Текст книги "Случайные смерти (сборник)"

Автор книги: Лоуренс Гоуф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

– Давай посмотрим сзади.

Паркер кивнула.

Детективы быстро спустились до конца квартала, повернули за угол и по осыпающемуся тротуару дошли до устья переулка. В двух шагах была пекарня, и воздух пропитывал теплый, сладкий запах свежего хлеба.

Уиллоус прикрепил значок к нагрудному карману пиджака. Вытащил пистолет и уместил его в ладони так, что вытянутые указательный и средний пальцы прикрывали тупое дуло.

Паркер вытащила свой пистолет.

Ресторан располагался в центре квартала, зажатый между чисткой и цветочной лавкой. Позади здания наполовину пустовала площадка для парковки.

Задняя дверь была снята с запора, приоткрыта. Уиллоус прижался к стене, послушал музыку, поющий женский голос. Танцевать ему не захотелось. Порыв ветра чуть–чуть качнул дверь в его сторону. Скрипнули петли.

Музыка прекратилась.

Свой пистолет Уиллоус уже не прятал. Он что есть мочи ударил ногой. Дверь треснулась о внутреннюю стену и замерла.

Паркер прикрывала Уиллоуса; быстро заглянув внутрь, он отпрянул.

– Черри, ты там? – проорал Уиллоус.

Снова заиграла музыка, сквозь занавес из бус потекла заунывная мелодия струнных инструментов. Паркер спросила:

– Нужен ордер?

– Не думаю. Нам назначена встреча. Дверь открыта…

Внутри по левую руку оказалась кладовка, дверь справа была заперта. Бусы затрещали, когда Уиллоус вошел в зал. Черри Нго лежал навзничь за стойкой. Руки сложены на костлявой груди.

Паркер почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Ее начало трясти.

Уиллоус схватил ее за руку.

– Клер.

– Да, что?

– Позвони ты, хорошо?

Паркер глубоко вздохнула, кивнула, сунула пистолет в кобуру. На обратном пути она заметила: Уиллоус с такой силой ударил по двери, что ручка сделала вмятину в стене.

Когда ее настиг запах пекарни, она упала на колени, ее стошнило.

Уиллоус присел на корточки рядом с телом. Глаза Черри Нго были широко раскрыты. Уиллоус оперся на стойку, наклонился над трупом. В глазах Нго отражались миниатюрные буйволы.

Уиллоус выпрямился. На полу у ног Черри лежала блестящая гильза 45–го калибра, а в центре его лба зияла того же калибра дыра.

Открытый рот и пустое лицо Нго были забрызганы влажными, блестящими ошметками чего–то липкого, красновато–коричневого. На правой руке, обожженной и исчерканной пороховыми ожогами, виднелась вторая пулевая рана. Он держал что–то в той руке, когда его застрелили. Фрукт?

Нет, батат.

Уиллоус услышал приближающиеся шаги. Взглянул через плечо. Паркер. Он сообразил, что все еще сжимает в руке свой пистолет.

– Коронер с командой уже в пути. – Паркер указала на магнитофон. – А что, если я это выключу?

– Валяй.

Паркер нашла розетку по проводу, выдернула вилку. Кассета остановилась, музыка замерла. Теперь сквозь пыльные окна снова стали слышны гул и громыхание уличного движения. Уиллоус спросил:

– В котором часу он звонил?

– Двадцать минут девятого. Нажав на кнопку, я как раз посмотрела на часы. Что у него в руке?

– Батат.

– Его использовали вместо глушителя?

– Ага.

– Заставили держать и застрелили.

Уиллоус ничего не сказал. У него дрожали колени. Внезапно мир наполнился возможностями. Он чувствовал себя как мужчина с новой любовницей. Он едва удерживался, чтобы не начать обшаривать место преступления прямо сейчас, познавая его интимнейшие закоулки.

– Клер!

– Да, что?

– Может, лучше поставить прослушивающее устройство на твоей линии?

– Зачем, Джек?

– Ты не была уверена, что звонил Черри. Может, это был кто–то другой?

