Текст книги "Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989)"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Эти племена – людоеды; они едят даже трупы тех, кто умер от болезни».

Тот же путешественник продолжает:

«Однажды я разговаривал с их королем, когда фаны принесли мертвое тело, которое купили в соседней деревне и которое надо было разделить. Я приметил, что этот человек умер от какой-то болезни. Признаюсь, я не мог присутствовать при том, как его рубили. Мне сделалось дурно. Я ушел, как только эта адская сцена началась, и издали мог еще слышать, как они ссорились из-за раздела.

Есть тело умерших от болезни – это утонченность людоедства, и я никогда об этом не слыхал. Я пожелал узнать, принят ли вообще этот обычай у фанов или это была только чистая прихоть. Мне ответили, что они покупают все мертвые тела племени осгебы, которое взамен покупает у них их трупы… А в своем племени они едят мертвецов лишь из других семейств…

Кроме того, фаны доставали тела невольников у бишои и будемо за слоновую кость, по маленькому кусочку за каждый труп.

До тех пор я никак не хотел верить двум случаям, которые покажутся невозможными всякому, кто еще недостаточно знаком с этим народом. Мне рассказывали об этом в Габоне. Шайка фанов, прибывшая на берег, украла однажды труп, только что похороненный на кладбище, изжарила его и съела. В другой раз люди того же племени похитили другой труп, перенесенный в лес, разрезали его, выкоптили и принесли его к себе.

Я видел у фанов ножи, покрытые человеческой кровью, которым они придают большую цену. Фаны, впрочем, самые красивые негры, каких я видел, и их страшный обычай идет им в пользу. Живя в горах, они сохраняют смелую и гордую наружность типичных горцев.

Следует заметить, что, когда людоеды встречаются с племенами неканибальскими, они не выказывают страшного обычая, даже стыдятся его, и это подает повод надеяться, что рано или поздно относительная культурность других негров преодолеет страшное варварство фанов».

По словам того же путешественника, фаны очень искусны в изготовлении железа. В торговле они ищут предпочтительно белые бусы и сосуды из желтой или красной меди.

Железо имеется в стране фанов в значительном количестве и разрабатывается на поверхности земли. Рудников не роют, а берут только то, что находится вровень с землей. Для извлечения железа из породы фаны разводят громадный костер, на который насыпают большое количество истолченного булыжника; последний в свою очередь покрывают дровами, и «завод» готов. Пока костер горит, в него постоянно подбрасывают дрова, до тех пор, пока приметят по некоторым признакам, что железо расплавилось. Тогда дают массе остыть. Чтобы сделать металл ковким, его подвергают разным операциям: греют на углях, бьют молотком и получают железо едва ли не высшего качества, нежели то, которое привозят им из Европы.

Для того чтобы улучшить качество ножей и арматуры стрел, фаны употребляют не американское железо, а свое собственное. Их копья, по большей части сделанные очень хорошо, украшены резьбой, красота которой удивляет не только этнографов, но и художников Европы.

Как кузнецы они превосходят все племена тех областей, в которые белые занесли это искусство. Благодаря воинственным привычкам фанов железо стало для них первой необходимостью; если их инструменты просты, то терпение велико. Кузница помещается везде, где можно развести огонь. Они изобрели мех странного сорта: этот мех двойной и состоит из двух пустых деревянных цилиндров, обтянутых кожей, в которых сделана отдушина, приспособленная к деревянной ручке. Человек, раздувающий мех, садится наземь и приводит его в быстрое движение. Воздух прогоняется сквозь легкие деревянные цилиндры в трубы, проведенные к огню.

Наковальня фанов – большая железная масса, а молотки – куски того же металла весом от трех до шести фунтов, имеющие форму усеченного конуса. У такого молотка ручки нет, его держат за тонкий конец, а это, конечно, требует большой затраты сил. Довольно любопытно, что при всем своем искусстве они не умели придумать такую простую штуку, как ручка к молотку.

Время не имеет никакой цены в глазах фанов. Старательный кузнец часто употребит несколько дней и даже недель на изготовление маленького молотка, а для военного ножа, роскошного копья или топора требуются месяцы. Легкие узоры, украшающие оружие, делаются от руки при помощи инструмента, похожего на резец нашего скульптора. Эта работа обличает большую верность глаза и острое художественное чутье.

