Текст книги "Очищение огнем (тематическая антология)"
Автор книги: Лу Камерон
Соавторы: Фред Стюарт,Поль Андреотта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– Да, прямо где кончается помада. Покажи мне тот снимок.
– Здесь нет родинки, – сказал я.
Брюстер смотрел на меня некоторое время:
– Близнецы?
– Почему бы и нет?
– Это весьма кстати, не так ли? Как в этих банальных фильмах Луиса Хейворда. Один хороший близнец распевает на пару со своим плохим братом.
– Вам больше нравятся фильмы Бориса Карлоффа?
– Да понимаю я все! И надо бы опять связаться с Британским Консульством. Мы уже уведомили их о смерти девицы и попросили подтверждение отпечатков пальцев. Но если обнаружится, что у нее есть близнец, мы только окажемся загнанными еще в один угол.
– Почему вы так считаете, лейтенант?
Брюстер устало покачал головой и сказал:
– Давай просто смеха ради это проверим и посмотрим, что получится. Я имею в виду, что, допустим, настоящая Цинтия Пауэлл или ее сестра-близнец лежала в полубальзамированном виде в ту ночь, когда кто-то приходит под видом Цинтии и рассказывает нам дикую историю о том, что она была свидетельницей стрельбы на шабаше ведьм. Допустим, она звонит через несколько дней и заявляет мне, что злые уэльские ведьмы вознамерились с нею покончить. И потом она, скажем, переносит тело сестры в ее комнату, чтобы домохозяйка его нашла. И что же мы имеем? Мы висим в воздухе, так как нет никакого мотива!
– Никакого разумного мотива, – заметил я. – Но мы же имеем дело с кучкой ненормальных.
– Ну хорошо, но убивать собственную сестру?..
– Почему бы и нет? Близнец Луиса Хейворда в тех фильмах очень плохо с ним обращался.
Брюстер упрямо покачал головой и сказал:
– Она могла убить собственную сестру. Могла даже продержать ее на льду пару недель, пока не придумает, как избавиться от мертвого тела. Но приходить к нам под видом своей сестры? Господи, Прайс, для чего?
– Затруднительно ответить. – Я пожал плечами. – Но прежде чем беспокоиться об этом, почему бы нам не выяснить, возможно ли это вообще? Если англичане сообщат нам, что у нее не было сестры, мы оказываемся на том же самом месте, откуда начали.
– Да, – задумчиво пробормотал Брюстер, глядя на меня. Затем он добавил:
– Мы останемся с мертвой девицей, обратившейся в полицию примерно через неделю после того, как ее убили!
Когда я ехал вечером в университет, шла уже третья неделя осеннего семестра. Погода все еще была теплой, но листья на самых нежных деревьях уже начинали опадать, и, похоже, можно было ожидать ранних заморозков. Я припарковался у жилого квартала, и по дорожке из кирпичей, выложенных «лесенкой», подошел к входной двери дяди Дэя. Он знал, что я приеду, и над дверью был зажжен янтарный фонарь. Как только я, собрался позвонить, дверь распахнулась, и сердечный голос с легким уэльским акцентом произнес:
– Входи, Морган, приятель! Тебе никогда не приходилось звонить у моей двери, разве не так?
Для студентов и сотрудников дядя Дэй был профессором Дэвидом Прайсом, деканом факультета иностранных языков. Но для меня – совсем другое дело. Во-первых, он растил меня с десяти лет. Во-вторых, он успокаивал меня, заботился обо мне – перепуганном уэльском мальчишке-сироте, который только что прибыл из Уэльса и едва говорил по-английски. Так что нас связывало как кровное родство, так и слезы. Тетя Глиннис по-своему очень хорошо ко мне относилась. Но дядя Дэй и те времена, которые мы проводили вместе, были самыми счастливыми Воспоминаниями моего детства. Он был одним из тех мужчин без возраста, чьи черты уже не меняются после сорока лет. У него только немного поседели виски с тех пор, как я его впервые увидел, сойдя с самолета, с именной табличкой, приколотой к пальто, и со всеми своими пожитками в маленькой картонной коробке. Но его кельтское, словно высеченное из камня лицо все еще было таким же, как тогда, и те же теплые карие глаза, выглядывавшие из-под косматых черных бровей, все так же ясно улыбались всему миру. Теперь они улыбались мне, когда дядя Дэй сказал:
– Входи, приятель! Что это ты стоишь с глупым выражением и недельной растительностью на подбородке? У тебя не все в порядке, Морган, приятель?
