Текст книги "Похождения Бамбоша"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 10

– Ну как, старший надзиратель, что у вас новенького?

– Ничего, господин директор. Все в порядке, все хорошо.

И старший надзиратель, седоусый, увешанный медалями старый служака, подавил вздох.

Директор каторжной тюрьмы заметил этот подавленный вздох. От него не укрылся также озабоченный вид подчиненного. Директор был философом, имел склонность к наблюдениям, хорошо знал людей. Глядя ветерану прямо в лицо, он спросил:

– Послушайте, Жоли, а ведь вы чем-то обеспокоены?

В свою очередь надзиратель, проработавший в колониях пятнадцать лет, знал назубок психологию арестантов.

– Вот что я вам скажу, господин директор, по-моему, все идет слишком хорошо, и в этом есть нечто противоестественное. Вот уже две недели – ни единого взыскания, ни двойного наряда, ни уменьшения порции вина, словом, ничего, абсолютно ничего… Это значит – что-то должно случиться…

Господин директор – шестнадцать тысяч франков в год, казенная квартира, пароконный выезд, канцелярская надбавка, орден Почетного легиона – в молчании выслушал это несколько странное заявление. Поразмыслив, он спросил:

– На чем основываются ваши подозрения?

– Ни на чем, господин директор. Ни на чем и на всем вместе, это-то меня и угнетает… Не знаю, как бы это сформулировать… Но я инстинктивно чувствую: что-то надвигается, а интуиция меня никогда не подводит.

– Чего же вы, собственно говоря, опасаетесь?

– Какой-нибудь заварушки… Массового бунта, например… Группового побега… И не просто побега, а сопровождаемого варварскими актами мести…

– Что говорят ваши «бараны»?[122]122
  Стукачи. (Примеч. автора)


[Закрыть]

– Никто из них и рта не раскрывает с тех самых пор, как тому бедолаге гвоздем проткнули череп и подвесили на столбе, написав «Смерть предателям!».

– Да, вы правы. Теперь мы ничего не узнаем. Надо удвоить бдительность, ввести дополнительные караулы.

– Караулов и так вполне хватает, господин директор, и можете положиться на наше рвение.

– А главное, не забывайте о тюремной морали: «Если бы желание жандармов удержать узника составляло хотя бы половину того стремления, с которым узника тянет на волю, то никаких бы побегов вообще не было».

Старший надзиратель на практике знал эту истину, изреченную столь афористично его начальником.

Он пожал плечами, провел большим пальцем по усам и добавил:

– Я не опасаюсь скрытого побега, когда несколько заключенных ломанутся через болота и джунгли. Я, как уже докладывал вам, боюсь массового выступления, открытого бунта…

– Ну так мы примем меры! При первой же попытке – строжайшее наказание! Уж чего-чего, а сил у нас, слава Богу, достаточно.

Между тем два дня, вернее две ночи, спустя после описанной выше беседы во втором дортуаре[123]123
  Дортуар – общая спальня (первоначально – в закрытом учебном заведении).


[Закрыть], где ранее произошла варварская казнь, состоялось одно из сборищ, которые тюремщики предвидеть не могли и воспрепятствовать которым также были не в силах.

Заключенные теснились в спальне и, затаив дыхание, внимали своему пророку, взывавшему к ним тихим свистящим шепотом.

Часовые стояли на постах, готовые в любой момент подать сигнал тревоги.

– Повторяю вам, – говорил Король Каторги, – я слежу за всеми и вижу каждого. И я сложу с себя сан, если те, кто хоть намеком выкажет наш план, не будут разрезаны живьем на мелкие кусочки.

По толпе, собравшейся в дортуаре, прошел трепет вожделения – их возбуждала одна только перспектива пролить кровь.

Король Каторги продолжал:

– Сейчас мне нужны лишь люди, решившиеся на все. Жизнь для нас – пустяк, и мы, если придется, легко пожертвуем ею.

– Все это так и есть, – прошептал огромный негр, с непропорциональными конечностями и грубой, свирепой мордой дога. – Давай, Бамбош, жми, а уж мы последуем за тобой всюду, хоть в самое пекло, а может, еще куда подальше.

