Текст книги "Вор с палитрой Мондриана"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава 19

Я стоял в подъезде на Вест-Энд-авеню и провожал взглядом двух бегунов, направляющихся к парку. Кода они скрылись из вида, я немного высунулся и оглядел подступы к моему дому. Обзор был неплохой, и через несколько минут из двери появилась знакомая фигура. Она приблизилась к обочине тротуара – из уголка рта свисала неизменная сигарета. Постояла, затем развернулась было к северу, потом вроде бы передумала, тряхнула головой и повернула к югу. Прошла примерно полквартала, перешла через улицу и направилась прямехонько ко мне.

Это была миссис Хеч, моя соседка, неиссякаемый источник вкуснейшего кофе и приятных бесед.

– Мистер Роденбарр, – сказала она, – как хорошо, что вы позвонили! Я так волновалась! Вы просто не поверите, какие чудовищные вещи рассказывают про вас эти монстры!..

– Но вы же не поверили им, миссис Хеч.

– Я? Боже упаси! Ведь я вас знаю, мистер Роденбарр. А то, чем вы занимаетесь, этот ваш бизнес, так я скажу: должен же мужчина зарабатывать себе на жизнь. Но когда речь заходит о соседях – тут вы безупречны. Вы такой милый, такой воспитанный молодой человек!.. Ну, разве станет такой кого-нибудь убивать!..

– Конечно нет… Я и не убивал.

– Чем я могу вам помочь?

Я дал ей ключи, объяснил, какой от какого замка, и перечислил все, что мне необходимо. Она ушла, а затем, минут через пятнадцать, появилась вновь – с большой хозяйственной сумкой и словами предостережения:

– Там, у нас в подъезде, торчит незнакомый мужчина. Нет, никакой формы, в штатском, но с виду он типичный ирландец и типичный фараон.

– А может, и то и другое.

– И еще двое, тоже похожи на полицейских, сидят вон в той темно-зеленой машине.

– Да, я успел их заметить.

– Я принесла костюм, ну, тот, что вы просили, и чистую рубашку. И подобрала к ней очень миленький галстук. Потом еще носки и нижнее белье, про них вы не говорили, но я подумала, не повредит. Ну, потом еще всякие другие вещички, знать не желаю, что это такое, и для чего, и как вы собираетесь отпирать ими двери, тоже не желаю знать. Но вот место, где вы их храните, ну, там, за фальшивой электрической розеткой, мне очень понравилось, очень!.. Ловко придумано, ничего не скажешь. А вы не могли бы соорудить и мне такой же тайник, а, мистер Роденбарр?

– Первое, чем займусь на следующей неделе. Если, конечно, не сяду в тюрьму.

– Потому что последнее время эти ворюги окончательно обнаглели. Нет, вы поставили мне очень хороший замок, но этого недостаточно.

– Обещаю, что при первой же возможности сделаю вам прекрасный тайник, миссис Хеч.

– Нет, не то чтобы у меня хранился алмаз «Надежда», но все равно, к чему рисковать?.. Так вам больше ничего не надо, мистер Роденбарр?

– Думаю, нет, – ответил я.

Заскочив в туалет при кафе, я переоделся, рассовал воровской инструмент по карманам, а грязную одежду свернул и засунул в мусорный бак. Британцы бы назвали его урной… Кто же совсем недавно мне об этом говорил? Ах, ну да, конечно, Тернквист!.. Но Тернквист погиб, заколотый ножом в сердце.

В ближайшей аптеке я приобрел одноразовую бритву, быстренько побрился, заскочив в туалет в другое кафе, и там же от нее избавился. В той же аптеке мне продали солнцезащитные очки, похожие на те, что были на Тернквисте, когда мы катали его в кресле по городу. Потом уже я надел их, возвращаясь в лавку, и где-то там, в подсобке, они сейчас и лежали. Занятно все же, что за какие-то два дня мне пришлось купить две пары темных очков, подумал я. В обычных обстоятельствах такие очки покупают раз в несколько лет.

