Текст книги "Похождения Бамбоша"
Автор книги: Луи Анри Буссенар
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)
ГЛАВА 38
Людовик Монтиньи был объят смертельной тоской. Вот уже два дня он не получал никаких известий от Боско и инстинктивно предчувствовал, что все пропало. Он мужественно готовился встретить неумолимую, безжалостную судьбу, которую ничто не могло изменить: ни молодость, ни чувство долга, ни любовь.
Было утро того дня, когда должно было состояться заключение проклятого союза, одновременно являвшегося смертным приговором и для него, и для женщины, которую он любил.
Пробило восемь часов, и интерн с последней надеждой ожидал весточки от Боско. Пришел почтальон, принес юноше газеты, научные брошюры, рефераты диссертаций его друзей с дарственными надписями. Но письма от Боско не было. Не получив письма, отнесенного горничной Фран-сины на почту, Людовик был уверен, что никогда больше не увидит Боско, что его скромный и преданный друг, так его любивший, сгинул, став жертвой своей преданности. Из его груди вырвался вздох.
– Бедняга Боско… – пробормотал он.
Вот ведь как бывает! – минутная лень приводит порой к неисчислимым бедам… Кто-то пишет важное письмо. Почтовое отделение располагается в ста метрах. Но тебе или жарко, или холодно, это зависит от времени года. Тебе лень выйти, сделать над собой небольшое усилие… Ты поручаешь это кому-то, кто, в принципе, человек порядочный. Но может оказаться просто небрежным растяпой.
Как бы там ни было, но Людовик не получил письма, от которого зависела и его собственная жизнь, и жизнь Марии.
Он был один в квартире, которую занимал вместе с отцом и сестрой. Девушка была слаба здоровьем, ей были назначены воды Баньера, поэтому брат отвез ее на курорт в Пиренеи.
Но одиночество не угнетало его, напротив, он чувствовал некоторое облегчение. Никто не помешает ему привести в исполнение свой роковой план. Ему не надо будет искать какое-нибудь пошлое местечко, где можно было бы умереть вместе с любимой. И Мария, дорогая его невеста, которую слепая судьба вырвала у него из рук, сможет, по крайней мере, испустить свой последний вздох среди ставших ему родными предметов, как бы проникшись духом его семьи.
Бегло просмотрев корреспонденцию, он оперся локтями о письменный стол и задумался. Мелькнула мысль написать отцу и сестре. Но безмерная усталость охватила молодого человека. Разглядывая несколько стоящих перед ним флакончиков с сильнодействующими ядами, он пробормотал:
– Зачем это нужно? Они поймут меня, когда найдут здесь наши тела… Бедняжка Мария!.. Скоро она придет сюда искать избавления… Совсем скоро, через несколько минут.
С улицы донесся шум автомобильного мотора. Медик бросился к окну и увидел стройный силуэт женщины под густой вуалью, переходящей через дорогу.
Нервные быстрые каблучки простучали сперва по гулким плитам парадной, затем – по ступенькам лестницы. И звук этот, возвещавший ему о приходе любимой женщины, бежавшей от непосильных цепей постылого брака, заставил Людовика побледнеть, а сердце его – бешено забиться.
Он открыл дверь, и Мария, подняв вуаль, предстала перед его взором во всем блеске своей неземной красоты. Когда она вошла, молодой человек почти не в состоянии был говорить, не мог подыскать слов и пребывал в каком-то почти болезненном экстазе. Он хотел взять ее за руку. Храбрая девушка, которую так называемое «светское» воспитание не смогло все же лишить естественности, раскрыла объятия и потянулась к его губам.
– Друг мой! Любимый! – говорила она ему, и голос ее дрожал. – Разве же я не ваша?
Она упала ему на грудь, а он, растерянный, заикаясь, лепетал слова любви, от которых у него спирало дыхание, приникал к ее губам и до боли сжимал ее в своих объятиях.
– О Мария, любимая… любовь моя… жизнь моя…
Она побледнела, у нее дух захватывало от того, что она без помех, без стыда могла признаваться в любви, на пороге смерти, готовой вскоре ее поглотить.
Людовик отнес ее на диван, усадил как ребенка и сел рядом. Он разглядывал ее горящими глазами и никак не мог насмотреться, и только случайная слеза иногда остужала пламя этого взгляда.
