Текст книги "Вор во ржи"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– А как насчет твоей жизни, Берн?

– Ты о чем?

– У нее в сумочке был пистолет.

– Пистолет, – повторил я.

– Маленький. И его не чистили с тех пор, как последний раз из него стреляли.

– Может, она стреляла в того, кто ее заколол?

– А потом положила пистолет в сумку? – Он скорчил гримасу. – Вероятно, это тот пистолет, из которого она была ранена пару дней назад.

– Рана в плечо.

– Угу. По размерам подходит. Двадцать пятый калибр – в самый раз, если хочешь остановить атаку таракана.

– Если кто-то ранил ее в плечо, – задумался я, – каким образом пистолет оказался у нее в сумочке?

– Может, тот, кто в нее стрелял, – тот же самый, кто заколол ее вчера ночью. Она упала замертво, а он решил избавиться от оружия, сунув пистолет ей в сумку.

– В этом есть смысл.

– В этом нет никакого смысла, – возразил Рэй. – Но в чем он есть?

– А может, она тогда сама себя ранила?

– А в этом есть смысл? Женщина хочет покончить с собой и стреляет себе в плечо?

– Она могла поранить себя случайно.

– Это ее пистолет, и она случайно в себя выстрелила?

– Почему бы и нет?

– За ней тянется целый хвост задержаний, – рассудительно заметил Рэй. – Но нигде не сказано, что она была арестована за незаконное владение огнестрельным оружием.

– Люди меняются.

– Я слышу это постоянно, но доказательств пока не вижу. Ее дважды обвиняли в разбойных нападениях. Впрочем, оба раза обвинения были сняты. И огнестрельным оружием она не пользовалась.

– Она пользовалась ножом.

– Как ты догадался, Берн?

– По твоей паузе. Я заранее чувствую приближение удара. Так она применяла нож?

– Да, проколола пару парней.

– Однако ножа в ее сумочке не обнаружили.

– Нет.

– И рядом с ней тоже.

– Ну, у тебя полно ножей на кухне. Но нет, орудия убийства на месте преступления не обнаружено. Есть предположение, что убийца унес его с собой.

– Это был тот же самый нож?

– Очень хорошо, – одобрительно усмехнулся Рэй. – Из тебя мог бы выйти хороший коп, не стань ты жуликом.

– А с чего ты взял, что нельзя быть тем и другим одновременно? Это тот нож, которым закололи Антею Ландау?

– Если бы у нас был нож, – сказал Рэй, – было бы легче подтвердить или опровергнуть это предположение. Пока они лишь говорят, что такое возможно. А что скажешь ты, Берн? Не представляешь, где можно найти нож? Или кто мог воткнуть его в эту Кассенмайер?

– Нет.

– Берн, тебе что-то про нее известно. Ты говоришь, что никогда ее не видел, говоришь, что ничего про нее не знаешь, но я видел выражение твоего лица, когда произнес это имя. Не похоже, что ты слышал его впервые.

– И все же я никогда его не слышал, – подтвердил я. – Зато я его видел.

– Где видел?

Я прикинул, есть ли смысл скрывать от него правду. Смысл, вероятно, был, но я не сообразил, какой именно.

– Она останавливалась в «Паддингтоне».

– Откуда ты знаешь? Ты был там прошлой ночью, да? – Ответа он ждать не стал. – Мне надо воспользоваться твоим телефоном. – Он протянул к нему руку, и в этот момент телефон зазвонил. Рэй чертыхнулся и сам снял трубку.

– Книжная лавка Берни, – рявкнул он. – Кто это? Кэролайн? Извините, ошибся. Минутку.

Он передал мне трубку. Элис Котрелл произнесла:

– Берни, это ты?

Я сказал:

– Да.

– Кто это у тебя?

– Полицейский, – сказал я.

– Значит, ты не можешь говорить, – продолжила она. – Все в порядке. Я просто хотела сообщить, что все закончилось благополучно. Я получила то, что мы искали.

– Как тебе это удалось?

– Слишком сложно объяснять. Но я уже позвонила Гулли в Орегон, он был вне себя от радости. Я запихала всю пачку в измельчитель, а нарезку сожгла в мусоросжигателе. Сейчас я в аэропорту. Уже объявляют посадку на мой рейс в Шарлоттесвилль.

– Вот как…

– Прощай, Берни.

В трубке послышались короткие гудки. Я передал ее Рэю.

– Твоя очередь, – сказал я.

– Ничего, – констатировал он. – Никакая Кассенмайер в «Паддингтоне» не останавливалась.

Пока он звонил, я занес стол и стал закрывать магазин. Я мог бы подождать, чтобы он мне помог, но ждал бы и по сей день. Копы, как я давно уже заметил, стараются не поднимать тяжести.

– Может, она отчалила, – предположил я.

– Разумеется, отчалила, – ответил он. – Причем навсегда. Что еще скажешь про человека, который получил удар ножом в сердце? Но она не выписывалась из отеля, потому что никогда там и не регистрировалась. С чего ты взял, что она там останавливалась?

– Я был в ее номере.

– Вчера ночью?

– И еще раз перед этим.

– Но с ней ты не встречался?

– Нет.

– Тогда откуда ты знаешь, что это был ее номер?

– В гардеробной стоял ее чемодан.

– И тебе достаточно взглянуть на чемодан, чтобы определить его владельца?

– Вполне, если на нем есть бирка с фамилией и адресом. Но она могла зарегистрироваться под другим именем.

– И оставила собственное имя на багажной бирке? – Он нахмурился. – В сумочке у нее обнаружили три удостоверения личности. На разные фамилии. Я перечислил их все этому типу в отеле.

– О каком типе ты говоришь?

– О ленивой ящерице с крашеными волосами. О Карле Питтсбурге.

– Пилсбери.

– Как угодно. Он сказал, что впервые слышит все три фамилии.

– Значит, она использовала четвертую. И она не могла выписаться из отеля, потому что еще в четыре утра номер был занят. Возможно, тогда она находилась у меня дома, но планировала вернуться в «Паддингтон». В гардеробной еще стоял ее чемодан, а в платяном шкафу были ее вещи.

– Пожалуй, мне стоит поехать посмотреть, – сказал Рэй. – Ты, случайно, не запомнил номер комнаты?

Я снял трубку и позвонил. Никто не ответил, и не могу сказать, что это меня удивило.

– Разумеется, я помню номер, – сказал я Рэю. – Поторгуемся?

Глава 18

Вечером я добрался до «Бам Рэп» часам к девяти. В общем-то я не ожидал никого там застать – конечно, за исключением тех, кого только там и можно застать, причем всегда. Но там был Генри, на макушке его яйцевидной головы красовался рыжевато-коричневый берет, а пальцы, как обычно, теребили серебристую бородку. Перед ним стоял бокал, а лицо выражало идеальный покой, из чего следовало, что бокал далеко не первый.

– Здесь была ваша подруга, – сказал он. – Кэролайн. Очаровательная женщина.

– Она пила кампари?

– Это был кампари? Она говорила о «лаворисе». Его она заказала себе, а для вас – двойной скотч.

– И она выпила мой скотч, а «лаворис» оставила.

– Она это уже проделывала? Потом снова заказала скотч, уточнив, что это тоже для вас, а когда пришла официантка, попросила забрать «лаворис». «Сегодня вечером я ничего не пью, – сказала она. – Даже жидкость для полоскания рта». Она и мне заказала скотч и добавила, что, если я выпью лишнего, мне следует заказать что-нибудь из узбекского ресторана. Что такого в этом узбекском ресторане?

– Узбекская еда, – сказал я.

– Мне показалось, она очень высокого о ней мнения. Допив свой второй бокал – точнее, ваш второй бокал, – она положила на столик деньги и ушла. Сказала, что у нее назначена встреча. Вот и официантка. Что вы будете пить?

– Наверное, стоит придерживаться скотча, – заметил я, – хотя сам я пока не выпил ни капли. А что пьете вы?

– Ржаное, – ответил он.

– Вот как?

– Вы предложили мне попробовать его вчера вечером, а сегодня я заказал его машинально.

– И сегодня оно вам так же нравится?

– К нему привыкаешь.

– Думаете, он может стать вашим любимым напитком?

– Вполне возможно.

Я заказал ржаное нам обоим и, когда его принесли, поднял бокал.

– За книги, которые меняют жизнь, – произнес я, – причем в любую сторону. А почему глиняная фабрика, Генри?

– Не понял?

– С чего все началось? В районе Перу, штат Индиана, большие залежи глины?

– Были, – ответил он. – С этого все началось, но постепенно запасы глины истощились.

– Представляю ваше разочарование.

– Мы стали покупать сырую глину на юге и перевозили в Перу, где перерабатывали ее и упаковывали.

– И рассылали по всей Америке.

– По всему миру – всюду, где живут детишки и есть ковры, в которые ее можно втаптывать.

Я переключился на спиртное. Некоторое время мы молчали. Кто-то бросил четвертак в музыкальный автомат. Зазвучал голос Пэтси Клайн. Не «Завяла любовь», но все равно кошмар. Мы оба не проронили ни слова, пока она не умолкла. Затем я произнес:

– Коул Портер родился в Перу, штат Индиана.

– Совершенно верно.

– И там нет глины.

– Сейчас нет. Запасы…

– Истощились, потому что их там вообще никогда не было. Значительные запасы аллювиальной глины находятся к востоку от Перу, поблизости от города, который называется Хантингтон.

– Для человека, который никогда не занимался этим делом, – заметил он после некоторого размышления, – вы много знаете о глине.

– Я заходил в книжный. Не в свой, а в «Барнс и Нобл» на Астор-плейс. Хотел заглянуть в путеводитель для автотуристов, – те, что есть у меня, могут предостеречь разве что насчет рыбки-зубочистки.

– Что делает рыбка-зубочистка?

– Внедряется в рыбку-оливку, а потом обе оказываются в рыбке-мартини. Забудьте о рыбке-зубочистке, ладно?

– Ладно.

– В Хантингтоне есть глиняная фабрика, – сказал я, – и, если верить путеводителю, там даже проводятся бесплатные экскурсии. Кто угодно может запросто прийти к ним, и ему покажут всю фабрику.

– Вполне возможно, что в Хантингтоне тоже есть глиняная фабрика, – согласился он. – Почему бы и нет? Между Перу и Хантингтоном меньше пятидесяти миль.

– По карте выходит больше.

– Нет. Оба стоят на реке Уобаш. Запасы глины могут быть рядом с каждым городом.

– Могут.

– Почему основать глиняную фабрику в Перу сложнее, чем в Хантингтоне?

– Может, и не сложнее, – ответил я, – просто ее там нет. Это родной город Коула Портера, там есть музей цирка, есть памятник локомотиву, посвященный истории городской железной дороги. Но глиняной фабрики там нет.

– Может, и нет, – согласился он. – Но могла бы быть.

– Вы бывали в Перу, Генри?

– Славный городок, – кивнул он. – И памятник локомотиву впечатляет.

– А в Хантингтоне?

– Тоже ничего. Я осматривал там глиняную фабрику.

– Я так и думал. Ее что, купила крупная корпорация?

– Боже мой, надеюсь, что нет.

– То есть все это вы придумали.

– Естественно.

– И перенесли фабрику из Хантингтона в Перу…

– Так лучше звучит. Хантингтон – невыразительное название для города. А в Перу что-то есть.

– Что-то есть, – согласился я.

– Перу – это страна. Инки, Анды, Мачу-Пикчу. Все так экзотично, а если еще прибавить Индиану… Перу, Индиана. Плюс тот факт, что это действительно родина Коула Портера, об этом не все знают, но тем не менее это придает дополнительный оттенок. Если хочешь иметь глиняную фабрику, почему бы не перенести ее на сорок-пятьдесят миль вниз по Уобаш, в Перу?

– Потому что это лучше звучит.

– Ну да.

– Полагаю, вашу жизнь «Ничей ребенок» изменил больше, чем чью-нибудь еще.

– Наверное.

– Гулливер Фэйрберн, – сказал я.

– Нелепое имя.

– Но необычное. Оригинальнее, чем Генри Уолден. Рэй назвал вас Генри Голденом, но он часто путает фамилии.

– Нередкое явление.

– А вот любопытно, думали ли вы об этом, когда выбирали имя? История с глиняной фабрикой подсознательно могла подтолкнуть вас выбрать имя Генри. Впрочем, с тем же успехом можно найти и другой путь.

– Да путей сколько угодно.