– Не совсем, – я улыбнулся, входя следом за ним и объясняя, – я попал в весьма странную историю и подумал, что вы, наверное, могли бы помочь мне советом.
– Ах, советы давать легко, как известно, – дядя Дэй вздохнул, – каждый готов давать советы. Но когда именно ты просишь помощи, это же совсем другое дело, разве не так?
Мы вошли в гостиную, и я увидел, что в камине вместо дров горел уголь. Дядя Дэй прожил в Штатах уже более тридцати лет, но так и не преодолел врожденное недоверие к дровам в камине.
– Как насчет глотка алкоголя, Морган? – спросил он, доставая из шкафа графин бренди и пару стаканов.
Я кивнул, устраиваясь возле камина. Он поставил графин и все остальное на кофейный столик между нами. Наливая, он проговорил, лишь отчасти обращаясь ко мне:
– Я знаю, это ужасно, но единственный положительный момент после смерти Глиннис – это то, что теперь можно не прячась распивать спиртные напитки. Она была очень хорошей женщиной, твоя тетя Глиннис, но она чересчур серьезно воспринимала Священное писание.
– В Библии нет ни слова о том, что пить – это такой уж грех, – улыбнулся я.
– Да, я знаю, Морган, приятель. Но дражайшая Глиннис больше верила Джону Уэсли, чем даже Библии. А Джон Уэсли был таким педантом, когда дело касалось мирских удовольствий!
Мы чокнулись, выпили и откинулись назад на спинки кресел, наслаждаясь этим моментом расслабления.
Попивая бренди, я рассказал дяде Дэю историю странной смерти Цинтии Пауэлл, и в его проницательных карих глазах рос огонек недоверия. Когда я закончил, он заявил:
– Имей в виду, мне это дело совсем не нравится. Ты связался, по-моему, с очень опасной шайкой душевнобольных. Если бы я был на твоем месте, Морган, приятель, я бы сказал этому лейтенанту Брюстеру, чтобы он нашел кого-нибудь другого, кто бы гонялся за ведьмами.
Я пожал плечами:
– Я полицейский. Полицейский может быть убит независимо от того, за кем он гонится.
– Да, но эти же почитатели дьявола сумасшедшие, ты же понимаешь. И они уже убили эту девушку только за то, что она рассказала полиции об их недостойных сборищах. Почему ты думаешь, что они остановятся на одном убийстве, Морган, приятель?
– Мы, вероятно, действительно имеем дело с очень опасным психом – одним или несколькими, – признал я, – но, как я уже сказал, это моя работа. Дядя Дэй, у вас случайно нет под рукой сборника «МАБИНОГИОН»?
Он изумленно на меня взглянул и рассмеялся.
– Господи, Морган! Нет, и у меня также нет ни «Красной книги Хергеста», ни «Черной книги Кэрнмартена». Я, понимаешь ли, преподаю романские языки. Волшебные сказки – это не совсем моя область.
– Но вы же знаете хотя бы некоторые из старых легенд?
– Конечно, мы в Уэльсе были воспитаны на подвигах Брана, Передура и рыцарей Пендрагона. Но оснований для того, чтоб хранить дома старые глупые книги, у меня не больше, чем у англичан – хранить первое издание Робин Гуда. В нашей библиотеке должно быть что-то на эту тему, но я сомневаюсь, что эти книги будут на уэльском языке.
– Мне безразлично, на каком они языке, – ответил я. – Мне нужно только иметь представление о том, с чем мы имеем дело. Один из подозреваемых является пятисотлетним уэльским чародеем, так что…
– Это, должно быть, Мерлин Плью, не так ли? – перебил дядя Дэй.
Я кивнул:
– Он был одним из тех, кто руководил шабашем, на котором, по словам Пауэлл, началась стрельба.
– Он жулик, имей в виду, – сказал дядя Дэй.
Я засмеялся и ответил:
– Ну естественно, он жулик. Этот хромой во всеуслышание заявляет, что ему пятьсот лет и что он – сын древнего божества!
