Текст книги "Случайные смерти (сборник)"

Автор книги: Лоуренс Гоуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 38 страниц)

Глава 5

Увидев «фольксваген» Паркер в зеркале заднего вида, Фрэнк взглянул на часы на приборном щитке машины, которую он взял напрокат. 5.37. Он сделал заметку на обороте конверта. У дамочки довольно размеренная жизнь для полицейского. Может, неделя была спокойная.

Он уже наметил план действий.

По обе стороны улицы стояли трехэтажные жилые дома. Около пяти вечера припарковаться можно было где угодно, затем люди стали возвращаться с работы, улица начала заполняться.

Он приедет пораньше, застолбит место перед домом Паркер, увидев ее, отъедет, вернется по одному из переулков и успеет как раз вовремя. Она втиснет машину в щель, которую он освободит, то есть туда, куда ему нужно. Если она будет копаться, и он не станет пороть горячку. Если заторопится, и он поднажмет. Словом, рассчитает время так, чтобы сбить ее, когда она будет переходить улицу.

Если б сейчас он сидел за рулем «корвета», с этим было бы покончено уже сегодня. Но, хотя он и не поскупился на страховку, парень из гаража – жирный, со сбившимся набок галстуком и торчащей из ноздрей шерстью – вряд ли закроет глаза на то, что машина пострадала, сбив человека.

Нет, лучше взять «корвет». Оставить «форд» неподалеку. Расквитаться с Паркер, бросить пижонскую тачку где–нибудь в закоулке и пересесть в «форд».

Что потом? Возвращаться в гостиницу или выписаться, сложить багаж в «форд», а покончив с делом, прямиком отправиться в аэропорт?

Когда тебя сбивает машина – это чудовищно больно. Фрэнк знал. Он постарается сделать все наилучшим образом, но позор, что ему вообще пришлось взяться за подобное задание. Паркер была прелестная женщина – просто красотка. Блестящие черные волосы, тонкие черты лица. Великолепная кожа. Потрясные ноги, отличная фигура. Глаза вероятно, лучшее в ней. Но больше всего Фрэнку нравилось, как она держится, нравилась уверенная, но женственная поступь, которой она идет по жизни.

Ньют все разговоры сводил к ней, дотошно выспрашивал Фрэнка, как тот получил пулю в живот. Тогда там была Паркер. И конечно, несколько лет назад она подстрелила Ньюта. Странно, насколько неполно сохранилась в памяти Фрэнка та ночь, когда его ранили. Некоторые эпизоды он помнил с живейшей ясностью. Другие фрагменты стерлись начисто. Когда началась перестрелка, Паркер тут же ввязалась. Собственно, если подумать, лишь она и соединяла Фрэнка с Ньютом.

Да, не позавидуешь ей. Что называется, смертник.

Ванкувер – большой город. В разумных пределах. Жителей – четыре миллиона, включая пригороды. Парень из гаража сказал ему, что аэропорт пропускает около трехсот рейсов в сутки, восемьдесят тысяч человек, если не больше, со всего континента, из Европы, с Ближнего Востока.

Поди проверь каждого улетающего.

Но ему никогда раньше не приходилось поднимать руку на детектива из отдела особо тяжких преступлений, и он не представлял, какие силы могут быть брошены на расследование. К тому же Паркер – женщина, единственная женщина в отделе.

Фрэнк закурил. И сомневаться нечего, они наизнанку вывернутся, чтобы припереть его задницей к стенке. Он задул спичку и бросил ее на пол. В машинах, взятых напрокат, лучше всего были две вещи: их можно гонять в хвост и в гриву; развалится – туда ей и дорога. Плюс, если хочешь – превратить в помойку и наплевать на это.

Фрэнк навел бинокль на окно Паркер. Солнечный свет горел на стеклах оранжевым пламенем. Ничего. Он включил зажигание. Не стоит болтаться здесь, привлекать к себе внимание. Он отъехал от тротуара. Сзади из–за угла на двух колесах вылетел черный, весь в сыпи ржавчины, «кадиллак» с матерчатым верхом. Плавникам его стабилизатора мог позавидовать любой кит. В воздухе повис синий дымный хвост. Скрежеща тормозами, уродина всунулась на место, которое освободил Фрэнк. Что ж, план А отменяется.

