Текст книги "Вор с палитрой Мондриана"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 14

– Смотри, не влюбись в эту особу, – сказал я Кэролайн. – Она вся во власти навязчивой идеи.

– О чем это ты?

– Ну, ты так странно смотрела на нее, что я подумал, того гляди влюбишься. Возможно, то лишь плотское вожделение, что вполне понятно, однако…

– Мне показалось, я ее узнала.

– Вот как?

– Я приняла ее за Элисон, на секунду.

– О, – сказал я. – Но ведь она не Элисон.

– Нет, конечно нет!.. Я бы поздоровалась.

– Ты уверена?

– Конечно уверена! Но почему ты спрашиваешь, Берн?

– Потому, что она назвалась Элспет Питерс, и, знаешь, я ей не очень поверил. И потом, она тоже связана с этим делом. С Мондрианом, я хочу сказать.

– И что с того? Ведь Элисон здесь ни при чем. Элисон связана со мной.

– Верно.

– Да, сходство несомненное. Но этим все и ограничивается, сходством. А как она связана?

– Она считает себя законной владелицей картины.

– Так может, это она украла кота?

– Да не этой картины. Картины Ондердонка.

– О, – сказала она. – Слишком уж много картин, ты не находишь?

– Слишком много всего. Так ты говоришь, тебе звонили? Кто, нацистка?

– Да.

– Значит, это никак не могла быть Питерс. Она в это время была здесь, со мной.

– Да.

– И что она хотела?

– Ну, она меня несколько успокоила, – сказала Кэролайн. – Сообщила, что кот жив и здоров и ничего плохого с ним не случится, если я буду выполнять все их условия. Сказала, что я могу не бояться, что они отрежут у него лапу, ну или там хвост, что вся эта история с бакенбардами должна была показать лишь серьезность их намерений, не более того, и они вовсе не собираются причинять ему вреда или там калечить. И еще сказала, что понимает, как это трудно, выкрасть картину, но она уверена, что мы справимся, если будем действовать с умом.

– Похоже, она пыталась утешить тебя.

– И она своего добилась, Берн. Теперь я гораздо меньше беспокоюсь об Арчи. Правда, не знаю, увижу ли когда-нибудь его снова, но уже не схожу с ума, как прежде. И вчерашний разговор с Элисон тоже помог, и после этого звонка на душе полегчало. Просто теперь я знаю, что ничего ужасного с котом случиться не может и…

Кажется, я не слышал, как отворилась дверь, просто поднял глаза и увидел его. И тут же шикнул на Кэролайн. И она умолкла на полуслове и обернулась.

– Черт… – буркнула она. – Привет, Рей.

– Приветствую вас, – сказал лучший в мире полицейский, которого можно купить за деньги. – Что ж, теперь понятно, как узнать, кто тебе друг, а кто – нет. Вот двое людей, которых я знаю сто лет, и что же? Вхожу, и один говорит «Тс!», а другая «Черт!». Так что случилось с котом, а, Кэролайн?

– Ничего, – огрызнулась она. Когда-то давным-давно некто успел внушить Кэролайн, что нападение – это лучший способ обороны, и, как видно, она не забыла этого. – Проблема в том, что случится с Берни, если так называемые лучшие друзья будут арестовывать его всякий раз, как только он подвернется под руку. А ты когда-нибудь слышал о превышении служебных полномочий, а, Рей?

– Скажи спасибо, что я не слышал о методах допроса с пристрастием, Кэролайн. «Ну что, парень, прокатимся на мотоцикле, а? Раздвинь-ка копыта пошире!» Мы ведь вполне можем и так.

– Заткнись ты со своими дебильными шуточками, Рей! Иначе начну я, и ты будешь выглядеть как полная задница!

– Господи, Берн! – взмолился он. – Ну, неужели ты не можешь заставить ее вести себя, как подобает даме?

– Как раз работаю над этим. Зачем пожаловал, Рей?

