Текст книги "Признания без пяти минут подружки (ЛП)"

Автор книги: Луиза Розетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Поначалу никто не танцует. Песня звучит старомодно и слишком просто – как будто кто–то записал ее в гараже или типа того. В начале голос певицы довольно низкий, и я даже не могу сказать, парень это или девушка. Затем она начинает кричать, и когда доходит до первого припева, танцпол уже полон извивающихся и дергающихся тел.

Все визжат, когда певица стонет под гитарное соло в середине песни. Я смотрю на мистера Кэмбера и мисс Масо, ожидая, что у Энджело будут неприятности, но мисс Масо вслух читает карточки на цветах мистера Кэмбера, а он искренне смеется. Похоже, никого из них не волнует, что зал сейчас взорвется под эту самую “Cherry Bomb”.

Внезапно Стефани прорывается через столпотворение, образовавшееся вокруг нее, и бежит ко мне. С визгом она подбрасывает в воздух свой букет красных гвоздик, и они падают, осыпая меня дождем из красных лепестков и любовных записок, которые она даже не читала, словно на церемонии какой–то коронации.

Стефани хватает меня за руки, трясет волосами и заставляет меня прыгать вверх—вниз вместе с ней. Энджело не сводит с нее взгляд, словно никогда в жизни не видел ничего, столь же красивого. Я не могу перестать смеяться. Он показывает на меня, как будто все это должно чему-то меня научить.

Стефани подпевает во весь голос. У нее классный голос, но для такой музыки он не подходит. Я понимаю, что ее голос... милый. Слишком милый для такого. Я тоже начинаю подпевать – просто, чтобы услышать, чем отличаются наши голоса. По сравнению со Стефани, в моем голосе нет ничего милого – в нем есть что-то грубое и жесткое, раздраженное и неровное.

Прямо как «Cherry Bomb».

Когда песня подходит к концу, я поворачиваюсь и кричу Энджело: «Cherry Bomb!» Он ухмыляется.

– Поняла, что я имел в виду? – говорит он в микрофон, как будто он беседует со мной наедине, а не ведет дискотеку для старшеклассников. – И «The Runaways» – это только начало! Есть еще Ким Гордон и Сьюзи Сью...

– Чувак, ставь то, что мы знаем! – выкрикивает кто-то во внезапной тишине зала.

– Да, типа, из этого века! – говорит кто-то еще.

Даже не дрогнув, Энджело ставит Пинк «Raise Your Glass», и удовлетворенные массы снова начинают скакать. Пинк крутая, но я почти ее не слышу – у меня в голове до сих пор гремят «The Runaways».

Я не оперная певица. Я не актриса мюзикла.

Я солистка группы.

Все-таки не так уж я была неправа.

К следующей песне Стефани бегом возвращается в толпу. Хоть она и скачет на каблуках последние несколько минут, она почему-то даже не потеет. А я наоборот, насквозь мокрая. Решаю, что меня это не волнует, и уже собираюсь попросить Энджело еще раз поставить «Cherry Bomb», когда вижу Джейми рядом со столом Энджело.

Меня настолько прет, что мое первое побуждение – помчаться к нему, наброситься, взять его лицо в руки и целовать, словно близится конец света.

Но побеждает моя практичная сторона. Не могу позволить ему видеть меня в таком виде, особенно, после того, что было во время нашей последней встречи. Вдруг я стану ему отвратительна, и он больше не захочет ко мне прикасаться?

Я бегу в туалет, в венах пульсирует адреналин, а воображаемый iPod в моей голове играет «Cherry Bomb». Резко открываю дверь и вижу мисс Масо в сверкающем золотистом платье-свитере. Она проверяет кабинки, чтобы убедиться, что никто не делает ничего запрещенного.

– Привет! – громко кричу я, заставляя ее подпрыгнуть.

Отрываю кусок грубого бумажного полотенца, от которого наверняка останутся царапины на лице, встаю перед зеркалом и пытаюсь вытереться. Я вижу в зеркале кого-то безумно счастливого. И только через пару секунд узнаю себя.

– Роуз! – отвечает мисс Масо, глядя на меня восторженно и обеспокоенно одновременно.

Она никогда меня такой не видела – уверена, ей интересно, я под чем–то или нет.