Денек выдался пасмурный, и особого проку от очков не было – они скрывали мои глаза и в то же время привлекали внимание. Однако я решил не снимать их и доехал на метро до Четырнадцатой улицы. Между Пятой и Седьмой Авеню располагались бесчисленные мелкие лавчонки и магазинчики, торгующие разными мелочами по сниженным ценам, иногда товару просто не хватает места в помещении, и торговля выплескивается на улицу. Так, на одном из столиков громоздилась целая куча очков с прозрачными стеклами. Люди, желающие сэкономить на визите к окулисту, могут примерять пару за парой, пока не подберут себе подходящую.

Я тоже примерял пару за парой и наконец остановил свой выбор на очках в тяжелой роговой оправе, стекла которых ничуть не искажали действительности. Очки, приобретенные без рецепта, всегда выглядят несколько бутафорскими – от них неким особым образом отражается свет, но эти вполне меня устраивали. Они помогали изменить внешность и в то же время не выглядели надетыми специально с целью маскировки. И я купил их и через несколько шагов остановился снова и начал примерять шляпы, пока не нашел темно-серую фетровую шляпу, которая сидела нормально и даже мне шла.

Затем я купил с лотка бутылку коки и булочку и постарался убедить себя, что ем завтрак. После чего сделал несколько телефонных звонков и оказался на углу Двадцать третьей и Третьей Авеню как раз в тот момент, когда возле обочины притормозил обшарпанный шевроле. Зная, сколько успел нахапать этот человек, я в очередной раз подивился: мог бы позволить себе машину и поприличнее.

– Знаешь, только что смотрел на тебя и не узнал, – заметил он, пока я усаживался на переднее сиденье рядом. – Тебе следовало бы чаще носить костюмы. Шикарно выглядишь, но только все впечатление испортил этими тапочками. Кто же носит костюм со спортивной обувью?

– Да сейчас полно людей, которые носят спортивные туфли с костюмами, Рей.

– И полно ребят, которые едят фасоль ножом, но это не значит, что так полагается, Берн. А в этой шляпе и в очках ты похож на типа, ошивающегося у ипподрома и предлагающего делать ставки на заведомо дохлую лошадь. А знаешь, что я должен сейчас сделать, Берн? Я должен сдать тебя в участок. И тебя ждут неприятности, а меня отметят в приказе.

– И ты не променяешь это на вознаграждение?

– Ты, конечно, можешь называть это вознаграждением, а вот получу ли я его – это еще бабушка надвое сказала. – Он испустил долгий страдальческий вздох. – И вообще, это полное безумие, о чем ты просишь.

– Знаю.

– Однако было время, когда я играл с тобой в такие игры и, должен признать, внакладе почти никогда не оставался. – Он критически оглядел мои очки, шляпу и спортивные туфли и удрученно покачал головой. – Жаль, что прикид у тебя не похож на полицейский, – добавил он.

– Но зато я вполне могу сойти за легавого, закамуфлированного под штатского.

– Да уж, камуфляж хоть куда, – насмешливо буркнул он. – Кого хочешь введет в заблуждение.

Он оставил машину не на стоянке, а рядом со входом, и мы поднялись по ступенькам и двинулись по коридору. Время от времени Рей доставал свой жетон и показывал его людям, которые пропускали нас дальше. Затем мы вошли в лифт и поехали вниз, в подвальное помещение.

Когда приходишь сюда как простой гражданин опознать покойника, то просто ждешь на первом этаже и тебе привозят этого самого покойника снизу в лифте. Но если ты полицейский, то они экономят время, позволяют спуститься в подвал, где выдвигают специальный ящик и дают тебе поглядеть. Служащий морга, маленький человечек с мучнистым цветом лица, выдернул из картотеки какую-то бумажку и повел нас по просторной комнате, где царила мертвая тишина. Нашел нужный отсек и выдвинул ящик.

Я глянул, тут же отвернулся и сказал:

– Это не он.

– Быть того не может, – сказал служащий.

– Тогда почему на бирке у него написано «Велес, Консепсьон»?

Служитель пригляделся и поскреб в затылке.

– Чего-то я не пойму… – пробормотал он. – Это номер 228-Би, и здесь, на карточке, так и написано, – он возмущенно уставился на нас, – написано… 328-Би…

– Ну так?

– Вот вам и ну, – сказал он.