– Да, это я, это я, – шептала она и очаровательным жестом гладила его лоб и щеки. – Мне кажется таким естественным быть здесь рядом с вами, с тем, кого никогда не захотела бы покинуть…
– Теперь мы вместе на всю жизнь… Правда, жизнь эта была короткой…
– Как вы бледны!
– Это от волнения, оттого что я вижу вас…
– Как у вас бьется сердце!
– Это потому, что я люблю вас…
– О да, я знаю. И, судя по тому, как колотится мое, я люблю вас не меньше…
– Мария, любимая!..
– Людовик, любимый!.. О, как я счастлива с вами…
– Вам удалось убежать оттуда, от них… и не вызвать подозрений?
— Оказалось, нет ничего проще. В особняке Березовых все вверх дном. Горы цветов, неслыханные подарки… Драгоценности… кружева… туалеты… Такое изобилие, что я даже не знаю, чего там нет. Сестричка моя положительно свихнулась, полагая, что этот союз обеспечит мое счастье.
– Во всяком случае, этот проклятый союз явился поводом избавления…
– Если бы я его не ожидала с минуты на минуту, я не была бы так спокойна, даже весела.
И девушка продолжала щебетать, как птичка, перескакивая с одного на другое:
– Мой зять не знает, на каком он свете. Бедный Мишель! Какой он добрый! А дорогой маленький Жан, что за чудесный ребенок… Жаль, что он станет причиной нашей с вами смерти… Как все связано в этом мире… Не будь похищения малыша, не будь удара ножом, мы бы не познакомились, не полюбили бы друг друга…
Они болтали, без умолку описывали друг другу какие-то мелкие подробности своей жизни, прерывали рассказ лаской или поцелуем. Их можно было принять за парочку влюбленных, тайком сбежавших на свидание.
Никто ни за что бы не заподозрил, что свидание это было первым и что ни юноша, ни девушка не желали вернуться с него живыми.
Мария объяснила возлюбленному, что благодаря радостному беспорядку, царившему в доме Березовых, она имела возможность спуститься по лестнице, пересечь парадный двор и беспрепятственно пройти мимо швейцара, безусловно, принявшего ее за одну из служащих магазина, которые раз пятьдесят на дню сновали туда и обратно.
Никто, кстати говоря, не признал в девушке в скромном платьице и под густой вуалью виновницу торжества.
Затем она быстрым шагом прошла авеню Ош и наконец села в такси.
Вот и все.
– И вы не подумали, что им надо оставить записку? Несколько строк, объясняющих ваш побег. Назвать мотивы вашего… нашего отчаянного решения?.. – спросил Людовик.
– Нет, друг мой. Да и зачем? Вы думаете, они не поймут всего, когда найдут нас здесь… обоих… умерших в объятиях друг друга? – спросила девушка, чья решимость нисколько не ослабела.
– Ваша правда. Да и к чему говорить о других, когда нам осталось так мало времени для того, чтобы заниматься друг другом?
– Да, да, вы правы. Как мне хорошо здесь! Как я счастлива рядом с вами… Мне кажется, что все здесь мое, хотя я ни разу в жизни не была в этом доме…
– Это потому, что я сам принадлежу вам душой и телом, а стало быть, и все, что принадлежит мне…
– Да, должно быть, это так… Я чувствую себя здесь дома больше, чем в особняке Березовых… Здесь намного уютнее…
Юноша снова приблизился к возлюбленной и, воспламенившись от неизъяснимого очарования, которое она источала, стал покрывать ее безумными поцелуями. Она как бы погружалась в нежное забытье, она была сильна своей любовью, своей душевной чистотой, уверенностью, что она ни в чем не может отказать возлюбленному, ради которого жертвовала своей жизнью. А он, чувствуя, как безумный пыл желания поднимается в нем и мутит разум, дрожал всем телом. Он мог овладеть этим восхитительным созданием, отдававшим ему себя не только без сожаления, но с радостью…
Этот одновременно сладостный и ужасный день был последним, у них не было завтра, и Людовику нечего было опасаться ни собственных угрызений совести, ни упреков со стороны Марии, ни осуждения окружающих их людей.