– Да, я имею в виду, что он ненастоящий уэльсец, – объяснил дядя Дэй, – в любом случае он не знает уэльский язык так, как должен его знать человек, родившийся в Уэльсе пятьсот или даже пятьдесят лет назад. Может, он что-то и соображает в этом языке, но не говорит на нем свободно.
– Почему вы так считаете? – спросил я. – Вы ж его не знаете, не так ли?
– В жизни не видел этого бедного психа, – пожал плечами дядя Дэй, – но его выдает имя. Видишь ли, Мерлин – это не уэльское имя.
– Разве нет? – Я сдвинул брови. – Я думал, что Мерлин и король Артур – это все из наших мифов, дядя Дэй.
– Исказили иностранцы! – засмеялся дядя. – Если бы настоящий уэльсец носил эти имя, он бы назывался не Мерлин, а Мирддин. Это французы переделали его на Мерлин. Домашние неурядицы Пендрагонского королевского двора весьма привлекали французов, так как им всегда нравились постельные фарсы!
– М-да, – пробормотал я. Затем сказал: – Мерлин – это, может быть, что-то вроде сценического имени. Каждый слышал о волшебнике по имени Мерлин. Но такое имя, как Мирддин Ап Лью, вряд ли что-то скажет американцу.
– Может, ты и прав, – пожал плечами дядя Дэй. Затем его лицо просветлело, и он засмеялся. – Морган, приятель, что же мы тратим время на разговоры о вещах, о которых ничего не знаем! У меня же есть человек, и он, я уверен, может тебе помочь! – Он встал и пошел к телефону, объясняя: – Я позвоню Пат Вагнер. Она преподает сравнительную религию, понимаешь? Именно она сможет помочь тебе в этом ненормальном деле с дьяволами и ведьмами!
– Она? – нахмурился я.
– Да, приятная девушка, Патриция. Если только она дома… А, это вы, Пат? Это Дэвид Прайс. Сейчас у меня мой племянник Морган, он приехал, чтобы поговорить о привидениях и прочем, и, вы помните, я когда-то вам говорил, что он служит в полиции? Ну вот, а теперь ему пришлось заняться каким-то видом ведьмовского культа, и его нужно немного просветить в этом вопросе, понимаете ли… Не могли бы вы зайти ненадолго? Я в любом случае был бы рад вас с ним познакомить.
Патриции Вагнер явно нечего было делать этим вечером, потому что дядя Дэй с удовлетворенной улыбкой положил трубку и сказал:
– Она живет недалеко, на том конце городка, Морган, приятель. Пока мы ждем, не хотел бы ты чего-нибудь перекусить?
Я сказал, что я уже ел. Но дядя Дэй настоял на своем и стал готовить закуску, поставив греться воду для кофе. Едва он успел закончить эти приготовления, как прозвенел входной звонок, и дядя открыл дверь невысокой брюнетке лет тридцати.
Она села рядом с камином, а дядя Дэй пошел на кухню. Она положила одну очаровательную ногу на другую, и я едва удержался не сказать, насколько я рад, что некоторые женщины все еще отвергают более длинные юбки. К счастью, она тоже воздержалась от замечания по поводу моей пробивающейся бороды.
Дядя Дэй вернулся с подносом, где был чеддер, тосты и сосуд со зловещим варевом, которое он упорно называл кофе, а Пат Вагнер сделала свою первую ошибку, воскликнув:
– О, «уэльские воришки»!
Затем, заметив взгляд неодобрения, проскользнувший между дядей и мною, неуверенно улыбнулась и спросила:
– Я что-то не так сказала?
– Это «уэльские зайчишки» [15]15
Welsh rabbit (англ.) – уэльские гренки с сыром Неловкое положение, в котором оказалась гостья, обусловлено схожим звучанием слов rabbit – кролик, зайчишка, и rarebit – воришка.
[Закрыть], если вы так настаиваете на названии. – Дядя Дэй вздохнул, сел рядом с ней и потянулся за кофейником.
– В самом деле? – На щеках у Пат появились ямочки. – А я думала, это так называется.