– Да, я уверен, что могу положиться на вас. Но еще раз повторяю: нужен не только побег, нужно еще и убийство. Мы будем убивать каждого, кто нам только под руку попадется.

– Но, – робко возразил кто-то, – ведь убийство усложнит побег?..

– Поговори, поговори! – иронически отозвался Бамбош.

– Черт возьми, ты не хуже меня знаешь, что между Францией и Англией нет соглашения о выдаче преступников. Английская колония Демерари не выдает беглецов, но если известно, что беглый каторжник прикончил охранника, его безжалостно возвращают. Ты хочешь закрыть перед нами двери британской колонии?

– Да, хочу.

– Почему?

– Прежде всего потому, что такова моя воля и, будучи Королем, я имею право ни с кем не считаться. А во-вторых, если мы перебьем охрану, то убийство будет групповым, и никто не дознается, кто убийца, а кто нет. Все мы – сообщники, все подставляем голову, и плевать нам на бритву Шарл[124]124
  Гильотина. (Примеч. автора.)


[Закрыть]. Вот как я рассматриваю это дело. Что касается всего остального, то не бойтесь. Я сам этим займусь. Я поведу вас туда, где золота столько, сколько во Франции яблок в саду. За короткое время все вы у меня заделаетесь миллионерами. А дальше – да здравствует веселье! Красивые девочки и все прочее! А теперь – все по койкам! Что до меня, то мне надобно пойти и заняться нашими делами.

Каторжники, как тени, бесшумно, почти не дыша, разместились в гамаках, в то время как Бамбош извлек из своего тайника самые разнообразные предметы.

Во-первых, длинную веревку с крючком на конце, затем ключ, парик, накладную бороду. Все это он спрятал за пазуху, после чего открыл тяжелую дверь дортуара и бесшумно проскользнул во двор. Подойдя к стене тюрьмы, он закинул «кошку».

Крючок намертво впился в гребень стены.

Бандит легко взобрался на стену, сел на нее верхом и тихонько свистнул. Ответом был металлический звук чешуек гремучей змеи. Услыхав этот сигнал, Бамбош успокоился и спустился по другую сторону ограждения.

Из растущего под скалами кустарника появился человек и, держа в руках какой-то сверток, подошел к бандиту.

Несмотря на царивший вокруг мрак, любой, наблюдавший эту странную сцену, поразился бы по вполне понятной причине – на этом мужчине был мундир охранника.

Бандит и надзиратель скрылись в зарослях, и Бамбош мигом, со сноровкой, изобличавшей большой опыт в подобных делах, облачился в тот безвкусный наряд, в котором его приметила грациозная супруга Бобино. Правда, на сей раз на нем был не фрак, а сюртук.

Пока происходило это переодевание, мужчины не обменялись ни единым словом.

Когда Бамбош был готов, он прошептал своему товарищу:

– Следуй за мной, как всегда, на расстоянии ста шагов.

– Хорошо. – Тот кивнул головой, надвинув до самых глаз пробковый шлем.

Развинченной походкой Бамбош направился в центр города, закурив по дороге одну из ароматных сигар.

Он наискось пересек Кайенну и, дойдя до квартала, расположенного возле порта, толкнул двери одного из красивых тамошних домов, беззвучно отворившиеся.

Бамбош очутился в жилище одного очень видного купца, скупавшего украденное на приисках золото и бывшего скупщиком всех тайно ввозимых или имеющих сомнительное происхождение товаров. Он был далеко не единственным, занимавшимся подобным промыслом, и подобный род занятий не мешал ему слыть уважаемым человеком хотя бы потому, что нечестно нажитое добро принесло большую прибыль – купец был богат.

Безусловно, почтеннейший торговец, что-то писавший при свечах, забранных стеклянными колпаками, поджидал Бамбоша, так как не выказал ни малейшего удивления, когда тот появился в его конторе. Гость и хозяин обменялись крепким рукопожатием, как и подобает людям, хорошо понимающим друг друга.

Поделившись впечатлениями от губернаторского бала, во время которого они долго беседовали, Бамбош, мигом обретя манеры пресловутого барона де Валь-Пюизо, перешел к вопросу, ради которого и покинул стены каторжной тюрьмы:

– Дело готово?