Да, Мария может принадлежать ему телом, как уже принадлежит душой. Тем не менее он превозмог в себе эту мысль. Для чего это горячечное, стремительное удовлетворение своих желаний? Зачем все это, когда их любовь сейчас должна будет столь трагически и жутко оборваться? Наконец, для чего спускаться с небес, к которым уже стремятся их души?
И еще Людовик желал отдать дань почтительного преклонения той, которую он боготворил. Но тогда надо было, чтобы она, раз уж ей было отказано стать его женой, осталась его девственной невестой, мученицей своей любви.
– И вы ни о чем не жалеете? – спрашивал он девушку, прижавшуюся к его груди.
– Нет, друг мой, я ни о чем не сожалею, потому что жизнь для меня невозможна ни без вас, ни вместе с вами. Вдали от вас я умру от горя… Вместе с вами из-за запрета моих близких, из-за кривотолков и злоязычия, покорного предрассудкам света, я умру от стыда.
– Да, верно. Вы правы, моя дорогая. Нам не дано быть вместе, иначе нас поставят вне общества. Но какая ужасная необходимость!
– О-о, вы считаете, что так уж страшно умереть в расцвете сил, красоты, любви? Да еще и самим выбрать час своей кончины? Избежать роковой минуты, в ожидании которой, говорят, сжимаются от ужаса самые неробкие сердца.
– Мария, любимая! Я восхищаюсь вашей храбростью и мужеством, вашей решимостью.
– Но, – сказала она, заключая его шею в нежное и душистое кольцо своих рук, – мне не стоит никаких усилий быть храброй и мужественной. Ведь вы сами подаете мне пример. Скажите, друг мой, это будет очень больно?
– Ничуть. Я по своему усмотрению выбрал яды наиболее мягкие, но сильнодействующие… Мы почувствуем, как нас охватывает сладостное оцепенение и погрузимся в забытье, в благодатный сон… У нас еще хватит времени, чтобы слиться в последнем поцелуе… И больше мы никогда не проснемся.
– Как хорошо! Ведь именно так я и мечтала умереть – в ваших объятиях… Чтобы ваша голова была рядом с моей… Когда это случится?..
– Когда вы захотите. По-моему, чем скорее, тем лучше.
– Я согласна с вами. Однако я все же сожалею, что не оставила прощальной записки своей сестре Жермене и Мишелю. О, это не будет долго, я вас не задержу.
– Я тоже напишу отцу и сестре, единственным существам, которых мне жаль…
– Да, давайте напишем. Так будет лучше…
Он передал ей бювар, несколько листков бумаги, и они сели рядом за письменным столом.
Людовик лихорадочно набросал несколько строк, Мария же писала старательно, неторопливо, с хладнокровием и выдержкой человека, принявшего твердое и не подлежащее пересмотру решение.
«Жермена, – писала она, – родная, извини меня за то горе, которое я тебе причиняю. Но так надо. Для меня невозможно существование вдали от того, кого я люблю. Я даже не пыталась бороться, не стремилась победить эту любовь, ставшую моей жизнью и из-за которой я сейчас умираю. Не жалей меня, дорогая сестренка, я счастлива рядом с ним. И главное, не думай, что в том решении, которое мы сейчас приведем в исполнение, есть хотя бы доля твоей вины. Всему причиной фатальное стечение обстоятельств.
Прощай, Жермена! Прощай, Мишель! Прощай, дорогой маленький Жан! Не жалейте и не оплакивайте меня… Я счастлива, потому что умру с улыбкой на губах, рядом с тем, кого выбрала и чья душа вознесется к небесам вместе с моей, туда, высоко, в таинственные голубые пределы, которые и есть родина для бессмертной любви…
Я прошу тебя об одном, моя Жермена. Сделай так, чтоб и после смерти наши тела не разлучались, чтоб единая усыпальница приняла их.
Прощай, сестренка, я люблю тебя.
Мария».
Девушка сложила письмо, надписала адрес, положила его на видном месте на письменном столе и сказала возлюбленному, не сводившему с нее глаз:
– Теперь я готова.
– Еще несколько минут, прошу вас. Мне надо приготовить снадобья, которые подарят нам вечный отдых.
Он взял два стакана, налил в каждый немного воды, затем долил несколько капель светлой жидкости янтарного цвета, размешал смесь стеклянной палочкой, немного подождал и попробовал. У жидкости был легкий неприятный привкус, который он попытался устранить, бросив туда немного сахара и плеснув вишневой воды. Потом добавил в напиток прозрачной, как вода, жидкости, которая сразу же смешалась с ядом. Снова попробовал.
