Текст книги "Случайные смерти (сборник)"

Автор книги: Лоуренс Гоуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

Уиллоус, шагнув к Райсу, поднял руку. Тот инстинктивно отклонился. Однако полицейского интересовала висевшая на стенке акварель. Он коснулся рамы кончиками пальцев, сосредоточенно разглядывая картину. Райс облегченно вздохнул.

– Я занимаюсь убийством, не наркотиками. Но если ты не скажешь мне, что делал в автобусе, я вызову поисковую группу с собаками. Они весь дом вверх дном перевернут. Твоему папаше, когда он вернется домой, будет на что полюбоваться.

Райс побледнел.

– Даже если я что–то натворил, неужто я такой дурак, чтобы подставляться?

– Говоришь, дурак?

Райс старательно изучал узор ковра, лежавшего у него под ногами, словно надеялся найти там решение своих проблем.

– Хорошо, – сказал он наконец. – В автобусе я занимался своим бизнесом.

– Вместе с кем?

– Если я назову вам его имя… это все равно, что самого себя колотить по зубам. Вы понимаете, что я имею в виду? Мне это даром не пройдет.

– Если ты не назовешь нам имя, как же мы узнаем, что ты не врешь?

Райс развел руками.

– А что, если я видел прошлой ночью кое–что такое, что поможет вам найти убийцу?

– Зависит от того, что именно ты видел.

– Послушайте, может, присядем? – Указав Уиллоусу на широкий диван, Райс уселся в стоявшее у камина кресло. – Только автобус остановился, я сразу выпрыгнул. Я не знал, умерла ли та женщина, но слышал выстрел и знал, что надо оттуда побыстрее сматываться. У меня с собой было достаточно товара, чтобы утонуть в таком дерьме, откуда уже не выбраться. – Райс нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – В общем, как только автобус остановился, на него сзади наехала машина. Врезалась… Это нарушило движение, и я без помех побежал на другую сторону улицы.

– К бензоколонке? – спросила Клер.

– Да, туда.

– И что же ты там видел, Шелли? – спросил Уиллоус.

– Желтую «хонду». Одну из самых маленьких моделей – «сивик».

– Номер запомнил?

– Нет, я даже не уверен, что на ней вообще был номер.

– Ты не заметил на машине каких–нибудь примет? Вмятину, царапину или трещину на стекле – что–нибудь?

– Нет, ничего, – Райс замолчал. Затем выложил свою козырную карту: – Видите ли, я внимательно разглядывал водителя, так что мне было не до машины.

– Ты видел водителя? Я тебя правильно понял? Ты именно это хочешь сказать?

– Совершенно верно.

– Как он выглядел?

– Не он, а она. Это была женщина.

Уиллоус в изумлении уставился на парня.

– Женщина?!

– Было темно, шел дождь, «хонда» ехала очень быстро. Но я заметил: за рулем сидела блондинка, сильно накрашенная и притом старая.

– Что значит старая?

– Годится мне в бабушки, – ответил Райс. Он в изнеможении откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Глава 5

В нежном восемнадцатилетнем возрасте Фасия Палинкас поцеловала на прощание своих родителей и, покинув солнечную Тирею, отправилась в пасмурный Ванкувер, удалившись на тысячи миль от Эгейского побережья, чтобы выйти замуж за героя своих девичьих грез, за Джорджо.

Девять лет спустя «герой девичьих грез» потерял управление на скоростной автостраде, возвращаясь домой после веселого вечера, проведенного в пригородном баре. Последнюю модель «субару» занесло на газон, отделяющий полосу встречного движения, затем ударило о стволы деревьев, высаженных вдоль шоссе, после чего машина, несколько раз перевернувшись, угодила в кювет. Дверца со стороны водителя, жалобно скрипнув, распахнулась и болталась из стороны в сторону, покуда машина, эффектно покачиваясь, катилась через густую поросль молодого ольховника. Деревца пощелкивали, стрекоча автоматной очередью. Когда машина наконец остановилась, Джорджо, пристегнутый к сиденью ремнями безопасности, был уже мертв.

