Текст книги "Похождения Бамбоша"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 32

Пробравшись в стан арпеттов, Боско даром времени не терял.

Хотя он, как намеревался, и не поставил «подмастерьев» себе на службу, но все же выведал очень важные вещи.

Во-первых, узнал, какую роль играл Малыш-Прядильщик в двойном несчастье, постигшем Леона и Мими.

Во-вторых, выяснил, где находится квартира-ловушка, в которой бедная Мими должна была подвергнуться скотскому насилию. Хоть Боско и не сумел предупредить жениха Мими, но успел спасти от грязных притязаний подонков бедную девушку.

Теперь ему следовало разыскать Леона, о котором ничего до сих пор не было известно, помешать Малышу-Прядильщику возобновить свои мерзостные преследования и вырвать Марию из лап де Валь-Пюизо.

Все согласятся, что задача ставилась почти не выполнимая для человека, у которого до сих пор и крыши-то над головой не было, и рассчитывавшего лишь на собственную изобретательность. Однако Боско не унывал и ринулся в бой очертя голову, как и во время вылазки к арпеттам.

Поначалу он собирался разрешить грызущий его вопрос: каким образом де Валь-Пюизо удалось разыскать ребенка князя Березова, какие рычаги тот повернул, какие силы привел в движение? Вернуть родителям дитя, которое, сбившись с ног, безуспешно искала вся парижская полиция! А барон тотчас же отыскал ребенка и представил к назначенному сроку!

Была ли тому единственной причиной его влюбленность в сестру княгини?

Думая про барона, Боско говорил себе:

«Уж я за тобой послежу, будь спокоен! Правда, кроме этого, много надо сделать!»

К несчастью, время торопило – как бы ни был неутомим Боско, вездесущ он не был.

И впрямь, только он не потерял здравого смысла в то время, как жестокая судьба разила его самых дорогих друзей.

В первую очередь следовало заняться Леоном. Боско попросил Людовика справиться в Управлении благотворительной медицинской помощи, не попал ли туда несчастный жених Мими. Быть может, он очутился в какой-нибудь больнице? Боско отказывался верить, что юноша мертв, как ему злорадно сообщил Соленый Клюв перед смертью.

Интерн кинулся на поиски, побывав предварительно у Мими и ее матери с визитом, в котором они очень нуждались.

Сколь ни тяжело было на сердце у него самого, Людовик попытался их утешать. Но утешитель из него был плохой – обе женщины были в отчаянии, а его собственное угнетенное состояние только ухудшалось.

Боско во второй раз попросил у него карт-бланш – предоставить несколько дней и дать всю имеющуюся наличность.

Не будучи богачом, отец Людовика имел порядочное состояние и обожал сьша. Юноша поведал ему историю своей любви к Марии, драматические перипетии, сопутствовавшие ее зарождению и надежды, которые он возлагал на этот союз. Отец одобрил выбор сына, однако опасался, как бы тому в последний момент не дали отставку. Вот почему, когда сын, совершенно убитый, сообщил, что все висит на волоске, Монтиньи-старший не очень удивился.

Стараясь утешить сына, старик спросил, чем может быть полезен.

– Мне нужны деньги. Много денег…

– Тебе хватит четырех тысяч франков?

– Думаю, что да…

– Держи, четыре. Дай Бог, чтоб они тебя поддержали. Людовик передал деньги Боско, и тот небрежно сунул их в карман, как будто всю жизнь ворочал миллионами.

– Как я понимаю, хозяин, это, так сказать, наши последние патроны, – бросил он с порога и удалился.

Людовик отправился на розыски Леона, Боско – на рынок Тампль.

Вместо того чтобы обратиться в Управление, интерн решил лично обойти все парижские больницы. Ведь в этом случае он получит сведения скорей, да и данные будут полнее – его коллеги знают всех своих больных, знают, в каком кто состоянии.

Людовик предполагал затратить на поиски максимум один день. Взяв такси, он велел отвезти себя на улицу Ларибуазьер. И тут случай помог ему.

Первый же интерн, к которому он обратился, его хороший приятель, сказал, что у него в палате лежит раненый, чьи приметы похожи на описание примет художника.

– Как он себя чувствует? – Людовик не в силах был больше терпеть.

– Немного лучше.

– Случай тяжелый?

– Чрезвычайно. Любому другому летальный исход был бы гарантирован. Но этот пациент чрезвычайно силен, может быть, выкарабкается.