– Теперь хорошо. И доза точная – ни больше, ни меньше, чем требуется. Мы не испытаем никаких мучений. Вы готовы, Мария?
– Да, любимый, я готова, – храбро ответила девушка. Твердой рукой он протянул ей стакан.
Она тоже не дрогнула и, поднеся стакан к губам, до капли осушила содержимое.
В это же время Людовик без малейшего колебания залпом выпил свою порцию. Он взял любимую на руки, отнес ее на свою кровать и лег рядом. Обнявшись, прижавшись друг к другу, смешав дыхание, чистые духом, они предавались страстным излияниям, они пели извечную песнь любви, которую должна была оборвать преждевременная смерть…
Прошло десять минут. Они не страдали, но ощущали сладостное оцепенение, их слившиеся тела охватила восхитительная блаженная истома. Людовик приподнял голову и взглянул на Марию. Она улыбалась.
– Мария, я люблю тебя.
– Людовик! Я люблю тебя, – покорным эхом вторил девичий голосок.
ГЛАВА 39
Боско употребил оставшиеся два дня расчетливо и не без пользы. Он накрыл барона де Валь-Пюизо невидимой сетью слежки, до конца проник в тайну его двойной жизни. Короче говоря, полностью лишил негодяя возможности притязать на руку Марии.
Кроме того, он развлекался напропалую, как человек до сих пор всего лишенный, как темпераментный мужчина, падкий до плотских утех и наконец до них дорвавшийся.
Да и то сказать – ему встретилась прелестная женщина, обожавшая его со страстью идолопоклонницы и помогавшая ему, как мы знаем, всеми возможными способами.
К сожалению, красавица Франсина д'Аржан была немалой эгоисткой – она старалась узурпировать свободу своего драгоценного Боско, называемого Бэбером, полностью его поработить и присвоить.
Боско не очень-то и сопротивлялся, и, вместо того чтобы прямиком бежать к Людовику и рассказать ему все как есть, он ограничился тем, что написал ему письмо.
Письмо это он вручил горничной Франсины и наказал снести на почту, а сам, со всем своим нерастраченным пылом, кинулся в омут наслаждений.
А барон де Валь-Пюизо перво-наперво решил проверить, надежную ли сообщницу он имеет в лице горничной, благоволившей ему из-за тех подарков, которые он время от времени ей делал.
На этот раз он дал ей крупную сумму и потребовал, чтоб она докладывала ему обо всем, что происходит в доме Франсины, и передавала всю поступающую корреспонденцию.
Вот таким образом письмо Боско к Людовику Монтиньи и попало в его руки.
Он прочел письмо и холодно сказал себе:
«Пора принимать меры».
И бандит их, разумеется, принял, как человек, находящийся всегда настороже и никогда не могущий быть уверенным в завтрашнем дне.
Здесь следует искренне восхититься недюжинной организованности этого человека – у него хватало времени и на то, чтобы вести светскую жизнь, заниматься приготовлением к свадьбе, назначенной на завтра, а также руководить «подмастерьями», всюду поспевать, быть одновременно и Бамбошем, и бароном де Валь-Пюизо, короче говоря, одному выдерживать то, что было бы не по силам и четверым.
Тем не менее, несмотря на достойное изумления хладнокровие, в глубине души он чувствовал беспокойство и изо всех сил желал, чтобы ничто не воспрепятствовало его брачному союзу со свояченицей князя Березова. А когда он будет обладать этой женщиной, а также прекрасным приданым, обещанным князем Березовым, он сделает все возможное, чтобы предвосхитить возникновение малейшей опасности, пусть даже для этого ему придется уехать за границу и дать на время о себе забыть.
Пока все шло как нельзя лучше, и теперь, приблизившись к финишу, Бамбош нервничал и лихорадочно шептал:
– Завтра! Боже мой, завтра!
Боско же рассуждал следующим образом:
– Завтра, господин лжебарон, вам придется отказаться от всех ваших претензий и найти уважительный повод для того, чтобы разорвать помолвку и отменить свадьбу, иначе – берегитесь суда присяжных!
План Боско обдумал до мелочей. Завтра в восемь утра он явится к барону и прикажет ему немедленно под благовидным предлогом расторгнуть помолвку. Естественно, тот будет брыкаться, но одно из двух: либо барон пренебрежет приказом, и тогда Боско сдаст его властям, либо он попытается убить Боско. Во втором случае барон будет предупрежден: если Боско по той или иной причине исчезнет, подробнейшее досье, содержащее достоверные сведения как о Бамбоше, так и о бароне де Валь-Пюизо, будет передано надежным доверенным лицом начальнику сыскной полиции месье Гаро.
При таких условиях Боско мог быть совершенно уверенным в успехе.
И, сияющий, как человек, выполнивший свой долг, бывший бродяга очертя голову кинулся в вихрь развлечений.
Они поехали в театр, и Боско, уже изрядно подрастративший данные ему Людовиком четыре тысячи франков, заказал ложу в бенуаре.
Там, в ласковом полумраке, позволявшем видеть все, что происходило на сцене, не будучи видимым, он наслаждался и соседством с обворожительной влюбленной Франсиной, и одной из тех захватывающих драм, до которых так лакома парижская публика.
После спектакля они вернулись домой и сели ужинать.
Ужин прошел очень весело, Боско отдал ему должное – ведь он никогда не мог наесться досыта.
Была уже половина второго, в особняке царили покой и тишина.
В тот момент, когда Боско и его подруга собирались уже встать из-за стола и перейти в спальню, створки двери бесшумно распахнулись настежь и в дверном проеме появилась группа мужчин.
Боско сидел спиной к двери и ничего не видел.
Но повергнутая в безумный ужас Франсина, не в силах вымолвить ни слова, с блуждающим взором, выпрямилась с вскинутыми руками…
Заподозрив опасность, Боско вскочил, схватив со стола разделочный нож, и приготовился защищаться.
От группы отделился человек в черном и, распахнув на груди редингот[75]75
Редингот – длинный сюртук для верховой езды.
[Закрыть], показал трехцветную перевязь комиссара.
– Именем закона! – холодно возвестил он. – Следуйте за мной! Предупреждаю, что в ваших же интересах не оказывать сопротивления.
– Вы меня арестуете? – Боско оторопел до такой степени, что ему казалось – все это происходит не наяву, а во сне.
– Да, следуйте за мной.
И тут к Франсине д'Аржан, перед лицом грозившей любимому опасности, вернулся дар речи.
– Вы лжете! – завопила она, яростная и негодующая. – Никакой вы не комиссар! Комиссары не врываются в запертый частный дом среди ночи!.. Да еще затем, чтоб арестовать невиновного!.. Но даже если бы он был виновен… Смелее! Защищайся! Я крикну на помощь!.. У меня есть оружие!..
Она рычала, как львица, великолепная в своем гневе. Очень спокойно и корректно, жестом приказав ей замолчать, комиссар заявил:
– Мадам. – Он поклонился. – На этого человека, обвиняемого в преступлении, по всей форме закона подана жалоба.
– Я?! В преступлении?! – с сердцем прервал его Боско. – Я порядочный человек, и если кто-то утверждает обратное, то он – обманщик.
– Это дело ваше и прокуратуры. Я не судья. У меня инструкция, и я должен ее исполнять. Следуйте за мной.
– Ни за что! Нет такой инструкции, которая повелевала бы вам врываться в дом, подобно злоумышленникам, отпирая замки отмычкой!
– Повторяю вам: на вас поступила жалоба. А так как заявитель, отчасти являющийся хозяином этого дома, дал мне разрешение войти, то я действовал по закону.
При этом комиссар подался вперед, а из-за его спины выдвинулся бледный молодой человек.
И Франсине и Боско было довольно одного взгляда, чтобы узнать его: Малыш-Прядильщик!
«Ай-ай-ай! – думал Боско, скорее огорченный, чем взволнованный, потому что не испытывал ни малейших угрызений совести, – вот удар так удар, не ожидал».
– Ты?! – Нервы Франсины совсем сдали. – Это ты, противная обезьяна!.. Вот, значит, какую ты сыграл со мной шутку! Ты у меня за это еще наплачешься!
И вне себя от ярости, не владея собой, Франсина ринулась на Малыша-Прядильщика, чтобы задать ему привычную трепку, в которой была большая мастерица.