– Значит, вы думали неправильно. – Я рассмеялся. – Это прежде всего низкопробная шутка по отношению к уэльсцам. Англичане всегда думают, что разбираются в уэльском. Они еще придумали стишок: «Падди был уэльсец, и все украсть он мог…»
– «Когда пришел к нам в дом, стащил говяжий бок», – пробурчал дядя Дэй. – Мы, впрочем, тоже не любим англичан.
– Простите, но я – немка! – засмеялась Пат Вагнер, и я сделал вывод, что она мне нравится. У нее была заразительная улыбка, небольшие ровные зубы, и при смехе в углах ее широко расставленных голубых глаз появлялись морщинки. Ее волосы были длинными, разделенными посередине, и напоминали окно готического собора. Я вспомнил, что, по словам дяди Дэя, она руководит университетским женским клубом. Полагаю, что студенткам она тоже нравилась. Она совсем не была похожа на банальную воспитательницу в твидовом костюме.
Мне пришлось просветить ее по делу Пауэлл, но, конечно, я взял с нее обещание не распространяться об этом, и в ответ она шутливо перекрестилась.
Пат Вагнер была хорошей слушательницей. Она дождалась, когда я закончу, покачала головой, затем трезво заметила:
– Я могла бы дать вам несколько книг по этому предмету. Но внедряться в группу, где происходят убийства, весьма опасно. Если обнаружится, что вы кауван, то неизвестно, что может произойти!
Опять это слово «кауван»! Я спросил, что это значит, и она объяснила, что имеется в виду какой-нибудь тип вроде меня. Ненастоящий колдун, пытающийся прошмыгнуть без приглашения. Я поинтересовался, часто ли такое происходит, и она ответила:
– Я не имею об этом ни малейшего понятия. Но эсбаты, которые проводятся в чем мать родила, должны привлекать всяких грязных стариков. Хотя вы говорите, что эта группа встречается в балахонах…
– В чем мать родила?
– Да, в обнаженном виде. Все это начиналось как культ плодородия, и некоторые из церемоний становились слегка игривыми. Особенно если они начнут угощаться беленой.
– Беленой?
– Это галлюциногенное растение. У нее такое же действие, как у ЛСД, она дает ощущение полета. Ведьмы действительно верили, что они летали на метлах, как следует из тех признаний, которые вышибали из них инквизиторы. Хотя палка от метлы, несомненно, символизирует фаллос или магический жезл, в зависимости от того, как ее используют. Вам также потребуются чаша и кадило. Благодаря современному возрождению мифов, это все нетрудно будет достать. Есть несколько магазинов в Боттоме, где продается все что угодно, от карт Таро до свечей из сала покойников. Хотя я весьма сомневаюсь, что эти свечи сделаны из человеческого сала.
– Это сложно утверждать, – сухо подтвердил я. – Хотя я теперь начинаю понимать, что вы имели в виду, говоря о возможном провале. Если я не буду детально следовать…
– Детали – это чепуха, – перебила Пат. – Вряд ли можно найти два одинаковых шабаша – таких, чтоб у них полностью совпадали все детали их церемоний. Я вам дам для прочтения прежде чего, конечно, Алистера Кроули, более позднюю работу Хьюсона, а также «Исповедь Жиля де Рэ». Этот культ, с которым вы имеете дело, по-видимому, занимается и Черной мессой, а в этой области никто не выдерживает конкуренции с Синей Бородой. Большая часть всей этой ерунды совершенно безвредна, только немного неприятна и слегка патетична. При нормальных обстоятельствах самое скверное, что вам пришлось бы увидеть, это Глаз Дьявола, или как сжигают ваше изображение. Почти не известны ведьмы, которые занимаются тем, что реально причиняют вред. Но вы же все-таки нашли кровь в том подвале, да и девушку убили.
– Ее действительно убили, вы думаете? – вмешался дядя Дэй. – Она могла умереть от чрезмерной дозы галлюциногена, который сама и приняла.
– Возможно, – кивнул я. – Но. она заявляла, что ей угрожают, и мы нашли чью-то кровь, и… черт побери, она, по-видимому, разгуливала везде целыми днями уже после того, как была отравлена!
– Но ты же говорил, что у нее может быть сестра-близнец.
– Мы еще этого не знаем. И множество вещей мы не в состоянии объяснить, они просто невозможны!