– Перемолвиться парой словечек с глазу на глаз. От силы минуты три, больше времени это не займет. Если она собирается торчать тут и дальше, можем пойти в подсобку.

– Нет, я пойду, – сказала Кэролайн. – Как раз собиралась заглянуть в одно местечко.

– Спасибо, что напомнила. Я тоже не прочь заглянуть туда же. Давай, Кэролайн, действуй! А мы с Берни пока потолкуем. – Он подождал, пока Кэролайн не выйдет из комнаты, затем опустил руку на альбом, который Элспет Питерс оставила на прилавке. Правда, теперь он был закрыт, и репродукции с картины Мондриана видно не было. – Картинки… – заметил он. – Верно?

– Да. И очень хорошие, Рей.

– Как та, что ты увел из квартиры Ондердонка?

– О чем это ты?

– Парня по имени Мондриан, – сказал он (вернее, получилось у него нечто вроде «Мундрейн»). – Висела над камином и была застрахована на триста пятьдесят тысяч долларов.

– Куча денег, верно?

– Да уж, недурно. Насколько нам стало известно, это единственное, что пропало из квартиры. Картина вполне приличных размеров, белый фон, на нем пересекающиеся черные линии, пятно краски тут, пятно там…

– Я ее видел.

– Вот оно как… Не шутишь?

– Когда оценивал библиотеку. Она висела над камином… – Секунду я колебался. – Вроде бы он говорил, что собирается отдать ее обрамить.

– Ага. Ему позарез была нужна новая рамочка.

– А ты откуда знаешь?

– Вот что я скажу тебе, Берни. Рамочку от этого самого Мундрейна нашли в шкафу, рядом с телом Ондердонка, и она была изломана в куски. Алюминиевая рамка, вся искореженная, и еще там нашли такую штуковину, ну, к которой крепится полотно. Только его не было.

– Не было? Чего не было?

– Полотна. Кто-то вырезал эту картинку прямо с мясом, но клочков этого мяса оказалось достаточно, чтоб один парень, эксперт из страховой компании, подтвердил, что вроде бы это и есть остатки того самого Мундрейна. Лично я ни за что бы не догадался. Представляешь, какой-то один жалкий клок полотна, в дюйм шириной, белый, а на нем какие-то точечки, ну, вроде бы как азбука Морзе, ну и еще, кажется, такое малюсенькое пятнышко красного… И сдается мне, что ты свернул это самое полотно в рулон и вынес его из дома под одеждой.

– Да я к нему и пальцем не прикасался!

– Ага, как же, как же! И еще ты, должно быть, здорово торопился, раз вырезал картину из рамки, вместо того чтоб спокойно и аккуратненько вынуть ее. Тогда бы полотно было целое. Нет, я не думаю, что ты убил его, Берн. Я долго думал и все же, сдается мне, это не ты.

– И на том спасибо.

– Но я точно знаю, что ты там побывал и, должно быть, именно ты забрал эту картину. Может, услышал, что кто-то идет, испугался и вырезал ее из рамки. Может, оставил рамку висеть на стене, а Ондердонка – связанным, и кто-то другой сунул рамку в шкаф и прикончил его.

– Но к чему им было это делать?

– Как знать, что заставляет людей откалывать порой самые чудные штуки?.. Безумный мир, населенный безумными людьми.

– Аминь.

– Но дело не в этом. Я думаю, Мундрейн у тебя.

– Мондриан. Не Мундрейн, а Мондриан.

– Какая разница! Да назови я его хоть этим самым… Пабло долбаным Пикассо, ты б все равно понял, о чем речь. Я считаю, что картина у тебя, Берни. А если даже и нет, то ты знаешь, где ее взять. Именно поэтому я и здесь, вместо того, чтоб спокойно сидеть себе дома задрав ножки перед телевизором.

– Но к чему это тебе?

– Да к тому, что за нее назначено вознаграждение, – сказал он. – Эта страховая компания, шайка дешевых придурков, назначила награду тому, кто ее найдет. Десять процентов. А сколько это получается, десять процентов от трехсот пятидесяти тысяч, а?