Внезапно комиссар и два полицейских расступились и на сцену вышел новый персонаж, до сих пор державшийся в тени.
Гонтран Ларами обратился к нему привычным для кутилы хамским тоном:
– Валяй, папаша, покажи свое жало. Ведь это ты заварил эту кашу.
– Господин комиссар, – заговорил старый Ларами, – исполняйте приказ вашего начальства и задержите этого человека.
– По какому праву?! – как одержимая вопила Франсина. – Я здесь у себя дома. Да, я с мужчиной, но разве я не могу себе этого позволить?! Ведь я свободна, не так ли? Я ведь не замужем за этим грязным типом, вашим сыночком!
Боско и Малыш-Прядильщик оказались в круге яркого света, который бросала на них висевшая на потолке электрическая лампа.
Комиссар, жандармы и сам старый Ларами оторопели. Никогда еще два человеческих существа не казались таким полным подобием друг друга, никогда еще один не был столь точной копией другого, а разительное сходство так не бросалось в глаза. Те же черты лица, тот же взгляд, одинаковые жесты, походка, голос.
– Я бы никогда в такое не поверил!.. – пробормотал старик, пока все остальные в молчании рассматривали молодых людей.
– Вот это да! Потрясающе! – воскликнул Малыш-Прядильщик. – В конце концов, мне-то плевать на все это… Но как забавно! Ведь папаша в свое время был изрядный потаскун!
– Не знаю, возможно, – отвечал ему Боско. – В любом случае папаша у меня был бы изрядный каналья, а братец – сволочь и прохвост!
– Я тебя не просил рисовать наши правдивые портреты. Скажи лучше, у тебя есть семья?
– Нету.
– А чем ты занимаешься?
– Не твоего ума дело. Ну, скажем, бродяга.
– Да, папаша, это явно твое отродье. Старый развратник, тебе ничего не говорит голос крови? Или у тебя в жилах кровяная колбаса?
Старый хищник мерил Боско полным ненависти взглядом и думал:
«Должно быть, ублюдок – сын Виктории. Да что ж это такое, неужели все мои выродки будут меня преследовать?»
Грубо, резко, категорично старик, нажившийся на страданиях своих рабочих, велел комиссару:
– А ну-ка давайте кончать. Забирайте этого типа! Вам был дан строжайший приказ от вышестоящих лиц. Господин комиссар, повинуйтесь!
То, чего сейчас требовали от полицейского, было не вполне законным. Но бедный служака попал в тиски в виде двухсот миллионов папаши Ларами.
– Вперед! – сурово повелел комиссар, кладя руку на плечо Боско.
В любых других обстоятельствах Боско предпринял бы отчаянную попытку сопротивления, пусть даже безнадежную. Он принял бы бой. Но сейчас от него зависела жизнь его друзей, и он не хотел отягчать своего положения. Наш герой был уверен, что стал жертвой мести Малыша-Прядильщика и что дело не может и не должно иметь тяжелых последствий. Он поцеловал Франсину долгим и страстным поцелуем и, будучи парнем предусмотрительным, нашептал ей на ушко кое-какие не терпящие отлагательств поручения. Она поняла и ответила шепотом:
– Да, любовь моя, можешь на меня рассчитывать. Малыш-Прядильщик скрипел зубами от ревности.
Хоть он и имел вид человека, смеющегося над всем на свете, на самом деле он был безумно влюблен во Франсину, и у него буквально разливалась желчь при виде того, какую страстную любовь девушка выказывает пленнику.
Боско, сопровождаемый четырьмя полицейскими, гордо прошел мимо отца и сына Ларами, смерил их презрительным взглядом и бросил на ходу:
– И подумать только, это мой милый папаша! А это рыло – братишка! Да, не такую я мечтал обрести семейку!
Ларами старший и Ларами-младший понурились под взглядом бродяги и вышли, в то время как Франсина, забившись в истерическом припадке, упала на ковер.
Малыш-Прядильщик с отцом сели в экипаж, Боско, комиссар и жандармы – в другой.
Последний миновал Елисейские поля, доехал до Нового моста, проехал его, прибыл на набережную Орлож и остановился перед башней того же названия.
Суровая низкая дверь захлопнулась с громким стуком.
За какие-то четверть часа Боско был заключен в тюрьму.