Дядя Дэй отхлебнул из своей чашки и осторожно спросил Пат:
– А не может ли быть так, что некоторые из этих людей обладают реальными сверхъестественными силами? Я читал про опыты по экстрасенсорному восприятию, проведенные в университете Дюка, и некоторые из них весьма жуткие.
– Я не являюсь последователем доктора Райна, – ответила Пат Вагнер. – Многие из его результатов достаточно подозрительны, и в любом случае моя область – это сравнительная религия, а не магия – черная, белая или какая-либо другая.
– Большинство религий признает всякие сверхъестественные штуки, разве нет? – спросил я.
Пат сделала гримасу:
– Все они признают, если уж об этом речь. Но если замученный на кресте еретик на третий день встает из могилы, то вряд ли в этом есть что-то более необычное, чем в том, что девушка по имени Цинтия Пауэлл беседует с полицией через неделю после своего убийства. Это мифы, и моя профессия и состоит в том, чтобы рассматривать их как мифы. То же самое касается этих придуманных историй, которые используют теологи, чтобы убедить нас в своей мудрости. В старом англосаксонском языке слово «ведьма» не что иное, как «мудрость».
Я спросил:
– Тогда колдовство – это просто какая-то дохристианская религия?
– Конечно. – Пат кивнула. – Однако наши сведения о ней крайне искажены, так как ранние миссионеры затушили волшебные костры и срубили священные рощи. За истекшие годы она набрала еще больше дополнительных направлений, чем ортодоксальная церковь. Если вы заинтересуетесь основами, то вы неизбежно займетесь астрологией, древнееврейской алхимической абракадаброй, некромантией, нумерологией, хиромантией и картами Таро, или же сатанинским культом, изобретенным испанской инквизицией в средние века. Современные оккультисты, по-видимому, смешали все это в одну большую кучу.
– Не могли бы вы проследить истоки всего этого? – предложил я.
– Вряд ли, – вздохнула она. – Нам очень мало известно о древнем Индо-Арийском солнечном культе. Эта была дуалистическая религия с почти детским увлечением обрядами плодородия и человеческими жертвами. Основными божествами были, по-видимому, бог Солнца, символизирующий мужскую производительность, силу и мудрость, и его партнерша, богиня Луны, управляющая плодородием, медициной и циклом жизни и смерти.
– Этот бог Солнца не мог быть котом по имени Лью Длинная Рука? – спросил я.
Пат кивнула:
– Лью, Люгх, или Люд, или, чаще, Люцифер. Но он не был котом. Он был быком или козлом в своем животном проявлении. Богиня Луны иногда появлялась в виде кошки или крольчихи.
– Уэльская крольчиха не могла бы называться Рианнон?
– Я вижу, вы кое-что прочли по этому предмету, – рассмеялась Пат. – Рианнон – это одно из ее имен. А другие – Бригид, Геката, Мелузина и так далее. На лекциях мы называем ее Праматерью Землей. Она присутствует во всех арийских культах плодородия, а проститутки семитских храмов называли ее Астартой. В Талмуде это ведьма, Лилит.
– Ого, мне всего этого не запомнить, – сказал я.
– Достаточно одной Рианнон, – успокоила Пат, – ни один шабаш не использует все ее имена, а вы собираетесь прийти в качестве уэльского колдуна, не так ли?
– Ученика колдуна, – поправил я. – Мы надеемся, что если я достаточно подготовлюсь, Мерлин Плью возьмет меня под свое крылышко…
– О Господи! – вздохнула Пат Вагнер. – Вы имеете в виду этого хромоного психа с записными книжками, которые невозможно прочитать?
Дядя Дэй странно на нее поглядел и спросил:
– Значит, вы знаете этого человека, Пат?
– Он приходил несколько месяцев назад, – сказала она. – Приносил странную рукопись, которую он хотел опубликовать, и какой-то человек – которого я еще не успела за это как следует отблагодарить, – послал его ко мне! Он ненормальный, если еще не совершенный псих. Страница за страницей у него заполнены бессмысленными каракулями, которые, как он настаивал, являются друидскими рунами!
– Откуда вы знаете, что они не были ими? – поинтересовался я.
