Текст книги "Вор во ржи"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Да, но нет. Я в Нью-Йорке.

– Понимаю.

– Я прилетел позавчера. Думал, что удастся поговорить с этой Ландау и предложить ей приоритетную сделку в качестве альтернативы публичному аукциону. Зачем ждать денег? Зачем платить комиссионные?

– Что она сказала?

– Мне не удалось с ней переговорить. Прежде всего я направился в «Сотбис», где узнал, что они уже подписали с ней соглашение. Выплатили ей аванс, и она согласилась предоставить им все письма Фэйрберна в течение месяца, чтобы они успели подготовить каталог к январскому аукциону. Я уговаривал их выставить письма единым лотом. Не сомневаюсь, что Техасский университет и прочие учреждения предпочли бы приобрести их именно таким образом.

– И что вам ответили?

– Сказали, что еще не решили и не решат до тех пор, пока не увидят письма. Подозреваю, что они их все-таки разделят. То есть придется торговаться по каждому лоту. Я могу и так, но предпочел бы выписать один чек – и дело с концом.

С чеками, сказал я, могут возникнуть трудности. Не для «Сотбис», возразил он, но в случае приватной продажи, абсолютно неофициальной, ему не составит труда оплатить покупку наличными. Он сказал, что остановился в отеле «Мэйфлауэр», к западу от Центрального парка, и пробудет там примерно неделю. Ему нужно повидаться еще с несколькими книготорговцами; возможно, он посетит парочку музеев и спектаклей. Гулливер Фэйрберн, конечно, его главная страсть, но не единственный интерес.

Мы обменялись рукопожатиями. Я ожидал встретить потную ладонь, но рука оказалась сухой и крепкой. Он был отнюдь не психом. Он был просто коллекционером.

Я по очереди набрал номера телефонов Элис Котрелл и Маугли, но мне опять никто не ответил. Я предположил, что они вместе отправились на ланч, чтобы поболтать обо мне. Отодвинув телефон, я взялся за О'Ханлона, но едва пробился сквозь один длиннейший абзац, как кто-то решил привлечь мое внимание негромким покашливанием. Это был мой друг с продолговатым лицом и серебряной бородкой.

– Я невольно все слышал, – признался он.

– Я тоже.

– Этот джентльмен говорил всерьез?

– Он коллекционер, – пояснил я. – Они все такие.

– Ну не все же!

– Он как все остальные, только хуже.

– Похоже, он просто хочет завладеть этим писателем, Гулливером Фэйрберном. Сделать его чучело и повесить на стену.

– Надлежащим образом законсервированным и представленным публике в лучшем виде, – кивнул я. – Это страсть, или мания, или то и другое. И вы видели, как все начинается. Он прочитал книгу, и она ему понравилась. Я тоже ее читал.

– И я.

– Думаю, я могу сказать, что она изменила мою жизнь.

– Несколько книг оказали влияние на мою жизнь, – произнес он, поглаживая бородку двумя пальцами. – Но затем наступало время двигаться дальше, начинать новую жизнь, а не заполнять старую памятными безделушками. Ни одна из книг не вызывала у меня желания завести кувшинчик и складывать в него обрезки ногтей автора.

Мы увлеклись приятной беседой на книжные темы – одной из тех, о которых я мечтал, когда собирался покупать магазин. Я назвал ему свое имя, хотя он его уже и так знал, а он вручил мне визитную карточку, которая представляла его как Генри Уолдена из города Перу, штат Индиана.

– Но я там больше не живу, – сказал он. – У меня был небольшой заводик. Семейный бизнес с двумя десятками наемных работников. Мы изготавливали формовочную глину, а потом появилась компания по производству игрушек, которой вздумалось нас поглотить. – Он вздохнул. – Мне нравился этот бизнес, но они сделали такое предложение, от которого мои брат с сестрой не смогли отказаться.

Он остался в меньшинстве, посему элегантно отступил, взял деньги, но не пожелал дальше жить с двумя родственниками, которых стал меньше любить, и среди двадцати безработных производителей формовочной глины, которые стали меньше любить его. Ему всегда нравился Нью-Йорк, и в данное время он остановился в отеле, подыскивая апартаменты и размышляя о том, на что потратить остаток жизни.