Фрэнк вернулся к гостинице, поставил машину, запер дверцы – такие времена пошли, крадут что ни попадя – и поднялся в номер. Его крохотная белая надежда ждала у двери со свеженалитым пивом в запотевшем бокале.

– Удивлен, что я здесь? – спросила она.

Фрэнк выпил залпом весь бокал.

– Почему ты спрашиваешь?

Лулу пожала плечами.

– Не знаю.

На ней опять был костюм из лайкры, сверкающая золотом вторая кожа с толстыми черными диагоналями, которые лежали прямыми линиями на плоских местах, но круглились радугами откровения на груди и бедрах. Фрэнк воззрился на черную прядь в ее волосах.

– Это смывается, Фрэнк. Могу убрать сейчас же, если хочешь.

– Да нет, здорово…

Темновато, правда. Но она ведь женщина. Имеет право на капризы.

На столе у окна стояли большая пластмассовая плошка со льдом и пиво. Фрэнку предлагались на выбор «Асахи супер драй», «Блекс», «Хайнекен», «Циньтао», «Штайнлягер» и с полдюжины местных сортов. Он вскрыл банку «Кокани глэсиер лайт». Ему нравилась телевизионная реклама про то, как симпатичный белый песик, которого взяли в поход, сначала, навострив уши, слушает, как, забыв дома пиво, причитает его хозяин, потом мчится по горам, по долам сутки напролет, уворачивается от машин в городе, пробирается в дом через незапертое окно или как–то там еще, открывает холодильник, хватает в зубы упаковку на шесть банок, стремглав несется обратно и получает выволочку за то, что так задержался, а затем добродушно смотрит в камеру, словно бы недоумевая, как его угораздило связаться с таким болваном.

Фрэнк рыгнул, извинился.

Лулу спросила:

– Ты любишь омаров? Только–только прилетели свеженькие из Галифакса. Мне сказал парень с кухни, я попросила его отложить полдюжины покрупнее и отправить их наверх в семь. Годится?

Фрэнк выпил еще пива. Омары были для него тайной за семью печатями: он не знал, как добраться до мяса, и пока не был готов прилюдно опростоволоситься. Теперь ему не оставили выбора. Какие части можно есть, а от каких его стошнит на новый костюм от Ральфа Лорана? Он решил во всем подражать Лулу, делать, как она, только пусть она будет первой. Фрэнк усмехнулся. Так он повел себя в любви, и похоже, не просчитался. Лулу спросила:

– Чему это ты радуешься?

– Жизни, – сказал Фрэнк, – когда она хорошо складывается.

Лулу взглянула на часы, тонкий темно–синий с золотом диск, усеянный бриллиантами.

– Еду принесут через три четверти часа. Как раз довольно времени для душа и…

– Чего? – спросил Фрэнк.

– Дай волю воображению и посмотрим, что ты сумеешь придумать, ладно?

Стоя под душем – струи воды хлестали по его телу, смывая напряжение, накопившееся, пока он выслеживал Клер Паркер, – Фрэнк размышлял, сколько еще это может продлиться. Последние двадцать лет он жил как перекати–поле. Нигде не задерживался настолько, чтобы завести серьезное знакомство. Но с Лулу все было совершенно иначе. Кажется, он правда ей нравится. Не хотелось задумываться почему. Потом она, несомненно, чего–нибудь от него захочет. Если повезет, чего–нибудь простого и незамысловатого, вроде пачки наличных. Он подставил лицо струям. Только на это и приходилось надеяться – на то, что ее потребности окажутся предсказуемыми и легко выполнимыми.

Он вздрогнул, когда Лулу отдернула занавеску и ступила в ванну.

– Испугался?

– Я пугливый.

– Ты качаешься, Фрэнк?

– Да так, немножко.

– Где? В спортзале?

– Да где придется.

– Подними руки. – Лулу набрала полный рот воды и окатила его с дурашливой улыбкой, улыбка исчезла, когда ее взгляд, пройдясь по телу Фрэнка, упал на сморщенный шрам в центре живота. Она явно расстроилась, но если бы собиралась играть в вопросы и ответы, то уже бы начала. Приятно, кажется, она умела испытывать любопытство и ни о чем не спрашивать. Возможно, женщины в этом отношении лучше мужчин. Во всяком случае, хуже быть невозможно. Он нагнулся и закрутил кран. Шлепнулись последние капли.