Фаны довольно искусно делают также глиняную посуду, хотя употребляют при этом только трубки и котлы, которые, в свою очередь, делают просто от руки, потому что фанам неизвестно гончарное искусство.

Они носят и сохраняют воду в тыквенных бутылках или кружках из тростника, обмазанных камедью. Камедь эта сначала растапливается на огне, потом ею покрывают всю поверхность сосуда. Таким образом горлянка становится водонепроницаемою. Ее необходимо только продержать в воде две недели, чтобы лишить неприятного запаха камеди.

Фаны курят дикий табак, которым изобилует страна. Мясо слона – их главная пища, а слоновая кость – единственный предмет отпускной торговли, предмет чрезвычайно важный, потому что в обмен на слоновую кость они достают красную или желтую медь, котлы, зеркала, кремни и бусы; все эти предметы уже стали для них необходимы. Более всего фаны дорожат медью.

Их система земледелия очень груба. Они вырубают деревья и кусты, чтобы сделать прогалины, жгут все, что срубили, и разводят плантации на вычищенном месте. Единственное земледельческое орудие, известное фанам, это род очень тяжелого ножа, который заменяет сошник у плуга, чтобы вспахивать землю и вырывать ямочки, в которых садят маниок и банан.

После мяса самое любимое их кушанье маниок. Его рассаживают черенками; маленькая ветвь, старательно посаженная в землю, дает два или три крепких корня толщиной с иньям. Листья кипятят и едят; это превосходный овощ.

Кроме маниока, у них есть банан, два или три сорта инь-яма, великолепный сахарный тростник и тыква.

Из зерен тыквы они умеют приготовлять нечто вроде теста, которое кажется недурным даже европейцам. Когда тыква поспевает, зерна собирают, сушат, завертывают в листья и вешают над огнем, в дыму, чтобы охранить от какого-то насекомого, которое очень лакомо до них. Процесс приготовления очень длинен. Часть зерен очищают от скорлупы, кипятят, потом всю массу растирают в деревянной ступке, куда прибавляют некоторое количество растительного масла. Эту смесь жарят на углях в глиняном сосуде или на банановом листе. Получается вкусное и питательное кушанье.

Каждая семья фанов имеет такую ступку. Это нечто вроде деревянной лохани длиною в два фута, глубиною в два или три дюйма, шириною – в восемь. Деревня владеет сообща громадными деревянными ступками, в которых толкут корень маниока.

Фаны не едят и не продают трупов своих начальников, а, напротив, воздают им большие почести.

У них существует обычай, весьма любопытный тем, что существовал также у всех первых народов Азии, и, кажется, происхождения не совсем африканского: всякий должник, всякий обвиненный в колдовстве или прелюбодеянии, всякий возмущающийся против власти начальника продается в неволю.

Как все народы, занимающиеся набегами, фаны мужественны на войне и с редким искусством стреляют из лука.

Большие стрелы, которые они употребляют, покрыты железной арматурой, похожей на зубцы гарпуна; эти стрелы длиною почти в два фута незаменимы на охоте. Другое оружие еще опаснее: это бамбуковая палочка, очень тонкая, длиною в один фут и заостренная на одном конце. Стрелы эти так легки, что, позволь им только, они сами вылетали бы из лука; чтобы удержать их, лук покрывают камедью; кроме того, для этой же цели длинная ручка лука раздвоена наверху; когда обе части сближаются, слетает маленькая затычка, удерживающая веревку, которая крепко натягивается и выбрасывает стрелу на большое расстояние. Эта стрела поражает смертью все живое, к чему прикоснется, – она отравлена.

Яд состоит из сока неизвестного растения. Острие стрелы несколько раз обмакивают в эту жидкость; высохнув, стрелы принимают красный цвет.

Стрелы, приготовленные таким образом, старательно сохраняются в небольшом мешочке из звериной шкуры. Для ран, нанесенных ими, нет никакого лекарства. Смерть наступает через несколько минут.

В военное время фаны втыкают в землю на дорогах, ведущих в их лагерь, очень большое количество отравленных стрел таким образом, что острия едва выступают из земли. Как ни легки раны, нанесенные голым ступням врагов, смерть почти мгновенна.

Когда начальник бывает убит в сражении, все племя бреет волосы, царапает грудь и три дня наемные плакальщики наполняют воздух своими стонами.

Любопытно вспомнить, в каком почете этот обычай был в древности.