Вдова Палинкас вскоре обнаружила, что вследствие упорных попыток ее мужа расширить дело его конструкторский бизнес стал довольно убыточным. Траты Джорджо намного превышали его финансовые возможности. Дом был уже несколько раз перезаложен – месячные платежи оказались непосильными. На банковском счете еще оставалась некоторая сумма, но слишком незначительная. Пятиминутный подсчет окончательно убедил вдову: к тому времени, когда будут удовлетворены все кредиторы, банковский счет иссякнет.

Она продала дом и с двумя маленькими дочерьми перебралась с тихой зеленой улочки в Китсилано в скромную трехкомнатную квартиру в оштукатуренном доме Одиннадцатой улицы Восточного квартала. Дом был старым, но довольно уютным. Арендная плата же – весьма умеренной. Более того: в этом районе имелась даже греческая община, хотя, конечно, не столь влиятельная и богатая, как в Китсилано.

Но главная причина, заставившая Фасию переселиться, заключалась в том, что новое ее жилище находилось рядом с ее новым бизнесом – биллиардной на Коммершел–Драйв, некогда убыточной.

Она до сих пор не понимала, как ей удалось додуматься приобрести это заведение. Хотя во многом подобное решение основывалось на твердой уверенности в недвижимости, в немалой степени оно было вызвано и тем, что ей посчастливилось встретиться с исключительно симпатичным агентом по недвижимости, обладающим к тому же еще и даром убеждения.

Не прошло и месяца, как вдова сообразила, что биллиардная нуждается во многих преобразованиях. Она освежила темно–коричневые стены зала светлой краской, а на полу биллиардной появился ковер, купленный на распродаже. Три огромных биллиардных стола она заменила пятью столиками с игрушечным футболом, что оказалось куда доходнее. У входа она установила автоматы с видеоиграми, причем установила таким образом, чтобы их хорошо было видно с улицы. И наконец, Фасия Палинкас удлинила стойку, добавив к ней полдюжины высоких стульев. Последнее нововведение в наибольшей степени обусловило неожиданный успех вдовы. Ее домашняя кухня была превосходной, цены же – весьма умеренными. А если завсегдатаи засиживались за капуччино слишком долго, она, казалось, этого не замечала.

Через месяц после открытия биллиардной доходы Фасии утроились. Вдова воспряла духом.

По субботам она закрывала в полночь. Сейчас, без четверти двенадцать, в биллиардной оставалось только двое посетителей. Оба они – и Апостолос, и Никос – были завсегдатаями. Обоим перевалило далеко за тридцать. Они были немного полноваты, оба преждевременно начали лысеть. Их частенько принимали за братьев, настолько они походили друг на друга.

Фасия Палинкас взглянула на часы, висевшие над раковиной. Никос стоял у футбольного столика, нажимая на металлическую ручку и заставляя игроков судорожно двигаться и приплясывать – словно танцоры. Апостолос сидел за стойкой на ближайшем к кассе стуле. Вдова Палинкас, стоявшая у раковины с куском мыла в руках, повернулась к залу. Она была уверена, что Апостолос не сводит с нее глаз. Тот робко пододвинул к ней свою пустую чашку. Улыбнулся.

– О, уже так поздно, – воскликнула она с притворным изумлением. – Апостолос, вам, наверное, пора домой…

– Дома так одиноко…

Глаза вдовы сочувственно опечалились.

– А что, вашей жены нет дома?

– Ее никогда нет дома, – грустно улыбнулся Апостолос. – Может, оттого мне так одиноко. Как вы думаете?

Никос, ни слова не слыхавший из их беседы, подошел к стойке слишком поздно, чтобы уловить суть разговора, но как раз вовремя, чтобы присоединиться к веселому смеху.

– Пойдем–ка по домам, Апостолос, уже поздно. Пожелаем хозяюшке спокойной ночи.

Апостолос взглянул на стенные часы. Тяжко вздохнув, он встал со стула и помахал Фасии рукой:

– До встречи, дорогая леди.

Вдова Палинкас молча кивнула, подавив зевоту.

У двери Никос чуть посторонился, пропуская Апостолоса вперед. Убедившись, что друг отошел достаточно далеко, он обернулся к Фасии Палинкас, стоявшей у кассы с пригоршней мелочи в руках.

– Завтра увидимся, – произнес Никос елейным голосом.

– Не сомневаюсь, – ответила она. Глаза ее ничего не выражали.

– Или раньше? Ты не против?

