Текст книги "Признания без пяти минут подружки (ЛП)"

Автор книги: Луиза Розетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Интересно, читал ли это Джейми? И если читал, то с какими чувствами?

Я отлистываю страницы на начало книги и начинаю петь первое упражнение – пока что я знаю его лучше всех. Я пою на октаву ниже с указанного момента, и это сложно для меня – ощущаю, что я мало тренировалась и не занималась вокалом. Тем не менее, я хорошо себя чувствую, как будто делаю физические упражнения, развивая мышцы.

Меня пугает внезапный стук в дверь. Я закрываю книгу и почему-то убираю ее в ящик стола. Открываю дверь, за которой стоит Питер.

– Что ты сейчас пела?

– Вокальное упражнение, – отвечаю я, чувствуя странное смущение, словно он застукал меня за тем, чего я делать не должна.

– Звучит как какая–то классика.

– Наверно, так и есть.

Он больше ничего не говорит, и я отступаю назад и сажусь на кровать. Он топчется в дверном проеме, смотря по сторонам. Уже несколько месяцев его нога не ступала в моей комнате. Когда его взгляд падает на потрепанную и изорванную библиотечную книгу «Юлий Цезарь», которую задал Кэмбер, а я еще не прочитала, он спрашивает:

– Знаешь определение «трагической вины»?

Я смотрю на него и говорю со всей иронией, на которую способна:

– Особенность, ведущая к несчастьям героя.

Питер усмехается. Он все еще довольно худой, с мешками под глазами, какое–то время не брился, но выглядит уже не так плохо, как летом.

– Кэмбер дал вам задание – определить свою трагическую вину?

– Да.

– И какая у тебя?

На самом деле, я сегодня много думала об этом. Как только мы вернулись с терапии, я убрала с сайта фотографию. После того, как мама объяснила, что она для нее значит, я ужасно себя почувствовала, ведь я разместила это фото на главной странице. Не знала, что у нее связаны такие ощущения с фотографией, но если бы я задумалась об этом хотя бы на полсекунды, я бы, возможно, догадалась.

Похоже, моя трагическая вина – нечувствительность.

На моем компьютере как раз открыта программа по веб-дизайну, и я вижу пустое место там, где должно появиться новое фото. Его рамка слегка пульсирует, напоминая, что в ней ничего нет и мне нужно определиться. Снова.

– Я еще не выбрала свою трагическую вину, – обманываю я. – А что было у тебя?

– Не помню, – говорит он, возможно, тоже обманывая меня. – Можно войти?

Удивлена, что ему этого захотелось.

– Заходи, – говорю я, отодвигаясь к спинке кровати.

Странно видеть здесь Питера. Он садится за мой письменный стол и смотрит на монитор. Ничего не спрашивая, он начинает пролистывать страницу на экране, изучая сайт. Я не возражаю, потому что никогда раньше не видела, чтобы Питер заходил на сайт. Не знаю, заходил ли он туда вообще. Сначала, когда я сказала, что собираюсь его создать, он не хотел иметь с этим ничего общего. Я была довольно удивлена, когда он согласился дать мне свою кредитную карту для оплаты хостинга.

– Хочешь помочь мне выбрать новое фото?

Он не отвечает, и я встаю с кровати, тянусь через его плечо и открываю папку с фотографиями. Когда весь экран заполняется папиными фотографиями, Питер отодвигает мою руку и возвращается на страницу сайта.

Папа исчезает.

Я бы рассердилась, если бы не догадалась, что Питер не может смотреть на фото нашего отца.

Он пролистывает до конца главной страницы и видит ссылки на сайты людей, погибших вместе с папой. Первый из них – сын Вики. Питер нажимает на ссылку, открывая сайт Тревиса.

– Это сын той женщины? Женщины, с которой вы дружите, и это не нравится маме?

– Да, Вики.

Я снова тянусь через Питера и возвращаюсь к папке с фотографиями. Когда снова появляется папа, он отворачивается от монитора. Нахожу папку с Вики и открываю ее новогоднее фото.

– Она из Техаса, – говорю я, словно это объясняет оленьи рога на ее голове.

