Текст книги "Сказки Рускалы. Василиса (СИ)"
Автор книги: Ляна Вечер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Глава 6
– Потапу ночью ветер отправила. К обеду, думаю, доберется. – Яга суетливо совала в сумку мои вещи.
Чуть засветло наш гость покинул избушку. Ивашенька ничего из ночных приключений не помнил, чувствовал себя прекрасно. Ведьма с облегчением выдохнула, когда крышка подпола захлопнулась за богатырем, и принялась собирать меня в дорогу. Ночь я не спала, только проворочалась, а теперь сонная, поджав под себя ноги, сидела на сундуке, ничего не понимая.
– Прогоняешь, бабушка?
– Придумала, – фыркнула Яга. – Жизнь твою сберечь хочу.
– От чего?
– Ох, дочка, беду с собой носишь, – ведьма потрясла теткиной книжкой и сунула ее в сумку.
Она поджала оттопыренную губу и вздохнула. По лицу Яги становилось понятно – серьезное дело приключилось.
– Ночью нам явилось страшное заклятье. Слыхала о нем, но что увидать придется – не думала.
– Неужто так жутко? Ты ведь ночью-то не струхнула ни капельки, – в груди теплилась надежда – обойдется.
– Страха не ведает только дурак, – баба Яга присела рядом со мной. – Заклятьем Вечности зовут руны, что со страниц сойти пытались. Прочитавшему заклятье даруется великая колдовская сила и вечная жизнь в Яви, но колдовство начисто разума лишает. Сердце камнем обернется, а в душе такая чернота поселится – представить страшно.
– Выходит, его лиходеи искали. Из-за рун проклятых Косиселье выжгли.
– Коли прознал кто и загорелся мечтой овладеть, оно к себе манить станет. Дороги верные подскажет, знаки подаст. Останется углядеть и с пути не сбиться.
– Бабушка, так давай книжку в печь кинем – и дело с концом! – соскользнув с сундука, потянулась за сумкой.
– Нельзя, – прохладной рукой ведьма схватила меня за запястье. – Немногое о заклятье Вечности мне ведомо, но одно знаю наверняка: попытаешься извести – убьет… сживет со свету тотчас.
– Что же делать теперь?
Баба Яга усадила обратно на сундук и заботливо провела мозолистой ладонью по моей щеке:
– Есть в Рускале одно тайное место. Когда у Гороха крыша в главном тереме потекла, – старушка постучала кончиком пальца по лбу, – мы с подругой старинной – Малушей – стали собирать народ, законом царским несправедливо обиженный. Так в лесах Рускальских появилось село Глухомань. Дорога туда надежно сокрыта. Схоронишься в Глухомани. Уяснила?
– Значит, по-твоему, прятаться надобно? – мой тон вышел слишком едким.
– Откуда в домовухе столько смелости? – маленькие глаза ведьмы сузились, внимательно глядя на меня. – Иль не смелость то, а глупость?
От лиха никогда не бежала, считала позорным делом. Сердцем чуяла – нельзя зайцем в буреломе отсиживаться. Меня разрывало на части. Хотелось кричать, доказать Яге, что лиходея сыскать нужно, а заклятье Вечности извести. Должен ведь быть способ… Должен! Сердце обжигало грудь, но в голове холодом играла мысль – не сдюжить.
– Уяснила? – бабушка тряхнула меня за плечо.
– Да, – тихо отозвалась я, заглушая желание ослушаться ведьму.
– Вот и умница, дочка. Как придумаю, что с бедой делать, сама тебя найду.
Щурясь, вглядывалась в густые кроны сосен, ожидая аспида. Баба Яга вызвалась проводить до места нашей встречи, но я отговорила. Как ни храбрилась ведьма, ночка ей нелегко далась. Пусть отдохнет. Да и прощаний не люблю – слезы из глаз сами катятся. Привыкла к старушке, родной она стала.
Стоя на поляне в Темном лесу, старалась думать о хорошем, но тяжелые мысли лезли в голову. Впервые оказалась бездомной. Настолько сильного и изводящего чувства не испытывала еще.
Из-за толстых деревьев то и дело мелькали сероватые шкуры хищников. Их больше не боюсь – Яга прикормила в лесу каждого зверя, при нужде любой из них получит еду и кров, как и я. Только приют этот временный. Рано или поздно наступает день, когда приходится покидать теплое сытое местечко. Уходить в пустоту.