Фаны имеют понятие о высшем существе, вернее, о высшем предрассудке; по их мифологии, оно, к счастью, занимается людьми только после их смерти; фаны также поклоняются множеству добрых и злых духов, которые, по их мнению, населяют леса, воды, пустыни, а по ночам – даже человеческие жилища.

Брачные церемонии у фанов грубы, обычно сопровождаются большим увеселением. Муж покупает себе жену. Отец же стремится выгоднее отдать дочь и назначает за нее высокую цену, особенно если видит, что жених очень прельщен.

Часто проходят годы, прежде чем муж может купить жену, потому что вещи, которыми он платит за нее отцу, относятся к редким европейским товарам; он принужден набрать большое количество слоновой кости и ждать, чтобы пришли караваны с берега с предметами меновой торговли.

Этим объясняется храбрость охотников и ярость, с какой они нападают на слонов.

Когда должна праздноваться свадьба, родители и друзья жениха и невесты несколько дней заготовляют провизию, а именно – копченое мясо слона и пальмовое вино.

Когда приготовления закончены, вся деревня собирается и без всяких обрядов отец, заранее получивший условленную плату, отдает свою дочь жениху в присутствии начальников и старшин.

Жених и невеста наряжаются для этой церемонии. Жених надевает на голову яркие перья, тело его намазано свежим маслом, зубы черны и гладки, как эбен; большой боевой нож заткнут за пояс, а если этому счастливцу еще удалось убить тигра или леопарда, он грациозно драпируется в его шкуру.

Невеста наряжена изысканнее жениха: на ней надет только один передник. Но на руках и на ногах ее – железные и медные браслеты, а в курчавых волосах – бусы и белые стеклышки.

Как только все собрались и невесту отдали жениху, начинается праздник, который длится несколько дней.

Едят, пьют, напиваются, насколько хватает запасов.

Рождение не сопровождается никакими обрядами; однако женщины после родов, так же как у евреев и во всей Азии, считаются несколько времени нечистыми.

Таковы главные обычаи и самые выдающиеся черты характера этой странной народности фанов, которая захватывает Южную Африку, а колыбель которой указать наука еще не умеет.

Рассуждая об этом таинственном народе и об опасности, от которой они избавились только случайно, наши беглецы не скрывали от себя, что дорога, выбранная ими, может привести в самое сердце страны фанов. Однако усталость сомкнула друзьям глаза и губы, сон застал их врасплох среди тревоги.

3. Бегемоты. – Приготовление к отъезду

На восходе солнца наши путешественники были разбужены криками негров и Буаны, сопровождаемыми каким-то странным аккомпанементом. Барте выбежал из шалаша и приметил всего в нескольких шагах от берега десятка два бегемотов, которые, собираясь взлезть на берег и испугавшись шума, которым была встречена их попытка, старались найти место поспокойнее.

Гиллуа и Барте поспешно побежали к берегу, потому что в первый раз могли свободно рассмотреть этих колоссов экваториальных рек.

Бегемот («речная лошадь» – так названная древними, которые нашли некоторое сходство между его криком и ржанием лошади) нисколько на лошадь не походит.

Племена Центральной Африки называют бегемота бара-уаду – речным быком.

Это животное – настоящий речной царь; оно походит по громадной толщине на слона, по длине же уступает слону и носорогу; впрочем, в некоторых областях бегемот достигает величины носорога.

Бегемот имеет около тридцати футов длины, а иногда даже более, от конца морды до начала хвоста; пятнадцать футов в окружности и шесть с половиною – в вышину; пасть его более двух футов величины. У бегемота особенно замечательны зубы; у него их тридцать шесть, кроме четырех глазных; эти последние достигают дюймов пятнадцати длины и остры, как кабаньи клыки; каждый весит около тринадцати фунтов; кость так жестка, что удар стали может высечь из нее искру; кроме того, она замечательно яркой белизны: слоновая кость всегда желтеет со временем, поэтому зубы бегемота предпочитают слоновой кости.

Кожа бегемота черного или коричневого цвета, иногда рыжеватая, сморщенная и без шерсти, как у слона, недоступна пуле. В ней от одного до трех дюймов толщины, впрочем, на голове кожа его не так толста и приросла к костным частям; только тут и под мышками можно смертельно ранить бегемота.

Вес этого животного обыкновенной величины считается от трех до четырех тысяч фунтов.

