Текст книги "Вор во ржи"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 22

– Берни, – произнесла она таким тоном, словно сама получила удар ножом в сердце, причем от такого же близкого человека, каким Брут был Цезарю. – Берни, как ты мог подумать, что я способна на убийство?

– Ты оказалась способна на многое, – откликнулся я. – Во-первых, втянула меня во все это, сочинив историю о том, как тебе хочется по доброте душевной вернуть письма Гулливеру Фэйрберну. Таким образом ты могла заполучить письма, не потратив ни цента.

– Но это правда! – возразила она. – Для этого они мне и понадобились.

– Потому что Фэйрберн написал тебе в Шарлоттесвилль?

– Кое-что я присочинила.

– Присочинила?

– Ну, скажем, я не живу в Шарлоттесвилле, Гулли мне не писал. Но я знала, как он расстроится, если письма придадут огласке, и как он обрадуется, если письма исчезнут. Я несколько раз проходила мимо твоего книжного магазина, узнала, что у его владельца есть вторая профессия – вор…

– На самом деле он и есть вор, – решил уточнить Рэй. – А книготорговля – его вторая профессия.

– … и подумала, что смогу уговорить тебя сделать доброе дело для великого писателя.

– И для заурядного тоже.

– Прости, не поняла?

– Я выписываю «Паблишерз уикли», – пояснил я. – Обычно у меня нет времени его читать, да для букиниста он и не представляет особого интереса, но я все-таки перелистал несколько номеров, и угадай, кому предложили издать свою книгу? Я забыл, кто твой агент, но точно не Антея Ландау. Ты же собираешься писать мемуары? О своих любовных похождениях с Гулливером Фэйрберном.

– Не только об этом, – возразила Элис. – У меня была интересная жизнь, и людям будет интересно прочитать о ней.

– Но на всякий случай – вдруг им станет неинтересно – немножко грязи о Фэйрберне не повредит. Ты продемонстрировала мне образчик того, о чем собираешься писать, рассказав больше, чем я на самом деле хотел знать об одном из моих любимых писателей. Как оказалось, куда больше, чем знала сама.

– Я литератор, – сказала она. – И для меня вполне естественно немного приукрашивать действительность.

– Ты и не собиралась возвращать ему письма.

– Со временем, может, и вернула бы. Или уничтожила. Или продала их, например вам, мистер Моффет, или передала вам, мистер Харкнесс. Даже могла бы сделать копии для вас, мистер Эддингтон. Но какая разница, что я могла бы сделать? Писем у меня нет.

– Но ты очень хотела их получить. Еще до того, как я снял номер в «Паддингтоне», ты связалась с Карлом и сделала ему аналогичное предложение. Но вместо того чтобы воззвать к лучшим чертам его характера и представить все как доброе дело, ты предложила переспать с ним.

– Это не самый приятный вариант.

– Денег у тебя нет, – продолжал я, – но ты привлекательна, а у Карла есть свои слабости. И ты дала понять, что если он достанет для тебя эти письма, то не прогадает. Ты снимешь с них копии и вернешь оригиналы, а он пусть делает с ними, что хочет.

– Карл парень не промах, – заметила Кэролайн. – Спит с Карен и не может устоять перед Элис.

– Мы с Карен никогда не были любовниками, – возмутился Карл.

– Просто хорошими друзьями, – подала голос Айзис. – Она спит в вашей постели, а вам все равно?

– Я всегда считал, что у Карла другие наклонности, – сказал Рэй. – Но почему его вдруг заинтересовала Элис?

– Если человек хорошо воспитан, – заявил Карл, – или если он ведет себя немного необычно, люди тут же делают вывод, что он гомосексуалист. Однако я не такой. Но такие есть среди моих лучших друзей, и Карен – одна из них. То есть она не лучший друг, а лесбиянка.

– То есть в сексуальном плане она вас не привлекала.

– Нет.

– А вот Элис заинтересовала.

– Весьма привлекательная женщина, – ответил Карл, – и соблазнительная. И очень настойчивая. Она предложила мне две тысячи долларов, которые, кстати, я до сих не получил…

– Держи карман шире, – отрезала Элис.