– Тридцать пять тысяч долларов.

– К чему тебе книжная лавка, Берни? Свободно можешь устроиться бухгалтером! И потом, тебе самому ой как понадобятся наличные!.. Чтоб отмазаться от этого обвинения в убийстве, верно? Деньги на адвоката, деньги на разные там текущие расходы. Да, черт возьми, деньги всем нужны, разве нет? Подумай хотя бы о том, что тебе не придется рисковать по мелочам, забираясь в чужие квартиры. Приносишь картинку, я все быстренько оформляю на себя, и мы делимся.

– Как делимся?

– Ну, скажи, Берн, ну разве я когда-нибудь жадничал, а? Пополам, вот как поделимся. И все будут счастливы. Рука руку моет. Я тебе еще и спинку потру, если намек понятен.

– Вроде бы понятен…

– Так что на рыло придется по семнадцать с половиной тысяч, и вот что я скажу тебе, Берн: игра стоит свеч. И потом, к чему тебе вся эта огласка, обвинения в убийстве и прочее? Ведь если так пойдет и дальше, покупателя на картину тебе не найти. И с самого начала заруби на носу: перепродать ее страховой компании тоже не удастся, потому как эти ублюдки – мастера расставлять разные хитрые ловушки. Не успеешь опомниться, а они уже держать тебя за глотку и вытрясли все. Нет, я понимаю, ты мог украсть ее и по заказу. Может, картину уже ждет клиент, но стоит ли рисковать? Прежде всего, где гарантии, что он тебя не кинет? И во-вторых, сам будешь дышать спокойнее, когда страховая компания получит свою картину обратно.

– Вижу, ты все продумал.

– А как же! Ведь человек обязан думать о себе, разве нет? Правда, может оказаться и по-другому, Берн. Вполне может оказаться, что ты уже успел толкнуть ее заказчику в ту же ночь… – Он переступил с ноги на ногу. – Слушай, а чего это она там застряла, а, Берн?

– Отвечает на зов природу, полагаю.

– Ясно. А то давно бы пора ей и прокакаться и освободить горшок. Иначе я просто лопну. Так что я говорил?.. Да, если ты уже успел загнать этого Мундрейна, надо бы вернуть его. Стырить у этого типа.

– У клиента, которому я его продал?

– Или у клиента, которому он перепродал его, если уж быть до конца точным, Берн. И поверь, вся эта шумиха вокруг твоего дела тут же уляжется, стоит только найти Мундрейна. Это позволит отделить дело об убийстве от дела по ограблению и, возможно, заставит наших людей активнее искать другого убийцу.

– И к тому же позволит тебе прикарманить тридцать пять кусков, да, Рей?

– Нет, ровно половина твоя, не забывай этого. Что, черт возьми, случилось с Кэролайн? Может, пойти глянуть, а уж не провалилась ли она в дырку?

Но в эту самую секунду в комнату ворвалась моя любимая собачья парикмахерша, совершенно бездыханная и придерживающая одной рукой пояс джинсов, а другую молитвенно простирая к нам.

– Берни, – задыхаясь, воскликнула она, – там полная катастрофа! Ты только не смей ходить туда, Рей, даже не думай!.. Берни, я ничего такого не сделала, просто бросила в унитаз тампон и спустила воду. И думала, что все в порядке, но там что-то засорилось, и потом все полезло наружу, и теперь там, в сортире, кругом на полу дерьмо, и оно все лезет и лезет. Я пыталась прибраться, но вышло только хуже. Ты не поможешь, а, Берн? Иначе, боюсь, скоро всю лавку затопит.

– Ладно, я пошел, – сказал Рей и направился к двери. Лицо его приобрело зеленоватый оттенок, и выглядел он несчастным. – Так я свяжусь с тобой, да, Берн?

– А ты, Рей, не хочешь нам помочь?

– Смеетесь, что ли… – пробормотал он. – Господи ты, Боже мой!..