– В целом да. Но много еще всяческой нервотрепки.

– Почему? Неужели внесенной мною суммы в сто тысяч франков недостаточно?

– Достаточно. Но требуется заплатить золотом.

– Пусть не беспокоятся. Я заплачу.

– Еще одно: какова будет дальнейшая судьба судна?

– Оно останется моей собственностью.

– Невозможно заключить контракт за эту сумму. Надо заплатить еще пятьдесят тысяч франков.

Бамбош нахмурился, от лица отхлынула кровь, губы искривила гримаса.

– Сто пятьдесят тысяч франков за старую калошу, которая и десяти тысяч не стоит?! За кучу металлолома, снабженную машиной, от которой и негры отказались бы на сахарном заводе?!

– И кроме того, – продолжал почтеннейший коммерсант, – у вас не будет ни механиков, ни кочегаров, ни матросов…

– Не кажется ли вам, что хоть мы и каторжники, а вот вы – ворюги?

– Э-э, голубчик, надо же как-то жить. В нашем деле не обходится без риска.

– Мерзавец!

– Известно ли вам, что за оскорбления платят отдельную цену? – преспокойно продолжал коммерсант, поигрывая револьвером, служившим ему пресс-папье.

– Это справедливо, – согласился Бамбош. – Мы у вас в руках, стало быть, придется идти туда, куда вы ведете. Но если это измена, то…

– Не угрожайте, это бесполезно.

– А вы, черт подери, прекратите разговаривать со мной в подобном тоне! Я – Король Каторги! И берегитесь – как бы по моему приказу три тысячи каторжников не набросились бы на вас, ваш город и ваши богатства! Как бы они не прикарманили все и не превратили бы город в руины, а вас самих не отправили бы на начинку для бамбука![125]125
  На кладбище. (Примеч. автора.)


[Закрыть] Не забывайте, что семь лет назад Кайенна уже горела, ее превратили в пепелище, в качестве… предупреждения!

Эта язвительная отповедь, подкрепленная неопровержимыми аргументами, сделала почтенного коммерсанта более покладистым.

Они ударили по рукам на сумме в сто двадцать пять тысяч франков, из которых сто полагалось выплатить золотом, как и было условлено. Когда Бамбош уже было собрался уходить, хозяин задержал его:

– Не могли бы вы сказать, на какой день назначено дело?

– Нет. Начиная с завтрашнего дня, корабль будет все время пришвартован у пристани.

– К чему такая таинственность?

– Вы можете нас предать.

– Да вы с ума сошли! Разве мы не обогащаемся за ваш счет?! Разве администрация в состоянии заплатить за донос те же сто двадцать пять тысяч франков, которые вы заплатили за побег?!

– Возможно, вы правы. Но я ничего не скажу.

– Еще одно слово. Так, значит, вы господа каторжники, люди богатые?

– Можно сказать и так. В кассе каторжной тюрьмы не менее трех миллионов франков.

– Да что вы говорите?! – обомлел купец.

– Три миллиона только здесь, в Гвиане. А во Франции припрятано раз в десять больше.

– Черт побери! Вы шутите!

– Я никогда не шучу, когда речь идет о деньгах. Разве когда речь идет о приобретении концессии, вы не сталкиваетесь с освободившимися заключенными, у которых денег полны карманы? Разве к вам не попадают почерневшие монеты, недавно извлеченные из земли?

– Действительно… Я как-то прежде об этом не задумывался…

– Ну так вот, подумайте еще и о том, что у ссыльных – неисчерпаемые ресурсы, что мы, «вязанки хвороста»[126]126
  Каторжники. (Примеч. автора.)


[Закрыть], купаемся в золоте, что если уж избирают Королем Каторги такого человека, как я, то он здесь плесенью не покроется.

– Кажется, и впрямь вы говорите правду, – ответил купец, и в его голосе смешались восхищение и неподдельный страх.

– Ну а теперь прощайте. Мы с вами больше не увидимся. Продолжайте верно служить бедолагам, «которые попали в беду», вы на этом не прогадаете. Если же нет, то и ваша собственная жизнь, и существование всего вашего города ломаного гроша не стоят.