– Генри Уолден. Генри – как Генри Дэвид Topo. А это выводит нас прямо к Уолденскому пруду. [16]16
  В 1845–1847 гг. писатель и мыслитель Topo жил в хижине на берегу Уолденского пруда, сам обеспечивая себя всем необходимым для жизни. Этот эксперимент он описал в книге «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854).


[Закрыть]

– Где, насколько мне известно, никогда не было запасов аллювиальной глины. – Он поднял бокал и стал его разглядывать. – Чертовы литературоведы только этим и занимаются. Разбирают каждое твое предложение и ищут в нем скрытые смыслы. Если бы они сами писали, быстро бы сообразили, что все это – полная ерунда. В произведение очень трудно вложить хоть какой-то смысл, я уж не говорю о скрытом. Но как вы до этого додумались? Дело ведь не в фабрике.

Я покачал головой:

– Вы показались мне знакомым.

– Знакомым?

– Да, смутно, и я об этом не слишком задумывался. Но другим вы тоже кажетесь знакомым. Одна особа даже решила, что узнала вас, и поздоровалась.

– Та потрясающая чернокожая девушка.

– Айзис Готье. Вы стояли, подняв руку к подбородку, и она с вами поздоровалась, но вы опустили руку, повернулись, и она извинилась за ошибку. Потому что, едва увидев вашу бородку, она поняла, что вы совсем не тот, о ком она подумала.

– Это и навело вас на размышления?

– Не совсем. Но почти так же повел себя и Рэй. Он решил, что узнал вас, а потом передумал. И вот тут-то я задумался, почему вы кажетесь мне знакомым: все дело в том, что я впервые столкнулся с вами, когда вошел в вестибюль отеля «Паддингтон». Вы сидели и читали журнал «Джентльмен». Это были вы, только без берета и бородки. На вас были черные очки, верно? И мне показалось, что волос у вас на голове было побольше.

– Генри Уолден, – произнес он. – Мастер маскировки.

– На мой взгляд, человеку, которого и так никто в глаза не видел, замаскироваться нетрудно. Человеку, избегающему фотокамер, который довел до совершенства искусство сохранять инкогнито. Бородка и берет – отличная мысль, ведь они делают вас типичным благородным стареющим мужчиной, стремящимся сохранять артистически-богемный вид. К тому же ухоженная серебристая бородка бросается в глаза, и те, кто вас видит, только ее и запоминают. Я увидел бородку и подумал, что такой ни у кого прежде не видел, а значит, я не видел вас раньше. И ошибся.

– Может, я хотел, чтобы вы догадались, – заметил он. – Иначе не проводил бы столько времени в вашем магазине.

– Вы даже покупали книги.

– На мне вы много не заработали.

– На тех книгах, что вы у меня купили, – да. Но я говорю про те книги, которые вы купили в книжном магазине «Перикл» и продали мне. Те книги, которые, по вашим словам, принесла какая-то женщина. Я расставлял их на полки, и что-то заставило меня заглянуть на сто пятьдесят первую страницу одной из них. Именно на этой странице Ставрос Влахос, хозяин «Перикла», карандашиком ставит свои метки. Он пометил и эту книгу. Как и все остальные.

– Этого я не знал.

– Потому что он ставит метку не на форзаце, как другие книготорговцы. Я позвонил ему, он вспомнил книги и описал человека, который выбрал их и расплатился наличными. Еще он сказал, сколько вы ему заплатили. Вы много потеряли на этой сделке, не так ли?

– Вы научили меня, – улыбнулся мой собеседник, – как сколотить небольшое состояние в книжном бизнесе. – Он пожал плечами. – Я проник в ваш магазин под фальшивым именем и решил, что кое-чем вам обязан.

– А как вы вообще попали ко мне? Наверное, следили за ней?

– Да. – Он тяжко вздохнул. – Я увидел ее в отеле. Снял там номер, вот почему я сидел в вестибюле и читал журнал. Я прилетел в город в парике и темных очках, в отеле назвался чужим именем. Не Гулливером Фэйрберном и не Генри Уолденом. И я только начал устраиваться, как появилась эта мерзкая девчонка.

– Забавно, – вставил я. – Она очень хорошо о вас отзывается.

– Правда?