Не успел он исчезнуть за дверью, проявив небывалое проворство, как я уже выскочил из-за прилавка. Направился в подсобку и заглянул в сортир. И там, на полу, не увидел ничего, кроме красно-черного шахматного рисунка из кафеля. Пол был совершенно сухой и чистый, как, впрочем, и всегда.

А на унитазе сидел мужчина.

Он выглядел явно посторонним в этом помещении. Полностью одетый, в серых брюках и сером же в полоску пиджаке от костюма. Рубашка темно-бордового цвета, на ногах пара грязных изношенных сандалий. Растрепанные ржаво-каштановые волосы, рыжая козлиная бородка, неряшливо подстриженная, с проблесками седины. Голова откинута назад, челюсть отвисла, губы полуоткрыты и обнажают желтые прокуренные зубы, никогда не знавшие дантиста. Глаза тоже полуоткрыты. Неподвижные, голубые, они доверчиво-простодушно смотрели куда-то в пространство.

– О, провалиться мне на этом месте!.. – пробормотал я.

– Так ты не знал, что он здесь?

– Конечно нет!

– Так я и думала! Ты его узнаешь?

– Художник, – сказал я. – Тот самый, что заплатил за вход у Хьюлетта двадцать центов. Забыл его имя.

– Тернер.

– Нет. Это тоже художник, но не он. Помнишь, дежурный еще назвал его по имени?.. Тернквист!

– Точно. Ты куда, Берни?

– Хочу убедиться, что в лавке никого, – сказал я. – Потом запру дверь на засов и повешу табличку «Закрыто».

– А потом?

– Еще не знаю.

– О… – сказала она. – Берни?

– Что?

– Так он мертв, да?

– Несомненно, – ответил я. – Мертвее не бывает.

– Так я и думала. Ой, знаешь, кажется, меня сейчас вырвет.

– Валяй, раз уж так приспичило. Только дай мне прежде снять его с унитаза.

Глава 15

– Их можно взять всего за пятьдесят баксов в месяц, – сказала она. – Довольно выгодно, правда? В день получается меньше чем по два доллара. Что может обойтись дешевле, чем по два доллара в день?

– Ну, завтрак, к примеру, – сказал я. – Если покупать продукты с умом.

– И не слишком усердствовать по части чаевых, если ходишь в кафе. Тут одно плохо, меньше чем на месяц взять нельзя. Даже если мы вернем эту штуковину через полтора часа, все равно придется выкладывать пятьдесят баксов.

– Можно вообще не возвращать. А сколько, кстати, ты оставила в залог?

– Сотню. Плюс еще оплату за месяц вперед, так что набежало полторы. Но сотню отдадут, когда мы вернем эту хреновину. Если вообще вернем.

На углу Шестой Авеню и Двенадцатой мы остановились, ожидая, когда загорится зеленый. Он загорелся, и мы перешли на другую сторону. Оказавшись там, Кэролайн заметила:

– Ну разве не безобразие? Вопиющее нарушение закона! Разве не должны они устанавливать специальные настилы на каждом переходе?

– Да, что-то такое, помню, говорили.

– И разве это можно назвать настилом? Ты только посмотри, какой высокий тут бордюр! Вот грохнемся сейчас!..

– Крепче держись за ручки, – сказал я, – а я приподниму. Вот так…

– Черт!..

– Ты потихоньку, не толкай.

– Дерьмо в шоколаде! Ну ладно, вдвоем мы с тобой еще как-нибудь управимся, а что прикажете делать настоящему, прикованному к креслу инвалиду?

– Ты задаешь один и тот же вопрос на каждом шагу.

– Да потому что на каждом шагу так и вскипаю от возмущения! Из-за того что приходится поднимать эту чертову штуковину, чтоб протолкнуть ее на тротуар! Нет, это просто безобразие, и с ним надо бороться. Дай мне петицию, и я тут же ее подпишу. Покажи, где проводится парад, и я к нему присоединюсь. Ну, что тут смешного?

– Просто представил себе этот парад.