– Я даже подумывал – только обещайте, что не станете смеяться! – об открытии книжного магазинчика.

– Я стану последним, кто посмеется над такой мыслью, – заверил его я. – И мысль, на мой взгляд, замечательная. Только помните о самом надежном в книжном бизнесе способе расстаться с небольшим состоянием.

– Каком же?

– Начать с крупного состояния, – объяснил я. – Кстати сказать, а не хотите немного потренироваться? Вы могли бы заменить меня за прилавком.

– Вы закрываетесь?

– Дело в том, что у меня назначена встреча в полумиле отсюда, но беседа с вами доставила мне такое удовольствие, что я забыл о времени и уже опаздываю. Так что если у вас есть желание помочь…

– Я вполне могу остаться на хозяйстве, – согласился он. – Тем более что других дел у меня нет. Надеюсь, вы не попросите меня закрыть магазин, но если вы вернетесь к концу дня…

Секунд десять я размышлял, можно ли доверить ему магазин. Я мог сказать, что он человек честный, но люди и обо мне так думают, так что как знать? За более короткий промежуток времени, чем потребовалось бы мне, чтобы закрыться, я объяснил ему, что и как делать.

– Все остальное, – сказал я, – если будут приносить книги на продажу, если будут торговаться – говорите, что придется подождать. А если я о чем-то забыл упомянуть – спросите Раффлса.

– Мяу, – сказал Раффлс.

Глава 11

– «Мэрилендское ржаное виски Кесслера», – произнес Марти Гилмартин, разглядывая бокал на свет. – Звучит так, словно коридорный несет твой заказ. – Он отхлебнул немного и посмаковал напиток. – Сладкий, но не слишком. Однако сомневаюсь, чтобы я предпочел его скотчу.

– Понятно.

– Но в нем есть свой вкус. Довольно насыщенный. Я бы даже сказал – властный. – Он сделал второй глоток. – Очень американский напиток, не так ли? Впрочем, я не знаю никого, кто бы его пил. Тем не менее кто-то же пьет. Бутылка не была покрыта пылью.

Я вначале спросил, есть ли в клубе ржаное, не смесь, а чистое ржаное виски, и официант принес нам бутылку «Кесслера». Я принялся изучать ее, как энофил разглядывает бутылку, пытаясь понять, действительно ли вино разлито в таком-то шато. Когда я сказал, что меня все устраивает, он унес бутылку и вернулся с парой наполненных бокалов, после чего за дело взялись мы – стали пить виски.

– Я даже могу представить, как его заказывает Джон Уэйн, – продолжал Марти. – На экране, так сказать. Вваливается в салун. Там моментально воцаряется тишина. И тоном, не допускающим возражений, рявкает, обращаясь к бармену: «Р-р-ржаное виски!» – подчеркивая каждый слог. – Он сделал еще глоток. – Становится все лучше и лучше.

Мы сидели в нижнем холле его клуба на Грамерси-парк. Оба в синих блейзерах и галстуках в полоску, но Марти выглядел куда элегантнее. Впрочем, он всегда так выглядит. Высокий, поджарый, с серебристой шевелюрой, со взглядами и манерами джентльмена из рекламы «Знаменитого человека» или клуба типа «Претенденты», где стены увешаны портретами великих актеров прошлого – Бэрриморов и Бутов. Они все выглядят одновременно франтовато и изысканно, как и мой собеседник.

Марти – бизнесмен, инвестор и совсем не актер, если не считать, конечно, что он тоже играет свою роль в драме под названием «Жизнь». Но среди «Претендентов» много неактеров – для вступления в клуб, судя по всему, определяющее значение имеют желание и чековая книжка. В списке членов клуба Марти числится как театральный патрон, то есть время от времени он посещает спектакли. Но отношения Марти с театральным миром чуть поглубже. Он – «случайный ангел» внебродвейских постановок и за многие годы выработал привычку общения с глазу на глаз с отдельными представителями актерской профессии.

Точнее, с отдельными представительницами.

– Сегодня в «Дейли ньюс» написали, что она – актриса, – сказал я, поднимая бокал с ржаным. – Я бы, пожалуй, и сам догадался.

