Текст книги "Очищение огнем (тематическая антология)"
Автор книги: Лу Камерон
Соавторы: Фред Стюарт,Поль Андреотта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
Глава 5
Мне нравилось, что Марк говорил, только когда его спрашивали. Он еще тут, а вы уже забыли о нем. Через плечо перекинуты две камеры: «Хассельблад» для цветной съемки, «Контафлекс» – для черно-белой. И всегда под рукой черная сумка с линзами. Марк часами протирал их носовым платком, дышал на них и смотрел на свет: не осталось ли отпечатков пальцев или пылинок – лишь затем, чтобы засунуть линзы обратно в сумку. Он всегда бродил где-то поблизости, и то тут, то там слышалось щелканье затвора. Можно было внезапно обнаружить его застывшим в какой-нибудь необычной позе, например, лежащим на спине прямо у твоих ног. Тонкие губы, длинный нос, очень выразительные серые глаза и длинные с проседью волосы делали Марка красивым и загадочным. То ли ему было все до лампочки, то ли, наоборот; он воспринимал все ужасно серьезно, и внешнее безразличие лишь скрывало огромную сосредоточенность – я никогда не мог понять.
После трех пересадок мы наконец добрались до места. Было девять утра.
В этом глухом городе станция была пустынна, как и все остальное, и от станции шла длинная липовая аллея. Кроны деревьев смыкались, образуя сплошной зеленый свод. Прекрасная картина.
– Значит, вы вернулись? – сказал хозяин гостиницы. – Надолго останетесь? У нас свадьба в конце недели. С пятницы все будет забито.
Я сказал, что мы останемся на два дня, и он дал нам двухместный номер. Едва мы очутились в комнате, Марк занял позицию у окна и начал снимать собор. Потом он спросил, не могли бы мы выйти и взглянуть на этот собор под другим углом.
– Мы приехали не для того, чтобы фотографировать собор, – сказал я.
– Он очень красив.
– Таких не меньше пятисот во Франции.
– Расскажи, в чем тут дело, Серджио. – Он всегда называл меня «Серджио». – Берни почти ничего не объяснил. Какая у тебя цель?
– Не знаю.
– Берни говорил что-то о девушке, которая живет одна в большом доме. И это вся история?
– Более-менее.
– И что в ней особенного, в этой девушке?
– Очень хорошенькая.
– Во Франции пять миллионов хорошеньких девушек.
– Идея Берни, не моя, в том, что девушка, город и… окружающая обстановка – все это связано воедино.
– Некая картина Франции, так?
– Не совсем. В здешних краях есть волшебные источники, колдуны, легенды…
– И ты хочешь, чтобы я снимал легенды?
– Три тысячи жителей, – прочитал я вслух, открыв путеводитель. – Средняя высота сто семьдесят четыре фута. Отдельные холмы достигают пятисот девяти футов. В ясную погоду можно видеть Пиренеи, которые находятся в сорока восьми милях отсюда. Главный источник дохода сельское хозяйство. Фруктовые сады. Сосновые леса. Незначительные остатки архитектуры римского владычества. Развалины средневековых укреплений. Нормандские вторжения в девятом и десятых веках. Испанское вторжение в шестнадцатом веке.
– И что дальше?
– Все.
– Но зачем конкретно ты приехал, Серджио? В чем твоя идея?
– Идея в том, что у здешних ящериц женские тела, а луна на самом деле из зеленого сыра.
– Нет, серьезно.
– Я знаю не больше твоего.
– С чего же мы начнем?
– С начала. Берни интересует девушка.
– А тебя?
– Меня тоже.
Мы нашли ее во фруктовом саду – в клетчатой рубашке, бежевой юбке, зеленом шифоновом шарфе. Птицы устроила вокруг нее адский шум. Тереза срывала листья латука.
Она выпрямилась. Ее фигура отбрасывала колеблющуюся косую тень. Марк начал снимать с выдержкой 1/28, но перешел на 1/135, когда мы подошли ближе.