– А как насчет круглосуточной полицейской охраны – возьмешь на Себя, Джек? – Паркер вовсю старалась казаться ироничной и безмятежной, но Уиллоус разглядел страх, таящийся в глубине ее глаз.

В переулке завыла сирена.

Теперь место преступления необходимо сфотографировать, зарисовать, припудрить и накрасить. Труп Черри увезут в морг, где вспорют ему живот и отпилят верхушку черепа, подвергнут надругательствам, куда худшим, чем пуля в лоб.

И все ради удовольствия Джека, домогательств Джека. Все для Джека, все для Джека.

Глава 8

Эта штука, которую она показывала ему вчера, семейный альбом. Что там было настоящее? Она очень странная женщина, и не только потому, что альбиноска. Она странная внутри. Может, одно следовало из другого. Зачем она хранила все эти фотографии, зачем показывала ему? Он не поверил ни слову из ее россказней про цирковые причуды и сальто–мортале на мотоцикле. Но зачем она все это напридумывала, с какой целью?

В сущности, все равно. Пятьсот за ночь – она была не его класса. Он и так превысил бюджет по меньшей мере на тысячу. У Ньюта будет припадок третьей степени.

Солнечный блик прыснул через улицу, когда распахнулась стеклянная входная дверь дома Паркер. Фрэнк пригнулся. План А лопнул как мыльный пузырь, поэтому он переключился на план Б: «встань–пораньше–сбей–и–скройся». Вилка с гнутыми зубцами, которую он прихватил в гостинице, чтобы выпустить воздух из колеса Паркеровой машины, впилась ему в живот.

Паркер ступила на свет. Да, привлекательная женщина. Высокая, стройная.

Фрэнк бросил вилку на пол и включил зажигание. Мощный мотор кашлянул и взревел. У него уйма времени. Он взглянул в зеркало заднего вида, вывернул руль, осторожно выбрался из ячейки между автомобилями, выровнял машину.

Паркер зашагала в совершенно неправильную сторону. Фрэнк не верил своим глазам. Подавшись вперед, он смотрел ей вслед сквозь сигаретный дым, сквозь зеленоватое стекло и поверх длинного покатого капота «корвета». Что, черт возьми, происходит? Она что, забыла, где оставила машину?

Затем он увидел «олдсмобиль» с выпуклыми крыльями и высоким круглым кузовом. Трещина на лобовом стекле. Модель сороковых годов, но, несмотря на возраст, черная краска лоснилась и сияла, хромированные части блестели.

«Олдсмобиль» затормозил у тротуара. Паркер села. Дверца захлопнулась.

Фрэнк закурил новую сигарету; машина проехала мимо него так близко, что можно было коснуться рукой.

Обливаясь потом, он привел раскаленный «корвет» обратно в подземное убежище и пешком вернулся в отель.

Лулу ждала его в номере в точно той же позе, в какой он ее оставил, уходя. Словно существовала лишь в ландшафте Фрэнкова воображения, не имела собственной жизни, обретала дыхание, лишь когда он был рядом, видел.

Она улыбнулась ему, когда он закрыл дверь.

– Как прошло, Фрэнк? Получилось?

Фрэнк сказал:

– Я продырявил ей колесо, а за ней заехал какой–то тип. Думал, она из эмансипированных. Видно, ошибся.

– Аппетит нагулял?

Фрэнк пожал плечами, слегка обескураженный неожиданным поворотом событий.

Лулу набрала номер. Омлет, рогалики с английским мармеладом, хромированный кофейник с крепким черным кофе.

– Гавайский и с шоколадным ароматом. Мой собственный рецепт. Нравится?

– Еще как, – сказал Фрэнк.

Рогалики были жутко рассыпчатые, крошки валялись по всей постели.

После завтрака они посмотрели автогонки по телевизору, а потом, проникшись спортивным настроением, спустились в маленький магазинчик в холле. Лулу выбрала черные купальные трусы, такие крохотные, что поместились бы у Фрэнка в кулаке. Он сказал:

– Ты с ума сошла – я не надену это на людях.

– Они растягиваются. Безразмерные.

– Черта с два, – сказал Фрэнк и заплатил тридцать долларов плюс налог за то, в чем чувствовал себя ловко: купальный костюм типа боксерского, бледно–голубой с зелеными пальмами, который делал свое дело, не будучи столь откровенным.