– Пора взрослеть, Василиса Дивляновна, – шептала сама себе, глядя, как пушистый снег мягко опускается с неба. – На себя надейся теперь…
Продолжить не дал оглушительный свист. Появление крылатого змея, как и прежде, сопровождалось шумом и ветром. Снег тотчас закружился в метели, сосновые лапы затрещали от напора воздуха. С земли поднялась белая пыль.
Ох, матушки! Переломанным соснам да елкам числа нет, а рытвина вышла такая добрая, что коня в рост ставить можно. Хорошо от меня далече, а то бы жизни лишилась. Лесное зверье кинулось бежать, прыгать, лететь. Того и гляди медведей разбудит, окаянный.
– Живой?! – хорошо запыхавшись, добежала по сугробам до Потапа.
– Здорово, цаца! – придерживая ушибленный бок, аспид растянул морду в дружеском оскале.
– Вижу – живой. И тебе здравствуй, Потап.
– Похорошела, цаца. Приоделась, – щуря желтый глаз, съязвил аспид.
Вид-то у меня и впрямь – на огороде пугалом стоять. Баба Яга заботливо нарядила в старую шубейку и валенки, голову пуховым платком обернула. Красоты мало, зато не зябко.
– За собой бы глядел, – обиженно показала Потапу язык. – С тобой, вон, летать страшно. Расшибешь оземь, и поминай как звали.
– Это один когда плохо приземляюсь, а с девицами я бережно… Хотя раз на раз не приходится, – он стыдливо потупил взгляд.
– Вот-вот!
– Ну будет тебе дуться, цаца, – Потап снова заулыбался. – Рад тебя видеть – сил нет. Я ж думал ты того… крякнула.
– Чего? Крякнула?
– Померла. Насовсем.
– Вот еще! Не дождешься, – расхохоталась я.
– Вот и славно, – аспид довольно похлопал когтистыми лапами по упругому пузу.
– Ты сам-то чего такой довольный? Точно не из-за встречи со мной, по морде вижу.
Потап сиял. Кажется, иссиня-черная шкура сверкала на фоне чистого снега. В змеиных глазах играли задорные огоньки, а огромные кожаные крылья горделиво расправились за спиной.
– Чего тебе видать? Чего? – смущенно тараторил аспид.
– Признавайся!
– Ладно, – добродушно протянул змей, – есть такое дело. Любушка моя взаимностью ответила, – он мечтательно сощурился.
– И кто же у нас любушка? – поддерживая игривый тон беседы, подбоченилась.
– Ох, – Потап втянул огромными ноздрями морозный воздух, – моя любушка, как пряничек – сладкая, как звездочка – красивая, как пламя – горячая, как…
– Ого! – удивилась не на шутку. – Талант сказителя пробудился?
– Только испортила все!
– Ну не обижайся. Как звать твой пряничек?
– Несмеяна, – аспид выдохнул имя любимой со всей своей змеиной нежностью.
– Которая Гороховна?
– Ага, – довольно закивал Потап.
Вот это новости! Да государь Рускалы свою дочку, что сокровище бережет, пылинки с башмачков сдувает. А тут аспид в женихи метит! Хотя царевне нашей палец под дубину класть не стоит. Девка боевая. Костью широка, лицом румяна, коса в пол, а ежели поперек что, так и лупануть может. О том, как к ней женихи заморские свататься приезжают, сказки по Рускале ходят. Ни один еще без увечий домой не уехал. Видать, Потапа дожидалась.
– И что, папа любушки доволен выбором дочери?
– Пока не очень, – грустно вздохнул аспид. – Приказал меня изловить, но ничего, обождем немного...
Потап замер с мечтательным выражением морды. Наверное, представлял, как Горох разрешит царевне замуж за нечисть отправиться.
– Полетим? – я похлопала аспида по мясистой лапе.
– Да, – встрепенулся змей, – пора. До Глухомани путь неблизкий.
– Потап, а мы ведь в Темном лесу, так?
– Конечно, где же еще?
– Слыхал про чертовку-гадалку, что на опушке Темного леса живет?
– А то! О ней по Рускале столько слухов ходит, – отвечая на вопрос, змей почуял неладное. – Тебе зачем? Яга велела в село сразу лететь. Ты мне это брось, цаца! Я поперек бабы Яги не пойду!
