Текст книги "Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989)"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Посредине невозделанной части колючего сада, под сенью цветущих лиан, стояла хижина из зеленых веток; оба друга, истомленные усталостью, едва дотащились, поддерживая друг друга, до этой хижины. Не в силах обменяться ни одним словом, они упали на ложе из сухих листьев, где в первый раз после двухнедельного мучения остались одни и смогли забыться благодетельным сном.

2. Суд короля Гобби. – Странное посещение

Пленники, проснувшись на другой день, увидели на пороге хижины деревянную чашку муки маниока, приправленной красным перцем, и огромную горлянку¹ с водою.

[¹Горлянка – род тыквы, в которой сохраняется вода.]

Это был подарок от короля, который удостоил вспомнить за завтраком, что белые пленники ничего не ели со вчерашнего дня. В первый раз со времени рабства друзья могли на свободе обменяться впечатлениями. Первые минуты сильного потрясения миновали, и они могли спокойнее обсудить свое положение и сообразить, каким образом действовать.

– Бежать отсюда во что бы то ни стало – вот единственная цель, которую мы должны преследовать, не останавливаясь ни перед чем, – сказал Барте в заключение.

– Совершенно справедливо, – отвечал Гиллуа, – но для успеха нам многого недостает. Мы, во-первых, должны иметь точные сведения насчет положения страны, в которой находимся, и узнать, на какую часть берега выгоднее добраться; во-вторых, выведать пути, уже проторенные караванами, и, наконец, добыть оружие для защиты.

– Любезный друг, если мы будем откладывать наш побег до того времени, пока все эти вопросы будут разрешены,то, пожалуй, нам придется провести всю жизнь над очисткой черепков и трубок Гобби.

– А между тем какая была бы неосторожность…

– А вот слушайте, как я буду решать ваши вопросы!– воскликнул молодой офицер.– Вы желаете узнать кое-что о положении страны?.. Все время мы шли на северо-восток от Рио-дас-Мортес и теперь дошли до реки Конго или до одного из ее притоков. Неизменное движение к востоку должно было привести нас к истокам этой таинственной реки, которая вытекает, может быть, из того же озера, что и Нил, только с противоположного водоската. В таком случае мы находимся около 5° широты и между 24° и 27° долготы, поблизости от озера Куффуа. Теперь– на какую часть берега нам надо выбраться? По-моему, нельзя заранее указывать маршрут, мы должны знать только одно: во что бы то ни стало добраться до морского берега, а так как у нас нет выбора в направлении, то остается лишь последнее средство, чтобы не заблудиться, – это следовать по течению Конго! Ах, будь у нас только проводник!

– Ну а оружие?

– В этом отношении нам придется удовлетвориться оружием, отданным на наше попечение. Впрочем, надо надеяться, что по крайней мере за пятьсот миль отсюда мы встретим мирные племена, у которых ни наша жизнь, ни свобода не подвергнутся опасности!

– Какие, однако, точные сведения вы имеете обо всем этом, Барте!

– Всю мою молодость я изучал с особенной страстью географию и этнографию. Знание земного шара и человеческих рас, на нем живущих, всегда казалось мне самой важной из наук.

– Вы не ошиблись в выборе, потому что именно это знание, может быть, спасет нас. В таком случае, к несчастью, я не могу быть вам полезен, потому что всегда изучал со страстью только естествознание. Единственное, что я могу делать, когда мы пустимся в путь, – это пытаться определить широту посредством ботанической географии.

– Как так? – удивился Барте.