Они сели в постели, усевшись по–турецки на простынях, пальцами и зубами разделываясь с омарами из Новой Шотландии, диким рисом, крошечными сладкими морковинами и каким–то пряным зеленым овощем, который не особенно пришелся Фрэнку по вкусу, но он жевал и глотал с деланным воодушевлением, чтобы не устраивать суеты, запивая это невесть что огромными глотками ледяного шампанского.

После обеда Лулу показала Фрэнку свой семейный альбом, оплетенный в потертую рыжую кожу, с медной застежкой и медными петлями. Альбом был размером с небольшой чемоданчик. Она приволокла его и бухнула на кровать. Фрэнку даже пришлось подвинуться, чтобы он поместился.

Лулу потеряла ключ, так что пришлось вскрывать запор гостиничной открывалкой. На первой странице было шесть черно–белых фотографий с зубчатыми краями, закрепленных по углам черными треугольничками.

На первой был голый младенец, лежащий на коврике перед камином.

На второй – ребенок в плетеной коляске с большими колесами. На третьем снимке ребенок плакал, сидя в кроватке. Четвертый запечатлел крестины.

На пятой карточке ребенок обнимал огромную снежную бабу с кусками угля вместо глаз, носом–морковкой и розанчиком–ртом из ломтя свеклы.

На последнем снимке дитя в пеленках на капоте автомобиля с матерчатой крышей.

– Это ты?

– Знойная девица, да?

– Это что, семьдесят второй «триумф»?

– Папа выиграл его в лотерею. Неделю попользовался, а потом соседский парень, Тревор Уайт, увел его прямо из гаража. Повез подружку покататься к докам, не справился с управлением и врезался в грузовой поезд на скорости сто миль в час. Оба сгорели. Такая трагедия.

Фрэнк кивнул, хотя особо не прислушивался, голова его была занята: он пытался подсчитать, сколько ей лет.

– Треворовы родители наняли матерого адвоката и подали в суд. Железнодорожная компания тоже. Они говорили, что папа не должен был оставлять ключи в замке зажигания. Его признали невиновным, но судебные расходы съели все наши сбережения. Мне было четыре месяца, когда он сбежал. С тех пор я его не видела и вряд ли увижу.

Фрэнк сказал:

– Погоди–ка. Ты же говорила, что Роджер твой отец.

– Отчим. Вроде того. Номер шесть. Мама управлялась с мужчинами как с картофельными чипсами. Верно, не могла найти подходящего. – Лулу взглянула на Фрэнка так смело и прямо, что у него будто разом выпустили весь воздух из легких. – Не то что я, – тихо добавила она и перевернула страницу.

Парень на мотоцикле. Согнутая нога на бензобаке, руки скрещены на черной кожаной груди.

– Папаша номер два, – сказала Лулу. – Джозеф. Этот был каскадер–индивидуал. Найдет городишко у реки, установит переносной пандус да складные стулья и летает на своем мотоцикле через реку. Можно смотреть бесплатно, а можно расщедриться на пару долларов и купить место, а заодно получить фотографию с автографом. Он разбивался примерно раз в неделю, нарочно. Чтобы, говорил, поддерживать интерес зрителей, но мама считала, что он калечился чисто ради кайфа. Это мой первый настоящий папа, в смысле первый, о ком я что–то помню. Всю эту историю о Треворе и о поезде мне мама рассказывала. Мне было пять лет, и я продавала зрителям цепи для ключей, когда Уолтер сломал себе шею.

– Убился?

Лулу кивнула и перевернула страницу. Свадьба в Зеркальном доме. Фрэнк спросил:

– Это что такое?

– Это мая мама. Красивая, правда? Только философка. Ну да кто без недостатков?

Фрэнк не понял.

– Все эти отраженные образы, – сказала Лулу, – который из них реален? Кто знает? Скажем, ты отправляешься пообедать. Ты с дамой, а она с тобой. Но, быть может, вы оба где–то в другом месте.