– Мы быстренько, только спросим и сразу в Глухомань.
– Нет!
– Потап, я тебе телят наготовлю. Вкусных, – причмокнула для пущей убедительности.
Если на что и брать аспида, так это на жареных телят. За ароматную тушку Потап не только поперек Яги, поперек всех пойти может. Ну, если «быстренько», как я обещала.
Про чертовку, умеющую гадать на вороньих костях, вся Рускала шумела, да немногие к ней отправиться решались. Темный лес – не место для путешествий, и сама чертовка Досада – далеко не радушная баба с пирогами. Редкие гости у нее о будущем спрашивали, чаще народ байки придумывал. Но тот, кто и впрямь добрался, сказывали, мол, всю правду говорит, без обмана. И я спрошу про Косиселье и заклятье Вечности, авось узнаю чего.
Заброшенный хутор на опушке Темного леса встречал карканьем ворон и уже привычным полумраком. Если бы не снег – день за вечер принять можно. Пара ушедших в сугробы домиков да дворовые постройки со мхом на земляных крышах. Снег не утоптан, тишина и пустота – откуда тут живым взяться?
Вороны вдруг резко утихли, но тишину тут же нарушило гулкое уханье филина. Я вздрогнула и, поджав губы, обернулась к Потапу. Аспид оставался там, где я слезла с его спины, и не собирался следовать за мной.
– Чего ты? Пошли.
– Нет, – Потап испуганно замотал огромной головой.
– Струхнул?
– Нет, – во взгляде желтых глаз блестел настоящий ужас.
– Леший с тобой, одна пойду.
Набирая полные валенки снега, подобрав полы шубейки, решительно зашагала по сугробам. Чем ближе подходила к избам, тем меньше хотелось стучать в двери.
Не успела я постучать в одну из хат, как за спиной раздался приятный женский голос:
– Ко мне пожаловала?
В распахнутой двери второго дома стояла чертовка. Белая, что снег, лоснящаяся шерсть покрывала стройное тело – одежи нечисть не носила. Личиком мила, только вместо носа пяточек свиной, а на голове рога аккуратные. Хвост с богатой кистью да блестящие черные копыта – вот и вся Досада. Хороша нечисть, ничего не скажешь. За такой любой черт в омут пойдет, не задумываясь. А уж глаза зеленые, что трава весенняя – леший потеряется.
– Говорю, ко мне пришла? – повторила чертовка, не дождавшись ответа.
– Кто? Я? Да-да, к тебе, – развернувшись, зашагала по глубокому снегу к гадалке.
– Зачем? – чертовка изогнула бровки.
– Так погадать.
– Погадать, – хмыкнула Досада. – Коли так, проходи.
Плавным жестом она предложила войти в избушку. Внутри оказалось так же холодно, как и на улице: печь явно давно не топлена, кругом изморозь, снегу в комнату со щелей намело. Зачем чертовке дом – непонятно.
– Учти, ежели про женихов решила узнать – гадать не стану, – строгим тоном заявила Досада. – Нет у меня времени на всякие глупости.
Вот уж здравствуйте – нет у нее времени. Интересно, чем можно заниматься на опушке Темного леса в одиночестве? Занятая какая!
– Тут дело посерьезнее, чем женихи, будет.
– Поглядим.
В руках гадалки появился небольшой тряпичный кулек. Она впилась изумрудными глазами в мои и тряхнула мешочком. Внутри загремели вороньи кости. Сказывают – других гаданий у Досады нет, по ним все рассказывает. На стол покатились серые косточки. Чертовка аккуратно провела над ними ладонью и часто-часто задышала.
– Уходи…
– Чего?
– Вон пошла! – крик гадалки отозвался звоном в ушах.
– Но почему?!
– Решила беду ко мне привести?! – она оголила острые клыки, сморщив свиной пяточек. – Пошла вон, говорю!
Резкий удар шерстистого кулака разметал со стола вороньи кости. Досада с горящими глазами ринулась на меня. Не дожидаясь, пока хозяйка пинком копыта перекинет меня через порог, метнулась к двери, но выйти так и не успела. Ударившись носом в грудь молодца в сером кафтане, отправилась обратно в избу.
– Кто Досада? – вопрос царского прислужника гулом пронесся по комнате.
– Я Досада, – поубавив пыл, чертовка растерянно хлопала ресницами.