– Айзис, ты имеешь в виду?

– Айзис Готье. Она красавица, Марти, клянусь!

– Это не то, что ты думаешь, – произнес он и словно поразился своим словам. – Неужели я так сказал? Нет, ты все правильно думаешь, просто я хочу внести некоторые поправки. Это не совсем то, что ты думаешь.

– Согласен.

Он поднял свой бокал, обнаружил, что тот пуст, и знаком подозвал официанта. Когда наши емкости наполнили вновь, он отхлебнул глоток и глубоко выдохнул.

– Боюсь, ты не знаком с моим другом Джоном Консидайном.

– Боюсь, что ты прав.

– Да и откуда? Он биржевик, торгует акциями. Яхты, гольф…

– Он член вашего клуба?

– Нет, хотя я предлагал ему вступить. Он, так сказать, театральный патрон.

– Так сказать.

– Вот именно. Джон – благополучный семьянин, отец и дед, но ходить под парусами и гонять по лужайке мячик – не единственное, что его занимает. На протяжении многих лет у Джона возникали дружеские отношения с несколькими очаровательными и талантливыми молодыми женщинами.

– С актрисами.

– Большей частью. Немногим более года назад Джон с женой посетил благотворительный вечер в Фонде борьбы с псориазом. Дело было здесь, в городе. Около полуночи они вернулись к себе домой в Сэндс-пойнт и обнаружили, что за время отсутствия у них побывали визитеры.

– Воры.

– Да. Они пришли и ушли раньше, чем вернулись Консидайны.

– На мой взгляд, – заметил я, – так оно и лучше. Некоторые воры способны на насилие, если их нервируют. Равно как и некоторые граждане, которым они наносят визит.

– Джон, пока учился, занимался борьбой, – заметил Марти. – Конечно, это было давно. С тех пор он многократно отдал дань хорошим ужинам, не говоря уж об ангиопластике. Очень хорошо, что он не встретился со своими гостями, тем более что их визит он расценил скорее не как насилие, а как удачный случай.

– Страховка, – предположил я.

– Ты быстро соображаешь, но и Джон не промах. Он мгновенно понял, что его обворовали… или обокрали?

– Как угодно, – откликнулся я. – Обчистили.

– Обворовали, – решил Марти, некоторое время взвешивая варианты. – Грабитель грабит, разбойник разбойничает, жулик жульничает. Воры воруют, и эти воры оставили после себя полный бардак – диванные подушки сброшены, мебель перевернута. Берни, ты потрясен.

– Не то слово.

– Так же было и с Синтией.

– Миссис Консидайн.

– Джон вывел ее на улицу, – кивнул Марти, – и сказал, чтобы она ждала в машине, пока он оценит ущерб и поставит в известность полицию.

– Это опасно. А если бы они еще находились в доме?

– Либо он не сознавал риска, либо был к нему готов. Он быстро поднялся в спальню, где следы преступления были наиболее очевидны: ночные столики перевернуты, ящики стола вывернуты на пол.

– Варвары.

– Джон не стал терять времени. Он позвонил девять-один-один, после чего поспешил вниз к жене и сообщил, что сейф вскрыт и что воры унесли все.

– А на самом деле не все?

– Это был стенной сейф, – пояснил Марти, – и его закрывала картина, висевшая на стене. Картина сама стоила какое-то количество долларов, но воры этого не поняли. Если бы они решили ее забрать, то обнаружили бы за ней дверцу сейфа, а там кто знает? Они могли бы его и вскрыть.

– Если они не знали, где его искать, – заметил я, – вряд ли им удалось бы его вскрыть. Разве что твой друг записал шифр на обороте картины, как один парень, которому я наносил визит несколько лет назад.

– Ты шутишь.

– Видимо, он не очень надеялся на свою память, – сказал я, – и полагал, что никто ничего не заметит. И он был прав, черт побери. Я тоже ничего не заметил – пока не стал вешать ее обратно. Мне хватило ума вскрыть сейф и без шифра, но я бы управился гораздо быстрее, если бы сразу увидел, что он для меня приготовил. – Я встряхнул головой, отгоняя воспоминания. – Это не важно. Джон Консидайн обчистил свой собственный сейф.