– У тебя извращенное чувство юмора, Берн. Кто-нибудь тебе об этом говорил, а? Ну, подтолкни же, а то нашего друга уже окончательно растрясло.

Но наш друг не жаловался. Это был, как вы уже, наверное, догадались, покойный мистер Тренквист, а штука, которую мы толкали перед собой, была ничем иным, как инвалидным креслом на колесиках, взятым напрокат в больнице Питтермана, что на Первой Авеню, между Пятнадцатой и Шестнадцатой улицами. Кэролайн сходила туда, взяла кресло и доставила его в собранном виде в лавку в багажнике такси. Я помог ей втащить кресло в подсобку, где мы разложили его и усадили в него Тренквиста.

Надо сказать, что ко времени, когда мы собрались выйти из лавки, выглядел он вполне естественно, сидя в этом кресле, и уж во всяком случае, куда презентабельнее, чем на сиденье унитаза. За пояс он был привязан кожаным ремешком, и еще я добавил пару шнуров от старой лампы, которыми прикрутил запястья к подлокотникам, а лодыжки – к специальной ступеньке для ног. Плед – на деле то было старое, траченное молью одеяло – прикрывал его от шеи до кончиков ступней. Пара затемненных очков скрыла остекленелые голубые глаза. Твидовая кепка с козырьком, висевшая у меня в подсобке на гвозде с марта в ожидании своего законного владельца, была водружена на голову Тренквиста, сделав его таким образом менее узнаваемым. И вот таким манером мы передвигались по улицам города, пытаясь разобрать, что, черт возьми, произошло, и останавливаясь через каждый квартал, когда Кэролайн начала бесноваться по поводу бордюров.

– Знаешь, чем мы сейчас занимаемся? – сказала она. – Транспортировкой мертвого тела, вот чем. Это квалифицируется как уголовное преступление или судебно наказуемый поступок?

– Не помню. Во всяком случае, такие дела не поощряются, это уж точно. А вот закон на эту тему сформулирован довольно расплывчато.

– В кино в таких случаях говорят, что ты не имеешь права ни к чему прикасаться.

– В кино я ни к чему и не прикасаюсь. И точно знаю, что в подобных ситуациях ты обязан немедленно сообщить о трупе в полицию. И ведь ты вполне могла это сделать, Кэролайн. Вполне могла выйти из сортира и сообщить Рею, что там, на стульчаке, сидит труп. Тебе даже не пришлось бы звонить.

Она пожала плечами.

– Но я подумала, он потребует объяснений.

– Вполне вероятно.

– А у нас не было подходящего объяснения.

– И снова ты права.

– Но как он туда попал, а, Берни?

– Понятия не имею. На ощупь вроде бы был еще теплый, но с другой стороны, мне не так уж часто доводилось трогать покойников, и я не знаю, сколько им требуется времени, чтобы остыть. Может, он находился в лавке со вчерашнего дня. Ты же помнишь, вчера я запирал ее второпях, потому что меня арестовали, ну я и не мог сосредоточиться и сделать все как положено. Может, он затаился среди стеллажей, а может, проскользнул незамеченным в подсобку и спрятался там.

– Но к чему ему было прятаться?

– Понятия не имею. Ладно, не важно. Словом, каким-то образом он оказался в подсобке, а потом, ночью или утром, пошел в сортир, сел на стульчак, не спустив штанов, и умер.

– От сердечного приступа или чего-то еще?

– Или чего-то еще, – согласился я, и в ту же секунду переднее колесо врезалось в бордюр на обочине. Голова нашего пассажира качнулась вперед, и с нее едва не слетели очки и кепка. Кэролайн поспешила привести его в порядок.

– Он на нас в суд подаст, – сказала она, – за небрежное обращение.

– Что за шутки, Кэролайн! Это же как-никак покойник.

– Извини. Просто вырвалось. Чисто нервное, полагаю. Так ты считаешь, он умер естественной смертью?

– Это Нью-Йорк. Смерть от руки убийцы – случай вполне естественный.