Молодец вытащил из-за пояса свиток и, встряхнув, принялся зачитывать:
– Указом царя всея Рускалы велено доставить гадалку Досаду в Первоград. Гадалке приказано явиться пред очи великого государя и слово держать.
– Какое слово? – продолжала удивляться чертовка.
– Откуда мне знать? – молодец поправил саблю на поясе. – Разве Горох мне докладывать станет? Собирайся, поехали.
– Никуда я не поеду!
– Тогда голову с плеч, – царский прислужник погладил сабельку. – Собирайся...
Зло выдохнув, чертовка поджала трясущийся подбородок и принялась собирать раскиданные кости.
– …Ты кто будешь? – заинтересовался мной молодец в сером кафтане.
– Василиса, – казалось, еще слово – и без памяти на пол хлопнусь.
– Тоже гадалка?
– Нет, я ведьма. Домовуха.
– Грамота на колдовство имеется?
Спешно запустив руку в сумку, нащупала грамоту и протянула молодцу. Сдвинув брови, он вчитывался в руны, то и дело, переводя взгляд на меня. Царский прихвостень, явно раздраженный порядком в документе, отдал его обратно:
– Иди, ведьма. Нечего под ногами путаться, когда государев указ исполняется.
Стрелой вылетела из дома Досады и, пробежав мимо запряженных саней, помчалась в лес, где ожидал Потап. В голове уже мелькала добрая сотня мыслей, а то и две.
Аспид, усевшись прямо в сугроб, царапал толстой веткой какие-то рисунки на снегу. На морде застыла мечта, желтые глаза щурились от удовольствия.
– Потап, – старалась выровнять дыхание, – держи вот это, – я сняла сумку, перекинутую через плечо, и протянула змею. – Береги, как самое заветное сокровище. Внутрь не лезь. Сам лети в столицу и каждый закат ожидай меня на окраине возле пруда. Помнишь, где это?
– Помню, – аспид замер с веткой в лапе и вытаращил глаза. – Цаца, ты чего удумала? Мне нужно тебя в Глухомань доставить. Яга меня на ремни пустит…
– Нет времени лясы точить, – развернувшись в сторону избы Досады, отрезала я.
– Эй, стой! – Потап загрохотал по земле, преграждая путь. – Чего случилось?
– Гадалку в столицу увозят, а она нагадала что-то страшное, но рассказать не захотела. Я должна знать, что она увидела. Все, отойди, – обогнув аспида, понеслась к видневшимся за стволами деревьев домикам.
На мое счастье, запряженные гнедыми лошадками санки стояли на месте без хозяина. Видать, Досада еще не готова. Вот и замечательно!
Никогда бы не подумала, что буду радоваться собранной с людей дани. Вон как нагрузили, любо-дорого прятаться. Хочешь – среди мешков с зерном, хочешь – в вещах схоронись. Запрыгнув в сани, зарылась в ворох тряпья и притаилась.
Скоро царский прихвостень вместе с Досадой вышли из дома и захрустели по снегу. Молодец без умолку зло шутил над чертовкой, а та молчала. Кажется, тихонько всхлипывала, но парня это не останавливало.
Путь оказался долгим. Тело затекло и противно ныло, хотелось есть, пить, спать. Не приведи солнце уснуть по дороге. Просплю Первоград – и вынут меня вместе с поклажей. Что тогда скажу, чем оправдываться стану? Бросят в темницы или на месте казнят, не разбираясь. Горох может, с него что с гуся вода – государь.
Пуще остального боялась, что углядят меня, когда тикать придется – обошлось. Не знаю, сколько дней ехали, но тихонько подглядела – прибыли вечером. Сани бросили во дворе царских палат, а Досаду под шерстяные локотки потащили в главный терем.
Валенки ног не спасли. Без движения так перемерзла, что уже ступней не чувствовала. Меня колотил озноб. Пришлось ждать ночи и молиться всем богам, чтобы в санки раньше утра не полезли. Двор Гороха – место многолюдное. Даже вечером здесь прислужники сновали без устали.
Как только на Первоград опустилась густая тьма, а голоса прислужников стихли, осторожно выбралась из-под тряпок. Замерзшие ноги не слушались. Кляла эту затею и на четвереньках шаркала к крыльцу терема. Схоронюсь под лестницей, хоть ноги-руки разотру да подумаю, как дальше быть.
– Это что еще такое?