Фрэнк кивнул. Теперь он понял. Большей частью он не был там, где он был. Например, когда он дожидался парня из гаража с мохнатыми ноздрями, чтобы оформить прокат, он думал о фильме, который видел недавно, переживая заново одну сцену. Джин Хекман был на автостоянке вместе с хорошенькой девицей и ее молодым человеком. За ними гнались гангстеры. Джин метался и орал на девчонку и ее дружка, пытаясь выяснить, почему бандиты в них стреляют. Фрэнк бы сыграл не так. Кто в такую минуту думает о мотивах? В тебя стреляют – прыгай в тачку. Уже на расстоянии двадцати футов пистолет в руках среднего стрелка становится почти безопасным. Фрэнк знавал чернокожего парня из Торонто, которого пытались застрелить в туалетной кабинке. Места там едва хватает, чтобы взвести курок, в парня выпустили шесть пуль, а он отделался легкой ссадиной.

С другой стороны…

Она словно прочла его мысли. А может, его рука сама потянулась туда… Шрам стал для него своего рода орденом, медалью Святого Христофора, талисманом.

– Это пулевое ранение, да? Фрэнк пожал плечами.

– Пулю так и не нашли – что называется сквозная рана. Но в меня стреляли, прицелились, спустили курок, и я отрубился. Так что – да, справедливо назвать это именно так, пулевое ранение.

– И еще на спине. – Она погладила твердые бугры его живота. – И на животе. В тебя выстрелили три раза и оставили умирать, так было, да?

Удивительно, он совершенно не жалел, что ошибся и что она все–таки расспрашивает его о шрамах.

Фрэнк рассказал Лулу о ранах: три совершенно разных раза люди всаживали в него пули. Рана на груди – это полицейский выполнял свою работу. Никаких обид. Ту, что на спине, он помнил лучше всего, хотя дело было давным–давно, и он, естественно, даже не видел, как все произошло. Он играл в крибидж на очень высокие ставки, парочка подонков решила легко заработать. Впервые в жизни Фрэнку стало фартить. Ему светило почти восемь штук, и вдруг он потерял все до последнего цента. Не то чтобы он произнес хоть слово. Схватился за голову и застыл, как бывает в рассказах. Просто очень уж он был большой и крутой с виду. Мерзавцы продырявили его просто для верности.

– А этот откуда? – Лулу тронула его живот.

– Шальная пуля. Случилось несколько лет назад. В меня стреляла женщина. – Фрэнк улыбнулся. – Если ты хочешь знать, было ли это в порыве страсти, ответ – нет. Она целилась в ублюдка, на которого я тогда работал, в парня по имени Гэри Силк. Вышла ошибочка сорок пятого калибра, и она подстрелила меня.

Фрэнк описал свою жизнь в услужении, рассказал Лулу о Гэри, как он обращался с женщинами и что сталось в конце концов с бедным придурком.

– Как ты мог работать на такую мразь?

– Деньги были нужны. – Фрэнк перевернул страницу. Черно–белая фотография матери Лулу в костюме с блестками и с зонтиком в руке, балансирующей на проволоке. Он усмехнулся.

– Так вот почему ты такая гибкая.

Лулу вспыхнула. Фрэнку никогда раньше не доводилось видеть смущенного альбиноса. Небывалое зрелище. Оно напомнило ему об одном странном фокусе, который проделывала его мать: срезав белую герань, что просовывалась сквозь забор из соседнего сада, ставила в вазу и размешивала в воде красную пищевую краску. Через несколько дней белые цветы превращались в розовые. То же самое произошло с Лулу, только значительно быстрее.

Лулу переворачивала страницу за страницей. Уйма покойных отчимов. Они были на номере пятом, когда телефон на тумбочке вяло застрекотал, словно канарейка, наглотавшаяся снотворного. Фрэнк дотянулся первым, но Лулу сказала: «Это меня», – выхватила у него трубку, откинула призрачно–белые волосы с уха и проскрежетала: «Ну что еще?» – словно вилкой по тарелке.

Фрэнк отхлебнул шампанского, вдохнул полный нос пузырьков и стал зверски зажимать ноздри, чтобы не чихнуть.

Лулу сказала:

– Уверен? – Помолчала, затем добавила: – Нет, ни капельки не интересует. И вряд ли когда–нибудь заинтересует. – Она протянула трубку Фрэнку. – Это тебя, надеюсь, ты будешь рад поболтать с калифорнийским отребьем.

Фрэнк сказал:

– Привет, Ньют.

– Фрэнк. Прикрой трубку рукой, черт тебя дери, если не можешь запретить своей шлюхе делать оскорбительные замечания.

– Спасибо, что позвонил, Ньют.