И прошел дальше и выдвинул другой ящик, и на сей раз на бирке, прикрепленной к большому пальцу ступни, значилось «Ондердонк, Гордон К.». Мы с Реем стояли и смотрели на него в молчании, затем Рей спросил, нагляделся ли я, и я ответил, что да, вполне, и тогда он велел служителю убрать ящик.

По пути наверх я спросил:

– А ты не мог бы выяснить, находился ли он под воздействием наркотиков или снотворного?

– Наркотиков?

– Ну, допустим, секонала, чего-то в этом роде. Может, вскрытие показало?

– Только в том случае, если искать специально. Ну, ты сам подумай, Берн, находят парня с пробитой башкой, затем делают вскрытие, чтоб определить, что его доконало. Может, они должны еще проверять, не страдал ли он, случайно, диабетом, а?

– При чем здесь диабет? Я же сказал, наркотики.

– Но с чего это ты…

– Предчувствие…

– Предчувствие… Я бы с большим доверием относился к твоим предчувствиям, не будь ты так похож на ипподромного жучка. Так ты говоришь, секонал?

– Любой тип снотворного или болеутоляющего.

– Ладно, поглядим, что тут можно сделать. Куда мы теперь, Берни?

– В разные стороны, – ответил я.

Я позвонил Кэролайн и, набравшись терпения, молча слушал несколько минут, пока она не выплеснула все свои эмоции, уверяя, что просто с ума сходила от беспокойства и все такое прочее.

– Мне нужна твоя помощь, – наконец вставил я. – Ты должна совершить диверсию.

– Как раз по моей специальности, – ответила она. – А что конкретно надо делать?

Я изложил ей и повторил пару раз, и она уверила меня, что с заданием справится.

– В такой ситуации сподручней действовать вдвоем, – сказал я. – Можешь попросить Элисон помочь?

– Отчего нет… Но насколько я могу быть с ней откровенна?

– По возможности, минимально. Если она будет уж очень настаивать, скажешь, что я собираюсь выкрасть картину из музея.

– Ей можно это сказать?

– Ну, в случае крайней необходимости. А пока… Так, дай-ка мне подумать… Пока тебе, пожалуй, лучше закрыть «Пудл Фэктори» и отправиться прямиком к ней. Кстати, а где она живет?

– В Бруклин-Хейтс. Но почему это мне надо идти туда, а, Берн?

– Чтоб не быть там, куда за тобой может явиться полиция. А Элисон, случайно, сейчас не с тобой?

– Нет.

– Тогда где она? Дома?

– У себя в офисе. Но почему ты спрашиваешь?

– Да просто так. А ты, случайно, не знаешь ее точного адреса в Бруклин-Хейтс?

– Ой, не помню. А вот дом знаю. Он находится на Пайнэппл-стрит.

– Но номера ты не знаешь?

– Да тебе-то какая разница! О, усекла!.. Ты ищешь убежище, да?

– Это мысль.

– Тогда тебе повезло. У нее просто шикарная квартира. Я там побывала не далее как вчера вечером.

– А-а, так вот где ты была… Звонил с раннего утра, но никто не отвечал. Погоди минуточку… Так вчера вечером ты была у Элисон?

– А что тут такого? Ты что, моя мать-настоятельница, что ли?

– Нет, я просто удивился, вот и все. Ведь раньше она тебя ни разу не приглашала, нет?

– Нет.

– И ты говоришь, у нее славно?

– Очень славно. Но что тут удивительного, не понимаю? Все специалисты по налогообложению – люди, как правило, со средствами. Их клиенты имеют деньги, иначе бы к чему им беспокоиться о налогах?

– А у меня сложилось впечатление, что о налогах беспокоятся поголовно все. Так ты видела ее квартиру? И эту… э-э… спальню, и все остальное?

– Куда ты, черт подери, гнешь? Нет у нее никакой спальни, вся квартира – одна огромная студия площадью футов в восемьсот квадратных, но комната только одна. Но почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

– А-а, так это завуалированное стремление выведать, спала я с ней или нет? Не твое дело, вот что я тебе скажу!

– Знаю.

– И что дальше?

– Что ж, возможно, ты и права, – сказал я. – Это действительно не мое дело. Но ты – мой лучший друг, и мне не хотелось бы видеть, как ты страдаешь.