Девичий голосок заставил замереть. В глазах потемнело, сердце зашлось в бешеной пляске. Сжав зубы, неуклюже попятилась и наткнулась на преграду.
– Нищенка, ты что во дворе государя делаешь? – хозяйка голоса небрежно оттолкнула меня ногой.
Ну, хватит! Пусть лучше на месте казнят, чем так унижаться. Поднявшись, стряхнула снег с шубы и повернулась к обидчице.
– Василиса, ты тут как?
Передо мной стояла круглощекая Варенька. Девица сжимала в руках полные корзины с едой и выдыхала теплый пар в зимний воздух. На моем лице заиграла улыбка облегчения. Конечно, Варенька! Кому как не ей бродить заполночь по двору палат да пинать голодранок в старых шубах?! Вот это называется – свезло!
– Проведи меня в терем, – ухватив дочку трактирщика за локоть, зашептала я.
– Нельзя! Меня в темницы за такое кинут!
– Устроилась на кухню царскую, – я холодно кивнула на корзинки, – и позабыла, кому за то спасибо сказать надобно?
Варенька поджала губки и вдохнула. Окинув взглядом главный терем, дочь трактирщика с раздражением мотнула головой и прошипела:
– За мной иди, словно так и надо.
В полумраке коридоров главного терема от каждого шороха вздрагивала. По телу сотней иголок заплясало тепло, ноги начали отходить, но страх сковывал сердце. Варя твердым быстрым шагом шла мимо стражи. Молодцы переглядывались, указывая на меня, и, наконец, один из них не выдержал. Стражник встал на пути и недобро сощурился.
– Ну, чего тебе? – бойко вопросила Варенька.
– Кто такая с тобой? Что в царских палатах делает? – парень грозно ткнул в меня пальцем.
– Чернавка послов заморских. Еще утром прибыли, – девица и бровью не повела. – Или ты, голова дырявая, позабыл уже?
– Заморская девица? – ухмыльнулся стражник.
Я бы вполне сошла за иноземную служанку, привезенную для Гороха, но нелепая одежа портила всю сказку.
– Заморская. Дай пройти, – Варя, поставив корзинки, помахала пухлой ладошкой.
– Черна, словно смоль, похожа на чужестранку, но с виду наша нищенка. Остальные-то разодеты были, а эта… Странное дело, – недоверчивый тон молодца убивал во мне надежду.
– Сава, да чего ты привязался? – дочь трактирщика притопнула ножкой. – Иль ты шибко в заморских нарядах разбираешься?
– Нет, – стражник растерянно замотал головой.
– Вот и не стой на пути!
– А куда ты ее?
– Ох, лешего тебе под шапку, Сава, – вздохнула девица. – Не видишь, корзины мне нести помогает, – косой взгляд Вареньки – и я ухватилась за одну из стоящих на полу корзинок.
– По-нашему понимает? – молодец выдал ядовитую улыбку.
– Ни слова не понимает. Дорогу дай уже.
Отпихнув стражника, Варя продолжила путь, а я за ней. Кажется, слышала, как ее сердце вместе с моим быстро-быстро бьется.
– Чуть не попались, – шептала девица. – Такой любопытный этот Сава. Вечно нос сует.
– Служба у него такая, – зачем-то оправдывала я охранника.
Коридоры закончились лестницей, ведущей вниз. Варенька поднатужилась и, подняв корзинку повыше, принялась спускаться. Поворот ключа в замке, и из распахнутой двери кладовой понесло сыростью и луком. Я прищелкнула пальцами, воспламеняя факелы на стенах.
– Зачем в палаты царские пришла? – вынимая снедь из корзин, поглядывала на меня Варя.
– Сюда привезли чертовку, – принялась помогать девице, – она гадалка. Нужно разведать, где ее разместили, и зачем Гороху понадобилась.
– Ну уж дудки! – Варенька вырвала у меня из рук свиное копыто. – Гостью непрошенную провела, так еще и нос в государевы дела совать?
– Варя, помоги! – я уцепилась в свиную ножку. – Мне некого больше просить, а дело важное. Очень важное.
– Ох, ты меня точно до темниц доведешь под белы рученьки, – с раздражением она снова отобрала копыто. – Я ведь не шут царский, подле государя целыми днями не сижу. Василиса, я на кухне работаю и вот, в кладовой еще бываю.
– Никакой возможности нет узнать?