– Думаешь, его убили? Но кто мог его убить?

– Не знаю.

– Думаешь, с ним в лавке прятался кто-то еще? Но как он потом выбрался?

– Понятия не имею.

– А может, этот Тренквист совершил самоубийство, а?

– Почему бы нет? И вообще, он был агентом русской разведки, и в полости зуба у него находилась капсула с цианистым калием, и он чувствовал, что дело его швах, вот и забежал в мою лавку и принял яд. И я нахожу вполне естественным и оправданным, что человек захотел умереть в окружении первоизданий и изящных переплетов.

– Ну хорошо, если это не сердечный приступ и не самоубийство…

– И не лишай, – вставил я. – Тут вообще возможно много вариантов.

– Но если он умер не от всех этих вещей, а был убит, как удалось это сделать? Как это ты умудрился запереть в лавке двух совершенно посторонних людей?

– Не знаю.

– Но все же?

– Ну, может, этот некто успел проскочить, когда сегодня утром я отпирал дверь. Я мог и не заметить. Или тогда, когда вышел купить кофе, а потом отправился к тебе.

– Этот паршивый кофе…

– Да… Он мог пробраться в туалет и там помереть. Или же был не один, и этот второй, убил его. Или же он вошел один, а потом явился убийца, и он открыл ему дверь, и этот человек вошел и убил его.

– Или же убийца смог проникнуть в лавку накануне, просидел всю ночь запертым, а когда утром появился Тернквист, впустил его и убил. Но разве мог один из них впустить другого без ключа?

– Без проблем, – сказал я. – Я не слишком старательно запер дверь, отправляясь за кофе. Я даже оставил на улице столик с книгами, а дверь просто захлопнул, и замок автоматически защелкнулся. Не помню, чтоб я запирал его ключом… – Я нахмурился, силясь вспомнить. – Хотя нет, погоди! Кажется, она была заперта, когда я вернулся, потому что ключ пришлось повернуть дважды. Черт!..

– Что такое?

– Погоди, я что-то совсем запутался, – сказал я. – Ну, допустим это Тренквист впустил убийцу. Отпер ему дверь изнутри, просто повернув ручку, так? А потом убийца оставил его тело в сортире и вышел из лавки, но как ему удалось запереть дверь?

– Может, у тебя в лавке где-то завалялись запасные ключи? Может, он нашел их и…

– Но ведь это еще надо было умудриться найти, а он торопился. К тому же я теперь точно вспомнил, что не запирал замка на два оборота.

– Да, ерунда какая-то получается…

– Полная бессмыслица… Осторожно, обочина!

– Черт!

– И тут, смотри, аккуратней, не вляпайся. Нет, все же я считаю, надо обязать людей подбирать за своими собаками дерьмо. Да, прогулка по городу снова становится настоящим приключением.

Мы перебрались через очередной бордюр, перешли еще через одну улицу. Двигались мы в направлении западной окраины города, и уже после Абингдон-Сквер движение на проезжей части и тротуарах заметно поубавилось. На углу Двенадцатой и Хадсон мы прошли мимо дома для инвалидов и престарелых, и некий пожилой джентльмен в похожем кресле приветствовал Тернквиста, одобрительно выставив большой палец.

– Эй, полегче на поворотах! Не позволяй этим молодым людям растрясти себя, – посоветовал он нашему пассажиру. – Учись управлять транспортным средством сам. – Ответа не последовало, и он, подозрительно щурясь, уставился на нас мерцающими глазами. – А ваш старичок, как вижу, уже в отключке, – заметил он.

– Боюсь, что да.

– Ну, ничего. Ему, сукиному сыну, еще повезло. Его не вышвырнули из дома, как некоторых… – не без горечи добавил он. – Когда очухается, можете передать ему следующее. Лично я считаю, ему чертовски повезло, что у него такие заботливые дети.

Перейдя через Гринвич-стрит, мы свернули влево, на Вашингтон. В полутора кварталах отсюда, между Бэнк и Бэтьюн, находились склады, частично переоборудованные под кооперативные лофты. [25]25
  Лофт – жилое помещение без перегородок, представляющее одну большую комнату.