– Она намекнула, что я останусь доволен тем, как мы отметим успех. Наутро после убийства мисс Ландау она позвонила и спросила, что произошло. И я сказал, что письма у меня.

– А я-то ломал голову, почему ты не звонишь, – заговорил я, обращаясь к Элис. – Все остальные звонили или заходили, а от тебя ни слуху ни духу. Я полагал, что ты первая захочешь узнать, добыл я письма или нет. Но ты уже все знала.

– Все верно, – сказала она. – Но я не убивала Ландау. В ту ночь я и близко к ее номеру не подходила.

– Но могла, – парировал я. – Ты вполне могла проскользнуть мимо стойки портье, пока Карл нарушал законы и предавал старых друзей.

– Но зачем мне убивать Антею Ландау?

– Она была литературным агентом, – напомнил я. – Ты же говорила, что она как-то дала тебе от ворот поворот. Может, ты затаила обиду.

– Ты сам в это не веришь.

– Разумеется. Потому что откуда тебе было знать, что в сумочке Карен Кассенмайер лежит нож? Кроме того, тот, кто убил Ландау, почти наверняка убил и Кассенмайер. Убийца, вероятно, воспользовался тем же самым ножом. И это тоже отводит от тебя подозрения, потому что Кассенмайер убили в моей квартире примерно в то самое время, когда ты предавалась любовным утехам с Карлом в триста третьем номере.

– А ты в это время прятался за занавеской, – с насмешкой ответила она. – Как Полоний, только тебя не закололи. И ты узнал мой голос, Берни. Как приятно.

– Вы быстро управились, – продолжил я. – Даже не стали разбирать постель, чтобы потом не пришлось ее застилать. Карл взял письма из гардеробной и отдал тебе, а потом вы ушли. Не стану утверждать, что у тебя не было времени поймать такси, доехать до моего дома, встретить Карен и заколоть ее, но зачем тебе это нужно? Ты получила письма и могла спокойно отправляться домой.

– Совершенно верно.

– Да и вообще какое тебе до нее дело? И откуда тебе знать про нож в сумочке?

– Про нож ей мог сказать Карл, – подала голос Эрика Дерби. – Кто знает, о чем они ворковали в постели?

– Но я не говорил, – возразил Карл. – Я даже имени Карен не упоминал. Мы оказались в номере Карен, когда… занимались любовью, потому что письма были там. Но я не говорил Элис, чья это комната.

– Ты сказал, что у нее есть постоянный жилец, который уехал на побережье сниматься в комедийном сериале, – заявила Элис, – поэтому уверен, что письма в безопасности и нас никто не потревожит.

– Вернемся к Карен Кассенмайер, – предложил я. – Что вы ей сказали насчет писем?

– Ничего. Она сказала, что они пропали у нее из сумочки, и я предположил, что их забрал тот, кто убил мисс Ландау.

– Уже после того, как она поняла, что не убила ее держателем для скотча?

– Да.

– И что она собиралась делать?

– Ну, она посчитала, что письма пропали и нечего причитать над пролитым молоком или, в данном случае, над пролитой кровью. По крайней мере, у нее были рубины. Потом она сходила к себе в номер, обнаружила, что рубины тоже пропали, и я ей просто не поверил. Она подумала, что это я их взял, потому что кто еще мог знать, что они там? Но я не знал, что они там, и не могу сказать, были ли они еще в комнате в тот момент, когда я заходил, чтобы положить письма в гардеробную. Только этого я ей не сказал, потому что не хотел говорить про письма в гардеробной.

– Ясно.

– А затем она решила, что они у вас.

– Письма? – удивился я.

– Нет, рубины. Она знала, что вы вор, сказала, что рубины были украдены из запертого номера, следовательно, подозрение падает на вас. В любом случае, она слышала, что они у вас. Не знаю, кто ей сказал.

– Не я, – сочла нужным заметить Айзис. – Я вообще не встречалась с этой женщиной и в любом случае не стала бы ей ничего говорить.

– И она знала, где вы живете, – продолжал Карл. – Она сказала, что в последний раз попытается достать эти рубины, а если не получится – первым же самолетом улетит обратно в Канзас-Сити. Об этом она сообщила мне поздно ночью, после чего ушла, а я тут же позвонил Элис, и мы направились в тот номер, я был уверен, что Карен не будет как минимум пару часов.