– Ох, дружище, ты и сам не знаешь, какую радость доставляешь мне своими словами! Я интересуюсь им, как интересовался бы родным братом. Так что же с ним случилось?

– Многочисленные раны, кровоподтеки в результате чудовищных ударов. И проникающее ранение левого легкого. В течение суток он бредил. Сейчас немного успокоился, начал приходить в сознание. Словом, сам увидишь.

Войдя в палату, они с удивлением увидели у изголовья больного двоих мужчин.

– Смотри-ка, комиссар полиции и его верный пес, – не церемонясь брякнул друг Людовика. – Никак они от него не отцепятся. Вчера тоже около часа допрашивали! Я вынужден был в интересах больного запретить им снимать допрос. Можно подумать, из потерпевшего они подсудимого хотят сделать!

– Большей частью в этом и заключается роль полиции – заставить получивших удары платить за них тому, кто их нанес.

Приблизившись, они услышали вопрос комиссара:

– В каких отношениях вы состоите с Гонтраном Ларами, именуемом вами, как, впрочем, и всем Парижем, Малышом-Прядильщиком?

Медленно, с трудом ворочая языком, Леон отвечал, даже не видя полицейских, так как его набрякшие веки еще не могли разлепиться:

– Я не знаю… Гонтрана Ларами…

– И никогда его не видели?

– Видел… однажды… порвал ему ухо…

– Почему?

– Потому что… он оскорблял мою невесту…

– Обдумайте как следует ваш ответ. Вчера в бреду вы произносили его имя с огромной ненавистью, называли его злодеем, лгуном, вором, убийцей.

– Вполне возможно… видите ли… его семейка – те еще подонки… они на все способны…

Секретарь быстро записывал, и время от времени его умные и хитрые глазки бросали на больного внимательный взгляд. Иногда, слыша вопросы своего патрона, губы его кривила чуть заметная ироническая улыбка. Тот же вещал с большой важностью.

Слова Леона возмутили комиссара. Как?! Этот простолюдин так отзывается о людях, являющихся столпами общества! Тут и впрямь подумаешь, что у него не все дома!

Заметив интернов, полицейский продолжал, понизив голос, как если бы хотел дать им понять, что их присутствие нежелательно:

– Подумайте, ваши слова в адрес столь почтенных и уважаемых господ могут быть классифицированы как оскорбление личности, как диффамация…[71]71
  Диффамация – опубликование в печати сведений, хотя бы и соответствующих действительности, но могущих опорочить честь и достоинство того или иного лица.


[Закрыть]

– Плевал я на… – Леон все еще не вполне пришел в себя, мысли путались, он нервничал и конечно же не думал, к каким последствиям могут привести его слова.

– Берегитесь! Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей и требую, чтобы вы вели себя соответственно.

– А я требую, чтобы вы оставили меня в покое! Подумать только, я ослеплен… Едва слышу и еле-еле могу отвечать… Я пошевелиться не могу, все тело – сплошная рана… А в вас хватает варварства… меня мучить…

– Я представляю правосудие, к которому вы обязаны относиться с должным почтением.

– Да плевать я хотел на ваше правосудие… на всю вашу лавочку… на полицию, не сумевшую меня защитить, потому что я простолюдин…

– Записывайте, записывайте все это слово в слово! – восклицал комиссар, мгновенно возненавидевший полуживого раненого, еще не до конца вышедшего из лихорадочного состояния.

Вмешался друг Людовика.

– Осмелюсь заметить, месье, – сказал врач с отменной почтительностью и достоинством, – что вы не можете сделать этого несчастного ответственным за произнесенные им слова, в которых он не отдает себе отчета.

– Что?!

– Он абсолютно невменяем, и в случае надобности я смогу это подтвердить.

– Он рассуждает вполне здраво, и у него нет высокой температуры.

– Месье, вы можете быть образцовым комиссаром полиции, но позвольте мне усомниться в вашей компетентности в области медицины.

– Кто вы такой, месье?

– Дежурный интерн.

– И вы осмеливаетесь…

– Осмеливаюсь говорить как должно с комиссаром полиции. И излагать ему свои мысли. Точно так же я буду говорить и в присутствии генерального прокурора. Сейчас я представляю главного врача больницы. И завишу лишь от него и своей совести.

Устав от этой дискуссии, Леон впал в полудрему.

Людовик Монтиньи подошел к больному и, осторожно прикоснувшись к нему, заговорил ласково и с дружескими интонациями.