– Она рассказала мне, что вы написали ей, как вам не хочется, чтобы ваши письма попали на аукцион. Она решила раздобыть письма и вернуть их вам. По ее словам, ей это удалось.

– Что вы хотите сказать?

– Она позвонила в тот момент, когда у меня был Рэй. Сказала, что письма у нее. Потом позвонила вам в Орегон…

– В Орегон?

– Вы же там живете, верно? Вы хотели, чтобы письма были уничтожены. По ее словам, она позвонила вам и сказала, что пропустила их через измельчитель, а потом сожгла. Интересно, где она его раздобыла.

– Что раздобыла?

– Шредер. Может, привезла с собой из Шарлоттесвилля? Его можно взять напрокат, как по-вашему? Интересно, сколько это стоит?

– Вот бы здорово, – вздохнул он, – сунуть в бумагорезательную машину саму Элис. Если письма попали к ней в руки, она их ни за что не уничтожит. Да и ко мне они тоже никогда не вернутся.

– Она намерена их продать?

– Не знаю, что она собирается с ними делать. Она поведала вам о наших отношениях? Роман века, в роли Лолиты – Элис Котрелл!

– Вкратце.

– Не сомневаюсь. И что именно она рассказала?

Я изложил ему сокращенную версию. По ходу повествования он только качал головой. Когда я закончил, он отхлебнул виски и глубоко вздохнул.

– Я действительно написал ей, – сказал он. – Эта ее публикация в «Нью-Йоркере» задела меня за живое. В ответ одно за другим посыпались письма. Она писала, что ее положение невыносимо. Ей придется бежать. Отец почти ежедневно пристает к ней, а мать лупит проволочной вешалкой, все в таком духе. В конце концов она меня достала. Я написал, что она может приехать ненадолго.

– И?

– И дальше она осталась у меня, и избавиться от нее оказалось труднее, чем от хронического насморка.

– Она прожила с вами три года?

– Точнее, шесть месяцев.

– Однако.

– У нее была отдельная кровать, но она дожидалась, пока я засну, и перебиралась ко мне.

– Она сказала, что была девственницей.

– Возможно. Во всяком случае, я ничего не делал, чтобы это изменить, хотя она изо всех сил пыталась меня соблазнить. Она была изобретательна, но все равно оставалась тощим ребенком, а я не по этой части. – Он покачал головой. – Вероятно, она надеется найти пару-тройку писем, где я рассказываю своему агенту о потрясающей молодой женщине, которая появилась в моей жизни.

– А что было в тех письмах, Генри?

– «Генри». – Он улыбнулся. – Думаю, вы можете и дальше называть меня так. Что было в письмах? Даже не помню. Антея была моим агентом, и мы вели обычную деловую переписку.

– И вы бы хотели вернуть эти письма.

– Я бы хотел, чтобы они исчезли, чтобы их уничтожили.

– Почему?

– Потому что не желаю, чтобы люди в них рылись, лезли мне в душу. По той же причине я и живу затворником.

– Но люди находят вас во всем, что вы пишете.

– Они находят лишь то, что я хочу показать, – проговорил он и поглядел куда-то вдаль. – Это вымысел, и я сочиняю его так, как мне хочется, с глиняной фабрикой, перенесенной из Хантингтона в Перу, к примеру, если я хочу, чтобы она была именно там. Мне все равно, кто читает мои вымыслы или что они надеются в них найти.

– Понимаю.

– Правда? – Он пристально посмотрел мне в глаза. – Представьте, вы с кем-то разговариваете. Будете ли вы против того, чтобы собеседник вас слышал?

– Если буду, то и разговаривать не стану.

– Вот именно. Но предположим, пока он вас слушает, он еще и читает ваши мысли. Выхватывает непроизнесенные фразы, которые роятся в вашем мозгу. Как вам это понравится?

– Уловил.

– Вымысел, который я записываю, – это мой разговор с миром. Моя частная жизнь остается частной, невысказанным разговором с самим собой, и я не желаю, чтобы какие-то телепаты его подслушивали.

– То есть вам не важно, у кого находятся эти письма, – сказал я. – У коллекционера, исследователя, в университетской библиотеке или даже у Элис Котрелл. В любом случае это вторжение в вашу частную жизнь – от кого бы оно ни исходило.