– Что случилось? – спросила она, глядя на него. С Терезой – как я мог забыть? – все было не так, как со всеми. Она не проявила ни малейшего интереса к ответу на мой вопрос (Мой приятель хочет сделать несколько снимков для газеты, кое-какая дополнительная информация, если не возражаешь. Разве я не обещал, что мы скоро снова увидимся? Но ты, кажется, не очень рада? Я, конечно был…) и, указав на плодовое дерево, объявила:
– У нас будут вишни в сентябре. Только тут она впервые взглянула на меня и улыбнулась – Марк за моей спиной снимал уже при 1/250.
– Я ждала тебя, – сказала она. – Мне приснился сон прошлой ночью.
Она взяла меня под руку, и мы стали бродить по полянам.
«Этого не надо, – говорил мой взгляд Марку, – Вырежь сцену встречи трагических любовников во втором акте, когда они гуляют, не подозревая, что их ожидает скорая смерть».
Между тем Тереза рассказывала свой сон. В город прилетели птицы. Их вожак разыскал мэра и сообщил, что они намерены расположиться на ночлег в сквере; пусть каждый житель принесет веточку, щепку или кусок проволоки для постройки гнезда. Птицы очень устали после дневного перелета и не могут собирать все это сами в такой поздний час. И так далее.
– Тогда я выбрала самую лучшую ветку в саду и пошла к скверу. Но когда я проходила мимо большого магазина, у меня возникла идея. Я зашла и спросила, где у них игрушки для птиц.
Марк перестал снимать и шел рядом с нами. Я поймал его взгляд, словно говоривший: «То ли еще будет».
– И все игрушки для птиц появились на витрине, – продолжала Тереза, сорвав ветку с дерева. Я решил играть в ее игру.
– И на что были похожи эти игрушки для птиц?
– Всех форм и всех цветов, как их песни.
– Но причем тут мое возвращение?
– Подожди.
Она говорила серьезно, почти торжественно. Звуки ее голоса накатывались волнами – и такими же волнами колыхалась рожь, через которую мы теперь шли, стараясь не топтать колосьев.
– Когда я пришла к скверу, там уже было построено огромное гнездо – от собора до гостиницы. Все птицы сидели внутри, и вдруг одна из них подлетела ко мне. Она была такая большая, темная, очень красивая, и я дала ей игрушку.
– Как у тебя со стариком Фрейдом? – поинтересовался я.
– Подожди… После этого был какой-то провал. А потом я осталась в сквере одна. Рассвело. Птицы уже улетели. И мне хотелось только попасть в гнездо. Я знала, что это запрещено и даже приведет к несчастью, но не могла устоять. И когда я оказалась в самой глубине гнезда, оно стало медленно-медленно закрываться надо мной. Тогда я позвала на помощь ту птицу…
– Ту, которой вы дали игрушку? – вежливо осведомился Марк.
– Да.
– И он пришел, этот тип? – спросил я.
– Да. Ты пришел.
– У нее не все дома, – сказал Марк вечером за обедом. Как мы провели день? Я ни о чем не думал… Огромные клочья чистого неба плыли над нашими головами, когда мы гуляли под палящим солнцем. От ее тела исходил запах теплого нетерпеливого животного. Мы остановились в прохладной тени у ручья. Глубокая зелень листвы отражалась в глазах Терезы. Она присела на корень дерева, в ней чувствовалась какая-то скрытая, бесцельно накопленная сила. Когда мы пересекали небольшой перелесок, ее голая рука защищала меня от веток, и я ловил эту руку, целовал кончики пальцев и задавал себе абсурдный вопрос: виноват ли я в том, что мне так хорошо?
Когда я вернулся в сад в дремотной тишине полудня, ленча в программе не было, – судя по всему, собиралась гроза. Марк с довольным видом начищал свои фильтры, надеясь пополнить коллекцию живописных картин неба. Потом – Бог знает, говорили мы о чем-то или нет – солнце опять вернулось на небо, а я не заметил, как это произошло, и в саду засмеялись птицы. Позднее, когда последний луч солнца медленно покинул лужайку, небо внезапно стало темно-синим. Я уловил едва ощутимый запах оранжереи, – перегной, торф, черви, копошившиеся среди гниющих листьев, – невдалеке прошел садовник Фу, прижимая к груди целую охапку горшков с дрожавшими цветами. И лето словно превратилось в зиму.
– Теперь я кое-что понял, – сказал Марк.
– Что именно?
– Почему ты вернулся, и почему я здесь. Я – алиби, не так ли?