Тут только побагровевший и взбешенный как никогда в жизни комиссар ретировался со словами:

– Я еще вернусь! Этот тип обвиняет одного из самых уважаемых граждан Парижа в том, что тот якобы пытался его убить. Надо прояснить это дело. Воистину крепкая спина у Малыша-Прядильщика, если на ней пытаются рассесться все кому не лень!

С этими словами полицейские вышли не прощаясь.

– Нет, это уж слишком! – с возмущением воскликнул Людовик Монтиньи. – Этот хам вознамерился превратить в преступника честного, славного парня.

– Такое в обычае у этих людишек, – заметил его друг. – Но не беспокойся, я за ним пригляжу. Да я и без того заходил бы сюда не реже двух раз в день.

– Бедняга Леон! Несчастье обрушилось на него именно в день свадьбы! Невеста – она еще ничего не знает – будет навещать его. Считай ее моей сестрой. Не сочти за труд, проследи, чтоб ее к нему допускали не только в часы разрешенных посещений.

– Разумеется, дружище.

– И пусть она остается с ним как можно дольше.

– Да, да, да, месье Людовик, – вклинился в беседу сухой, задыхающийся голос Леона, слушавшего разговор двух коллег. – Мими, Мими, дорогая моя, бедняжка… Как вы оба добры!.. Как я вам благодарен…

И художник, как слепец, стал шарить в воздухе, пытаясь нащупать их руки. Молодые люди ответили ему горячим дружеским рукопожатием.

– До скорого, Леон, милый друг, – продолжал Людовик, – я спешу предупредить Мими. Будьте спокойны, вы еще будете счастливы, это вопрос времени.

И прибавил со вздохом:

– А я – никогда…

ГЛАВА 33

Придя на рынок Тампль и посетив одну из тех лавок, куда мог зайти оборванец в самых устрашающих лохмотьях, решительно каждый имел возможность выйти из нее одетым с иголочки. В Тампле не торгуют чем попало, никакого поношенного тряпья, никакой стоптанной обуви. Встречаются в продаже почти не надеванные вещи, производящие впечатление новых. От такой одежды и обуви отказались из каприза или потому, что владелец обнаружил маленький, почти незаметный дефект. Торговцы, дающие вам товар для беглого осмотра, станут заверять вас, что вещь еще лучше новой, и иногда это близко к правде. Отборная одежда из Тампля имеет как минимум одно преимущество: по ней не видно, что она только что вышла из рук своего производителя – туфли не так блестят, платья не стоят коробом, не имеют тех определенных складок, указывающих на их новизну.

Боско заставил приказчиков переворошить целую гору костюмов.

Он мерял, критиковал, торговался, сыпал скабрезными шутками, которые заставляли краснеть дочь лавочника, воспламеняли кровь его жены и в конечном итоге вызвали улыбку у всех присутствующих.

Решено было, что это комедиант, и ему стали выказывать ту благосклонность, которую парижане издавна питают к «бритым подбородкам».

Он выбрал два костюма – один для утра, другой, более поношенный, – для визитов и прогулок. Они ему очень шли, и, клянусь, в таком одеянии Боско имел вполне презентабельный вид.

Можно сказать, он выглядел совсем как юноша из хорошей семьи, особенно после того, как сменил обувь, надел перчатки, сделал у парикмахера прическу, обзавелся безукоризненным бельем. Бывший бродяга казался таким пай-мальчиком, что торговец, заручившись его обещанием и впредь быть постоянным покупателем, сделал ему большую скидку. Ко всему прочему Боско преподнес дамам розы, а хозяину и приказчикам предложил пропустить по рюмочке.

Торговец поблагодарил и сказал:

– Вы такой славный парень, что я угощаю.

– Согласен!

Чокнулись. Потягивая винцо, Боско спросил, не может ли хозяин обеспечить его еще и чемоданом, шляпной картонкой и небольшим несессером, в котором было бы все необходимое, чтобы «привести лицо и волосы в порядок».

– Я сразу догадался! – обрадовался хозяин. – Месье – актер?

– С чего вы взяли? – отвечал Боско, не говоря ни да, ни нет.

– По всему видно: по разговору, по походке, по повадке, по манере себя держать. И вот вам теперь требуются декоративная косметика, кисточки, тампоны, заячья лапка…

– Видно, что вы очень наблюдательны, – невозмутимо объявил Боско.

– Правда? И вы еще посетите нас?

– Всенепременно и с превеликим удовольствием!