– Очень просто, – ответил Гиллуа, забывая опасность своего положения при воспоминании о любимой науке. – В настоящее время известно более двухсот пятидесяти тысяч растительных видов, но, по остроумному сравнению Геффера, требовать от ботаника знания наизусть свойств каждого растения было бы так же нелепо, как требовать от главнокомандующего, чтобы он знал по имени и в лицо каждого солдата своей армии. Значение и распределение растений в различных странах земного шара – вот главный предмет изучения; это и составляет сущность того, что я называю ботанической географией. Эта наука принимает, как физическая география, два крайних предела– полюсы и экватор… Полюсы дают нуль растительности. Экватор, напротив, проявляет все ее богатство и роскошь… Между полюсами и экватором находятся промежуточные степени. В полюсах, ближайших к полярным кругам, распределение растений так же однообразно и правильно, как и на равнинах, ближайших к экватору. От чего зависит этот странный результат?

В умеренных странах вся живая природа страдает от колебаний температуры, которые, подобно маятнику на часах, раскачиваются до 20° то выше, то ниже средней температуры года. Совсем иное мы видим под тропиками и в полярных областях.

Там колебания почти ничтожны сравнительно с колебаниями европейских климатов: очень редко они достигают 3° и 4°. Таким образом, почва и атмосфера, то есть главные условия всего живущего на земле, почти постоянно проникаются равным количеством тепла.

Повторяю, что в странах, находящихся между полярными кругами и тропиками, картина совсем иная: температура воздуха и почвы настолько же непостоянна, насколько разнообразны растительные виды. В умеренном поясе имеются самые разнообразные виды, перенесенные из всех стран мира; их возделывание подчиняется температуре зимнего или летнего времени.

Жаркий пояс, между поворотными кругами по обеим сторонам экватора, по которому нам предстоит путь, находится между 23 V20 северной и южной широты; его ежегодная средняя температура от 20° до 23°.

Этот пояс замечателен своими первобытными лесами, перевитыми исполинскими лианами. Растительность правильно изменяется с возвышением почвы и таким образом достигает иногда восьми ярусов, последовательно поднимаясь по горам. Все растительные виды, которые ползут союз вершенно разнородными ступеньками вверх по горам экваториального пояса, идут точно такой же лесенкой и в том же порядке от экватора к полюсам; там точно так же постепенно минуешь полосы пальм и бананов, папоротников и финиковых деревьев, мирт и лавров, вечнозеленых лесов, европейских лиственных деревьев, периодически теряющих свои листья, хвойных деревьев, кустарников, наконец, альпийских трав... Вот, любезный друг, на каких началах основана ботаническая география! Какие чудесные исследования могли бы мы здесь производить, если бы не были вынуждены заботиться о своей безопасности!

– И как можно скорее, так как никто не может поручиться, что Гобби, хватив лишний стакан рому, не прикажет принести нас в жертву своему Марамбе!

– Вот хотя бы в этом саду, – продолжал Гиллуа, – посмотрите, какие редкие растения! Вот эфиопский перец, мохнатый тамаринд, масличное дерево, сенегальская анона, древокорник, плоды которого так драгоценны для излечения болезни печени, баобаб Адансона, всякого рода бананы, гвинейские елей и до двадцати видов пандануса!.. А что это за растения? Какую великолепную коллекцию разных растительных видов мог бы я составить!.. Но понимаете ли вы теперь, каким образом растения помогают определению широты?

– Поистине география– всемирная наука, – сказал Барте, невольно увлеченный восторженностью друга,– и не может же эта наука заниматься земною поверхностью, не обращая внимания на растительность и животных! В вопросах фауны полюсы и экватор могут играть ту же роль, что и в ботанической географии: по широте легко определять зоологические виды. Да, я теперь вижу: отделять от земли существа, живущие на земле и под землей, писать их историю отдельно от истории земного шара, забывать о средствах их питания, о почве, которую они обрабатывают, о составе воздуха, которым они дышат, – это значит не заботиться о рациональной науке! Жизнь отдельная не может изучаться независимо от общей жизни. Не думаете ли вы, Гиллуа, что прежде чем браться за человеческую психологию, следовало бы хорошенько изучить физиологию растений?

– О, да! В природе нет ничего независимого и чудесного.