– Успокойся. Я не люблю ее, Берн.

– Уже лучше.

– И да, мы спали вместе. Я все рассчитала правильно. Я знала, как ей осточертели мужчины, которые только и делали, что домогались ее, обманывали, использовали в своих гнусных целях. И я выбрала, как мне кажется, верную тактику.

– Какую же, если не секрет?

– Сказала ей, что просто поцелую ее и больше мне ничего не надо.

– И теперь ты в «Пудл Фэктори»?

– Да.

– А она у себя в офисе?

– Да.

– И я только напрасно трачу нервы и время, беспокоясь о тебе?

– Послушай, – сказала она, – я тронута. Я действительно очень тронута, Берн.

Я поймал такси и отправился в мастерскую «Нэрроу бек», не снимая темных очков, чтоб водитель, косящийся в зеркальце, не мог потом меня опознать. А выйдя из машины, надел другую пару очков, чтобы не выделяться. Шляпа все еще была на мне.

Дверь отворил Джейрид. Оглядел мои очки, шляпу, затем остановил свой взор на предмете, который я держал в руках.

– Здорово! – сказал он. – Туда можно что хочешь запихнуть, а все будут думать, там животное. И что же у тебя там, а? Воровские инструменты?

– Нет.

– Тогда добыча, да?

– Э-э?..

– Ну, не врубился, что ли? Бабки, ценности там разные, награбленное добро. Можно поглядеть?

– Валяй, – сказал я. Расстегнул застежку и приподнял крышку на петельках.

– Пусто, – сказал он.

– Что, разочарован?

– Очень.

Мы вошли в лофт, где Дениз накладывала на полотно последние мазки. Я осмотрел то, что было сделано в мое отсутствие, и сказал, что просто потрясен.

– Еще бы! – заметила она. – Мы вдвоем трудились всю ночь напролет не покладая рук и не смыкая глаз, ну, разве что на часок прилегли. А ты чем занимался?

– Пытался улизнуть от тюрьмы.

– Что ж, продолжай в том же духе. Поскольку, когда все это станет историей, я рассчитываю получить приличное вознаграждение. И одной вылазкой в город с шикарным обедом тебе не отделаться.

– Не переживай.

– Нет, конечно, я не откажусь ни от вылазки, ни от обеда, но все это в качестве аванса. Потому как в конце, когда ты получишь свой горшочек с золотыми монетами, я рассчитываю на долю.

– Ты ее получишь, – заверил я. – Ну а когда это хреновина созреет?

– Через пару часов.

– Два часа, если точнее?

– Думаю, да.

– Прекрасно, – сказал я. Подозвал Джейрида и объяснил, какие у меня на его счет планы. На лице его отразилась целая гамма чувств.

– Ну, не знаю… – протянул он.

– Но ты ведь можешь это организовать, а? Пригласи своих приятелей…

– Лайонел вполне подойдет, – сказала Дениз. – А как насчет Пиджин?

– Может быть, – ответил он, – не знаю. А что я с этого буду иметь?

– А чего бы тебе хотелось? Ну, хочешь, будешь получать каждую новую книжку по фантастике из моей лавки на протяжении… ну, скажем, всего следующего года, а?

– Не знаю, – снова ответил он. При этом в голосе его звучало примерно столько же энтузиазма, как если бы я предложил ему поставлять цветную капусту круглый год.

– Смотри, не продешеви, – посоветовала ему мать. – Потому как хлопот будет предостаточно. И не удивлюсь, если снимать вас примчится целая команда из теленовостей. И если ты будешь лидером, давать интервью придется тебе.

– Правда?

– Естественно, – ответила она.

Секунду он раздумывал над этим. Я уже собрался было вставить свое слово, но Дениз сделала мне знак молчать.

– Придется позвонить в пару мест, – сказал Джейрид. – Иначе как они узнают, куда присылать ребят с камерой.

– Прекрасная мысль.

– Позову Лайонела, – сказал он. – И Джейсона Стоуна, и Шейхина, и Сина Глика, и Эдама. Жаль, Пиджин нет, уехала к своему папаше, но я найду ей замену. Я знаю, кого позвать.