– Связалась на свою голову. Ладно, попрошу кое-кого, авось выведают. Ты до утра тут сиди. Ключ только у меня есть, так что шибко не бойся, но и не шуми. Поняла?
– Поняла, Варенька. Поняла! – ликовала, пусть и шепотом.
Глава 7
В погребе, где нет окон, сложно уследить за временем, но так просто запустить руку в бочку с солеными огурцами. Совесть слегка кусала за пятку, пока ладонь зачерпывала горсть заморских орехов. Не сносить мне головы, коли узнает государь, что селянка неотесанная вина из его личных запасов пригубила да икрой осетровой закусила.
Голодным зверем прошлась по погребу, всего понемногу отведала. Живот довольно заурчал, тело окончательно отошло от мороза, а веки налились усталостью. Сырость и прохлада показались натопленной избой после тяжелой дороги. Расстелив шубейку на бочках, укрылась краем и тут же задремала.
В сон проваливалась, будто в яму. Передо мной мелькали оскалы волкодлаков, пальцы вместо лохматых шей хищной нечисти беспомощно цепляли воздух. Мавки тащили под воду, хватая за ноги скользкими ладонями. Их песни обещали беззаботную жизнь, полную покоя и любви добрых молодцев. Почти согласившись, позволяла смерти заполнить грудь, но сердце выталкивало ледяную тишь, заставляло кровь закипать от страха.
Среди этого мракобесия болталась моя душа, не зная, как завершить страдания. Видала, как хвосты чьих-то снов мелькают в сером океане вечности. Они манили отправиться с ними туда, где любая мечта может обратиться былью. Сновидения рассыпались звонким смехом, растворялись туманом, принимая человеческие образы.
В одном из них привиделся Кощей. Медово-карие глаза забирали тревоги. Теплый ветер с запахом прелых трав закружил в плавном танце. Руки колдуна сверкнули перстнями и легли на мою талию.
– Не бойся, ведьма. Ничего не бойся, – губы Кощея оставались неподвижными, а голос звучал все яснее.
Спасительная ниточка уводила из бездны сновидений – не отпущу. Пальцы сжались на крепких плечах Бессмертного, соскальзывая по атласной ткани рубахи. Мгновение – и тугие объятия заставили сердце остановиться. Дыхание колдуна согревало макушку. Чувствовала, как время меняет ход, а серое море снов тает, меняясь на густую зелень. В нос ринулись ароматы летнего леса. Сомкнув веки, поддалась круговороту, оставляя тревоги.
Неожиданное уханье филина заставило очнуться. Распахнув глаза, обнаружила себя на ночной поляне у искрящегося костра в объятиях Кощея Бессмертного.
– Пусти! Пусти сейчас же! – резко оттолкнувшись от колдуна, полетела на траву.
– Полоумная, – едва улыбаясь, снисходительно заявил Кощей.
– Девиц краденых обнимай, а меня не трогай! – поднимаясь на ноги, глядела в его глаза, желая взглядом выразить возмущение, рвущееся из самого сердца.
Бессмертный спрятал улыбку в кулаке и принялся подбрасывать в костер дрова. Пламя заполыхало шибче, выпуская к звездам яркие искры. Теплая летняя ночь не могла быть Явью – в Рускале сейчас мороз и снежок под ногами хрустит.
– Я снова в твоем сне, да?
Колдун по-прежнему занимался огнем, словно позабыв, что я рядом. Следовало бы поблагодарить его, но сама не понимала за что? Может, лбом в землю ударить? Или вознеся руки к небу, стоя на коленях, заунывно пропеть хвалебные речи?
– У тебя голова лопнет от вопросов, – нескромно заметил Кощей.– Присаживайся рядом, ведьма.
Скрестив ноги, он уселся на траву. В свете разгоревшегося костра его кожа отдавала медным блеском. Шелковая рубаха да широкие штаны, заправленные в сапоги – таких молодцев в Рускале не сыскать. Не то заморский хан, не то сказочный царь.
– Почему мне кажется, что нужно сказать спасибо? – приняв приглашение, присела рядом с колдуном.
– Ведьма, ты даже молча задаешь слишком много вопросов, – вкрадчивый голос Бессмертного пробирал до костей, – а уж если рот открываешь… Сегодня ты залезла туда, куда не всякий колдун руку запустит.
– Что за место такое?