Питер увеличивает изображение, будто хочет более внимательно рассмотреть ее лицо. Глядя на нее, он говорит:

– А что мама имела в виду, когда сказала, что ты три дня не выходила из своей комнаты после годовщины?

В голосе Питера слышен оттенок беспокойства. Что-то внутри меня готово пойти ему на встречу.

– Да ничего. Просто читала, что люди пишут, и старалась ответить каждому. Это заняло много времени.

– И что они писали?

Я закрываю фото Вики и возвращаюсь на сайт. Питер начинает читать комментарии, которые размещались там с июня.

Когда я мысленно возвращаюсь к годовщине, то время представляется мне расплывчатым, но не в плохом смысле. Требовалось много времени, чтобы придумать, что ответить людям – мне хотелось говорить правильные вещи – поэтому я не ложилась допоздна, а после одного—двух часов сна снова возвращалась к сайту.

В те три дня на меня как будто обрушилась лавина. Я отвечала нескольким людям, спала совсем недолго, просыпалась и видела пятнадцать новых сообщений от других людей. Никогда раньше не думала, что у папы так много друзей, а потом вдруг человек пятьдесят из них рассказывали такие вещи, которых я не знала.

– О каких комментариях она говорила, что они тебя расстраивают?

Я проматываю страницу и нахожу комментарий от одного парня о том, как он был счастлив, когда папа сказал, что собирается остаться в Ираке еще на полгода. Указываю на экран, и Питер читает его про себя.

– Он собирался остаться?

– Она сказала, что он принял это решение незадолго до смерти и просто не успел нам сообщить.

Питер никоим образом не реагирует. Он просто крутит колесико мышки, читая другие комментарии.

– Ты ни разу не был на сайте? Я имею в виду, ты же оплатил его, – говорю я. – По мнению мамы, это делает нас с тобой одинаково виновными.

– Не знал, что она будет беситься из–за кредитки, – говорит он. – А ты?

Качаю головой.

– Я думала, что ей, вроде как, нравится сайт.

– Почему ее так волнуют те несколько дней?

Я наклоняюсь к столу и опираюсь на него локтями.

– Она не могла меня заставить ничего сделать. Я, типа, не выходила из–за компьютера даже в душ или на улицу.

– Ты хоть ела? – спрашивает он.

– Немного.

– Она ненавидит, когда мы не едим.

Я протягиваю руку и дергаю его за пояс. Между джинсами и его кожей около пяти сантиметров.

– Да знаю, знаю, – говорит он.

Я беру со стола ноутбук и вместе с ним забираюсь на кровать.

– Что ты завтра скажешь маме? – спрашиваю я.

Питер откидывается на спинку моего вращающегося стула и начинает крутиться.

– Понятия не имею.

– А Аманда что думает?

Он опускает ноги на пол и перестает вращаться.

– Аманда? Мы расстались, когда она ушла из школы.

– Из-за тебя?

Питер почесывает щетину на лице с чуть смущенным видом.

– Ее идиотский отец приехал в наш кампус, вытащил ее из комнаты и затолкал в свою машину, не дав ей даже вещи собрать. А потом я получил смс. Каким-то образом я меньше чем за час превратился из любви всей ее жизни в «полного наркошу».

Я практически слышу, как Аманда говорит Питеру своим фальшивым сладеньким голосом, что я «милашка», и спрашивает, каково иметь младшую сестру, глядя на него большими воспаленными глазами.

– Она обозвала тебя наркошей? Какая неудачница.

Питер пристально смотрит в пол, но левый уголок его рта поднимается в крошечной улыбке.

– Ты ей ответил?

– Примерно через две секунды после отправки этого смс у нее отключился телефон.

– Скучаешь по ней?

– Иногда.

Мне хочется еще покритиковать Аманду, но я не делаю этого. Если я и научилась чему–то от Кэрон после возвращения Питера, то лишь тому, что никто не может обвинять Питера в его зависимостях, кроме него самого. И точка.

Хотя не знаю, согласен ли с этим Питер.

– Ты же собираешься на реабилитацию, да?

– Думаешь, я должен так поступить? – говорит он.

Его вопрос не звучит злобно – скорее, он действительно хочет это знать.

– Это лучше, чем если тебя выгонят из дома.