– Я вернулся не по своей воле, Марк.
– Эта девочка хочет тебя. Она похожа на кошку во время течки. Знаешь, что я собираюсь сделать завтра, Серджио? Пойду повидаюсь с этим целителем – и прекрасно управлюсь сам. Чем плоха программа?
– А что предлагается мне?
– Тебе предлагается переспать с ней. И поскольку, я лишь молча водил вилкой по тарелке, он спросил:
– Что-нибудь не так?
– Да.
– В чем дело, Серджио? Скажи мне. Это из-за Ким? Послушай, не мое дело давать тебе советы, но… сколько тебе лет, Серджио? Тридцать три? Тридцать шесть? Ладно. Во всяком случае, я старше тебя. Послушай опытного человека: в жизни тебе будут нужны только воспоминания. В конце концов, это единственное-, что…
– Марк, – сказал я, подняв глаза, – она слишком много для меня значит.
– Что ты имеешь в виду?
– Не знаю.
– Ты как будто боишься…
– Оставь меня в покое.
Я бросил салфетку и отправился спать. Марк пришел много позже. Он был пьян.
– Ты оказался прав, Серджио. Можно мне включить свет? Ты не спишь? Ты оказался прав, здесь происходят странные вещи. Во-первых, послушай…
Он споткнулся о кровать и сел мне на ноги.
– Это местное песочное вино – настоящее чудо. У меня и правда все горло как в песке. – Он почесал свое горло. – Послушай, детка, я обошел всю местную знать и выпил и ними со всеми, но это только для того, чтобы помочь тебе. Вот так. Погоди-ка минутку, мне надо выпить стакан воды, чтобы промыть этот песок.
Он опять споткнулся об угол кровати, ухватился за раковину и стал пить прямо из крана.
– Во-первых, дядюшка Бонафу был замешан в другом деле, более серьезном, чем это, шесть лет назад. Я точно не понял, что там случилось. Два человека погибли – расплата за старые долги, в чикагском стиле, понимаешь? Там было какое-то наследство и так далее. «Убийство на расстоянии». Тебе это неинтересно? Или интересно? Теперь девушка. – Он подошел к кровати и, сделав мне козу, продолжал. – Ее родители погибли в автомобильной катастрофе. Это официальная версия. Люди говорят – но чего они только не говорят, Серджио? Есть две другие версии. Несчастный случай произошел, когда они ехали в деревню… Серизоль. Смотри, как я точен. Машина налетела на платан и разбилась в лепешку. И дедушка – ей тогда было восемнадцать находилась в машине. Но осталась цела и невредима. Теперь слушай внимательно. Только после седьмой бутылки они мне все это выложили. Ее мать страдала от неизлечимой болезни… По одной версии, – ты следишь за мной? – ее отец, двоюродный брат Бонафу, убил жену и представил ее смерть как…
– Марк, – сказал я, – ради Бога, заткнись и иди спать.
– Но это еще не все! Эти люди там, в долине, – все совершенно ненормальные. Здесь как раз вплетается история садовника. Имею честь сообщить тебе, что садовник мертв. По непроверенным данным. Стал призраком в тысяча девятьсот сорок третьем, когда был совершен обряд освящения. Ты не хочешь послушать историю о святилище? Одна из величайших страниц в истории Сопротивления. Ты знаешь, сто такое святилище? Я не знал. Один старик объяснил мне за стаканом вина. Святилище – это святые места. Посвящаются обычно Богу. Любому богу. Но могут быть посвящены и дьяволу!
– Продолжим завтра утром, – объявил я, выключая свет.
Я слышал, как он раздевается в темноте и невнятно бормочет:
– Это очень удобно: посвящаешь святилище дьяволу, и, когда кто-то другой входит туда без твоего разрешения, он падает замертво. Так и попались три немца, лейтенант и двое рядовых. Значит, ты приехал за легендами, Серджио? Отлично, мы попали куда надо. Это уж точно.