– «Cherry Bomb», – пою я, не в силах устоять на месте.

К счастью для меня, мисс Масо смеется.

– Вот что я должна петь! – говорю я своему отражению. – Забудь про «ла-ла-ла»! Забудь про «У-у-у» и «О-о-о»! Забудь про мюзиклы!

Мисс Масо просто качает головой, а я начинаю кружиться, махая руками над головой.

– Мисс Масо, когда вы начнете встречаться с мистером Кэмбером? – когда срабатывают мои уши и мозг, я захлопываю рот ладонью.

Адреналин нанес серьезный ущерб моему самоконтролю.

– А я не считала тебя девочкой, перемалывающей сплетни, – ворчит она, улыбаясь одними глазами. – Не прыгай тут одна слишком долго.

– Мне нравится ваше платье! – пронзительно кричу я, когда за ней закрывается дверь.

Я вытираю пот, но сдаюсь, когда понимаю, что он появляется на лице быстрее, чем я его убираю – возможно, потому что я все еще пританцовываю.

Ну и что? Какое мне дело?

Судьба нашла меня в спортзале «Юнион Хай».

Бегом возвращаюсь на дискотеку и вижу, что Джейми так и стоит рядом со столом Энджело, засунув руки в карманы зеленой камуфляжной куртки и наблюдая за всеми.

Под звуки «Cherry Bomb», до сих пор эхом отдающиеся у меня в голове, я хватаю его за руку и тащу на танцпол. Он так удивлен, что даже не сопротивляется. Чувствую, как по лицу бежит капля пота – вероятно, уносящая с собой остатки моего макияжа – но меня это просто не волнует. Я просто начинаю танцевать. Несколько секунд он наблюдает за моим припадком, а потом тоже начинает танцевать.

И все дело в том, что Джейми умеет танцевать.

Он не делает всех этих странных штучек с прикусыванием губы или размахиванием кулаками, которые вытворяет большинство других парней – он просто танцует. И это... сексуально. Я практически перестаю двигаться, чтобы ничто не мешало мне им любоваться.

Вокруг меня все так стараются, чтобы было жарко – чирлидеры со спортсменами изображают странные бутерброды, где девочка в центре трется своей мини-юбкой о парней впереди и сзади нее. А пары, которые решили сделать этот День Святого Валентина романтичным, делают вид, что играет медленная музыка, и так прижимаются друг к другу, словно они склеены вместе.

Но все самое сексуальное в этом зале происходит прямо передо мной, и это не демонстративно, не вульгарно и не очевидно. Это... Джейми.

Я думаю о нашей встрече на моей кухне в канун Рождества и о том, что было той ночью – как он переживал, ведь он мог бы вести себя по–другому, если бы знал, что со мной раньше такого не было. Когда я смотрю, как он двигается, у меня появляется это странное ноющее чувство, которое я испытываю при его прикосновениях. Хотя сейчас он меня даже не трогает. А еще я понимаю, что наши действия на кухне – это, возможно, все, что я могу вынести. Если бы у нас было нечто большее – если бы было это вместо тех мелочей, которыми мы занимались – я, наверно, вообще бы с ума сошла.

Ты хочешь большего, ты хочешь всего, но в то же время боишься. Это все так странно.

Джейми берет меня за руку и несколько секунд ее держит, словно намекая, что нужно замедлиться. Когда я понимаю, в чем дело, он притягивает меня чуть ближе. Он ждет, пока я не начну двигаться еще медленнее, и снова притягивает меня к себе. Дистанция между нами сокращается, и я уже вне себя от радости, я чувствую его взгляд, наблюдающий за тем, что мы делаем, и как двигаемся вместе. Словно он смотрит через мое красное платье, словно он видит мое тело.

Словно он хочет того, что я не могу дать.

В момент, когда он уже готов прижать меня к себе, я вижу Конрада. Он стоит, опершись на стену, около одного из выходов. На долю секунды мне кажется, что он пристально смотрит на меня, но на самом деле, он смотрит на Джейми. Он отходит от стены и направляется к нам.

Я вижу его приближение, а Джейми – нет. Но я так же удивляюсь, как Джейми, когда Конрад хватает его за плечо и тянет к себе. Джейми спотыкается, удерживает равновесие и оборачивается, готовый к драке, но когда он видит, кто это, в его взгляде появляется смущение.