Произнеся эти слова, пришелец, воплощавший в себе таинственное могущество каторжного королевства, исчез.

Он преспокойно прибыл обратно в лагерь Мерэ, сопровождаемый человеком, носившим форму охранника и бывшим, казалось, его личным телохранителем.

ГЛАВА 11

Гвиана – необычайно плодородная страна. На образовавшихся из всякого рода органических останков почвах урожай всходит в мгновение ока. И все это происходит своим чередом, само по себе. Всюду – вода, влажная атмосфера, палящее солнце – одним словом, настоящая теплица с подогревом.

Бобовые поспевают в течение пяти недель, табак – в течение шести, то же самое происходит и с другими сельскохозяйственными культурами.

Имеются тут и превосходные пастбища, на которых можно выращивать тысячи и тысячи коров, быков, коз.

Домашней скотине нечего бояться сурового климата: она весь год пасется под открытым небом. Хищники и пресмыкающиеся не в состоянии серьезно нарушить количество поголовья. И тем не менее во Французской Гвиане не насчитаешь и трех сотен лошадей, даже включив в это число кляч береговой артиллерии и жандармерии. Не найдется и четырехсот овец и, ежели статистики упоминают две тысячи пятьсот голов рогатого скота, надобно вопросить, где этот скот находится и что с ним делают.

Как бы там ни было, но колония не располагает достаточным количеством скота, чтобы прокормить гарнизон, чиновников, гражданское население и каторжан.

Телят приходится покупать в Пара[127]127
  Пара – штат на севере Бразилии; большая его часть расположена южнее Амазонки.


[Закрыть], – но там их продают по таким ценам, что глаза на лоб лезут, – и перевозить на суденышках, более-менее оборудованных для подобных перевозок.

Таким образом, свежего мяса часто не хватает, за него платят в четыре раза дороже его действительной стоимости и в большинстве случаев это мясо жесткое, сухое, волокнистое, словом, самого низкого качества.

Правда и то, что наши соседи в Британской и Нидерландской Гвиане[128]128
  Нидерландская Гвиана в настоящее время называется Суринам.


[Закрыть] мясом буквально завалены, и торгуют им по десять су за фунт…

Следует задать вопрос: что же делают англичане, дабы иметь возможность ежедневно лакомиться свежими котлетами и бифштексами, предупреждая малокровие, грозящее человеку в экваториальной зоне?

Ответ проще простого – они разводят скот.

А французы?

Создается впечатление, что жители французских колоний слишком глупы, чтобы последовать примеру англичан и голландцев.

Следовательно, за телятами приходится направляться в Пара.

Итак, один из пароходиков, совершавших подобные рейсы, стал на прикол ввиду необходимости чинить корпус и машину.

Собственно говоря, его давным-давно пора уже было отправить на корабельное кладбище, но в колониях привередничать не приходится.

Устав бороздить моря, греметь железками на каждом повороте, выпускать весь пар в гудок, если кто-то нажмет на сигнал, набирать, как губка, соленую воду, пароходик ожидал текущего ремонта, прежде чем уйти в Демерари, в сухой док к англичанам.

В Кайенне-то и слыхом не слыхали о сухих доках, предназначенных для ремонта подводной части судна.

Допотопный пароходишко назывался «Тропическая Пташка» или что-то вроде этого.

Негритянский экипаж судна, радуясь вынужденной стоянке, был отпущен на берег, где уже наведался во все злачные места.

Пароходик остался безо всякой охраны.

Все это происходило через два дня после того, как Бамбош побывал с визитом у почтеннейшего коммерсанта, покупавшего золото у воров и устраивавшего за приличную плату побеги заключенных. Как бы там ни было, но ночью несколько подозрительного вида мужчин завладели «Тропической Пташкой» и пришвартовали ее к берегу.

Тихо, почти неслышно на борт погрузили пушки.

«Э-ге, – подумали сонные таможенные чиновники, – да это же „Тропическая Пташка“ заправляется. А мы-то думали, она ушла чиниться. Эти судовладельцы такие сволочи!» И почтеннейшие таможенники снова погрузились в прерванный сон, потеряв интерес к происходящему.