Бегемот может жить и в воде, и на вольном воздухе, эти две стихии одинаково необходимы для его существования. Днем он остается обычно в воде реки или озера; ночью выходит есть траву, тростник и разные другие растения, как бык. Некоторые путешественники утверждают, что бегемот питается также рыбами, но ничто до сих пор не подтвердило такого наблюдения; скорее, напротив, все доказывает, что это животное – травоядное. За неимением трав или растений оно ищет пищу в древесных корнях, которые перегрызает своими четырьмя глазными зубами.

Бегемоты – настоящий бич во всех земледельческих странах Центральной Африки. В одну ночь они опустошают целые плантации риса, маиса, сахарного тростника; можно себе представить, сколько может съесть этот зверь, когда он голоден. У земледельцев нет другого средства против этих ночных нашествий, кроме постоянной охраны своих полей; достаточно криков людей, звуков тамтамов и разведенного огня, чтобы принудить его отступить.

На суше он боязлив, потому что не может показать так, как в воде, свое проворство и силу. Его очень короткие ноги препятствуют быстроте бега. Поэтому он редко удаляется от тех мест, где может в случае внезапного нападения тотчас же исчезнуть в воде. Он предпочитает эту стихию, потому что там может пользоваться своими преимуществами; он плавает гораздо быстрее, чем бегает. В воде основал он свое нормальное местопребывание, потому что там он чувствует себя в безопасности. Там ему нечего опасаться никаких врагов, даже крокодила, который не может успешно бороться с этим чудовищем, кожа которого непроницаема, а сила ужасна. Замечено, что в тех местах, где водятся бегемоты, не бывает крокодилов.

Суда, плавающие на поверхности воды, тревожат бегемота, и часто случается, что он нападает на них, как на опасного врага.

Вообще он от охотника бежит, но рана раздражает его, тогда он оборачивается и с яростью бросается на судно, на котором находится зачинщик.

Схватив во всю ширину открытой пасти борт лодки, он вонзает свои страшные зубы и благодаря необыкновенной силе своих челюстей пронзает доски насквозь, так, что вода заливает его врага.

Есть несколько способов охотиться на бегемота. Эта охота требует большого числа людей на нескольких лодках, соединенных вместе. В чудовище бросают гарпун и отпускают веревку до тех пор, пока бегемот, истекая кровью, не лишится сил.

В некоторых странах Африки, например на берегах верхнего Нила, негры ловят бегемота сетями, такими крепкими, что они не могут рваться; когда бегемот попадает в плен, его умертвить легко.

Самка бегемота немножко меньше самца. Она приносит одного детеныша, как слон и все большие звери. Большая плодовитость была бы бедствием для стран, в которых живет этот колосс.

Поимка бегемота – большое счастье для негра, потому что доставляет несколько тысяч фунтов превосходного жира для приготовления пищи, в растопленном виде превосходно сохраняющегося. Мясо его очень вкусно.

Это животное водится только в Африке. Страбон, опираясь на свидетельство Неарха и Эратосфена, отрицал существование бегемота в Индии и во всей Азии. Но Онезикрит и Филостранд доказывали противное. Вопрос о том, принадлежит ли бегемот исключительно Африканскому материку, горячо обсуждался в древности, но не получил окончательного решения. Описания этой породы древними писателями мало согласуются между собой и по большей части очень ошибочны.

Так, по словам Аристотеля: «Он ростом с осла, грива и голос лошадиные, копыта как у быка, зубы выдающиеся, хвост как у свиньи».

Геродот описывает его почти так же; он мало ошибается, говоря, что бегемота можно сравнить по величине с очень большим быком. Но доказательством того, что он сам не видал бегемота, служит то, что он приписывает ему хвост, похожий на лошадиный.

Плиний почти воспроизводит описание Аристотеля, прибавляя новую неточность: он говорит, что бегемот покрыт шерстью, как тюлень. Однако Плиний должен был бы иметь более точные познания, потому что в Риме показывали этих животных в различные эпохи.

Так, по словам Диона, Август, победив Клеопатру, привез с собою бегемота. Император Коммод показывал пять бегемотов в Риме и убил одного собственной рукой. Бегемотов видали в Риме в царствование Гелиогабала и Гордиана.

Геродот, Аристотель и Диодор Сицилийский согласно считают бегемота принадлежащим исключительно Египту и Нилу; отсюда происходит название «речная лошадь»; последний из этих писателей вернее всех описал бегемота.