– Что ты делаешь? – Джейми берет Конрада за лацканы пальто и чуть приближает к себе.

– А ты что делаешь, Джейми? – блестяще отвечает Конрад.

И тут я понимаю, что он пьян. Если бы Конрад, мастер оскорблений, был трезвым, такой ответ был бы для него недостаточно хорош.

Джейми оглядывается – не заметил ли кто-нибудь, что Конрад едва может ровно стоять. Могу сказать, что он сейчас пытается найти способ вывести Конрада из спортзала.

– Пошли, – говорит он, небрежно закидывая руку на плечи Конрада и пробуя его развернуть.

– О, ты уже уходишь? Но мы же еще не танцевали! – настойчиво заявляет Конрад, хватая Джейми за руку.

Джейми отступает, подняв руки.

– Тебе нельзя здесь быть в пьяном виде.

– Я хочу с тобой потанцевать! – пронзительно кричит он в лицо Джейми.

Запах алкоголя чувствуется даже с того места, где стою я. Мисс Масо и мистер Кэмбер уже смотрят в нашу сторону.

– Конрад, помолчи, или из–за тебя у Джейми будут неприятности, – говорю я.

– Вся эта хрень крутится вокруг Джейми. Все хотят Джейми. Наверно, тяжело быть Джейми, – говорит Конрад с горящими глазами. – Хотя тобой быть еще тяжелее.

Я ждала чего–то подобного.

– Что ты имеешь против Деладдо, а? В прошлом году ты плакалась директору из-за Регины, а в этом плачешься директору из–за меня?

– Я ничего не говорила про Мэтта Хэллиса! – кричу я на него, понимая, что формально я говорю правду – но лишь формально.

– Я уверен, что мы именно поэтому оказались в кабинете у Чен, – отвечает он, закатывая глаза. – Ты знаешь, что ты тупая и предсказуемая?

– А ты хоть подумал о Джейми, когда просил его пойти с тобой к Мэтту? А если бы его снова арестовали? – я зло выплевываю слова, заставляя его отойти на шаг назад. – Ты эгоист.

– Пошли, – еще раз говорит Джейми, когда Кэмбер встает и начинает пробираться к нам.

– Ты не понимаешь во мне самого главного, – невнятно говорит он. – Ты ни хрена не понимаешь в этой хрени.

– Не такой уж ты сложный для понимания, Конрад.

– Так давай, расскажи мне, что ты понимаешь.

– Я понимаю, почему ты всегда был таким придурком по отношению ко мне.

– Придурком, – он хохочет и фыркает. – Ты хоть можешь сказать «мудаком»? Или это тебя пугает?

– Роуз, – предупреждает Джейми, глядя на Кэмбера.

Я продолжаю. Ненавижу себя за это, учитывая, что теперь я больше знаю о жизни Конрада. Но все–таки продолжаю.

– Сначала я думала, что ты ненавидишь меня, потому что я увела Джейми у Регины. Но сейчас...

Я сомневаюсь – слова, которые я собираюсь произнести, вызывают у меня в голове практически воздушную тревогу. Пытаюсь к ней прислушаться, и прислушиваюсь, но просто не могу иначе.

– Что? Говори то, что собиралась!

– Сейчас я знаю, что ты думаешь, будто я забираю Джейми у тебя.

Я попала в точку – в самое яблочко. Я не была уверена, что я права, но теперь я вижу – так и есть. И Конрад даже не думал, что кто-то знает его секрет.

Джейми закрывает глаза, словно желая вернуться во времени на десять секунд назад и не дать мне этого сказать.

Он знал. Джейми уже знал.

Первый раз в жизни я вижу Конрада, лишившегося дара речи. Он шатается пару секунд, а потом разворачивается и идет к выходу. Кэмбер говорит, что если он уйдет, то не сможет вернуться, но Конрад проходит мимо него. Кэмбер наблюдает за его походкой, а потом направляется за ним.

У Джейми темнеет в глазах, и между нами будто встает стена.

– Меня бесит, как он со мной разговаривает, и с тобой тоже, – говорю я, притворяясь более злой, чем на самом деле, потому что я смущена своим дерьмовым поступком.