Фасия деловито подсчитывала выручку. Впечатлительному Никосу чудилось, что звон монет звучит в унисон его сердцу, прыгающему в груди. Прядь волос упала ей на щеку. Откинув ее изящным движением, она лукаво глянула на Никоса.

Глаза его вспыхнули.

Но Фасия Палинкас как ни в чем не бывало снова сосредоточилась на выручке. Прошло довольно много времени, прежде чем она, услышав стук двери и щелчок замка, взглянула в окно и увидела мужчин, переходивших улицу. Она склонилась над кассой, заставив себя не думать о Никосе. Ведь чем раньше она закончит, тем быстрее окажется в его объятиях.

Когда Никос с Апостолосом, перейдя улицу, подошли к спортивному магазину Калвера, Апостолос воздел к небу ладонь – словно не в силах был поверить, что дождь действительно закончился. Затем, глянув через плечо, послал вдове Палинкас воздушный поцелуй, которого она, однако, не могла заметить. Он засмеялся, когда Никос легонько толкнул его в плечо. Они задержались на минуту у витрины магазина, обсуждая достоинства новых футбольных мячей, выставленных за стеклом. Над головой у них вертелись дребезжащие под порывами холодного ветра сотни красных и синих алюминиевых дисков, составлявших слово «КАЛВЕР».

Когда Никос с Апостолосом, повернув за угол, зашагали по Коммершел, Фасия Палинкас наконец покончила со своими подсчетами. В кассе оказалось более полутора сотен долларов. Рассортировав банкноты по их достоинству, она перетянула их широкой резинкой и спрятала в портмоне с застежкой–молнией. Положив портмоне в сумку, она подошла к панели со щитками, погасила повсюду свет, оставив лишь по одной зажженной лампочке у задней двери и над кассой. Затем надела свое теплое шерстяное пальто, взяла зонтик и направилась к двери. Она уже было ступила за порог, как вдруг заметила на стойке пустую чашечку Никоса. Пришлось отнести ее к раковине и ополоснуть, чтобы осадок к утру не присох. Выйдя наконец на улицу, она легонько толкнула дверь, проверяя замок.

Мимо промчалась машина. Из салона ее неслась громкая музыка. Фасия прижала к себе сумку и быстро зашагала по холодной, промозглой улице. Тротуар был все еще мокрый после прошедшего дождя. Холод проникал сквозь тонкие подметки туфель. Мысли ее обратились к Никосу, вероятно, томившемуся в эти минуты в вестибюле ее дома. Их связь продолжалась уже два месяца. Он оказался необыкновенно искусным любовником, и хотя она старалась не шуметь – в соседней комнате спали дети, – у нее редко это получалось.

В середине квартала стояла небольшая, похожая на спортивную серебристая машина. Подойдя ближе, она увидела, что это «мерседес». Стекла машины запотели. Когда Фасия поравнялась с машиной, ей показалось, что она заметила внутри какое–то движение. Покрепче прижав к груди сумку, она ускорила шаг.

На углу, футах в пятидесяти от нее, горел фонарь. Фасия Палинкас знала, что, как только она ступит в его манящий свет, она будет в безопасности. Она зашагала еще быстрее. Справа от нее мелькнула какая–то тень… Она в испуге соскочила с тротуара, споткнулась, чуть не упала. Чье–то лицо с расширившимися от ужаса глазами и открытым перекошенным ртом смотрело на нее из затемненной витрины магазина на втором этаже. Она в страхе отшатнулась. Ее отражение в витрине повторило это движение.

…За спиной ее из «мерседеса» выбирался Снайпер. Полы его лилового дождевика зацепились за ручку дверцы, и ему пришлось потратить несколько секунд, чтобы высвободить плащ. Стоя одной ногой, обутой в туфлю на высоком каблуке, на краю проезжей части, другой упираясь в бордюр тротуара, Снайпер надевал розовые наушники. Затем он надел прицельные очки и потянулся за ружьем.

Фасия Палинкас с тоской подумала, что никогда ей не выбраться из окружавшей ее тьмы. Однако она все же достигла цели, ступив наконец в полосу света. Страх понемногу отпустил… За спиной у нее – тишина. Фасия в конце концов сообразила, что обладатель «мерседеса» вряд ли позарится на ее жалкие гроши. Она уже засомневалась – действительно ли в машине кто–то сидел, не почудилось ли ей? И тут вдруг за спиной у нее раздался негромкий щелчок.