– Хорошо.

– И еще нам понадобятся лозунги, – сказал он. – Берни? А сколько сейчас времени?

– Четыре тридцать.

– Ну, к шестичасовым новостям нам никак не поспеть.

– Поспеете к одиннадцатичасовым.

– Ты прав. К тому же по воскресеньям не так много людей смотрят шестичасовые новости.

И он кинулся вниз по лестнице.

– Потрясающе! – сказал я Дениз.

– Да, все пошло как по маслу. Ну, какой ты к чертям родитель, если не в состоянии управлять собственным ребенком? – Она остановилась перед одним из полотен и сощурилась. – Ну, что скажешь?

– Выглядит потрясающе.

– Ну, не сказала бы, что потрясающе, – заметила она, – но что выглядит неплохо, это точно.

Глава 20

Было время ланча, когда я добрался до деловой части города. Узкие улицы заполонили люди – банковские служащие, конторские девушки, все эти мелкие, но жизненно необходимые винтики в колесах большого бизнеса. Они передавали из рук в руки тоненькие сигаретки и затягивались, одурманивая свои и без того скудные капиталистические мозги. Мужчины постарше качали головами при виде этого и ныряли в бары в поисках покоя и утешения.

Я сделал один телефонный звонок. Никто не ответил, и тогда я присоединился к довольно длинному хвосту в забегаловку, где продавали завтраки навынос, и в конце концов вышел оттуда с двумя сэндвичами и запечатанным стаканчиком кофе – все это добро было уложено в пакет из плотной коричневой бумаги. Я отнес его в вестибюль десятиэтажного здания на Мейлен-Лейн, где располагалась какая-то контора. На мне все еще красовались очки в роговой оправе и шляпа, а в руках я держал корзину для переноски мелких домашних животных, которую Джейрид, к своему разочарованию, нашел пустой. На пути к лифту задержался на секунду, чтоб вписать в выданную мне карточку имя (Дональд Браун), место назначения (комн. № 702), а также время прибытия (12.18).

Затем я поднялся на лифте на седьмой этаж, а после этого – вверх по лестнице, покривив, таким образом, душой во всем, кроме времени. Прошел по коридору и вскоре нашел нужный мне офис. Замок на двери выглядел проще, чем кубик Рубика. Я поставил корзинку на пол. Но пакет с завтраком из руки не выпускал, а другой отпер дверь.

Оказавшись внутри, я уселся на один из металлических столов с пластиковым верхом под дверью и открыл пакет. Взял один сэндвич, вытащил проложенные между двумя кусками хлеба ломтики ветчины и салями, порвал их на мелкие кусочки и положил на стол. А потом съел второй сэндвич и запил его кофе, ища тем временем телефонный справочник, который вскоре обнаружил на подоконнике. Нашел в нем нужный мне номер и набрал его. Ответила женщина. Голос показался мне знакомым, но я хотел быть абсолютно уверенным, что попал куда надо, а потому попросил Натаниэль. Голос ответил, что я ошибся номером.

Я сделал еще пару звонков и переговорил с кое-какими людьми. А потом набрал 0 и сказал следующее:

– Офицер полиции Дональд Браун, номерной знак 23094. Найдите мне один телефончик, – и я продиктовал ей имя и номер телефона, с которого звонил. Меньше чем через минуту она перезвонила и продиктовала номер, который я записал. А потом сказал: – Спасибо. Ах, да, кстати, а какой там адрес? – и она сообщила мне адрес. Записывать его я не стал.

Набрал номер. Ответила женщина.

Я сказал:

– Это Берни. А знаешь, я по тебе страшно соскучился.

– Не понимаю, о чем это вы, – сказала она.

– Ах, дорогая, – сказал я, – я не сплю, не ем, я не…

В трубке послышался щелчок, а затем – короткие гудки.

Я вздохнул и набрал другой номер. На линии слышались какие-то шумы и разговоры, затем сквозь них прорезался знакомый голос.

– Давай, выкладывай, – сказал он. – Откуда ты узнал?

– Они обнаружили секонал?

– Хлоралгидрат, – ответил он, – более известный под названием «Микки Финн». Все же интересно, как это можно узнать по виду парня с проломленной башкой, что его еще накачали наркотиками? Даже в «Квинси» [34]34
  «Квинси» – американский телесериал про работу полиции.