Незнакомцев было шестеро. Двое ушли, четверо же расположились на корабле, как у себя дома. Кстати говоря, может, так оно и было на самом деле. Минула ночь, а утром эти четверо засуетились на борту, исполняя матросскую работу, и никто не обратил на них внимания, таким естественным было поведение этих людей.

Днем один из таможенников слегка удивился, заметив, что «Пташка» стоит под парами. Фланирующей походкой он приблизился к судну и спросил у матроса, облокотившегося на планшир:

– Вы что, собираетесь отчаливать?

– Нет, – ответил тот.

– Но вы же стоите под парами!

– Еще нет.

– Тогда зачем разогреваете машину?

– Хотим отогнать посудину в устье Крик-Фуйе.

– Ах, вот как?

– Да, а оттуда на верфь в Пуант-Макурия, чтобы поставить там на прикол.

– Прекрасно! – Таможенник, удовольствовавшись этим простым объяснением, удалился, позевывая и потягиваясь, как человек, уставший от… безделья.

Каторжане в это время вновь производили работы по укреплению берегов и очистке канала Лосса.

Утро прошло без происшествий.

Надсмотрщику не к чему было придраться, и он, в отличие от папаши Жоли, ничуть не удивлялся, а только радовался тому, как отлично движется работа.

Днем дело пошло еще лучше, насколько это только было возможно.

С другой стороны, администрация, торопясь закончить очистку канала, настояла на том, чтобы работы производились в две смены. Стало быть, в них принимало участие около сотни заключенных под присмотром двух охранников.

Увидев, что начальством предпринята эта не вполне понятная мера предосторожности, заключенные хорошо известным всем каторжникам шепотком обратились за разъяснениями к Бамбошу.

– Тем лучше, – ответил Король Каторги с неописуемой ненавистью, – вместо одного мы укокошим сразу двоих. Мне бы хотелось, чтобы они все скопом здесь сошлись – мы б им всем пустили кровь!

Во время отлива каторжники подошли к зловонному каналу, над которым тучей роились насекомые, этот бич европейцев, разносчики малярии и прочей заразы. Каторжники без колебания влезли в воду и принялись трудиться на совесть, как трудились бы свободные люди. Не ожидая приказаний, они сориентировались сами – соорудили перемычку, наглухо отделившую залив от моря. Это позволило им беспрепятственно трудиться до самого прилива и разом закончить работу.

Папаша Жоли поразился такому рвению, и это избыточное усердие более, чем когда-либо, усилило его подозрения.

Двое его подчиненных, молодые охранники третьего класса, не работавшие в каторжной тюрьме и двух лет, наивно радовались происходящему, не отдавая себе отчета в том, что в случае тревоги канал Лосса будет намертво перекрыт новопостроенной дамбой и ни одно из находящихся в порту суденышек не сможет выйти в море.

Со стороны рейда послышался короткий свисток.

Несмотря на свое поразительное самообладание, Король Каторги содрогнулся и пробормотал:

– Решающая минута приближается… Только бы никто не сдрейфил…

Узники озирались, в их взглядах читалась решимость и ярость.

Затем их тяжелый, полный ненависти взгляд уперся в охранников, интересовавшихся исключительно ходом работ и не способных даже заподозрить, что же на самом деле творится в душах их подопечных.

Одному из конвойных не было еще и двадцати семи лет. Он приходился племянником папаше Жоли и был отличным малым, демобилизовавшимся из рядов береговой артиллерии в звании старшего сержанта.

Парень был человеком долга, умел себя держать, перед ним открывалась почетная будущность.

Возвратясь в колонию, этот молодой человек женился на своей кузине, красавице квартеронке[129]129
  Квартеронка – ребенок от брака белого с мулаткой или мулата с белой женщиной.


[Закрыть], сделавшей его счастливым отцом очаровательной дочки.

Он и рад был бы уехать отсюда, но на ежегодный кредит в тысячу семьсот франков из колонии далеко не уедешь. Однако существует перспектива стать старшим надзирателем первого класса, как папаша Жоли, а это уже три тысячи пятьсот, или даже главным – с окладом четыре тысячи франков в месяц. Скажем по чести, имея три с половиной тысячи, медаль, крышу над головой и бесплатное питание, можно выкручиваться и даже откладывать кое-какие сбережения, дожидаясь отставки. Звали этого надзирателя, уроженца департамента Ионна, Антуан Буже.