Питер поднимает брови, как будто не вполне уверен в этом, и опять начинает крутиться на стуле.

Я опускаю взгляд на ноутбук и возвращаюсь к папке с фотографиями папы. Разворачиваю компьютер и включаю слайдшоу, чтобы Питер мог посмотреть. Мне не нужно смотреть – они все в моей памяти.

Он не хочет их смотреть – точно могу сказать. Но он не отводит глаза. По выражению его лица, которое меняется каждые несколько секунд, я понимаю, на какое фото он смотрит. Уверена, что на моем лице отражались те же эмоции, когда я смотрела слайдшоу.

Оно заканчивается, и он встает со стула и садится на край моей кровати. А потом показывает на фото, которое еще висит на экране – последнее в слайдшоу. Это первая фотография, которую папа прислал из Ирака. Он улыбается в камеру, а у него на шее висят ламинированные пропуска.

– Вот эта.

Мне и в голову не приходило выбрать эту фотографию, потому что на ней едва ли мой папа. Но ведь он таким и был – инженером в Ираке. Я перетаскиваю ее на пустое место, и она появляется на главной странице. Хороший выбор. Гораздо лучше, чем фото, сделанное в день его отъезда.

Питер смотрит на экран и кивает.

– Питер, ты должен пойти на реабилитацию. Он бы этого хотел.

– Я пойду, – тихо говорит он, не отводя взгляд от ноутбука. – Хороший звук, Роуз.

Такая смена темы меня смущает.

– Что ты имеешь в виду?

– Твое пение. Хороший звук. Не согласна?

– М-м... Я не совсем...

– Ну, у тебя получается, – говорит он. – Тебе нужно продолжать заниматься.

Питер встает. Идя к двери, он улыбается мне. И я в первый раз за последний год узнаю своего брата.

12

знойный(прил.): горячий и жаркий

(см. также: кабинет директора Чен... танец в День Святого Валентина...)

В кабинете директора Чен было бы как в бане даже без всей толпы, которая сюда набилась. Старинные школьные радиаторы, выглядящие так, словно их сделали во время индустриальной революции, лязгают и шипят, предвещая грядущие пытки. Преждевременные сердечки из плотной цветной бумаги ко Дню Святого Валентина в прямом смысле слова сползают с директорских стен, отяжелевшие от влаги. Все потеют, но Мэтт Хэллис сильнее всех.

Я достаю телефон, чтобы написать Трейси, как смешно видеть Мэтта таким напуганным, а потом вспоминаю, что сообщения совсем не вписываются в мой план по ее игнорированию – это наказание за то, что она мне соврала. На прошлой неделе она наконец признала, что Питер прислал ей смс с просьбой встретиться с ним около дома в канун Рождества и помочь сообщить неприятную новость о его исключении из школы. Я тогда пожелала Питеру завести своих собственных друзей. А он сказал, что я тупая.

Поэтому никаких сообщений Трейси насчет Мэтта. Ну и отлично. Все равно не могу сейчас в полной мере насладиться его страданиями – я и сама в шоке.

С одной стороны директорского стола сидит Конрад со своей мамой. Интересно, в первый ли раз с этого лета миссис Деладдо вышла из дома? Мы с мамой сидим прямо напротив стола, по другую сторону – Мэтт со своим папой, а мисс Масо и мистер Доннелли стоят позади меня. Я оглядываюсь и вижу, что у мисс Масо в руках стопка листовок с надписью «Вступай в СГН «Юнион Хай»!»

Судя по мрачным лицам людей в этой комнате, совершенно ясно, что эта встреча посвящена более важным вещам, чем Союз Геев и Натуралов «Юнион Хай», созданный мисс Масо.

Папа Мэтта не может сидеть спокойно – он постоянно соскакивает со стула и достает свой BlackBerry, задевая макушкой красные пластиковые сердечки, свисающие с директорского потолка. Он отмахивается от них, даже не разбираясь, что это такое.

Интересно, он такой же гомофоб, как его сын, или Мэтт сам всему этому научился.

Когда открывается дверь и входит офицер полиции Юнион по фамилии Вебстер, мистер Хэллис наконец успокаивается. Мы с офицером Вебстером знакомы с прошлого года. Он спас меня, когда мои одноклассники были готовы забить меня до смерти камнями за то, что его напарник конфисковал весь алкоголь на вечеринке в честь встречи выпускников. Благодаря мне, между прочим.