[Закрыть]они сперва проводят разные тесты, суют под микроскоп разные там штуки…

– Я работаю над новым сериалом «Берни Роденбарр, патологоанатом и медиум»…

Мы обменялись еще несколькими аналогичными любезностями, затем я повесил трубку и сделал еще несколько звонков, одновременно обшаривая выдвинутые ящики стола и картотеку с файлами. И оставил их содержимое в целости. Затем бросил коричневый пакет и обертки от бутербродов в мусорную корзину, отправил туда же куски хлеба от бутерброда с салями и ветчиной и пустой стаканчик из-под кофе. Открыл корзинку, принесенную с собой, и через несколько секунд закрыл и застегнул крышку.

– Ну, теперь пошли, – сказал я.

На пути вниз сверился с часами и вписал в графу, где должно было значиться время выхода из здания 12.51.

Выглянуло солнышко, а потому я надел темные очки и поймал такси на углу Бродвея и Джон-стрит. Дал водителю адрес в Вест-Виллидж. Водитель оказался недавним выходцем из Ирана с плохим английским и весьма смутным представлением о географии Манхэттена, а потому мне пришлось направлять его, и вскоре мы заблудились. Но в конце концов машина все же выскочила на знакомую мне улицу, и я расплатился и не стал больше мучить парня.

Я вошел в здание, в котором никогда прежде не бывал, открыв подъезд с помощью карточки. Затем подошел к другой запертой двери, ведущей на задний двор. Замок оказался не проблемой, и я оставил в нем обломок зубочистки, чтоб обеспечить себе столь же гладкое отступление.

Во дворе я обнаружил мусорные баки и маленький запущенный садик. Я пересек его и перебрался через забор из бетонных блоков, за которым находился еще один двор. Подошел к окну, щурясь, всмотрелся через стекло, затем открыл его, потом снова закрыл. И, не выпуская корзинки из рук, двинулся обратно, снова преодолел преграду из бетонных плит, вытащил обломок зубочистки из замка, прошел через вестибюль первого дома и, наконец, через парадную дверь – на улицу, где через несколько кварталов поймал такси.

В дверях мастерской меня снова встретил Джейрид и уставился на корзину, которую я держал в руках.

– Все еще с ней ходишь, – заметил он.

– Ты наблюдателен.

– Ну, хоть теперь в ней есть добыча?

– Погляди сам.

– Опять пустая…

– Ага.

– Ну и что ты с ней собираешься делать?

– Ничего, – ответил я.

– Ничего?

– Ровным счетом ничего. Можешь взять ее себе. Знаешь, я чертовски устал таскать с собой повсюду эту штуку.

Я прошел в комнату, где его мама разглядывала полотно.

– Выглядит, что надо, – заметил я.

– Еще бы! Знаешь, нам здорово повезло, что Мондриан не баловался акриловыми красками. Иначе бы он производил по пятьсот картин в год.

– А что, он производил меньше?

– Не намного.

Я дотронулся до полотна кончиком пальца.

– Вроде бы высохло, – сказал я.

– И ждет своей участи, – вздохнула она и взяла с подставки какой-то устрашающего вида инструмент с изогнутым лезвием. Кажется, то был нож для разрезания линолеума. Сам я сделан не из линолеума, но определенно не стану выводить из себя человека с подобным предметом в руке. Точнее говоря, Дениз. – Это используют для удаления неровностей, – объяснила она. – Так ты не передумал?

– Нет.

– Ну, смотри. Значит, около дюйма? Примерно так?

– Думаю, будет в самый раз.

– Ну ладно, поехали! – сказала она и начала вырезать полотно из подрамника.

Я наблюдал за процессом. Выглядел он огорчительно. Ведь я видел, как она создавала картину, я и сам приложил к этому руку, помогал грунтовать полотно, выравнивал поверхность, покрывал ее специальной пленкой, затем отдирал эту пленку, чтоб быстрее высохли краски. И знал, что Мондриан имеет к этому произведению не больше отношения, чем, скажем, Рембрандт, и все равно где-то внизу живота у меня возникло странное ощущение – все так и сжалось, – когда я увидел, как нож полосует картину, словно это и не картина вовсе, а кусок линолеума.