Бассейн помещался на третьем этаже, под стеклянным навесом. Он был пуст, за исключением парня, плававшего наперегонки со своей подружкой, который, подхватив ее, ретировался, едва лишь увидел размах плеч, рифленый живот и узкие бедра Фрэнка, вены–канаты и твердые бугры мышц на руках и бедрах, рубцы и складки шрамов, оставленных несколькими крупнокалиберными пулями, что не отскочили от него, а главное, эти светлые, безразличные глаза убийцы.

Лулу надела эластичную повязку, чтобы придержать волосы. На ней был сногсшибательный раздельный купальник, точно совпадающий по цвету с ее кожей, отчего она казалась обнаженной. Она нырнула в ярко–голубую толщу, почти не оставив зыби на поверхности воды.

Фрэнк бросился за ней, сотворив небольшое цунами, которое прокатилось по всему бассейну и выплеснулось за бортик, куснуло за пятки удаляющихся купальщиков. Он пошел ко дну, пробыл под водой, пока не заболели легкие, затем оттолкнулся от кафельного пола и вынырнул, пуча глаза и выплевывая фонтаны хлорированной воды. Лулу порхала вокруг него, как эльф из диснеевского мультика. Он снова начал тонуть, заколотил руками и ногами, вспенивая гладкую поверхность. Добрался до бортика и крепко ухватился за него, задыхаясь и отплевываясь.

– Где ты учился плавать, Фрэнк, в наперстке?

Фрэнк отдышался:

– Тут глубже, чем кажется.

– Серьезно? С твоими способностями ты можешь утонуть в кухонной раковине. Я хочу немного поплавать. Посиди пока в «водовороте», чтобы мне за тебя не беспокоиться, а я приду через несколько минут, ладно?

Фрэнк выбрался из воды и спустился к «водовороту» в дальнем конце застекленного зала. Так–то лучше. Вода была теплая и приятная и доставала только до пояса. Он сел. Не страшнее, чем ванна. Он начал успокаиваться, любуясь своей белобрысой зазнобой, что скользила туда–обратно в родной стихии. Наверное, в цирковые времена она ныряла с высоты в бадью с ледяной водой. Надо спросить. Тень упала на воду. Фрэнк поднял глаза.

– Привет, Роджер.

– Принес вам полотенца.

– Вижу.

– И бутылку шампанского. Французское. Холодное.

Фрэнк кивнул, не произнес ни слова.

Лулу поднялась из бассейна, движения мягкие, плавные. Прошлепала по плиткам, поцеловала Роджера в щеку и спустилась в «водоворот».

Фрэнк откровенно восхищался изгибом ее бедра, гладкой белой кожей, силой и изяществом линий. Лулу не отводила взгляда от Роджера; пока их глаза не встретились, уютно устраиваясь на мускулистых коленях Фрэнка, свернувшись калачиком, как ребенок.

– Шампанское, папа? Как чудесно!

Роджер сказал:

– Прощальный подарок.

Фрэнк спросил:

– С чего ты взял, что я уезжаю?

– Номер был забронирован на двое суток.

– Ну и?

– Выписка в одиннадцать. Сейчас полдвенадцатого. Чемоданы у стойки администратора.

Лулу улыбнулась Фрэнку, в ее светлых глазах горел, пламенел костер чистой любви. Фрэнк спросил:

– Мы будем пить шампанское?

– Конечно. – Роджер нагнулся, поставил поднос на пол. Развернул золотую фольгу, откупорил бутылку. Сильные руки для человека не первой молодости. Он налил оба бокала доверху и протянул один дочери, другой Фрэнку.

Фрэнк поднял свой. Внимательно посмотрел в глаза Лулу.

– За нас с тобой.

– Да.

Бокалы, встретившись, звякнули, будто разбилась крошечная сосулька.

Фрэнк осушил бокал, поставил его на поднос, протянул руку и ухватил Роджера за бордовый галстук, потянул его медленно, но непреклонно в воду.

Роджер замолотил руками по воздуху, заорал.

