сновала по горнице, собирая на стол мази и отвары в склянках. Когда взгляд Малуши падал на Ярку, мне становилось спокойнее. В прозрачных голубых глазах ведьмы не было и тени сомнения – вылечит.
Друга мы уложили на лавку, освободили от верхней одежды, но он так и не пришел в себя. Яга недовольно фыркала, а Малуша успокаивала, мол, и не таких из Нави доставали, и я ей верила. В мягких, но уверенных жестах ведьмы угадывался многолетний опыт лекарства.
– Ну, дочка, так и будешь у печки отсиживаться или расскажешь старушке, что у вас приключилось? – Баба Яга протянула костлявую руку, приглашая за стол.
Уходить от горячей печи дюже не хотелось, но выбора не было. От моих слов зависело, позволят ли Яру остаться в Глухомани, а значит, и мне.
Когда рассказ закончился, ведьма немного помолчала, глянула на друга и тяжко вздохнула. Видно, недовольна старушка таким поворотом дел, но неужто решится погнать Ярку?
– Наворотила, Василиса Дивляновна, – качала головой бабушка.
– Яга, ну чего ты ее костеришь без конца, без края? Глянь, девка бледная, натерпелась, поди, – Малуша снова и снова смазывала руки кузнеца целебной мазью.
– А что должно? Баранок ей отсыпать? Рускальским языком сказано – от моей избы прямо в Глухомань отправляться. Нет же! Поперлись к гадалке, потом к Гороху. Принесли с собой этого, – он резко кивнула на Яра. – Скажи-ка мне, подруга, ты ручаешься, что молодец не засланный? Или вдруг на него снова заклятье кинут, и выдаст все село лиходеям.
– Вот что, Ягиня-матушка, – Малуша обтерла руки о фартук и присела к нам за стол, – птицу парень загубил – значит, не получит… как, говоришь упыря того звать? – она вопросительно уставилась на меня.
– Кышек? – не сразу сообразила, о чем толкует женщина.
– Точно – Кышек! Он и послал вестника за вами. Ворон должен был у твоего друга узнать, куда путь держите, но, видать, не успел. Вон, как у молодца руки… до самого мяса. Пусть остается. В Глухомани никакое заклятье не достанет. Умеет твой друг чего делать? – она снова перевела на меня прозрачно-голубые глаза. – Может, мастеровой какой?
– Кузнец, – я радостно закивала, почуяв поддержку.
– Добро. Руки заживут, и пойдет к нам в кузницу, она пустует уж год как.
– Заступница, – цокнула Яга. – С другой стороны, не сунь Васька голову, куда не следует, не знали бы мы, с какой стороны ветер лихой дует.
– Вот и договорились, – заулыбалась Малуша. – Все одно с заклятьем Вечности не сладить, только прятать и остается.
– Ох, не было печали, – замотала седой головой бабушка. – Опасно книгу тут держать. Пока ее ищут, руны будут со страниц рваться, к себе манить.
– Присмири, – взгляд Малуши сделался серьезным.
– Твоя правда, – согласилась Яга. – Придется поколдовать на дорожку. Как смогу – успокою, но знайте – эти оковы от знатных чар сломаются… и придумайте сказку какую для селян, почему Вася с Яром жить остались. Нечего людей тревожить...
В теплой горнице родилась тишина. Каждая из нас думала о своем, но мысли сходились в одном – боязно под боком с такой вещью жить.
– …Вот что, – оборвала затишье Баба Яга, – я тоже схоронюсь. Вернее будет пока новых в Глухомань не водить. Потапу скажу, чтобы носа не казал сюда. Дело-то непростое.
– Ой, непростое. – Малуша отправилась к застонавшему Ярке.
– Худо? – беспокойно хмурилась, поглядывая на друга.
– Наоборот, – легко улыбнулась подруга Яги, – в себя мало-мало приходит.
– Ну, девоньки, пойду, поколдую, да шею опосля змеюке этой поглажу, – старая ведьма засобиралась уходить.
В избе Малуши оказалась еще и маленькая комната с кроватью. Туда меня ведьма спать и определила. Стянув одежу, натянула приготовленную шерстяную рубаху и забралась под теплое одеяло. Утопая в мягкой перине, впервые за долгое время почуяла домашний уют. Бревна в стенах хрустели от напиравшего мороза, а я, свернувшись калачиком, вдыхала ароматы душистых мазей, плотно пропитавших всю избу.
Ежели глаза закрыть, то можно на мгновение представить – в Косиселье очутилась. В горнице топает не Малуша, а моя тетушка, и завтра с рассветом все снова будет, как прежде. К нам пойдут люди хвори лечить, а Фекла вечером напечет пирогов. Мы усядемся болтать о том, о сем. Возьмемся за прялку, за вышивку, и не узнаю, что такое беда…
Нос защекотал приятный запах. Что же это, впрямь в Косиселье я? Открыв глаза, вдохнула полной грудью и заулыбалась. Аромат свежих пирогов так дурманил пустой живот, что тот протяжно зарычал. Не в силах терпеть голод, откинула одеяло и чуть не побежала в горницу.
– Батюшки! – с широкой улыбкой Малуша глядела на меня, не прекращая лепить пироги. – Что волчонок. Забыла покормить тебя, – она торопливо отряхнула руки и пододвинула к краю стола миску с румяными пирогами.
Не дожидаясь второго приглашения, уселась на лавку и жадно впилась в мягкий теплый бок пирога. По подбородку потек брусничный сок. Ведьма покачала головой, покосившись на мои босые пятки, и отправилась снимать с печи валенки.