Нимало не смущаясь, Боско попросил у дам разрешения их чмокнуть, пожал руку хозяину и, расплатившись, кликнул мальчика-рассыльного.

Он велел ему взять чемодан и нести его к ближайшей стоянке экипажей. Там он нанял извозчика и приказал отвезти себя в скромную с виду гостиницу на улице Амело.

Здесь Боско, по-видимому, знали, так как портье, ни о чем не спросив, сразу же отнес его чемодан в комнату на третьем этаже. Оставшись один, он раскрыл несессер, где лежали грим и всякие приспособления для его нанесения. Затем вытащил из кармана увеличенную фотографию и поставил перед собой. И со скрупулезным тщанием и ловкостью, выдававшими некоторую его опытность в такого рода делах, он, как говорят за кулисами, «сделал себе лицо».

Особенно старательно он обработал глаза: навел красным веки, изобразил темные круги под глазами и даже языком прищелкнул от удовольствия.

– Годится! Я с первого взгляда схватил, как сделать глаза ночного гуляки!

Все так же внимательно всматриваясь в фотографию, Боско продолжал свой монолог:

– Маленькая родинка на левой скуле… Вот и она… Проведем несколько неприметных линий на висках, у меня они не такие мятые… Немного губной помады… Прекрасно! Просто потрясающе!.. Однако у меня фигура поплотнее… Ну да ничего, я это уравновешу, подчеркивая утомленный вид оригинала… А теперь, Боско, вставай и вперед!

Наш герой переоделся, сунул в карман револьвер и бумажник, спустился по лестнице и вышел на улицу. Дойдя до бульвара Бомарше, он вновь нанял экипаж и велел отвезти его на улицу Прованс, 3.

Пока они ехали, Боско, по своему обыкновению, бормотал сквозь зубы:

– Ясное дело, он отправился проматывать свои денежки в Монако. Все утренние газеты об этом трубили. Боже милостивый, а что, если что-то помешало ему уехать?! Сколько шишек упадет на башку бедолаги Боско! Но смелее вперед! Ты работаешь на своих друзей, которые вытащили тебя из грязи, где ты барахтался, старина!..

К счастью, лошадка попалась довольно резвая, до улицы Прованс домчались быстро.

Набравшись храбрости, Боско заявил консьержу, что хотел бы говорить с господином бароном де Валь-Пюизо.

– Господина барона нет дома, – отвечал ему слуга с той почтительностью, которая заставила Боско подумать: «А я неплохо устроился в шкуре этого голубчика, очевидно, что меня действительно принимают за него; маскарад удался!»

– Как вы думаете, в котором часу он появится?

– Здесь находится месье Констан, он куда лучше меня может ответить на вопрос месье.

Месье Констан – это был Черный Редис, задушевный друг проклятого де Валь-Пюизо. Он приблизился и почтительно приветствовал Боско, в ответ высокомерно кивнувшего головой.

На самом деле славный парень отнюдь не был уверен в себе и ужасно трусил, что его разоблачат. И боялся не столько за свою голову, сколько за то, что в случае, если все выйдет наружу, он ничем, абсолютно ничем не сможет быть полезен своим друзьям.

В это время Черный Редис, как образцовый слуга, докладывал Боско:

– Господин барон будет очень огорчен, что не повидался с вами, месье. Но он полагал, что месье уехали в Монако. Думается, весь Париж в этом уверен.

– Ха, весь Париж! Я натянул нос этому сборищу хамов и проходимцев, которое именует себя «весь Париж»! – ответствовал каналья Боско.

– Месье волен в своих поступках, – почтительно отвечал Черный Редис.

– Вот и хорошо. Я здесь инкогнито, а весь этот сброд, меня доконавший, думает, что я в Монако. Никому ни слова, договорились?

– Месье может на меня положиться.

– Тогда держи парочку брючных пуговиц. – Боско протянул ему два луидора. – И ты держи, мокрица.

Черный Редис и консьерж рассыпались в благодарностях. Боско продолжал:

– Игра стоит свеч.

Черный Редис закивал с понимающим видом.

– Придает ли еще месье значение этому дельцу о крошке Мими и ее воздыхателе?

Сердце Боско дало сбой и бешено заколотилось. Скосив глаза, он украдкой бросил взгляд на консьержа и уклончиво ответил:

– Быть может…

– О, вы можете верить ему, он все знает… Господин барон использует его так же, как меня…

«Да, – подумал Боско, – этот барон де Валь-Пюизо, сдается мне, порядочная сволочь, судя по тому, какие у него подручные и какие порученьица он им дает!»