На следующий день жара стала невыносимой. В три часа разразилась гроза, и мы укрылись в хижине. На этот раз Тереза не стала разжигать огонь. Она только молча прижалась ко мне, и ее кристально ясные глаза стали темно-зелеными. До этого были всякие расспросы: ее жизнь, детство, планы на будущее, взгляды. Я рассказал о себе (служил в армии, в том числе восемь месяцев в Алжире, женился и так далее). Мы говорили обо всем, что когда-то чувствовали, любили, ненавидели, желали, или только думали, будто говорим, потому что на самом деле не придавали значения словам – они лишь отвлекали наши мысли от того, что неизбежно должно было произойти. И оно произошло. Именно там, в хижине, когда первые капли дождя упали на крышу и листья деревьев, мы поцеловались во второй раз. Первым был тот едва ощутимый трепет ее губ. Потом моя рука осторожно скользнула за ворот ее зеленой блузки – в то время, как она гладила мое лицо: два легких нежных пальца коснулись моего лба, потом носа и губ. С усердием слепого я в мельчайших подробностях изучил ее груди, прежде чем увидел их – жемчуг, сияющий в раковине – после того, как внезапным движением она отвела назад плечи и, изогнув спину, помогла мне сбросить ее блузку. Когда она разделась до пояса, я взял обе ее руки и поднял над головой. Мои губы зарылись в волнующий клочок волос подмышкой, затем, поднимаясь к шее, подобрали по пути каплю пота, пока вновь не слились с ее губами. В эту минуту я понял – я почувствовал это впервые в жизни, – что каждая частица наших тел предназначена и уже давно подготовилась к этой церемонии.
Все время во Вселенной принадлежало нам. Бесконечное время простиралось вокруг и струилось внутри нас. Внезапно резкий запах поднялся от ее лобка, тотчас смешавшись с запахом гниющего сена. Когда моя рука быстро опустилась к ее бедрам, я был приятно удивлен, обнаружив, что она уже расстегнула юбку. Я спустил ее юбку вместе с трусиками. Это движение, которое часто представляло для меня большие затруднения и неудобства, стало andante amoroso второй части симфонии. Оставалось одно препятствие – как избавиться от моей одежды? Но охвативший меня жар расплавил ее, и она слетала сама, словно пыль. Когда наши обнаженные тела соприкоснулись и пришел конец нашей невыносимой разделенности, я спросил ее глаза в последний раз, и они ответили мне спокойно, прежде чем закрыться. Потом ее губы шевельнулись:
– Уже так поздно, – произнесла она, и эти три слова превратились в едва заметную зыбь в застывшем воздухе.
В тот вечер, укладывая в чемодан пижаму и туалетные принадлежности, я сказал Марку:
– Помоги мне, придумай что-нибудь.
– Не беспокойся, Серджио. Можешь на меня положиться.
Марк также был удовлетворен проведенным днем. Он подружился с Бонафу, который почему-то хотел сфотографироваться во всех мыслимых ракурсах.
– Он такой же комедиант, как и все остальные, – сказал Марк, – я даже видел, как он пытался загипнотизировать паралитика. Но самое удивительное – вот, смотри!
Он вытянул свою левую руку.
– Она у меня никогда полностью не распрямлялась что-то там в суставе, какое-то затвердение связок. Он сразу заметил и предложил вправить. Взял мою руку, тряхнул ее несколько раз и поставил какую-то припарку на локоть. Потом положил обе руки мне на крестец… Крестец и локоть – вроде никакой связи, но я сразу почувствовал во всем теле чудесное тепло. Как будто кровь закипает. Очень приятно.
Марк упаковал свой небольшой чемоданчик и легко поднял его левой рукой.
– Видишь, раньше я так не мог. – Потом он осторожно уложил в черную сумку свои фотопринадлежности. – Переезжаешь к ней?
– Да.
– Надолго собираешься остаться?
– На несколько дней. До конца недели.
– Но теоретически ты еще в отеле? Я имею в виду, если они захотят тебе позвонить.
«Они». Мне понравилось множественное число. «Ими» могли быть только Берни или Ким.
– Скажи «им», что они могут позвонить мне во время ленча. Я здесь буду питаться. По крайней мере днем.
– Почему бы тебе не позвонить самому? Это гораздо проще.
– Не хватает смелости, Марк.
– И ты действительно считаешь, что таким образом получишь суперисторию?
– Это весьма обширная тема, – уклончиво ответил я. Ощущение радостной легкости и свободы от какой-то ответственности не покидало меня с тех пор, как я решил остаться (с тех пор, как она решила за меня).
