Текст книги "Вор во ржи"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Нет.

– Что «нет»?

– Я отчетливо помню, – произнес Марти, – что ее номер на шестом этаже. Таким образом, она имела полное право ждать лифта в коридоре шестого этажа. Но если ее номер на шестом, и если комната, в которую ты влез, на третьем…

Мы посмотрели друг на друга.

Глава 12

– Кот пользуется туалетом, – сказал Генри Уолден. – Впрочем, вам это хорошо известно. Вероятно, вы его этому и научили.

– Единственное, чему я когда-либо его учил, – это перехватам, – пояснил я, скомкал лист бумаги и метнул его слева от Раффлса. Когда он на перехвате, мяч летит прямо на вторую базу. Кот поймал комок, не дав мне ее занять. – Примерно так, – пояснил я, – но не стану утверждать, что я его этому научил. Он всегда так делал. Но мне не удалось научить его самому кидать мяч. Не говоря уж о том, чтобы играть вдвоем.

– Он подошел прямо к двери туалета, – сказал Уолден, – которую я закрыл, не сообразив, что вы оставили ее приоткрытой из-за него. Поскребся в дверь, я ему открыл, он вошел внутрь, запрыгнул на сиденье и воспользовался унитазом как кошачьим лотком.

– А он спустил за собой?

– Нет.

– И никогда не спускает, – вздохнул я. – Даже его обучаемости есть предел. Забрасывать мяч на первую базу и спускать за собой воду он никогда не будет. Но во всем остальном, – я снова скомкал бумагу, – он совсем не плох.

Так я и бросал комки нашему Реактивному Дереку Джетеру. Поначалу я хотел натренировать Раффлса в ловле мышей, но одного его присутствия оказалось достаточно, чтобы все грызуны раз и навсегда покинули магазин. Так что ему ничего делать не пришлось. И все же коту ни к чему терять сноровку, я же был приятно удивлен, что после трех бокалов «Мэрилендского ржаного Кесслера» еще в состоянии скатывать и бросать ему бумажные шарики.

Генри сообщил, что в мое отсутствие продал несколько книг, получил за каждую указанную цену и даже не забыл учесть налог с продаж. На каждую покупку он выписал отдельный чек, что сам я порой забываю делать, а сделанные под копирку копии сколол скрепкой и положил рядом с кассовым аппаратом.

Одна женщина принесла на продажу полную сумку книг, и Генри уговорил ее их оставить, чтобы я оценил их на досуге. Я бегло просмотрел книги. Среди них оказалась биография Синклера Льюиса, написанная Марком Шорером, первое издание «Газового завода Макгинти» Джеймса Т. Фаррелла и пачка книг «Херитидж Пресс» в футлярах – такие всегда легко продать.

– Да, я их возьму, – сказал я Генри. – Фаррелл – настоящая редкость. Мне до сих пор не попадалось ни одного экземпляра. Правда, найти человека, который коллекционирует этого автора, будет не просто, но если книга у меня и задержится, я ее просто почитаю.

– Выглядят привлекательно, – кивнул он. – Я не вправе был называть ей цену, но не хотел, чтобы она продала их кому-то другому.

Я сказал, что он поступил совершенно правильно. Это подействовало на него, как почесывание за ухом. Еще он записал телефонные звонки. Я бегло просмотрел весь список. Звонила Кэролайн, предупредила, что отменяет нашу традиционную встречу в баре. Что-то произошло. Звонил некто Харкнесс из «Сотбис», оставил свой номер. Несколько раз звонила какая-то женщина, но не захотела назвать свое имя или оставить сообщение.

– Одна и та же женщина звонила несколько раз? – переспросил я. – А она не говорила, что ее имя Элис?

– Не говорила.

– Гм-м. А не похоже, что ее зовут Элис?

Мой вопрос его озадачил, и не удивительно.

Мне пришло в голову, что, если бы не третья порция виски, я бы такого не ляпнул. Три бокала виски на практически пустой желудок, это если не считать сандвичей с пастрами. Хотя что в них толку, когда вся их впитывающая способность ушла на крем-соду.