Фасия глянула через плечо, и у нее перехватило дыхание: она увидела женщину в блестящем плаще, стоявшую на тротуаре у открытой дверцы автомобиля. Незнакомка стояла, широко расставив ноги. Ее правая рука, согнутая в локте, была вытянута вперед. Фасия Палинкас напрягала зрение, вглядываясь в обступивший ее мрак. И тут вдруг поняла: женщина целилась в нее из ружья. Сердце бешено заколотилось, перегоняя по жилам кровь, насыщенную адреналином. Она оцепенела, стоя в свете уличного фонаря. Защита, которую сулил фонарь, обернулась для нее ловушкой – Фасия представляла собой прекрасную мишень. Вспыхнул кружок света – линза оптического прицела.

Снайпер, нахмурившись, чуть сдвинул прицел, линза тотчас залилась светом. В левом нижнем углу появилась темная линия – краешек пальто Фасии Палинкас в двойном увеличении. Он выровнял наводку по ширине ее плеч и чуть отступил в сторону. Теперь заполнилось все поле прицела. В известном смысле он целился наугад, ориентируясь лишь на пальто своей жертвы.

Его палец потянулся к спусковому крючку.

И вновь прицел залило ярким светом. Он заморгал. В фокусе возникла металлическая поверхность фонаря. Перед ним в бешеном танце кружились какие–то смутные образы, над которыми он был не властен. Снайпер в недоумении оторвал взгляд от прицела и увидел, что Фасия Палинкас немного сдвинулась с места, вся залитая потоком света. Он выстрелил с бедра, почти не целясь.

Пуля вошла в спину. Женщина, пошатнувшись, упала. Ее голова с силой ударилась о тротуар. Она лежала на боку на холодном мокром бетоне, выбросив одну руку далеко вперед. Выстрел эхом прокатился по безлюдной улице. До нее, словно откуда–то издалека, донесся глухой щелчок – закрылась дверца «мерседеса». Фасия с усилием открыла глаза. Лежавшая рядом сумка раскрылась, содержимое ее вывалилось на тротуар. Перед глазами ее точно в тумане проплыли грязные обрывки бумаги, связка ключей, желтый гребешок младшей дочери. Поблескивала в свете фонаря рассыпавшаяся мелочь. «Мерседес» тронулся с места. Она напряженно прислушивалась к шуму мотора, становившемуся все глуше и глуше.

Все вокруг погружалось во тьму, исчезало из поля ее зрения. Однако и связка ключей, и гребешок, и мелочь, даже обрывки бумаги – все это вдруг обрело для нее необычайную ценность. Она пыталась зацепиться за них, удержать эти последние крохи уходящей жизни. Она судорожно скребла ногтями по холодному мокрому асфальту и видела, как непроизвольно, словно сама по себе, подергивается ее рука, лежащая на тротуаре. Потом пальцы ее скрючились, похолодели. Рука пропала из поля ее зрения, потом вдруг вновь вернулась, застыв в нескольких дюймах от носа, и в последний раз дрогнул полусогнутый указательный палец.

Снова пошел дождь. Фонарь над Фасией Палинкас заволокло туманом, свет его померк.

Никос поджидал Фасию в вестибюле ее дома, когда раздался выстрел. Услышав прокатившееся по улице громкое эхо, он поспешил к стеклянной двери и выбежал под дождь. Серебристый «Мерседес–450», свернув с Коммершел, помчался по Одиннадцатой улице, на запад. А на углу, в свете фонаря, лежала Фасия Палинкас, похожая на стереоскопическое изображение. Никос медленно направился в ее сторону, потом остановился… и вдруг побежал. Подбежав к бездыханному телу, он опустился на колени. На Никоса смотрели остекленевшие глаза его любовницы. По щекам ее стекали струйки дождя, вода заливалась в приоткрытый рот, капала с подбородка… Из–под тела расползалась по асфальту лужа крови, медленно подбиравшаяся к тротуару.

Никос поднял с тротуара монетку, осмотрелся и поспешил к телефонному автомату в конце квартала.