До Фрэнка доносились звуки улицы. Машины гудели, визжали тормоза. Ньют звонил из автомата, это означало: он опять боится, что его телефон прослушивают.

Ньют спросил:

– Ну как дела?

Фрэнк ответил:

– Недурно. Пообедал омарами из Новой Шотландии. На вкус вроде цыпленка.

– Это что, твоя официантка трубку сняла?

Фрэнк сказал:

– Вернусь завтра вечером, если все пройдет гладко. – Завтра вечером?

– Если не возникнет проблем.

– Мне нужны квитанции на все, Фрэнк. Не думай, что можешь выставить мне счет за омаров, смотавшись в «Макдональдс» за гамбургерами и жареной картошкой. Я моложе, чем выгляжу, но и не вчера родился. Понял меня?

– Вряд ли.

Вмешалась телефонистка: «Ньют сказал, что у него кончилась эта хреновая мелочь, малыш» – и отключилась. Фрэнк бросил трубку на постель. Лулу сказала:

– Я не буду ее вещать, на случай, если он вздумает перезвонить.

– Что он сказал?

– Ничего такого, что бы тебе захотелось дать мне услышать еще раз. Фрэнк спросил:

– Хочешь еще посмотрим карточки?

Лулу смахнула на пол остатки трапезы и вытянулась на постели.

– Нравится поза?

– Класс.

– А как насчет этой?

Фрэнк сказал:

– Перевернись.

Лайкровая одежда была без швов, без стыков, непроницаемая, тугая и глянцево–скользкая, не ухватишься. Где–то тут должна быть молния, но где?

Глава 6

Ньют любил бесконечное солнце, легкие деньги, доступных женщин, океан в иные часы. Но и только – все остальное в Южной Калифорнии могло скукожиться и умереть, ему было наплевать. Смог убивал его. Все эти сотни тысяч людей на шоссе, что сжигают миллионы галлонов бензина, загрязняют атмосферу. Они даже шутки про это придумывают: дескать, чувствуют себя не в своей тарелке, если не видят, чем дышат. Чокнутые. Он переключился на вторую скорость и остановился у тротуара.

Сначала он убедился, что телефон–автомат работает, затем пересек улицу и зашел в винный магазин за двадцатипятицентовиками. Продавец сказал, что у него нет лишней мелочи. Ньют злобно зыркнул на него и схватил с полки бутылку «Уайлд тёки Кентаки». На ценнике стояло: девятнадцать долларов восемьдесят пять центов. Он швырнул на прилавок полусотенную бумажку. Продавец отсчитал три десятки, десятицентовик и пятачок сдачи.

Ньют сказал:

– Ладно, я законный покупатель, ты продал, я купил, а теперь давай–ка этих чертовых четвертаков на пятерку, ты, придурок.

Продавец уставился на него.

Ньют сунул ему в лицо десятидолларовую бумажку.

– Давай шевелись, мне нужно позвонить.

Продавец показал на улицу.

– Там банк через три квартала. А может, через пять, или шесть, или восемь, или даже больше. Увидите слева. Или справа. Не заблудитесь. А может, заблудитесь.

Ньют сгреб с прилавка свою десятку и бумажный пакет с «Уайлд тёки». Он держал бутылку низко, за горлышко.

Продавец слегка пригнулся, нашарил под прилавком револьвер и отвел затвор. Он выстрелит прямо сквозь дешевую картонную стенку прилавка. На то, чтобы убрать кровь и осколки, залепить и закрасить дырки, понадобится не более получаса. Полчаса – и словно ничего и не бывало.

Ньют увидел выражение близко посаженных глаз и осознал, что серьезно влип: он сцепился с парнем, который зарабатывал шесть долларов в час, покупал одежду в дешевом универмаге и полагал себя хозяином положения. С чего бы, если только этот хмырь не буйный псих с пушкой? И какова вероятность, сколько может быть буйных психов? В лос–анджелесском винном магазине – сто процентов. Ньют вышел на замешенный на смоге воздух, усмехнулся и сделал непристойный жест.

Продавец вздохнул. Этот тощий ублюдок знал закон. Ну, теперь он попался, полицейские приволокут его в суд. Он снова поставил револьвер на предохранитель, бросил его и схватил ручку.