– Потому что, – объяснила она, – у нас есть транскрипция всех известных рунических алфавитов. Это просто собрание семейной лексикографии языческой Европы. Полуграмотные варвары использовали для письма смесь греческого, латинского, этрусского и некоторые свои собственные знаки, чтобы записать для истории такие важные дела, как победа одного немытого вождя над другим.
Большинство так называемых рунических камней повествуют о подвигах типа – «Здесь Гарольд Синий Зуб разнес череп Этельреду Нечистому во имя Вотана». Конечно, сама надпись длиннее. Это, кстати, самый легкий способ дать понять негодяям, чтобы они держались подальше от твоих владений.
– Но вы сказали, что у Плью были записные книжки, заполненные этой писаниной.
– Ерундой, вы имеете в виду. У него был даже список условных обозначений с дюжиной алхимических символов, древнееврейскими буквами, и с чернильными пометками у каждой из букв латинского алфавита. Но даже если бы вы расшифровали все это, там не оказалось бы никакого смысла. Бессвязные призывы к высшим богам перемешаны с пустыми двусмысленными фразами. Я думаю, что у него старческое слабоумие вместе с помешательством. Для начала он заявил мне, что ему пятьсот лет от роду, а когда я ему сказала, что его мудрые писания вряд ли пригодятся университетскому издательству, он стал угрожать, что сглазит меня. Но, как видите, я еще дышу.
– Нам он говорил то же самое. – Я нахмурился. – И проходил тест на детекторе лжи, когда это говорил!
– Патологический лжец пройдет тест. – Она кивнула. – Но, честно говоря, я не думала, что он связан с чем-то опасным. Если он употребляет психоделические наркотики или дает их своим последователям, то вы, Морган, собираетесь лезть прямо тигру в пасть!
– Скорее всего, в пасть бесхвостому коту, – согласился я. – У меня, однако, нет выбора, так как Мерлин, по-видимому, наша единственная возможность.
– А как насчет этой женщины, Сибиллы Эванс?
– Что же мне – постучаться в ее дверь и сказать: «Здрасьте, мадам, я бедный колдун, усердно проходящий свою Школу Колдовства, можно ли мне присоединиться к вашему шабашу»?
– Понимаю. – Пат улыбнулась. – Но нельзя ли изучить их каким-то другим образом? Без такого риска?
– Мы продолжаем и обычное расследование, – возразил я. – Но ничего не смогли достичь. Все, с кем бы мы ни беседовали, утверждают, что не имеют понятия ни о колдовстве, ни о Цинтии Пауэлл. Легче стать Capo Mafioso [16]16
Глава гангстерской организации (ит.)
[Закрыть]и разрушить стену омерты. [17]17
Omerta (ит.) – закон молчания.
[Закрыть]Я знаю пару рэкетиров, признающих, что они не те, за кого себя выдают.
– Ну тогда не говорите, что я вас не предупреждала. – Пат Вагнер пожала плечами, посмотрела на часы и добавила: – Библиотека скоро закроется, и если вы действительно хотите заняться зубрежкой, давайте двигаться.
В тот вечер я вернулся домой около половины одиннадцатого, с кучей книжек необычной тематики под мышкой. Я открыл дверь своих холостяцких апартаментов, находящихся недалеко от управления Седьмого округа, и бросил книги на диван. Затем стал греть воду для кофе. По-видимому, мне предстояла длинная ночь зубрежки перед моим странным экзаменом. Вода только успела закипеть, когда зазвонил телефон.
– Я тебя разыскиваю уже несколько часов, – это был Сэм Брюстер, – где ты был, черт побери, Прайс?
– Я ездил к своему дяде, я вам говорил. А что случилось?
– Полдела провалено. Ты еще учишься играть на арфе?
– Могу взять несколько аккордов. Но борода еще долго будет отрастать.
– К черту бороду, она не потребуется. Старуха Эванс мертва.
– Господи! Сердце или кто-то помог?
– Она сгорела. Пожарные только недавно ее откопали. Весь этот чертов дом сгорел в момент, сегодня рано утром. Брандмейстер говорит, что там дело нечисто. Еще бы не нечисто! Уже перед поворотом к ее дому можно ощутить запах бензина!
Во рту у меня появился неприятный привкус. Я сглотнул и спросил:
– Где вы сейчас? На месте происшествия?