– А что стало с красоткой и ее приятелем?

– О, месье не знает?..

– Не знаю.

– Бедолага Костлявый, который так ловко переодевался женщиной, погиб.

– Да вы что?! Быть того не может!

– Погиб также Соленый Клюв…

– Не знаю такого, – уверенно заявил Боско.

– Мы так его называли потому, что он любил держать под языком кристаллик соли. Да нет, месье его прекрасно знает – это Жюстен.

– Жюстен?..

Из страха все погубить, Боско прикусил язык. «К чему он клонит?» – размышлял он.

– Ну, это же лакей господина барона, который служил у мадам Франсины д'Аржан.

– Ах, незадача! Он был красавчиком, этот ваш сутенер Жюстен! Так, говоришь, его убили?

– Его самого. Он вам известен, ведь он состоял на службе у барона.

– Но потом куда-то запропал. Я думал, его списали на берег…

– Его, как и Костлявого, убил Боско…

– Кто? Боско? Это тот грязный бродяжка, надувший и полицию и судей в деле Березовых?

– Именно он! Но он приговорен! Мы знаем где его найти, с ним дело ясное… Когда твой противник Бамбош…

На этих словах консьерж кашлянул, как бы предостерегая Черного Редиса от лишней болтовни.

Тот понял намек и замолчал, опасаясь, что и так ляпнул лишнего.

Удовлетворенный результатами опыта, в восторге от того, что так хорошо сыграл свою роль, Боско удалился, провожаемый низкими поклонами слуг.

Выйдя из привратницкой, Боско намеревался направиться в сторону Шоссе д'Антен. Он думал:

«Я так хорошо влез в шкуру Малыша-Прядильщика, что эти кретины ничего не приметили. Если он еще недельку пробудет в Монако, я всех выведу на чистую воду. Остается только узнать, сумею ли я провести барона де Валь-Пюизо».

Но он и на два шага не успел отойти от дома, как его заставил обернуться шелест женской юбки.

Он услышал слова, произнесенные вполголоса Черным Редисом:

– Я уверяю вас, мадам, что господин Гастон Ларами находится здесь, в Париже.

– Ну, это уж слишком! Хорошенько ж мы посмеемся! – Женский голос срывался от ярости. – Мне скрывать нечего, и мне плевать на него, хоть он и Малыш-Прядильщик!

– Почел своим долгом уведомить мадам.

– Благодарю. Держите, это вам за труды.

Боско, скорее заинтригованный, чем испуганный, остановился, ожидая, чем кончится это таким странным образом начавшееся приключение.

Женщина настигала его, стуча каблучками по мостовой. Она накинулась на него, как фурия, глубоко вонзив в его руку свои розовые ноготки.

– И впрямь, господин Драный Башмак, – зашипела она низким голосом, – и эта харя осмеливается за мной шпионить!

– Я?! Да как вы можете такое говорить?! – вопрошая себя, как бы ему выпутаться из этого недоразумения, защищался Боско.

– Грязная тварь, я застаю тебя у дверей де Валь-Пюизо, где ты судачишь с его холуями!.. Даешь в лапу его прихвостням, чтоб они фискалили, ябедничали на меня!

– Неправда!

– Ну тогда скажи, что ты здесь делаешь, когда весь Париж, кроме меня, твоей любовницы, уверен, что ты в Монако.

«Вот те раз! – подумал Боско. – Так это и есть Франсина д'Аржан! Надо срочно шевелить мозгами, иначе мне каюк…»

– Что молчишь, поганец?

– Я опоздал на поезд. – В тоне Боско звучала издевка.

– С тех пор прошли сутки.

Она все так же крепко держала его за предплечье и увлекала в сторону храма Святой Троицы.

– Кажется, я не зря потратил это время – сцапал тебя после того, как ты провела ночь с де Валь-Пюизо!

Эта атака, предпринятая наугад, произвела на красотку такой эффект, как будто ей выстрелили над ухом из карабина.

Боско с лету угадал истину, как если бы знал, что кокотка неравнодушна к барону и опрометью помчалась к нему сразу же после отъезда Малыша-Прядильщика.

Хоть Франсина и любила Гонтрана Ларами как собака палку, сколько б ни хорохорилась, она очень дорожила своим положением содержанки миллионера, осыпавшего ее золотом. Она содрогалась при мысли, что может разом все потерять, быть обреченной на жалкое существование, и спрашивала себя, что же она станет делать, ежели он в очередном приступе злобы, к которым был склонен, внезапно ее бросит.