Снайпер оставил серебристый «мерседес» на общественной стоянке напротив теннисных кортов у Бич–авеню. Отсюда до его высотки на Джервис было совсем недалеко, чуть больше полумили, так что он вполне мог обойтись без зонтика. Когда Снайпер выбирался из машины, парик сполз ему на лицо, размазывая косметику. Однако дождь, на его счастье, прогнал с улиц всех пешеходов. Даже Денман–стрит была пустой, если не считать четверых припозднившихся гуляк, ломившихся в двери ресторана «Три новичка». Снайпер отвернулся, поспешно проходя мимо, но пьющие не обратили на него ни малейшего внимания, словно его не существовало в природе.

Дорога до дома заняла не более четверти часа. Он повернул ключ в замочной скважине и вошел в маленький, скромный вестибюль, лишенный всякой обстановки. Нажал кнопку лифта. Двери его тут же распахнулись. Нажимая кнопку двенадцатого этажа, Снайпер подумал о том, что этот подъем – последнее его рискованное предприятие за минувшую ночь. Но лифт скользил вверх, нигде не останавливаясь. Он не видел ни души, и его, конечно же, никто не видел. Бесшумно прокравшись по устланному ковром коридору к двери своей квартиры, Снайпер расстегнул дождевик, под которым прятал ружейный футляр, свисавший с шеи на кожаном ремне. Он отпер дверь и вошел в комнату.

В узком коридорчике, ведущем в комнату, имелась крохотная кладовка. Снайпер открыл раздвижную дверцу и повесил на крючок свой лиловый дождевик. Затем, сняв с шеи ружье, положил его на сосновый стол. Скинув туфли на высоком каблуке, принялся возиться с молнией на платье. Застежка находилась сзади, на спине, да еще и ткань насквозь промокла. Наконец ему удалось стянуть платье вниз, на бедра. Кое–как выпутавшись из него, он швырнул его на пол. Затем, сорвав с головы платиновый парик, с гримасой отвращения бросил его в раковину. Снайпер весь промок, продрог, ему не терпелось принять горячий душ. Но прежде надлежало прочистить ружье… Голый, продрогший, он уселся в пластиковое кресло и принялся за дело.

Глава 6

…Резкий свист – долгая пронзительная нота. Рев строительной техники, напоминающий слаженный оркестр…

Бредли стоял у окна и глядел вниз, на строительную площадку. Он прикидывал: если бригада будет работать в том же темпе, они закончат расчистку участка к концу дня. Значит, котлован начнут рыть завтра утром. И тогда – он хорошо это представлял – шум станет просто невыносимым. Тяжко вздохнув, он допил свой полуостывший чай и, поставив чашку на подоконник, повернулся к детективам.

Клер Паркер, сложив руки на коленях, сидела на одном из высоких деревянных стульев. Уиллоус занял свое излюбленное место – у стены, рядом с дверью. Аткинсон и Франклин стояли у письменного стола. Маленькие, ухоженные руки Аткинсона что–то энергично вычерчивали в воздухе – он описывал вчерашнюю сцену с Линдой, рыженькой буфетчицей из забегаловки. Франклин посмеивался про себя, справедливо полагая, что эмоциональная речь его напарника обращена исключительно к Клер Паркер, на которую рассказчик искоса посматривал, избегая, однако, прямого взгляда. Сорокадвухлетний Франклин был всем известен своим счастливым браком, но в эти минуты – так ему казалось – он прекрасно понимал коллегу Аткинсона. Ни один мужчина, будучи в здравом уме, не стал бы отрицать, что Клер Паркер – на редкость привлекательная женщина. Да еще и весна за окном, пусть даже сырая и промозглая…

Бредли взглянул на свои дешевые часы – подарок двенадцатилетнего Кристофера. Было уже две минуты одиннадцатого. Джерри Голдстайн из криминальной лаборатории, как всегда, запаздывал. Бредли принялся вертеть рубиновое кольцо на мизинце. Будучи чрезвычайно пунктуальным человеком, он требовал такой же пунктуальности и от других. Он снова взглянул на циферблат – прошла еще одна минута. Бредли подошел к столу. Уселся.

– Который час? – спросил он, повернувшись к Дэйву Аткинсону.

– Пять минут одиннадцатого, – солгал Аткинсон, прекрасно понимавший, что у шефа на уме.