– В городском морге, – вздохнул Брюстер, – похоже, я только и делаю, что смотрю, как здесь режут мертвецов, а потом выслушиваю их идиотские заявления – дескать, они не имеют ни малейшего понятия о причине смерти. Сколько дней назад мы втроем беседовали с этой старухой, Прайс?
– Четыре или пять, по-моему. А что?
– Знаешь, что они мне сказали? Может, попробуешь угадать?
Я пожал плечами.
– Попробую. Только не говорите мне, что она тоже уже две недели как мертва.
– Больше месяца, – мягко произнес Брюстер. – Они сняли обугленные части, вскрыли ее и обнаружили, что внутри она уже начала портиться. Медэксперт говорит, что она по меньшей мере месяц провела на льду или в забальзамированном виде. Как это тебе нравится?
– Я же просил вас не говорить мне. – Я вздохнул. – Я должен туда приехать?
– Да, и возьми арфу.
– Начинаем сегодня?
– А у тебя есть другие предложения?
Полностью я осознал, что он имел в виду, только когда припарковался у городского морга.
Я посмотрел на часы. Было десять минут двенадцатого. Через час уже будет полночь.
Час ведьм.
Боттом – это часть города, лежащая к югу от станции Юнион. В старых, разрушающихся домах здесь живут бедняки и подозрительные личности.
Легче всего добраться туда по улице Честнат. Это темная кривая улочка с неряшливыми барами, кофейными домиками экзистенциалистского толка и скудными магазинчиками, которые туристы называют причудливыми.
Я нашел Мерлина Плью в забегаловке под названием «Уэльский уголок». Цинтия Пауэлл описывала эту забегаловку как кофейню в уэльском стиле, и, естественно, чтобы узнать Мерлина, длинного описания не требовалось. Он был даже еще более странным, чем я его представлял. Он сидел в отдельном кабинете недалеко от мужского туалета.
Я подумал, что неплохо было бы начать с беседы с барменом, так как я не собирался прямо подходить к Мерлину. Я приветствовал по-уэльски мужчину за стойкой, и он знал язык ровно настолько, чтобы пробурчать:
– Я не говорю на уэльском, черт бы его побрал!
– Но вы вроде работаете в уэльской кофейне!
– Черт, я бы работал хоть в цыганской чайной, если бы платили. Когда владельцы обновляли эту забегаловку, они закупили обстановку в Кардиффе, несколько лет назад. Они думали, что все эти деревянные панели создают определенную атмосферу. Только головную боль они мне создают! Знаете, сколько мы зарабатываем на кофе и пиво, что пьют здесь эти уроды? Ни хрена! Вот сколько мы зарабатываем.
– А много здесь уэльсцев?
– Каких уэльсцев? Знаешь, сколько уэльсцев живет тут поблизости?
– Немного?
– Ни одного, а хиппи все равно не знают разницы между англичанами и уэльсцами.
– Надо же! – засмеялся я. Затем сказал: – А я бы хотел поинтересоваться насчет работы.
Бармен посмотрел на мою арфу в футляре и спросил:
– Народные песни?
– Вроде того, – соврал я, – здесь работала одна девушка, она говорила, что имела некоторый успех, исполняя уэльские мадригалы.
– Ты имеешь в виду Цинтию? Маленькая блондинка с выпирающими зубами?
– Да, именно. Она работала здесь в последнее время?
– Господи, ты что, не слышал?
– Что не слышал? Я только что приехал.
– Она умерла. Решила полетать с помощью наркотика и не вернулась, насколько я слышал.
– Господи помилуй! – Я заставил себя изобразить вздох ужаса. В присутствии Мерлина, сидящего в зоне слышимости, это оказалось не так трудно сделать.
Бармен кивнул, вытирая деревянную стойку, и спросил:
– Ты на каком инструменте играешь? Какой-то странный у тебя футляр.
Специально для того, чтобы Мерлин услышал, я назвал инструмент по-уэльски:
– Это тэлин дэйрэс, уэльская арфа, понимаете ли…
– Арфа? – пробурчал бармен без всякого энтузиазма.
Затем он еще раз протер стойку и сказал:
– Не знаю, приятель…
– Я буду работать только за чаевые, – пылко сказал я.
– В таком-то месте? Ты, должно быть, хочешь умереть с голоду.