– Совершенно верно.

– Айзис Готье, – произнес я.

– Ничего про нее не знаю, кроме того, что она очаровательна и обладает хорошей дикцией.

– Карен Кассенмайер.

– Кто это?

– Убитая воровка. А как насчет служащих отеля? Актер-неудачник с крашеными волосами, его зовут Карл, и близорукий, похожий на бухгалтера, имени не знаю.

– Это, должно быть, Оуэн. Там есть как минимум еще один, точнее, одна, ее зовут Пола, с большим носом и подбородком как у Дика Трейси. [17]17
  Дик Трейси– сыщик, герой комиксов Честера Гулда и одноименного фильма.


[Закрыть]

Мы все еще сидели в «Бам Рэп», и мой собеседник продолжал поддерживать американских производителей ржаного виски, а я перешел на перье.

– На самом деле я не знаком ни с кем из персонала, – говорил он. – И вообще ни с кем из отеля. Я приехал со смутной надеждой уговорить Антею вернуть мне письма, но даже не придумал, как за это взяться. Я не в состоянии предложить ей сумму, которую она выручила бы за них на аукционе, и угрозы тут тоже не помогли бы. Что мне оставалось? Подать на нее в суд? Обвинить в неэтичном поведении?

– Заколоть ее. Отнять письма силой.

– Не мой стиль. Кстати сказать, активные действия вообще не мой стиль. Попасть в отель – едва ли не самый большой подвиг, на который я оказался способен. Дальше я сидел в вестибюле – в парике и очках – и пил ржаное виски, чтобы хватило сил ежедневно созерцать этот мир.

– Я понимаю: оно лучше, чем Мильтон и пиво…

– … докажет, что жизнь справедлива, – закончил он. – Господи, вы-то откуда это знаете? Я вчера вечером проболтался?

– Элис вас цитировала.

– О боже, – вздохнул он. – И помнит все эти годы?

– Вы написали это на подаренной ей книге.

– Я никогда не дарил ей книгу, – фыркнул он. – Книжка у нее была, она постоянно сыпала из нее цитатами, но я точно помню, что не подписывал и не надписывал ей ни одной. Но стихи повторял довольно часто. – Он перевел дыхание. – Вернемся к «Паддингтону». Короче, я сидел и пил – и больше ничего не делал.

– И ходили ко мне в магазин.

– Да. Появилась Элис, я сразу ее узнал. Она же меня в таком виде и не признала. Я проследил за ней и поразился, как ей удалось втянуть вас в это дело. Вы – торговец антикварными книгами, но не только. Как оказалось, вы еще и вор.

– Да, – кивнул я.

– Потом в магазине стали появляться другие люди, и каждого из них интересовали эти письма. Я тоже приходил, удивлялся и ломал голову над тем, что происходит. Вы согласились украсть письма, да? Ради Элис?

– Ради вас, – уточнил я. – То есть чтобы она вернула их вам.

– Это ее версия. И она сказала, что я вам заплачу?

– Она сказала, что ваши возможности ограничены.

– Это правда, и большую часть из них уже поглотил отель «Паддингтон». Тогда на что вы рассчитывали?

– Ни на что, – признался я.

– Ни на что? Вы пошли на это по доброте душевной?

– Видите ли, – сказал я, – я решил, что кое-чем вам обязан. Вы написали «Ничьего ребенка», а эта книга изменила мою жизнь… Послушайте, Генри, кажется, у меня возникла идея.

– Насчет писем? О том, как их вернуть?

– На этот счет у меня тоже есть парочка идей, но сейчас речь не об этом. Я подумал…

– Об убийстве Антеи Ландау? И о том, втором убийстве, которое произошло в вашей квартире?

– Тут я тоже кое-что придумал, но сейчас я о другом…

– О рубинах, о которых вы говорили? Я до сих пор не понимаю, при чем тут рубины.

– Я тоже не совсем понимаю, хотя и тут у меня есть парочка соображений. Но я не о том. Скорее о ваших переживаниях и о праве на достойное вознаграждение за свои труды. А самое главное – о ваших представлениях о том, что называется вторжением в частную жизнь.

– Вот оно что.

– Позвольте мне объяснить. А потом скажете, что вы об этом думаете…