Фрэнк сдернул его в воду, повернул лицом вниз, удерживая железной хваткой.

Выждав достаточно долго, Лулу сказала:

– Фрэнк! Это мой папа как–никак. Фрэнк!

– С чем тебя и поздравляю. – Фрэнк досчитал до шестидесяти, перевернул Роджера и приподнял его седую голову над бурлящей водой. Роджер лежал в его руках тихо, не сопротивляясь. В эту минуту он был доволен уже тем, что остался жив.

– Верни мне мой номер.

– Хрен тебе, – слабым голосом ответил Роджер.

– Причем сию же минуту, – сказал Фрэнк. – Пока я живу в этом отеле, я не желаю, чтобы кто–нибудь, кроме меня и твоей прекрасной дочери, спал на нашей кровати. Можешь даже поразмыслить, не опечатать ли его, когда мы уедем. Не устроить ли музей.

Роджер попытался высвободиться, сесть. Фрэнк выпустил его.

– По–твоему, она прекрасная? – спросил Роджер.

– По–твоему, нет?

– Необычная, – сказал Роджер. – Может, интересная…

Фрэнк оттолкнул его:

– Пошел вон. Устроил бардак, теперь наводи порядок.

Роджер выкарабкался из бассейна. Отряхиваясь и истекая водой, побрел прочь. Фрэнк сказал:

– Извини. Вспылил.

– Не извиняйся. Это тебе не идет.

Фрэнк усмехнулся, наклонил голову и вытряс воду из уха.

– Роджер не хочет, чтобы ты связывалась с типом, который живет на чемоданах. Не могу сказать, чтоб я его винил.

– Это не худшее в тебе.

Фрэнк кивнул. Истинная правда.

– Хочешь еще шампанского? – спросил он.

– Нет, спасибо. Я иду в душ.

Из воды поднимались мраморные ступени. Лулу задержалась, поставив ногу на верхнюю ступеньку, оглянулась на него.

Какая поза. Фрэнк порадовался, что не купил черные плавки.

– Сердишься?

– Хлорка губит мою кожу. Если я не сполоснусь, меня обсыплет так, что ты глазам не поверишь. – Она протянула руку. – Пойдем со мной. Не хочу, чтобы папа увидел меня одну и решил, что мы поругались.

Когда они вернулись к себе, горела красная телефонная лампочка – у гостиничной телефонистки для них сообщение. На ковре темнели следы. Фрэнк проверил шкаф. Снова мокрые следы. Чемодан стоял в точности там, где он его оставил, рубашки и серый спортивный пиджак аккуратно повешены заново. Старина Роджер выполнил, что ему велели, даже не позаботившись переодеться.

Лулу скинула купальник, уселась на кровать и набрала номер. Минутку послушала, положила трубку и обернулась к Фрэнку.

– Ньют звонил раз пять. Хочет, чтобы ты перезвонил ему домой.

Фрэнк сказал:

– Ага, ладно.

Лулу вытянулась на постели. Улыбнулась ему и спросила:

– Почему ты на меня так смотришь?

– Вожделение.

– Это твой вожделеющий взгляд?

– У меня их два или три. Этот всегда был самым успешным.

– Неотразимый, да?

– До сих пор.

Лулу улыбнулась.

– Что ж, пожалуй, он и на меня действует. Поди–ка сюда на минутку, Фрэнк.

– А как же хлорка?

– Что–нибудь придумаем.

Позже Фрэнк позвонил. «Домой» у Ньюта могло означать самые разные места, но вернее всего виллу в Лагуна–Бич, поэтому Фрэнк начал с нее.

Ньют снял трубку после третьего гудка. Без всякого предисловия сказал:

– Удивлен, что попал на меня, да? Автоответчик сломался. Новый на подходе, но еще не доехал, что ж делать?

Фрэнк спросил:

– Ты что, снова смотришь фильмы с Джорджем Рафтом?

– Может быть. А что?

– Ты мне звонил, помнишь?

Ньюту пришлось поразмыслить. Фрэнк слышал, как волны бьются о берег. Или это мозг его босса работал на больших оборотах. Ньют был богат, но не особо влиятелен или смышлен. Получил деньги в наследство. Порой это спасение, порой – проклятье. Без них Ньют работал бы где–нибудь на мойке машин, если б повезло.