Но меня тошнит от Конрада – так было с того самого момента, когда я впервые увидела его, стоящим на трамплине бассейна.

Если уж говорить о судьбе.

– У него сейчас отстойная жизнь, – говорит Джейми.

– Ну да, как и у меня, – отвечаю я.

– Да неужели? – говорит Джейми, ясно намекая, что он не понимает отсутствия у меня сострадания.

Если честно, я тоже не понимаю.

Джейми уходит вслед за Конрадом. Мне пойти за ним? Извиниться?

Или Джейми должен передо мной извиняться?

Я задаюсь этими вопросами, наблюдая, как он опять уходит от меня – после того, как мы были так близко, и он ко мне прикасался – заботиться о Деладдо.

Хватит с меня толерантных дискотек.

Стефани отплясывает от всей души перед столом Энджело, но Трейси нигде не видно. Я беру свое пальто и надеваю, хотя я все еще вспотевшая от танцев – не хочу больше видеть ни кусочка своего красного «валентиновского» платья.

Я направляюсь в холл, где располагался фотограф, думая, что Трейси тоже может там фотографировать. Но фотограф уже собрал свои вещи и ушел.

В холле тихо и немного жутковато, горит только аварийное освещение, но я вижу, что там кто–то есть. Делаю несколько шагов, чтобы лучше разглядеть, и понимаю, что это Трейси – стоит, опершись на шкафчики, с кем–то еще.

Я слышу, как она смеется своим особым кокетливым смехом, который доводила до совершенства последние пару лет, и разворачиваюсь, чтобы отправиться домой в одиночестве.

А потом слышу Питера.

Теперь я понимаю, почему Трейси была так уверена насчет парней из колледжа.

Я поворачиваюсь обратно и стою очень тихо, прислушиваясь и пытаясь убедиться, что я слышу именно то, что мне кажется. Потом иду по холлу. Когда я оказываюсь в нескольких шагах от облачка красного света, идущего от лампы над аварийным выходом, и Трейси наконец видит меня, ее кокетливое выражение лица исчезает. На какой-то момент даже Питер кажется шокированным моим появлением.

– Какие же вы обманщики, ребята.

– Рози, мы не... – начинает Трейси.

– Погоди, – говорит ей Питер. – Ты о чем, Рози?

Он вдруг становится супер-бешеным.

– Мы тебя ни в чем не обманывали.

– Вы вместе, а мне не сказали. Это похоже на большой и толстый обман.

– Это не твое дело, – выпаливает он в ответ.

– Не мое? – ошеломленно спрашиваю я.

Трейси похожа на олененка, напуганного ярким светом:

– Рози, я клянусь, мы не виделись с Рождества. Это первый раз.

– Какая же я идиотка. Пошли вы оба на фиг, – говорю я.

– Будет здорово, когда ты наконец повзрослеешь, – сердито говорит Питер.

Я бреду по холлу, у меня вибрирует телефон, я яростно вытаскиваю его из кармана, порвав подкладку пальто, и вижу сообщение от Вики.

«В этот День Святого Валентина желаю тебе романтики размером с Техас. А теперь иди и поцелуй кого-нибудь!»

ВЕСНА

13

истина(сущ.): действительность, правда

(см. также: однажды узнал или сказав что-то, ты не можешь забыть или забрать свои слова обратно)

Сегодня первый день весны, и идет снег.

Моя мама ходила на свидания с Дирком Тейлором три раза. Как минимум.

Я потеряла лучшую подругу из-за своего брата. И потеряла брата из-за лучшей подруги. Даже не уверена, что меня больше беспокоит.

Джейми ненавидит меня за то, что я наговорила Конраду. Честно говоря, до сих пор не могу разобраться, почему я это сказала.

По идее я должна бить кулаками в стену из-за всего этого.

Но сегодня... у меня все отлично.

Я не против снега. Меня не бесит, что Кэтлин с Дирком. И меня не волнует, чем занимаются Питер и Трейси.

Потому что сегодня после школы у меня прослушивание для новой группы Энджело.

Я готова встретиться со своим призванием.