– Он держал там некоторую сумму наличными, – пояснил Марти, – которая не была застрахована, да и налоговой полиции ни к чему было о ней знать. Джон нашел, куда их перепрятать. В сейфе также были кое-какие бумаги – документы на дом, акции, облигации, несколько векселей и закладных. Все это он выбросил на пол, как будто воры не сочли нужным их забрать.

– Они взяли наличные, – сказал я, – и не стали мелочиться.

– Ну, он примерно так все и представил. Еще они забрали драгоценности. То есть они взяли шкатулку Синтии и все, что было в верхнем ящике стола, но десять-двенадцать своих лучших украшений, вполне достойных быть перечисленными в страховом полисе домовладельца, то есть Джона, она хранила в сейфе. Он набил ими карманы и сообщил жене, что эти драгоценности, скорее всего, потеряны навсегда.

– Кто-то может назвать его находчивым, – заметил я. – А кто-то заклеймит мерзавцем.

– Ему представился удобный случай, – сказал Марти, – и он им воспользовался. Впрочем, потом кое-что уплыло у него из рук. Приехала полиция, все осмотрела, сообщила, что в районе орудует целая шайка домушников, и оставила слабую надежду на то, что украденные вещи можно будет вернуть. Джон перечислил в заявлении полную стоимость всего, что было украдено, за исключением незадекларированной налички, разумеется, но включая несколько украшений, которые украл сам. Страховая компания заплатила. Они жуткие пройдохи, но в данном случае деваться им было некуда. Никто не мог усомниться, что Джон – владелец этих вещей, они были перечислены в его страховке, и никто не мог усомниться, что ограбление действительно имело место. Заявление было принято, и чек выписан.

– Кажется, ты сказал, что кое-что ушло у него из рук.

– Совершенно верно. – Марти опять поднял бокал. – Это ржаное действительно становится все лучше и лучше, согласен? Как думаешь, у нас есть время повторить?

– Время есть. Но мне, вероятно, предстоит сесть за руль или управлять механизмами.

– Тебе нужна ясная голова, – сказал он и поставил бокал. – Вернемся к Джону Консидайну. Компания с ним расплатилась, и, как только он депонировал чек, Синтию охватил покупательский раж. Ей надо было заменить все утраченное, и кто упрекнет ее в том, что она немного увлеклась? Удовлетворив свои потребности, она потратила всю сумму страховых выплат до последнего цента и несколько тысяч сверх того.

– В итоге Джон остался с пустыми карманами, – констатировал я. – Однако в итоге он выиграл, не так ли? Он потерял несколько тысяч наличными, но сохранил драгоценности.

– И что ему с ними делать?

– О-о.

– Вот именно. Совсем другое дело, если бы он посвятил жену в свои махинации. Но именно этого делать ему не хотелось. Джон выработал собственный план. Он арендовал банковскую ячейку и благополучно положил туда драгоценности.

– Там они и лежат?

– Не все.

– Неужели?

– К моменту ограбления Джон имел тесные дружеские связи с молодой женщиной по имени… впрочем, не важно, теперь она больше ничего для него не значит. Но тогда он был сильно ею увлечен и дал ей поносить браслет, который прежде хранился в сейфе. Особой художественной ценности браслет не представлял и стоил от силы пару тысяч долларов. Щедрый подарок, но не сверх меры. Когда через несколько месяцев они распрощались, она не предложила вернуть браслет, а он не чувствовал себя вправе попросить об этом.

– И больше она в нашей истории не участвует?

– Вот именно.

– Но появилась другая.

– Вскоре после разрыва, – кивнул он, – или, точнее, незадолго до него Джон познакомился с другой молодой женщиной.

– С актрисой.

– Вообще-то да.

– Надеюсь, она не жила в отеле «Паддингтон».

– В точку. Так что при каждом визите к ней Джону приходилось появляться в вестибюле гостиницы, хотя это его мало беспокоило. С другой стороны, у этого места определенные артистические традиции и романтическая аура. А Джон был без ума от этой девочки.

– Настолько, что подарил ей…

– Он говорит, что дал поносить.