– А может, вы сами будете удивлены, – настаивал я, – а если и нет, то что вы теряете?
– Ну, если ты так дело поворачиваешь…
Чтобы он не успел передумать, я вынул арфу из футляра, подошел тс ближайшему столу и поставил ногу на стул. Заведение было наполовину пустым, но это мне было даже на руку. Пока мои нервы не успели меня подвести, я поспешно взял на арфе пару аккордов и громким голосом объявил, что спою песню на уэльском языке.
В Уэльсе меня со смехом выставили бы из любого заведения. Но для ушей американцев уэльский язык звучит достаточно странно. Парнишка, сидевший недалеко от меня, повернулся и сказал:
– Хо! Мне нравится эта необычная мелодия!
Другой спросил:
– На каком языке он поет – на греческом?
Песня тянулась бесконечно. Но мне не потребовалось много времени, чтобы спеть все известные мне куплеты, а повторяться я боялся, опасаясь, что здесь может найтись хоть один слушатель, понимающий по-уэльски. Украдкой глянув на Мерлина, я увидел, что этот странный маленький уродец вряд ли даже меня заметил. Он посасывал свой напиток и что-то бормотал про себя.
Я спел «Красную Розу Глендовера» и «Путешествие в ночи». Он не реагировал, хотя к этому времени другие слушатели уже начали неуверенно аплодировать.
Затем, перебрав почти все песни, которые мы изучали в школе в Глиндиверте, я решил выбрать одну, которую мой старый учитель наверняка бы не одобрил. Я был уверен, что неприятная лирика песни «Дочь Ап Овэйна» расшевелит любого грязного старика. Но, очевидно, дядя Дэй был прав, утверждая, что старик вряд ли разбирается в уэльском. Мерлин безучастно сидел, бормоча под нос и уставившись в пространство перед собой.
Я сделал перерыв и подошел к стойке. Бармен оказался прав, говоря о количестве чаевых, которые я заработаю, так как мне пришлось самому заплатить за свое пиво.
Я подождал, пока он мне нальет, затем спросил:
– У вас здесь, по-моему, совсем немного уэльсцев?
– Их совсем нет, – сказал бармен. – Если бы хоть один случайно проходил мимо, он бы зашел, куда же ему идти?
Я засмеялся и поинтересовался:
– Вон тот пожилой человек в углу, по-моему, из Уэльса.
Бармен взглянул на Мерлина.
– Этот? Это профессор. Мне вроде кто-то говорил, что он уэльсец, а теперь вот и ты это говоришь.
– Цинтия мне о нем говорила, – соврал я, – он просил ее спеть для него что-то особое.
– Да? – сказал бармен. – Не могу сказать. Может быть, она и говорила с ним несколько раз. Но обычно профессор много не разговаривает.
– Почему вы его так называете?
– Он писатель или что-то в этом роде. Некоторое время назад он говорил одному из владельцев, что работает над книгой, которая принесет ему известность. Здесь никто никогда не видел никакой книги. Но, какого черта он платит за выпивку, и, по-крайней мере, он пьет не пиво. У него, должно быть, железная печенка, если судить по количеству виски, которое он поглощает. Хотя пьяным в стельку его не видели. Некоторые старики это умеют. Они могут пить всю ночь и оставаться трезвыми, как судья на суде.
– А владельцы – они из Уэльса?
– Один из них, по имени Говер. Дэйв Говер. А что? Хочешь с ним поговорить?
– Нет, наверное, – я пожал плечами, – но Цинтия говорила, что она здесь кое-что зарабатывала, да и я вроде зацепился.
– Потому что ты парень. Шлюхи в подобном месте могут нарваться на неприятности. Но не думаю, что кто-то из наших посетителей захочет уложить тебя. Мы, по мере возможности, не обслуживаем здесь голубых.
Я потягиваю пиво, размышляя о том, каков будет мой следующий шаг, когда Мерлин Плью решил это за меня. Он бросил несколько монет на стол, встал и заковылял к выходу. Я никак не прокомментировал это событие, но бармен заметил:
– Вот, идет работать над своей чертовой книгой, наверное. Жаль, что у него такая нога. Не такой уж он плохой тип, ему, должно быть, чертовски трудно все время хромать.