Мне пора было закрываться. Генри помог занести стол, я опустил ставни, поменял воду Раффлсу и выполнил все остальные вечерние ритуалы. Раффлс видел все это неоднократно, а Генри наблюдал за мной так внимательно, как будто я каждым своим движением посвящал его в тонкости книготорговли.

Я хотел предложить ему пару долларов, но он наотрез отказался от денег. Сказал, что ему было очень приятно провести здесь несколько часов и этот опыт, возможно, пригодится ему в будущем. Так или иначе ему предстоит устроить свою дальнейшую жизнь, и провести ее в книжном магазине – далеко не худший вариант.

– Лучший способ познакомиться с бизнесом, – добавил он, – поработать с тем, кто в нем уже давно. Вы ведь тоже так начинали? Помогали кому-нибудь?

– Нет, мне пришлось учиться самому, – признался я и двинулся вдоль улицы. Он следовал за мной. – Время от времени я покупал книги у мистера Литзауэра, и как-то он обмолвился, что готов все бросить и уехать во Флориду, если продаст свой магазин хотя бы за полцены. Я поинтересовался, сколько это конкретно – полцены? Подумав, он назвал сумму, и я сказал, что покупаю его магазин.

– Вот так запросто?

– У меня завалялась пара долларов, и я решил – была не была. Все лучше, чем спустить их на еду и жилье. Вот так я и оказался в этом бизнесе, ничего в нем не смысля. Иначе, возможно, мне бы хватило ума не ввязываться в это дело.

– Но ведь вы его любите, – заметил он.

– Вы так думаете? Да, наверное. – Мы шли, беседуя о книгах и книготорговле, и, прежде чем я понял, что происходит, ноги сами привели меня прямиком в «Бам Рэп».

Я решил, что должен как минимум угостить Генри выпивкой. Я сел на свое обычное место, а он на место Кэролайн. Когда подошла Максин, я спросил Генри, что он будет пить. Он спросил, что буду я. Я сказал, что недавно пил ржаное и, наверное, лучше не мешать. Он сказал, что его это вполне устраивает.

Эта порция явно была лишней, но все бы обошлось, если бы я на этом остановился. Увы, как вы догадываетесь, Генри настоял, чтобы мы повторили за его счет, а я не стал обижать его отказом. Впрочем, для третьей логического оправдания уже не было, но если даже логика и заглядывала к нам в дверь, после второй она вылетела в окно.

Наверное, мне стоило хотя бы закусывать, вот только еда в «Бам Рэп» может пойти на пользу разве что производителям «алка-зельцера». Генри хотел было заказать буррито, но я его отговорил, а дальше помню себя рядом с музыкальным автоматом. Если я подхожу к музыкальному автомату – это плохой знак. Я всегда выбираю одни и те же песни – «Не могу завестись» Банни Беригана и «Любовь завяла» Пэтси Клайн. Сами по себе они совсем не плохи, но когда я ставлю их – это всегда дурной знак: значит, я в стельку пьян.

В некоторых заведениях терпеть не могут, когда их посетители напиваются, словно они продают алкоголь, ни на секунду не допуская, что ты собираешься его выпить. Но нет, ты берешь и глотаешь это жуткое пойло, и его зловредные свойства начинают на тебе сказываться. Ах, как тебе не стыдно, пьянчужка, будь любезен напиваться где-нибудь в другом месте.

Но в «Бам Рэп» к пьяным относятся с пониманием – до тех пор, пока они не мешают напиваться другим. А я и не мешал. Правда, я было запел, что, конечно, могло потревожить человека с тонким музыкальным слухом, но у нас в «Бам Рэп», кажется, все остались довольны.

Как мы оттуда выбрались, толком не помню. Просто в какой-то момент мы вдруг оказались на улице – я с моим новым лучшим другом. Я стоял на краю тротуара и голосовал всем проезжающим мимо машинам – грузовикам, фургонам, закончившим работу такси и автобусу. Как ни странно, никто не останавливался, но вот наконец появилось такси, и я уговорил Генри поехать на нем.

– Подожду, – сказал я. – Не беда.

Он уехал, а я поймал себя на том, что пытаюсь остановить бело-синюю машину полицейского патруля.