Ньют сказал:

– Я ожидал, что к этому времени ты уже закончишь. У тебя сложности?

– Ничего серьезного.

Дверь в ванную осталась открытой. Лулу пустила воду. Ньют спросил:

– Что за шум, Фрэнк?

– Дождь идет.

– Посреди лета?

– Слушай, это же Ванкувер. Тут люди, отправляясь загорать, прихватывают две вещи: книжку и зонтик.

Лулу запела. У нее был недурной голос. Ньют спросил:

– Кто–то поет?

– Прямо через улицу, – сказал Фрэнк. – Слушай, у меня четвертаки кончаются, нужно бежать.

– Надолго еще задержишься?

– Где, в будке?

Ньют взревел: «Заткнись!» – прямо в ухо Фрэнку. Послышалось какое–то бурчание, затем звон разбитого стекла. Ньют проорал:

– Слушай меня, Фрэнки! Ты только хохмить и годишься, да и не так у тебя смешно получается, чтобы этим на жизнь заработать! – Ньют неровно дышал в трубку, стараясь взять себя в руки. Наконец он сказал: – Ты надолго собираешься задержаться в Ванкувере?

– Ни в коем случае. Дождь льет с тех пор, как я приехал. Просто потоп. Люди тонут на тротуарах пачками, газеты даже перестали об этом сообщать, – Фрэнк заговорил серьезно. – Еще дня два, может, три.

– Это дорогой отель, Фрэнк. Я проверил. Самый дешевый номер у них – сто двадцать в сутки.

Фрэнк не стал ввязываться в новый спор.

– Счет–то растет, – сказал Ньют.

– Я – профессионал. Чего ты хотел, помнишь? Человека, который выполнит работу чисто и без шума. Черт, я мотаюсь по городу в «форде». Двухдверном. Ни сдвигающейся крыши, ничего. Дай мне передохнуть.

Ньют устало вздохнул, Фрэнк словно ощутил хорошо знакомый ядовитый букет запахов. Застоявшийся дух «Мальборо». Эликсир для рта. Мексиканское пиво. Фрэнк отшатнулся, машинально отдернув трубку.

Ньют сказал:

– Это ты мне дай передохнуть, Фрэнк. Кончай тратить мои потом и кровью заработанные денежки, сделай наконец дело и возвращайся.

Фрэнк сказал:

– Слушай, это не…

Ньют повесил трубку.

Клик.

Вот так, сквалыга и хам.

Фрэнк взял трубку двумя руками и крутанул кулаки в разных направлениях. Ошметки пластмассы ударились в стены и потолок, рикошетом отлетели от окна.

– Как мы позвоним, чтобы сказать, что нам нужен новый телефон? – спросила Лулу с порога ванной.

– Ничего, я сейчас починю или раздобудем новый.

Лулу хихикнула:

– Ты смешной, Фрэнк. Хочешь, сходим в магазин?

– Ага, очень.

– Точно?

– Случится что–нибудь ужасное?

– Может быть.

Он смотрел, как она одевается. Розовая блузка с высоким воротом, длинная, до щиколоток, белая летняя юбка из ткани легкой, пенистой и прозрачной, как шампанское, которое они пили в бассейне. Белые трусики. Никакого лифчика. Она раскрасила лицо, как маску; когда закончила, Фрэнк не знал, что и думать. Это была она и не она; чудно. Она казалась страшно загоревшей, даже обгоревшей. Каким–то карандашом нарисовала себе пару темных бровей. Приклеила темные ресницы, похожие на швабры. Прошлась по губам помадой, которая превратила их в кровоподтек. Она работала медленно и целеустремленно, будто художник, пишущий автопортрет на белом полотне собственного тела. Фрэнк глядел как зачарованный. Она надела зеркальные очки, лиловый парик и розовую соломенную шляпу.

Закончив, обернулась к нему и спросила:

– Как я выгляжу?

– Хорошо, хорошо.

Фрэнк был уверен, что сквозь тонкий шелк блузки различает форму ее грудок. При мысли, что каждый дурак может пялиться, каждый дурак может разглядеть, ему стало не по себе.