– Она не вернулась вовсе, – сказал я. – Кто-то встретил ее у моей квартиры, вероятно, сознательно заманив ее туда. Кто-то, кто помог ей открыть дверь, потому что сама она бы не справилась. Карен была хорошей воровкой, но взламывать двери она не умела.

– А кто умел? – теряя терпение, поинтересовался Рэй. – Берн, в твоей истории открывается и закрывается слишком много дверей, но пока что ты единственный, кто обладает необходимыми для этого навыками. Но, чтобы открыть дверь собственного дома, они тебе не нужны.

– Справедливо, – кивнул я. – Как и человеку, убившему Карен Кассенмайер.

– Ты знаешь, кто это?

– Да, – сказал я. – Я знаю, кто это.

– Так говори же! – воскликнула Кэролайн. – Потому что я лично абсолютно ничего не понимаю. Я поняла почти все, что ты говорил, Берн, хотя это и сложно, но все равно не понимаю, кто и как мог это сделать. Может, Карен Кассенмайер сама убила Антею Ландау? А когда оказалась в твоей квартире, испытала раскаяние и закололась?

– И проглотила нож?

– А он исчез? Значит, до полиции там побывал кто-то еще и решил, что ножик пригодится для чистки яблок. Ладно, ее убили. Но это не может быть кто-нибудь из присутствующих, и я не представляю, кто еще мог бы это сделать…

– Это был кое-кто из присутствующих, – сказал я, – мне очень не хочется это говорить, Кэролайн, но ничего не поделаешь. Это сделала женщина, которая стоит рядом с тобой. Эрика. – Старая обида, – продолжил я. – Может, они когда-то были любовницами и расстались врагами. Или обеим нравилась одна и та же женщина. Как бы то ни было, Эрика Дерби ненавидела Карен Кассенмайер и долгие годы мечтала о мести.

Эрика посмотрела на меня. По выражению ее лица трудно было что-нибудь понять, и она не произнесла ни слова с той минуты, как я обвинил ее в убийстве. Наверное, вспомнила, что Рэй, можно сказать, зачитал права всем присутствующим. Или ей просто нечего было добавить.

– Эрика жаждала мести, – снова заговорил я. – Как видно, ей известна сицилийская поговорка о том, что месть – блюдо, которое подают холодным. Она ждала очень долго, и Кассенмайер даже не подозревала, что Эрика затаила на нее обиду. Она связалась с ней, прилетев в город, и рассказала старой подруге, зачем прилетела и где остановилась. Эрика появилась в отеле в ту ночь, когда Карен собиралась совершить кражу. Не знаю, что она придумала заранее и в чем ей пришлось импровизировать, но она оказалась в вестибюле в то время, когда Карл был наверху. Она уже знала, на какой номер нацелилась Карен, поэтому ей оставалось только взять ключ с доски и подняться наверх. Она появилась на шестом этаже, когда Карл у себя в номере оказывал Карен первую помощь, вошла в номер Ландау и обнаружила ее в постели без сознания, пистолет на полу и сумку Карен на кресле. Может, Ландау очнулась и подняла шум и Эрике пришлось заставить ее замолчать. Но я сомневаюсь, что пожилая дама даже успела открыть глаза. Думаю, Эрика увидела ее в постели, вспомнила про нож, который подруга всегда носила с собой в сумке, достала его, обернула носовым платком, чтобы на нем остались только отпечатки Карен, и воткнула в грудь Ландау. Потом она покинула отель и вызвала полицию. Они уже были в пути, когда их вызвал Карл из-за сообщения Айзис, которая столкнулась со мной в коридоре. Вот почему они прибыли так быстро. Эрика решила, что все получилось как нельзя лучше: Карен Кассенмайер, известная воровка, умеющая обращаться с ножом, будет обнаружена в здании, ее нож с отпечатками пальцев – в груди жертвы, а сумка валяется неподалеку. Копы накинутся на Кассенмайер как стервятники на падаль, и если ей удастся найти хорошего адвоката, то в следующий раз она сможет пройтись по тротуару лет через двадцать. Если адвокат окажется похуже, ей грозит пожизненный срок или смертельная инъекция.