Я поспешно опустил руку и все-таки был уверен, что проезжающие копы очень внимательно на меня посмотрели. «Берни, – сказал я себе, сказал громко и стараясь четко выговаривать слова. – Берни, старина, ты пьян как сапожник, ты насосался как клоп, ты нажрался как свинья. Ты должен попасть домой, пока ни во что не вляпался. Жди желтой машины с огоньком на крыше. Ей можно махать. Только ей и стоит махать».

Возможно, с предосторожностью я малость перебрал, в результате одна или две желтые машины проехали мимо раньше, чем я успел поднять руку. Но одну мне как-то удалось заарканить, потому что дальше я помню себя сидящим внутри. И еще помню, что ужасно устал, потому что мне едва удавалось держать глаза открытыми.

И все-таки, наверное, я их закрыл. Они были закрыты, когда я ощутил присутствие таксиста, который с явной тревогой – скорее всего, за мою кредитоспособность – решил дать о себе знать.

– Приятель, эй, приятель, приехали! – повторял он. – Приехали. Хочешь спать, вставай, иди домой.

Я никак не мог взять в толк, почему он не оставит меня в покое. Но постепенно все-таки открыл глаза, наклонился вперед и, прищурившись, попытался разглядеть цифры на счетчике. Их было плохо видно, и я решил, что меня подводят глаза, потому что счетчик показывал три шестьдесят, а обычно дорога до дома на такси обходится мне в десятку плюс чаевые, и это одна из причин, по которым я предпочитаю пользоваться подземкой.

Но этот вечер выдался не самым удачным для пользования подземкой.

Я вылез, прислонился к машине, достал бумажник, извлек из него десятку и еще две долларовые бумажки.

– У тебя счетчик сломался, – сообщил я таксисту. – Лучше почини его на досуге.

Он взял деньги, посмотрел на них, потом на меня. Я спросил, все ли в порядке и достаточно ли ему денег. Может, он хочет больше?

– Вполне достаточно, – ответил он. – Теперь иди домой, хорошо?

– Хорошо, – согласился я и огляделся. – А где дом? Куда мы приехали?

– Куда ты просил.

– А куда я просил?

– Куда ты сказал, я тебя и привез. Приехали, дружище. Ступай баиньки, ладно?

– Ладно, – повторил я и на секунду отлепился от машины. Когда я потянулся к ней снова, было уже поздно. Восстановив равновесие, что оказалось совсем не просто, я развернулся, чтобы получше рассмотреть мой дом, который, надо сказать, совершенно не был похож на мой дом.

Наверное, этим и объяснялась столь низкая плата. Таксист, недовольный оплаченным сном в его машине, запросто мог высадить меня в любом месте, а я, надеясь, что мы добрались до Вест-Энда, заплатил ему сполна.

Но куда он меня привез, черт побери?

Я выпрямился и сосредоточил внимание на здании передо мной. Либо дом покачивался, либо я, хотя логика подсказывала, что неустойчивостью скорее страдаю я. Там было что-то написано, но разве разберешь?

Что бы ни говорил таксист, это определенно не мой дом. Хотя почему-то он кажется мне знакомым.

Может, я собирался в гости? Это точно не дом Кэролайн на Арбор-корт, хотя, если верить счетчику, расстояние примерно совпадает. Кто-то еще из моих знакомых? Я не знаю, где живет Элис Котрелл, мы встречались только у меня, но, возможно, я по привычке дал таксисту адрес бывшей подружки. Вернее, против привычки, ведь у меня нет бывшей подружки, к которой я бы иногда заглядывал в гости. Проклятое ржаное виски!

Я подошел к подъезду, и снова он показался мне знакомым. Я открыл дверь и вошел внутрь – вход тоже выглядел знакомым. Взгляд мой скользнул мимо нескольких кресел и диванов к камину, я посмотрел повыше и увидел мехового старину в ярко-синей шляпе, ярко-красном жакете и ботинках цвета того самого такси, которое привезло меня сюда.

Ага.

Я выпрямился и по идеальной прямой подошел к конторке портье, где человек с покатыми плечами и внешностью бухгалтера-расстриги читал один из морских романов Патрика О'Брайана о Наполеоновских войнах.

– Джеффри Питерс, – произнес я. – Номер четыреста пятнадцать. Мой ключ, пожалуйста.

Глава 13

Я проснулся восемь часов спустя, отдохнувший, довольный, с ясной головой, чувствуя себя в ладу с окружающим миром, и если вы поверили этому, то у меня найдется парочка очень добрых приятелей, которые с удовольствием сыграют с вами в покер.

Потому что все было совершенно наоборот. Я проснулся от парочки ощущений, одно из которых свило гнездо примерно в дюйме у меня надо лбом, а другое располагалось в центре желудка. Пульсирующая боль в голове предупреждала меня, что шевелиться опасно для жизни, в то время как желудок был готов извергнуть то, что я столь неосмотрительно в него загрузил.

Я предпочел не двигаться, крепко сжав веки и мечтая о том, чтобы прошедший день куда-нибудь испарился. Я не очень понимал, где нахожусь, потому что кровать по ощущениям явно была не моей. И я не мог отделаться от кошмарного чувства, что нахожусь в ней не один.

Я заставил глаза приоткрыться – и с расстояния в несколько дюймов на меня уставилась другая пара глаз. Глазки-пуговки, разумеется, принадлежали паддингтонскому мишке, и это сразу напомнило мне – по крайней мере, настолько, насколько я был в состоянии о чем-нибудь вспомнить, – последний миг, о котором я вам уже рассказывал: когда я осторожно пересек холл отеля и потребовал свой ключ. Того, что происходило со мной потом, я не помнил, но это нетрудно было восстановить – как-никак я оказался в своем номере.

Я встал, принял душ и побрился. Голова все-таки не раскололась, и желудок меня не подвел. В несессере с бритвенными принадлежностями нашелся аспирин, причем в достаточном количестве. Я надел свежие носки и свежее белье – на случай дорожного происшествия или полицейского дознания – и рубашку, штаны и пиджак, которые были на мне накануне.

Приятно было обнаружить, что рубашка и брюки висят на вешалке, а пиджак – на спинке кресла. Это показалось мне Очень Хорошим Признаком. Если я сумел развесить свои вещи, значит, я был не так уж плох, верно?

Ах уж эти невинные обманы, которыми мы тешим свое самолюбие. Память, враг тщеславия, уверяла, что я был совсем плох. Аккуратность – это еще не трезвость.

То, что я попросил таксиста отвезти меня в отель «Паддингтон», само по себе доказывало, что я не был трезвым или хотя бы пьяным, сохраняющим крупицы рассудка. Мне нужно было вернуться в отель, нужно было придумать, как забрать свои инструменты и перчатки прежде, чем они окажутся в сейфе для вещественных доказательств, нужно было прибрать к рукам рубины Синтии Консидайн, пока это не сделал кто-то еще.

Но как? В последний раз отель «Паддингтон» видел меня в наручниках. Если я собирался возвращаться на место преступления, мне следовало бы поискать окольные пути. Незаконное проникновение через подвал, к примеру. Или игривую прогулку по крышам. Но я не имел права просто входить сюда как к себе домой.

Однако именно это я и сделал. Вошел внутрь если не как хозяин, то по крайней мере как вполне законный и добропорядочный постоялец. А почему бы и нет? Я заплатил за номер, и никто еще не выписал меня отсюда и не возвращал деньги. Если бы за конторкой был Карл Пилсбери или на диване в вестибюле свернулась калачиком грозная Айзис Готье, все бы так просто не обошлось. Но откуда близорукому ночному портье знать о Питере Джеффрисе, или Джеффри Питерсе, или как я там себя назвал? Он ограничился тем, что просто выложил ключ на конторку, даже не поинтересовавшись моей карточкой.

Может, сознание, освобожденное ржаным виски от жестких пут традиционного мышления, выполнило за меня всю работу, заставив меня назвать таксисту нужный адрес. Я обдумал эту возможность и с сомнением покачал головой. (Неудачная идея – с аспирином или без него. Меньше всего моя голова нуждалась в лишних движениях.)

Нет, я не обдумывал свой путь в отель «Паддингтон». Я брел сюда наобум, и мне просто повезло.

Я взял в руки его тезку – по-моему, выглядел он не хуже, чем прежде. Либо копы вернули его после рентгена (что маловероятно), либо его заменили служащие отеля, что также показалось мне странным. Впрочем, не важно. Он был здесь, и я тоже, но он мог оставаться на месте, а меня ждали дела.

Взглянув на свои часы, я невольно поднес их к уху, чтобы проверить, тикают ли они. Они, конечно, не тикали; потому что были электронными и не тикали никогда в жизни. Но секунды на них мелькали, стало быть, часы продолжали работать, и показывали они три часа тридцать семь минут утра.

Я почему-то считал, что сейчас куда больше времени. Мне казалось, что, найдя тихое и удобное место, чтобы потерять сознание, я буду пребывать в бессознательном состоянии достаточно долго. Поняв, что еще середина ночи, я мгновенно почувствовал жуткую усталость.

Кровать неудержимо манила меня. Но, бросив на нее тоскливый взгляд, я поплелся к двери.

Предупреждение у выхода на лестничную клетку напомнило мне, что вернуться я не смогу. Конечно, оно имело значение лишь для простых смертных. Но предположим, я не найду свои инструменты там, где я их оставил. Можно спуститься вниз, в вестибюль, но я не забыл, какой прием ждал меня там в последний раз. Пошарив по карманам, я нашел деревянную зубочистку, потом отжал большим пальцем язычок замка и воткнул ее в щель. Теперь дверь можно закрыть, не захлопывая, и никто, появившийся в коридоре четвертого этажа, ничего не заметит.

На лестнице по-прежнему пахло дымом. Это хорошо, если только никто не устроил пожар.

Пожар никто не устроил, по крайней мере судя по тому, что пожарный шланг на стене выглядел нетронутым. Я свинтил тяжелый медный наконечник – из которого вышло бы замечательное тупое оружие – и вытряхнул из него свою замечательную связку отмычек, а также фонарик, все тщательно завернутое в пластиковые перчатки. Затем я извлек из брезентового шланга маленькую шкатулку, где все еще хранились рубиновые колье и серьги. Рассовал все по карманам и привинтил наконечник обратно к шлангу.

Я спустился на четвертый этаж, открыл дверь и уже собирался извлечь зубочистку, как вдруг передумал. Внезапно до меня дошло, что если знание – сила, то я – слабак-недоносок, которому даже не стоит посылать купон Чарльзу Атласу, чтобы проникнуть в тайны «динамического напряжения». [13]13
  В 1920–1930-х гг. атлет Анжело Сицилиано, выступавший под псевдонимом Чарльз Атлас, основал заочные курсы физической подготовки по системе, названной «динамическим напряжением».


[Закрыть]

Я сел на верхнюю ступеньку и мысленно начал перебирать вопросы, на которые у меня нет ответов. Я их не записывал, но, если бы сделал это, они выглядели бы примерно так:

Чего я не знаю и что мне надо узнать

1. Кто убил Антею Ландау?

2. Откуда взялся нож и что с ним случилось?

3. Почему не дает о себе знать Элис Котрелл?

4. Кстати, об Элис. Почему я не могу до нее дозвониться?

5. Каким образом украшения оказались в номере на третьем этаже?

6. Куда делись письма Гулливера Фэйрберна?

7. Как Айзис Готье связана с Антеей Ландау?

8. Каким образом я собираюсь из всего этого выпутываться?

Я спустился еще на один лестничный пролет и в знак того, что мое сознание наконец пробудилось, еще раз пошарил по карманам и нашел еще одну зубочистку, чтобы заклинить замок и обеспечить себе возможность вернуться на лестницу. В мозгах слегка просветлело, когда я протянул руку к дверной ручке и не обнаружил ее. Я достал инструменты и открыл дверь.

Когда я выходил из той комнаты на третьем этаже как гордый обладатель, если не законный владелец, рубинового колье с серьгами, я, разумеется, не обратил внимания на ее номер. Да и зачем? Мне хватало других забот, а это знание в принципе никак не могло мне пригодиться. Эта комната – просто помещение, через которое я прошел, и я не собирался проходить через него снова. Я уже взял оттуда все, что стоило взять. Зачем мне туда возвращаться?

Впрочем, вычислить номер не составляло большого труда. На пожарную лестницу я выбрался из окна спальни Антеи Ландау. Комната, в которую я попал, располагалась тремя этажами ниже, и если она не была прямо под спальней Ландау, то недалеко от нее. Ландау занимала номер 602, следовательно, начать стоило с 302-го, а в случае чего попробовать соседние комнаты.

Я сосредоточился и нашел дверь с номером 302, которая удобно, хотя и незамысловато располагалась между номерами 301 и 303. Ни из-под одной двери не пробивался свет, но в четыре часа утра то же самое можно сказать относительно большинства дверей в отеле, да и относительно большинства дверей спален во всем городе. Нью-Йорк, может, и заслуживает названия города, который никогда не спит, но в такой час добрая часть его граждан предпочитает отправиться на боковую.

Хотелось бы мне присоединиться к ним. Головная боль вернулась, и усталость навалилась на меня. Я не мог восстановить дыхание и даже не был уверен, что его стоит восстанавливать. Ну восстановлю я его, и что мне с ним делать?

Я смотрел на три двери и чувствовал себя тупым участником «Своей игры». Мне нужно выбрать одну из них, и что я готов поставить на кон ради того, что за ней находится? Свою свободу? Свое будущее?

Я подошел к двери 302, зачем-то приложил к ней ухо, достал инструменты и открыл замок. Дверь отворилась бесшумно. Я проскользнул внутрь и прикрыл ее за собой.

Я стоял неподвижно, пока глаза привыкали к темноте. Шторы были задернуты, но они оказались не такими плотными, как у Ландау, и едва мои зрачки расширились, как я смог передвигаться, по крайней мере не натыкаясь на мебель.

Но чтобы не делать этого, мне бы хватило и слуха.

Я слышал дыхание – глубокое, ровное дыхание спящего. Такое начало обнадеживало: во всяком случае, обитатель этой комнаты жив. Если мне придется с кем-то столкнуться, пусть это будет существо, нуждающееся в кислороде.

Уматывай, сказал я себе. Здесь кто-то есть, и он не знает о твоем присутствии, так что убирайся отсюда побыстрее, тогда он об этом и не узнает. Чего ты ждешь?

Но так не выясню, та ли это комната. Пусть я буду знать, что в ней кто-то есть, но какая мне от этого польза?

Я достал карманный фонарик и нащупал кнопку. Много света мне не понадобится. Как только увижу Элвиса на черном бархате, буду знать, что попал куда надо. А если увижу, что его здесь нет, сразу пойму, что попал не туда.

Я направил фонарик на стену, нажал кнопку и почти мгновенно выключил. Я проделал ту же процедуру еще несколько раз, обходя помещение. Ни на одной из стен не оказалось картины на черном бархате – ни Элвиса, ни большеглазого беспризорника, ни грустного клоуна.

Это не та комната.

Я вернулся к двери, взялся за ручку, осторожно нажал ее, приоткрыл дверь и прислушался к признакам жизни в коридоре, после чего вышел и запер за собой дверь. Некоторое время я пробовал поиграть сам с собой в угадайку, пытаясь определить, за какой из оставшихся дверей скрывается Элвис на черном бархате. Интересно, а какой там изображен Элвис? Молодой или старый? Тощий и голодный или раздобревший от злоупотребления сандвичами с арахисовым маслом и бананами? Ясноглазый Элвис с длинной гривой или Элвис с пустым взглядом? Сам я не видел этой картины, и…

Конечно, не видел. Я слышал ее описание от Марти Гилмартина, а он видел ее в номере Айзис Готье на шестом этаже. Так какого рожна я пытаюсь искать на третьем?

Признаться, иметь мозги – тяжкий труд, особенно когда они работают так, как у меня с похмелья. Жуткое похмелье объясняло многое, но не все. Неужели я все еще пьян? Разве такое возможно?

По-моему, это несправедливо. Согласен, я вполне заслужил что-то одно, но не то и другое сразу! Полагаю, это как гром и молния – явления одного порядка (в моем случае злоупотребление ржаным виски), просто молния сверкает раньше, чем раздаются громовые раскаты.

Это навело меня на мысль, что мне лучше вернуться в постель и проспаться. Но удача редко стучится в дверь дважды. И разве открывать двери – не моя работа?

В данном случае дверь 302-го номера. Я уже открывал ее и теперь сделал это снова. На сей раз я не стал заходить в комнату. Я остался на пороге, дополнив скудное освещение, проникавшее сквозь оставленную мною щель, карманным фонариком, и поискал взглядом что-нибудь знакомое.

Но увидел я нечто незнакомое, и это меня порадовало. Когда я проник сюда через окно с пожарной лестницы и шел к двери, чтобы попасть в коридор, комод с зеркалом был у меня справа, а кровать – слева. Обстановка этой комнаты была зеркальным отражением той. Я мысленно ее перевернул и решил, что понял все правильно. Это не та комната, где я нашел рубины.

Я снова закрыл дверь. Вспомнил о предосторожности, которой пренебрегала Спящая красавица, – то есть закрывать дверь на цепочку, чтобы оградить себя от таких гостей, как я. Не бог весть какое препятствие, если у вас есть соответствующие инструменты, а у меня они были, но этим не стоит заниматься без крайней необходимости, особенно когда ты пьян, или с похмелья, или то и другое одновременно.

Затем я вскрыл 301-й номер, но дверь подалась лишь на пару дюймов, после чего ее остановила цепочка. Я мог бы запросто ее снять, но уже ясно, что в комнате кто-то есть, так зачем вламываться без нужды?

Я рассмотрел то, что было видно сквозь образовавшуюся щель. Обстановка похожая, но в номере оказалось две кровати, а я помнил, что в комнате, в которую я проник через окно, стояла одна двуспальная. Значит, это не та комната.

Таким образом, оставалась 303-я, и с ее замком мне пришлось повозиться. Только не спрашивайте почему. Это был самый обыкновенный замок, как и все остальные, и он должен был легко поддаться, но почему-то не поддавался, став еще одним подтверждением моей гипотезы об одновременном похмелье и опьянении.

Будет неловко, если кто-то увидит, как я ковыряюсь с чертовым замком, и шансы оказаться в неловком положении растут с каждой минутой моего пребывания в коридоре. Пока никто не входил и не выходил – в конце концов, все еще была середина чертовой ночи, – но мне казалось, что не стоит и дальше испытывать судьбу.

Замок был старый, изношенный – иногда такие разваливаются от одного взгляда. Но на сей раз и отмычки не помогали, и наконец я сдался и решил попробовать свой собственный ключ. Был небольшой шанс, что это поможет. Но риск порой оправдывается, и кто сказал, что на сей раз это не сработает?

Размечтался…

Я спрятал ключ в карман, снова взялся за отмычки, и вот наконец мне повезло. Дверь открылась, и я впустил туда первым луч своего фонарика. Двуспальная кровать оказалась на том самом месте, где ей полагалось быть, к тому же ее никто не занимал. Я закрыл за собой дверь и рухнул в кресло.

Потом, уже не торопясь, вновь включил фонарик и убедился, что это тот самый номер, куда прошлым вечером я нанес визит. Тогда я не пытался запомнить обстановку, но сейчас сразу ее узнал. Беспорядок на комоде тоже показался мне знакомым. Я открыл пару ящиков. Да, наконец я попал куда хотел. Во втором ящике лежало женское нижнее белье, но сейчас под ним не было никаких драгоценностей.

Я мог положить рубины обратно. Если хозяйка комнаты еще не заметила их отсутствие, она бы ни о чем не узнала. А если заметила, то, обнаружив драгоценности, решит, что сошла с ума.

Но чего ради я буду возвращать драгоценности? Я даже не уверен, кто их законный владелец и существует ли такой вообще. Синтия Консидайн? Ее муж Джон? Айзис Готье? Я не считал, что кто-нибудь из этой троицы имеет моральное право называться их хозяином. Мисс 303 имела на них такое же право, как они, да и мое собственное право не хуже всех остальных.