[Закрыть]Ребята из команды, совершавшей это волшебное превращение, давным-давно бесследно исчезли.

Я притормозил.

Кэролайн спросила:

– Здесь?

– Ничем не хуже, чем любое другое место. Тут даже настил имеется, для вкатывания бочек. Так что с креслом никаких проблем.

– А я думала, мы доедем до пирса, что у Мортон-стрит. И сбросим его в Гудзон вместе с креслом и всем прочим.

– Кэролайн…

– Но это же старинный морской обычай, хоронить в море. Помнишь, как сказано у Дейви Джоунса Локера? «На глубине пяти саженей покоится отец мой…»

– Помоги-ка мне!

– Да, конечно, сейчас. Ладно, что поделаешь. В конце концов, мы же не на помойку его выбрасываем. Мы оставляем беднягу в заброшенном складском помещении, где о нем позаботятся Грин Харнет и Плутон. [26]26
  Плутон – в греческой мифологии – бог подземного царства.


[Закрыть]

– Кто?

– Не важно. Знаешь, я почему-то чувствую себя как эти, как их, Берк и Хэар.

– Но они воровали трупы и продавали их. Мы же просто занимаемся перевозкой.

– Замечательно!

– Я же говорил тебе, Кэролайн, что вполне управлюсь и сам.

– Ой, перестань! Я ведь твой верный оруженосец, разве нет?

– Ну, вроде того.

– И мы оба замешаны в этом деле. Я понимаю, вся эта каша заварилась из-за моего кота, Берн. Но не пойму одного: почему бы нам не бросить его здесь вместе с креслом, а? Нет, честно, я даже готова плюнуть на ту сотню.

– Дело не в деньгах.

– Тогда в чем же? В принципе?

– Если мы оставим кресло, – сказал я, – нас выследят.

– Не дальше больницы Питтермана. Ты что, думаешь, я уж совсем дурочка? Расплатилась наличными, назвалась вымышленным именем.

– Не знаю, кто такой был этот Тернквист и какое отношение он имеет к истории с Мондрианом, но здесь явно просматривается некая связь. И как только полиция установит ее, эту связь, они пойдут в больницу Питтермана и через пять минут получат там описание девушки, которая брала кресло напрокат. Приведут этого служащего в участок, выстроят перед ним пять девиц, четырех проституток из Гарлема и тебя, и как ты думаешь, на кого он укажет?

– Вот уж не ожидала от тебя таких дурацких шуток, Берни! Думала, на них способен только Рей.

– Просто стараюсь, чтоб до тебя наконец дошло.

– Уже дошло. Мне казалось, как-то все же приличнее оставить его в кресле, вот и все. Забудь, что я говорила, ладно?

– Ладно.

Я развязал куски проволоки, стягивающей запястья и лодыжки, снял кожаный ремешок с талии и, кое-как расчистив место на полу, осторожно уложил его на спину. Потом взял одеяло, очки и кепку.

Мы вышли на улицу, и я сказал:

– Давай, залезай, Кэролайн! Прокачу.

– Это еще зачем?

– Двое людей, толкающих перед собой пустое инвалидное кресло, выглядят подозрительно. Давай, садись.

– Сам садись.

– Но ты все-таки меньше весишь. К тому же…

– Кончай шуметь. Зато ты выше меня и, как-никак, мужчина, и, если уж кому-то из нас играть роль Тернквиста, так только тебе. Полезай в кресло, Берн, и не забудь надеть очки и кепку. – Она аккуратно укутала меня одеялом, подоткнула со всех сторон, и в ноздри ударил запах нафталина. С подленькой улыбкой мой верный оруженосец снялась с тормозов. – Держись крепче! – воскликнула она. – Застегните ремни! Дурацкие шутки, да, Берн? Боюсь, нам понадобится специальный пакетик для рвоты, ну, типа тех, что раздают в самолетах.