Его коллега – тридцатилетний бретонец[130]130
  Бретонец – житель Бретани, исторической области на северо-западе Франции, населенной народностью кельтского происхождения.


[Закрыть] из Роскофа, бывший сержант береговой артиллерии, был человек жестковатый, но с холодной головой, спокойный и справедливый, обладающий чувством долга, высоко ценимый администрацией.

Однажды, почти в самом начале службы, он командовал баркасом, на котором неумело суетились матросы-каторжники. Один араб упал в воду. Кто-то из его товарищей прыгнул следом, желая спасти несчастного. Положение обоих было тем более ужасным, что ни тот, ни другой не умели плавать, а море в этом месте кишело акулами. Ни секунды не колеблясь, надзиратель Легеллек бросился в одежде в воду и, показав чудеса отваги и ловкости, спас арабов. Когда он покидал каторжную тюрьму на островах Спасения, бандиты и головорезы рыдали как дети.

Он тоже был женат и имел очаровательного сына.

Как старший по званию, Легеллек отвечал за обе смены.

В какой-то момент необычайное трудовое рвение каторжан стало угасать, тем более что оно было напускным, вызванным мыслью о заговоре, мыслью, бередившей им души. Они хранили молчание, обливаясь потом, тяжело дыша от усталости, а более всего – от волнения, вызванного тягостным ожиданием таинственного сигнала. Сигнала, который должен дать им свободу, который положит начало кровавой резне, убийству, уничтожению намеченных жертв.

Легеллек заметил, что узники внезапно впали в оцепенение, и, боясь, что намеченная работа не будет выполнена, прикрикнул, пользуясь привычными армейскими командами:

– На берег бе-гом!

Это означало, что перекура не будет, и надо снова приниматься за работу.

В этот миг снова раздался гудок «Тропической Пташки».

– Пора! – шепнул Бамбош Педро-Круману, следовавшему за ним как тень.

– Начинать сразу же? – спросил негр.

– Подожди, пока я не пущу кровь бретонцу. Как только он упадет, убей второго.

– Будет сделано.

– Эй ты, номер сотый, кончай болтать, берись за дело, – послышался спокойный голос Легеллека.

Слегка побледнев и понурив голову, Король Каторги направился к берегу канала для того, чтобы в свою очередь влезть в воду. Для этого ему надо было пройти мимо надсмотрщика, который, опершись одной рукой на тросточку, смотрел бандиту прямо в глаза. Подойдя к стражнику, Бамбош униженно сгорбился, но с вызовом вздернул голову.

Их взгляды скрестились, как два клинка.

Стражник интуитивно почувствовав, что ему грозит смертельная опасность, положил руку на рукоять пистолета.

Бамбош заметил это движение.

С неслыханным проворством и хладнокровием он прыгнул на охранника и, выхватив из-под блузы длинный нож, перерезал тому горло от уха до уха.

Несчастный пошатнулся и упал, обливаясь кровью.

– Вот она, расплата! – воскликнул Бамбош, потрясая ножом, окровавленным по самую рукоять. – Кто следующий? Айда, покончим со всеми! Браво, Круман!

Последние слова относились к Педро, набросившемуся на Антуана Буже. Нападение было столь стремительным, что тот, как и его коллега, не успел ничего предпринять для самозащиты. Безоружный негр просто прижал его к груди и стиснул. Объятие было таким сильным, что стражник, побледнев, не смог даже закричать. Он лишь прохрипел:

– Люси… Бедная моя женушка…

Ребра его затрещали, как будто его прижали к кабестану[131]131
  Кабестан – название вертикального ворота на судах речного флота.


[Закрыть], струйка черной крови вылилась изо рта.

Наслаждаясь тем, как белая плоть трепещет в его каннибальских лапах, Круман стиснул жертву еще крепче и, откинув назад голову и плечи, напрягся и сделал рывок. Послышался леденящий душу звук сломанных позвонков. Чудовище ослабило хватку. Тело надсмотрщика выскользнуло из смертельных объятий и, как тряпичная кукла, рухнуло на землю.