– Но завтра – последний срок, Серджио. У меня как раз осталось время проявить пленку.
– У них есть моя первая статья. Другая пойдет в следующий номер.
– Значит, это история в несколько серий?
– Кто знает. Мы заключили кровавый договор.
– Что?
– Мы смешали нашу кровь. Это значит, что теперь ничто не сможет нас разлучить.
– Ты не шутишь?
– Нет. Посмотри.
Я показал ему след от укола, который был виден на кончике моего мизинца, и рассказал, как Тереза взяла булавку, проколола сначала мой, а потом свой палец, затем, бормоча какое-то заклинание, приложила их друг к другу и немного повращала, чтобы кровь смешалась. Похоже, Марку не очень понравилась эта затея, но он постарался не подать вида.
– Попрощайся за меня. Мне уже некогда ее навестить. Он закинул на плечо свою сумку и взял чемоданчик.
– Чао, Серджио. Ты все-таки остерегайся.
– Остерегаться чего?
Он не ответил и стал спускаться по лестнице. Мы оплатили счет в холле. Я сообщил Ларагэ, что мой друг уезжает, а я нашел комнату в городе. Если на мое имя придут какие-то письма, пусть оставит их для меня, если же кто-нибудь позвонит, пусть скажет, чтобы перезвонили в любой день во время ленча. Это было в пятницу.
– Я буду в Париже в понедельник рано утром, – сказал я Марку, когда, выйдя из гостиницы, мы пожали друг другу руку.
– Надеюсь, картинки получатся.
– Я тоже надеюсь.
Глава 6
– Какого черта ты там торчишь? Это было в среду, в половине второго. Берни рычал в телефонную трубку.
– Ты мне нужен. Слыхал новости? Закрыли «Ля Каж».
– Что такое «Ля Каж»?
– Клуб в Сен-Жермен-де-Прэ. Полиция закрыла его, и знаешь почему? Тайная проституция. Ты был прав. Ты часто бываешь прав – это мне всегда нравилось в тебе.
Я еще не знал как себя вести.
– Что с тобой? Ты как будто не совсем проснулся. Мне нужна та история про девок, и быстро. Мы должны опубликовать статью, прежде чем они закроют еще какой-нибудь клуб. Сейчас самое время. Вержю (другой фотограф) не знает, что делать. Он ждет тебя. Возьми машину напрокат, приезжай любым способом, только скорее.
Он собирался повесить трубку, но я поймал его как раз вовремя.
– Как вышли картинки у Марка?
– Какие картинки?
– Нашей истории.
– Получилось не так интересно. Да и девушка не такая уж хорошенькая. Кстати, я сократил твою статью. На первом месте теперь убийца детей. Но я дам тебе первую страницу для девочек. Обещаю. И вообще, какого черта ты делаешь в этой Богом забытой дыре? Может, тебя околдовали? Или..? В общем, передаю трубку Ким, она стоит рядом со мной.
– Здравствуй, дорогой! У тебя все в порядке? В гостинице не было настоящей телефонной будки. Я стоял в углу у двери, и то и дело кто-нибудь проходил мимо меня в уборную и обратно.
– Все хорошо, дорогая. Берни совсем спятил. Он хочет пятьдесят страниц, и, когда я обливаюсь потом, чтобы сделать их, он еще недоволен.
– Почему ты не позвонишь мне?
– Дорогая, здесь один телефон на все это захолустье, и размен…
– Я знаю. Ты скоро вернешься?
– Сегодня вечером. Завтра утром, в крайнем случае.
– Я очень скучаю без тебя.
– Я тоже очень скучаю, – произнося эти слова, я украдкой огляделся по сторонам. Казалось, вся мебель в холле готова обрушиться и придавить меня.
– У тебя не очень убедительный тон, – усмехнулась она.
– Погода хорошая? Здесь ужасно. Осень. – я не знал, что еще сказать. – Если мне удастся достать машину, я приеду в середине ночи и разбужу тебя.
– Да? – обрадовалась она. – Да!
Оплатив счет и покинув гостиницу, я ощущал такую же бодрость духа, как муха в сетях паука. Одна часть моего «Я» приказывала совершить некоторые действия, другая цеплялась за все, что угодно, – теплое солнце, осенние паутинки. Или, например, за доктора Казаля, которого я встретил у крепостных стен по пути к дому Терезы.