Я отвернулся и отошел в сторону, туда, где Джейрид, распластавшись на полу, выписывал на большом квадратном куске картона два слова: «Это несправедливо!» Несколько уже готовых лозунгов, аккуратно прикрепленных к деревянным плашкам, стояли прислоненные к металлическому столику.

– Отличная работа, – сказал я ему.

– Да, смотреться будут нормально, – ответил он. – Вообще-то стиль подачи материала в массмедиа здорово изменился.

– Ну и чудесно.

– Вот это в наши дни называется «перформанс», – заметила Дениз. – Сперва пишете картину, затем уничтожаете ее. Теперь нам недостает только завернутого в алюминиевую фольгу. Прямо сейчас завернем или ты сперва поешь?

– Ни то ни другое, – ответил я и начал раздеваться.

Я явился в галерею Хьюлетта в начале четвертого, чувствуя себя в костюме несколько скованно. На мне по-прежнему красовались шляпа и очки в роговой оправе с простыми стеклами – от последних примерно с час назад жутко разболелась голова.

Я безропотно протянул положенный сбор, два доллара пятьдесят центов, прошел турникет, а затем поднялся на свой любимый второй этаж.

К этому времени у меня развилось довольно стойкое тревожное предчувствие, что нашего Мондриана могли перевесить или же снять со стенки с целью переноса на какую-нибудь другую выставку, но «Композиция в цвете» оказалась там, где ей и полагалось быть. Первое, что я подумал, увидев ее: нет, эта картина ничуть не похожа на то, что мы совместными усилиями соорудили в мастерской Дениз. Пропорции и краски совершенно не те. Мы произвели нечто аналогичное карандашной копии, сделанной ребенком со знаменитой «Моны Лизы». Я взглянул еще раз и пришел к выводу, что достоверность, как и красота, понятие весьма относительное. Вот, к примеру, полотно на стене выглядит нормально лишь потому, что оно на стене и рядом прикреплена маленькая бронзовая табличка, подтверждающая подлинность данного творения.

Какое-то время я просто смотрел на картину, затем немного побродил по залу.

Спустившись вниз, на первый этаж, прошел по залу, увешанному полотнами французских художников XVIII века… Буше и Фрагонар, идиллические буколические сценки из жизни фавнов, нимф и пастушек. На одной из картин красовалась парочка босоногих селян, очень уютно устроившихся перекусить на лесной поляне, а перед ней под бдительным оком охранника в униформе стояли Кэролайн и Элисон.

– А вы обратили внимание, – шепнул я им, – что у обоих этих невинных созданий ступня Мортона?

– А это еще что?

– Это значит, что второй палец ступни длиннее большого пальца, – объяснил я, – и, если они захотят участвовать в марафоне, им потребуется специальная ортопедическая обувь.

– Не больно-то они похожи на бегунов, – заметила Кэролайн. – Да и вообще, какие-то корявые и неуклюжие, точно жабы, и единственный марафон, в котором они могут…

– Джейрид со своей командой уже занял исходные позиции на улице, – перебил ее я. – Минут пять еще подождем, и начали. О'кей?

– О'кей.

Зайдя в кабинку мужского туалета, я снял пиджак и рубашку, затем снова надел их и, чувствуя изрядное облегчение, вернулся в галерею, в зал, где висел Мондриан. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания, потому что у входа в здание слышались какие-то крики, шум и возня, и люди потянулись к выходу – посмотреть, что происходит.

Тут моих ушей достигло скандирование:

– Три-четыре, пять-пятнадцать! Дайте нам искусство, чтоб развиваться!

Я подошел к Мондриану поближе. Время тянулось, ребятишки продолжали скандировать, и я, наверно в тысячный раз взглянув на часы, начал уже было беспокоиться, чего же они там медлят, как вдруг разразился сущий ад.

Послышался громкий звук, напоминающий раскат грома, рев выхлопных газов какого-нибудь трейлера, взрыв бомбы, на худой конец – хлопок шутихи, неведомо как уцелевшей со дня 4-го Июля. [35]35
  4-е Июля – американский праздник, День независимости.