Так что украшения остались в моем кармане.

Но тут возник другой вопрос. Что, собственно, я здесь делаю?

Мне пришлось сесть и подумать. Я как-то не задавался вопросом, с чего мне приспичило ломиться в эту комнату, к тому же я был слишком занят поиском нужного номера и преодолением дверных замков и просто не успел подумать, что я буду делать внутри.

Теперь самое время подумать об этом. Я нашел комнату, проник в нее и могу оглядеться, чтобы определить, кому она принадлежит. Так я с большой долей вероятности узнаю, кто похитил рубины Айзис Готье, а потом я узнаю…

Что?

Возможно, я установлю имя того морального урода, приятеля Айзис, который положил глаз на рубины и при первой же возможности прибрал их к рукам. И что мне толку от этой информации? Если только я не пожелаю донести ее до Айзис, чтобы наладить с ней отношения?

Но как это приблизит меня к письмам Гулливера Фэйрберна? Чем поможет узнать, кто убил Антею Ландау? В том мысленном списке у меня было восемь вопросов, но пока я мог получить ответ лишь на один из них: каким образом украшения оказались в номере на третьем этаже?

И все же меня не покидала мысль, что все эти события связаны между собой. Иначе получалось чересчур много совпадений. А если все действительно связано, то любая информация может навести меня на след.

Я натянул перчатки. Пока я не оставил в комнате ни единого отпечатка пальцев и не собирался оставлять их и впредь. На столике стояла медная лампа с зеленым абажуром. Я вспомнил, что уже видел ее во время своего первого визита. Я включил лампу и обошел комнату в поисках предметов, способных помочь мне узнать имя постояльца.

Будь я копом, все было бы проще. На одежде бывают метки из прачечных, которые могут привести к ее владельцу. Кстати сказать, любому копу надо лишь предъявить портье свой жетон и спросить имя и фамилию человека, зарегистрированного в номере 303. Стопроцентной гарантии это не дает, потому что постоялец мог зарегистрироваться под любым именем, вроде Питера Джеффриса, но это еще одна возможность, которая есть у копов и нет у воров. (Если учесть все их преимущества, просто поразительно, что мы вообще можем чего-то добиться.)

Я вошел в гардеробную и принялся изучать одежду – словно надеялся, что мама пришила метки, отправляя дочку в летний лагерь, и перебирал метки прачечных, будто они могли мне чем-то помочь. Вещи я складывал в чемоданчик на колесиках и с длинной выдвижной ручкой. Всего несколько лет назад такие были только у стюардесс, а теперь других и не увидишь. Этот был пуст, я закрыл его, выключил свет в гардеробной и уже собирался уйти оттуда, когда в мозгу что-то щелкнуло. Что-то такое я только что увидел. Черт побери, что же?

Багажную бирку.

Ну конечно. Люди обычно пристегивают к чемоданам бирки со своей фамилией, номером телефона и адресом, чтобы авиакомпания, потеряв багаж, могла найти владельца. (Это удобно и для того, кто украдет ваш багаж. Если ваши вещи ему приглянулись, он будет знать наверняка, где можно взять еще. И совсем хорошо, если вы пристегнете к чемодану свои ключи.)

И я склонился над багажной биркой, но, чтобы разобрать ее, мне не хватало света. Выпрямившись, я включил свет, но едва он вспыхнул, как я выключил его снова.

Потому что услышал, как в дверях поворачивается ключ.

О боже. И что теперь?

Оставаться в гардеробной? Но как же настольная лампа? Я метнулся в комнату и выключил ее, прислушиваясь к скрежету ключа в замочной скважине. Похоже, старый замок непросто открыть даже ключом, и то, что совсем недавно так меня раздражало, теперь казалось подарком судьбы. Назад в гардеробную? Нет, ванная ближе – и, не успев до конца додумать эту мысль, я уже оказался там, закрыв за собой дверь.

Как раз вовремя, потому что услышал, как открывается входная дверь, а через некоторое время – как она закрывается. Щелчка выключателя я не расслышал, но через щель под дверью различил свет.