Арабский врач Абдуллатиф также дал в двенадцатом столетии превосходное описание бегемота.

В последнее время снова подняли вопрос о том, есть ли бегемоты в Азии, а именно в реках Индии, Явы и Суматры, но все исследования дали до сих пор отрицательный результат.

Теперь они довольно редки в Египте; по-видимому, они перешли в большие внутренние озера и в реки Абиссинии, Сенегала, Конго и Южной Африки.

Предметом торговли служат теперь их зубы, шкуры и жир.

В то время как Гиллуа и Барте по привычке обратились к научным воспоминаниям о бегемотах, Лаеннек и Кунье здраво сообразили, что следовало бы захватить одного из этих громадных животных, которое может доставить обильный запас свежего мяса.

– Мы прокоптили бы большую часть, – сообщил Лаеннек свою мысль молодым людям, – и таким образом у нас на несколько недель хватило бы здоровой и вкусной пищи!

– Может быть, – ответил Барте, встряхиваясь, – стадо вышло на берег не слишком далеко от нас. Но можем ли мы с некоторой осторожностью подойти так близко, чтобы убить одного из карабинов?

– Почти невозможно!

– Я знаю, что это животное уязвимо только в некоторых частях, но…

– Не в этом затруднение,– перебил Лаеннек. – Стоит только всадить ему пулю между глаз, и бегемот повалится, как убитый бык; но днем он редко выходит из реки, и если выйдет случайно пощипать травку, то при малейшем шуме погружается в воду.

– Но как же тогда туземцы охотятся за ним?

– В каждой стране свой обычай. В верхнем Конго ставят крепкие сети или капканы на дороге, ведущей на поле сорго или сахарного тростника, которое он уже начал опустошать; ловят его и другими способами; иногда его преследуют в лодках с гарпуном. Но из всех этих способов, испытанных мною, ни один не может сравниться с засадой. Стоит спрятаться вечером на плантации, которую он любит посещать, и бить в упор без промаха.

– Не можем ли мы попытаться в эту ночь?

– Для этого надо знать привычки стада, приблизившегося к нашему берегу. Я уверен, что Кунье и Буана уже построили план охоты на бегемотов, которые обыкновенно выходят на этот маленький песчаный берег. В таком случае нам стоит только послать Кунье и Иомби в лес; они скоро разузнают место, где эти животные привыкли насыщаться.

Когда Кунье, каждый день становившийся искуснее в наречии фанов, успел рассказать Иомби, что требовалось от него, последний отвечал, что нет необходимости принимать столько предосторожностей для поимки бегемота и что если Лаеннек даст ему пирогу и кого-нибудь, кто мог бы грести, то бегемот будет убит через час.

Это предложение было передано Лаеннеку, который немедленно спросил фана, как он намерен действовать.

Йомби отвечал через своего переводчика, что он знает очень простой способ заставить бегемотов подняться из воды, а в ту минуту, когда одно из этих животных покажется на поверхности, он раскроит ему череп топором.

Путешественники держали совет.

– Я не думаю, – сказал Гиллуа, – чтобы мы вправе были доверять Йомби; опасно дать ему и лодку и топор.

– Возможно, что ваши опасения неосновательны, – ответил Лаеннек. – Я знаю характер негров и уверен, что наш фан отдался душою и телом своему спасителю Барте. Но лодка– наше единственное богатство, а топор может послужить Йомби, чтобы отделаться от Кунье. Поэтому я думаю, что благоразумие требует держаться вашего мнения.

– Вот если бы нам поехать с ним, – предложил Барте.

– Ваше предложение довольно опасно,– ответил Лаеннек.– Умеете ли вы плавать?

– Достаточно для того, чтобы не бояться переплыть Конго,– ответили молодые люди.

– В таком случае можно попытаться.

Йомби, узнав, что просьба его исполнена и что, сверх того, он выкажет свое искусство перед белыми, немедленно начал одну их тех плясок, перемешанных с криками, хлопаньем и топотом, в которых негры дают исход радости, доведенной до высшего предела.

Этот пример оказался заразителен. Кунье пустился в пляс визави с фаном. В свою очередь и Буана не могла отстать от них, и трио представило полную картину выразительных гримас и кривляний, в которых заключается искусство африканского танца.