– Что правда, то правда: природа проста… Посмотрите, мы здесь беззащитны, несчастны, измучены, и вот достаточно сытного завтрака и солнечного луча, чтобы изменить течение наших мыслей, заставить нас мечтать и разговаривать, как будто мы – свободные исследователи среди лесов Африки!

– Но вернемся к печальному положению! Я разделяю ваше мнение о необходимости бежать.

– Если мы выйдем отсюда целы и невредимы, то клянусь: капитан Ле Ноэль получит из этой руки достойную награду!

– Так вы думаете, что надо следовать по течению Конго?

– Это единственно возможная для нас дорога.

– Но не безопасная. Ведь если за нами будет погоня, то негры станут искать нас именно в этом направлении!

– Конечно… Люди, посланные за нами в погоню, не ошибутся.

– Так что же тогда?

– Можно понадеяться на случай… И разумеется, уж мы не сдадимся им живыми! Во всяком случае, смерть гораздо лучше, чем это нестерпимое рабство, когда ни одного дня нельзя прожить в уверенности, доживем ли до завтра.

– Когда же мы предпримем эту прогулку?

– Чем скорее, тем лучше, ведь и через полгода шансов на спасение будет не больше!

– А как вы полагаете, если мы подождем еще некоторое время, не удастся ли нам подкупить какого-нибудь негра, который согласится быть нашим проводником?

– Надо делать подарки, а у нас нечего дарить. Не забудьте, что житель Матта-Замбы, согласившийся способствовать нашему побегу, непременно будет принесен в жертву фетишам, как только вернется сюда… Нет! Чем дольше ждать, тем хуже…

Слова Барте были прерваны страшными криками, доносившимися с главной площади, на которую передним фасадом выходил королевский дворец. Друзья прислушались и среди воя толпы ясно различили два незнакомых слова: Момту-Самбу. Оба юноши поспешно Подошли к ограде из лиан и бамбука, окружавшей место их заключения, и пристальней вгляделись в происходящее, стараясь распознать причину народного кипения.

– Недоставало еще, чтобы народ потребовал наших голов! – сказал Барте, грустно улыбаясь.

Каково же было их удивление, когда они приметили в шумной массе негров высокого человека с небрежно перекинутым через плечо ружьем и огромной собакой, который направлялся прямиком ко дворцу Гобби при восторженных криках народа.

Нельзя было ошибиться если не в национальности, то по крайней мере в его расе… Он был белый.

Как видение промелькнул он мимо бедных узников.

Что это за человек?.. Торговец неграми, разбойник или авантюрист? С ним, быть может, опаснее встретиться на большой дороге, чем с самым сильным дикарем?.. Но друзьям показалось, что его появление может оказаться спасительным для них.

3. Незнакомец

– Здравствуй, Гобби, – сказал между тем новый гость, без всяких церемоний проходя прямо в приемную царя, – поздравляю тебя с благополучным возвращением и желаю тебе и твоей державной фамилии тысячу радостей!

– Благодарю, Момту-Самбу, – отвечал знаменитый властелин, несколько смущенный.

– Ну, полно, успокойся, старый пьяница! – засмеялся гость, тотчас же смекнувший причину смущения Гобби. – Сегодня я не затем к тебе пришел, чтобы требовать своей доли тафии.

Гобби вздохнул свободно и осклабился до ушей от

удовольствия.

– Послушай-ка, Бульдегом, – продолжал Момту-Самбу, называя короля прозвищем, которое дал ему в веселую минуту, – до меня дошли слухи, что ты привел двух белых из своего похода к Рио-дас-Мортес. Правда это?

– Момту-Самбу такой же хороший угадчик, как и мои ганги, – сказал Гобби со зверским смехом,– он хорошо понимает, какая выгода иметь пару белых рабов, и потому приходит ко мне затем, чтобы выпросить их у меня для служения себе!

– А тебе хотелось бы отрубить мне голову или отравить, как ты это сделал со своими жрецами?