Мой шкафчик в раздевалке спортзала открывается с третьей попытки. Хотелось бы списать все на то, что у меня дрожат руки от всплеска эндорфинов после физкультуры – мы бегали на короткую дистанцию – но я не могла вспомнить код своего замка, хоть и использовала его уже около тысячи раз.

Я нервничаю.

Но в хорошем смысле. Я выучила «Cherry Bomb» вдоль и поперек. Я могу спеть ее во сне. А, может, уже и пою ее во сне.

Энджело скидывает мне на почту MP3 олдскульного панка, чтобы меня «обучать», как он это называет, после того, как «НЭД» распалась. Их солист подписал контракт с компанией звукозаписи, в отличие от остальных участников группы. Энджело говорит, что его это не волнует, потому что тот парень был неудачником, но я–то знаю, как он разочарован на самом деле. Поэтому теперь он создает новую группу и хочет найти «крутую девчонку—солистку», потому что «завязал с пацанами».

Он думает, что я могла бы ею стать.

Я тоже думаю, что могла бы ею стать.

Поначалу в MP3, которые он присылал, пели девушки, но теперь там и парни тоже. Группы «Bad Brains», «Social Distortion», «Black Flag», «The Dead Kennedys», «The Sex Pistols», «The Clash». До этого момента за мой музыкальный вкус отвечал Питер – Эми Уайнхаус, Снуп Дог, «Led Zeppelin» – но Питер – ничто, по сравнению с Энджело. Он, наверно, и не слышал о половине этих групп.

По правде говоря, я не всегда знаю, что делать с вещами, присланными Энджело. Я имею в виду, что не знаю, как этому научиться или заставить себя так же петь. Мне даже не все нравится. Но это бешеная музыка, а бешеные исполнители взрывают мне мозг. Я спускаюсь в подвал и целый час пою до хрипоты перед тем, как лечь спать – как будто кто-то открывает мне голову, как кастрюлю, и весь гнев уходит в атмосферу. Когда я заканчиваю, становлюсь такой спокойной, что могу уснуть за пару минут, и почти никогда больше не вижу всякие бредовые вещи.

Пока-пока, Бессоница; прощайте, Шоу Ужасов. Получайте, лошары.

В конце урока раздается звонок, а на мне почти нет одежды. Я так вспотела от бега, что пришлось принять душ, и хоть я и старалась, чтобы вода не попала на лицо, мне все равно нужно подправить макияж. Похоже, я серьезно опоздаю на французский. Слышу, как шуршит толпа, выходя из раздевалки и направляясь на последний урок. Хватаю свою сумку и бегу к зеркалу.

Оттуда на меня пристально смотрит девочка с черной подводкой в стиле «кошачий глаз» и толстым слоем туши, с неровной короткой челкой, которую вчера вечером она подстригла сама филировочными ножницами, и волосами с единственной синей прядью.

Стоит ли говорить, что мама этой девочки сегодня утром обалдела.

Я сказала маме, что синий цвет смоется, а челка отрастет. Она заставила себя успокоиться – думаю, я даже видела, как она беззвучно произносила числа, считая до десяти – а потом оглядела меня сверху вниз. Я сказала, что собираюсь на мероприятие в стиле Иксен Червенки.

Я ждала, что она спросит, кто это или о чем я вообще говорю, но через пару секунд она кивнула – может, она и так знает, кто такая Иксен Червенка? – и стало ясно, что она решила ничего не говорить о черных колготках с дырками, мартенсах и винтажном платье, которое я одолжила у Холли.

Холли сказала, что я могу оставить себе платье, потому что оно никогда ей не подойдет. Это был вежливый способ сказать, что платье ей слишком велико.

Я выгляжу по–другому. Я другая.

Готова поспорить, что сегодня Трейси включит меня в «Список Шика».

Хотя я ей не позволю.

На самом деле, между мной и Трейси все не так ужасно. После Дня Святого Валентина такое ощущение, что мы отдыхаем друг от друга. Мы с Питером ведем себя так, словно едва знакомы, и это не так уж отличается от его поведения после возвращения домой, если не считать одного вечера.

Должна признать, что я скучаю по Трейси больше, чем по нему. Возможно, потому что я и так долго скучала по нему и успела привыкнуть. Но я просто не хочу находиться рядом с ней. Я не знаю, как теперь все устроено. Например, если я что-то рассказываю Трейси, она автоматически пересказывает Питеру? А Питер рассказывает обо мне – то, что я сама ей не говорила?