– Что–то не так?

– Рубашка…

– Блузка.

– Малость…

– Откровенная?

– Ага.

– Так и задумано.

Фрэнк сказал:

– Может, это и грубо, но я должен тебе сказать: мне это не нравится.

– Не волнуйся. Помни, смотреть может кто угодно, дотронуться позволено только тебе.

Фрэнк решил не спорить.

– Если б я тебя встретил на улице, не узнал бы, – сказал он.

– Так и задумано, родной.

Они спустились на лифте в холл, прошествовали мимо стойки и модели паровоза. Фрэнк выглядывал Роджера, но не увидел. Когда они ступили из автоматически раздвигающихся дверей на улицу, Лулу протянула Фрэнку белый зонтик. Он раскрыл зонтик, заслонил ее от губительного солнца. Они миновали перекресток и прошли по Джорджия–стрит мимо скейтбордистов, фонтана и пары больших каменных львов по обе стороны гранитной лестницы, которая вела в тупик: к гигантскому неоткрывающемуся подъезду. Легионы взмокших туристов отваживались взобраться на галерку с шумливыми голубями, чтобы подергать двери и убедиться, что они заперты навеки. Это была архитектурная шутка, которую понимали даже не все местные.

Солнечный свет, отраженный тысячами автомобильных стекол, слепил глаза. Лулу вела его сквозь сияние к универмагу «Итонз Молл». Она хотела присмотреть для него часы. Фрэнк сказал, что ему не нужны часы – одни уже есть.

Лулу ответила:

– Когда ты носишь «Ролекс», люди думают, что ты преуспеваешь.

– Какая мне разница, что они думают?

Лулу серьезно поглядела на него снизу вверх.

– Как–нибудь на днях давай купим книгу про космос. С картинками, чтобы ты показал мне, на какой планете родился.

– Хорошо, – улыбаясь сказал Фрэнк.

Они поднялись на второй этаж, вошли в сверкающий медью портал ювелирного магазина; на двери огромными медными буквами выведено имя: Векслер. Человек за прилавком, около шестидесяти или шестидесяти с небольшим, пухлый и лысеющий, был одет в темносерый костюм, серую рубашку и галстук в широкую темно–синюю и бордовую полоску. Он улыбнулся и сказал:

– Чем могу служить?

Лулу поправила свои зеркальные очки.

– Нам нужен «Ролекс». Золото, никаких бриллиантов. Вы – мистер Векслер?

– Пол Векслер. – Он извлек крохотный медный ключик, отомкнул стеклянную витрину. Фрэнк внимательно огляделся. Пространство магазина почти целиком занимали отполированные стеклянные витрины. Ковер цвета светлой бронзы. Все в магазине было золотое или золотистое. Стены оклеены обоями, которые выглядели как листы золота. Стекло отражает лучи золотистого света. Из замаскированных динамиков льется поток фортепианной музыки. Воздух неподвижен и прохладен. Ледяные пальцы Векслера помогли Фрэнку справиться с застежкой его «Сейко», надели «Ролекс».

– Они чудесно на вас выглядят.

– Сколько? – спросила Лулу.

– Тринадцать с половиной.

Тринадцать с половиной тысяч за часы? У Фрэнка словно ожгло запястье.

Кредитная карточка Лулу порхнула через прилавок и упала на пол к ногам Векслера. Лулу сказала:

– Извините меня, пожалуйста.

Векслер нагнулся за карточкой. Лулу подмигнула Фрэнку. Появился нахмурившийся Векслер.

– Простите, это…

Лулу выхватила карточку у него из рук и стукнула по носу. Ювелир потрясенно отшатнулся. Над его верхней губой появилась кровь. Он вытащил платок. Лулу обернулась к Фрэнку.

– Отруби его, пока он не поднял тревогу.

Фрэнк нанес Векслеру удар правой по подбородку. Ювелир сложился, как дешевый аккордеон, и исчез за прилавком. Какое–то мгновение платок отмечал место, где он стоял. Лулу подхватила его в воздухе, чтобы стереть отпечатки пальцев со стеклянного прилавка. Потом взяла «Сейко».