Офицер Вебстер здоровается со всеми одновременно, а затем – мне повезло – отдельно обращается ко мне.

– Роуз, верно? Рад снова тебя видеть, – говорит он, загородив дверь, как будто не дает кому–то сбежать.

Мама поворачивается ко мне, а ее выражение лица так и говорит: «Ты мне это потом объяснишь».

Даже не могу обвинить маму в том, что она слышит сигнал тревоги, когда полицейский офицер обращается по имени к ее дочери. Мама все еще привыкает к тому, что ее сын, который должен учиться на втором курсе в колледже, каждое утро встает в 7:30 и посещает амбулаторную программу реабилитации в местной больнице.

– Спасибо вам всем, что пришли, – говорит директор Чен. – У нас возникла ситуация, при которой и Мэтт Хэллис, и Конрад Деладдо теоретически могут получить обвинения в преступлении. Но я верю, что мы сумеем этого избежать, если сегодня объединим наши усилия.

Кажется, директриса обращается к мистеру Хэллису.

– Главным образом, меня беспокоит то, что вы предлагаете какое-то наказание вместо законных мер, – говорит мистер Хэллис, глядя на Конрада.

Миссис Деладдо переводит взгляд с мистера Хэллиса на своего сына и обратно.

– Извините, но я не понимаю. Наказание за что? – спрашивает она, а в ее тоне слышится извинение за то, что она не в курсе событий.

– Вы не знаете? – недоверчиво говорит мистер Хэллис.

Его блестящие ботинки из черной кожи скрипят, когда он переносит вес вперед, наклоняясь на стуле. Миссис Деладдо слегка отодвигается назад.

Директор Чен ободрительно улыбается маме Конрада.

– В связи с тем, что подростки не всегда обо всем рассказывают родителям, я начну с начала.

Миссис Деладдо кивает и посильнее кутается в свой темно-синий пиджак, словно она мерзнет, несмотря на практически трехзначную температуру в кабинете директора. Конрад горбится на стуле и свирепо смотрит на меня, как будто абсолютно убежден, что мы здесь сидим из-за меня, а не из-за того, что он, грубо говоря, написал свое имя на машине Мэтта, а наш директор оказалась достаточно умной и его вычислила.

– В августе, перед началом учебного года, дома у Майка Даррена была вечеринка команды по плаванию. На ней Мэтт и другие участники команды издевались над Конрадом, называя это его «посвящением». Издевательства включали гомофобные унижения и жестокие действия. Когда Конрада столкнули в бассейн, и он сразу же не показался на поверхности, Роуз забеспокоилась. Затем Мэтт столкнул в бассейн и ее. Джейми Форта помог Конраду и Роуз выбраться.

Мама смотрит на меня, ожидая подтверждения, но я не отвожу взгляд от вазочки с конфетами директора Чен – на этот раз она наполнена маленькими розовыми сердечками. С того места, где я сижу, кажется, что на одном из них написано «Выкуси». Это возможно?

– Через несколько недель после начала года до меня дошли слухи, что Конрад ушел из команды по плаванию. Я не могла выяснить, почему, – говорит она миссис Деладдо, которая так побледнела, что я боюсь, как бы она не сползла со стула на пол. – Мы устроили собрание, которое провели мисс Масо и мистер Доннелли, чтобы научить школьников толерантности.

– Разве старшеклассники не знают, что такое толерантность? – спрашивает мистер Хэллис, выразительно глядя на свои часы и намекая, что собрание могло бы двигаться побыстрее.

Он даже не обратил внимания, как иронично прозвучал этот вопрос, заданный именно им.

Так и хочется предложить ему конфету-сердечко с надписью «Выкуси».

– Каждому нужно время от времени напоминать, – спокойно отвечает директриса, прежде чем продолжить. – В декабре офицер Вебстер, которого я держала в курсе дела, сообщил мне, что мистер Хэллис позвонил в 911 и сказал, что кто-то написал баллончиком на машине Мэтта слово «гомик» и прочие вариации этого ругательства. Его сын был совершенно уверен, что это сделал Конрад. На следующий день мы встретились с мистером Хэллисом и офицером Вебстером, и я объяснила мистеру Хэллису, что произошло между мальчиками в августе, перед началом года.