Думаю, она это понимает, потому что перестала присылать мне «Список Шика». Если честно, не работать больше на нее – это такое облегчение.

Когда я задумываюсь об этом, я понимаю, что должна радоваться за них. Ей всегда нравился Питер, а у него, похоже, второй самый ужасный год в жизни. Ему нужен кто—то прямо сейчас, а она помогает ему так, как мы с мамой не можем. Или не хотим.

Я хочу поступить зрело, по—взрослому, и порадоваться за них. Но не могу. Пока что.

Я подправляю подводку и надеюсь, что месье Леверт не будет волноваться, если я опоздаю на пару минут – главное, чтобы я смогла объяснить на французском, почему. И тут в раздевалку начинает заходить следующий класс.

– Оно черное с очень открытой спиной – мне придется приклеивать его двусторонним скотчем, чтобы не показывать попу, – слышу я голос Лены. – А ты в чем будешь?

– Пока не выбрала. Но Энтони нравится, когда я в красном, – отвечает Регина с энтузиазмом человека, говорящего о наполнителе для кошачьего туалета.

Они заходят за угол и внезапно останавливаются, увидев меня.

– Знаешь, чтобы подстричься, можно заплатить профессионалам, – говорит Лена, глядя на мою неровную челку. – И покрасить тебя они тоже могут.

Когда я ничего не говорю, она спрашивает, даже не пытаясь скрыть отвращение:

– Почему ты так выглядишь?

Регина стоит тихо, не сводя с меня глаз.

– У меня прослушивание, – отвечаю я.

– Для шоу уродов? – самодовольно говорит Лена, глядя на Регину в поисках одобрения.

– Она сама по себе – шоу уродов, – говорит Регина.

В зеркале я вижу, что она идет между рядов шкафчиков, собираясь начать переодеваться. Лена следует за ней, как преданная домашняя зверюшка. Входят другие девочки, видят Регину и Лену вместе и решают найти себе шкафчик в другом ряду.

– Вот такого типа, – говорит Лена, показывая Регине что—то на телефоне.

Регина почти не смотрит. Когда Лена видит, что я за ними наблюдаю, она с наигранной невинностью спрашивает:

– Пойдешь в этом году на выпускной?

Регина безжизненно смеется. Делаю вид, что не слышу, роясь в сумке в поисках средства для снятия макияжа – нужно убрать пятна от туши под глазами. Лена кладет телефон в свой шкафчик, снимает свитер – на ней бюстгальтер «пуш-ап», делающий ее грудь огромной – и трясет волосами, будто она в кино или вроде того.

– Хотите с нами поехать на лимузине? – спрашивает она у Регины.

Я разворачиваюсь, не задумываясь.

– Минутку, – говорю я Регине. – Вы с Энтони идете на выпускной с Леной и Мэттом?

Думаю, я впервые в жизни сама заговорила с Региной.

Теперь ее очередь притворяться, что не слышит.

– После того, что Мэтт сделал с твоим братом? – продолжаю я.

Она начинает разуваться.

Сама себя удивляю, когда добавляю:

– Ты же помнишь его, да? Конрад?

Лена демонстративно закатывает глаза:

– Все проходят посвящение, когда вступают в команду. Конрад просто много шума поднял из–за этого. И ты тоже.

– Все, что я сделала – помогла Конраду вылезти из бассейна, – говорю я. – Я ни из–за чего не поднимаю шум.

Она поправляет свой «пуш-ап», словно недовольная тем, как он выполняет свою функцию.

– Все знают, что ты рассказала Чен про Мэтта, – говорит она. – Не можешь держать рот на замке, когда доходит до Чен.

Я смотрю на Регину, чтобы понять, собирается ли она вступить в дискуссию, но она странно сосредоточена на подготовке к уроку. Она выглядит сдержанной по сравнению с Леной, которая стянула с себя леггинсы и выделывается перед зеркалом в кружевном нижнем белье, делая вид, что не замечает, как на нее смотрят.

Регина, снимая джинсы, поворачивается к нам спиной.