Фрэнк перегнулся через прилавок. Рот Векслера был раскрыт. Грудь равномерно вздымалась и падала. Фрэнк сказал:

– До свадьбы заживет.

– Отлично.

Когда эскалатор вез их на нижний этаж, Лулу спросила:

– Сколько он будет в отрубе?

– Минут пять, около того.

– И все?

– Может, меньше. Это хорошие часы, но можно купить и на улице за пятьсот долларов. В смысле, я не собираюсь никого убивать за них.

– Нам лучше уносить ноги.

– Рад, что у тебя есть план, – сказал Фрэнк. – А то я уж подумал, ты решила: поспешишь, людей насмешишь.

– По–твоему, мы успеем дойти до гостиницы за пять минут?

– Запросто, – сказал Фрэнк, – но пожара нет. Векслер едва будет на ногах держаться, может, у него даже легкое сотрясение. Нокаут, знаешь, выводит человека из строя. Пока он очухается, пройдет еще минут пять.

– Нам нужно было телефонный провод выдрать, ты хочешь сказать?

– Диспетчер спросит его, срочное ли дело. Он начнет на нее орать. Взбесится. Полицейские явятся минут через десять, не меньше, а может, и больше. С их точки зрения, чего горячку пороть. Все равно нет шансов кого–нибудь поймать. Нас давно и след простыл, и они это знают. Да и потом, им плевать, поймают они нас или нет.

У выхода на Джорджия–стрит маячил охранник, но он стоял к ним спиной, заглядевшись на молодую японочку в джинсах в облипон и блузке без спины.

Лулу толкнула дверь. Фрэнк предпочел бы распахнуть подъезд перед ней, ему это доставило бы удовольствие. Она сказала:

– Полицейским плевать, поймают они нас или нет? Как это может быть?

Фрэнку пришлось немного дать задний ход.

– Ну, не совсем плевать, конечно. Но гораздо больше, чем полагалось бы. Понимаешь, их ничего не вдохновляет, отсутствует фактор сочувствия. Им никогда не светит купить у Векслера часы за тринадцать тысяч, и они это знают.

Он перешел налево от Лулу и раскрыл зонтик. Она улыбнулась ему, тесно прижалась.

– И потом, – продолжал Фрэнк, – они никогда не скажут этого вслух, но подумают: если у парня товара на миллион долларов, а он настолько тупой и жадный, что не нанял кого–нибудь себя прикрыть, даже на грошовую камеру не расщедрился, он заслуживает всего, что получил.

– Откуда ты знаешь, что камеры не было?

– Проверил первым делом.

Перед отелем стоял туристический автобус с дизельным двигателем, он выплевывал клубы черного дыма прямо на тротуар. Фрэнк сложил зонтик. Будь это его отель, он велел бы кретинам–водителям выключать двигатели или останавливаться где–нибудь в другом месте.

Створки дверей разъехались перед ними, сверкнув стеклом и полированным красным деревом. По правую руку был ресторан, следом бар.

Фрэнку хотелось пить, но он повел Лулу к лифтам, подумав, что неплохо бы ей скинуть южные одежки и парик. Надавил на кнопку вызова. Лифт гостеприимно распахнулся им навстречу.

Все время, что они неощутимо возносились вверх, Фрэнк держал Лулу в объятиях. Парик сбился набок, из глаз лились слезы.

Постграбительский синдром. Фрэнк не раз видал такое и раньше.

Несмотря на парик набекрень, опухшие веки и пунцовые щеки, хлюпающий нос, заунывное подвывание и ручей соленых слез, промочивших его новую рубашку, она казалась Фрэнку совершенно сногсшибательной.

Какого черта Роджер кисло согласился назвать свою приемную дочь необычной или интересной, но отказывался признать очевидное – что она прекрасна, сногсшибательна.

В сердце Фрэнка не было места старинной поговорке «не по хорошу мил, а по милу хорош».

Ему ни разу не пришло в голову, что впервые в своей беспутной жизни он не занят каждую минуту самим собой. Он без памяти влюбился, но по совершенной неопытности не опознал симптомов.