Но вы не могли предусмотреть, – продолжил я, обращаясь к Эрике, – что Карл окажется в комнате раньше копов. К тому времени, как они туда добрались, ножа в трупе уже не было, как и сумки на кресле, короче, не осталось ничего, что могло бы навести их на след вашей подруги Карен. Но у той тоже были неприятности. Во-первых, пропали письма, за которыми она прилетела в Нью-Йорк, а драгоценности, которые она прихватила по пути, каким-то образом ускользнули из ее рук. Но вам этого показалось мало. Вы сказали ей, что Кэролайн проболталась – вы знаете, что рубины уже у меня, а возможно, и письма. И что вы точно знаете, где я их спрятал. Вы оставили Карен у себя в квартире. Съездили поужинать, потом поехали к Кэролайн и покинули ее, как только она крепко заснула. Потом заскочили к себе домой, захватили Кассенмайер и вместе с ней поехали на Семьдесят первую улицу Вест-Энда. Оказавшись у меня дома, вы сначала украдкой достали нож из ее сумки, а потом зарезали ее так же, как прежде Антею Ландау. Но на сей раз ваша жертва была в сознании, поэтому все прошло не так гладко. Вы подняли шум, и моя соседка, миссис Хеш, всполошилась, но полицию вызывать не стала. Потом вы ушли и отправились к себе.

– А как они туда попали? – заинтересовался коп в форме. – Вы говорила, что у Кассенмайер не было инструментов для взлома. А эта дама взломщица?

– Насколько я знаю, нет.

– Как же она проникла в дом?

– У нее был ключ, – ответил я. – Кэролайн – мой лучший друг. У каждого из нас есть ключ и от квартиры, и от рабочего места другого. Она иногда пользуется ключом от магазина, чтобы покормить моего кота.

– И она дала ключ этой даме?

– Эту даму зовут Эрика, – напомнил я. – Эрика Дерби, и вам надо хорошенько это запомнить, когда будете выписывать ордер на арест за двойное убийство. Она пригласила Кэролайн поужинать в городе и в кои-то веки не следила за тем, сколько она пьет. Наоборот, даже поощряла ее.

– Она хотела отметить одно событие, – пояснила Кэролайн.

– А перед этим проявила весьма непривычный интерес к моей персоне. Выяснила у тебя, где я живу, задавала кучу вопросов. Таким образом, она знала адрес, знала, что у тебя есть ключи, постаралась тебя как следует напоить и удовлетворить…

– … Все желания, – подсказала Кэролайн. – После чего я отрубилась и заснула как убитая. И что? Как она узнала, где взять ключи?

– А где ты их обычно держишь?

– На крючке у доски объявлений рядом с входной дверью.

– А что написано на ярлычке, который находится на ключнике?

– «Ключи Берни», – ответила Кэролайн. – Да, пожалуй, их не так уж сложно найти.

– А как же консьерж? – поинтересовался коп в форме. – У вас в здании круглосуточное дежурство, не так ли?

– Скорее, двадцатичасовое, – заметил я. – Консьерж не сидит на посту неотлучно, иногда ему случается вздремнуть. Но даже если бы он сидел на своем месте и бодрствовал, что из того? Две хорошо одетые белые женщины среднего класса выходят из такси и входят в холл так, словно имеют на это полное право.

– Как Флинн, [18]18
  Флинн Эррсл– знаменитый голливудский актер 1930–1940-х гг., прославился в амплуа отважных героев и благородных разбойников.


[Закрыть]– сказал коп.

– Именно. Потом Эрика оставляет труп в квартире, запирает дверь, едет на такси обратно на Арбор-корт и кладет мои ключи на место. Вероятно, она брала ключ и от твоей квартиры – чтобы войти, не разбудив тебя. В любом случае, она возвращает все ключи, после чего отправляется домой и засыпает сном злодейки.

– И это все?

– Все. Конец истории. Она убила двух человек. Карен лишь за то, что она в далеком прошлом чем-то вызвала ее ярость. Полагаю, когда дело дойдет до суда, окружной прокурор выяснит, что это было, но я предпочел бы не знать. В любом случае ее действия лишены всякого смысла.

– Потрясающая история, – наконец подала голос Эрика.

– И я горжусь ею, – признался я. – Не исключаю, что в ней не расставлены все точки над «i» и остались темные места, но в целом вполне убедительно.

– Позволю себе заметить, – продолжала Эрика, – все ваши россказни совершенно бездоказательны.

– Я так и знал, что вы это скажете. Забавно, но невиновные обычно не возмущаются недостатком доказательств. Они просто говорят, что ничего подобного не делали. Но в данном случае доказательств полно, а будет еще больше, когда этим займется полиция. Например, найдутся те, кто знает, что произошло у вас с Карен Кассенмайер. Таксист, который вез вас с Карен к моему дому, наверняка вас вспомнит, как только увидит фотографии. Наверняка найдется и кто-то, кто видел вас в отеле в ночь убийства Антеи Ландау, и я не удивлюсь, если полиция обнаружит ваши отпечатки, как только получит образцы для сравнения и будет знать, что искать. Кроме того, есть нож.

– Какой нож?

– Тот, которым вы убили двух человек, стилет с четырехдюймовым лезвием. Спорим, что он находится в вашей квартире?

– Какая чушь!

– Я даже подозреваю, где полиция его обнаружит, – продолжил я. – Он в кувшине с «хлороксом», который стоит на полочке под календарем с рекламой «Вирджинии Слим». Очевидно, для того, чтобы уничтожить следы крови, и это неплохая идея, но почему бы его вообще не выбросить? В канализационный люк, скажем, или в мусорный бак? – Я внимательно посмотрел на нее. – Оставили как сувенир? Что ж, это лучше того, что сделал Джеффри Дамер, [19]19
  Дамер Джеффри– насильник и серийный убийца, хранивший дома останки своих жертв.


[Закрыть]но все-таки, по-моему, слишком рискованно.

– В моей квартире нет никакого ножа.

– Значит, меня неправильно информировали. А что вы с ним сделали?

– Я никогда… Откуда вам известно, что у меня на кухне висит календарь с рекламой «Вирджинии Слим»?

– Возможно, Кэролайн о ней упоминала.

– Мерзавец! Вы подкинули нож! Но…

– Но каким образом я бы это сделал?

– Я знаю каким! Вы вор и взломщик! Но где вы взяли нож? Это не может быть тот самый нож. Это другой нож. Вы подкинули мне в дом другой нож!

– Если вы подумаете, – заметил я, – то поймете то, о чем уже догадались все присутствующие. У вас есть только одна возможность знать это наверняка.

– Вы имеете право хранить молчание, – затянул свою песенку Рэй Киршман. Он уже говорил это всем присутствующим, но теперь повторял это для нее лично, а парень в синем уже защелкивал наручники на ее запястьях. Пока я говорил, он успел подойти поближе, и у него было достаточно места для маневров, поскольку Кэролайн, наоборот, отодвинулась.

Затем копы вывели ее из помещения и закрыли за собой дверь.

Глава 23

Должен заметить, глоток свежего воздуха оказался весьма кстати. Номер Айзис Готье больше моего, и окно открыто, но все-таки здесь было тесновато. Небольшой сквознячок нам не повредил.

И все же, пока дверь оставалась открытой, все в комнате словно затаили дыхание. Когда же щелкнул замок, все оживились.

– Так, – сказал Хильярд Моффет, проведя рукой по своей курчавой шевелюре, – очень рад, что все позади.

– Вот именно, – поддакнул Лестер Эддингтон.

– Представление затянулась, – подал голос Виктор Харкнесс, – но теперь все кончилось, эту ужасную женщину увели, и можно приступить к делу.

– Минутку, – возразил я. – Мы только что разобрались в настоящих хитросплетениях, обличили убийцу и передали ее в руки правосудия. По-вашему, мы развлекались?

– Мы собрались не для этого, – возразил Моффет.

– Но я-то собрал вас именно для этого, – ответил я. – На тот случай, если вам это интересно.

– Но мы собрались по другому поводу, – повторил Лестер Эддингтон. – Это касалось вас и, возможно, той женщины… как ее, Эрики…

– Эрики, – подтвердила Кэролайн.

– Это касалось ее и, совершенно очевидно, полиции. Но некоторые из нас оказались здесь из-за писем.

– А-а, – протянул я, – письма…

– Письма Гулливера Фэйрберна его агенту Антее Ландау.

– Эти письма…

– Последнее, что мы слышали, – продолжил Моффет, кивнув в сторону Элис, – что письма оказались у нее.

– Но ненадолго, – уточнила Элис.

– А кто в этом виноват? – спросил я. – Ты позвонила мне и сказала, что изрезала их и сожгла. Заверила меня, что они уничтожены, что ты уже сообщила об этом Фэйрберну и он испытал огромное облегчение. А ты собираешься домой в Вирджинию. Ты даже оборвала разговор, чтобы не опоздать на самолет. – Я бросил на нее свой коронный косой взгляд. – Очередная выдумка, Элис?

– У тебя из-за меня и так полно неприятностей, – пояснила она. – Тебя арестовали, ты провел ночь в камере. Не хотелось заставлять тебя искать дальше то, что ты все равно не смог бы найти. Поэтому я и сочинила еще одну невинную ложь, чтобы успокоить тебя и оградить от дальнейших тревог.

– Очень благоразумно, – кивнул я. – С тех пор меня больше не арестовывали.

– Но потом ты украл у меня эти письма. Я права?

– У меня был твой номер телефона, – напомнил я, – даже если ты и не собиралась по нему отвечать. Рэй установил по нему адрес, я собрал свои отмычки и сделал то, что у меня получается лучше всего.

– И теперь они у вас? – нетерпеливо спросил Моффет.

– Конечно! – воскликнула Элис. – Потому что у меня их нет. – Она грустно покачала головой. – Если бы я успела снять с них копии, мне было бы все равно, что с ними будет дальше. Я собиралась сделать это сразу, но потом решила, что спешить ни к чему и что я вполне могу сначала их почитать. Затем сделаю копии, а уж потом уничтожу оригиналы.

– О боже! – воскликнул Виктор Харкнесс. – Да это же вандализм!

– Ты бы так никогда не поступила, – заметил я. – Нашла бы способ продать их одному из этих джентльменов.

Она сделала вид, что собирается возразить, а потом пожала плечами:

– Возможно. Но у меня их больше нет, так что какое это имеет значение?

– Ближе к делу! – Теперь Моффет еще больше походил на бульдога, и было ясно, что кусаться он умеет так же хорошо, как рычать. – Кому они достанутся?

– Мне нужны только копии, – откликнулся Лестер Эддингтон. – Если я приобрету ксерокопии за разумную цену, меня совершенно не интересует, кто из вас, джентльмены, станет обладателем оригиналов.

– Меня это тоже устраивает, – заявила Элис, и все с изумлением воззрились на нее. – А что, я по-прежнему собираюсь писать книгу, рассказать свою историю, а эти письма только ее украсят. И я так же, как мистер Эддингтон, готова заплатить разумную цену. На самом деле я не вижу причин, по которым мы оба не можем получить ксерокопии. Это не повредит оригиналам и не снизит их стоимость.

– Это решать владельцу, – жестко сказал Моффет. – После того как я получу письма, я буду решать, кто может рассчитывать на копии.

– Кажется, я что-то упустила, – вдруг подала голос Айзис. – Когда это вы успели стать владельцем?

– Я стану им, как только будут улажены все формальности. Я в состоянии перекрыть предложения любого из здесь присутствующих и именно это намереваюсь сделать. Вы затеяли этот маленький аукцион, мистер Роденбарр, так почему бы не открыть торги?

– Минутку, – вмешался Виктор Харкнесс. – Допускаю, сэр, что у вас бездонные карманы, но у «Сотбис» есть законное право. Права на эти письма принадлежали мисс Антее Ландау и теперь стали частью ее наследства. Наше соглашение простирается и на ее наследие. Мы готовы заплатить солидные комиссионные посреднику, который быстро решит интересующий нас вопрос, но это не значит, что мы будем спокойно наблюдать, как некто без всяких прав на эту собственность ищет способ передать их другому лицу.

– Можете подать на меня в суд, – предложил Моффет.

– Мы к этому готовы.

– Или не усугубляйте ситуацию и договаривайтесь со мной здесь и сейчас. Не вижу, что помешает мне выписать два чека – один Роденбарру, а другой «Сотбис». И когда я говорю «чек», это лишь образ. С тем же успехом это могут быть наличные – причем куда более значительная сумма, чем комиссионные, которые ваша фирма предполагает получить с продажи.

– Это незаконно. Не думаю, что мои коллеги это одобрят.

– Я не стану им говорить, если вы не скажете, – продолжал Моффет. – И в этом случае наличные пойдут туда, куда пожелаете вы, не так ли?

Харкнессу удалось изобразить праведное возмущение и заинтересованность одновременно. Было бы любопытно подождать и посмотреть, какое из этих чувств в итоге возобладает, но вечеринка и так затянулась. Я поднял руку, напоминая о себе, и мне не пришлось делать это дважды.

– Прошу прощения, – прокашлявшись, подал голос Марти Гилмартин. – Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, поскольку письма меня не интересуют, но не опережаете ли вы события, господа?

Кто-то спросил, что он имеет в виду.

– Вы боретесь за некие письма, которые, возможно, существуют, а возможно, и нет, которые могут находиться, а могут и не находиться во владении моего друга. Не следует ли вам проверить гипотезу, прежде чем принимать решение?

– Дельное замечание, – одобрил Моффет. – Мистер Роденбарр, если письма при вас, настало время дать нам возможность на них взглянуть.

– А если при вас их нет, – добавил Харкнесс, – то самое время сходить за ними.

Я запустил руку в нагрудный карман и извлек листок лиловой бумаги, который уже им показывал. На сей раз я развернул его и передал Марти.

– Я принес образец, – заявил я. – Прочти, пожалуйста.

Марти нацепил на нос очки и вгляделся в текст. «Дорогая Антея, – прочитал он. – Я до сих пор не получил чек за продажу прав итальянцам. Скажи им, что я намерен запастись спагетти, следовательно, все деньги вернутся к ним. А пока они играют в бочче и наслаждаются капучино за мой счет, и мне это не нравится. С глубоким возмущением Гулли».

– Дайте мне взглянуть, – хором произнесли Моффет и Эддингтон, бросаясь к Марти.

– Это его подпись, – заявил Моффет. – Я узнаю ее повсюду.

– Я тоже, – подтвердил Эддингтон. – Я должен… мне довольно часто доводилось ее видеть. Не могу поклясться, но и шрифт очень похож на его портативную машинку «Ройял», которой он пользовался в те годы. Маленькое «е» забито, и «г» чуть-чуть выступает над строкой.

– Берни обратно, – сказал я, и Марти отдал мне листок.

– Это подлинное письмо, – заявил Моффет, – и я надеюсь, что и все остальные находятся в надежном месте. Давайте же приступим к делу. Сколько вы хотите?

– Вы все объяснили, чего хотите вы, – сказал я. – Теперь вы решили поинтересоваться, чего хочу я.

– Итак?

– Но я вижу, никого не интересует, чего хотел бы Гулливер Фэйрберн.

– Его здесь нет, – отрезал Моффет, – стало быть, спросить его мы не можем. Ближе к делу.

– В любом случае, – заявил Харкнесс, – он не является заинтересованной стороной.

– Неужели? А мне кажется, он как раз самая заинтересованная сторона. Он – автор писем.

– Но они перестали быть его собственностью, как только он опустил их в почтовый ящик. За ним сохраняется авторское право, но сами письма – законная собственность адресата.

– Я знаю.

– И следовательно, что он хочет и чего не хочет – не имеет значения.

– Не для меня, – уточнил я. – Я влез в это дело не ради денег. Поверьте мне, есть гораздо более легкие способы разжиться деньгами. Мне хотелось сделать нечто приятное человеку, написавшему книгу, которая изменила мою жизнь.

– Ближе к делу!

– Хорошо, – сказал я.

Я уже придвинулся ближе к камину. Посмотрел на Элвиса, который смотрел на меня. Понимаю, как глупо это звучит, но у меня возникло чувство, что Король одобряет то, что я собирался сделать.

Я сунул руку за каминный экран и бросил письмо в огонь.

– Вот, – сказал я. – Элис, ты говорила, что сожгла письма. Будем считать, что ты так и сделала. И будем считать, что это было единственным, которое уцелело. Теперь оно присоединится к остальным.

Они отреагировали не сразу, но когда зашевелились, то мгновенно оттеснили меня от камина и отшвырнули экран. Письмо, которое они только что изучали, у них на глазах вспыхнуло ярким пламенем.

Это было приятное зрелище – листок лиловой бумаги, полыхающий над выгоревшими поленьями и мерцающими угольками. И пока они смотрели на него, то увидели и другие клочки лиловой бумаги, обгоревшие останки всех прочих писем, которые превратились в пепел за то время, пока мы выясняли, кто убил их законного владельца.

– Мой бог, – выдохнул Виктор Харкнесс.

– Невосполнимая утрата! – воскликнул Моффет. – Уникальный экспонат, и теперь он пропал навсегда. Вы – чертов сукин сын.

– Вы только что ограбили будущие поколения исследователей, – заявил Лестер Эддингтон. – Надеюсь, вы счастливы.

– Вы нарушили закон, – пришел в себя Виктор Харкнесс. – Мы ведь можем предъявить вам иск за покушение на наследство Ландау. Преступное нанесение ущерба, немотивированное уничтожение собственности…

– Законы существуют для того, чтобы их нарушать, – парировал я, – и вам будет сложно доказать свои обвинения. Да и был ли у меня выбор? Был ли выбор у всех вас?

Айзис спросила, о чем это я.

– Мы же все одержимы, не так ли? Элис одержима своей книгой, Эддингтон одержим своими штудиями. Моффет – своей коллекцией. Харкнесс – своей работой. А вспомните Эрику Дерби. Она была одержима местью. Подумайте, к чему это привело.

– А ты, Берн?

Я посмотрел на Кэролайн, потом по очереди на всех остальных.

– Возможно, я преступник, – заявил я, – но это не делает меня негодяем. Это звучит банально, но я был одержим идеей совершить доброе дело.

Молчание было ответом на последнюю фразу, глубокое, всеобъемлющее молчание, и оно продлилось до тех пор, пока я не взял кочергу и не стал перемешивать уголья. Клочки лиловой бумаги, которые избежали полного уничтожения, смешались с тлеющими углями и мгновенно вспыхнули. Кто-то испустил тяжкий вздох. Клочки были слишком малы, чтобы их стоило спасать, но тем не менее их полное уничтожение всех потрясло.

– Вот и все, – заявил я. – Вечер окончен. Только если вы не желаете пообщаться подольше. Карл, мы не можем позвонить вниз и попросить принести выпивку?

Карл отрицательно покачал головой.

– Ну, значит, все, – повторил я. – Благодарю всех за участие. Можете быть свободны.

Три мудрых человека, Харкнесс, Моффет и Эддингтон, ушли вместе; несколько минут назад они были противниками, но теперь их на некоторое время объединило чувство ненависти ко мне. Карл Пилсбери постоял несколько минут, пытаясь придумать какой-то способ сохранить работу. Если он ее потеряет, заявил он, как он будет оплачивать жилье? Айзис посоветовала ему попытаться найти другую работу и начать жизнь сначала.

– И оставь волосы седыми, – добавила она. – Это будет исключительно изысканно.

– Ты правда так думаешь?

– Другого мнения и быть не может. Ты привлекательный мужчина, а с сединой станешь просто неотразим.

Думаю, он ей поверил. В конце концов, он был актером. Он заметно повеселел, попрощался со всеми и вышел из комнаты.

Элис пошла следом, задержавшись лишь для того, чтобы сообщить, что я, вне всякого сомнения, сукин сын, но она восхищена моей верностью своим идеалам.

– Таким образом, ты принципиальный сукин сын, – подытожила она. – И кто знает, может, тебе найдется местечко в моих мемуарах.

Она исчезла, послав всем салют, а я достал из кармана брюк шкатулку с драгоценностями и открыл крышку. Айзис взяла ожерелье, надела его на шею и застегнула замочек. Потом достала из сумочки пудреницу, посмотрелась в зеркальце и спросила Кэролайн, как она выглядит.

– Прекрасно, – сказала Кэролайн.

– Но сомневаюсь, что я смогу носить его с чистым сердцем. Две женщины убиты хоть и не из-за самого ожерелья, но все это как-то связано. Вы меня понимаете?