– Да как ты можешь говорить такое! Чтоб я тебе изменила?! К чему? По какой причине?!

– Ну, тут ты не постесняешься! К чему? Да к тому, что ты втюрилась в барона. И решила позабавиться. Ведь у тебя блуд в крови.

– Ну что за глупости! Клянусь тебе – это неправда!

С настоящим Малышом-Прядильщиком такая смехотворная защита не прошла бы. Гонтран Ларами любил лишь тех женщин, которые третировали его и держали в ежовых рукавицах. Если Франсина, вместо того чтобы нападать, стала бы оправдываться, это означало бы ее погибель. Но она и впрямь была так потрясена этой неожиданной встречей, что ей необходимо было некоторое время, чтобы оправиться.

Боско, уверенный, что сохранил свое инкогнито, заговорил холодно и ехидно:

– Значит, ты пошла к барону и провела с ним ночь? А свечку держала его мамаша!

– О нет, Гонтран, не говори ерунды! Кроме того, ты не знаешь его матери… Жалкие останки Бог знает чего, я бы сказала, продавщицы готового платья… Невольно задаешься вопросом: неужели она в самом деле его мать?

«Эге, – подумал Боско, – а ведь я с ней недаром время теряю… Думается мне, что мамаша наемная, как дуэнья у актрисы или танцовщицы».

– А он-то сам, между нами говоря, настоящий ли барон? В любых других обстоятельствах Франсина д'Аржан взорвалась от негодования и разразилась бы бранью. Однако, попав в ловушку, боясь, чтобы Гонтран не узнал правды, она преспокойно пожертвовала бароном, надеясь тем самым смирить не только гнев Малыша-Прядильщика, но и пролить бальзам на его самолюбие.

– Он?! Никто не знает, где этот пройдоха раздобыл себе баронский титул. Никому не известно, чем живет! Возможно, сутенерством? А может, и чем похуже?

– Ну ты и скажешь, черт подери, Франсина! – вскричал Боско, до такой степени войдя в роль, что стал искренне чувствовать себя Малышом-Прядильщиком.

– Конечно, еще бы! Вспомни эту грязную историю с колье…

– Да, колье… – подхватил Боско, не имея ни малейшего понятия, о чем идет речь.

– Так вот, в глубине души я всегда была уверена, что это он его украл!

– Не может быть!

– Может. И вот поэтому-то я и отправилась сегодня к нему… Но я не спала с ним, нет! Клянусь прахом моей матери! Подумай только, голубчик мой, украшение стоимостью шестьсот тысяч франков!

– Да что там, сущие пустяки! – небрежно уронил этот дьявол Боско, к которому все больше прилипала кожа его двойника.

Они дошли до сквера перед церковью Святой Троицы.

Боско желал одного – отделаться от Франсины и отправиться по своим делам и в первую голову взять под пристальное наблюдение дом барона.

Наш герой узнал сегодня достаточно и очень боялся, как бы Франсина не заподозрила подлог.

Увидя, что он не собирается сегодня с ней оставаться, она, естественно, испытала сильнейшее желание его удержать.

– Ты, разумеется, поедешь ко мне? – В ее тоне звучала настойчивость.

– Э-э, нет.

– Так куда ж ты тогда направляешься?

– Да так, погуляю за городским валом. Поброжу в одиночестве, лишь бы меня не осаждали все эти скоты, что тычут в меня пальцем и вопят: «Ба! Кого я вижу! Малыш-Прядильщик!»

– Поедем со мной!

– Нет! Не для того я пропустил поезд на Монако, чтоб ко мне приставали. До завтра!

– Нет, мы поедем немедленно!

– Нет! Нет и нет!

– Ну, так я устрою ужасный скандал!.. Я стану кричать! Вопить!.. Я тебе вцеплюсь в физиономию! Пусть нас заберут в участок!

При мысли, что его могут арестовать, допрашивать, обнаружить смелую мистификацию и то, что он надел личину другого человека, Боско содрогнулся.

«Ладно, пока придется покориться, – решил он. – С этими сумасбродными женщинами не знаешь на что и нарвешься».

Видя, что он молчит, Франсина кликнула извозчика. Она сама открыла дверцу, впихнула оглушенного всем происшедшим Боско в карету и приказала вознице:

– На улицу Юлэ! Я покажу, где остановиться. А ты, милый мой Башмачок, – мой пленник.