– Правда, для этого у меня недостаточно власти, потому что злой дух Мевуа одарил тебя талисманом против смерти. Я не могу отрубить тебе голову, но зато я могу не отдать тебе моих белых невольников!

Момту-Самбу хотел было ответить, что он и без позволения сумеет их взять, но раздумал и сказал только:

– А что прикажешь мне делать с твоими невольниками? Ты хорошо знаешь, что у таких белых, как я, не водится рабства. Я пришел только затем, чтобы поболтать с ними. Как давно я не видал никого из моих сородичей!

Гобби бросил недоверчивый взгляд, но имел слишком много причин не отказать в просьбе и после некоторого колебания махнул рукой, чтобы гость следовал за ним.

Вместе прошли они через внутренний двор в сад; воин, стоявший у входа, отдал им честь по-европейски, и они вдвоем вошли за ограду, за которой Барте и Гиллуа с понятным нетерпением ожидали желанного гостя.

– Ни малейшего движения, – сказал незнакомец, как бы здороваясь с ними, – не выказывайте волнения, иначе не ручаюсь за вас. Немного мужества!

Совет, произнесенный на чистом французском языке, был не бесполезен, потому что молодые люди с трудом сдерживали крики восторга. Но надежда на скорое освобождение дала им силу скрыть всю свою внутреннюю тревогу.

– Счастливы видеть вас, – отвечали они с видимым хладнокровием, хотя вся кровь бросилась им в лицо, – милости просим! Вы первый принесли нам слова утешения и надежды.

– Да кланяйтесь же пониже этому котеночку, – сказал Момту-Самбу, поспешно указывая на Гобби.

Молодые люди отвесили самый почтительный поклон дикому властелину.

– Что это они делают? – спросил Гобби с беспокойством и недоверием.

– Твои невольники только что сказали мне, что считают за счастье служить тебе, и вот они кланяются, как принято в нашей стране.

– Вот это хорошо!– сказал Гобби, охорашиваясь.– Скажи им: если они попытаются бежать от меня, то я прикажу живьем сжечь их перед великим Марамбой, а если, напротив, согласятся кончить дни свои в Матта-Замбе, то я пожалую их важным чином в моей армии!

– Теперь я оставляю вас, – сказал незнакомец молодым людям, как бы переводя им слова Гобби, – я просил позволения только на минуту видеть вас, а продолжительный разговор непременно возбудит его подозрения.

– Когда же вы вернетесь? – спросил Барте тревожно.

– Твои обещания превышают их надежды, о великолепный Бульдегом! – продолжал незнакомец, обращаясь к королю. – Они сочтут за счастье сражаться с твоими врагами!

Король ответил, что ему очень хотелось бы иметь такую же гвардию, как у губернатора Бенгелы, а потому он поручает белым обучить его солдат.

Капитан Ле Ноэль, отдавая молодых людей в рабство, не скрыл от Гобби, что они оба военные и будут полезными помощниками в битвах с соседями, с которыми король постоянно вел войну ради приобретения невольников. Вот причина, почему Гобби, не задумавшись, пожертвовал полудюжиной жрецов, пытавшихся присвоить их.

– Можно ли надеяться, что мы скоро увидим вас? – снова спросил Барте незнакомца, на которого смотрел как на своего избавителя.

– В нынешнюю же ночь!

– Где?

– Как только луна скроется, выходите на дальний край сада; я знаю средство войти туда, не возбуждая внимания сторожей, которые, впрочем, меня боятся больше, чем своего короля. Я приду условиться с вами.

– Оставьте нам ваше имя, как залог надежды!

– Здесь меня зовут Момту-Самбу, неуязвимый человек; эти слова объяснят вам, почему эти люди питают ко мне суеверный страх… На берегах Бретани, где я родился,– продолжал незнакомец задумчиво,– меня звали иначе… Давно это было… Ив Лаеннек! – Тут он провел рукой по лбу, как бы желая стереть тяжелое воспоминание, и вдруг воскликнул с судорожным смехом, обращаясь к Гобби: – Ну, черная красавица, дай мне стакан тафии!.. Я хочу выпить за твое здоровье.