Вдруг Йомби, как бы пораженный внезапной мыслью, бросился в лес, оторвал длинную ветвь железняка и вернулся так же быстро. Путешественники подумали, что этот жест составляет часть программы и что они увидят новую фигуру странной пляски, когда фан объявил с торжествующим видом:

– Вот этим Йомби заставит плясать речного быка! Интермедия заставила на минуту забыть охоту за бегемотом, но негр ни за что на свете не отказался бы от

своей идеи, он хотел показать белым и двум другим неграм, как фанский воин охотится за царем африканских рек.

Когда сели в пирогу, Кунье пустил ее по течению, Буана осталась на берегу с Уале приготовлять завтрак. Как только лодка отошла на четыреста метров, Йомби сделал знак Кунье грести тише.

– Бара-уаду (речные быки) тут, – сказал он, указав рукой на изгиб реки, похожий на маленькую бухту, вода в которой стояла неподвижно, как в озере.

– Спроси у него,– сказал Лаеннек Кунье, который всегда служил переводчиком,– как он мог узнать так далеко присутствие этих животных?

На вопрос немедленно был дан напыщенный ответ:

– Никакое животное ни в лесах, ни в воздухе, ни в воде не может ускользнуть от глаз фана. Иомби примечает бара-уаду, потому что они не могут скрыть свое дыхание.

Действительно, присмотревшись внимательно, путешественники приметили в том месте, на которое указывал Йомби, тысячи воздушных пузырьков, лопавшихся на поверхности воды.

Фан стал на носу с веткой железняка в руке; Кунье начал медленно грести по указаниям своего товарища. Лаеннек и молодые люди на всякий случай приготовили карабины.

В ту минуту, когда лодка вошла в бухту, Йомби вдруг смело погрузил в воду свою длинную ветвь, потом с быстротою молнии бросил ее и схватил топор, лежавший у его ног. Только что он успел стать в позицию человека, собирающегося ударить, как громадная голова бегемота высунулась из воды около самой пироги, и в то же мгновение топор опустился между глаз животного, так что наполовину исчез в черепе. Смертельно раненный бросился на нападающих и опрокинул лодку, но это было его единственное и последнее усилие; он скоро растянулся в потоке черной крови, лившейся из его раны, и остался неподвижен под водой.

В это время путешественники, находившиеся только в тридцати метрах от берега, добрались до него благополучно, не оставляя своих карабинов; к счастью, все стадо, испуганное шумом, поспешило на середину реки, не думая мстить за убитого товарища.

Между тем как Кунье вплавь тащил лодку к берегу, Йомби длинной веревкой привязывал бегемота за один из его зубов и почти в одно время со своим товарищем вышел на берег. Наши путешественники могли только довести животное до берега; вытащить его из воды совсем было невозможно. Бегемот был крупен и тяжел. Лаеннек полагал, что вес его должен превзойти пять тысяч фунтов.

После короткого совещания решили разрубить тушу на месте, но для этого необходимо было переменить стоянку.

Переселение потребовало совсем немного времени, потому что запасов с ними не было никаких, кроме пороха и пуль; для пропитания путешественники должны были полагаться только на свое искусство, а из кухонной утвари хранили только чугунный котел, который Лаеннек брал с собой во все свои экскурсии и который был отдан на руки Буане.

Весь день рубили бегемота длинными полосами; прежде чем коптить, их сушили на огне, вытапливали жир, который Буана сливала в тыквенные бутылки, приготовленные Кунье и Иомби.

Увидев уже вечером, что запас превосходит весом то, что пирога может вместить, путешественники бросили свое дело и начали строить на ночь шалаш и разводить костер для защиты от хищных зверей.

За этим занятием им показалось, что остатки бегемота на берегу зашевелились. Барте и Гиллуа хотели уже пойти узнать, что значит это странное явление, когда Лаеннек остановил их.

– Берегитесь!– сказал он.– Это, может быть, крокодилы. Конго ими наводнен.

Лаеннек сказал правду, потому что через несколько минут остатки бегемота исчезли под водой.

Крокодил оспаривает у бегемота владычество над большими африканскими реками. Справедливость требует сказать, что ни тот ни другой не может успешно бороться с противником, поэтому они имеют обыкновение избегать друг друга, и довольно редко можно встретить их в одних и тех же местах, если только, как в настоящем случае, крокодила не привлечет труп его врага.