Бредли, раскрыв резной кедровый портсигар, достал сигару. Он и сам заметил, что стал курить гораздо больше, и ему это совершенно не нравилось. Пора было ограничить себя в курении. И дело вовсе не в заботе о собственном здоровье – подобно большинству коллег, он придерживался жесткого режима экономии, а сигары, как известно, чертовски дорогое удовольствие. Чиркнул толстой хозяйственной спичкой о нижнюю сторону столешницы, дождался, пока выровняется пламя, и закурил. Ароматное облачко поднялось к потолку, испещренному темными пятнами. Бредли с раздражением глянул на часы – в который уже раз. Ну вот, всего лишь шесть минут одиннадцатого, а он уже дымит своей послеобеденной сигарой, – сигарой ценой в полтора доллара, удовольствия же ни на цент. Упершись правым локтем в подлокотник кресла, он хмуро смотрел на циферблат, наблюдая за секундной стрелкой, неторопливо переползавшей от деления к делению.

В десять минут одиннадцатого, в тот момент, когда свисток на строительной площадке возвестил об окончании перерыва на завтрак, в кабинет стремительно вошел Джерри Голдстайн.

– Прошу прощения за опоздание, – сказал он, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – Весьма сожалею, но я ничего не мог поделать. С дамой на втором этаже случился удар. Пришлось помочь… надо было вытащить язык…

– Вопрос жизни и смерти, – проворчал Бредли. – Я так и думал.

Голдстайн кивнул, не обращая внимания на язвительный тон шефа. На нем были кремовая тройка, итальянский шелковый галстук и ослепительно–белая шелковая рубашка. Его парусиновые туфли на толстой полупрозрачной подошве из розового пластика идеально соответствовали тону галстука. Шелковые шоколадно–коричневые носки украшали узор – рисунок в виде ярко–желтых солнечных часов. Голдстайн улыбнулся, повернувшись к Клер.

– Вы, должно быть, новый детектив?

– Совершенно верно. Клер Паркер.

– Джерри Голдстайн. – Голдстайн вновь одарил ее сверкающей улыбкой.

Благодаря тонированным контактным линзам его глаза казались такими же ярко–голубыми, как у Пола Ньюмана. Зубы – ровные и белые – сверкали в тон рубашке. Броская одежда, глаза, пышная белокурая шевелюра, деликатное сложение… Голдстайн сознавал, что выглядит недурно. Впрочем, сознавал он и то, что флиртовать в присутствии раздраженно пыхтящего сигарой Бредли – занятие рискованное. Без лишних слов он зачитал заключение экспертизы.

– Наушники, обнаруженные на тротуаре неподалеку от биллиардной, вероятно, использовались стрелком по назначению, то есть в качестве предохранительных. Мы вышли на производителя. Подобные наушники продаются в трех крупных магазинах и в нескольких десятках мелких. За последние два года в городе и окрестностях продано более шести тысяч пар.

– Ну хорошо, – сказал Аткинсон, – а сколько розовых?

– Приблизительно половина. Ведь производится только два варианта. Голубые – для мужчин, розовые – для женщин.

– Ну, конечно… – поморщилась Клер.

– А в чем дело? – удивился Голдстайн. – Вам не нравится розовый цвет?

– Нравится, но только при закате солнца. А что с гильзами, найденными в «мерседесе»?

– Без сомнения, они от того же ружья, из которого застрелили Элис Палм.

– Ладно, с ружьем ясно, – сказал Франклин. – Ну а что с «мерседесом»?

– Марка 450, – ответил Бредли. – Владельца зовут Дуглас Филлипс. Он заявил о пропаже машины сегодня утром, в 8.07.

– А когда обнаружили машину?

– В 7.12, почти за час до того, как был зарегистрирован звонок Филлипса. Машину оставили с включенными фарами и открытой дверцей. На нее наткнулась патрульная служба. Полицейские заглянули внутрь, увидели на полу гильзу и позвонили нам.

– С Филлипсом уже говорили? Кто им занимался?

– Я, – сказала Клер. – У его жены очень чуткий сон. Она утверждает, что он всю ночь находился рядом с ней.

– А кроме свидетельства жены, есть еще чьи–нибудь показания? – спросил Аткинсон.