4. Момту-Самбу. План побега

Обходите земной шар по всем направлениям, углубляйтесь в самые дикие страны мира, блуждайте в полярных морях, в дремучих лесах и степях Азии, в пустынях Африки, в зеленых дебрях Австралии, огибайте мысы, переплывайте проливы – и всюду, где ступит ваша нога, вы встретите следы человека, который поставил здесь свою ногу до вас; человек этот моряк – не тот, который плавает по морям и добросовестно исполняет свое ремесло по торговой или государственной обязанности; не тот, который по окончании срока службы возвращается на родину заниматься рыбной ловлей, нет, этот добродушный парень, хоть десять раз побывай он в кругосветном плавании, не узнает ничего, кроме своего корабля и нескольких портов, где можно прокутить в двадцать четыре часа свое трехмесячное жалованье! Моряк, который всюду опередил тебя, – это человек, вынужденный когда-то в порыве горячности выброситься за борт, то есть бежать со своего корабля… Он идет куда глаза глядят, он бежит от цивилизации, преследующей его, он пристает к первому племени, не убившему его в минуту встречи, и сживается с ним тем легче, что дикарь так же запуган лицемерной белой цивилизацией, как и матрос, выбросившийся за борт.

Тогда он скальпирует с апачами и команчами, питается жиром с эскимосами, ест сырую рыбу с жителями Маркизских островов или предводительствует армиями негритянских властелинов на берегах Африки.

Бывают случаи, что он и сам становится их королем, если сметливость его равняется отваге.

Географический мир не имел бы нужды так допытываться у земли о ее тайнах, если бы этот моряк-космополит понимал важность открытий, которые он сделал, сам того не ведая, и сумел бы начертать на карте маршрут своих странствований.

Ив Лаеннек принадлежал к числу таких моряков, и его историю можно рассказать в двух словах.

Десять лет тому назад он был матросом на корабле, стоявшем на якоре в заливе Сан-Паоло-да-Луанда. Это было его первое плавание на военном корабле. Однажды он исполнял какую-то службу на берегу и имел несчастье ударить в запальчивости старшего боцмана, который слишком жестоко поколотил его за пустячную вину.

– Арестовать этого негодяя! – закричал боцман вне себя.

– Беги! – шепнули ему товарищи, делая вид, будто толкают его.

Ив понял, что надо спасать свою голову, и бросился со всех ног вдоль берега по направлению к негритянскому городу, отделенному от европейской части только рвом, наполненным водой.

По приказу боцмана матросы бросились за ним в погоню с очевидным намерением не догнать его: они знали, какие страшные последствия влечет за собой преступление Ла-еннека, и поняли, что начальство не задумается показать им пример. Уже отупевшие от корабельных порядков, они и сами не одобряли его, но радехоньки были, что он убежал от казни; боцман же, не говоря уже о мести за оскорбление, должен был еще позаботиться и о дисциплине, а потому сам бросился вслед за своими людьми и вскоре опередил их.

– Стой! – закричал он, схватив беглеца за шиворот.

– Не доводите меня до отчаяния! – взмолился несчастный вне себя от ужаса.

– Не увеличивай преступления сопротивлением!

– В последний раз прошу, пустите меня!

Матросы, поколебавшись, побежали на помощь начальнику.

Лаеннек увидел себя мысленно перед военным судом, услышал свой приговор, узнал, что его расстреляют, вспомнил свою родину, свою мать, которую никогда не поцелует, и потерял голову… Он выхватил кортик и сунул его в горло боцмана, а сам опрометью бросился в ров, переплыл на другой берег с неимоверной быстротой и скрылся в лабиринте узких и темных закоулков негритянского города.