Каторжники хранили молчание – ни слова, ни крика. Разве что чуть слышное урчание – свидетельство омерзительной радости.

Покрытые тиной, они быстро выбрались на берег и столпились вокруг двух убитых, тела которых все еще конвульсивно дергались в предсмертной агонии. Хладнокровно, внешне не проявляя своих чувств, но с горящими от хищной радости глазами, одни по очереди начали вонзать окровавленный нож в поверженное тело, другие занялись вторым трупом – лупили его лопатами, кирками, заступами. Длилась эта расправа около пяти минут, и приняли в ней участие человек шестьдесят. Остальные жались поодаль, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь… не смея решиться… Бамбош презрительно ухмыльнулся и бросил:

– Пойдете с нами до места. Подождете, пока мы не сядем на судно. Я не желаю иметь в своей команде мокрых куриц. А вы, ребята, за мной! Следуйте за своим Королем, он сделает вас свободными людьми, миллионерами!

Дрожь энтузиазма всколыхнула толпу. Безмолвие изнуренных, покрытых тиной, забрызганных кровью молчаливых людей, делало их еще более устрашающими.

Бамбош занял место во главе колонны. Они пробирались между корнями гигантских прибрежных деревьев, прячась в их густой тени, и, как невидимки, крались в направлении бухты Фуйе.

От канала Лосса до устья бухты было всего тысячу двести метров.

Несмотря на рытвины, заболоченные отмели, ямы, поваленные деревья, расстояние это группа преодолела за четверть часа – так велико было лихорадочное желание бандитов вырваться на волю, что силы их многократно возросли.

Шлепая по грязи, как стая кайманов, они пересекли полузанесенный песком ручей Мадлен и помчались среди гигантских трав в бухту, где стояла на якоре «Тропическая Пташка».

На борту сразу же узнали прибывших.

– Давайте, – резко бросил Бамбош, – поднимайтесь на судно. Скорее, скорее, время не ждет. Через час здесь будет жарко.

Внезапно ему на плечо легла тяжелая рука, он обернулся и увидел Педро.

– Это ты, Круман? Чего тебе?

– Ничего. Прощай.

– Ах да, ты ведь остаешься здесь.

– Да… Здесь живет Мина. И я хочу белую женщину…

– Будь осторожен.

– Я ничего не боюсь!

– Долго еще жизнь в Кайенне и ее окрестностях не войдет в свою колею.

– В лесах столько тайников – Круману можно всю жизнь хорониться и носа не совать в Кайенну.

– Твое дело. Мне будет жаль, если ты из-за бабы наживешь неприятности, потому что ты славный парень, Круман.

– Я хочу белую красавицу и возьму ее, даже если мне придется погибнуть, – ответил негр, охваченный дикарским вдохновением.

– Как знаешь. Я, как видишь, оставляю свою милашку Фанни, которая присоединится ко мне только тогда, когда я буду в безопасности.

Бандиты обменялись рукопожатием, и негр исчез так проворно, как хищник, возвращающийся в свое логово.

Пока длилась эта краткая беседа, беглые каторжники ринулись на пароход, с которого члены экипажа спустили в нескольких местах шкерты[132]132
  Шкерт – тонкий, короткий пеньковый конец.


[Закрыть].

Не прошло и пяти минут, как все они погрузились на корабль и теперь толпились на палубе, загаженной вывозимым из Пара скотом, чей помет матросы не сочли нужным убрать.

На суше остались лишь заключенные, готовые вернуться в тюрьму и не принимавшие участия в убийстве охранников.

Взволнованные, восторженные, не смея верить в свое освобождение, беглые каторжники чувствовали себя как во сне, – сейчас они поплывут в то Эльдорадо[133]133
  Эльдорадо – легендарная страна, будто бы изобилующая золотом, серебром и драгоценными камнями.


[Закрыть], о котором их предводитель давно уже все уши прожужжал.

Беглецы, с бледными, исхудавшими лицами, поголовно бритые и безбородые, казались членами одной семьи. Они были схожи между собой, как негры. Общее ликование наполняло их души, общая надежда заставляла блестеть глаза, сердца учащенно бились от радости и алчности, все до единого они жаждали отмщения.

На борту судна Бамбош по-прежнему оставался непререкаемым лидером. Но так как он ничего не смыслил в навигации, на корабле был штурман – когда-то осужденный за кражу, а нынче освобожденный из заключения кайеннский мулат, которому было запрещено покидать пределы колонии. В его задачу входило выполнение маневров и определение направления.

Механик и два кочегара, тоже из бывших каторжников, оказались закоренелыми злодеями и продолжали поддерживать тесный контакт с каторжниками, отбывающими свой срок.

На борту было немного провизии, спешно завезенной накануне ночью. Среди провианта – четыре ящика сухих бисквитов, столько же – вяленой трески, почти триста килограммов соленого сала, пять бочек питьевой воды и две тростниковой водки по двести литров в каждой.

На носу были сложены дрова – стволы огромных прибрежных деревьев, предназначенные для растопки котлов. Куча выглядела довольно внушительно, но для более длительного рейса топлива бы не хватило. Однако штурман запасся пилами и топорами, с тем чтобы добывать древесину в пути, благо на гвианских берегах этих деревьев густейшие заросли.

Когда все каторжники поднялись на пароход, штурман скомандовал:

– Полный вперед!

Пароходик-развалюха, повинуясь штурвалу, астматически пыхтя и гремя железом, с видимым усилием отправился в путь.

– Корабль хоть прочный? – нахмурясь, спросил у Бамбоша юноша с лицом довольно тонким и умным, бывший, однако, на самом деле редким подонком.

– Что, боишься за свою шкуру, любезнейший Красавчик?

Юноша опирался на голое плечо мужчины лет тридцати со звероподобным лицом и мускулистым телом, который заметил, страстно поглядывая на юного дружка:

– Уж поверь мне, сейчас каждому следует беспокоиться о своей шкуре – ведь жизнь теперь может подбросить нам кое-какие удовольствия.

Заметив, что отношения между юношей и мужчиной были отнюдь не братскими, а это распространено на каторге, Бамбош с порочной улыбочкой коротко бросил:

– Прочный или непрочный, а надо, чтобы он продержался, пока не доставит нас до места.

Между тем корабль разворачивался довольно быстро, а, главное, все маневры производились с большой точностью. Повернувшись сперва носом на вест, сейчас он двигался к норду, чтобы выйти в открытое море, а там, вероятно, устремиться к ост-зюйд-осту, держась близко к берегу, насколько позволит осадка судна.

Бамбош подошел к штурвальному.

– Ты уверен, что мы идем правильным курсом?

– Ты меня что, за юнгу держишь?

– Да нет, это я к тому, что берега Гвианы очень трудны для плаванья. Достаточно неверного поворота штурвала или задеть килем скалистое дно – и всем нам крышка.

– Так в этом-то как раз моя сильная сторона – я за двадцать лет здесь все ходы-выходы изучил! А догонять нас никто не осмелится, даже если бы захотели.

– Ладно, старина. Я рассчитываю на тебя, а вознаграждение получишь по заслугам.

Судно закончило маневрировать и теперь неслось на всех парах со скоростью, неожиданной для изъеденного ржавчиной корпуса и надорванной машины.

– У нас есть три часа форы. Еще немного – и никакой стационер[134]134
  Стационер – так во французском флоте называлось судно, заякоренное у входа на рейд и ведущее наблюдение за окрестностями.


[Закрыть] нас не догонит. Пока они будут собирать команду, разогревать котлы, сниматься с якоря, мы будем уже далеко.

Кстати сказать, для бандитов пока все складывалось очень удачно.

Очевидно, ни убийства стражи, ни массового побега еще не обнаружили, так как не слышно было пушечных выстрелов. А те трусы, оставшиеся на берегу, у которых душа ушла в пятки, наверняка попрятались кто куда и вернутся назад только к вечеру, как нашкодившие школьники.

Словом, все шло отлично, и Бамбош, который, собственно, и не сомневался в победе, закричал в порыве энтузиазма:

– Вперед, ребята! Вперед в благодатную страну, где нет ни короля, ни закона! Мы создадим свое свободное государство – процветающее, крепкое, а уж развеселое какое! Мы будем в нем хозяевами! Вперед на Спорную территорию!