– Где-то между Явью и Навью. Не спрашивай лишнего, просто не суйся туда больше.
– Так ведь не по своей воле, – оправдывалась я, – случайно.
Кощей нахмурился, словно пытаясь понять – не вру ли? Куда мне Бессмертного за нос водить? Сама перепугалась добро, оказавшись в кошмарах. Мне и впрямь показалось – не выберусь.
– Возьми это, – колдун снял с мизинца золотой перстенек с хрустальным камнем и протянул мне. – Коли приключится беда, брось под ноги и очутишься там, где я буду.
– Не могу такой подарок принять, – убирая потянувшуюся было руку, смутилась. – Отродясь злато не носила.
– Бери, – Кощей силой ухватил меня за палец и надел перстень. – Тут не в злате дело.
Драгоценная побрякушка игриво мерцала в свете огня. Красота какая! Мне – сельской девице – и присниться не могло, да вот приснилось. Перстень сверкнул звездочкой и стал впору, словно на меня мастерили.
– Спасибо, – вытянув перед собой руку, любовалась подарком. – И за то что спас – спасибо.
– Надеюсь, не пригодится. Береги себя, ведьма, – щелчок пальцев, и колдун растворяясь в тумане, завершил сон.
– Кощей!
Резко распахнув глаза, вцепилась в мягкую ткань и потянула на себя. Надо мной нависала Варенька, ее спросонья за грудки и схватила. Испуганная девица вырвала шерстяную рубаху из моих пальцев и возмущенно запищала:
– Сдурела?!
– Ой! Варя, прости!
– Прости… напугала чуть не до смерти. Ладно уж, – углядев в моих глазах вину, она махнула пухлой ладошкой, – собирайся. Пора.
– Чего пора?
– Ох, под топор меня подведешь, – запричитала девица. – Ты зачем сюда пришла?
– Так гадалку вызволять.
– Ну! Пора вызволять, – Варенька вынула из рукава серый сверток. – От сердца отрываю, – она протянула мне загадочную вещицу.
Разворачивала с опаской – мало ли чего эта пухлощекая краса-девица от сердца отрывать собралась. Оказалось, зря трусила. Дочь трактирщика принесла шапку-невидимку. Признаться, никогда бы по доброй воле первому встречному не отдала такое, а Варя… широкая душа.
– Выйдешь из погреба, найдешь лестницу ко второму этажу, – девица строгим тоном принялась объяснять путь, – поднимешься и окажешься в коридоре. У одной из дверей стоит стража, то и есть опочивальня твоей гадалки. Дождешься момента, когда дверь отопрут, и войдешь. Сегодня после обеда станут белье менять во всех комнатах. Соберете тюк, в нем и спрячься. Как чернавка придет за стиркой, твоя гадалка пусть шапку наденет и тихонько следом прошмыгнет. Белье на телеге через лес к проруби повезут – там разберетесь, как тикать. Все поняла?
– Все! – я решительно закивала. – Тебе, Варюш, как это в голову-то пришло?
– Думаешь, лаптем делана? – заулыбалась румяная девушка. – Погоди, я еще главного стряпчего перещеголяю, будет у меня на посылках из погребов муку таскать.
Сложно не поверить. Девица с головой в ладах, умна не по лицу. Не удивлюсь, ежели в царицы выбьется. Что ей главный стряпчий, когда царь, овдовев, до сих пор холостой ходит?
– Спасибо, век не забуду.
– Считай, в расчете, – Варя хлопнула ладонью по бочке. – Ты меня от папки спасла, на своей лошадке везла, а я тебе помогла.
Шапка-невидимка надежно скрыла от стражи и многочисленных чернавок, сновавших по первому этажу главного терема. Поднявшись по лестнице, как учила Варенька, с облегчением выдохнула – здесь из людей только пара молодцев у дверей Досады. Слава солнцу, не придется сновать между прислужниками, стараясь не задеть случайно.
Стражники несли службу исправно. Строго перед собой глядели и почти не щурились от струящегося из окон утреннего света. Недвижимые, словно идолы, ладони на сабле, шапки ровненько, но в застывших глазах тени играли, не то слезы даже. Чего они?
Заметила – засов отодвинут. Не заперта опочивальня Досады. Собрав всю смелость, что в дрожащем теле осталась, подошла ближе да прислушалась:
– Я вам устрою! – шипел мужицкий голос. – Как посмели упустить?! Всех в темницы отправлю! Всех до одного!