Директриса внимательно смотрит на Конрада и добавляет:

– Мистер Хэллис любезно согласился отказаться от своих претензий при условии, что по окончании праздников мы организуем эту встречу и придем к адекватному соглашению.

Судя по злобному взгляду мистера Хэллиса на Чен, можно догадаться, что она не просто рассказала ему о случившемся между Конрадом и Мэттом, чтобы заставить его любезно отказаться от претензий. Возможно, она сказала мистеру Хэллису, что если он не позволит ей урегулировать конфликт, как она считает нужным, закон будет не на стороне Мэтта, благодаря всем свидетелям, которые откликнулись после вечеринки.

Все свидетели – это, конечно же, я.

Моя мама и миссис Деладдо, похоже, поражены всей этой информацией. Мистера Хэллиса просто раздражает процесс, который следовало бы ускорить.

– Другими словами, миссис Деладдо, – выходит он из себя, – я не буду предъявлять обвинений, если ваш сын оплатит мне покрасочные работы.

– Мистер Хэллис, у вас есть улики против этого мальчика, о которых я не знаю? – спрашивает офицер Вебстер.

– Директор Чен, пожалуйста, – говорит мистер Хэллис, не обращая внимания на офицера Вебстера, – я был более, чем терпелив. Давайте просто опустим это и будем двигаться дальше.

– Конрад? – говорит директор Чен.

На долю секунды мне кажется, что Конрад собирается все отрицать, несмотря на присутствие в комнате офицера полиции. Он бы, наверно, так и сделал, если бы здесь не было его мамы.

– Коррадо, – еле слышно из-за шипящего рядом с ней радиатора говорит она, – это сделал ты?

Выясняется, что ахиллесова пята Конрада – его мама. Кто бы мог подумать?

Конрад кивает.

– Ладно, хорошо, – говорит директор, довольная хоть каким–то результатом. – Конрад, ты объяснишь нам, что тебя к этому подтолкнуло?

– Я не совсем готов это пересказывать, – говорит он.

– Но это в твоих же интересах, – решительно отвечает она.

Конрад ерзает на стуле.

– Парни из команды по плаванию решили, что я гей. Когда я не стал говорить им обратное, они смешали меня с дерьмом...

– Коррадо!

– ... извини, мам... они доставали меня на вечеринке команды. Потом тренировки превратились в ночной кошмар. Мэтт угрожал мне почти каждый день, поэтому я дал ему то, чего он хотел, и ушел. Потом я раскрасил баллончиком его машину, – говорит Конрад. – И это было самым веселым из всего, что я когда–либо делал.

Теперь каждый боится и пальцем пошевелить. Даже мистер Хэллис, который внимательно рассматривает свои скрипучие ботинки.

– Я не гей, – говорит Мэтт Конраду.

– Это называется ирония. Поищи в словаре.

Директор Чен поворачивается ко мне:

– Роуз, ты расскажешь нам, что случилось на вечеринке?

Нет. Нет, нет, нет. У меня и так было достаточно неприятностей с Мэттом и Конрадом, и честно говоря, я бы многое отдала, чтобы наши жизни переплетались чуть меньше. А рассказ полной комнате взрослых о том, что случилось между ними на вечеринке, вызовет прямо противоположный эффект.

– Конрад довольно подробно все описал, – говорю я.

Мама тянется ко мне и прикасается к моей руке.

– Я бы хотела слышать твою версию, – говорит она.

Я смотрю на нее, думая о том, как она защищала меня от Питера на терапии – даже после того бреда, что я ей наговорила.

Я могу отдать ей должное.

– На вечеринке Мэтт и другие плавательные гиганты...

– Плавательные кто? – говорит мистер Хэллис.

Чувствую, что краснею.

– Ой. Ну, плавательные гиганты. Так называется команда по плаванию в «Юнион Хай».

Мистер Хэллис смотрит на своего сына недоверчиво. Мэтт уже достиг точки стыда и просто пожимает плечами. Я продолжаю, пытаясь сохранить голос настолько нейтральным, насколько это в человеческих силах.