Через полчаса после этого, по жалобе капитана корабля, губернатор Сан-Паоло-да-Луанды приказал военному отряду оцепить хижины негров и разослал нарочных по всем направлениям. Но все поиски были напрасны: Лаеннек исчез. Одна негритянка, сжалившись над ним, спрятала его остроумным образом: она завернула его в вязанку тростника, приготовленного для плетения корзин, связала тростник в пуки и оставила лежать у двери хижины.

Никому и в голову не приходило искать в тростнике беглеца; на ночь негритянка освобождала его; днем опять скрывала в той же темнице. Через две недели корабль снялся с якоря и ушел, а португальская полиция перестала тревожить себя поисками беглого матроса; у нее и своих хлопот было слишком много, чтобы еще попусту дремать под жгучим солнцем на плотинах порта.

Лаеннек не мог оставаться в Луанде, где консул непременно арестовал бы его. Отплыть на иностранном судне было немыслимо, не имея никаких бумаг. Франция навеки закрылась для него. Правда, боцман не умер от раны; но, будучи два раза жертвою беззаконного покушения, он не оставил бы своему оскорбителю никакой надежды на помилование.

Молодая негритянка, которой Лаеннек был обязан спасением, была уроженкой верхнего Конго; привязавшись к Иву, она предложила ему идти с ней к ее родному племени, заверяя его в хорошем приеме. Как все моряки, он сохранял свои деньги в кожаном поясе, который носил под курткой. Будучи бережлив, как истый бретонец, он сохранил все свое жалованье за два года в надежде помочь этим запасом своей семье по возвращении из кругосветного плавания. Теперь он воспользовался сбереженными деньгами, чтобы купить себе хорошее ружье, несколько фунтов пороха, свинца, форму для литья пуль, а также несколько штук бумажных тканей в подарок негритянке Буане, и пошел вслед за ней.

Они шли сорок два дня и наконец пришли в город Матта-Замбу, где царствовал Гобби. В это время король был в натянутых отношениях с самым сильным соседом по имени Огуне. Ив Лаеннек вызвался обучить армию Гобби и сделать его могущественнейшим властелином всей страны. Гобби, видавший европейские парады в Луанде и Бенгеле, с радостью принял его услуги и провозгласил его главнокомандующим армией, состоявшей из трех тысяч воинов, из которых только половина была вооружена ружьями, у других же были копья. Дикие воины имели обычай драться в свалке, как попало. Лаеннек разделил их по ротам и образовал отдельный отряд, вооруженный огнестрельным оружием. Он научил их маршировать, строиться в каре или колоннами, и главное, не выскакивать вперед и стрелять только по команде.

У Гобби был свой особый воинский устав, который немало способствовал успеху обучения его армии: всем непокорным он рубил головы; это было почти единственное наказание, употребляемое им применительно ко всем подданным.

Через три месяца по прибытии Лаеннека в целом Конго не было войска лучше армии Гобби, который, мучаясь нетерпением испытать на деле своих воинов, объявил войну соседу Огуне. Гобби одержал полную победу и имел счастье собственноручно отрубить голову своему неприятелю. Бесполезно и говорить, что, по примеру своих европейских собратьев, он присоединил немедленно владения побежденного к своей державе.

Все это время Лаеннек, не щадя своей обесцененной жизни, принимал участие в боях и выказывал при этом необычайную храбрость; пули и стрелы так и летали вокруг него, а он и внимания на них не обращал; хотя Ив постоянно находился впереди своего отряда, но выходил из битвы без малейшей царапины. Быстро распространились слухи, что он неуязвим и имеет при себе фетиш, ограждающий от смерти. Само собой разумеется, он не стал разуверять дикарей, потому что общий суеверный страх делал его еще более неприкосновенным и давал ему, кроме того, средство сохранять свободу действий. Лаеннек заявил королю, что будет защищать его против всех неприятелей, но предупредил, чтобы Гобби не рассчитывал на него при похищении и продаже невольников.