Черный как черт «порше» Ньютона стоял у телефонной будки. Ньют влез в машину, завелся и выжал сцепление. Машина сорвалась с места. Продавец выскочил на тротуар и записал номер на ладони, потом вошел в телефонную будку и набрал 911.

– По Малхолланд на восток движется черный «порше». С матерчатой крышей. Номерной знак нестандартный, написано «НЬЮТ». Да, так, как я сказал: «НЬЮТ». У придурка крыша поехала, алкаш. Размахивал передо мной пистолетом.

Бесплотный голос спросил его имя и номер.

Продавец был ученый. Быстро повесил трубку.

Глава 7

Уиллоус насыпал зерна в кофемолку, стиснул зубы и нажал на кнопку. Стальные ножи перетерли смесь «Коломбиан» и «Дак Френч» в мельчайший порошок. Он насыпал кофе в фильтр, вставил фильтр в кофеварку и включил ее. Выскочили готовые тосты. Уиллоус слегка смазал маслом оба куска, посыпал их корицей с сахаром, плеснул молоко в кофейную кружку – не придется мыть ложку.

Холостяцкие привычки. Он прихватил завтрак на веранду, устроился в старомодном деревянном шезлонге с парусиновым сиденьем в выцветших желтых, красных и зеленых полосках. Поставил кружку с кофе на подлокотник, а тарелку с тостами на колени. Небо ясное и чистое, солнце висит у горизонта, и еще совсем не жарко, градусов восемнадцать. В это время года, посередке лета, температура днем запросто может подскочить до тридцати пяти. Уиллоус откусил кусок тоста.

Соседский сиамский кот крался по некошеной лужайке. С макушки сливового дерева на него дико верещала сойка, а жирная черная белка, свесив для равновесия пушистый хвост, уверенно семенила по проводам, что тянулись параллельно дорожке.

Соседский пес протрусил мимо, обнюхал основание телефонного столба и проследовал дальше.

Незатейливая деревенская жизнь.

Уиллоус пожалел, что не бредет сейчас по колено в чистой воде где–нибудь в дебрях острова Ванкувер, высматривая радужную форель. Был конец июля, а отпуск у него намечен на последние три недели августа. Только вот порыбачить едва ли придется. Из Торонто приезжают дети, они не виделись с Рождества. Шон любил бывать на природе, но Энни насквозь городской ребенок.

Уиллоус отхлебнул кофе. Белка собралась, одним прыжком одолела расстояние в три фута и скрылась в густой зелени платана.

Семь часов утра, великолепный день, бледно–голубой простор неба омрачен единственным крохотным облачком, да и то скоро растает под солнцем.

Уиллоус доел тост, допил последний глоток кофе и пошел в Кухню налить еще одну кружку. Под входную дверь успели подсунуть газету.

Когда он снова появился на веранде, кот увидел свернутую газету в его руке и пулей умчался восвояси. Уиллоус бросил во двор хлебную корку. Сойка склонила набок блестящую иссиня–черную головку, ринулась вниз, подхватила корку и вновь взмыла на ветку, да так быстро, словно и с места не трогалась.

На первой странице газета печатала статью о смерти местной проститутки – восемнадцатое нераскрытое убийство жрицы любви за последние восемь лет. Другая проститутка, подруга убитой, кажется, полагала, что, если бы жертвами были, скажем, врачи, полиция бы куда усерднее старалась раскрыть преступления.

Может быть, может быть. Но, с другой стороны, врачи не имеют обыкновения прохаживаться по улицам, торгуя своим телом, путаться со склонными к насилию субъектами вроде торговцев наркотиками и сутенеров и с подонками, которым надо платить, чтобы испытать любовь.

Зазвонил телефон.

Уиллоус оставил часы в ванной, но, перегнувшись, разглядел сквозь открытую дверь циферблат на плите. Четверть восьмого. Телефон снова подал голос, резко и настойчиво. Удивительно, как звук звонка меняется в зависимости от времени суток.

Ему пришло в голову, что это его жена Шейла звонит из Торонто, где уже четверть десятого. Он вошел в кухню и снял трубку.

Паркер сказала:

– Джек, у меня шина спустила. Ты можешь подвезти меня?

– У тебя спустила шина, и ты хочешь, чтоб я ее поменял. Если ты это имеешь в виду, не стесняйся, Клер, говори.