– Ночью проверяли, – оправдывался кто-то, – на месте была, спала.
Гулкий стук каблуков быстро приближался к порогу, еле успела отскочить от резко распахнувшейся двери. Стражник метнулся прочь, чтобы не зашибло. В коридоре появился Кышек. Тугое пузо ходило от глубокого дыхания, толстые щеки, что свекла красные, а уж из глаз злоба искрами сыплется.
– Ты ночью комнату охранял? – он ухватил за воротник кафтана молодца, что от двери убегал.
– Голова-батюшка, не я! – голос стражника пропадал, лицо скривилось от ожидания оплеухи.
– Ты?! – Кышек рванул второго парня за рукав.
– Мы утром поменялись, пришли, когда трапезу гостье принесли, – оправдывался бедняга, боясь поднять глаза. – Сразу засов отодвинули, а уж нет никого…
– Значит, давно убежала, – прошипел Кышек, отпуская стражников. – Туга! Что ты там телишься? Сюда, живо!
Из опочивальни в коридор выбежал бородатый мужик в легком кафтане, расшитом серебром. Борода с проседью чуть не до пупа, глаза, что кулаки мужицкие, навыкат. А на рукаве знак, отличающий государевых чародеев от прочих.
– И что, никто ничего не видал, не слыхал?
– Никто, ничего, – эхом отозвался Туга.
– Не палаты царские – ярмарка, скоморох на скоморохе, – Кышек замер, злобно глядя на колдуна. – За мной ступай.
Растерянный чародей несуразно заметался, но быстро взял себя в руки. Пригрозив кулаком стражникам, он ткнул пальцем на дверь комнаты и состряпал устрашающую рожу.
– Два раза повторять?! – быстро ступая по коридору, рявкнул Кышек. – Туга!
Выручила Досаду, называется. Решишь доброе дело сделать, а тут опять доля шиш под нос сует. Что за напасть такая? Знай я, что чертовка сама себя из полона вызволит, ни за что бы не сунулась в палаты государевы. Голова на плечах дорога еще.
Глядя, как Кышек с Тугой исчезли за поворотом, встрепенулась. Да чего же я стою? Тут явно дело нечисто, надо бы разузнать. Нагнала заговорщиков на пути к колдовскому терему. Шептались мужики, с опаской по сторонам глядели. Глазенки у обоих бегали, рукам все места не находилось. Обождав немного на крыльце, Кышек внимательно огляделся и, убедившись – лишних нет, распахнул перед Тугой дверь. Еле-еле успела следом юркнуть. Вдохнула шибко, чтобы в узкую щелку пролезть – шуба Яги размера прибавляла.
Кышек метался по залу, где мне вручали грамоту, словно зверь взаперти. Смурной, на лице страдания словно пером нацарапаны. На фоне тяжелого стола и просторного помещения бедняга казался совсем уж жалким толстым увальнем.
– Не надо было гадалку сюда привозить, – ляпнул Туга.
– Винить меня вздумал? – зло ухмыльнулся Кышек. – Горох на меня и так косо глядит за частые отлучки из палат… Так близко был, рядом совсем, – он уперся кулаками в столешницу. – Досада уже сегодня сказала бы, где книга.
О какой книжке речь ведет? Догадка больно схватила за горло, уколов, будто сотней иголок.
– Голова-батюшка, приказать чертовку сыскать? Наверняка еще в столице, гадина.
– Давай, конечно! Подымим шум, приказы раздавать начнем за спиной государя. Ты чем думаешь, когда такое предлагаешь, а?!
– Так я…
– Так я, – передразнил Кышек. – Я почти седмицу государя уговаривал. Пел ему, какая гадалка хорошая, как умело будущее предсказывает. И вот, когда Горох дал добро потешить себя провидением, когда чертовка у нас под боком была – упустили!
– Нет в том моей вины!
– Да твоей вины ни в чем нет, – буркнул Кышек. – По-твоему выходит и Косиселье ты не жег?
– Твой приказ был, голова-батюшка, не посмел ослушаться.
В голову ударило, будто дубиной, в глазах на миг потемнело. Эти ироды в Косиселье пожар учинили! Ждали наши в село колдуна наемного зельный круг поправить, а дождались смерти… Старалась дышать тише, но сердце заходилось, не давая успокоиться.