– Вы еще здесь?
– Я уехал и вернулся.
– А что теперь?
– А теперь опять уезжаю… Если не останусь. Не знаю. Да, не знаю.
Он обвел окрестности одним из своих широких жестов.
– Этот город – ловушка. Возьмите, к примеру, меня: с тех пор, как я поселился здесь тридцать лет назад, никогда не тороплюсь. Зачем торопиться, если все время видишь одно и то же? – Он взял меня за локоть. – Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Доктор зашел в подлесок, прыгая с камня на камень.
– Остерегайтесь гадюк! – крикнул он.
Вскоре я увидел на голой округлой вершине холма часть старой стены, поросшую зеленью. Казаль остановился.
– Вот, – сказал он, – здесь когда-то стоял дом знаменитого мага.
Мне это было неинтересно. Я страдал от жары. Солнце напекло мне голову.
– Я должен вернуться в Париж, – сказал я, и в моей фразе прозвучали, по меньшей мере, три вопросительных знака.
– И что вы ожидаете найти, когда вернетесь?
– Жену. Работу. Друзей. Мою жизнь. Привычки, – стал перечислять я, словно перебирая четки. – В четках у буддийских монахов сто восемь бусин. А у меня только пять. Вы были здесь во время немецкой оккупации?
– Да.
– Что это за история со святилищем?
– Каким святилищем?
– В доме Дувов.
– Посмотрите, – он указал рукой вниз. – Отсюда можно видеть часть парка. Вот тот клочок зелени.
– Я знаю, – сказал я.
– Как видите, это стратегический пункт, дающий превосходный обзор всей долины. Вам известна теория Кригсортера? Неважно. Некий Шеффлинг, немец, доказал, что на протяжении всей истории армии встречаются в одних и тех же местах. Эта долина как раз одно из тех мест, где обычно проходили орды завоевателей. Во всяком случае, в один прекрасный вечер у дама Дувов остановились три грузовика. Они доставили команду саперов, которые начали выгружать разное снаряжение, динамит, и на следующий день из Дакса прибыл бульдозер. Тем временем капитан вручил Дуву приказ покинуть это место. Немцы собирались укрепить дом, в парке поставить зенитные пулеметы, построить склады боеприпасов, вырыть бункеры.
– Вы знали старого Дува?
– Немного. Он был высокий, довольно суровый на вид, неразговорчивый.
– Он тоже был колдуном?
– Сам я не видел, но, говорят, по ночам там совершались какие-то странные обряды. Дув и его двоюродный брат Бонафу, в то время совсем молодой, возродили старинный магический ритуал, восходящий к Средневековью – они посвятили это место.
– Посвятили? Кому?
– О, не Богу, конечно. Обряд совершается для того, чтобы воспрепятствовать посещению данного места кем-либо, кроме совершавших посвящение.
– Тогда, значит, дьяволу?
– Подождите минутку. Известно, что у немцев все пошло из рук вон плохо. Вскоре после начала работ в одном месте провалилась земля и погибли два человека. На другой день, когда немцы валили деревья, один дуб упал в совершенно неожиданном направлении – я имею в виду, туда, куда по логике он не мог упасть, – и насмерть задавил фельдфебеля. В конце недели они все бросили и уехали. Не из-за заклятия. Во всяком случае, официально не из-за него. Как раз в это время высадились союзники, И из Берлина пришел новый приказ. Но так или иначе Дувы смогли вернуться в свой дом. Этот факт произвел сильное впечатление на местных жителей. Именно с тех пор все начали бояться Дувов… и обращаться к ним за помощью.
– И святилище все еще запретное место?
– Не знаю. Мне не приходилось его видеть.
– А мне приходилось.
Я встал и зашагал прочь. Мне ужасно хотелось громко расхохотаться. «Это действительно слишком!» – думал я. Наконец-то у меня появилось ощущение свободы.