– Я не это имею в виду, Джек. Я имею в виду вот что: у меня спустила шина. И запаска тоже.

Уиллоус сказал:

– Я буду примерно через три четверти часа. В самом начале девятого.

– Мне нужно закончить с бумажками. По правде сказать, я надеялась быть на работе пораньше.

– Если ты торопишься, может, лучше вызвать такси?

– Такси влетит мне долларов в десять, Джек, а ты все равно проезжаешь мимо меня.

– В начале девятого, – сказал Уиллоус. – На углу Баррард и Одиннадцатой.

Паркер часто думала, что женщины – детективы, банковские служащие и, может, еще адвокаты – должны делать покупки в одних и тех же магазинах, поскольку весьма ограниченный перечень одежды, приличествующей представительницам этих трех профессий, полностью совпадал.

Сегодня она надела легкий темно–синий поплиновый костюм с широкой юбкой, чтобы при необходимости догонять преступника на полном галопе. Белая блузка. Темно–синие туфли на устойчивых каблуках. Черная сумка. Пистолет, тупорылый «спешиэл» 38–го калибра, она носила в плоской, наподобие раковины, кобуре, укрепленной на поясе.

Паркер сидела у кухонного окна, пила кофе, праздно разглядывая улицу, когда вдруг увидела «олдсмобиль» Уиллоуса в конце квартала, выжидающий, пока схлынет поток машин, чтобы сделать поворот. Она выплеснула остаток кофе в раковину и схватила сумку. Они с Уиллоусом еще и потому так хорошо ладили, что оба всегда спешили; ни та, ни другой не любили ждать.

Уиллоус установил ремни безопасности в своем «олдсмобиле»; Паркер пристегнулась, потом приглушила радио, настроенное на канал новостей.

– Утром мне звонили, – сказала она.

– Кто–то жаждет почистить твои ковры?

Паркер улыбнулась, покачала головой.

– Камин?

– Черри Нго. По крайней мере судя по голосу. Да нет, я уверена, что это был он.

Уиллоус притормозил перед знаком. На Харли–стрит полицейский на мотоцикле проскочил перекресток. Уиллоус проследил за ним взглядом. Чтобы его заставили проехаться на этой зверюге! Он прибавил газу, свернул за мотоциклом. Тот еле тащился. Уиллоус посигналил, переместился в другой ряд и обогнал его. Полицейский и головы не повернул.

– Терри О'Брайен, – сказала Паркер. – Он узнал машину, наверное, решил, ты хочешь подстроить, чтобы он тебя остановил.

– Расскажи мне про звонок.

– Я была в душе. Он записался на автоответчик. Не назвался, сказал только, что хочет кое о чем поговорить и попробует застать меня на работе.

– Интересно.

Паркер кивнула.

– Не правда ли?

Как у многих полицейских, ее телефона не было в справочнике.

Когда они поднялись на свой этаж, из детективов в отделе был лишь Ферли Спирс. На телефоне Эдди Оруэлла вспыхивала красная лампочка, Ферли смотрел на нее, но не двигался с места.

– Проблемы? – спросил Уиллоус.

– Это Джудит. У нее, наверное, автоматический повтор, я сейчас свихнусь.

– Спроси, что передать.

– Хороший совет, Джек, только я уже спросил. Она не останавливается, она не знает пощады. Я смотрю на телефон, лампочка горит, я должен снять трубку.

– Где Эдди?

– Наверное, на полпути к Мексике. Медовый месяц кончился, это уж как пить дать. Розы увяли, шампанское выдохлось. – Спирс взглянул на Паркер. – Не знаю, что он с ней сделал, но так или иначе, бьюсь об заклад, больше он этого не сделает никогда.

– Мне звонили?

– Один раз. Молодой человек. Не назвался, сказал, что перезвонит. – Спирс улыбнулся Паркер. – Отличный костюмчик.

– Спасибо.

– На выходных ездил в банк. Пришлось поговорить с управляющей, недоразумения со счетом, так, опечатка, ничего серьезного. Ну, да я не об этом. Богом клянусь, на ней был точно такой же костюм, как твой, Клер.

– Ты думаешь, я ей его одолжила?

Спирс уловил угрозу в голосе.

– Брось, конечно нет.

– Ну тогда что, Ферли, она мне его одолжила?

Спирс нахмурился. Он не понимал, отчего Паркер так расстроилась. Женщины. Зазвонил телефон. Он схватил трубку, нажал пульсирующую красную кнопку и сказал:

– Детектив Спирс. – У него вытянулось лицо. – Как я уже говорил, миссис Оруэлл, я передам ему, чтобы он позвонил вам, как только придет.

Уиллоус за своим столом взял карандаш и набросал силуэт телефона, добавил диск, штриховкой навел тень.

Стол Паркер стоял впритык к столу Уиллоуса. Металл, покрытый тускло–серой эмалью. Но поскольку Уиллоус прослужил дольше, чем Паркер, ему предоставили место у окна с видом на кирпичные стены корпуса, где помещались камеры предварительного заключения. Паркер же открывался лишь вид на Уиллоуса. Иногда это было совсем неплохо. Она отодвинула стул и села, вскинув глаза, обнаружила, что он смотрит на нее.

– Откуда у Черри твой телефон? – Ревнуешь?

– Если тебе это приятно.

Уиллоус разместил цифры на телефонном диске, от девятки до нуля. Жизнь, полная возможностей. Паркер сказала:

– Не от меня.

– Значит, от кого–то еще. Или он побывал в твоей квартире.

– Исключено. Я бы заметила.

– Может, тебе лучше сменить замки, Клер?

– Не бери в голову.

Один из гражданских служащих в дальнем конце отдела особо тяжких преступлений предостерегающе вскрикнул, и Уиллоус обернулся в самый раз, чтобы увидеть, как Оруэлл перемахнул через переборку.

Ферли Спирс спросил:

– Какого черта ты не входишь через дверь, как все, Эдди?

– Ключи забыл.

– Фига с два, у тебя штаны такие узкие, что ты их в карман не засунешь.

– Что это тебя так интересуют мои штаны, Ферли? Нравлюсь?

– Нет, но кое–кому нравишься.

Оруэлл улыбнулся.

– Кому это?

– Твоей жене.

Улыбка погасла.

– Я ей миллион раз говорил не звонить мне на работу. Опять объявится, скажи ей, что меня не видел, ладно?

– Если тебе нужна охрана, плати.

– Что? – Лицо Оруэлла стало цвета редиса.

– Пять долларов, – невозмутимо сказал Спирс. – Вперед и наличными, никаких чеков.

Оруэлл обернулся к Паркер.

– Просто не верится. Как страшный сон, только хуже.

– Это выгодная сделка, Эдди.

– Да?

Паркер мило улыбнулась.

– Я бы взяла не меньше десяти.

Зазвонил телефон Уиллоуса. Он снял трубку, минутку послушал, затем прикрыл микрофон ладонью и сказал:

– Эй, Эдди.

– Чего?

– Расслабься, это не тебя.

Спирс захохотал.

Уиллоус указал на Паркер.

– Твой новый приятель. Третья линия.

Черри Нго назначил встречу во вьетнамском ресторанчике под названием «Бледно–зеленые побеги». В телефонном справочнике его не было. Уиллоус вслух поинтересовался, не водят ли их за нос. Паркер ответила, что не думает. Он может назвать это интуицией, если хочет, но ей кажется, что Черри будет там. Уиллоус скатал в шарик свой рисунок и отфутболил его со стола в мусорную корзину.

Женская интуиция. Он давно научился ей не перечить.

Они подъехали к ресторану без четверти десять. Вывеска сообщала, что заведение работает с четырех часов пополудни до двух ночи. Уиллоус подергал дверь. Она была заперта.

Паркер взглянула на часы.

– Думаешь, Черри рассчитывает, что мы проторчим здесь, пока они не откроются?

– А потом купим ему обед и пару пива, чтобы не есть всухомятку. – Уиллоус заглянул внутрь. Из–за прозрачных отражений проезжающих мимо машин ничего невозможно было разглядеть. Он положил руку козырьком над глазами к пыльному стеклу. Семь–восемь столов, две дюжины стульев. Уиллоус не нашел двух одинаковых.

Ящик кассового автомата выдвинут.

За кассой к стене пришпилен плакат: буйвол на рисовой плантации.

Налево занавес из бусин прикрывает вход в заднюю комнату. Параллельные полосы света ложатся на пол между чередующимися красными, синими и зелеными нитками.

Автомобильный поток остановился. Уиллоус услышал музыку, тонкую и пронзительную.