Клер кивнула.

– Показания его врача. Филлипс – сердечник.

– А что значит сердечник? Что–нибудь серьезное? – осведомился Аткинсон.

– Два года назад перенес инфаркт, – продолжала Клер. – Ему поставили искусственный стимулятор, но все равно он должен быть предельно осторожным. Даже незначительные нервные перегрузки смертельно опасны.

– У парня искусственный стимулятор – и он женат? – Аткинсон обернулся к Франклину. – Как это называется, Джордж, двойное алиби?

– Кроме гильзы, в машине еще что–нибудь нашли? – спросил Уиллоус.

– Нет, чистенькая оказалась. Хоть на выставке показывай, – ответил Голдстайн. – Чистенькая, кроме одной детали…

– Что такое? – вскинулся Бредли, который терпеть не мог эту манеру Голдстайна – цедить информацию по капельке.

– Пепельница, – сказал Голдстайн, – доверху заполнена недокуренными сигаретами. – Он повернулся к Клер: – Жена этого парня курит?

– Я не спрашивала. Но я не видела в доме ни одной пепельницы, и она ни разу не закурила, пока мы с ней говорили.

– А Филлипс со своим сердцем – тот уж точно не курит, – добавил Франклин.

– И кроме того, он едва ли пользуется губной помадой, – сказал Голдстайн.

– Губной помадой? – переспросил Бредли.

– Да, губной помадой. – Расстегнув пиджак, Голдстайн сунул руки в карманы брюк. – У вас ведь есть свидетель, утверждающий, что видел за рулем женщину? Я имею в виду убийство Элис Палм?

– Его зовут Шелли Райс, – ответил Бредли.

– А что–нибудь известно о той машине?

– Нет. – Бредли стряхнул пепел в корзину. – У тебя еще что–нибудь интересное? Выкладывай, Джерри.

– Нет, выжали все до капли.

– Знаешь, Джерри, ты для нас всегда желанный гость. Так что заходи почаще, не стесняйся.

– Готов навещать вас в любое время суток, – ответствовал Голдстайн, взглянув при этом на Клер.

Усевшись за стол, Бредли нахмурился. Он не произнес ни слова, пока Голдстайн не вышел.

– Заметили его ботинки? – спросил Аткинсон. – Прозрачные подошвы! Ну и тип…

Бредли, упершись локтями в стол, сцепил пальцы замком.

– Вы заходили в спортивный магазин, рядом с которым застрелили эту Палинкас? – обратился он к Франклину.

Тот кивнул, потянувшись за блокнотом. Но в конце концов решил, что обойдется и без него.

– Владельца зовут Моррис Калвер. Они с женой живут в маленькой квартирке за магазином. Сегодня утром мы с Дэвидом первым делом отправились к ним и застали их на пороге.

– Они шли в церковь, – пояснил Аткинсон.

– Исповедоваться?

– Полагаю, не в убийстве.

– Калвер держит магазин уже довольно давно, – продолжал Франклин. – Без малого тридцать лет. При этом никогда не запасает товар впрок. Торгует только тем, что по сезону. Но это касается бейсбола, хоккея и так далее… Однако последние десять лет главную статью его дохода составляет продажа оружия и боеприпасов.

Бредли насторожился.

– Джордж, нельзя ли поподробнее?

– Всю документацию ведет жена. Судя по ее записям, за последние три месяца, начиная с 4 января, они продали двести обойм к «магнуму–460» женщине по имени Лилли Уоттс.

– У них есть ее адрес?

– Квартира 75, Манхэттен. Это здание на углу Робсон и Турлоу. На первом этаже несколько магазинов, турагентство и ресторан.

– «Бинки», – уточнил Аткинсон. – Лучший раковый суп в городе.

– Давайте–ка отложим раковый суп до окончания дела, – проворчал Бредли.

– Мы решили навестить эту Уоттс, – продолжал Франклин. – Но там такой не оказалось и нет такой квартиры.

– У Калвера имеется также ее телефон. Мы позвонили и оставили послание на автоответчике. – Аткинсон нахмурился. – Вот, собственно, и все.

– Калвер может описать ее? – спросила Клер.

– Боюсь, что нет, – ответил Франклин. – Без очков он видит очень плохо, а пользуется ими редко. Но он заметил, что Лилли Уоттс – блондинка. Очень рослая блондинка.