– Они давали Конраду гомофобные прозвища, кидали пивные кружки в его голову, заливали ему в рот воду из шланга, он начал задыхаться и упал в бассейн. Дважды.

Мисси Деладдо рыдает. Конрад закатывает глаза, но, так или иначе, берет ее за руку.

– Мэтт, Роуз все правильно описала? – спрашивает директор Чен.

Часть меня ждет, что он сейчас потребует присутствия адвоката, но он кивает.

– Мне пришлось поверить, что Мэтт и Конрад потенциально могут оказать положительное влияние на «Юнион Хай», каждый по–своему. Вместо того, чтобы исключить их или отстранить от занятий – хотя это лучше вписалось бы в школьные правила – я бы хотела попросить их расплатиться за то, что они сделали. Вот что я предлагаю, если мистер Хэллис и миссис Деладдо согласятся. У Конрада есть год, чтобы возместить семье Хэллисов причиненный автомобилю ущерб. Деньги на это он заработает, помогая полиции бороться с граффити. Мистер Хэллис уже согласился, что ущерб будет возмещаться по графику платежей.

–А наказание Мэтта?– спрашивает миссис Деладдо так громко как это возможно.

–Мэтт отстранен от спорта на оставшуюся часть года

Мэтт вскакивает со стула.

–Подождите!Это не...

Мистер Хэллис рывком усаживает его обратно.

– Сам виноват, – холодно говорит он.

Мэтт опускает голову, закрывает лицо руками и начинает стонать, как раненый зверь. Через его пальцы просачиваются слезы и капают на оранжевый ковер. Директор Чен терпеливо ждет, пока не стихнет шум, чтобы продолжить.

– Мы с офицером Вебстером считаем, что для мальчиков важно сделать что–нибудь вместе, и в связи с этим у мистера Доннелли, нашего преподавателя драмы, появилась блестящая идея. Мистер Доннелли, поделитесь со всеми, пожалуйста, – просит директор Чен.

Мистер Доннелли встает.

– Этой весной, в рамках года толерантности в школе, новый Союз Геев и Натуралов вместе с драматическим кружком собираются поставить «Проект Ларами» в память о Мэттью Шепарде.

Он делает паузу для большего эффекта, но потом, похоже, вспоминает, что это не лучшие подмостки для драматических пауз. Он быстро продолжает:

– Мэтт и Конрад получат роли в этом спектакле.

Голова Мэтта резко отрывается от его ладоней.

Я слышу, как миссис Деладдо шепчет Конраду:

– Кто такой Мэттью Шепард?

– Потом, мам, – отвечает Конрад, не сводя глаз с Мэтта.

– Я не буду играть, – говорит Мэтт.

– Предпочитаешь, чтобы тебя исключили? – живо спрашивает директор Чен.

– Нет, не предпочитает, – отвечает за него мистер Хэллис.

– Чудесно. Итак, все решено? У кого–нибудь есть вопросы? – когда никто не отвечает, директор Чен улыбается и хлопает в ладоши. – Тогда мы пришли к общему решению.

***

– Йо, йо, йо, Юнион Хай, как дела? С Днем Святого Валентина! С вами только ваш Энджело Мартинез – также известный, как DJ Болтун ин да хаус! Вы готовы? Это ваша Дискотека Толерантности, йоу, а значит пора ЗАЖИГАТЬ! О, и отдельный респект прекрасной девушке Стефани!

Поднимается одобрительный шум, когда Стефани хихикает и взмахивает своими идеальными рыжими волосами в знак приветствия Энджело. Энджело стучит по своей груди, изображая что—то вроде сердечного приступа, а потом включает трек Ашера и Питбуля «DJ Got Us Fallin’ In Love».

Ушам своим не верю – в буквальном смысле. Это же парень, который привык быть ходячей рекламой «Металлики» и «Нирваны», если не считать того дня, когда он пришел в футболке с Неко Кейс. Но он, похоже, знает свою аудиторию, потому что практически весь школьный спортзал аплодирует, следуя за Стефани на танцпол и начиная дергаться. Если Стефани так популярна в десятом классе, не могу даже представить, что будет твориться к нашему выпуску. Половина парней «Юнион Хай» умоляют Стефани с ними встречаться. А другая половина ждет, что Холли прозреет и бросит Роберта.