Это величайшее из всех пресмыкающихся трудно захватить, особенно когда с годами в крокодиле развивается вся находчивость самого недоверчивого инстинкта. Часть его существования, скрытого в недрах вод, ускользает от наблюдения; многие его привычки составляют еще тайну для науки.

Геродот, который в древности сообщил об этом животном сведения, узнанные от жрецов и жителей Египта, описал его лучше, чем бегемота, потому что большая часть его описаний подтверждена современной наукой.

Крокодил, очень маленький, когда он родится и вылупляется из яйца, не превышающего величину гусиного, достигает в старости необыкновенных размеров – от десяти до одиннадцати метров.

Когда он вырастает совсем, его кожа, покрытая сверху чешуей, приобретает такую жесткость, что недоступна пуле; живот и подмышки – единственные места, уязвимые для выстрела. Пасть проходит во всю длину головы и вооружена страшными зубами, из которых многие выходят наружу; только верхняя челюсть обладает подвижностью, язык мало развит, если только можно назвать языком перепонку, едва заметную на дне пасти.

Как все амфибии, крокодил выходит на берег, чтобы спать и отдыхать от деятельной жизни, которую ведет под водой. На берегу же самка кладет яйца, из которых вылупляются через месяц от солнечного жара детеныши.

Если крокодилы ведут непримиримую и вечную борьбу почти со всеми животными, даже самыми большими, то между собой они живут, по-видимому, согласно и, так сказать, семейно; нередко можно видеть и больших и маленьких в числе от десяти до двенадцати, а часто и более на песчаных островках среди рек.

Но к крокодилам приблизиться нельзя; при малейшей тревоге, поднятой самым бдительным из них, вся стая исчезает под водой.

Достаточно далекого паруса лодки, чтобы встревожить крокодила, особенно когда он разлучен со своими и наслаждается жизнью в одиночку; поэтому очень трудно поймать крокодила, если только он не в глубоком сне, которого был давно лишен.

Некоторые животные также служат ему передовыми часовыми. Долго существовал предрассудок, будто все живое в природе бежит при его приближении. Это не так. Напротив, несколько водяных птиц живут постоянно в его соседстве. Одна из них, очень маленькая – трошил, – сделалась даже его товарищем.

Во время сна крокодила эта птичка забирается в полуотверстую и окровавленную пасть чудовища и выклевывает насекомых, обыкновенно наполняющих ее.

Ихневмон, напротив, ожесточенный враг крокодила; он все время отыскивает крокодиловы яйца в песке и пожирает их, ограничивая таким образом размножение и инстинктивно занимаясь уничтожением, более полезным для человека, чем для него.

Слишком большое размножение крокодилов было бы бичом для человека; его соседство очень часто пагубно для прибрежных жителей Экваториальной Африки.

Иногда случается, что это животное, побуждаемое голодом, нападает на домашний скот, утоляющий жажду возле его жилища. Крокодил даже выходит из воды, когда примечает добычу, которая кажется ему легка и беззащитна, например ребенка или человека, спящего на берегу.

Это страшный враг, особенно для женщин, которые несколько раз в день ходят на реку за водой или для омовений, которые во всей Центральной Африке, так же как и на Востоке, составляют религиозный обряд для всего мусульманского населения.

В обычные часы крокодил подстерегает свою добычу, тихо подплывает, опрокидывает своим могучим хвостом и увлекает далеко под воду, чтобы там пожрать ее на свободе.

В тех местах, в которых он часто встречается, его прожорливость, не знающая никаких пределов, естественно, привлекает к крокодилу внимание и внушает ужас жителям.

Какой-нибудь крокодил, давно известный в деревнях по своим разбойничьим привычкам и многочисленным жертвам его прожорливости, обыкновенно обозначается населением под прозванием, которое служит выражением силы и могущества и напоминает кровавые убийства и казни– атрибут власти африканцев.

На берегах Конго его называют: ула (король), монду (страшный воин), момтуану (людоед); на берегах Нила его называют визирь или султан. Если он пережил несколько поколений, то получает за свои преклонные лета прозвание шейха, то есть патриарха, старшины кантона.

В Экваториальной Африке он называется гимса; название очень странное, когда подумаешь, что в египетской древности его называли тимса – прозвище, сохраненное преданием до наших дней на берегах Нила.

По словам Геродота, древние ловили крокодила удочкой или железным крючком, к которому был привязан кусок свиного мяса.