– Все одно друга твоего до утра буду мазать, – поставив рядом обувку, она потянулась за пуховым платком. – Тесто уж подошло давно…
– Ярке лучше? – шмякала я с набитым ртом.
– Лучше, – кивнула Малуша. – Сама глянь.
Зажав в руке надкушенный пирог, цапнула из миски еще один и отправилась посмотреть, как там Ярушка. Ожоги больше не выглядели страшно. Кожа из алой превратилась в бледно-красную, стянулась, готовясь заживать. Чудесница Малуша не хуже тетушки хвори изводит.
– Подумай пока, что людям говорить станем. Можно сказать, мол, брат и сестра, а можно – муж и жена.
– Лучше муж и жена, – щеки налились, не хуже моченой брусники на столе.
– Будь по-твоему, – хихикнула ведьма. – Скажем, что без грамоты ты. Дел натворила, поэтому сюда и отправилась, а муж за тобой – куда ему деваться. Ты же ведьма?
– Домовуха, – не отрывая взгляда от друга, кивнула я.
– Слабовато для добровольного заточения в Глухомани. Тогда станем говорить, мол, при царе служила да в немилость попала. Палаты государя ты поглядела, ежели чего подробно расспрашивать станут, будет что рассказать.
– Много в селе народу?
– Так, дворов с полсотни. Есть и пустующие избы. Помирают люди-то… Да ты, никак, боишься? – внимательно заглянув мне в глаза, выдала Малуша.
Не то чтобы боялась, но опасения душу тревожили. Мало ли какие преступники в Глухомани обитают. Хоть Потап и сказывал, что сюда только добрый народ принимают, но от хорошей жизни в потаенном месте себя не хоронят. Теперь уже во всём сомневалась – где добро, где зло?
– Не серчай, Малуша, – уселась обратно за стол и запустила руку в миску с пирогами, – не знаю, что и думать…
– Нечего тут думать. Проведу тебя по селу, расскажу, кто живет. Сама поймешь – лиходеев не привечаем. Дом для вас подготовим. Немир – наш староста, мужик хороший, не обидит. Яра твоего в кузницу определит, а ты станешь людям помогать по хозяйству, раз домовуха. Селяне только рады будут.
– И я рада, – на лицо полезла мечтательная улыбка.
– Ох, молодые-молодые, – покачала головой ведьма. – Хорошие годы и такое лихо на вас свалилась. Жить бы вам, не тужить, но доля иначе распорядилась.
– Так и здесь не тужить можно. Или нет?
– Можно, – глаза Малуши замерли.
Ведьма внимательно глядела на перстень, подаренный Кощеем. Почувствовала, как палец потеплел. Надо же! И думать про него забыла.
– Побрякушка-то у тебя дорогая, – наконец, выдала Малуша, – да больно знакомая. Не Бессмертного ли перстенек?
– Его. Ты Кощея знаешь?
– Знаю, – слепив последний пирожок, она потянулась к моей руке. – Он просто так одаривать не станет, видать, приглянулась…
– Что ты! – я аккуратно высвободила пальцы из шершавой от муки ладони ведьмы. – Случайно вышло.
– Не мое это дело, но вижу – девица ты хорошая. Друга своего мужем назвать хочешь, значит, мил он тебе… Про Кощея много слухов ходит и славы разной: доброй и не очень. Только в любви мужику уж сотни лет не везет. Не морочь ему голову.
– Малуша, ты чего? – вытаращив глаза, глядела на ведьму.
– Ничего, – грустно улыбнулась женщина, – запомни, что тебе сказала, и больше не спрашивай.
За болтовней просидели до самого рассвета. С первыми лучами в избу вернулась Яга. Замерзшая, но с довольным видом она протянула книгу. Заклятье больше не лезло со страниц, мирно заснуло. Кто знает, до какой поры?
Отогревшись, Баба Яга тоже отведала пирогов с брусникой и засобиралась в дорогу. Прощались долго. Ее решение схорониться и мое заточение в Глухомани отбирали возможность новой встречи. Хоть и не люблю слезных расставаний, а теплые капли из глаз покатились. Прикипела к старушке всей душой. Тяжко без ее мудрых советов да милого ворчания придется. С грустью глядела в окошко, как Яга в ступе загребает воздух метлой. Вот и попрощались, скатертью дорожка.
Ярушка очнулся, хоть и не сознавал пока, где находится и что приключилось, но смог перебраться на печку. Другу явно становилось лучше, а я радовалась, что всё налаживается. Яр мирно посапывал, укрывшись покрывалом, а я не могла наглядеться. Все представляла, как расскажу миленькому новости. Как будем жить в своей избе, как стану из кузницы его вечерами ждать и, конечно, найду момент рассказать о чувствах. Так Ярка на меня смотрел в тереме колдовском, так встрече радовался… Может, и я ему люба? А ежели так случится, счастливее меня сыскать нельзя будет. Мысленно уже нарожала кузнецу детей и состарилась, прожив долгую, полную приятных забот жизнь.
– Хорош тут маслом растекаться, – побелевшая от мороза Малуша вошла в избу с охапкой дров. – Иди, поспи немного.
– А ты?
– Над Яром пошептать нужно. К вечеру управлюсь.
Потянулась к другу и, запустив кончики пальцев в мягкие льняные локоны, попала в паутину собственных желаний. Чтобы снова не «растечься маслом» поспешила спрятаться в комнате. Ох, таю от одного только прикосновения, а от улыбки и взгляда милого Ярки ума лишиться недолго. Может, доля, наконец, послала мне счастье?