– На время?

– По его словам, он ясно дал ей это понять. Она участвовала в кастинге на одно внебродвейское шоу, как раз собирались восстанавливать спектакль «Свобода – это вещь», и ожерелье, которое ей выдали на пробы, было, мягко говоря, дешевкой. Она решила, что оно слишком яркое и вульгарное и совершенно не подходит для ее роли. Она, афроамериканка, собиралась играть роль, которую традиционно играют белые актрисы, и меньше всего ей хотелось показываться в безвкусных украшениях. И Джон, охваченный страстью, сказал, что у него кое-что для нее найдется.

– Рубиновое колье.

– И серьги в комплекте, – добавил Марти. – В чутье ему не откажешь, вот только дальновидностью он не отличается. Потому что она просто влюбилась в это колье. Почему бы и нет? Бирманские рубины весом двадцать два карата в золотой оправе трудно не полюбить. Она решила, что колье идеально подходит к характеру ее героини – впрочем, она не расставалась с ним и вне сцены. Всегда надевала колье во время спектакля. А после, когда они с Джоном шли в бар, надевала и сережки.

– И он сказал, что одалживает их ей на время?

– Это он так говорит. Ее версия звучит несколько иначе.

– Пьеса больше не идет?

– Нет, ее сняли пару месяцев назад.

– Но я сомневаюсь, что она вернула украшения.

– Нет, и Джон не стал настаивать. Зачем портить хорошие отношения?

– Если все так хорошо, – сказал я, – почему бы ей не носить их и дальше? Если только они не представляют огромной ценности.

– Гарнитур из трех предметов – колье и серьги – в страховом полисе Джона был оценен в шестьдесят пять тысяч долларов. Столько он за него заплатил, на столько они были застрахованы, и столько ему выплатили по страховке.

– Не удивительно, что ему хотелось их вернуть.

– Еще бы.

– Но давить на нее он не хотел.

– Не хотел. А потом Синтия завела разговор об украшениях.

– Обо всех? Или именно об этих?

– О рубиновом гарнитуре. Она накупила себе новых украшений, но восполнить потерю целиком ей не удалось. Эти рубины были ей особенно дороги. Джон подарил их ей после удачной сделки, так что им обоим украшения дороги как память. Теперь он пожалел, что забрал их у жены, но нельзя же их просто взять и найти, верно? Вот он и придумал частного детектива.

– Придумал? Ты хочешь сказать…

– Сочинил. Высосал из пальца. Сказал ей, что посоветовался с одним парнем, он хоть и темная личность, зато у него есть связи в криминальном мире. Он, мол, поставил перед ним цель найти и выкупить колье и серьги.

– Думаю, на миссис Консидайн это произвело большое впечатление.

– Как сказал Джон, она была просто в шоке, а он вдруг осознал, насколько она ему дорога, какой он мерзавец и как глупо он себя вел. Актрисы приходят и уходят, сказал он мне, а жена остается. После этого он поехал в «Паддингтон» и попросил вернуть украшения.

– Но не тут-то было.

– Айзис сказала, что он их ей подарил, так что теперь они – ее собственность. Ему следовало быть повежливее, но эмоции взяли верх. Джон пренебрежительно отозвался о ее актерских способностях, она столь же резко отозвалась о его мужских достоинствах. Когда страсти улеглись, от любви не осталось и следа, зато ожерелье и серьги остались при ней. – Марти вздохнул. – Вот тогда-то он и позвонил. Мы с ним встретились здесь, в клубе, я угостил его ланчем, и он выложил мне всю эту историю.

– Он хотел нанять тебя, – предположил я, – в качестве частного сыщика?

– Берни, ты правда думаешь, что из меня выйдет сыщик? Темная личность? Ты единственный, кто связывает меня с криминальным миром, и Джон даже не знает о твоем существовании. Нет, ему просто был нужен надежный человек, знающий всех участников событий. У нас с Эдной дружеские отношения и с ним, и с Синтией, с другой стороны, я видел Айзис на сцене. Признаться, то, что Джон сгоряча наговорил про нее, не соответствует действительности. Она вполне профессиональная актриса, которая украшает театр.