– Что значит рослая? – спросил Уиллоус.

– Выше Калвера, – пояснил Франклин. Затем добавил: – А рост его примерно пять футов семь дюймов.

– Как у Дэйва, – кивнул Уиллоус.

– Мой рост – пять десять, – сердито отозвался Аткинсон.

– Благодаря ботинкам «Отис», – заметил Уиллоус.

Бредли достал сигару, но закуривать не торопился. Ткнув ею в сторону Уиллоуса, сказал:

– Джек, я хочу, чтобы вы с Паркер занялись вплотную Элис Палм. Копните ее прошлое – да поглубже… Ведь мы по–прежнему не знаем, куда она направлялась в этот вечер. – Он взглянул на Аткинсона: – Дэйв, вы с Джорджем займитесь Фасией Палинкас. Если между двумя жертвами существовала хоть какая–то связь, мы обязаны об этом знать. Вот и все, чем мы располагаем, – проворчал он, оглядывая подчиненных. – У нас в активе – огромный жирный ноль.

Уиллоус направился к двери. Бредли жестом остановил его:

– И вот еще что… Сегодня утром мне звонил шеф. Рано спозаранку – утром. Он имел беседу с мэром, которому не по душе, что двое избирателей в нашем прекрасном городе уже не смогут поддержать его на выборах. Да и газеты, знаете ли, не очень нас нахваливают. Его честь жаждет взглянуть на этого стрелка, пока он еще кого–нибудь не укокошит. Так что, ребята, давайте поскорее возьмем этого сукина сына… Договорились?

Выйдя из кабинета, Уиллоус взял Клер под руку:

– Мне надо позвонить. Встретимся на стоянке через десять минут.

Клер открыла было рот, но Уиллоуса уже и след простыл. Уиллоус три дня не звонил в онкологическое отделение госпиталя и сейчас торопился в вестибюль, к телефону. Он стремительно вошел в кабину, потянулся к трубке – и вдруг увидел ее на полу, выдранную с корнем. Видимо, у кого–то случились неприятности, вот он и дал волю рукам. Вполголоса выругавшись, Уиллоус вышел из кабины, нажал кнопку служебного лифта. На третьем этаже имелся еще один телефон, установленный специально для задержанных пьянчуг и жуликов – на случай, если кто–нибудь из них пожелает позвонить домой.

Лифт остановился. В следующее мгновение двери распахнулись. Уиллоус вошел в кабину и оказался лицом к лицу с Шелли Райсом.

Райса сопровождали двое крепких ребят из отдела наркотиков – Ральф Кернс и Эдди Оруэлл. Уиллоус заметил на его запястьях наручники, блеснувшие в тусклом свете стоваттной лампочки.

– Я бы, ребята, представил вас друг другу, – усмехнулся Оруэлл, – но похоже, вы знакомы.

– Ты арестован? – спросил Уиллоус у Райса.

Лицо Райса исказилось от ярости. Он рванулся вперед, подняв колено и выставив локоть. Уиллоус отшатнулся, крякнул от боли: Райс заехал ему локтем прямо в нос и тут же навалился на Кернса. Оруэлл, громко выругавшись, полез под пиджак за оружием. Райс вскинул закованные в наручники руки к потолку, ударив по лампочке. На пол посыпались осколки, лифт погрузился в темноту. Уиллоус услыхал щелчок предохранителя. Он также потянулся за оружием. Внезапно лифт остановился, двери распахнулись, и кабина наполнилась светом. Оруэлл старательно целился в Кернса. Уиллоус размахнулся… Кулак угодил Райсу в живот – и тот со стоном согнулся. Уиллоус с трудом подавил желание ударить еще раз. Он почувствовал у себя на губах что–то соленое и теплое: из разбитого носа сочилась кровь. Выхватив у Райса из нагрудного кармана бледно–зеленый носовой платок, он прижал его к лицу.

– Может, уберешь? – спросил Кернс у Оруэлла. Тот с виноватым видом сунул револьвер в кобуру.

Дверь стала закрываться. Уиллоус, задержав ее ногой, поспешно вытер нос и тут заметил, что платок с кружевами. Оказалось – женские трусики. Он с отвращением швырнул их на пол.