Я снова смотрю в зеркало, закончив стирать пятна от туши и нарочито медленно поправляя свою беспорядочную челку, чтобы не казалось, будто я хочу убежать от Регины с Леной. Убираю в сумку подводку и средство для снятия макияжа и уже собираюсь уйти, когда Регина снимает блузку.

У нее на спине бледные синяки. Вообще–то, если бы не отвратительные лампы дневного света в раздевалке – которые наверняка созданы, чтобы ученики не разглядывали друг друга, а скорее шли на урок – я бы, наверно, их не заметила. Но здесь и сейчас их невозможно не заметить. Они большие. Можно сказать, размером с кулак.

Из-за них мне становится интересно, что она скрывает на передней части тела.

Теперь Лена без умолку болтает об афтепати после выпускного, рассуждая, что лучше – снять коттедж на пляже или просто поехать в отель, как в прошлом году. Когда она наконец замечает мое молчание, она смотрит на меня, а потом поворачивается туда, куда пристально смотрю я. Она бросает короткий взгляд, а потом Регина надевает спортивную футболку и вытаскивает светлые волосы из-под ворота.

Глаза Лены становятся огромными, она не может ничего сделать, кроме как повернуться ко мне, чтобы удостовериться, что мы видели одно и то же. Мы долго смотрим друг на друга, пытаясь понять, что думает другая, и сообразить, как поступить.

Лена принимает решение быстрее, чем я, разворачивается и срывается с места, бормоча что–то о том, как она облапошит родителей с арендой коттеджа на пляже. Но я не такая быстрая. Когда Регина видит мое лицо, она сразу же понимает, что я заметила. Или думаю, что заметила.

– Энтони нравится жестко, – говорит она.

– Что жестко? – спрашиваю я, не переставая думать.

– Секс. Знаешь, что это такое? – спрашивает она наигранным голосом маленькой девочки.

Она вошла в режим стервы и собирается сделать все, чтобы отвлечь меня от увиденного. Я морально готовлюсь.

– Ты бы лучше соображала быстрее, если хочешь остаться с Джейми. Потому что ему нужны некоторые вещи, – говорит она, растягивая слова, чтобы это звучало максимально оскорбительно. – Я впервые дала это Джейми, когда он жил с нами. Так что я знаю.

Мне хочется закрыть уши руками – я не могу обсуждать это с ней. Не хочу слышать подробности. Не хочу знать, как это было. Не хочу ничего об этом слышать. Не хочу тратить ни секунды на мысли о том, что она уж точно лучше, чем я, умеет обращаться с парнями – с Джейми – и я никак не могу с ней соревноваться.

Впервые я задумалась об этом в прошлом году, когда сбила ее с ног на беговой дорожке.

«Дыши», – внушаю я себе.

Регина точно знает, как меня задеть – у нее всегда получалось. Так же хороша в этом, как ее брат. Должно быть, унаследовали этот особый талант от отца. Потому что я была в одной комнате с миссис Деладдо – от нее Конрад и Регина никак не могли научиться подавлять людей.

Регина с безжизненной улыбкой на лице ждет, когда я заговорю.

Как это возможно – так сильно ненавидеть человека и чувствовать вину перед ним одновременно? От напора этих двух противоречащих чувств у меня чуть не трескается голова.

– Почему ты так сильно хочешь разлучить меня с Джейми? – спрашиваю я так спокойно, как только могу, пытаясь не дать своим рукам сжаться в кулаки.

Я хочу услышать, как она это говорит – просто хочу, чтобы она призналась, что все еще любит его.

Она бросает свою сумку в шкафчик и громко хлопает дверцей.

– Потому что ты завралась, Роуз, – говорит она.

Это даже близко не стояло с тем, чего я ожидала услышать.

– Что это значит? – спрашиваю я.

Она совсем не торопится, набирая код на замке шкафчика, затем берет толстовку и поворачивается ко мне лицом.

– Ты никогда не будешь с Джейми. Ты можешь переспать с ним или начать с ним встречаться, чтобы позлить родителей, – говорит она, прекрасно зная, что мой отец погиб. – Но ты уедешь – ты же думаешь, что Юнион недостаточно хорош для тебя. И про Джейми ты думаешь так же.

Ее слова проникают мне под кожу как крошечные осколки разбитого стекла.

Все происходит так быстро, что я почти ничего не осознаю.

Почти.

Звенит звонок на последний урок.

Лена идет в зал, украдкой бросив на меня взгляд, который я не могу расшифровать.

Регина идет вслед за ней.

– Но ты ничем не лучше нас, – шипит она на меня.

Ее голос тверд, но в глазах печаль – настоящее, неподдельное горе.

Она не верит тому, что сама сказала.

Когда за ней закрывается дверь, я все еще стою, пытаясь собраться с силами и отбросить волны смущения, страха и бешенства, которые всегда накатывают при общении с Региной.

Осколки ее слов пульсируют у меня под кожей.

Я бросаюсь бежать – никогда еще так не опаздывала – и вижу в зеркале, как мелькает моя синяя прядь волос.

На долю секунды я не узнаю сама себя.

***

Снежинки падают на мою голую шею, пока я стою на грязной парковке и жду Энджело, который опаздывает на пятнадцать минут. Я не надела шапку, пальто и шарф – они не вписываются в мой образ.

Мне холодно.

На французском мой мозг застрял в какой-то уродливой петле и до сих пор не может из нее выбраться. Я представляю синяки Регины. Потом думаю о том, как их однажды увидел Джейми, крупным планом и при тесном общении; Джейми жил у нее дома; Регина лишилась с ним девственности. А потом пытаюсь представить себя на ее месте. С ним. И думаю о том, каково это – отдаваться человеку, а затем видеть его с кем–то другим. И понимаю, почему Регина старается сделать больно Джейми, встречаясь с Энтони.

Мысли об Энтони возвращают меня к синякам. И все начинается сначала.

Эти синяки – дело рук Энтони. Должно быть так.

Вспоминаю, как он схватил ее за руку на вечеринке плавательной команды – достаточно сильно, чтобы кожа изменила цвет. Мне хотелось оторвать от нее его пальцы. Хотелось помочь ей, а я не знала, почему.

Я понимала – что–то было не так.

Знает ли Джейми? Он именно поэтому так защищает ее?

Он не может знать. Если бы он знал, давно бы уже наехал на Энтони.

Стоит ли что–то говорить?

Если я расскажу Джейми, у Джейми что-нибудь начнется с Энтони, и возможно, они в прямом смысле слова поубивают друг друга. А если я неправа? Если Регина сказала правду, и они с Энтони делают некие вещи – ни малейшего понятия не имею, какие – и это заканчивается синяками? Тогда я буду выглядеть, как полная и совершенная неудачница.

Такое возможно? Люди занимаются чем–то в таком духе?

Но если я все-таки права, и я не скажу Джейми, Энтони продолжит бить Регину, а Регина продолжит ему это позволять... потому что рядом нет никого лучше? Потому что думает, что заслужила? Потому что она не знает другого обращения?

Вдруг ей нужна помощь, а я ничего не делаю?

Дело в том, что в начале года я обещала себе держаться подальше от забот других людей и лишний раз не открывать рот. И один раз уже нарушила обещание, из-за Конрада.

Разве я чем-то обязана Регине после всего, что она мне сделала и как она со мной обращается?

Я пинаю огромную гору серого подтаявшего снега, отправляя в воздух грязное ледяное крошево. Почему ко мне все время попадает информация, которая должна быть у других людей? Информация, которую я не могу передать, не вызвав неизбежный провал?

Не могу сейчас думать об этом. Мне нужно думать о прослушивании – обо всей музыке, которую я слушала неделями, о том, что это мой шанс стать певицей, которой я хочу быть.

Выталкиваю Регину из своих мыслей.

Я ищу вдохновения в самом угнетающем, безнадежном и сером мартовском небе в моей жизни, когда ко мне подъезжает машина Джейми.

– Энджело попросил тебя забрать, – говорит он, наклоняясь, чтобы поговорить со мной через окно со стороны пассажира.

Я однажды слышала от кого-то, что парни не должны быть красивыми – девочки красивые, а парни привлекательные. Джейми определенно привлекательный, горячий и все такое. Но он еще и красивый, даже когда злится на меня.

Если Джейми удивлен моим новым образом, он этого не показывает. В глубине души, за всем остальным, происходящим между нами, я разочарована, что он ничего не говорит и не замечает, как я изменилась.