Поднимаю взгляд на полутораметровые черные пластиковые буквы, из которых сложено слово «Толерантность», болтающееся над нашими головами рядом со спонсорскими плакатами Студенческого Совета «Юнион Хай» и «Списка Шика».

Не знаю, что именно делает эту дискотеку «толерантной», но парочки на ней запретили – нужно было придти либо одному, либо с друзьями. Продавались билеты только на одно лицо, и не было скидок для пар. А когда Студенческий Совет пригласил Энджело на роль DJ, его заставили пообещать, что он поставит только одну медленную композицию за весь вечер.

Суть в том, чтобы в День Святого Валентина было весело всем, а не только парам. Неплохая попытка, но влюбленные старшеклассники не могут слишком долго быть друг без друга. Я уже насчитала три пары, которые прижимаются друг к другу и медленно покачиваются, хотя играет быстрая музыка, и вокруг них все отплясывают как ненормальные.

Разве на такой дискотеке не должны приветствоваться все виды пар вместо того, чтобы притворяться, что пар не существует?

Если не принимать во внимание странную политическую подоплеку, зал выглядит неплохо. Студенческий Совет изо всех сил старался превратить его в клуб, арендовав осветительное оборудование и гигантский зеркальный шар, который вращается, отбрасывая островки серебристого света на стены и пол. Танцпол окружают красные круглые столики, на которых стоят маленькие красные лампы, с красными пластиковыми стульями. Несмотря на то, что все красное, сердечек нет нигде.

Я не планировала идти, но Стефани теперь в Студенческом Совете, и она меня уговорила, сказав, что это будет отличная тусовка для нас с ней и Трейси. Стефани работает даже сверхурочно, пытаясь улучшить мои отношения с Трейси. Хотя мы с Трейси вместе занимаемся «Списком Шика», ни одна из нас так и не извинилась за канун Рождества. Я знаю – она думает, что я должна извиняться за то, как я с ней разговаривала. Но я думаю, что извиняться должна она за... то, что Питер обратился к ней. А не ко мне.

Не самая рациональная причина.

Стефани и Трейси приехали за мной как раз, когда Питер пришел домой со своей работы в видеомагазине, который того и гляди закроется. Он выглядел дерьмово, но Трейси настойчиво утверждала, что у него потрясающий свитер, и ей нужна его фотография для «Списка Шика».

Полная ложь. Она хочет его фотографию для себя, чтобы смотреть на него в любое время.

Меня все еще бесит, что она ни разу не поместила меня в «Список», даже когда сама выбирала мне одежду. Клянусь, если Питер окажется в «Списке Шика» раньше меня, я никогда больше не заговорю с Трейси.

Странно – Трейси всегда была влюблена в Питера. Но сейчас что-то изменилось. Мне кажется, теперь она по-настоящему верит, что он может ответить ей взаимностью.

Похоже, это и называется уверенностью в себе.

Я должна радоваться за нее – она же уверена, что может понравиться парню, который учится в колледже. Но это не совсем легко, когда парень из коллежда – мой брат.

Вспышка новой, супер-навороченной цифровой камеры Трейси мелькает как сумасшедшая. Она делает одну фотографию за другой, практически ослепляя меня и всех остальных. Стефани занята проверкой волонтеров из девятого класса, сидящих за столиком с билетами – хочет убедиться, что все идет нормально. А я решаю поздороваться с Энджело.

На Энджело темные очки, наушники и гарнитура с микрофоном. Он безостановочно дергается на месте, уставившись в светящийся ноутбук, который настолько исцарапан, помят и облеплен стикерами, что было бы лучше положить его в тихое место и оставить умирать. Никогда не видела его таким счастливым.

– Свитер! – выкрикивает он, и мое прозвище грохочет на весь зал, потому что он забыл выключить микрофон.

Народ с озадаченным видом переглядывается, а он показывает всем поднятые большие пальцы, словно так и было задумано. Он отключает микрофон, снимает свои наушники, вешая их на шею, и дает мне «пять».

– Столько всякой хрени буду сегодня ставить, – говорит он. – Хорошо выглядишь, Свитер!

Стефани дала мне поносить свое прошлогоднее красное платье-халат. Мама больше не выпускает ее в нем из дома – она так выросла, что платье стало слишком коротким. А на мне оно, конечно же, висит ниже колен.

Энджело снова надвигает наушники и начинает говорить, не понимая, что забыл включить микрофон. Он ухмыляется и начинает заново.

– «Юнион Хай», это все о любви, йоу. Живи и давай жить другим, так? И верь. Просто послушайте Кэти – она знает в этом толк.

Он включает «Firework». Мне становится смешно.

– Кэти Перри? Серьезно?

У меня нет проблем с поп-музыкой – более того, она занимает, наверно, больше половины места на моем телефоне – но меня шокирует, что Энджело ее ставит.

– А? – говорит он, приподнимая наушники с одной стороны, чтобы меня слышать.

– С каких пор тебе нравится Кэти Перри?

– Слушай, Свитер, хорошая музыка есть хорошая музыка. Жанр – ничто, одно название, – он ухмыляется, глядя на меня поверх темных очков. – К тому же, если хочешь быть диджеем, ставь хиты. Но ты не переживай – я и хорошие треки приготовил. Ты под них будешь отжигать.

Постукивая кулаком по столу в ритм музыке, он возвращается к пристальному изучению своего экрана. Я все еще потрясена его трансформацией. Единственное, что выдает в нем Энджело Мартинеза – грязь под ногтями от работы в гараже его папы.

Я оглядываюсь и вижу всеобщее помешательство. Стефани в центре всего и вся – вокруг нее целый круг парней, наблюдающих, как она танцует. Кристин и еще несколько чирлидеров пробираются через толпу в своей униформе с охапками гвоздики, доставляя заказы – они устроили распродажу цветов, чтобы заработать деньги для отряда. Кристин останавливается перед Стефани и вручает ей целую охапку. Стефани ухмыляется и держит цветы в руках, как гигантский букет, пытаясь продолжать танцевать.

Люди, не умеющие – или не желающие – танцевать, болтаются на периферии со своими обычными компаниями, посмеиваясь над остальными. Мистер Кэмбер и мисс Масо сидят под плакатом «Толерантность для всех», следя за порядком из-за стола, заваленного брошюрами, к которым никто не рискнет прикоснуться на виду у своих друзей: «Альянс Геев и Натуралов Юнион Хай», «Опасности незащищенного секса», «Травля – отстой», «Смесь энергетиков и алкоголя УБИВАЕТ».

Под восторженные возгласы Кристин устраивает целое шоу, направляясь к Кэмберу с охапкой цветов – ежегодный ритуал. Энджело останавливает музыку и включает звуковой эффект с визгом автомобильных тормозов.

– День Святого Валентина, мистер Кэмбер, – нараспев произносит Энджело, растягивая каждый слог для максимального эффекта.

Весь зал издает звук: «О-о-о-о-о!», когда Кристин пытается отдать Кэмберу цветы, а потом оставляет их на столе с брошюрами, потому что он вежливо отказался даже прикасаться к ним. Кристин уходит, затем драматично останавливается и смотрит на карточку, которая привязана к последнему оставшемуся у нее цветку. Она разворачивается и отдает ее мисс Масо, а толпа сходит с ума.

– О, мисс Масо, вы же прочитаете вслух? – говорит в микрофон Энджело.

Она качает головой и пронзительно кричит на весь зал:

– Ты бы лучше включил музыку, Энджело Мартинез. Я все еще могу пересмотреть твои оценки и исправить аттестат.

Энджело ухмыляется.

– Ладно, Юнион, а теперь зацените – вернемся в прошлое. Это для Роуз Царелли, – говорит он. – Свитер, встречай «The Runaways». Шери Кэрри и «Cherry Bomb»!

Понятия не имею, о чем он. Я застываю, когда все головы поворачиваются в мою сторону, ведь обычно меня выделяют из толпы не по самым хорошим причинам, поэтому мое первое побуждение – убежать или спрятаться. Но потом Стефани издает громкое: «Розииииии!», и Энджело включает песню.