– Когда у вас с Джоном был ланч?

– В пятницу.

– А его разрыв с Айзис произошел…

– Несколькими днями раньше. Я пообещал Джону, что постараюсь что-нибудь придумать. Сам он после скандала не решался вступать с ней в переговоры, зато посредник, действующий от его имени, мог бы добиться успеха. Он хотел, чтобы я предложил ей за рубины достойную сумму. Джон готов был предложить ей пять тысяч долларов, что на самом деле менее одной десятой их настоящей стоимости, но все-таки это немалые деньги. Из его уст подобное предложение прозвучало бы оскорбительно и могло быть расценено как плата за ее ласки. Все иначе, если его делает беспристрастный приятель.

– Значит, ты пошел в отель и…

– Я позвонил ей в понедельник, – покачал головой Марти. – И пригласил ее пообедать со мной в среду. Мы встретились в «Le Chien Bizarre» [12]12
  «Несуразная собака» (фр.).


[Закрыть]на Восточной Тридцать девятой улице. Ты ее видел, так что должен был обратить внимание на эти синие глаза.

– Да, их трудно не заметить.

– Для блондинки из Швеции, – продолжал он, – ничего особенного. Главное – контекст, не так ли? – Он сложил губы трубочкой и едва слышно присвистнул. – Мы съели по салату с омлетом и выпили бутылочку очень приличного вина.

– И вернулись в «Паддингтон».

– Мы возвращались, – уточнил он, – как раз когда ты выходил.

– Полагаю, она согласилась вернуть драгоценности.

– Не совсем. Мы собирались продолжить обсуждение.

– В ее номере, – кивнул я. – И как долго вы там пробыли?

– Пару часов.

– Обсуждая ситуацию.

– Примерно, – сказал Марти с видом кота, который совершил нечто сомнительное в отношении канарейки.

– Полагаю, вам было что обсудить.

– Больше, чем ты можешь представить. Мне пришлось принять ее сторону в отношении Джона, а она была просто в ярости.

– Потому что он оскорбил ее?

– Более того. Он забрал рубины.

– Хорошо, что мы не стали заказывать по третьей, – заметил я, – потому что предыдущая порция на меня, кажется, подействовала сильнее, чем я предполагал. Если у Джона уже были рубины, зачем он посылал за ними тебя?

– У него их не было. Но и у нее – тоже. Она собиралась надеть их на ланч, но когда стала искать – их на месте не оказалось.

Я поднял бровь.

– Ты ей не веришь? – решил уточнить Марти.

Ни на секунду. Если рубины исчезли до того, как они встретились с Марти за ланчем, то по какому волшебству вечером они снова оказались в ящике с ее нижним бельем? Но я лишь заметил, что это выглядит удивительно удобно.

– У меня мелькнула та же мысль, – кивнул он. – Но в ее словах был оттенок правды.

Ожерелье лжи и оттенок правды.

– Ты говорил, что она хорошая актриса.

– И об этом я тоже подумал. Но так или иначе, я был склонен трактовать сомнения в ее пользу. – Он уставился в пространство. – Она так привлекательна. Мы получили удовольствие от ланча, мы получили удовольствие от бутылки «Поммара», мы получили удовольствие от общения друг с другом. Приходило ли мне в голову, что она солгала насчет исчезнувших украшений? Ну конечно. Может, они лежали в ящике гардероба, а может, и в ботинке ее плюшевого мишки. Откуда мне знать? Тогда меня это не слишком занимало.

– Еще бы. Это же не твои рубины.

– Но Джон – мой друг, и он поручил мне деликатную миссию. То, что я переспал с его подружкой, моих обязательств перед ним не отменяет. Так что я постарался дать понять Айзис, что, если камушки появятся таким же чудом, как исчезли, я постараюсь сделать так, чтобы она получила за них десять тысяч долларов.

– Ты вроде говорил о пяти тысячах?

– Это было первое предложение Джона, но он не возражал, чтобы я в случае необходимости поднял сумму до десяти. К чему торговаться с женщиной, с которой ты только что переспал, тем более если это не твои деньги? – Он вздохнул. – Сумма ее не сразила. Мне показалось, что она оценила украшения или, по крайней мере, имела представление об их истинной стоимости. Ее позиция не изменилась – она не получит денег, потому что у нее нет рубинов. Их украли, но она не может заявить о краже, потому что была уверена, что это дело рук Джона.

– И у нее нет на них документов, так что толку от заявления о пропаже все равно никакого.

– Вот именно, – согласился Марти. – Когда я тебя увидел, мне и в голову не пришло, что ты имеешь отношение к Джону, Айзис и этим рубинам. Я же тогда не знал, что они украдены. Только потом вспомнил, что мы проходили мимо тебя в вестибюле.

– Но ведь когда она собиралась на ланч, их уже не было, а меня вы встретили после ланча.

– Кто же знает, когда ты там появился и сколько раз приходил в этот отель? Хотя, может, это вовсе и не ты. А вдруг это кто-то, кого нанял Джон, чтобы вернуть драгоценности? Вот я и позвонил Джону. Он был поражен ее наглостью. Напрочь отрицал, что имеет хоть какое-то отношение к исчезновению драгоценностей, назвал ее лгуньей – мол, он и подумать не мог, какая она хитрая стерва. Столь бурная реакция убедила меня в его искренности, к тому же я окончательно избавился от легкой неловкости за то, что переспал с его пассией. Я не был браконьером во владениях друга – ведь их отношениям явно пришел конец.

– То есть ты поверил им обоим. Кто-то взял рубины, но это не он.

– Вот именно. И тут я опять вспомнил о тебе и собрался позвонить. Но вчера вечером я зачем-то позвонил Айзис, а она рассказала мне о происшествии в «Паддингтоне». О том, как столкнулась с подозрительным незнакомцем, который оказался вором и убийцей.

– Вором возможно, но…

– Мне можешь не рассказывать, Берни. Я знаю, что к убийству ты отношения не имеешь.

– Похоже, все знают, что я не способен на убийство, – возразил я, – и тем не менее меня опять задержали как подозреваемого. Ты оказал мне большую услугу, вытащив меня из каталажки. Я перед тобой в долгу.

– Очень сожалею, что тебе пришлось провести ночь в камере. Но если хочешь вернуть мне долг…

– То?..

– Рубины.

– Ах, рубины! – воскликнул я. – А ты определился, кому собираешься их вернуть? Старому приятелю или новой подружке?

– Хороший вопрос, – согласился он. – И лишь один из многих. Как ты узнал о рубинах? Простая случайность? Или Джон в самом деле нанял частного сыщика?

– Знать не знаю никаких частных сыщиков. И в жизни не слышал про Джона Консидайна, боюсь, что пропустил и новую постановку пьесы Молнара, потому что и про актрису Айзис Готье тоже слыхом не слыхивал. В «Паддингтон» я пришел не за рубинами. Я ходил туда за письмами Гулливера Фэйрберна.

– А женщина, которую убили…

– Была его литературным агентом, у нее были его письма, и я хотел их найти. Но кто-то другой нашел их раньше и убил ее. После я ничего не помню – только как на меня надевают наручники и зачитывают права.

– Ты не знал о рубинах.

– Нет.

Он посмотрел на меня, отвел взгляд, потом взглянул на свои руки.

– Пожалуй, я еще выпью, – сказал Марти и подозвал официанта. – Ты перешел на перье?

– Нет, ржаное виски меня устраивает.

– Ты вроде говорил, что хочешь сохранить свежую голову.

– Уже поздно, к тому же я склоняюсь к мысли, что свежую голову явно переоценивают. Вчера вечером у меня была свежая голова, и что получилось?

Принесли заказ, и некоторое время нам было чем заняться. Затем Марти произнес:

– Мне это не по душе, но выбора нет. Ты сказал, что ничего не знал о рубинах, и меньше всего мне хочется называть тебя лжецом, но…

– Но именно им ты меня и считаешь?

– Берни, откуда ты узнал, что речь идет о рубинах?

– Ты сам мне сказал.

– Нет.

– Ну как же нет, Марти? Бирманские рубины весом двадцать два карата в золотой оправе. Помнишь?

– Сначала я упомянул колье, – покачал он головой, – в котором она выходила на сцену, и сказал, что Джон предложил ей взамен другое. «Рубиновое колье» – сказал ты, и только тогда я описал и колье, и серьги. Откуда ты знал, что речь о рубинах?

– Я мог бы сказать тебе о многочисленных психических явлениях, в которых мы плохо разбираемся.

– Не сомневаюсь.

– Но не стану. – Я выдержал паузу и сделал добрый глоток ржаного, надеясь, что оно лучше, чем Мильтон и пиво, помогут мне изображать невинность. – Я лгал, и все же я говорил правду.

– Как это?

– Я в жизни не слышал ни о Консидайне, ни об Айзис, ни о рубинах. Я пришел за письмами, а наткнулся на труп. Мне хотелось одного – поскорее оттуда убраться.

– И?

– Я избрал наикратчайший путь через другую комнату, и догадайся, что я нашел в ящике с нижним бельем?

– Быть того не может.

– Еще как может. Я не искал рубины – во всяком случае, специально. Честно сказать, я бы предпочел наличные, но нашел рубины, и на мой неискушенный взгляд довольно симпатичные. Вот я их и взял.

– Потому что это твой стиль?

– В общем-то да. Но она искала рубины утром и не нашла – так она тебе сказала?

– Да.

– В это время меня вообще не было в отеле. Я зарегистрировался там буквально за несколько минут до того, как встретил тебя. Так что она, видно, все это выдумала, если только не искала их в другом ящике и искренне решила, что они исчезли.

– Не знаю, – произнес он после паузы. – По-моему, это слегка притянуто за уши. Думаешь, она бы не перерыла все ящики?

– Не исключено, хотя…

– Она могла солгать, – решил Марти, – хотя трудно понять зачем. Но такая мысль приходила мне в голову.

– Ты еще говорил, что рубины могли быть спрятаны в башмаке паддингтонского мишки.

– Мишки? Ах да, правда говорил.

– Я не заметил в ее комнате мишки. На комоде его точно не было.

– Она держала его на кровати. А потом пересадила в креслице.

– Я видел кровать, но если там и был мишка, я его не заметил. Впрочем, на креслице его тоже не было. Кстати сказать, – тут я нахмурился, – и креслица я что-то не припомню. Разве только большое мягкое кресло «Моррис».

– А я что-то такого не припомню, хотя мебель я особо не разглядывал. Вот маленькое кресло я запомнил, потому что она пересадила на него мишку, но описать его сейчас не возьмусь. Единственным ярким пятном, которое я запомнил, была та кошмарная картина.

– Ты это о чем?

– Элвис на черном бархате. Боюсь, я не сумел сдержать эмоций. Она сказала, что это искусство черных и мне его не понять. Думаю, она пошутила, но…

– Элвис на черном бархате.

– Ты тоже обратил внимание? Такие встречаются в лавках, где продают картины с собаками, играющими в покер. Меня всегда занимало, кто их покупает, и теперь я знаю.

– Не понимаю, как я мог ее пропустить. Конечно, я торопился, но такое невнимание к тому, что меня окружает, для меня вовсе не характерно. А для вора это просто недопустимо. Но ведь я наткнулся на труп и смывался с места преступления, когда копы ломились в дверь, может, это меня и отвлекло. Видимо, я так обрадовался, обнаружив пожарную лестницу, что все остальное вылетело у меня из головы.

– Но все же не настолько, чтобы не прихватить украшения.

– Вот послушай, – перебил я Марти. – До меня сейчас кое-что дошло. Я столкнулся с Айзис в коридоре напротив номера Антеи Ландау.

– И что?

– Какого черта она там делала?

– Ты же сказал, что ждала лифта.

– Это она так сказала, и в какой-то момент он действительно пришел, и она уехала на нем, хотя и не очень быстро. Но забудь про лифт. Что она делала на шестом этаже?

– То есть?

– Я мог не запомнить Элвиса на черном бархате, – сказал я, – но я помню пожарную лестницу. Я вылез из окна спальни Ландау и спускался по шатким железным ступенькам, пока не нашел номер, в котором никого не было. Это случилось на третьем этаже, там, где жила Айзис, и…