[Закрыть]А затем откуда-то с другой стороны повалил дым и раздались крики: «Пожар! Пожар! Бегите, спасайтесь!»

Дым сгущался с каждой секундой. Люди метались из стороны в сторону. А что сделал я? Я сорвал Мондриана со стены и кинулся в туалет.

И едва не сбил с ног лысеющего толстяка, который как раз в этот миг вышел из кабинки.

– Пожар! – завопил я. – Бегите! Бегите, спасайтесь!

– Господи Боже, – пробормотал он и выбежал прочь.

И я через несколько минут последовал его примеру. Вышел из туалета, сбежал вниз по ступенькам и вылетел из двери на улицу, у входа стояло уже пять пожарных автомобилей, от полицейских рябило в глазах, а Джейрид со своим войском продолжал размахивать лозунгами, выводя из себя полицейских и выпендриваясь как только можно перед портативными телекамерами. Но, невзирая на всю эту сумятицу и кошмар, служба безопасности Хьюлетта держала ситуацию под контролем – бдительно следила за тем, чтобы из здания не вынесли какого-нибудь шедевра.

Меня так и прошиб пот. И, невинно хлопая глазами за стеклами очков, я благополучно прошмыгнул мимо них.

Сидя в полутемной и вонючей закусочной на Третьей Авеню, я смотрел шестичасовые новости, и там, на экране, красовался раскрасневшийся и взъерошенный Джейрид Рафаэльсон, гневно отстаивающий права молодых на доступ к великим произведениям искусства, а потом с тем же пылом отрицающий свою причастность к нападению террористов на галерею Хьюлетта и таинственному исчезновению шедевра Пита Мондриана «Композиция в цвете».

– Мы не думаем, что подростки имели к этому непосредственное отношение, – вещал в камеру руководитель пресс-службы нью-йоркского департамента полиции. – Пока что делать какие-либо выводы преждевременно, но есть мнение, что некий ловкий вор воспользовался возникшей паникой и неразберихой, чтоб вырезать картину из рамы. Сама рама, изломанная и с обрывками полотна, была обнаружена в туалете на втором этаже. Возможно, подростки и ответственны за возникновение в здании пожара, хотя они это категорически отрицают. Причиной возгорания послужило взрывное устройство, точнее, петарда типа тех, что используют во время празднования Дня независимости, брошенная в корзину для мусора, в которую до этого один из посетителей выбросил несколько рулонов использованной фотопленки, чем и объясняется столь сильное задымление. Сам пожар ущерба практически не нанес. Просто было много дыма, среди посетителей возникла паника, и, как следствие всего этого, вору удалось выскользнуть незамеченным.

Что ж, прекрасно, подумал я. Такого рода инциденты происходят на каждом шагу. И продолжал смотреть на экран – а вдруг там покажут «ловкого вора». Но я его не заметил. Во всяком случае, на этом канале.

Затем слово взял представитель музея. Он выразил свое громадное сожаление по поводу потери картины. Рассказал о ее художественной ценности и с некоторой неохотой назвал приблизительную стоимость – около четверти миллиона долларов. Тут репортер, ведущий передачу, напомнил ему и зрителям о недавнем ограблении с убийством в «Шарлемане», во время которого также пропала работа Мондриана. А затем высказал предположение, что раздутая прессой шумиха по этому поводу могла подвигнуть вора взять именно Мондриана, а не какой-нибудь другой шедевр.

По мнению музейного работника, это было вполне возможно.

– Он мог взять Ван Гога или Тернера, даже Рембрандта, – сказал он. – В нашем собрании имеются картины, оцененные раз в десять дороже Мондриана. А потому грабитель, как мне кажется, действовал чисто импульсивно, под влиянием, так сказать, минуты. Он слышал, что Мондриан представляет собой ценность, слышал, во сколько был оценен Мондриан мистера Ондердонка, и вот, стоило только представиться возможности, действовал решительно и быстро.

Тут началась реклама. Сидевший в закусочной под названием «Карнейс бар энд гриль» грабитель в роговых очках и фетровой шляпе чисто импульсивно, под влиянием минуты, схватил кружку пива и решительно и быстро опустошил ее.