Гобби был иногда так суеверен, как и последний из его подданных, и вполне доверял могуществу европейского фетиша, хотя не питал никакого почтения к волшебным фокусам своих жрецов. Так скучающие христианские князьки увлекаются порой буддизмом или культом ацтеков. Очень досадно было Гобби услышать заявление своего главнокомандующего, однако он побоялся противоречить тому, которого все отныне называли Момту-Самбу, то есть «человек неуязвимый».

Наконец-то Лаеннек мог проводить жизнь совершенно на свободе. Время свое он тратил на охоту и на исследование страны, желая развлечься или заглушить усталостью печальные воспоминания о прошлом.

Он аккуратно явился на свидание, назначенное молодым друзьям. Рассказав им о своих приключениях, Ив выслушал также их историю, после чего поклялся избавить юношей от участи, которую уготовлял им Гобби.

Увлекаемые нетерпением, Барте и Гиллуа хотели бежать в ту же ночь, но Лаеннек объяснил им необходимость потерпеть.

– Надо усыпить бдительность Гобби, – сказал он. – За нами непременно будет погоня, и потому нам необходимо опередить их хотя бы на два-три дня пути, а вы должны понять, как трудно будет скрыть наше отсутствие хотя бы и на двадцать четыре часа.

– Так как же вы полагаете? – спросил Барте.

– Надо ждать или воспользоваться благоприятным случаем, а до той поры вы должны поступать по указанному мною плану.

– Приказывайте, мы будем повиноваться.

– Завтра же вы должны просить Гобби, чтобы вам дали в обучение новобранцев.

– Но я ничего не понимаю в этом деле! – возразил Гиллуа. – Ведь это хорошо для Барте, который действительно военный, ну, а чиновников колониального комиссариата надо жаловать не мечами, а ржавыми перьями вместо ордена! Ведь Гобби скоро заметит мое невежество.

– А вы подражайте своему товарищу или придумайте какую-нибудь новую штуку, если это вам легче… Для негров все белые – солдаты. Во всяком случае, старайтесь хотя бы притворяться, что не на шутку занимаетесь своим ремеслом. Когда наступит удобное время, я постараюсь предупредить вас с вечера, а до той поры мы будем видеться как можно реже. Если случится надобность известить вас о чем-нибудь важном, я пришлю к вам негра Кунье, вы можете вполне довериться ему, это человек испытанной дружбы.

В эту минуту собака, никогда не покидавшая Лаеннека, приподнялась на задние лапы и стала сильно вдыхать в себя воздух.

– Что с тобой, Уале? – спросил хозяин. – Неужели какой-нибудь караульный отважился зайти в эту сторону?

Громадное животное тихо зарычало, сохраняя выражение чего-то среднего между тревогой и яростью.

– Вот наш будущий товарищ в предполагаемом побеге, – сказал Лаеннек, задумчиво лаская голову собаки. – Бедный мой, глупый товарищ! Сколько раз ты спасал мне жизнь в опасных предприятиях! Посмотрите на него, ребята, он вступает в борьбу с ягуаром и пантерой и побеждает их. При встрече со львом Уале нисколько не побоялся бы броситься на него. Это один из тех громадных колоссов английской породы, которые останавливают лошадей на всем скаку и одолевают быка. Три года тому назад мне подарил его мулат, скупающий рабов. Я сам вынянчил его и возился с ним, как с ребенком. И горе тому, кто вздумал бы наложить на него руку: Уале мигом разорвет его на куски.

Уале заворчал еще выразительнее и хотел было броситься в чащу. Но хозяин удержал его вовремя и счел нужным сократить свое посещение.

– Я должен расстаться с вами, – сказал он шепотом, – не знаю, кто тут шатается… Стоило бы спустить Уале, чтобы заставить раскаяться врага; но лучше будет, если Гобби не узнает о нашем ночном свиданки. Прощайте! Исполните мой совет и терпеливо ждите минуты освобождения.

Скоро Лаеннек был уже в конце сада и, пробравшись ползком в чаще колючих кустарников, добрался до ограды из смоковниц, кактусов и бамбука, защищавших вход во дворец Гобби.

Едва моряк успел скрыться, как вдруг негр, ползший по его следам, поднялся и остановился перед естественной преградой, одолеть которую считал невозможным. В ужасе, что Момту-Самбу исчез, он бросился со всех ног во дворец, чтобы доложить о том Гобби.

– Государь, у Момту-Самбу есть еще один фетиш, который дает ему силу быть невидимкой!

5. Побег и погоня

Прошло уже около месяца, а Ив Лаеннек не подавал и признака жизни; оба друга стали уже тревожиться и приходить в отчаяние, когда в одно прекрасное утро получили через доверенного негра Кунье дощечку со следующими словами, кое-как начертанными ножом:

«Родственник Гобби умер; мы воспользуемся оргией, которая последует за похоронами, и уйдем в ту же ночь. Когда Кунье придет за вами, следуйте за ним, не сомневаясь… Все готово! Мужайтесь!.. У меня есть оружие для вас».

Нет возможности описать восторг Барте и Гиллуа. Они ясно представляли себе опасности, предстоявшие им, но готовы были претерпеть все, кроме жестокого рабства, в котором их жизнь постоянно зависела от произвола варварского царька.

Не успели они проститься с посланным Лаеннека, как пришел приказ от короля Гобби явиться со сформированным ими батальоном для присутствия при погребальной церемонии.

Тело королевского племянника было перенесено с большой торжественностью на главную площадь, и все вожди, подчиненные Гобби, поочередно подходили отдать последнюю честь покойнику. Каждый отряд занял указанное ему место. Тогда ганги вынесли идол великого Марамбы и принялись исполнять перед ним самые странные пляски.

Тело умершего, предварительно высушенное на малом огне и покрытое красною глиною, было выставлено, по местному обычаю, на три дня; все это время население страны обязано было плясать, а в промежутках заниматься диким пением, плачем и постом. После этого всю ночь следовало накачиваться крепкими напитками.

Единственная приятная особенность таких похоронных обрядов заключается в полном отсутствии мистического значения.

Морской офицер Деграппре, долго странствовавший здесь в прошлом веке, оставил нам любопытные подробности относительно погребальных обрядов местных жителей и способа бальзамировать покойников.

Как только умирает человек, его одевают в лучшие одежды и ставят под навес, под который дважды в день собираются друзья покойника.

На следующий день устраивают позади навеса хижину, покойника относят туда, а на его место кладут человекообразный чурбан, которому продолжают воздавать последние почести.

Тело в хижине обмывается крепким настоем из маниока, который имеет свойство иссушать кожу и делать ее белой, как известь, после чего труп выставляется в предписанном гангами порядке – лицом к западу, с несколько согнутыми коленями: левая нога его приподнята, правая рука вытянута и обращена крепко сжатым кулаком к востоку; левая рука поднята кверху, кулак ее разжат, пальцы растопырены и несколько пригнуты, как будто ловят на лету муху. Когда труп приготовлен, из него вынимают внутренности и начинают сушить его, как пергамент. Потом его покрывают густым слоем красной глины и после того, как она высохнет, принимаются украшать одеждами. Эта операция состоит в том, что тело обильно заворачивают в туземные ткани, пока оно не примет вид бесформенной кучи.

Чем лучше высох труп, тем больше наворачивают на него этих тканей, так что вскоре нет уже места в хижине; тогда строят другую, побольше, а так как масса с каждым часом увеличивается, приходится устраивать третью, четвертую, пятую – и так до тех пор, пока наследники не найдут, что их родственник уже достаточно толст. После этого труп перестают укутывать туземными тканями, называемыми «мокуты», и принимаются за европейские, синий коленкор, ситцы и даже шелковые материи, смотря по званию и богатству покойника.