Дом был пуст. Быстро собрав вещи и уложив их в чемоданчик, я вышел в парк и позвал Терезу. Но единственной живой душой в парке был старый садовник, копавшийся в огороде. Я подошел к нему. Впервые мне удалось рассмотреть садовника как следует. На самом деле вид у него был довольно отталкивающий. Красноватое родимое пятно покрывало его правую скулу и нижнюю часть носа. Еще я заметил, что у него разноцветные глаза: левый – серый, правый – очень светлый, с зеленовато-голубой верхней и темно-синей нижней половиной. Не знаю почему, но они напомнили мне глаза собаки. Кстати, о собаке: что случилось с собакой, которую я видел здесь в первый день?
– Мадмуазель Дув дома?
– Нет, – сказал он, продолжая копать, – она у своего ДЯДИ.
– Но она сказала…
– Он пришел за ней после ленча. Она ему понадобилась.
– Не могли бы вы дать мне ваш велосипед? – попросил я.
– За сараем.
«Здесь была собака, – думал я, нажимая на педали, – такса, я помню очень хорошо. Что она сделала с собакой?» Подобными вопросами я занимал свои мысли – лишь бы не думать о той единственно реальной проблеме, которая стояла передо мной: как сказать Терезе, что я уезжаю навсегда? Я говорил, – было ли это прошлой ночью, или позапрошлой, или во время полета к звездам? – что люблю ее, что всегда буду любить ее и не буду любить ни одну другую женщину. Я прижал ее к себе и сказал, что отныне мы едины, телом и душой. А что, если это так, Серджио? Не называй меня, как Марк. Что, если ты был околдован? Если хочешь избавиться от любовного недуга, перережь глотку жабе в новолуние, вымочи ее селезенку в отваре из васильков и барвинок, добавь немного крови крещеного петуха, хорошенько перемешай и принимай в горячем виде.
Я продолжал крутить педали. Старый велосипед Фу жалобно дребезжал, словно сочувствуя моим путаным мыслям. Подъехав к большому серому дому, я не увидел ни машин, ни клиентов. Очевидно, по средам прием не провалился. Я прислонил велосипед к крыльцу, поставил рядом свой чемодан и обошел дом, как в первый день.
Тереза и ее дядя были на кухне. Они засыпали в большие котлы кучки каких-то листьев и трав и перемешивали их. Некоторые котлы стояли на слабом огне. Бонафу, в рубашке с засученными рукавами, встретил меня весьма приветливо.
– Заходите, дайте пожать вашу руку.
Тереза, увидев меня, не выказала удивления. Она подошла к шкафу, заполненному папками с сушеными травами, и спросила:
– Что теперь класть?
– Щепотку этого, – ответил целитель и, повернув улыбающееся лицо ко мне, добавил:
– Peroinca minor. Подойди сюда, я покажу как нужно готовить компоненты.
Только тут я заметил пожелтевшую картину, которая висела на стене. Это был Папа. Не нынешний – предыдущий. Папа. Но на кой черт мне знать, какой это Папа?
– Тереза, – сказал я, – мне нужно с тобой поговорить.
– Сейчас?
– Да.
– Но я не могу…
– Ничего, ничего. Я и сам управлюсь, – заверил Бонафу, улыбаясь с видом соучастника.
Она вытерла о джинсы свои дивные руки с длинными пальцами и улыбнулась мне. Сумрачная кухня вдруг озарилась светом этой солнечной улыбки. Тереза неуклюже забралась на подоконник, ударившись коленкой, спрыгнула на землю и прильнула ко мне.
– Ты уезжаешь? – спросила она, повиснув на моей руке. Это была ее манера горевать – или защищаться от удара. – Все будет хорошо. Я провожу тебя до станции. Я…
Она не давала мне возможности вставить слово.
– Серж, почему бы тебе не остаться? Разве ты не был здесь счастлив? Мы могли бы провести вместе всю зиму. В моем доме очень хорошо зимой. Тебе так трудно изменить свою жизнь? Серж, я скажу тебе одну вещь: все люди хотят перемен, а когда появляется возможность, они передумывают.
Потом она замолчала и посмотрела мне в глаза.
– Назови мне причину, только одну стоящую причину, и я отпущу тебя.
А если ты не опустишь меня, как мы будем играть дальше, моя колдунья? Но она прочитала мои мысли.
– Конечно, ты и так свободен, Серж. – и она шла дальше, все еще не давая мне возможности вставить слово. – Ты бы не скучал здесь. Здесь никто не скучает. Ты говорил, что хочешь написать книгу. Вот и хорошо: тут у тебя будут сколько хочешь времени. Тебе даже не понадобятся деньги – у меня есть все, что нам нужно. Да ведь ты и сам говорил, – она снова остановилась. – Ты сотни раз говорил, что твоя жизнь в Париже – это кошмар. Почему ты не можешь быть проще милый? Иисус говорил: «Да» значит «да», «нет» значит «нет», а все остальное – от дьявола.
После введения в разговор Иисуса я почти готов был согласиться.
– И какую жизнь ты собираешься вести? Неужели тебе нравится быть марионеткой?
Берни, скрывающий свое лицо, явился предо мной на миг, словно дьявол, пораженный торжествующим Святым Георгием.
– Почему, милый, почему? К чему тебе все это? Она отошла, чтобы сорвать травинку, которую заметила по пути, положила ее в карман и вернулась.
– Я знаю, что тебе нужно, Серж. Тобой владеют злые духи. Тебе нужно освободиться от заклятья, но только ты сам можешь это сделать. Я бы помогла тебе, если бы ты согласился.
Внезапно я сменил пластинку. В конце концов, в моей жизни есть вещи, которых никто не имеет права касаться, даже она.
– Меня ждет жена, – сказал я, как идиот-муж, натягивающий трусы наутро после оргии. – Это достаточно серьезная причина.
Она улыбнулась, обезоруживающая Тереза!
– Видишь, какой ты. Один день ты любишь ее, а на следующий день меня. Разве можно любить двоих сразу? Когда же ты обманываешь?
– В этом-то и весь вопрос, – сказал я, тоже улыбаясь. Некоторое время я ничего не говорил. Даже не думал. Все, что мне оставалось, – это действовать. Действовать очень полезно, когда уже ничего не понимаешь. Пойти на станцию, сесть в поезд, повернуть ключ в замке. Совершать заученные действия гораздо проще, чем непривычные. Тереза взглянула на меня.
– Бедняжка, – сказала она, – тебе надо торопиться. А то опоздаешь на свой поезд.
Я посадил ее на раму велосипеда. Мне не очень хотелось брать ее с собой на станцию, но в то же время я не хотел упускать возможность побыть с ней до последней минуты. (А завтра ты проснешься свободным, исцеленным от любовного недуга и будешь улыбаться своими тридцатью двумя зубами. Да и можешь ли ты в самом деле вообразить, что тебе придется стареть в обществе дядюшки Бонафу и садовника с собачьими глазами?) – Что ты сделала со своей собакой? – спросил я, нажимая на педали, – обратный путь был легче, дорога шла под уклон.
– Фу?
– Фу? Фу – это садовник.
– У них одно и то же имя, – сказала она.
«Она не с своем уме», – говорил Марк. Одно последнее усилие, еще пара рывков – и я в безопасности, на твердой земле.
– Моя собака погибла в тот день, когда ты уехал в первый раз. Она перебегала дорогу на Серизоль, и ее задавила машина. На этой дороге никогда не было движения.
Голос Терезы становился выше, словно григорианский хорал, восходящий к сводам собора. И ей удалось представить все таким образом, будто я – главный виновник. С ее точки зрения, собака умерла, потому что я уехал.
Искра ненависти внезапно зажглась во мне (искра ненависти всегда полезна, когда собираешься кого-то бросить) Я раздул эту искру.
– Почему ты не говоришь, что в этом виноват я?
– Эти два события связаны.
– И кто умрет завтра, когда я уеду?
– Я, – сказала она тихо.
Слезы покатились по ее щекам. Совершенно неожиданно – я не заметил, как они появились. Остановив велосипед посреди дороги, я обнял Терезу, чувствуя, как ее хрупкая фигурка погружается в мое тело. «О черт! – думал я. – Если бы всего этого не было! Моя любимая, моя милая маленькая Тереза».
Яростно сигналя, подъехала машина. Картина, конечно, была глупейшая. Я подхватил одной рукой велосипед, а другой обмякшее, содрогающееся от рыданий тело девушки и потащил обоих к краю дороги. Проезжая мимо, водитель дал пару коротких отрывистых гудков, как бы говоря:
